Любовь и магия-2 (сборник) Жильцова Наталья

– Мария, присмотри за ним, нам с сыном нужно поговорить.

Синьор Фантуччи решительно направился в дом, а дед продолжал с тревогой смотреть ему вслед.

Паоло шел следом за отцом и чувствовал себя странно виноватым, словно он сделал что-то плохое.

Его дед был чудесным человеком. Паоло до сих пор помнил сказки и семейные истории из эпохи напудренных париков, которые когда-то рассказывал ему старик.

Вот уже много поколений семья Фантуччи живет на твердой земле в округе Венето, словно забыв о зеленых волнах лагуны. Ни родители, ни сам Паоло в детстве никогда не выезжали в Венецию. Их огромное хозяйство требовало времени. Но когда-то давно предок Паоло жил в самой Венеции и был гондольером.

Отец уверенно шел по коридору к своему кабинету.

Это была комната деда, но теперь, как наследник семейного дела, все делал отец. Обстановку здесь не меняли сознательно: массивный стол и стулья остались прежними. Синьор Фантуччи опустился в привычное кресло, а Паоло сел перед ним, стараясь как можно удобнее разместиться на стуле с высокой деревянной спинкой. Отец несколько минут молчал и хмурил брови, будто думая о чем-то таком, что явно не доставляло ему удовольствия. Затем, нахмурился еще раз и начал говорить.

– Эта история, безусловно, прозвучит либо как старая сказка, либо как полный бред. Но страх, который ты видел на лице твоего деда, самый что ни на есть настоящий, – сурово взглянул на сына синьор Фантуччи. – Говорят, когда-то в прекрасной Венеции жила русалка…

Паоло фыркнул, съехал на стуле еще ниже и вытянул ноги.

– Да-да, уж не знаю, была ли она покрыта чешуей и был ли у нее хвост, но прекрасную и юную девушку в белом видел в Венеции каждый нищий…

«Сказки, опять сказки, словно мне по-прежнему пять, и скоро мама отправит меня спать», – пронеслось в голове у Паоло…

– Дня не проходило, чтоб в каналах Венеции не звучали ее прекрасные песни под ярким синим небом. Часто она сидела, свесив ноги в зеленую воду каналов, и пела чудесные песни. И в них было столько радости, красоты, неудержимого веселья, что среди моряков и гондольеров прекрасной Венеции родилось поверье – перед важным делом, далеким походом, войной или путешествием целовать морскую деву. Поцелуй «венецианской рыбки», верили отважные моряки, даровал удачу, радость, уверенность в возвращении домой. Говорили, что морская певунья со смехом дарила морякам касание своих губ. Но был поцелуй ее мимолетен и холоден, будто морская пена, бьющая о борт корабля.

И знала вся Венеция, что в сердце ее «рыбки» столь же темно и холодно, как в морской пучине. Хотя многие молодые люди, забыв очевидное, обольщенные волшебным пением и смехом морской девы, пытались искать ее любви. Самые сладкоголосые менестрели исполняли любовные песни, вызывая у нее лишь задорный и радостный смех. В ответ она пела сама, оставляя неизгладимый след в человеческих сердцах. К ногам ее аристократы и богачи бросали дорогие подарки. Но наутро находили они дары на порогах своих домов вместе с удивительными сокровищами с самого дна синего моря.

Неуловимой, неподкупной, недосягаемой была «венецианская рыбка» – неутолимая радость всей Венеции, принадлежащая лишь городу, который она любила, и никому другому более. Но сыскался среди венецианцев и тот, кто возжелал, чтобы чудо Венеции, ее певунья принадлежала ему, и никому более. Пьетро – так звали того гондольера. Дважды он уже видел среди каналов и венецианских палаццо прозрачно-белое открытое платье и кудри червонного золота морской девы, но ни разу не решился приблизиться. Ведь его тщеславное, горделивое сердце хотело больше, чем один поцелуй. Он хотел покорить венецианскую русалку, внушить ей любовь и стать ее господином.

В снах своих он уже видел себя богатым и знаменитым. Аристократы и даже сам дож кланялись бы ему, владетелю «венецианской рыбки».

Одно тревожило его, ведь все в Венеции знали, что холодному сердцу русалки неведома любовь.

Но Пьетро решил действовать хитростью: не стал он поражать ее ни песнями, ни подарками. Но каждый день неутомимо разыскивал ее среди венецианских каналов.

При встрече хитрый гондольер лишь кланялся морской деве да глядел на нее с робостью и печалью, не говоря ни слова. Опускал глаза от ее смеха и песен. И затем так же молча бросал к ее ногам хрупкий белый цветок.

Как ни пыталась юная русалка заставить Пьетро улыбнуться или сорвать с его губ поцелуй, хитрый парень оставался лишь молчалив и робок. Столь неожиданная тактика сначала смутила веселую морскую деву, а затем она стала все чаще вспоминать этого кудрявого задумчивого юношу. И однажды все-таки наклонилась и подняла очередной белый цветок, брошенный Пьетро к ее ногам. Впервые приняла она что-то из рук человека, и этот поступок был словно тайный договор, заключенный между ними.

Монотонный и низкий голос отца, неспешно излагающего историю, так похожую на волшебные сказки детства, подействовал на Паоло, словно голос престидижитатора. Он почти грезил наяву, снова видел хрупкую фигуру в белом, сидящую на пирсе в окружении бежевых стен домов, залитого солнцем венецианского канала… Зеленоватая вода плескалась о борт изогнутой просмоленной гондолы. Паоло видел худощавого черноволосого парня в тонкой сорочке, узких панталонах – себя самого, стоящего на корме с длинным веслом…

– Рассказывают, одна солидная венецианская донна затем клялась, – продолжал отец, – что поздним вечером она видела «венецианскую рыбку» в фонтане во дворе своего дома, задумчивой и с белым цветком в руке.

И уже совсем скоро она подпустила Пьетро так близко, что позволила коснуться своей белой нежной ручки.

Робка и нежна стала «венецианская рыбка». Больше не выпрыгивала она из зеленых вод, чтобы одарить проплывающих мимо мужчин веселым поцелуем. Другими стали и песни ее. Зазвучала в них неведомая ранее томность и страсть. Голос ее был словно нежнейший шелк, пленяющий, сводящий с ума.

Пьетро хоть и чувствовал, что близок он к победе, но боялся спугнуть морскую красавицу, кажется, наконец, полюбившую его.

А между тем рассказы о сладкоголосой сирене Венеции распространились по всей Италии.

Богатые синьоры потянулись в республику свободной аристократии, чтобы послушать «венецианскую рыбку».

Вот и из Перуджи прибыл богатый и знатный граф. Несколько недель он изо дня в день разыскивал часами венецианскую сирену среди городских каналов, чтобы послушать ее пение. И наконец, решил украсить поющей девой свое палаццо. Но разве можно удержать во дворце морскую пену?

Лишь смехом ответила русалка на притязания самолюбивого человека. Всех своих слуг бросил на ее поимку аристократ, но никто не смог даже коснуться ее.

Но однажды один слуга, старый венецианец, рассказал графу о том, что в песнях своих поет русалка о простом гондольере, некоем Пьетро.

Обрадовался своенравный вельможа и повелел найти венецианца. Льстивыми речами и звонкой монетой нашел он дорогу к жадному сердцу гондольера. И сговорились они за большую сумму золотом, что поймает ему хитрый парень «венецианскую рыбку».

В тот же день уговорился Пьетро с прекрасной русалкой встретиться на закате на ступенях старинного палаццо, что на Гранд-канале напротив церкви.

Паоло тяжело вздохнул и прикрыл веки. И снова перед его взглядом мелькнула Венеция, зеленые воды Большого канала… Гордый и величественный белый дворец, богато украшенный резьбой…

– Не успел парень вечером спуститься на последнюю ступеньку, как увидел он девушку в белом: прекрасную, воздушную, с волосами, будто червонное золото, глядящую на него нежным взглядом.

– Спой мне, милая, – сказал он ей и поцеловал ее.

Как гласит легенда, вздрогнула русалка, такими холодными и горькими показались ей губы предателя, будто сочились страшным ядом, но не смогла она отказать ему и запела.

Хрупкой и звенящей была ее песня, будто свет далекой луны, холодной, как поцелуй Пьетро.

Тогда-то все и случилось. Из полной темноты явились люди в белых масках с рыболовными сетями и набросились на обоих влюбленных.

Как ни билась «рыбка», но не смогла ни помочь своему гондольеру, ни спастись сама. Бездыханную, избитую, задыхающуюся в сетях, принесли ее в палаццо жестокого графа и посадили в большую золотую клетку посреди фонтана.

Не скоро пришло в себя это прекрасное дитя моря.

Но когда это случилось, как ни бились с ней слуги, не смогли они добиться от нее песен. Она лишь плакала, стенала и звала своего Пьетро.

Так прошло несколько дней, и пришлось слугам сообщить своему господину, что ему нечем удивить гостей, ибо «венецианская рыбка» его не поет.

Тогда граф сам явился к плененной русалке.

Увидел он не чаровницу венецианских каналов, что пела ему о любви – изможденным и бледным было дитя моря.

Глубоко внутри своей клетки забилась она и не хотела выплывать на поверхность. Черными бездонными провалами казались ее глаза на бледном, почти прозрачном лице.

Рассердился граф, что противится она его воле, но, смирив свое черное сердце, присел он на край колодца и стал ласковыми словами звать к себе пленницу.

– Разве не знаешь ты, что я твой единственный друг? Ведь все, что я хотел, – спасти тебя. Я хотел, чтобы ты жила во дворце, в богатстве и роскоши, чтобы песни твои слышали богатые и знатные люди, которые понимают, какое ты сокровище. Разве ты не видишь? Твой возлюбленный – бесчестный и жестокий человек. Если б не я, он продал бы тебя безжалостным туркам.

Ни слова не сказала ему она, лишь еще больше стали ее темные глаза. С самого дна клетки глядела она на него, и взгляд этот был похож на дюжину острых ножей.

– Ты не веришь мне, мое бедное дитя? – с пылкостью продолжал граф. – Я готов доказать тебе это. Завтра ты увидишь, что твой Пьетро жив и здоров, и его вовсе не заботит твоя участь. Поверь, он с удовольствием продал тебя за звонкую монету.

Ничего не сказала ему русалка, лишь отвернулась от него. Но на рассвете заскрипели блоки, заскользили смазанные жиром веревки. Граф велел поднять клетку с «венецианской рыбкой» высоко-высоко на балкон своего палаццо у канала.

И в предрассветных сумерках увидела она, как на большом корабле ее Пьетро поднимает паруса и вовсе не собирается идти к ней на выручку. Как он был уверен в себе, какой решимостью лучилось его лицо! Это был человек на пороге своей мечты к богатству и славе.

Но не успела морская дева рассмотреть название корабля. Клетку ее опустили, и, смеясь, сказал ей синьор, что теперь она его «поющая рыбка» и будет петь для него и его гостей. Ведь никому, кроме него, она более не нужна.

Молча посмотрела она на него и снова нырнула на самое дно своей клетки.

Темной ночью внезапно раздался внутри палаццо шум и гул, зашатались знаменитые венецианские сваи, что тверже камня. Забурлила вокруг вода, вздыбилась лагуна, порождая яростные волны.

Заскрипели доски и камни, и медленно ушел на глубину, под воду прекрасный палаццо – и вместе с ним и граф, и все его слуги. Слышали все соседи на Большом канале пение «венецианской рыбки», и голос ее был полон не любви, а мести и черной злобы. Звучал он, как свист ветра и шум страшной морской бури.

С тех самых пор вся Венеция знает, что русалка покинула обманувший ее город и рыщет по морям в поисках своего коварного и неверного возлюбленного. Но раз в несколько лет гондольеры Венеции снова видят свою «рыбку». По-прежнему она поет прекрасные песни, но никому больше не дарит поцелуев на удачу, ведь каждый гондольер, приблизившийся к ней, напоминает ей ее коварного Пьетро, и вместо губ встречают его длинные острые зубы и холодные объятия, увлекающие на дно.

Паоло неохотно открыл глаза и посмотрел на отца.

– Забавная сказка, зачем ты мне ее рассказываешь? Я уже вышел из того возраста, когда такие истории принимают на веру.

– Меньше всего на свете я бы хотел рассказывать ее тебе, сынок, – вздохнул синьор Фантуччи. – Может, это для других и сказка, но мне доподлинно известна фамилия Пьетро. Отец замолчал и тяжело положил на стол свои натруженные руки. – Коварного гондольера звали Пьетро Фантуччи, и все, что он смог, – доплыть до итальянского берега и спрятаться на твердой земле на веки вечные от морской девы. Ни разу не видел он больше ни вод лагуны, никакого другого моря и потомкам своим строго-настрого наказал не сходить с твердой суши. Большой кусок плодородной земли он купил на деньги от своего предательства. И на этой земле выросли его дети, никогда не видевшие моря…

Паоло с глубоким недоверием смотрел на родителя.

– Что ты хочешь этим сказать? Что все это было на самом деле и мы с этим Пьетро родственники?

Старый синьор тяжело вздохнул еще раз.

– Наверное, я бы тоже никогда не узнал ни о чем подобном, но мне было двенадцать лет, когда я впервые услышал историю о «венецианской рыбке». Так уж вышло, Паоло, что ты не первый Фантуччи, который, нарушив страшный родительский запрет, не побоялся вернуться в море. Отец мой, а твой дед, скрыв от своих родителей, тоже решился на возвращение в Венецию. Арендовав у своего друга драгоценную гондолу, он начал уезжать в Венецию на заработки. Каким он был тогда счастливым! Как сияли его глаза, когда он возвращался по вечерам домой и вполголоса рассказывал мне и моей матери об увиденных им чудесах и диковинках.

Но однажды отец не вернулся. Мы прождали его три дня, но о нем не было ни слуху ни духу. Чем ближе было воскресенье, тем тверже была воля моей матери ехать в город самой, искать отца. В субботнюю ночь, перед маминым отъездом я проснулся по непонятной причине. Было душно, я никак не мог заснуть и решил выйти в сад, посидеть на качелях.

Было темно, я взял с собой фонарик.

Сколько я просидел, тихо раскачиваясь на качелях под сливой, я тебе не скажу. Было тихо, очень тихо, и вдруг я услышал на дороге отчаянный топот бегущих ног. Ворота наши скрипнули, и кто-то вбежал во двор. Я, подхватив фонарь, побежал навстречу. Мой отец налетел на меня из-за угла дома. Боже мой, он выглядел ужасно! Он был бледен, рубашка его разорвана, с волос текла вода, и кровь из раны на плече смешивалась с дорожной пылью. Он весь дрожал. Подхватил меня в объятия и прижимал к себе долго-долго, что-то бормотал, и его тело била дрожь.

Не помню, чтобы я еще когда-нибудь так пугался, как в ту ночь. Мой отец, такой сильный, самый лучший, был похож на испуганного старика. Там, посреди садовой дорожки, он заставил меня встать на колени и поклясться святой Мадонной, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не подойду и близко к морю. Он попросил принести ему вина. Я принес ему целый кувшин. И на ступеньках нашего дома он рассказал мне, что произошло.

Он не зря целую неделю пропадал в Венеции, не показываясь домой. Он встретил женщину, прекраснее которой никогда не видел. Она появилась в Венеции ниоткуда. Прекрасная, стройная, юная, обладавшая восхитительным голосом. Он увидел ее и буквально позабыл обо всем на свете. Будто сумасшедший, он разыскивал ее по городу, бросал к ее ногам цветы и даже купил ей баснословный по тем временам подарок – прекрасное ожерелье из морского жемчуга.

Красавица приняла подарок. В тот вечер она обещала ему свидание, но отец встретил соседа, который искренне ему обрадовался и напомнил ему о долге перед семьей. Со стыдом и раскаянием твой дед собрался обратно в деревню. На пирсе, когда лодка уже отошла, он вдруг заметил ее белое платье. Она стояла и смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

– Ты не представляешь, каких усилий мне стоило остаться в лодке и не броситься вплавь обратно, – признался мне тогда твой дед.

На лагуну спустились сумерки. Тогда-то все и началось. Вода вокруг лодки будто закипела. Посудину стало трясти и бросать в разные стороны. Пассажиры вцепились в борта, пытаясь удержаться. А твоему деду каждый раз, когда он бросал свой взгляд за борт, из толщи воды виделось светящееся бледное лицо его венецианской возлюбленной. Но он всякий раз зажмуривался и пытался не смотреть в море, но вот уже показался берег – и он не смог сдержать любопытство. Увидев таинственное сияние, он наклонился через борт. В мгновение ока холодные бледные руки обхватили его за шею. И из воды показалась она, но не прекрасная и улыбающаяся, а страшная и хищная, со ртом, полным длинных и острых зубов. То, что она не успела впиться моему отцу в горло, – просто нелепая случайность. Лодку качнуло, и он дернулся на какое-то мгновение раньше, страшные зубы порвали ему плечо. Она опешила, отец выскользнул из ее объятий, бросился на нос лодки и был одним из первых, кто выпрыгнул на деревянный причал. Он бежал, не оглядываясь, твердо зная, что она тенью скользит за ним по рассохшимся доскам. Но вот и берег!

Страшный крик испустила она, упустив свою добычу, но, видно, и в самом деле не могут эти твари ходить по твердой земле. Лишь громкий всплеск раздался в камышах, и красавица в белом исчезла.

Отец, даже сидя на крыльце, вспоминал об этом с ужасом, крестился, молился Деве Марии. Тогда-то он и рассказал мне эту странную семейную сказку о русалке.

Папа взял с меня слово, что я никогда, ни ради каких богатств не сяду ни в одну лодку. С тех пор много воды утекло. Дама в белом покинула Венецию, и история эта стала походить на дурной сон. Вот почему я не стал пугать тебя. Я был уверен, что все закончилось. Но сейчас мне кажется, что проклятая тварь будто чувствует, когда кто-то из нашей семьи осмеливается выйти в море. Я убежден, что она вернулась за тобой, раз не сумела убить твоего деда.

Паоло сидел молча, кровь бешено стучала в висках. Он чувствовал себя попавшим в какую-то горькую липкую паутину. Разум убеждал его, что это всего лишь цепь несчастных совпадений, подпутанных стариковскими суевериями. Ну, кто в зрелом возрасте и здравом уме может принять обычную уличную певичку за какую-то русалку?

Но сердце, бившееся в груди испуганным комком, упорно твердило другое. Оно-то точно знало, что красота рыжеволосой девушки была настолько совершенной, что пугала. Ее кожа была бледной, почти прозрачной, и за то время, что она провела, распевая на венецианских каналах, загар не тронул ее.

Что-то во взгляде ее заставляло вздрагивать – то ли глубина бездонных глаз цвета моря, то ли что-то еще, притаившееся внутри.

И еще: никто не знал о ней ничего. Ни венецианские нищие и пройдохи-торговцы, ни вездесущие мальчишки. Ни дома, ни вещей, никто не знал, откуда она появлялась и куда исчезала. Никто ни разу не видел, чтоб она где-либо ела… Паоло содрогнулся: нет, этому должно быть какое-то объяснение.

– Сынок, боюсь, тебе придется отказаться от твоей гондолы, – дошли до него, наконец, слова отца.

– Но папа…

– Я не шучу – рисковать тобой я не буду. В саду, поле и на ферме море работы. Тебе будет чем заняться. Что до гондолы, я думаю, Марко поможет найти на нее арендатора.

– Господи, это же просто глупо! – взорвался Паоло. – Почему я должен быть заложником какой-то глупой сказки?! Да, может, дед тогда выпил лишнего в баре, подрался и придумал эту историю, чтобы оправдать раненое плечо и рваную сорочку!

– Как ты смеешь говорить такое?! – вскочил из-за стола отец. – Пока я – глава семьи, и я принимаю решения! Ты не выйдешь в море! Точка!

Разъяренный синьор Фантуччи вышел из кабинета, хлопнув дверью. Раздосадованный сын остался сидеть в кресле, сжимая и разжимая кулаки в безмолвной ярости.

«Все, прощай, море, прощай, гондола! И все из-за какой-то байки о русалке, которой вообще в природе даже не существует», – с горечью думал юноша. Минуточку, вот оно! Не существует! А что, если он найдет эту девушку и уговорит ее приехать сюда, на ферму, на обед или ужин? Вот и конец предрассудкам. Он докажет отцу, что она не русалка и море безопасно.

– Точно! – парень вскочил с кресла и заметался по комнате в нервном возбуждении.

Идея привести на ужин загадочную красавицу, от которой он и так был давно без ума, нравилась ему все больше и больше. В своем воображении он уже рисовал себе картину их будущего знакомства. Видел, как ее бледно-розовые губы улыбаются ему, как вытянется лицо Марко, когда он увидит их вместе. Она будет его… его личной певчей птичкой.

Но в его плане был один, увы, очевидный изъян. В ближайшее время ни одна живая душа не выпустит его с фермы. Парень не сомневался, что отец уже довел до сведения всех, включая последнего работника, что он, Паоло, не должен даже выходить за ворота, еще и причину придумал для этого какую-нибудь весомую.

Остается надеяться, что у него еще есть время что-нибудь придумать.

Этой ночью он спал плохо. Просыпался, вскакивал с кровати, едва понимая, где находится, отгоняя куски рваных снов. Ему снилась она в рваном платье, смотрящая на него со дна моря. Прозрачное лицо светилось каким-то холодным синим светом, и во взгляде была злоба и… голод. В тонких пальцах она крутила нежный белый цветок, но как только она протянула его Паоло, белые лепестки скукожились, превратились в какое-то коричневое жухлое месиво. Оно, казалось, сочилось, утекало сквозь пальцы девушки, превращаясь в алые кровяные капли.

Так пролетела неделя.

Наконец Паоло не выдержал. Он позвонил Марко и попросил приехать. Благо отец как раз собирался побеседовать с его приятелем насчет гондолы. Паоло лишь попросил появиться на часок пораньше.

– Да в чем проблема? – засмеялся Марко. – Можно же поехать на несколько дней в гости к моему кузену в Пизу. Едва ли твой отец запретит это. Обещай звонить ему каждый день. Брата я предупрежу. А по телефону можно настроить конференц-связь. Все будут думать, что ты в Пизе.

Паоло выдохнул и кивнул головой:

– Возьми разговор с отцом на себя. Обещай, что сдашь гондолу в аренду.

Марко ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу.

Венецианское солнце нещадно обжигало лицо, голову, руки. Пот заливал глаза, но Паоло был неутомим. Да, рассказ отца сделал свое дело, гондолу пришлось сдать в аренду. Теперь по большому острову парень бродил пешком, отыскивая снова и снова свою неведомую певунью. Дела его шли неважно. Можно было подумать, что она, кем бы она ни была, избегает его. Дважды он уже был близок к своей цели. Он видел ее по другую сторону каналов, но пока он, торопясь, бежал к ней, она успевала исчезнуть.

И тогда он решился. Уже под вечер снова взял гондолу и отправился в путешествие. На этот раз ему повезло. Она была там же, где он впервые встретил ее, – на калле ди Арка. Но уже не было ни песен, ни туристов. Молча сидела она, прислонившись спиной к стене дома, глядя куда-то наверх, на выцветшие черепичные крыши, предзакатное, полыхающее небо.

Неведомая робость шевельнулась в гондольере, когда он медленно направил гондолу к причалу.

Он даже не знал, заметила ли она его – девушка была совершенно неподвижна.

– Добрый вечер, синьорина, – вдруг неожиданно сам для себя поклонился Паоло незнакомке.

Глаза цвета моря медленно повернулись в его сторону. Но девушка по-прежнему молчала.

– Я, если честно, даже не знаю с чего начать, – неуверенно проговорил молодой человек, мучительно чувствуя, что краснеет. – Все смешалось: сказка и быль. Вы ведь знаете, о чем говорят в городе? Вас называют русалкой, «венецианской рыбкой» – легендой города. А я… меня зовут Паоло Фантуччи, и я потомок гондольера, о котором говорится в древней истории о венецианской русалке, обманутой ничтожным человеком, которого она полюбила.

Она по-прежнему молчала, но взгляд ее изменился. Девушка слушала внимательно. Паоло, приободренный этим, рискнул приблизиться и выбрался из своей гондолы на причал.

– Без сомнения, то, что я хочу сказать – дерзость. – Он без конца перебирал и мял свои пальцы. – И мне, наверное, следовало бы сначала пригласить вас на свидание. Но… я, я все никак не мог решиться на это. Мне кажется, что вы не ходите на свидания с гондольерами, да и вообще, с теми, кто, как я, осмеливается вот так приближаться к вам на улице со всякими глупостями. Сейчас единственное, что меня извиняет, – так это то, что мысли мои совершенно искренни, и я хотел бы пригласить вас не вечером в бар, а днем, когда светло, на обед к нам домой. Вас это ни к чему не обяжет, и я, упаси боже, не буду иметь на вас никаких притязаний. Но я хотел бы, чтобы мои родители убедились, что вы девушка из плоти и крови, просто необыкновенно прекрасная. Я хотел бы, чтобы они разрешили мне снова жить в Венеции и видеть вас, хотя бы издали, потому что… потому что…

Паоло окончательно стушевался и отчаянно покраснел.

И тут она, не торопясь, отодвинулась от стены. Тонкая белая рука потянулась к груди парня. Красавица молча положила длинные пальцы туда, где билось его сердце.

Острый холод пронзил все его существо. Будто холод и мощь морских глубин давили на него, мешая дышать, стучать сердцу, гонять кровь по жилам… Но радость от ее прикосновения пересилила… И сердце, вопреки холоду и страху, застучало, забилось сильнее, затрепетало, кровь бросилась юноше в голову, барабаны застучали, забили в его висках…

«Она коснулась меня!» – мелькнула одна-единственная мысль…

И рука с его груди исчезла. Прекрасная незнакомка рассмеялась, хрипло, горько, будто хотела скорее откашлять какое-то противное зелье.

– Твои родители правы, малыш, – неприятным голосом, так сильно отличавшимся от ее божественного пения, ответила красавица. – Я – твое семейное проклятие. И то, чего так боятся все ваши мужчины, – правда… – она усмехнулась и в упор посмотрела на Паоло, который сидел не шевелясь и, казалось, даже не дышал. – Боишься меня?

Он лишь покачал головой. Будет он жить или нет, уже не имело значения… Он сам пришел к ней, потому что не мог иначе…

Рыжеволосая красавица наклонилась к воде, опустила туда белую руку. На мгновение лучи заходящего солнца окрасили ее кудри алыми огнями. Она вытащила из воды шар – круглую сферу, внутри которой плавал хрупкий белый цветок. Где-то в уголке сознания Паоло отметил, что он уже видел этот цветок во сне…

– Возьми, я разрываю контракт, который заключил со мной твой предок, – произнесла девушка, протягивая сферу гондольеру. – Ты любишь меня на самом деле, твои чувства настоящие, а намерения чисты. Теперь я отомщена, я принесу тебе боль, зато ты и твои дети останетесь жить…

Не успел Паоло что-либо ответить, как она исчезла, лишь круги на воде подсказали ему, что она вернулась домой.

В это мгновение сфера в его руках лопнула, и цветок, только что свежий и благоуханный, превратился в грязное тлетворное месиво. Парень с омерзением стряхнул с рук гнилье. Наклонился, сполоснул руки морской водой. На душе было противно и пусто…

Синьору Марию было не узнать, когда муж, синьор Фантуччи вел ее, поддерживая за плечи, под сводами церкви Святой Марии. Еще недавно живая и цветущая женщина сейчас была согбенной старухой – сумасшедшей и растрепанной. Ее Паоло, ее любимый сын, вернувшись через неделю из поездки в Пизу, пропал. Написал невнятную записку, из которой явствовало, что он полюбил какую-то недоступную и прекрасную незнакомку. Девушка отвергла его, но боль разбитого сердца оказалась непереносимой.

Мать поняла только одно: сын уехал в Венецию, чтобы покончить с собой, бросившись в канал.

Две недели безутешные родители прочесывали вместе с друзьями и коллегами по цеху все воды острова. Но тела своего мальчика так и не нашли.

Синьор Фантуччи слушал похоронную проповедь падре со склоненной головой. А перед глазами у него так и плясали неровные строчки, последние строчки его сына, оставленные ему и деду на прощание.

«Она простила нас, расторгла контракт и отпустила меня, предупредив, что я буду страдать от неразделенной к ней любви. Она говорила, что мои дети и внуки будут свободны от проклятия. Но я не могу, я не хочу без нее. Прости, папа. Наверное, это и есть проклятие. Не ищите меня».

Плечи старого синьора дрогнули, он закрыл глаза рукой.

Поздний летний вечер застал американскую парочку на середине моста через очередной венецианский канал.

– Боже! Сколько же тут этих мостов, – пробормотала Глория.

– Посмотри туда, – одернул ее Билл.

В десятке метров от них медленно плыла гондола. Бирюзовая, как воды лагуны, обитая синим бархатом. На носу в золоченых креслах полулежала прекрасная женщина в белом шелковом платье. Нежнейшая белая кожа, сияющие глаза цвета моря. В руках ее была золотая маска, и волосы горели на солнце, будто рыжее пламя. На корме гондолы с длинным веслом стоял гондольер. Высокий, стройный, темноволосый, в рубахе, расстегнутой на мощной груди. Паоло пел. Его голос, казалось, поднимался к самому небу, вверяя ему нежнейшую из песен. Песню любви…