Игра престолов. Часть II Мартин Джордж
– Бывает так, а бывает иначе. – Оша плеснула бледно-красным огненным молочком в длинную рану. Мэйстер охнул. – Дети Леса могли бы кое-что рассказать тебе о снах.
Слезы текли по лицу мэйстера, но он упрямо качнул головой.
– Дети Леса… существуют только во снах. Теперь. Их нет, они умерли. Хватит, довольно! Теперь повязку. Сперва подкладку, потом обмотай и натяни посильнее, будет течь кровь.
– Старая Нэн говорит, что Дети Леса знали песни деревьев, умели летать как птицы, плавать как рыбы и говорить с животными, – сказал Бран. – Она сказала, что их музыка была настолько прекрасной, что, лишь услышав ее, люди плакали, точно дети.
– И всего этого они добивались волшебством, – сказал рассеянно мэйстер Лювин. – Жаль, что их здесь нет. Чары исцелили бы мою руку не так болезненно, и они могли бы поговорить с Лохматиком и сказать ему не кусаться. – Он искоса, с раздражением поглядел на черного волка. – Учись, Бран. Человек, который полагается на заклинания, фехтует стеклянным мечом. Как делали Дети Леса. Давай-ка я вам кое-что покажу.
Он резким движением встал, направился на другую сторону комнаты и вернулся с зеленым горшочком в здоровой руке.
– Видите, – сказал он, откупорив сосуд и высыпав из него горсточку блестящих черных наконечников для стрел.
Бран взял один из них.
– Они сделаны из стекла.
Охваченный любопытством Рикон подобрался ближе, чтобы посмотреть на стол.
– Драконье стекло, – назвала Оша камень, садясь возле Лювина с бинтами в руке.
– Обсидиан, – поправил ее мэйстер Лювин, протягивая раненую руку. – Выкованный в кузне богов, глубоко под землей. С помощью таких стрел Дети Леса охотились тысячи лет назад. Они не обрабатывали металлы. Вместо кольчуг они носили длинные рубахи из переплетенных листьев, привязывали к ногам кору деревьев – так они будто растворялись в лесу. А вместо мечей у них были клинки из обсидиана.
– Они до сих пор носят их. – Оша положила мягкую подкладку на укусы, покрывавшие руку мэйстера, и накрепко примотала ее длинными льняными полосками.
Бран поднес к глазам наконечник стрелы. Скользкое черное стекло блестело. Он решил, что наконечник прекрасен.
– А можно я возьму один?
– Как хочешь, – ответил мэйстер.
– Я тоже хочу один, – сказал Рикон. – Я хочу четыре. Мне четыре.
Мэйстер заставил его отсчитать.
– Осторожно, они все еще острые. Не порежься.
– Расскажи мне о Детях Леса, – попросил Бран. Для него это было важно.
– Что ты хочешь услышать?
– Все.
Мэйстер потянул за оплечье, прикоснувшееся к коже.
– Они жили в Рассветные века, они были первыми, еще до королей и королевств. В те дни не было ни замков, ни крепостей, ни городов; отсюда до самого Дорнийского моря нельзя было сыскать ни одной ярмарки. Людей вовсе не было, лишь Дети Леса обитали в землях, которые мы зовем теперь Семью Королевствами.
Смуглые и прекрасные, они никогда не вырастали выше человеческого ребенка. Они жили в глубинах леса и пещерах, в кранногах и тайных городах на деревьях. Легкие, они были быстры и изящны. Мужчины и женщины охотились вместе, пользуясь луками из чардрева и летучими силками. Боги их были богами леса, ручья и камня… старые боги, чьи имена – тайна. Их мудрецов звали древовидцами, это они вырезали странные лики на чардревах, чтобы охранять лес. Как долго царили здесь Дети и откуда они явились, никто не знает.
Но примерно двенадцать тысячелетий назад с востока пришли первые люди – по Перебитой руке Дорна, прежде чем она сломалась, – верхом на конях, с бронзовыми мечами в руках и огромными кожаными щитами. По эту сторону Узкого моря никогда не видели лошадей. Дети Леса, без сомнения, боялись лошадей не меньше, чем первые люди – ликов на деревьях. Строя города и селения, первые люди стесывали лица и предавали их огню. В ужасе Дети Леса начали войну. Старые песни уверяют, что древовидцы прибегли к темной магии, дабы море восстало и унесло землю, разбив Руку, но было уже слишком поздно. Война продолжалась, пока земля не стала красной от крови людей и Детей Леса, однако Детей погибло больше, ведь люди были выше и сильнее, а дерево, камень и обсидиан не могли противостоять бронзе. Наконец обе расы прислушались к своим мудрецам. Вожди и герои первых людей встретились с древовидцами и плясунами леса в рощах чардрев, на маленьком острове, что лежит посреди огромного озера, именуемого Божьим Оком.
Там они заключили договор. К первым людям отошли берега, высокие равнины и чистые луга, холмы и болота. Только густой лес навсегда оставался собственностью Детей, и нельзя было отныне предать топору ни одного чардрева во всей стране. Чтобы боги были свидетелями заключения договора, каждое дерево на острове наделили лицом, а после учредили священный орден Зеленых людей, обязанных приглядывать за островом Ликов.
Мир этот создал основу четырехтысячелетней дружбы между людьми и Детьми Леса. Шло время, и первые люди даже отреклись от богов, которых привезли с собой, и поклонились тайным божествам леса. Заключение договора положило конец Рассветным векам, и начался Век героев.
Бран сжал в кулаке блестящий черный наконечник.
– Но ты говоришь, что все Дети Леса исчезли.
– Да, они исчезли, но только здесь, – ответила Оша, откусывая конец последнего бинта зубами. – К северу от Стены все обстоит иначе. Туда ушли Дети Леса, великаны и прочие древние расы.
Мэйстер Лювин вздохнул:
– Женщина, по справедливости ты сейчас должна лежать в земле или томиться в цепях. Старки обращались с тобой лучше, чем ты заслуживаешь. Нехорошо платить за их доброту, забивая головы ребят чепухой.
– Скажи мне, куда они ушли, – попросил Бран. – Я хочу знать.
– И я тоже, – присоединился Рикон.
– Ну что же, хорошо, – проворчал Лювин. – Мир этот соблюдался, пока стояли королевства первых людей, и весь Век героев, и Долгую ночь, и в пору рождения Семи Королевств, пока наконец не пришел час – много столетий спустя – когда другие люди пересекли Узкое море.
Первыми были андалы, высокие светловолосые воины, пришедшие со сталью, огнем и семиконечной звездой новых богов, изображенной на груди. Война затянулась на века, однако в конце концов все шесть южных королевств пали перед завоевателями… Андалы сжигали рощи чардрев, срубали с них лики, убивали Детей Леса повсюду, где находили их, и повсеместно провозглашали победу Семерых над старыми богами. Поэтому Дети убежали на север…
Лето взвыл.
Мэйстер Лювин вздрогнул и умолк. Вскочив на ноги, Лохматик присоединил свой голос к голосу Лето, и ужас наполнил сердце Брана.
– Вот оно, – прошептал Бран с уверенностью отчаяния. Он знал это с прошлой ночи, он понял, ведь ворона водила его в крипту прощаться. Он знал, но не верил. Он хотел, чтобы прав оказался мэйстер Лювин. «Ворона, – подумал он, – трехглазая ворона…»
Волки смолкли столь же внезапно. Лето отправился к Лохматику и лизнул окровавленную шкуру на шее брата. В окно влетела птица.
Ворон опустился на серый каменный подоконник, раскрыл клюв и каркнул хриплым горестным голосом.
Рикон зарыдал. Наконечники стрел один за другим выпали из его ладошки, звонко ударяясь о пол. Бран прижал к себе брата и обнял его.
Мэйстер Лювин глядел на черную птицу, как на скорпиона, облаченного в перья. Он поднялся и медленной походкой лунатика направился к окну. Потом мэйстер свистнул, и ворон перескочил на его перевязанную руку. На крыльях его запеклась кровь.
– Сова, – пробормотал Лювин, снимая письмо с ноги, – а может, и ястреб. Бедняга, удивительно, как это он долетел.
Бран понял, что дрожит, пока мэйстер разворачивал бумагу.
– Что там? – спросил он, прижимая к себе брата.
– Ты знаешь, что там, мальчик, – сказала Оша, не без сочувствия в голосе. И опустила ладонь на его голову.
Мэйстер Лювин, невысокий седой мужчина с обагренным кровью рукавом серого шерстяного одеяния, не веря, глядел на них… В его ясных серых глазах блеснули слезы.
– Милорды, – обратился он к обоим сыновьям лорда Эддарда голосом хриплым и надломленным. – Нам необходимо найти каменотеса, который хорошо знал вашего отца…
Санса
В комнате в самом сердце крепости Мэйгора Санса провалилась во тьму.
Она задвинула занавески вокруг постели; засыпала, просыпалась рыдая, засыпала снова. А когда не могла спать, просто лежала под одеялом, сотрясаясь от горя. Слуги приходили и уходили, приносили еду, но она не могла даже видеть ее. Блюда ставили на стол под ее окном, где они нетронутые и портились, пока слуги вновь их не уносили.
Иногда ее одолевал свинцовый, лишенный видений сон, тогда она просыпалась еще более усталой. И все же это было лучшее время, ведь, когда ей снились сны, она видела отца. Во сне или наяву, она видела его; видела, как золотые плащи бросают его на мрамор, видела сира Илина, выступающего вперед и извлекающего меч из ножен на спине, видела тот момент… момент, когда… она хотела отвернуться, хотела, но ноги подвели ее и она упала на колени, но почему-то не смогла отвернуть голову. Все кричали и визжали вокруг, ее принц улыбнулся ей, он улыбнулся, и она почувствовала себя в безопасности, но только на мгновение, пока он не сказал эти слова, и ноги ее отца… это она помнила, его ноги, как они дернулись, когда сир Илин… когда меч…
«Быть может, я тоже умру», – сказала себе Санса, и мысль эта не показалась ей столь уж ужасной. Если она выбросится из окна, то все страдания окончатся, ну а потом певцы сложат песни о ее горе. Тело ее будет лежать на камнях внизу, разбитое и невинное, оно пристыдит всех тех, кто ее предал. Санса даже дошла до окна, открыла ставни, но тут отвага оставила ее, и, рыдая, она упала в постель.
Приносившие ей пищу служанки пытались завести с ней разговор, но она не отвечала. Однажды явился великий мэйстер Пицель со своими бутылочками и флакончиками, чтобы спросить, не заболела ли она. Он потрогал ее лоб, заставил раздеться и ощупал всю, пока служанка придерживала ее. Уходя, дал снадобье из трав и медовой воды и велел ей выпивать по глотку каждый вечер. Она выпила сразу все и провалилась в сон.
Ей снились шаги на лестнице башни, зловещее скрежетание кожи о камень, кто-то медленно поднимался к ее опочивальне, шаг за шагом. Она могла только сжаться в комок возле двери и прислушиваться, дрожа, пока он подступал все ближе и ближе. Она знала: это сир Илин Пейн идет за ней со Льдом в руке, идет забрать ее голову. Бежать было некуда, прятаться негде, дверь заложить нечем. Наконец шаги смолкли, и она поняла, что он прямо снаружи, стоит молчаливый со своими мертвыми глазами и длинным, покрытым рытвинами лицом. Тогда она поняла, что не одета. Она согнулась, пытаясь прикрыть себя руками, а дверь со скрипом начала открываться, пропуская острие двуручного меча.
Она проснулась со словами:
– Пожалуйста, пожалуйста, я буду хорошей, я буду хорошей, пожалуйста, не надо! – Но слушать было некому.
Когда за ней действительно пришли, Санса шагов не услышала. Дверь открыл Джоффри – не сир Илин, а мальчик, который был ее принцем. Свернувшись, она лежала в постели, шторы были задернуты, и ей трудно было сказать, полдень сейчас или полночь. Сначала она услышала, как хлопнула дверь. Затем занавеси ее кровати отодвинулись, и она прикрыла глаза ладонью, защищаясь от внезапного света, и увидела их, стоявших над ней.
– Сегодня днем ты посетишь меня при дворе, – проговорил Джоффри. – Умойся и оденься, как подобает моей невесте.
Рядом с ним стоял Сандор Клигейн в простом коричневом дублете и зеленой мантии, в утреннем свете его обожженное лицо было ужасно. Позади них замерли двое рыцарей Королевской гвардии в длинных белых атласных плащах.
Прикрывая себя, Санса натянула одеяло до подбородка.
– Нет, – прохныкала она. – Пожалуйста… оставьте меня.
– Если ты не встанешь и не оденешься сама, мой Пес сделает это за тебя, – сказал Джоффри. – Вставай!
– Я прошу вас, мой принц…
– Я теперь король. Пес, вынь ее из постели. – Сандор Клигейн обхватил Сансу за талию и вытащил из перины, пока она вяло сопротивлялась. Ее одеяло упало на пол. Под ним лишь тонкая ночная рубашка прикрывала наготу.
– Делай, как тебе велят, дитя, – сказал Клигейн. – Одевайся. – Он подтолкнул ее к шкафу – едва ли не с нежностью.
Санса попятилась от них.
– Я сделала все, о чем попросила меня королева, я написала письма, написала так, как она мне сказала. Ты обещал мне свою милость. Пожалуйста, отпусти меня домой! Я никого не предам, я буду хорошей, клянусь! Во мне нет крови предателя. Я только хочу домой. – Вспомнив про воспитание, она опустила голову. – Если вы не против, – договорила она слабым голосом.
– Я против, – ответил Джоффри. – Мать говорит, что я все еще должен жениться на тебе, так что ты останешься здесь и будешь послушной.
– Я не хочу выходить за тебя, – простонала Санса. – Ты отрубил моему отцу голову!
– Он был предателем, и я никогда не обещал пощадить его, но я обещал ему свою милость и проявил ее. Не будь он твоим отцом, я велел бы разорвать его на части или освежевать, но я подарил ему чистую смерть.
Санса глядела на Джоффри, словно увидев его впервые. На нем был расшитый львами, подбитый малиновый дублет и короткий золотой плащ с высоким воротником, который обрамлял его лицо. Санса удивилась тому, что он мог показаться ей красивым. Его губы были такие же мягкие и красные, как червяки, которых находят после дождя, а глаза тщеславные и жестокие.
– Ненавижу тебя, – прошептала она.
Лицо короля Джоффри отвердело.
– Мать моя утверждает, что королю не подобает бить жену. Сир Меррин!
Рыцарь оказался перед ней, прежде чем она успела что-нибудь сообразить; отбросив руку, которой она пыталась защитить лицо, он ударил ее по уху тыльной стороной руки, облаченной в перчатку. Санса не помнила, как потеряла сознание, но, очнувшись, обнаружила, что стоит на одном колене в тростнике. В голове ее звенело. Сир Меррин Трант стоял над ней, кровь обагрила костяшки его белой шелковой перчатки.
– Теперь будешь повиноваться или мне заставить его наказать тебя еще раз?
Ухо Сансы онемело. Она прикоснулась к нему, ощутив пальцами кровь.
– Я… как… как прикажете, милорд.
– Ваша светлость, – поправил ее Джоффри. – Я жду тебя при дворе. – Он повернулся и вышел.
Сир Меррин и сир Арис последовали за ним, но Сандор Клигейн задержался достаточно долго, чтобы грубо поднять ее на ноги.
– Пожалей себя, девочка, и дай ему то, что он хочет.
– А что… что он хочет? Пожалуйста, скажи мне!
– Он хочет, чтобы ты улыбалась, чтобы от тебя сладко пахло и чтобы ты была его дамой, – проскрежетал Пес. – Он хочет услышать те милые словечки, которым тебя научила септа. Он хочет, чтобы ты любила… и боялась его.
Когда Пес ушел, Санса снова опустилась на тростник и глядела на стену до тех пор, пока в опочивальню не вошли робко две ее служанки.
– Мне нужна горячая вода для ванны, прошу вас, – сказала она, – духи и пудра, чтобы спрятать синяк. – Правая сторона лица ее распухла и уже начинала болеть, но Санса знала, что Джоффри захочет, чтобы она выглядела красиво.
Горячая вода заставила ее вспомнить о Винтерфелле и тем принесла силу. Она не мылась с того дня, как умер отец, и удивилась тому, какой грязной сделалась вода. Девушки смыли кровь с ее лица, потерли спину, вымыли волосы и расчесывали, пока они не рассыпались густыми темно-рыжими завитушками. Санса не разговаривала с ними, только отдавала команды. Они были слугами Ланнистеров, а не ее, и она не доверяла им. Когда настала пора одеваться, Санса выбрала платье зеленого шелка, в котором была на турнире. Она вспомнила, как любезен был с ней Джофф той ночью на пиру. Быть может, оно и его заставит вспомнить, и он будет обращаться с ней помягче.
Пока ждала, она выпила бокал сливок и погрызла немного печенья, чтобы успокоить желудок. В середине дня за ней пришел сир Меррин в полном облачении: белой броне из эмалевых чешуек, украшенной золотом, в высоком шлеме с золотым гребнем в виде расходящихся солнечных лучей, поножах, горжете, перчатках, сапогах из сияющей стали; тяжелый шерстяной плащ скреплялся золотым львом. Забрало он поднял, и она теперь отлично видела эту мрачную физиономию: мешки под глазами, широкий угрюмый рот, ржавые волосы, тронутые сединой.
– Миледи, – произнес он, поклонившись, словно не избивал ее до крови всего три часа назад. – Его светлость приказал мне проводить вас в тронный зал.
– А приказывал ли он вам ударить меня, если я откажусь идти?
– А вы отказываетесь идти, миледи? – Сир Меррин поглядел на нее без всякого выражения, даже не обращая внимания на синяк, который оставил на ее лице.
Он не испытывает к ней ненависти, поняла Санса; но и симпатии тоже. Он не испытывает к ней вообще ничего. Она для него все равно что… вещь.
– Нет, – ответила она поднимаясь. Ей хотелось бушевать, ударить его, как он ударил ее, предостеречь, что когда она станет королевой, то прикажет сослать его, если он осмелится ударить ее снова… но, вспомнив слова Пса, Санса сказала лишь: – Я выполню то, что приказывает его светлость.
– Как и я, – произнес он.
– Да… но вы не истинный рыцарь, сир Меррин.
Тут Сандор Клигейн расхохотался бы, Санса знала это. Другой обругал бы ее, велел умолкнуть, наконец, попросил бы прощения. Но сир Меррин Трант не сделал ничего. Он просто не обратил на нее внимания.
На балконе не было никого, кроме Сансы; она стояла, склонив голову, пытаясь сдержать слезы, пока внизу Джоффри сидел на своем Железном троне и вершил то, что ему нравилось называть правосудием. В девяти случаях из десяти вопросы не были ему интересны, их решения он предоставлял своему совету и только ерзал на престоле, пока лорд Бэйлиш, великий мэйстер Пицель и королева Серсея разбирали дело. Но когда он выносил решения сам, никто, даже королева-мать, не мог заставить его изменить мнение.
Перед Джоффри поставили вора, и он приказал сиру Илину отрубить ему руку, прямо здесь, при дворе. Еще были два рыцаря, поспорившие из-за каких-то земель; Джоффри приказал, чтобы утром они сразились за право владения ими и добавил:
– До смерти.
Женщина, пав на колени, просила у него голову человека, казненного за измену; она сказала, что любила его и хотела похоронить подобающим образом.
– Если ты любила предателя, значит, и ты предательница, – решил Джоффри. Двое золотых плащей утащили ее в темницу.
Лягушачья физиономия лорда Слинта маячила в конце стола совета; новоявленный лорд был облачен в черный бархатный дублет, блестящий плащ с капюшоном из золотой парчи и сопровождал одобрительным кивком каждый приговор короля. Санса с ненавистью глядела на его уродливую рожу, вспоминая, как он бросил ее отца на землю, чтобы сир Илин отрубил ему голову. Ей хотелось самой ударить его, хотелось, чтобы какой-нибудь герой бросил его на пол и отсек голову. Но голос в душе ее шептал: «Героев не бывает». И она вспомнила, что говорил ей лорд Петир здесь, в этом самом зале.
– Жизнь – не песня, моя милая, – сказал он тогда. – Однажды ты это узнаешь, к собственной скорби.
«В жизни побеждают чудовища», – напомнила она себе и теперь услышала уже голос Пса, холодный скрежет металла о камень. «Пожалей себя, девочка, и дай ему то, что он хочет»
Последним было дело пухлого певца из таверны, которого обвиняли в том, что он сложил песню, высмеивающую покойного короля Роберта. Джофф приказал принести его арфу и велел певцу спеть для придворных. Тот плакал, клялся, что никогда не будет петь эту песню, но король настоял. Это была в своем роде забавная песенка о схватке Роберта со свиньей. Свиньей назывался вепрь, убивший его. Санса знала это, но в некоторых куплетах речь будто бы шла о королеве. Когда песня закончилась, Джоффри объявил, что он решил проявить милосердие. Певец может сохранить либо пальцы, либо язык. У него будет день на раздумья. Джанос Слинт кивнул.
Санса с облегчением поняла, что это последнее решение. Однако испытания не закончились. Когда герольд отпустил двор, она торопливо спустилась с балкона лишь для того, чтобы обнаружить ожидающего ее Джоффри у подножия витой лестницы. Его сопровождали Пес и сир Меррин.
Король критически осмотрел ее с ног до головы.
– Ты выглядишь намного лучше, чем прежде.
– Спасибо, ваша светлость, – ответила Санса. Пустые слова, однако же он кивнул и улыбнулся.
– Пойдем со мной, – повелел Джоффри, предлагая ей руку. И ей не оставалось ничего другого, как принять ее. Когда-то одно прикосновение привело бы ее в восторг, теперь по коже побежали мурашки.
– Скоро день моих именин, – сказал Джоффри, когда они вышли из задней части тронного зала. – Будет великий пир и подарки. Что ты собираешься подарить мне?
– Я… не думала об этом, милорд.
– Ваша светлость, – резко напомнил он. – Ты действительно глупая девушка, не так ли? Моя мать утверждает это.
– В самом деле? – После всего, что случилось, слова эти не должны были ранить ее, но каким-то образом получилось иначе. Ведь королева всегда была добра к ней.
– Ах, да. Она волнуется о наших детях, не окажутся ли они такими же глупыми, как ты. Но я сказал ей не беспокоиться. – Король повел рукой, и сир Меррин открыл перед ними дверь.
– Благодарю вас, ваша светлость, – пробормотала она. «Пес был прав, – подумала Санса. – Я всего лишь птичка, повторяющая слова, которым меня научили».
Солнце опустилось за западной стеной, и камни Красного замка словно обагрились кровью.
– Я сделаю тебе ребенка, как только ты созреешь для этого, – произнес Джоффри, ведя ее через тренировочный двор. – Если первый окажется глупым, я отрублю тебе голову и возьму себе жену посмышленей. Когда, по-твоему, ты сможешь рожать детей?
Санса не могла поглядеть на него, так ей было стыдно…
– Септа Мордейн утверждает, что… большинство знатных девушек расцветают в двенадцать или тринадцать лет.
Джоффри кивнул:
– Сюда. – Он повел ее в караульный дом, к подножию лестницы, ведущей на стену.
Санса отодвинулась от него, затрепетала. Она вдруг поняла, куда они направляются.
– Нет, – проговорила она, испуганно охнув. – Пожалуйста, не заставляйте меня, прошу вас.
Джоффри поджал губы.
– Я хочу показать тебе, что бывает с изменниками.
Санса отчаянно затрясла головой:
– Не надо. Не надо.
– Я могу приказать сиру Меррину тащить тебя наверх, – сказал он. – Тебе это не понравится. Лучше делай то, что я говорю. – Джоффри потянулся к ней, но Санса отодвинулась, наткнувшись на Пса.
– Сделай это, девочка, – сказал Сандор Клигейн, подталкивая ее обратно к королю. Рот его дернулся на обгорелой стороне лица, и Санса почти что услышала остальное: «Он все равно заставит тебя подняться, так что дай ему то, что он хочет».
Санса заставила себя принять руку короля Джоффри. Подъем был каким-то кошмаром, каждую ступеньку она преодолевала с трудом, словно бы ей приходилось вытаскивать ноги, по лодыжку увязавшие в грязи. Даже ступеней оказалось невероятно много – тысяча тысяч ступеней, а на стене ее ожидал ужас.
С высоких укреплений караульного дома под ними открывался целый мир. Санса увидела Великую септу Бэйлора на холме Визеньи, где умер ее отец. На другой стороне улицы Сестер находились почерневшие от пламени руины Драконьего логова. На западе распухшее красное солнце наполовину спряталось за Божьими воротами. Соленое море было за ее спиной, на юге – рыбный рынок, причалы и бурное течение Черноводной. А на севере…
Она обернулась в ту сторону и увидела лишь город, улицы и переулки, холмы и низины, новые улицы и переулки, камень далеких стен. И все же Санса знала, что за ними начинается открытый простор, селенья, поля и леса, а еще дальше, далеко-далеко на севере высится Винтерфелл.
– На что ты смотришь? – спросил Джоффри. – Вот что я хотел тебе показать, вот здесь.
Толстый каменный парапет укреплял внешний край стены, поднимаясь до подбородка Сансы, через каждые пять футов в нем были устроены бойницы для стрелков. Головы выставили между бойницами, насадив на железные пики так, чтобы они были обращены лицом к городу. Санса заметила их в тот самый момент, когда ступила на стену, но река, улицы, полные людей, и заходящее солнце были много прекраснее. «Он может заставить меня смотреть на головы, – сказала она себе, – но он не в силах заставить увидеть их».
– Эта вот принадлежит твоему отцу, – сказал Джоффри. – Вот она. Пес, поверни, пусть она увидит ее. – Сандор Клигейн взял голову за волосы и повернул. Отрубленная голова была облита смолой – для сохранности. Санса спокойно глядела на нее и не видела. Голова совсем не была похожа на лорда Эддарда Старка, она даже не казалась настоящей.
– Сколько я должна смотреть?
Джоффри казался разочарованным.
– Может быть, ты хочешь увидеть и остальные? – Головы выстроились в длинный ряд.
– Если это угодно его светлости.
Джоффри провел ее вдоль стены мимо дюжины голов и двух пустых пик.
– Эти я приберегаю для дяди Станниса и дяди Ренли, – объяснил он.
Остальные головы пробыли на стене много дольше, чем голова ее отца. Невзирая на смолу, их уже почти невозможно было узнать. Король показал на одну из них и заметил:
– А вот твоя септа.
Санса даже не могла понять, что это женщина: челюсть уже отвалилась, птицы выклевали ухо и большую часть щеки.
Санса все гадала, что случилось с септой Мордейн, и думала, что давно поняла это.
– За что вы убили ее? – спросила она. – Она присягнула богам…
– Она была предательницей. – Джоффри надулся, Санса чем-то вызвала его недовольство. – А ты еще не сказала мне, что хочешь подарить мне на день рождения. Быть может, это мне следует сделать тебе подарок, как тебе это понравится?
– Если это угодно вам, милорд, – ответила Санса.
Когда он улыбнулся, Санса поняла, что он издевается над ней.
– Твой брат тоже предатель, ты это знаешь. – Он повернул голову септы Мордейн назад. – Помню твоего брата по Винтерфеллу. Мой Пес назвал его лордом деревянного меча. Так было, Пес?
– В самом деле? – спросил Клигейн. – Я не помню.
Джоффри раздраженно дернул плечами.
– Твой брат победил моего дядю Джейме. Мать говорит, что он сделал это предательством и обманом. Она плакала, услыхав об этом. Все женщины слабы, даже мать, хотя она старается изобразить, что это не так. Она говорит, что нам нужно оставаться в Королевской Гавани на случай нападения других моих дядьев, но мне все равно. После пира в честь моих именин я соберу войско и убью твоего брата лично. Вот что я подарю тебе, леди Санса. Голову твоего брата.
Какое-то подобие безумия охватило Сансу, и она услышала собственный голос:
– Быть может, это мой брат подарит мне твою голову.
Джоффри нахмурился:
– Ты не должна говорить со мной так. Верная жена не смеется над своим господином. Сир Меррин, проучи ее!
На этот раз рыцарь поднял ее голову за подбородок и держал неподвижно, пока бил. Он ударил ее дважды: слева направо и, сильнее, справа налево. Он рассек Сансе губу, и кровь побежала по ее щеке, смешиваясь с солеными слезами.
– Тебе не следует все время плакать, – сказал ей Джоффри. – Тебе идет, когда ты улыбаешься и смеешься.
Санса заставила себя улыбнуться, опасаясь, что он прикажет сиру Меррину ударить ее снова, если она этого не сделает. Но без толку – король покачал головой.
– Сотри кровь, ты вся перепачкалась.
Внешний парапет доходил ей до подбородка, но с внутренней стороны стены не было ничего; ничего, кроме долгого падения во двор с высоты семидесяти или восьмидесяти футов. «Нужно только толкнуть», – сказала она себе. Он стоял как раз там, где надо, ухмыляясь ей этими жирными червяками. «Ты можешь сделать это, – сказала она себе. – Ты можешь. Сделай это прямо сейчас». Даже не важно, если она последует за ним. Совершенно не важно.
– Ну-ка, девочка. – Сандор Клигейн встал на колено перед Сансой, между ней и Джоффри. С нежностью, удивительной для такого рослого человека, он промакнул кровь, сочащуюся из ее разбитой губы.
Мгновение было утеряно. Санса опустила глаза.
– Спасибо, – сказала она, когда Клигейн закончил. Она была доброй девочкой и всегда помнила про хорошие манеры.
Дэйнерис
Крылья туманили ее лихорадочные сны.
– Ведь ты не хочешь разбудить дракона, правда?
Она шла длинным коридором под высокими каменными арками. Она не могла оглянуться, она не должна оглядываться. Впереди, где-то далеко перед ней, маячила крошечная дверь – красная, это было видно даже отсюда. Она ускорила шаг, ее босые ноги оставляли кровавые следы на камнях.
– Ведь ты не хочешь разбудить дракона, правда?
Она увидела озаренное солнцем Дотракийское море, живую равнину, сочащуюся ароматом земли и смерти. Ветер колыхал траву, пускал по ней волны.
Дрого обнимал ее сильными руками, ласкал ее женственность, раскрывая ее и пробуждая эту сладкую влагу, которая принадлежала только ему одному, и звезды улыбались им, звезды с дневного неба.
– Дом, – прошептала она, когда он вошел в нее и наполнил своим семенем, но звезды вдруг исчезли; по синему небу пронеслись огромные крылья.
– …не хочешь разбудить дракона, правда?
Сир Джорах, скорбный и осунувшийся, сказал ей:
– Рэйгар был последним драконом, – и принялся греть полупрозрачные руки над пылающей жаровней с раскаленными докрасна каменными драконьими яйцами. Только что он был рядом, но через мгновенье стал растворяться в воздухе, бесцветный, легче ветра. «Последним драконом», – слабо прошептал он и рассеялся, как дымка. Она ощущала тьму позади себя, и красная дверь словно бы удалилась.
– …не хочешь разбудить дракона, правда?
Перед нею стоял вопящий Визерис:
– Дракон не просит, шлюха. Не тебе повелевать драконом. Я – дракон, и я получу корону! – Расплавленное золото воском стекало по лицу брата, выжигая глубокие борозды в его плоти. – Я дракон, и я получу корону! – визжал он, и пальцы его извивались как змеи, хватали за ее соски, щипали, крутили, не переставая, даже когда глазные яблоки лопнули, и слизь потекла по обуглившимся щекам.
– …не хочешь разбудить дракона…
Красная дверь была еще так далеко, а за спиной она уже ощущала ледяное дыхание, облаком преследующее ее. Если оно догонит, она умрет смертью, которая глубже смерти, и будет выть в вечном мраке и одиночестве. Она побежала.
– …не хочешь разбудить дракона…
Она чувствовала жар внутри, страшное жжение терзало ее чрево. Ее сын был высок и горд, с медной кожей Дрого и ее серебряно-золотыми волосами, с фиолетовыми миндалевидными глазами. Он улыбнулся ей и хотел протянуть руку, но когда открыл рот, из его уст вырвался огонь. Она видела, как сгорает его сердце за ребрами, и в одно мгновение он исчез, превратившись в пепел, как мотылек в пламени свечи. Она оплакала свое дитя, этот сладкий рот, так и не прикоснувшийся к ее груди, но слезы ее превращались в пар, едва коснувшись кожи.
– …хочешь разбудить дракона…
Призраки выстроились в коридоре, одетые в линялые облачения королей. В руках их бледным пламенем полыхали мечи. Волосы их были как серебро, как золото и как светлая платина, а глаза – как опалы, аметисты, турмалины и нефрит.
«Быстрее, – кричали они. – Быстрее, быстрее». Она бежала, и ноги ее плавили камень. «Быстрее!» – единым голосом вскричали призраки. И она рванулась вперед. Боль огромным ножом вспорола ей спину; она ощутила, как разрывается ее кожа, почувствовала запах горящей крови и увидела тень крыльев. И Дэйнерис Таргариен полетела.
– …разбудить дракона…
Дверь возникла перед ней – красная дверь – так близко, так близко. Очертания зала расплылись, и холод позади нее отступал. И вдруг камень исчез. Она летела над Дотракийским морем, поднимаясь все выше и выше; внизу по зелени ходили волны, и все живое в ужасе бежало от тени ее крыльев. Она ощущала запах дома, она видела его, там, сразу за той дверью: зеленые поля, большие каменные дома и руки, которые согреют ее, там. Она распахнула дверь.
– …дракона…
И увидела своего брата Рэйгара верхом на жеребце, черном, как его доспехи. Узкая прорезь забрала горела красным огнем.
– …последним драконом, – слабым голосом шепнул сир Джорах. – Последним, последним.
Дэни подняла полированное черное забрало. На нее глядело ее собственное лицо.
А потом – долго – с ней оставались лишь боль, огонь внутри нее, и шепот звезд.
Она проснулась с привкусом пепла во рту.
– Нет, – простонала она, – не надо, пожалуйста.
– Кхалиси? – Чхики застыла над ней, как испуганная лань.
Шатер утопал во мраке, спокойном и тихом. Хлопья пепла поднимались от жаровни, и Дэни провожала их взглядом до дымового отверстия. «Летят, – подумала она. – У меня были крылья, я летала». Но это был лишь сон.
Читать бесплатно другие книги:
