Игры для мужчин среднего возраста Гольман Иосиф
– Похоже, что да, – вынужден был согласиться справедливый, в общем, Ефим, погружающийся, скажем так, в самое любимое свое состояние.
Уезжал он уже глубокой ночью.
А перед этим Вера показала ему свою галерею. На стенах висели роскошные портреты двух оленей, двух кабанов, медведя, буйвола, осла («Муж, что ли?» – лениво подумал Береславский), кролика и даже черепахи, причем черепахи-самца, по взгляду чувствовалось. Портреты были вполне звериные, однако узнать при встрече изображенного человека было куда легче, чем по фотороботу.
– Это все работы или еще есть? – спросил Ефим.
– Еще есть, – застенчиво ответила Вера. – В городской квартире, в мастерской. Да и раздарила много, подругам.
Провожать она его вышла до ворот. Уже выезжая, снова непривычно поработав рукояткой, опустил стекло. Она наклонилась и поцеловала его в губы.
– Ты не такой, как все, – прошептала Вера.
– Бегемоты – редкий вид для Сибири, – согласился Береславский.
– Да ладно тебе. – Она вложила Ефиму в руку визитку, сделанную на плотной дорогой бумаге. – Я вообще-то вторую встречу не планировала. Но если захочешь, позвони, ладно?
– Ладно, – пообещал Береславский. Он вообще-то вторую встречу обычно тоже не планировал. Но Вера уж точно не подпадала под определение «обычная».
– Не заблудишься? Может, проводить тебя на «Лексусе»?
– Ну конечно! Полстраны проехал – не заблудился. Ладно, счастливо, Верочка.
Ефим бережно взял ее ладонь своими двумя ладонями, легонько сжал и – выпустил.
Жизнь поехала дальше, и тем она и интересна, что никогда не знаешь, что будет за поворотом.
А уже через несколько минут он точно понял, что заблудился. Спросить было не у кого. Из людей был опять какой-то мотоциклист, то ли тот же, то ли другой. Скорее всего другой. Но и этот, обогнав, уехал вперед.
Определиться помог компас, всегда лежавший в бардачке, и зарево отражающихся на низких облаках городских огней.
На узкой дороге начал разворачиваться. Вперед – руль налево. Назад – руль направо. Каждый раз – без привычного парктроника – обидно стукался задним бампером обо что-то твердое. Стукался довольно жестко. Но вылезать посмотреть было лень. Если и есть повреждения, то уж посмотрим все сразу.
Развернувшись, поехал в сторону города. Завтра с Сашкиной помощью как-нибудь разберется.
Но у первого же фонарного столба все-таки остановился, пошел смотреть, что стало с задницей бедной «Нивы».
В целом, несмотря на неприятные звуки, все было терпимо. При более детальном рассмотрении – уже с фонариком, тоже всегда лежащим в бардачке, – обнаружил щель, причем не в бампере, а в трубе заднего обвеса. Похоже, она была не заварена, а запаяна или даже заклеена.
– Ну дела, – вслух удивился Береславский.
Однако еще более он удивился, когда увидел, как из щелки медленно сыплется какая-то пыль, посверкивавшая в бело-голубом свете фонаря.
Он подставил ладонь, подождал, когда пыли собралось достаточное для анализа количество. Поднес к глазам.
Когда-то он уже видел нечто подобное. Во французской кинокомедии. Там один болван перевозил таким образом кокаин.
А здесь другой болван…
Внезапно все отдельные части мозаики сложились. И пулевые дырки в дверцах. И несказанная доброта анонимного дарителя из строительной компании. И капли крови в салоне.
Мотоциклист подъехал бесшумно: выключил вдали двигатель и тихо скатился с горки.
Ефим отскочил, готовый к драке, но, к несчастью, с пустыми руками: фонарик на оружие никак не тянул.
– Здорово, Ефим! – поприветствовал его парень и снял шлем. Раскосые глаза Самурая весело смотрели на Береславского.
– Здорово, – ошеломленно ответил тот. И совсем некстати подумал: интересно, в каком виде его изобразила бы Вера?
– Чего тут у тебя? Сломался, что ли?
– Да нет, все нормально.
– А чего встал?
– Думаю, что с героином делать. Или с кокаином, черт его знает без анализа.
Самурай посерьезнел, поставил мотоцикл на распорку и подошел к другу. Сам подставил ладонь под порошок и даже попробовал его кончиком языка.
– Героин, – сказал он. – Я что-то типа такого и ожидал.
– А я вот нет, – развел руками рекламист.
– И много его у тебя?
– Чертова туча. Может, на сто тыщ. Хотя скорее на миллион – труб в машине до хрена.
– А может, что на полтора миллиона? – вдруг спросил враз подобравшийся Самурай.
– Может, и на два. Я ж в граммах не вешал, – зло пошутил Береславский и непривычно крепко выругался. – Вот ведь влип!
– Думаешь, наваляют за него? – спросил Самурай.
– Не-а, – ответил Ефим. – За него не наваляют. За него убьют.
– И чего делать будем? – прервал молчание парень.
– Ты – ничего. Сваливай отсюда. Ты не при делах. Это мои проблемы.
– Ошибаешься, мой белый друг, – текст шел шутливый, но интонация была серьезной. – Я очень даже при делах. И мне нужны полтора миллиона долларов.
– Не, Самурай. С этим порошком не выйдет.
– Почему?
– Потому что я его сожгу. – Береславский принял решение и, как всегда, когда Рубикон был перейден, вновь стал спокойным. – Сгорят твои миллионы. Либо тебе придется меня убить. Если сумеешь.
– Хороший текст, – одобрил Самурай. – Решительный и граждански ответственный. Не возражаю, порошок пусть сгорит. Торговать зельем нельзя. Я уже даже с Шаманом советовался, были у меня полусомнительные идеи. Но здесь могут и другие деньги гулять.
– Не знаю, – развел руками Ефим. – Нет комментариев.
– А дрель есть? – неожиданно спросил внезапный союзник.
– И дрели нет. Хотя наверняка есть у Дока.
– Тогда поехали к Доку, – скомандовал Самурай.Глава 19
Омск, 23 июля
Из дневника Самурая (запись четвертая)
…Я уж забыл, на чем в прошлый раз остановился.
Ах да, поговорил с Ефимом и решил поехать в Омск. Не столько из-за Береславского, сколько из-за моего гнусного соплеменника, Ваньки Алтухова, успешно продолжившего добивание моего народа производимой им водкой.
Деньги на билет были, других идей не было, почему бы не поехать? Тем более Шаман благословил.
Да, Шаман, Шаман…
Ничего страшного, наверное, не случится, если я назову его так, как зову только я, – деда Сережа. На самом деле имен у него несколько. По документам – Сергей Матвеевич Митрохин. Я лично нашел документы в архиве районного поселка. Шаман, наверное, и сам не помнит, что они у него есть.
А они у него есть.
И из них следует, что папа его – Матвей Сергеевич, с той же фамилией Митрохин, русский, член ВКП (б), управлял – по крайней мере в 1923 году – всем нашим маленьким народом, не будучи тогда его членом.
Управлял по ходу дела хорошо, потому что численность вверенного ему народонаселения неуклонно шла вверх вплоть до середины тридцатых годов. Он, кстати, в конце 20-х сам женился на девушке по имени Айну – больше про нее ничего в документах сказано не было. И она родила ему Шамана. Точнее, Сережу Митрохина. Шаманом он стал куда как позднее.
В конце 30-х Матвей Сергеевич ушел вслед за многими-многими членами его родной партии, которая с увлечением пожирала собственных детей. Следы девушки Айну теряются – скорее всего она стала ЧСИР – членом семьи изменников Родины, была тогда такая устойчивая аббревиатурка. Упоминаний о ней больше нет.
Мальчик Сережа тоже стал ЧСИРом – а куда ж деваться? Родная партия ни одного ребенка не забывала. И попал в нечто среднее между детским домом и тюрьмой, где Родина на всякий случай сохраняла для будущего своих пасынков.
Сохранялись там пасынки неважно. Больше – помирали.
Мальчик Сережа был умный и смелый – папа хоть и был членом ВКП (б), но совсем не возражал, чтобы сынок изучал окружающий мир не по учебникам. Более того, он не протестовал даже тогда, когда главным учителем малолетнего отпрыска стал тогдашний шаман. (Об этом – отдельный донос. Мне его показали позже.)
Почему? Кто же теперь скажет?.. Может, потому, что не был слишком прямолинейным. А может, потому, что – очень похоже – шаман был недальним родственником его жены Айну.
Но все оказалось более чем в жилу.
Сережа не стал ждать смерти и удачно бежал из детдома-тюрьмы, применив все полученные от таежного родственника навыки.
Не думаю, что за ним организовывали серьезную погоню – списали немощную единицу, и дело с концом. Мало ли их мерло, предателей Родины и их отродья? Одним больше – одним меньше, страна большая.
Но выжить в осенней тайге, когда тебе одиннадцать лет, – это круто.
Потом, правда, когда он добрел до своих, ему помогали. Но ведь надо было добрести!
Когда кончилась война и Сережа стал большим, он все-таки пошел получать документы, назвавшись, правда, на всякий случай Сергеем Ивановичем Ивановым. Это стало еще одним его именем.
В армию его не забрали по смешной причине – плоскостопие. Мол, будет плохим ходоком, не успеет за другими бойцами.
Это Шаман-то не успеет! Диву даюсь я на то, как такая безумная власть прожила-таки почти три четверти века.
А Шаман тем временем поспевал везде. В тюремном детдоме он, несмотря ни на что, научился читать. И читал при каждом удобном случае. У него в лесу библиотека уж точно посерьезнее районной. Особенно с учетом ее подбора.
Как-то незаметно и само собой Шаман сделался значимым человеком. С ним советовались, у него лечились, он был мировым судьей да и народным тоже – из лесу до нормального правосудия неблизко. Да и где оно, нормальное правосудие?
Семьи у Шамана никогда не было. Уже недавно он объяснил, что любовь к одному мешает любить весь народ. Так что отказ от детей – у него осознанный момент. Хотя, я думаю, было немало женщин, желающих за него выйти.
А вот я умудрился стать его ребенком. То ли сыном, то ли внуком – с детства помню его уже очень пожилым человеком.
Моя история сколь типична, столь же и грустна. Раньше наших близких задирал медведь, убивала пурга или лесной пожар. Потом к этим печальным причинам добавились Советская армия и ГУЛАГ. И наконец, во второй половине XX века страшным лидером в деле уничтожения моего народа стала обычная водка.
Народец-то был никому не нужен. И на самом деле – это правильно. И если б он и дальше оставался никому не нужен, может, я сейчас не искал бы денег на резервацию.
Но – жить стало лучше, жить стало веселее. Детей стали забирать в интернаты, в которых уже никто не умирал. Более того, там ужас что было бы с персоналом, если бы кто-то умер. А потому – никакой таежной жизни, никакой стрельбы или ночевок в снегу.
И никаких смертей, разумеется.
Смерти начинались потом. Когда ставший враз самостоятельным – а точнее, бесхозным – выпускник появлялся в родном поселке. Ничего не умея и даже не желая здесь жить.
Ах, как они хотели обратно в интернат с его сытостью, ясностью и предопределенностью.
Так хотели, что некоторые даже выбрали тюрьму – гораздо более грубое подобие интерната. А некоторые утопили печаль все в той же водке.
Шаман всегда пытался бороться с течением. Он и меня-то подобрал незаконно, обязан был сдать в органы опеки, ведь я ему даже родственником не был.
Вот со мной у него получилось. А с народом – пока не очень. Но надежда есть, иначе бы он остановил меня раньше.
Ладно, перейдем к вещам более близким.
С Алтуховым я встретился сразу после прилета. Ванька стал еще большей тварью, чем был. Хотя, например, Береславский считает, что человек уже в три года представляет собой то, что он есть. Его можно научить что-то скрывать или сдерживать, но переделать, по мнению Ефима Аркадьевича, невозможно.
Мы с Алтуховым не сошлись сразу же.
Ванька задал разумный вопрос:
– Если я перестану возить водку на Север, другие тоже перестанут?
Я промолчал, а он удовлетворенно добавил:
– По крайней мере у меня она не самопальная.
Денег он дать отказался, даже когда я слегка пригрозил Шаманом. Побледнел, конечно, но отказал. Понимает, сволочь, что всех таких, как он, не перевешаешь. Всегда найдется следующий, для кого рубль или доллар будет дороже не то что чужой, но даже своей жизни.
Зато дал мне мотоцикл.
Точнее, я сам его взял. На следующий день, когда понял, что вокруг Ефима происходят странные события. И мне понадобится средство передвижения.
Я подошел к охраннику Алтухова и спросил, чья спортивная «Хонда» с привязанным шлемом и ключом в замке зажигания стоит под окном. Он ответил, что хозяина.
Я объяснил, что хозяин подарил мотоцикл мне. Детина не поверил, начал звонить Алтухову. Я дождался, пока Ванька выглянул, чтобы узнать, кому же он подарил мотоцикл. Потом помахал Ваньке рукой и ткнул охранника пальцем. Тот отрубился, я забрал мотоцикл.
Таким образом, мои действия подпадают под статью «Разбой». Поскольку использование приемов восточных единоборств – а я, прожив всю жизнь в Хабаровском крае, безусловно, занимаюсь именно восточными единоборствами – приравнивается к применению оружия.
Короче, Ванька без проблем мог бы упечь меня лет на семь, если бы захотел. Но он не захотел, не настолько сумасшедший. Хотя, на мой взгляд, все тупо жадные люди все-таки сумасшедшие.Теперь о проблемах с Береславским.
Его «пасли». Причем двое.
Сначала, когда я вычислил первого – на голубой двухдверной «Лого», – то подумал, что дело в амурных похождениях Ефима Аркадьевича. Он все никак не может в этом плане угомониться и вполне мог разозлить детину, для которого «Хонда Лого» была явно маленьким автомобилем.
Да и лицо у детины было недоброе, когда он смотрел на Ефима Аркадьевича. Впрочем, может, у этого детины лицо вообще было недобрым, я с ним еще близко не знакомился.
А вот следующие товарищи меня премного опечалили. Потому что Береславский, несмотря на все свои минусы, мне сильно симпатичен. А эти двое парней могли сделать его сибаритскую жизнь гораздо менее приятной.
Для меня не проблема услышать чужой разговор с пятнадцати метров. Они говорили о том, что у Ефима есть их товар. И я так понял, товар у них забрали примерно так же, как я забрал мотоцикл у Алтухова.
Это меня очень удивило. Неужели Береславский освоил еще одну специальность? Маловероятно. Совсем мало.
Говор у этих двоих был очень характерный. Тоже из малого народа. Ну, побольше, конечно, моего. А главное – о нем знают все.
И еще – один был сильно раненный.
Потом они уехали на драном «Опеле», а отследить их мне тогда было не на чем. И я решил отследить Ефима Аркадьевича, раз уж они все дружно за него взялись.
Вечером Береславский зачем-то поперся в кабак за три километра. Притом, что прямо в его гостинице есть пара своих.
Да еще маршрут интересный выбрал – среди сплошных зарослей ивняка. Прямо клуб самоубийц. Я замучился вокруг него взад-вперед бегать, я же не знал, откуда могут ударить. Треск стоял такой, что меня Шаман бы точно выпорол этим же самым ивняком. Но уж тут было не до бесшумных передвижений. Да и перед кем бисер метать – этому толстокожему горожанину хоть над лысиной пролети – не заметит.Короче, я побегал тогда, как кобелек на прогулке, – раза в четыре больше хозяина. Зато не зря. Наверху, на улице, которая шла параллельно речному берегу, увидел родной «Опель».
А сидело в нем не двое мной уже виденных, а трое. Причем третий был не чечен, гарантию даю.
Потом третий вышел из машины и пошел вниз, а эта сладкая парочка осталась внутри.
Я снова изобразил из себя резвого пуделя и обогнал третьего, едва не столкнувшись нос к носу с возвращавшимся, сытым и довольным, Ефимом Аркадьевичем.
Третий немедленно завязал с моим бесстрашным, но дурковатым другом беседу, а когда Ефим Аркадьевич очень умно повернулся к нему спиной, вероломно достал удавку.
Это были уже не шутки. Я, конечно, могу покритиковать Береславского, он часто того заслуживает. Но удавка – это уж извините.
Мужчина полег сразу, у Шамана блестящая в этом плане техника. Я сам видел, с какими страшными ранами дикие звери еще способны представлять для охотника смертельную опасность. А здесь – никаких ран. И никакой опасности. Единственное условие: надо уметь жить примерно втрое быстрее, чем соперник. Но это чисто технический вопрос, хватит и двадцати лет ежедневных тренировок.
Самое смешное, что Береславский ничего не заметил, более того, он, пройдя вперед, еще очень глупо аукал, ища своего несостоявшегося то ли убийцу, то ли похитителя. Соскучился, понимаешь.
Я же не хотел его останавливать, потому что не знал, как поведут себя двое из ларца, то бишь – из «Опеля».
Я чуть оттащил нападавшего, достал у него из-за брючного ремня пистолет и, поскольку никакого дальнейшего плана не имел, просто стал ждать.
Они пришли очень быстро, и уж конечно, сделав обходный маневр. В руках у них отсверкивали пистолеты.
Дело начинало дурно пахнуть. Вся моя техника ничего не стоила – ну, или почти ничего – против спокойного и нетрусливого стрелка. А здесь стрелков было двое. И уж будьте уверены – оба нетрусливые.
Конечно, их можно было бы угостить их же оружием. Но я не умею стрелять из пистолета! Я ж не тайный агент, а скромный, почти нанайский воин…
И кроме того, стрельба вообще не входила в мои планы.
Я тихо отдалился. По-настоящему тихо, совсем не похоже на тот танец с саблями, который я исполнял вокруг безухого Береславского. Эти-то ребята все бы услышали и все поняли правильно.
Они сели на корточки рядом с тем, кого называли Володей, и стали искать причину его состояния.
И скорее всего просто бы дождались его пробуждения.
Но не сложилось. Наверху запела милицейская сирена, и я явственно услышал, как больной бандит сказал здоровому: «Добей его».
Я был к этому морально не готов. Я никак не ожидал увидеть такое. Когда они ушли, меня вырвало.
Да, эти ребята совсем нехорошие.На мотоцикле мотаться стало легче. Я сгонял к острову, где Ефим Аркадьич соблазнял какую-то не вполне юную прелестницу. Точнее, я доехал до места напротив тусовки, а до самого острова доплыл.
Никто не обратил на меня никакого внимания, я даже приложился к их обильному столу, да будет вечно жива отечественная реклама.
Потом были заезд к дому дивы и довольно долгое ожидание. Хотя, впрочем, это я для справки пишу. В информационном смысле. Для меня времени ожидания не существует вовсе.
А потом оказалось, что вся его «Нива» набита героином. Это было открытие, которое заодно открыло и все остальное, кроме, быть может, поведения злого детины на голубой «Лого». Выяснилось, что все это дерьмо как раз и стоит искомые полтора миллиона. Ефиму даже показалось, что я задумался. Но я не задумался.
Шаман, как всегда, все предугадал и еще вчера сказал мне, что на нашем народе не должна быть чужая боль. Я думаю, это касается продажи наркотика. А вот если б мне удалось захапать уже собранные деньги, я был бы менее щепетилен.
Но все равно забавно, что Береславский готов был отстаивать в бою со мной право на уничтожение порошка. Может, этим он мне и симпатичен? Этакий многогрешный Дон Кихот. С фигурой Санчо Пансы (не все же ему надо мной хихикать).
Потом мы подняли с постели Дока, очень достойного человека. Может быть, даже гораздо более достойного, чем Береславский. Ефим не хотел его посвящать – равно как и меня час назад, – но я был другого мнения на этот счет. Мужчина имеет право на правду. А Док, несомненно, был мужчиной.
Еще через час мы демонтировали колесо – чтоб наша стоянка не вызывала сомнений – и методично насверлили в любимой машине Береславского кучу дыр. Что-то из этих дыр высыпалось само, что-то выдували портативным пылесосом. В итоге в наш импровизированный крематорий поступило немало опасного материала – прямо гора. Ну хорошо – пусть будет горка.
Гореть она без бензина не хотела. А с бензином – пожалуйста. С сочной черной жирной копотью.
Ефим смотрел на огонь печально, видимо, уже представляя, что ему за этот костерок светит. Док – спокойно: он и по жизни спокойнее, и ответственности несет поменьше. А я – сначала с грустью: может, там действительно миллионы коптились. А потом – с какой-то даже радостью: Шаман говорит, что любое дело засчитывается. А мы сейчас делали хорошее и очень даже небезопасное дело. Так что и зачет должен быть существенным.И еще об одном напишу, хотя сначала думал – не напишу.
В Ефимовой группе едет женщина, которая меня задела. Не так, как Ефима задевает каждая вторая. Хотя, наверное, так, как Береславского задела его Наташка.
Но если я когда-нибудь добьюсь Татьяну Валериановну Смагину, как он добился свою Наташку, то уж точно не буду ей изменять со всякими непонятными художницами.
Я ведь не поленился слазать по карнизу на второй этаж и заглянуть, чем они там занимаются. Чисто из соображений его безопасности.
Это едва не стоило мне дорого: не заржать, увидев двух бегемотов сразу – на картине и на стуле, – было просто невозможно…
Не, Береславский, ты меня прости. Ты, конечно, мой друг. Но это было уже слишком смешно, чтобы удержаться…Глава 20
Новосибирск, 25 июля
Похищение профессора
Похитили Ефима просто и нагло.
Поздно вечером они прикатили в столицу Сибири, такие уставшие, что даже погулять не вышли – сразу в койку.
Поэтому утром он специально спустился из номера пораньше, чтобы немного пройтись – семинары должны были начаться с полудня.
Но, похоже, в Новосибирске жизнь быстрая. Прямо на бульварчике к нему подошел коренастый молодой человек и спросил, не проконсультирует ли его столь известный специалист.
Надо заметить, что какая-то нехорошая мыслишка проклюнулась было в голове профессора: совсем недавно его похожим образом просили подписать книжку. Но проклюнулась и ушла обратно – Береславский всегда был готов помочь региональным коллегам, как корыстно – его сутки стоили месячную зарплату хорошего рекламиста, – так и бесплатно, если консультация была частной и ограничивалась одним-двумя вопросами.
– А что бы вы хотели? – спросил Ефим у молодого человека.
– А вот посмотрите! – Тот приподнял свою небольшую сумку-борсетку и раскрыл «молнию». В сумке лежала зеленая ребристая граната «Ф-1», в просторечии именуемая лимонкой.
Нельзя сказать, что Береславский никогда не видел подобной штуки. И видел, и в руках держал. Даже метал ее на институтских сборах, правда, муляж, или, точнее, МГМ, массогабаритный макет. И то граната полетела криво, едва не пришибив их знаменитого на пятнадцать студенческих поколений майора Пушенко. Ефим потом долго чистил туалеты, причем сокурсники ему не сочувствовали, потому что считали, что с такой дистанции он не имел права мазать.
Последний же раз он видел лимонку у себя в кабинете. У него уже был кабинет. И даже стол с фанеровкой под красное дерево. Вот по этому красному дереву и катал гранату непонятно как приблудившийся бандит.
Это была вторая половина девяностых, и бандит был похож на октябрьскую бабочку – уж помирать пора, а все трепыхается.
Тогда все кончилось просто: Ефим предложил бандиту либо очень быстро – прямо-таки стремительно – уйти, либо побеседовать в другом месте, но вызов собеседника будет стоить три тысячи долларов.
Владелец лимонки тогда предпочел первый вариант.
Сейчас такая пурга явно не прокатывала. Молодой человек в отличие от бандита-декадента знал, к кому шел и зачем шел.
– Вам, юноша, объяснить, как она работает? – только и нашел что сказать Береславский. И даже руку протянул к борсетке.
– Шутник, – оценил молодой человек. – Иди передо мной, иначе Леха всадит в тебя пулю.
А вот и Леха появился. Еще моложе первого, щуплый, беловолосый, сопляк просто. «А что бы ты хотел, профессор? – безрадостно подумал Ефим. – Чтоб они к тебе Рэмбо прислали?»
То, что к нему прислали, он уже понял. И тот исчезнувший парень в ивняке на берегу Иртыша – тоже был присланный. Но кем? И по какому поводу?
Весь бизнес их «Беора» не стоил таких хитрых заходов. Значит, одно из двух: либо ошибка (такое уже тоже бывало, правда, кончалось плохо), либо Ефим по своему недомыслию оказался участником чьей-то чужой серьезной игры.
И первое плохо, и второе отвратительно. А очень похоже именно на второе, он-то не забыл, что сыпалось позапрошлой ночью из его машины.
Но выбирать не приходилось: сопляки тем и опасны, что стреляют, не думая.
Через две минуты подошли к черному «Фольксвагену Гольф».
«Нормальная пацанская машина», – отметил про себя Береславский. А поскольку на ней стоял не шестицилиндровый движок, то машина была не для форса, а для жизни и работы. Значит, взяли его скорее всего обычные шестерки какого-то «авторитета».
Все это было пока непонятно, но грозило вот-вот проясниться.
Уже в машине Береславский на всякий случай спросил:
– Ребят, а вы уверены, что вам нужен профессор-рекламист?
– Заткнись, – услышал в ответ заслуженный деятель.
Страшно Ефиму было с первой же секунды, как только увидел лимонку. А вот злость начала прибывать только сейчас. Даже некое злорадное чувство, как ни странно, зашевелилось – ведь сопляки наверняка еще не знают, сколько дел может наделать злой и испуганный человек.
Но пока никаких славных дел не предвиделось. Особенно с учетом того, что на нежные и пухлые ручки Береславского надели «браслеты». Правда, не стальные, а новомодные пластиковые, с затягивающимися ремешками. И руки назад не выворачивали.
Однако на профессорскую психику подействовало, и Ефим примолк до конца поездки.
Глаза ему не завязывали, что скорее было хорошим признаком. Вот если б он был реальным участником событий или знал что-то важное – тут незавязанные глаза его бы сильно напугали. Правда, сняли очки.
По дороге, тщательно щурясь, старался запомнить ориентиры и повороты. Это было несложно: он даже так называемые «глубинки» – глубинные интервью, часто применяемые в маркетинговых исследованиях, – обычно брал без диктофона, рассчитывая только на память и изредка – на карандашные записи. Помогала автоматически включаемая система мемоякорей, которой в свое время его научил приятель-психолог. Ну и без малого трилцать лет журналистской практики, конечно.
Местечко, куда прибыли, было необычным. Настолько необычным, что и без мемоякорей из памяти не выбьешь.
Широкая река в этом месте делала плавный поворот. Если смотреть по течению – налево. Ближе к тому берегу вместе с рекой поворачивал довольно длинный, заросший невысокими деревьями остров-холм. Еще его можно было назвать островом-крепостью. Как Иводзима примерно. Слева и справа по краям – и наверняка с обратной стороны острова тоже – стояли бетонные мини-купола с амбразурами для стрелкового оружия. Правда, из них пока ничего не торчало.
А по периметру острова шли невысокие мачты, на которых вместо колючей проволоки стояли приборы оптического контроля границы.
Да, тут ни тигр не пройдет, ни заяц не проскачет. Разве что змея проползет ниже нижнего луча системы защиты.
Дальний берег – насколько хватало глаз – тоже был плоским, видно, сильно заливавшимся бурными веснами.
А на стороне, к которой подъехал их «Гольф», находились нечто типа блокпоста с четырьмя бойцами и маленькая пристань. Служивые контролировали практически весь берег, благо он был низким и незаросшим. Именно контролировали: Ефим отметил и раструб стереотрубы, и снайперскую винтовку Драгунова, нескрываемо прислоненную к стене сложенного из пенобетонных камней зданьица.
Все было серьезно и продуманно.
По большей части жизнь проистекала, конечно, на острове. Там сверкал огромными зеркальными окнами основной дом, цеплявшийся за каменистый холм-остров одной своей стороной и предусмотрительно построенный на сваях со стороны реки.
На сваях же крепилась сильно выдающаяся на водную гладь…
Ее можно было бы назвать террасой, если бы не размеры.
Конструкция явно могла выполнять роль танцпола, пристани и даже вертолетной площадки: сваи под ней были гораздо мощнее, чем даже под домом. Ефим не удивился бы, если б узнал, что площадка забетонирована.
Впрочем, одна ее часть демонстративно была выложена деревом. Причем не плебейской сосной и даже не максимально подходящей для этих целей лиственницей (которая, набрав влагу, вообще не гниет и становится такой твердой, что топор не возьмет).
Черт побери, Ефим был готов дать руку на отсечение, что эта часть «террасы» – про себя он решил так ее называть – выложена настоящим красным деревом!
Он очень любил морские круизы и уж там вдоволь насмотрелся на этот роскошный материал. Дерево, которое так же, как и лиственница, не боится воды, но в отличие от сибирской конкурентки не чернеет со временем. Ну и конечно, во все века является символом роскоши, богатства и влиятельности его обладателя.
В этой – роскошной – части террасы что-то виднелось еще, но разглядывать без очков было далековато.
«Ничего, сейчас нас туда подвезут», – уже понял Береславский.Два бойца лениво подошли к машине, перебросились парой фраз. Все друг друга знали в лицо, проверкой документов никто себя не утруждал.
– Вылазь, – тем временем приказал профессору Леха и «помог» мыском ботинка. Не больно, но обидно.
От дома заскользил к пристани странный катерок: вообще без надстройки, только с красивым ажурным кованым «заборчиком» по периметру и с совершенно ровной палубой. Управлял им матросик на корме с пульта, укрепленного на невысокой штанге.
Когда он ошвартовался, Береславский обнаружил, что палуба катерка находилась абсолютно на том же уровне, что и пристань. И была выложена…
Так и есть, красное дерево. Ну да, театр начинается с вешалки, а чудо-остров отечественного олигарха – с катера, являющегося предметом прикладного искусства.
Читать бесплатно другие книги:
