Крест Морриган Робертс Нора

— Ты путаешь понятия. Если бы за деторождение отвечали мужчины, конец света давно бы уже наступил, причем без помощи банды желающих прославиться вампиров. И еще один маленький факт. Причиной всей этой заварухи стала женщина.

— Довод в мою пользу.

— Как раз нет. Забудь о нем. И свела нас вместе тоже женщина — тут тебе крыть нечем. Могу привести еще немало аргументов, но от этого глупого разговора у меня болит голова.

— Тебе нужно отдохнуть. Поговорим завтра утром.

— Я не собираюсь отдыхать, и мы не вернемся к этому разговору завтра утром.

— Единственный свет? Иногда больше похоже на луч, бьющий прямо в глаза. Ты упрямая и несносная женщина.

— Да. — Она улыбнулась и вновь протянула ему руки. — Присядь. Ты беспокоишься и заботишься обо мне. Я это понимаю и ценю.

— Ради меня. — Хойт поднес ее руки к губам. — Я успокоюсь. И сосредоточусь на деле.

— Хорошо. — Она высвободила руки и игриво толкнула его в грудь. — Очень хорошо. Значит, коварство — не только женская черта.

— Это не коварство, а истина.

— Попроси меня о чем-нибудь другом, и я постараюсь выполнить твою просьбу. Но оставаться в башне — этого я тебе обещать не могу, Хойт. Я тоже волнуюсь за тебя. За всех нас. И постоянно мучаюсь вопросом: что мы можем сделать, какие у нас возможности. Почему во всем мире — во всех мирах — только нам, женщинам, поручена эта работа — продумывать каждый шаг, беспокоясь о дорогих тебе людях. Но от моих размышлений, к сожалению, ничего не изменилось. И мы уже потеряли очень хорошего человека.

— Если я потеряю тебя… Гленна. Даже думать об этом не могу.

Она знала, что иногда женщина должна быть сильнее мужчины.

— Миров так много, и они непостижимы. Думаю, мы уже никогда не потеряем друг друга. Теперь у меня есть больше, чем когда-либо. И это делает нас лучше. Возможно, мы здесь еще и для того, чтобы найти друг друга.

Гленна прижалась к нему и вздохнула, почувствовав его крепкое объятие.

— Останься со мной. Ложись рядом. Люби меня.

— Тебе нужно выздоравливать.

— Да. — Она потянула его за собой на подушки, коснулась губами его губ. — Нужно.

Хойт надеялся, что сможет подарить ей всю свою нежность, в которой она так нуждалась. Он хотел доставить ей это волшебное наслаждение.

— Тогда медленно. — Он поцеловал Гленну в щеку. — И тихо.

Он касался ее только губами, покрыв теплыми и убаюкивающими поцелуями ее лицо и шею. Потом снял с нее рубашку и стал целовать грудь, синяки на боку. Осторожно и бережно.

Легкие, словно крылья птицы, его губы и пальцы успокаивали — тело и душу — и одновременно возбуждали.

Их взгляды встретились, и Хойт понял, что ему открылось ранее неведомое. Он обладает тем, чего у него еще никогда не было.

Он поднял Гленну на подушку из воздуха и серебристого света, сделав магию своей постелью. Со звуком, напоминающим вздох, в комнате зажглись свечи. Их свет был похож на расплавленное золото.

— Как чудесно. — Паря в воздухе, Гленна взяла его за руки и закрыла глаза. Она наслаждалась. — Волшебно.

— Я отдам тебе все, что у меня есть, но думаю, что этого мало.

— Ты ошибаешься. Больше ничего не нужно.

Не только наслаждение, не только страсть.

Понимает ли он, что с ней творится от его прикосновений? То, что они пережили — ужас, боль, смерть, проклятие, — не может затмить это чувство. Огонь, горевший в ее душе, служил для него маяком, который никогда не погаснет.

Жизнь многолика, и сейчас Хойт и Гленна погрузились в самую приятную и ошеломительную ее часть. Вкус его губ лечил душу, прикосновения будили сонм желаний. Прижавшись к Хойту, она подняла руки и развернула ладони. С них дождем посыпались белоснежные лепестки роз.

Гленна улыбнулась, почувствовав его плоть внутри себя, и их тела стали двигаться в унисон, нежно и медленно. Взлет и падение тел и сердец. Воздух, насыщенный светом, ароматами и чувствами.

На кухне Мойра задумчиво разглядывала консервную банку с супом. Все проголодались, и она решила что-нибудь приготовить на случай, если Гленна проснется. Чай-то она заварит, но хорошо бы кто-нибудь показал, как совладать с этой штукой.

Она лишь один раз видела, как Кинг открывал такой цилиндр машинкой, издававшей противный звук. Мойра трижды пыталась включить машинку, а теперь раздумывала: может, лучше воспользоваться мечом, чтобы вскрыть проклятую банку?

У нее были способности к магии, но, честно говоря, совсем небольшие. Оглянувшись и удостоверившись, что она одна, Мойра сосредоточилась и представила цилиндр открытым.

Он слегка завибрировал, но упрямо не хотел открываться.

— Отлично, попробуем еще раз.

Нагнувшись, она принялась разглядывать консервный нож, прикрепленный к нижней стороне столешницы. Будь у нее инструменты, Мойра могла бы разобрать эту штуку и выяснить, как она работает. Ей нравилось разбираться в устройстве разных вещей. Хотя в первую очередь инструментами она открыла бы этот чертов цилиндр.

Выпрямившись, она откинула волосы со лба, пожала плечами. Затем вполголоса выругалась и предприняла еще одну попытку. На этот раз машинка зажужжала, повернув банку. Мойра радостно захлопала в ладоши и снова наклонилась, чтобы посмотреть, как работает консервный нож.

Ловко придумано. Здесь столько хитроумных вещей! Интересно, позволят ли ей сесть за руль машины? Кинг обещал ее научить.

При воспоминании о Кинге у нее задрожали губы, и она с большим усилием сдержалась, чтобы не расплакаться. Мойра надеялась, что он умер быстро и не страдал. Утром она поставит ему могильную плиту на кладбище, которое они с Ларкином видели во время прогулки.

А когда вернется в Гилл, воздвигнет в его честь памятник и попросит менестреля написать о нем песню.

Мойра вылила содержимое банки в кастрюлю и поставила на огонь, зажигать который ее научила Гленна.

Им нужно поесть. Скорбь и голод ослабят их, а слабость сделает легкой добычей для врагов. Хлеб, решила она. Нужен хлеб. Простая, но сытная еда.

Она шагнула к кладовке и резко отпрянула, увидев в дверном проеме Киана. Он прислонился к стене, удерживая пальцами горлышко почти пустой бутылки.

— Решила перекусить посреди ночи? — Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами. — Я сам люблю это дело.

— Все ушли спать голодными. Я подумала, что нам нужно поесть.

— Ты никогда не перестаешь думать, маленькая королева?

Он пьян. От выпитого виски глаза Киана остекленели, голос стал хриплым. Но Мойра понимала, что он страдает.

— Сядь, а то упадешь.

— Спасибо за любезное предложение — в моем собственном доме, черт возьми. Я пришел за другой бутылкой. — Он встряхнул той, что держал руке. — Эту уже кто-то прикончил…

— Можешь напиться, если хочешь. Но тебе тоже нужно поесть. Я знаю, что ты ешь обычную еду — видела. А у меня тут ничего не выходит.

Бросив взгляд на стол, Киан усмехнулся.

— Ты открыла банку.

— Прости, но у меня не было времени заколоть откормленного бычка. Придется обойтись тем, что есть.

Она отвернулась и замерла, почувствовав, что Киан стоит у нее за спиной. Его пальцы коснулись ее шеи, легкие, словно крылья бабочки.

— Я подумал: какая ты вкусная.

Пьяный, злой, опечаленный. Такая смесь делала его опасным. Если она покажет, что боится, то еще больше раздразнит его.

— Ты мне мешаешь.

— Пока нет.

— У меня нет времени возиться с пьяными. Может, ты и не голоден, но Гленне нужно поесть, чтобы восстановить силы.

— Я думаю, она уже вполне пришла в себя. — Мойра подняла голову, удивившись горечи, сквозившей в его тоне. — Заметила, как буквально секунду назад свет стал ярче?

— Заметила. Но не понимаю, при чем тут Гленна.

— Это значит, что они с моим братом набросились друг на друга. Секс, — пояснил он в ответ на ее недоуменный взгляд. — Немного секса — голые, потные тела — в завершение вечера. О, мы краснеем, — засмеялся он, подвигаясь ближе. — Как прелестно, кровь под кожей заиграла. И как вкусно.

— Перестань.

— Мне нравилось, когда они дрожали, — совсем, как ты теперь. Это горячит кровь, возбуждает. Я об этом почти забыл.

— От тебя пахнет виски. И ты взвинчен. Садись, налью тебе тарелку.

— Не хочу я твоего проклятого супа. И на их бурный секс мне наплевать, но я, наверное, слишком пьян и не владею собой. В таком случае возьму новую бутылку, чтобы закончить начатое.

— Послушай, Киан. Когда люди сталкиваются со смертью, они обращаются другу к другу за утешением. Это нормальная внутренняя потребность.

— Ты еще будешь читать мне лекцию о сексе? Я знаю о нем больше, чем ты можешь вообразить. О наслаждении, которое он дает, о муках и смысле.

— А иногда люди обращаются за утешением к бутылке, но это вредно. Я знаю, кем Кинг был для тебя.

— Нет, не знаешь.

— Он рассказал мне больше, чем остальным, потому что я люблю слушать. Он рассказал о том, как ты подобрал его много лет назад, когда он был еще ребенком, о том, что ты для него сделал.

— Я просто развлекался.

— Прекрати. — В ее голосе зазвучали повелительные нотки. — Ты проявляешь неуважение к человеку, который был моим другом. А тебе он был как сын. Друг и брат. Все вместе. Завтра я хочу поставить ему надгробие. Могу подождать до захода солнца, чтобы ты мог выйти и…

— Какое мне дело до надгробий? — бросил он и удалился.

Гленна так обрадовалась солнцу, что едва не заплакала. Облака на небе были редкими, и солнечные лучи пробивались сквозь них, даря земле свет и тень.

Боль не исчезла — ни телесная, ни душевная. Но Гленна знала, что справится с ней. Захватив фотоаппарат, она и вышла из дома, торопясь подставить лицо солнцу. Очарованная музыкой журчащей воды, она подошла к ручью и легла на его берегу, нежась под теплыми лучами солнца.

Птицы пели, оглашая радостью пропитанный ароматами цветов воздух. Гленна заметила крохотную пичужку, порхающую в ясном небе. На мгновение девушке показалось, что земля под ней вздыхает и шепчет, радуясь новому дню.

Гленна знала: печаль придет и уйдет. А сегодня есть свет и есть работа. И мир по-прежнему полон магии.

Почувствовав, что на нее упала тень, она повернула голову и улыбнулась, увидев Мойру.

— Как ты сегодня?

— Лучше, — ответила Гленна. — Еще болит, остались скованность и дрожь, но уже лучше.

Она повернулась к Мойре, чтобы получше рассмотреть тунику и грубые штаны девушки.

— Нужно подобрать тебе одежду.

— Меня и эта устраивает.

— Если будем в городе, там поищем.

— У меня нет денег. Я не смогу заплатить.

— Для этого существует «Виза». Мне это доставит удовольствие. — Она легла на спину и снова закрыла глаза. — Не думала, что кто-то еще встал.

— Ларкин вывел коня на прогулку. Им обоим полезно. Да он, скорее всего, и не спал вовсе.

— Наверное, сегодня никто из нас не мог уснуть. Все это кажется нереальным, особенно теперь, при свете дня, когда светит солнце и поют птицы, правда?

— Для меня это вполне реально. — Мойра села. — Я увидела, что мы можем нести потери. Я нашла камень, — продолжила она. — Когда Ларкин вернется, мы можем пойти на кладбище и сделать надгробие для Кинга.

Не открывая глаз, Гленна взяла Мойру за руку.

— У тебя доброе сердце, — сказала она. — Да, мы это обязательно сделаем.

Травмы не позволяли Гленне тренироваться, но не мешали работать по дому и заниматься магией. А еще она фотографировала.

И не просто ради того, чтобы чем-то занять себя. День за днем она занималась исключительно практическими, полезными делами. А фотографии были — и станут — чем-то вроде документов, памятью.

Так она не чувствовала себя лишней, пока другие до седьмого пота упражнялись с мечами или отрабатывали приемы рукопашного боя.

Гленна изучила окрестные дороги, запоминая разные маршруты. Она давно не садилась за руль и теперь оттачивала водительские навыки: петляла по извилистым тропинкам, объезжала живые изгороди на поворотах, носилась по объездным дорогам, с каждым разом чувствуя себя все уверенней.

Она рылась в книгах заклинаний, выискивая средства нападения и защиты. Искала ответы. Не в ее власти было вернуть Кинга, но она твердо решила сделать все, что может, для защиты оставшихся.

Затем Гленне в голову пришла блестящая мысль: все должны научиться водить микроавтобус. Начали с Хойта.

Она сидела на пассажирском сиденье рядом с ним, а машина медленно ползла по аллее.

— Я могу с большей пользой потратить свое время.

— Возможно. — Гленна подумала, что если так и дальше пойдет, то через тысячу лет он сможет ехать со скоростью пять миль в час. — Но каждый из нас должен при необходимости сесть за руль.

— Зачем?

— Затем.

— Ты собираешься использовать эту машину в битве?

— Только если за рулем будешь сидеть не ты. Практические соображения, Хойт. Я единственная, кто может водить машину днем. Если со мной что-то случится…

— Не надо. Не дразни богов. — Он накрыл ладонью руку Гленны.

— Но мы обязаны это учитывать. Тут глушь, и без машины мы пропадем. Водительские навыки дают определенную независимость. Мы должны быть готовы ко всему.

— Можно достать еще лошадей.

Уловив тоску в голосе Хойта, Гленна ободряюще похлопала его по плечу.

— У тебя отлично получается. Может, попробуешь чуть-чуть увеличить скорость?

Машина рванула вперед, так что гравий брызнул из-под колес. Гленна вскрикнула.

— Тормози! Тормози! Тормози!

Взвизгнули шины, и микроавтобус резко остановился.

— Чуть мне шею не сломал, — усмехнулась Гленна.

— Ты сказала, быстрее. Нужно нажать сюда. — Он показал на педаль газа.

— Да. Хорошо. — Она вздохнула. — Понимаешь, есть улитка, а есть кролик. Попробуем найти нечто среднее. Например, собаку. Красивого и сильного золотистого ретривера.

— Собаки гоняют кроликов, — заметил Хойт, и она рассмеялась. — Так-то лучше. А то ты была какая-то грустная. Я соскучился по твоей улыбке.

— Увидишь широкую, во весь рот, если мы сегодня сможем закончить урок. Следующий этап — выезжаем на дорогу. — Гленна протянула руку и дотронулась до кристалла, висевшего на зеркале заднего вида. — Надеюсь, он поможет.

У Хойта получалось лучше, чем она рассчитывала: он никого не покалечил и даже не сбил. Сердце Гленны то замирало, то уходило в пятки, но им удавалось удержаться на дороге — по большей части.

Ей нравилось смотреть, как он готовится к повороту. Брови насуплены, глаза внимательные, длинные пальцы крепко держат руль, словно это спасательный трос в бушующем море.

Вокруг них сомкнулись живые изгороди — зеленый туннель с кроваво-красными бутонами фуксий — а затем мир снова открылся им: уходящие вдаль холмы, белоснежные овцы и пятнистые коровы на склонах.

Гленна была очарована. Даже в другую эпоху, в другом мире она могла бы полюбить эти места. Игра света и тени на зелени, пестрая мозаика полей, неожиданный блеск воды, вздыбленные камни древних руин.

Хорошо, что они выбрались из дома в лес, и у нее есть возможность увидеть и полюбить мир, который они собираются защищать.

Хойт затормозил, и Гленна огляделась по сторонам.

— Нужно держать постоянную скорость. Резко тормозить опасно — как и ехать слишком быстро. Собственно, это правило применимо ко всему.

— Я хотел остановиться.

— Нужно съехать на обочину — на край дороги. Включить аварийный сигнал, как я тебе показывала, и медленно тормозить. — Она посмотрела на дорогу. Обочина узкая, но других машин не видно. — Теперь останавливайся. Вот так. Хорошо. Значит… Что? — воскликнула она, увидев, как Хойт открыл дверцу.

Гленна отстегнула ремень безопасности, схватила ключи — а после секундного размышления и фотоаппарат — и поспешила за Хойтом. Он уже шагал посреди поля, быстро приближаясь к тому, что осталось от древней каменной башни.

— Если ты хотел немного размяться или тебе нужно в туалет, нужно было сказать. — Она слегка запыхалась, догоняя его.

Ветер играл с ее волосами, отбрасывая их с лица. Прикоснувшись к руке Хойта, Гленна почувствовала, как напряжены его мышцы.

— Что случилось?

— Я знаю это место. Тут жили люди. Старшая из моих сестер вышла замуж за их второго сына. Его звали Фергус. Они возделывали эту землю. Они… ходили по этой земле. Жили…

Хойт вошел — теперь Гленна поняла — в маленькую сторожевую башню. Без крыши и одной из стен. Пол, заросший травой и белыми, похожими на звездочки, цветами, был усеян овечьим пометом.

Ветер завывал внутри, словно плач призраков.

— У них была еще дочь, хорошенькая. Наши родители надеялись, что мы…

Он прижал ладонь к стене и долго стоял так.

— Теперь остались только камни. — Его голос был едва слышен. — Руины.

— Но они по-прежнему здесь. По крайней мере, хоть кто-то. И ты их помнишь. То, что мы делаем, должны сделать, — разве это не означает, что у них появился бы шанс прожить долгую и счастливую жизнь? Возделывать землю, ходить по ней. Жить.

— Они приходили на поминки по брату. — Он опустил руку. — Не знаю, что и думать.

— Могу представить, как тебе тяжело, Хойт. И так каждый день. — Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. — Но ведь что-то осталось. В тебе. Во мне. Это очень важно. Мы должны видеть в этом надежду. Черпать силы. Хочешь побыть тут один? Я вернусь в машину и подожду тебя.

— Каждый раз, когда я начинаю колебаться или думаю, что не справлюсь с порученным делом, ты поддерживаешь меня. — Он нагнулся, сорвал маленький белый цветок, покрутил в руке и воткнул в волосы Гленны. — Значит, будем надеяться.

— Конечно. Постой. — Она взяла в руки фотоаппарат. — Это место просто требует, чтобы его сфотографировали. И свет великолепен.

Она вышла из башни, чтобы найти подходящий ракурс. Нужно подарить Хойту снимок. Ее частичку, которую он сможет взять с собой. А копию она сделает себе и повесит дома.

Будет смотреть на фото и представлять, как он вглядывается в свой снимок. Каждый будет вспоминать, как они стояли тут в летний полдень, на усыпанном цветами ковре из трав.

Но эта мысль принесла ей гораздо больше боли, чем радости.

Гленна направила фотоаппарат на Хойта.

— Посмотри на меня. Улыбаться не обязательно. На самом деле… — Она щелкнула затвором. — Отлично, просто отлично.

Загоревшись новой идеей, Гленна опустила фотоаппарат.

— А теперь я включу таймер, и мы сфотографируемся вместе.

Она оглянулась, ища, на что бы поставить камеру. Жаль, что не догадалась захватить штатив.

— Так, нужно составить композицию. Человек, камни и поле. — Она навела объектив на Хойта.

Гленна поставила фотоаппарат на полочку из загустевшего воздуха, включила таймер и бросилась к Хойту.

— Смотри в камеру. — Она обняла его за талию, обрадовавшись, что он повторил ее жест. — Если бы ты смог немного улыбнуться… раз, два…

Она смотрела, как сверкнула вспышка.

— Готово. Останется для потомков.

Хойт пошел вместе с ней за фотоаппаратом.

— Откуда ты знаешь, как будет выглядеть изображение, когда извлечешь его из коробки?

— Конечно, я не могу дать стопроцентную гарантию, что снимки получатся отличными. Можно сказать, что это еще одна разновидность надежды.

Она оглянулась на развалины.

— Хочешь побыть тут еще?

— Нет. — Время, подумал Хойт. Его всегда не хватает. — Нужно возвращаться. Нас ждут другие дела.

— Ты ее любил? — спросила Гленна, когда они шли через поле к машине.

— Кого?

— Девушку? Дочь тех, кто здесь жил.

— Нет. К огромному разочарованию матери, но — мне так кажется — не девушки. Я никогда не искал женщину только для того, чтобы жениться, родить детей. Мне казалось… Мне казалось, что мой дар, мои занятия предполагают одиночество. А жены требуют времени и внимания.

— Так и есть. Но они также могут подарить и время, и внимание — теоретически.

— Но я стремился к одиночеству. Всю жизнь мне не хватало одиночества и тишины. А теперь… Теперь я боюсь, что всю оставшуюся жизнь у меня этого будет слишком много.

— Все зависит от тебя. — Гленна остановилась, еще раз оглянулась на развалины. — Что ты им скажешь, когда вернешься? — Произнося эти слова, она чувствовала, как ее сердце разрывается на части.

— Не знаю. — Хойт взял девушку за руку. Они стояли рядом и смотрели на руины, представляя, какими они были прежде. — Не знаю. А что ты скажешь своим родным, когда все закончится?

— Да ничего. Пусть верят в то, что я путешествовала по Европе. Зачем им жить в страхе, узнав о том, какие нам выпали испытания? — ответила она. — Мы знаем, что ночные кошмары реальны, — теперь точно знаем, — и это тяжелая ноша. Поэтому я просто скажу близким, что люблю их, и дело с концом.

— Разве это не разновидность одиночества?

— Такое я смогу выдержать.

Теперь за руль села Гленна. Устраиваясь рядом с ней на пассажирском сиденье, Хойт еще раз посмотрел на развалины.

Без Гленны, подумал он, одиночество поглотит его целиком.

17

Эти мысли не давали ему покоя. О том, что он не вернется в свой мир. Умрет здесь. Больше никогда не увидит дом. Остаток дней проведет без женщины, наполнившей его жизнь новым смыслом.

У него внутри разразилась еще одна битва — кроме той, в которой будут необходимы мечи и копья, — разрывающая сердце, которое желало так много, что он и представить себе не мог.

Из окна башни он видел, как Гленна фотографирует Ларкина и Мойру: скрестивших мечи, стоящих рядом, улыбающихся.

Ее травмы заживали, и она уже не так скованно двигалась, не так быстро уставала. Но Хойт никогда не забудет, как она лежала на земле, истекая кровью.

Ее манера одеваться больше не казалась ему странной — наоборот, теперь он считал, что одежда как нельзя лучше соответствует ее характеру. Движения Гленны — в черных штанах и белой рубашке, с небрежно заколотыми на затылке огненно-рыжими волосами — казались ему образцом грации.

В ее лице он видел красоту и жизненную силу. В разуме — интеллект и любознательность. В сердце — сострадание и отвагу.

Хойт понял: он нашел в ней все, что только мог желать, даже не осознавая, чего был лишен все эти годы.

Разумеется, у него не было никаких прав на нее. Они не могли принадлежать друг другу за пределами времени, отведенного на выполнение воли богов. Если им суждено выжить, если миры не исчезнут, он вернется в свой мир, а она останется здесь.

Даже любовь не может протянуться через тысячу лет.

Любовь. Это слово вызвало боль в сердце, и Хойт прижал ладонь к груди. Значит, такова она, любовь. Сверлящая, жгучая боль. Свет и тьма.

Не только теплая плоть и шепот при свечах, но и боль, и постоянное напряжение. При свете дня и в темных глубинах ночи. Такое сильное чувство к одному человеку затмевает все остальное.

И это пугает.

Нет, он не трус, напомнил себе Хойт. Маг по рождению, воин по стечению обстоятельств. Он мог извергать молнии, вызывать ветер. Он убивал вампиров и дважды противостоял их королеве.

Значит, он не испугается любви. Любовь не искалечит и не убьет его. Каким же нужно быть трусом, чтобы избегать ее?

Хойт вышел из комнаты, спустился по лестнице; движения его были стремительными. Проходя мимо комнаты брата, он услышал музыку — что-то медленное и грустное. Музыка скорби.

Если проснулся брат, подумал Хойт, значит, зашевелились и другие, подобные ему. Скоро закат.

Он быстро прошел через весь дом, пересек кухню, где что-то варилось на плите, и выбежал на задний двор.

Ларкин развлекался, превратившись в золотистого волка, а Гленна, радостно вскрикнув, ходила вокруг него с маленькой коробкой, которая делает картинки. Фотоаппарат, вспомнил Хойт.

Ларкин снова стал человеком и, подняв меч, принял надменную позу.

— В облике волка ты красивее, — сказала Мойра.

Ларкин поднял меч и, изобразив ярость, погнался за сестрой. Их крики и смех настолько не вязались с музыкой брата, что Хойт застыл в недоумении.

Значит, в мире еще остался смех. Время и потребность в игре и веселье. Остался и свет, хотя тьма подбиралась все ближе.

— Гленна.

Она повернулась; искорки смеха все еще плясали в ее глазах.

Страницы: «« « ... 1516171819202122 » »»