Игры для мужчин среднего возраста Гольман Иосиф
Али не жестокий. Точнее, не жестокий без причины. Но здесь причина такая, что над муками для Скрепера придется поразмышлять отдельно.
Внезапно наверху, на улице, где они оставили машину, завыла милицейская сирена.
Нет, сердце Али не ушло в пятки. Оно и в детстве не знало такого маршрута, а тем более сейчас, после десяти лет сражений.
– Что будем делать, командир? – не получив ответа, переспросил Марат.
Мгновение назад Али собирался тащить Владимира с собой. Может, он еще оклемается. Но присутствие милиции существенно изменило планы.
– Добей, – кратко бросил он.
Марат изменился в лице. Вот этого он никогда не любил.
Али усмехнулся. Конечно, в темноте легкой гримасы не увидишь, но командир знал своего подчиненного насквозь.
Что ж, война не прогулка. Переживет. В мирное время для Али и петуха зарезать было проблемой. На войне таких проблем нет.
Марат быстро достал нож, проткнул им полиэтиленовый пакет, всегда лежавший в кармане. Перевернул Владимира на бок. Встал как можно дальше, надел на руку импровизированную перчатку и, оттянув за волосы назад голову бывшего бойца, быстро рассек ему горло. Вылетевшая струя крови никого не задела: неопытных тут не было.
Марату было не по себе. Уж лучше бы ударить в сердце. Меньше крови. И ощущений.
Но с сердцем могут быть проколы. С перерезанной сонной артерией – нет.
И все же подобные эпизоды чертовски не нравились Марату. Он воин, а не палач.– Выбрось нож, и пошли, – сказал Али. Убирать ненужные вещи из карманов покойного не стали – их там не было. Он же десять минут назад ушел на задание, а не погулять.
Марат вытер нож о брюки покойного, вынул еще один пакет и положил оружие в него. Он впервые не выполнил приказ командира. Но этот нож принадлежал еще его отцу. И никогда не использовался для добивания своих.
Али, конечно, все видел. Был бы здоров, неизвестно, как поступил бы. Возможно, предпочел бы действовать в одиночку, чем в паре с бойцом, не выполняющим приказы. Но сегодня не тот случай. Даже залезть в горку к машине – и то проблема.
Слава Аллаху, хоть милицейская сирена начала затихать, удаляясь. Видно, ограничились «забором» пьяного.
«Это менты его убили, – подумал Али. – Уехали бы пораньше, Владимир был бы жив». Впрочем, на войне сослагательное наклонение еще реже берется во внимание, чем в мирной жизни.Не быстро, но выбрались на дорогу. Там было абсолютно спокойно, никто их не ждал.
В принципе ничего страшного не произошло. Ушел из жизни еще один их боец, к тому же не лучший. И если говорить честно, не совсем их. Предателей везде ценят. Но нигде не любят.
Хуже было другое. Все же не верилось Али, что Владимира столь профессионально вырубил этот изнеженный толстяк.
Но тогда кто? И надо бы навести более подробные справки о Рекламисте.
И еще. Али давно уже никого не боялся. А сейчас ему было не по себе.
Ему на мгновение вдруг показалось, что то, что убило его бойца, теперь молча наблюдает за ним самим…Глава 18
Омск, 23 июля
Береславский находит в себе – бегемота, а в «Ниве» – героин
У речного вокзала, на бетонированном пятачке стрелки, там, где сливаются маленькая Омь и уже могучий Иртыш, сейчас было многолюдно.
Возможно, наблюдались здесь и случайные путешественники, но преимущественно мелькали знакомые и полузнакомые лица из рекламной тусовки: после окончания семинарской части народ прибывал отдыхать на воде.
Два прогулочных кораблика серии «Москвич» уже стояли у маленькой пристани на Оми, и озабоченные труженики кейтеринга заносили на борт последние припасенные вкусности.
Пробежников легко можно было отличить по ярким сине-желтым курткам и кепкам: они сочной прослойкой мелькали по всей толпе, и их было явно больше, чем мест в пяти аналогично раскрашенных «Нивах». Это объяснялось просто: во-первых, в крупные города слетались и те, кто в связи с серьезным бизнесом не мог в отличие от Ефима просидеть в машине весь маршрут. А во-вторых, путешественники еще в Москве запаслись изрядным количеством курток и кепок на раздачу. И поскольку раздаривали в основном лицам женского пола – и симпатичным, надо заметить, лицам, – то вскоре сине-желтый цвет обрамления просто-таки ассоциировался с суперсимпатичным содержимым.
Ефим запротоколировал в сознании этот факт, не без грусти отметив, что его куртка и кепка, пожалуй, привлекательнее, чем то, на что они надеты.
Но думать о грустном – в преддверии такого замечательного плавания – вовсе не хотелось, и Береславский с нетерпением ожидал команды на посадку.
К данному моменту он уже дал одно интервью для местного радио и одно – для ТВ. Радио ему даже больше нравилось: его льющийся из динамиков сочный, бархатистый баритон был еще хоть куда, чего не скажешь о торчащей на телеэкране фигуре, которая и в юности не была образцом спортивности и атлетизма.
Больше пока никто не подходил, хотя славы хотелось по-прежнему. Да и любви тоже.
Он привычно рассматривал в толпе особей противоположного пола и каждый раз радовался, находя замечательные лица и чудесные фигурки.
Но – увы: интерес этот был, к сожалению, в основном платонический.
– Ефим, нас первыми сажать будут, – сказал неожиданно подошедший Док. В его огромной лапе весело смотрелось мороженое на палочке, которое Док старательно облизывал со всех сторон, следя, чтоб не капало.
– Типун тебе на язык, – поправил его любивший точность Береславский. – Не сажать, а пускать на борт.
– Вот ведь нервные какие бизнесмены пошли, – понимающе ухмыльнулся Док. – Сложная все-таки у вас работа.
– Да уж, это тебе не в кишках ковыряться, – согласился заслуженный рекламист, и, довольные обществом друг друга, мужики начали потихоньку продвигаться к трапу.
Минут через двадцать все были на борту. Хлипкий матросик на берегу снял с кнехта петлю здоровенного каната, отпустив кораблик на волю. «Москвич» по этому поводу радостно гуднул и начал понемногу протискивать свое тельце между причалом и вторым, уже успевшим отойти, катером.
– А наш, похоже, первым пойдет, – удовлетворенно отметил Ефим.
– Точно, – согласился Док.
Ну, казалось бы, какая разница, какой катерок пойдет первым? Но только не для Дока и Береславского. Нет, неспроста эти граждане нашли друг друга.
Катера еще не успели выйти на иртышский фарватер, как на борту началась отменная гулянка. Ничего, что местный репродуктор наяривал попсу хрипло. Зато громко. И рекламная молодежь не заставила себя ждать: танцы на палубе начались практически немедленно, причем не вполне бальные.
Особо круто давал жару мужчина в костюме, что сильно выделялось на фоне маек, не скрывавших пупков, и топиков, вообще мало чего скрывавших.
Он танцевал так, как будто делал это в последний раз, – неистово и самозабвенно, и даже широкий пиджак не скрывал мощные круговые движения его бедер. Вокруг него, как привязанные невидимой ниточкой, отплясывали три симпатичные стройненькие омички.
– Жестко мужик жжет! – восхитился Береславский. Несомненным его достоинством было умение радоваться успехам других.
Кроме того, это было явным дежавю. Он уже видел аналогичную картину лет двадцать пять назад, на уборке урожая в совхозе «Светлый путь» Белоомутского района Московской области. Там, прямо на ровном зеленом берегу Оки, точнее на заливном лугу, здоровенный черный бычара плясал с тремя молоденькими черно-белой раскраски телочками, и те буквально визжали от счастья.
Ну пусть не плясал. И пусть не визжали. Но тема угадывалась сразу.– Это да, отменно пляшет, – признал Док, смахивая с усов пену от халявного пива. – Ох, хорошо – холодненькое!
– А тебе слабо так сплясать? – поинтересовался Ефим.
– Мелко, – отбросил идею Док.
– А что не мелко?
– А вот с моста прыгнуть, – показал недопитой бутылкой на объект собеседник. Кораблик как раз проплывал под серой клепаной махиной железнодорожного моста.
– А ты б смог?
– Несомненно, – ответил как-то враз протрезвевший Док. – Если жизнь заставит…
Это тоже было по-нашему, по-индейски.
Неспортивный Ефим, пожизненно увиливавший от всего, что могло бы нарастить ему мускулы или доставить физическую боль, по сути, в любой момент был готов к приключениям самого разного рода, если, конечно, отступить от них не позволяли обстоятельства либо уязвленное самолюбие (которое по прошествии лет Береславский опять-таки считал обстоятельством).
– Как наш бухгалтер пляшет, а? – гордо сказала подошедшая директриса крупного омского агентства.
– Так он еще и бухгалтер! – восхитился Док.
Ефиму стало почему-то обидно за своего бухгалтера.
– А зато наш однажды четверых убил [1] , – не вполне уместно похвастался он.
– Не люблю охотников. Ходят и разоряют чужие гнезда, – отвергла Ефимову похвальбу директриса.
– А он не ходил никуда, – гнул свое уязвленный москвич. – Они сами пришли.
Но рекламистка-гринписовка уже отходила к какой-то своей знакомой.– Не факт, что про это надо всем рассказывать, – мудро заметил ранее посвященный в эту историю Док, ловко открывая вторую бутылку. – Да, и в самом деле, – согласился Ефим. Просто ему очень хотелось общаться, а подходящего объекта все не находилось. – Пойду поброжу по кораблю, – сказал он Доку и пошел внутрь, оставив собеседника наедине с солнцем, ветром и пивом.
Внутри корабля все было так же, как и снаружи. Разве что исчезли солнце и ветер. Но что касается хриплой попсы – недостатка не было, а запах пива, не разбавляемый речным эфиром, был даже куда как гуще.
Ефим прошелся вдоль рядов кресел-диванов, ни на ком не остановив взор. Там, где сидели симпатичные омички, не было свободных мест, а где были места, омички не были симпатичными.
«Вот такая фигня вечно», – только подумал Ефим, как женщина, сидевшая в одиночестве у большого окна, повернулась к нему и приветливо спросила:
– А вы в первый раз в Омске?
«Очень даже симпатичная женщина», – подумал Береславский. Как же славно, что рекламная известность решает многие проблемы коммуникаций.
– Конечно, нет. Довольно часто бываю. Разве вы не были на моих предыдущих лекциях?
– А вы читаете лекции? – удивилась дама.
Это было обидно, но Ефим уже успел разглядеть собеседницу и готов был простить ей многое.
– Вообще-то да, – скромно сказал он.
– По какой теме?
– Реклама, – кратко ответил все же слегка уязвленный Ефим.
– Надо же, – расстроилась собеседница. – Я уж решила – что-нибудь полезное. Вы только не обижайтесь, пожалуйста.
– Пожалуйста, – и в самом деле постарался не обидеться Береславский. – А вы чем занимаетесь? – Он уже сообразил, что на кораблик могли попасть и вполне случайные люди, просто купившие билет в кассе. Хотя случай мог оказаться счастливым.
Дама задумалась.
– Даже и не знаю, – раздумчиво произнесла она. – Финансовой тематикой. Деньги зарабатываю.
– А чем живете?
– Живописью, я думаю, – как-то неохотно призналась она.
– Очень интересно, – обрадовался Береславский. Он и на самом деле трепетно относился к живописи. Будет о чем поговорить после. Умные разговоры до он как-то не очень любил. – А можно будет посмотреть ваши работы? – спросил он живописку. Или живописательницу?
– Пока не знаю, – абсолютно понимающе улыбнулась она.
– Не гожусь в модели? – догадался Ефим.
– Наоборот. Вы меня и привлекли как модель.
– Это что-то новенькое, – искренне удивился рекламист. – Как специалист – привлекал. Как мужик – тоже бывало, особенно раньше. А вот как модель – ни разу.
– Все когда-нибудь случается в первый раз, – мягко произнесла женщина. Это тоже понравилось Ефиму, потому что сказанную ею фразу он сам повторял довольно часто.
Вера – так звали женщину – оказалась интересным человеком. И непонятным даже для такого прожженного людоведа, как Береславский.Они гуляли по палубе, сидели под деревом на зеленой остановке, сидели рядом за перекусочным столом. И все время разговаривали. И за все время Ефим так и не смог уяснить себе, с кем же он имеет дело.
Впрочем, вопросы глубинного психоанализа занимали его сейчас меньше всего. Вера оказалась женщиной очень красивой, только ее красота, как и ум, открывались не сразу и не всякому.
Даже про возраст было сложно сказать. Может быть, тридцать. А может, с удачной и дорогой пластикой, и все сорок восемь.
Косметики мало, но та, что есть, похоже, отменного качества и очень грамотного применения.
Вера была не слишком спортивная, но вполне женственная: длинные стройные ноги, высокая красивая грудь. Разве что талия не осиная. Но Береславский никогда и не испытывал полового влечения к насекомым.
Фигуру Вера показала минут через сорок после знакомства, когда кораблик подплыл к острову, на котором была намечена зеленая стоянка.
Она, едва сойдя на берег, очень естественным жестом сбросила с себя полупрозрачную черную ткань, ранее бывшую ее платьем, – Ефим даже задумался о конструктивном решении, позволявшем так ловко и стремительно избавляться от одежды.
Затем она легко перешагнула то, что осталось от платья, и красиво спрыгнула с не очень высокого, но крутого берега. Прямо рядом с их пришвартованным корабликом. В воду вошла без брызг, профессионально.
– Вот так люди ломают шеи, – тоже профессионально отметил Док, когда Вера поднялась к ним.
– Нет, так не ломают, – засмеялась она.
– Почему это? – гнул свое Док. – Именно так и ломают. Шварк в воду в незнакомом месте. А там – либо мель, либо валун. Соскок на череп, вынос на носилках.
– Ключевое словосочетание – «незнакомое место», – снизошла до ответа Вера. – А я тут раз сто ныряла. Да и катер, по-вашему, на валуне стоит, что ли?
Вот так все просто. Но и красиво, однако.
Док пристыженно замолк, а Ефим попытался определить возраст Веры по ее открытой теперь шее. И снова неудачно. Хотя если ее молодость – дело рук пластического хирурга, то этот хирург обошелся ей точно недешево.Разговор прыгал по разным темам, прерываясь то едой, то прогулкой, то купанием, и Ефим чувствовал, как постепенно очаровывается этой женщиной.
Такое с ним, конечно, уже случалось: очаровывался Береславский довольно быстро. Зато и в обратную сторону процесс тоже проистекал недолго.
Исключением была лишь его жена Наташка. Тут до свадьбы прошли долгие годы. «Ну так ведь и разводиться не собираемся», – утишил всколыхнувшиеся было при воспоминании о супруге проблески совести Береславский. Чего-чего, а с собственной совестью он всегда обращался умело.
Еще через час перешли на «ты». Предложила сама Вера. И сама же взяла Береславского под руку, когда решили полазить по окрестным холмам. Вера бродила по ним легко и непринужденно, Береславский – спотыкаясь и чертыхаясь. Но ему очень хотелось отойти подальше от толпы.
И вновь Вера его удивила.
– Бесполезно, – тихо шепнула она.
– Что – бесполезно? – сначала не понял рекламист.
– Прятаться здесь бесполезно. Остров слишком маленький. Всего-то пять-шесть закоулков, и те уже заняты.
– А ты откуда знаешь? – непонятно с какой стати прорезалась у Береславского юношеская ревность.
– А оттуда, что нас сюда еще в девятом классе возили. Целоваться хотелось, а мест не было.
– Что же делать? – расстроился Береславский. Ему уже тоже хотелось целоваться.
– Не торопиться, – мягко сказала Вера и легонько пожала его ладонь.
Впрочем, Береславский в похожих ситуациях уже не мог не торопиться. Он стал даже менее внимательным к беседе, вызвав у Веры очередную понимающую улыбку.
Теперь они сидели на здоровенном теплом валуне – валуны в этих местах все-таки водились, – и Ефим приобнимал уже одевшуюся в свое черное чудо-платье Веру за мягкую талию. А когда рядом с ними никого не было, то и чуть ниже опускалась его осмелевшая ладонь. И Вера – замечательная и красивая Вера – не протестовала против таких вольностей.
Ефим теперь регулярно посматривал на часы. Стрелки – даже минутная, даже секундная! – ползли предательски медленно, как будто специально измываясь над Береславским. А тут еще подошла к ним руководительница программы от местных рекламистов.
– Вы в курсе о вечерних мероприятиях? – деловито спросила она московского гостя.
О господи! Только не это! И какого черта он занялся рекламой?
– Все едем на фуршет. Лучший ресторан города. Будут и телевидение, и радио, – тараторила местная начальница. – Вам обязательно дадут слово.
Ефим мучительно искал повод или подходящую хворь, как Вера все решила за него:
– Конечно, Ефим Аркадьевич будет. Лично прослежу.
– Спасибо вам, милая, – разулыбалась местная начальница. – А то эти москвичи норовят расползтись, как тараканы.
– Этот не расползется, – заверила Вера.
– Еще раз спасибо, – уже на бегу поблагодарила руководящая дама.
– Приговор окончательный? – спросил Береславский, тщетно лелея остатки былых надежд.– И обжалованию не подлежит, – заверила его любимая на этот вечер женщина.
«Вот это облом», – чуть не произнес вслух Ефим. А Вера в одно касание вернула его от отчаяния к восторгу:
– В кабаке появишься, а потом поедем ко мне. Если захочешь, – добавила она.
– Ты издеваешься? – не выдержал Береславский. – Захочу ли я? – И обнял ее так, как не следовало бы на общественном мероприятии.
– Я примерно так и предполагала, – высвобождаясь из небратских объятий, вовсе не рассердилась Вера. – И, как видишь, не против. Только одно условие.
– Любое, – согласился Ефим.
– Ты мне позируешь для картины.
– Ладно, не проблема.
– Причем до.
– А почему не после! – заныл было Береславский.
– Потому что мне взгляд нужен, которой до.
– Жалобно-просящий, что ли?
– Ну, типа того, – улыбнулась Вера.
Далее все шло по плану.
Противная костлявая девица из телевизора потрясла его за руку и сказала:
– Валя!
«Вижу, что не Вера», – мрачно подумал Ефим.
Потом она стала запихивать в Береславского различные предметы: в ухо – один микрофон, за лацкан – второй, во внутренний карман – батарею от радиопетли. И нудно репетировать ответы на будущие вопросы.
Вот этого он вообще не любил. В телике ему вообще-то красоваться приходилось, но даже на центральных каналах не пытались вложить в уста готовые ответы. На центральных каналах просто не приглашали тех, чья точка зрения могла не совпасть с правильной.
В случае же с Ефимом – то есть далеком от политики – таких фокусов вообще не применяли. Нет уж, и здесь отвечать будет он сам.
В принципе он мог бы сбежать от Вали и ждущей следующей, радийной, девчонки. (Вот эта была гораздо более симпатичная. Нет, не зря Ефим любил радио больше, чем ТВ!) Но Вера сидела тут же, а убегать от нее Береславский уж точно не планировал.
Потом еще надо было сказать пару слов при открытии банкета, причем понимающая улыбка Веры ему мешала. Потом договориться с первым экипажем – опять через понимающую улыбку, – что его не будет в связи с важными служебными делами. Затем договориться с механиком, Сашкой, что он берет третью машину «немножко обкатать». И наконец, предупредить Дока, что он либо вернется позже, либо утром.
Док идеи не одобрил.
– Я ж тебе говорил, у них у всех все одинаковое, – втолковывал он Ефиму очевидный медицинский факт. А когда Ефим оказался необучаемым, дал ему зачем-то таблетку с витамином С. «Тоже мне, друг! – оскорбился Береславский. – Уж лучше бы виагры дал». И тут же опять суеверно сплюнул: раньше допинг был не нужен и, даст бог, потом еще долго не понадобится.
Вера ждала внизу, в роскошном фойе. Вообще рестораны в провинции перестали уступать столичным. Ефим в другой раз с удовольствием бы осмотрел интерьерные штучки, но не сейчас.
Они прошли через двор к машинам. Все пять «Нив» стояли здесь, вымытые и подготовленные к завтрашней езде. Ефим даже испытал муки совести, но снова успешно с ними справился, решив, что успеет вымыть машинку на ночной мойке. Да и зачем мыть, если завтра все равно перегон?
– И вот на этом вы пересечете страну? – ужаснулась Вера.
Ефим даже почему-то обиделся за свою машинку, с которой успел сродниться. Впрочем, он тут же вспомнил, что и сам, узрев эти авто, поначалу подумал в том же ключе.
– Еще как пересечем, – нейтрально пообещал он и завел мотор. Движок в 1,7 литра не потрясал отдаваемой мощностью или экономичностью. Но на бескрайних просторах России гораздо важнее было то, что он не глох, хлебнув почти любого бензина. И еще то, что умелые Сашкины руки могли вмиг раскидать и собрать мотор безо всяких хитрых диагностических стендов.
Нет, определенно выбор был правильным.
Вера жила на самой окраине города, а может, и за городской чертой. По крайней мере, кроме них и одинокого мотоциклиста, увиденного профессором в зеркальце заднего обзора, никто так далеко по узкой дорожке не заехал.
Но наконец приехали.
Остановившись перед автоматическими воротами, Ефим даже не мог предположить, насколько приличным окажется это жилище. Видно, финансовая тематика приносила Вере неплохой доход.
В большом гараже, в который они въехали, стоял паркетник «Лексус» и очень эротичный «мерс»-купе. Его давно хотел Береславский, но что-то постоянно оказывалось нужнее и важнее.
Они зашли на сверкающую хромом кухню, набрали легкой еды и всякого питья. Береславский покинул ее без сожаления: хай-тек во всем, что связано с физиологией, его напрягал, а набранная пища и куча одноразовой, но удобной посуды делали подходящим любое помещение.
Затем Вера отвела его в студию. Это было приличное место площадью никак не менее метров восьмидесяти. Из техники – правильно поставленный профессиональный свет и невидимая взору аудиосистема.
Вера налила в фужеры шампанского (Береславскому в такой ситуации было абсолютно безразлично, что пить, но шампанское тоже было роскошным), поставила их на столик. Включила приятную, замечательно воспроизводимую мелодию – в аудиотехнике Ефим разбирался профессионально.
И – легким движением плеч сбросила с себя платье. Правда, в отличие от дневного перевоплощения, когда под черной материей скрывался черный же купальник, теперь под ней не скрывалось ничего.
Откуда-то из недр Ефима чуть не вырвался стон глубокого физического удовлетворения. Но – не время. Он же сам обещал, что – после. Или Верочка передумала?
Нет, не передумала. Вера прямо на голое тело надела короткий голубой рабочий халатик, весь изляпанный пятнами краски. «Черт-те что», – разозлился Ефим. Такой халатик был не менее эротичен, чем полная обнаженка. Но дал же слово!
– Ты уж потерпи, ладно? – усмехнулась женщина.
– Уж потерплю, – согласился Береславский. А что ему оставалось?
Она поколдовала над светом, и Ефим оказался мягко освещен несколькими лампами. Даже жмуриться не приходилось, потому что их свет отражался от специальных зонтов.
– Ну, вот так пойдет, – одобрила Вера и встала к мольберту.
– Так что это будет? – спросил заинтригованный Береславский.
– Как расскажешь живопись? – улыбнулась Вера. – Потерпи немного – увидишь. Я работаю быстро.
– А быстро – это как?
– Если повезет – за три-четыре часа управлюсь.
«Ни хрена себе, – подумал рекламист. – Как бы сегодня не заиметь первый случай любви с виагрой». Но решил не настраивать себя на плохое и приготовился терпеть.
А терпеть действительно пришлось. Оказалось, что просто сидеть, не двигаясь и не меняя положения, – занятие отнюдь не простое. Через некоторое время у него попеременно затекали то рука, то шея, а то и все сразу.
А вид Вериного халатика, хоть и распахивались красиво его полы при ходьбе, уже не вызывал таких безумных эмоций.
«Эх, знать бы, во что ввязываешься… Но ведь все равно б ввязался, чего там!» – честно поправил он сам себя. Уж себя-то точно не обманешь…
Музыка тихо играла, Вера так же тихо ходила вокруг мольберта, искоса бросая взоры на начавшую задремывать модель. Ефим даже чувство времени утратил, потому что менять положение руки Вера строго запретила, а так циферблата было не видно. Вот тебе и любовь…
Оказалось, что это не он подумал. Оказалось, что это Вера сказала. Она подошла вплотную, обняла его нежно и прижались своим халатиком, полы которого опять очень своевременно распахнулись.
– Дождался? – уже не веря, спросил Ефим.
– Ага, – просто сказала Вера.
Дальше было долго и славно. Не так долго, как в кино, и не так славно, как в женских романах. Ну да чего там придираться? По крайней мере, виагра не понадобилась точно.
Потом Вера напоила его горячим кофе.
А тут и интерес у Ефима проснулся – что же она такое наваяла?
Он пошел к мольберту, но Вера его остановила:
– Знаешь, у меня довольно специфическая манера портретирования.
– Ну и что? Все равно интересно.
– Ну посмотри, раз интересно.
Ефим подошел, посмотрел и…
Ну, иногда просто не знаешь, что сказать.
С немаленького – примерно шестьдесят на восемьдесят сантиметров – вертикально расположенного полотна на Ефима глядел…
Безусловно, глядел-то Ефим. Но так же безусловно, что на Ефима глядел бегемот. Не так чтоб фотографично изображенный – не как в книжках Брема. Но бегемот стопроцентный: сильный, нетрусливый (хоть и без нужды не нарывающийся), ценитель сна и лежания в болотной жиже (но умеющий отстоять свое лежбище от любого чужака).
Короче, бегемот – он и есть бегемот, любитель пожрать и потрахаться.
А тут еще пришла Ефиму мысль, что бегемоты-то – родственники кабанов. То есть – свиней. Ну и как относиться к подобному искусству?
– И как тебе? Я тебя увидела – просто влюбилась, – созналась художница.
– В меня или в фактуру? – поинтересовался Ефим.
– Ну, я же тебя еще не знала… – деликатно объяснила Вера.
– Интересно, конечно, – хоть что-то попытался сказать Береславский.
– Значит, не оценил, – вздохнула женщина. Да так эротично вздохнула…
Ладно, бегемот так бегемот.
Береславский схватил Веру, вновь такую желанную, в свои толстые лапы и, засопев, потащил к невысокому дивану.
– Ну вот, я же все правильно увидела, – хихикнула откуда-то снизу Вера.
Читать бесплатно другие книги:
