Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины Артемьева Галина

Урок

Мы все боялись голода и запасались, как могли и чем могли. Вся наша просторная кладовка была уставлена коробками, в которых до поры до времени хранились макаронные изделия и всевозможные крупы. Это — НЗ, неприкосновенный запас. Начнется голод, а у нас все есть!

Еще у нас хранились консервы с тушенкой (китайской и немецкой). Из нее во время голода можно было варить сытный суп и заправлять его вермишелью из наших же запасов. Просто так к стратегическим запасам притрагиваться запрещалось. Да и зачем? Пока голод не начался, можно было худо-бедно пропитаться тем, что пока еще есть в магазинах.

В нашем доме затеяли капитальный ремонт. Как раз вовремя. Чтоб ни дня без релакса. Пришли, сняли батареи, просверлили дырки в потолках и в полах, протянули через них новые трубы. Дырки не закрыли. Батареи не поставили. Всему свое время.

Прошла весна. Настало лето. Осень наступила.

Где батареи? Нет батарей!

А постепенно холодает. Мы уже, чтобы согреться, собираемся вечерами на кухне и включаем газ. Помогает плохо.

Наконец написали челобитную, стали надоедать депутатам. Батареи поставили. Ну, заживем сейчас долго и счастливо.

А тут дочка мне говорит:

— Мама, у нас мыши!

Я не хочу ей верить, потому и не верю:

— Не может быть!

Но поверить пришлось. Мыши нападали через те самые дыры, которые все еще оставались в потолках. Дыры мы срочно закрыли — ценой нескольких бутылок водки. Все! Нет дыр. А мыши — есть! И какие! Важные, толстые. Расхаживают по коридору, когда сидишь там в кресле и по телефону разговариваешь. Идут мимо, ничего не боясь. И, судя по толщине, все беременные!

Олька вызвала отравительниц из санэпидемстанции. Они явились и разложили повсюду яд в кулечках. Начался мор мышиного царства. Сколько же их развелось за это время!

Наконец уморили всех мышей. Нету больше.

И захотелось мне сделать генеральную уборку, чтобы ни следа, ни духа от мышей не осталось. Убираем все, чистим, пылесосим. Наконец дошла очередь до кладовки. И тут нас ждал сюрприз. Ни в одной коробке (а они стояли с пола до потолка) не осталось и следа от наших запасов. Мышиные какашки — да, были. Крупы и макароны исчезли полностью. Вот чем питались мыши! И жили припеваючи!

Так что же это получается? Мы работали и добывали (с большим трудом!!! и с потерей времени) вкусняшки для мышей!

Вот он, смысл накопительства!

Ведь знали, знали Евангелие: «Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц» (Лк. 12:24)

Но запасались…

Кстати, с тушенкой тоже произошел неожиданный казус.

Однажды к нам должны были заглянуть гости, я поставила тесто для пирогов и решила, что один пирог сделаю с яблоками, один с луком, а один — гулять так гулять — с тушенкой.

— Сынок, залезь, пожалуйста, в ящик на холодильник, достань пару баночек тушенки.

У нас в коридоре стоял второй, резервный холодильник для припасов. А на нем громоздилась коробка, набитая банками с тушенкой.

Сын подставил стул и потянулся к коробке. Через мгновение донеслось:

— Странно, мам. Похоже, нет у нас тушенки.

— Мыши съели? — пошутила я.

— Кто-то съел. Не мыши, — ответил сын, легко снимая с холодильника огромную коробку.

Силачом стал. Я ее даже подвинуть не могла, а он — как перышко подхватил и спрыгнул со стула.

Мы заглянули в нее: коробка была полна пустыми банками от тушенки! Аккуратно открытые банки, дочиста опустошенные.

Это, конечно, не мыши ухитрились.

Это Артемий Октябревич, любивший ночью выпить и закусить, вставал и наслаждался в тишине и покое…

Говорить тут было не о чем. Выбросили на помойку эту коробку с банками и закрыли тему любого накопительства раз и навсегда.

Голод так голод.

Развод

И все-таки больше я не смогла. Ровно двадцать лет прожила я с мужем и много интересного повидала на своем веку. Я была совершенно опустошена, лишена сил. Подвигов по спасению ближнего своего мне хватило, казалось, на всю оставшуюся жизнь.

Поиски, обзванивание больниц и моргов, звонки с угрозами…

Не буду вдаваться в подробности, ибо то, что я уже рассказала, хоть и не подробности, а мелкие детали, но вполне может служить объяснением моего решения.

Судья нас не развела. Трое детей и 20 лет вместе! Дала подумать три месяца.

— Вы останетесь с мужем, если он за эти три месяца будет вести себя безукоризненно? — спросила она.

— Конечно, — ответила я.

— Обещаю, — дал слово муж.

Понятное дело, он был хозяином своего слова: сам дал, сам взял назад.

Ничего не изменилось.

Третьего октября 1994 года наш развод состоялся.

— Ты, конечно, не разрешишь мне видеться с детьми? — спросил муж.

Что содержалось в его словах? Неужели надежда?

— Я очень прошу тебя общаться с детьми, просто настаиваю на этом, — сказала я.

Но он появлялся очень редко. Не чаще раза в полгода. Он не оставил никаких своих координат. Я просила, но он не дал адреса, по которому его можно найти.

Однажды, через год после развода, он как-то зашел повидать детей. Их не было дома. Он был слегка навеселе.

— Ну, что ж ты! — сказала я.

— Вера, не горячись! — ответил бывший муж.

Значит, Вера.

Уходя, он достал из кармана куртки носовой платок. Я закрыла дверь и увидела случайно оброненную им бумажку. Это было уведомление о необходимости срочно погасить задолженность по квартплате на имя Подкопаевой В. М. Был там и адрес: ул. Кирова…

В.М. — значит вот она, Вера.

Я спрятала бумажку. Это был мой единственный шанс найти отца моих детей, если возникнет необходимость.

Сон. Стелла

Я устала. Спала без снов. Просыпалась без радости. Не было прежде со мной такого.

Однажды приснилась мне Стеллочка. Красивая, степенная, спокойная.

— Ты здесь? — спросила я, не веря своему счастью.

Она кивнула.

— Ты вернулась?

— Нет, — покачала она головой.

— Тебе там хорошо? — спросила я.

— Очень спокойно, — сказала она.

— Возьми меня к себе. Я так устала, — попросилась я.

— Ну нет. Тебе еще рано, у тебя тут столько дел — они еще и не начинались, — ответила Стеллочка своим солидным докторским голосом.

И я проснулась…

Больница

Ни развод, ни трудовые порывы даром никому не проходят. В феврале 1995-го я очутилась в больнице. Откладывать было нельзя. В последний момент успела остаться в живых. И то — получилось две операции подряд. И даже клиническая смерть.

Медленно выкарабкивалась.

А что для всех нас была моя больница? Отсутствие частных уроков. Отсутствие любых подработок. А на зарплату тогда было не прожить. И еще врачу, который меня оперировал, тогда уже полагалось дать сколько-то сотен долларов.

Когда я попала в больницу, ко мне в гости как раз приехали две англичанки, с одной из которых, руссисткой Джоан Смит, я уже подружилась настолько, что и она гостила у меня, и я у нее. Она заранее попросила разрешения приехать на неделю с подругой. Я ж не думала, что попаду в больницу. И вот они приехали. Их поселили в комнату, некогда служившую нам спальней. У Оли даже было сколько-то денег, выделенных мной на прием моих гостей. Она купила все, что нужно им для завтраков. Мюсли, сыр, хлеб, кофе, молоко. Обедать и ужинать они собирались в городе.

Самим детям оставалось на еду очень мало. Но — гости есть гости. Так уж вышло. Что уж теперь.

Однажды завтракают они, а Пашка, неравнодушный к молоку, говорит сестре:

— Оль, я тоже молока хочу.

Олька делает большие глаза, мол, после поговорим. Но тому приспичило:

— Хочу молока.

А на какие шиши она купит ему молоко?

И тут подала голос одна из англичанок. Она хорошо говорила по-русски.

— Оля, — сказала она, — сходи в лавку и купи брату молока.

Слово «лавка» сразило всех наповал.

Не было «лавки», не было денег. А были две гостьи, так и не понявшие всю степень нищеты, в которой мы оказались в тот момент.

Так у нас и повелось потом. Если речь шла о чем-то несбыточном, говорить: возьми деньги, сходи в лавку…

Было и другое.

Позвонил мой друг из Питера. У меня есть в Питере два замечательных друга. Вот и позвонил один из них, Боря Косолапов.

— Как мама? — спрашивает.

— Мама в больнице, — уныло отвечают дети.

И вот на следующий день к нам в дверь звонят:

— Откройте, ребята, я от Бори Косолапова.

Незнакомый человек протянул детям деньги, двести долларов:

— Вот, Боря просил передать, чтобы вы купили себе поесть. Маме не говорите.

Но они, конечно, сказали маме. Эти деньги мы и отдали потом врачу. Раз уж полагалось.

Спасибо, Боря!

Дружба — одно из главных чудес света.

Март 1995-го — смерть папы

Меня только выписали из больницы. Я начинаю ходить. Потихоньку, чуть-чуть. Из дому еще выходить боюсь, но по квартире передвигаюсь.

Звонок из Каменки. Папа умер.

Последняя наша встреча, когда он приехал к нам со своей женой, прощальная… Мы-то думали, что увидимся еще… Не пришлось.

Папочка тогда сказал мне:

— Галенька, ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал.

Как мне важны были его слова! И как мысль о папе поддерживала меня в трудные минуты жизни!

Я просто старалась соответствовать.

В ту же встречу его жена, оставшись со мной наедине, скажет:

— Марк Иосифович считает, что все его болезни от того, что он мало тебе уделял внимания. Что за это ему наказание.

Он ей это часто повторял в последние годы.

Но она и не знала, как много внимания уделял мне папа, когда она еще не появилась в нашей жизни, как много мне дал, как целый мир подарил… Она ничего не знала про нашу дружбу, наши игры… Она даже ничего не знала про его письма-воспоминания.

Передо мной папочка ни в чем и никогда не был виноват. Просто им всем, моим дорогим, выпала на долю жизнь, полная лишений.

Папы не стало, а я не смогла даже проститься с ним, поехать на похороны.

Я помню его живым. Только живым. И, когда трудно, прошу помочь. И помощь приходит. Появляются силы.

Хотелось бы получить на память от папы хоть какую-то его вещичку, но видно, мне не положено. Несколько фотографий передала мне та, которая вполне могла бы быть мне мачехой. Могла бы, но даже на это ее не хватило. Передала фото — те, что когда-то посылали мы с Танюсей папе. Так вот они ко мне вернулись. Из тех, что у меня не было, фотография маленького Тимочки, старшего папиного брата и моего братика Гришеньки на руках бабушки. Папина супруга почему-то решила, что должна прикоснуться к нашей истории, и на всех фото сделала собственноручные надписи. Про фото Гришеньки с бабушкой написала: «Галя с бабушкой Бертой»…

У меня сами собой, как стон, вырвались стихи. Пусть будут.

Вспоминаю, как маленький Пашенька плакал, прощаясь с дедом:

— Дедушка, не уезжай! Дедушка, не уезжай!

Ну, почему все так? Почему?

И снова сами собой складываются строчки стихов:

Мы выживаем

Что мы имеем?

Я жива. Скоро буду здорова. Дети тоже здоровы. Слава Богу. У нас все хорошо. Надо только сообразить, как прожить то время, пока я еще не могу давать уроки. Ну — просто: что нам есть?

Ресурсов — ноль.

Но почему-то нет никакого уныния. Есть уверенность, что все как-то образуется. И правда.

Мама присылает мешок картошки и большую кастрюлю квашеной капусты. Это очень щедрый дар. Она на пенсии. Было время, пенсионеры не бедствовали. Сто тридцать рублей пенсии — это еще своим внукам подкидывать можно. Но время это кончилось. Теперь от ее пенсии остались жалкие гроши. И я ценю этот мешок картошки как самый щедрый дар.

Ничего! Мы продержимся. Главное — не унывать.

В положенные дни хожу на прием к врачу. Она мной недовольна: гемоглобин все еще низкий.

— Вы плохо питаетесь, — ругается она. — Надо есть икру, мясо, гранаты! Надо гемоглобин поднимать, так у вас никогда сил не будет.

— Я ем, — отвечаю я.

Ну не могу я сказать, что у нас только картошка на все про все.

— Вижу я, как вы едите, — ворчит врач и отсыпает мне волшебный дар: гуманитарную помощь из Германии, препарат железа, поднимающий гемоглобин мгновенно.

Вот это дело! Начала его пить, и силы сразу прибавились. Пошла на поправку.

В следующий раз прихожу продлевать бюллетень, а моя врач заболела. Иду к той, что заменяет. Мне же всего продлить, до следующего посещения.

Чужая врач изучает мою историю болезни.

— Ай-яй-яй, что у вас было! Ай, какая операция! Это знаете почему? По грехам вам воздается!

Я ошеломлена. Я же только больничный продлить зашла, а тут такие мои разоблачения… Сижу, перед глазами круги.

— Вам, знаете, что надо? Три раза в день бить земные поклоны. По сорок раз. И повторять: «Господи, прости меня, грешную». И вот: я еще дам вам молитву, читайте ее как можно чаще. Можно до ста пятидесяти раз в день. И вот, можете у меня чай купить, специальный, освещенный.

— Спасибо, не надо, — отказываюсь я.

Я вообще не понимаю, на каком я свете. У врача — или? Я деморализована и ответить ей, как подобает, не могу.

Мне бы к главврачу пойти с ее молитвами, с ее чаем за 50 долларов… Но куда мне! Силенок пока маловато.

Так и лежат у меня на память ее молитвы.

Не божий она человек. От таких отойти подальше, чтоб ладаном слишком не пахла. А то и задушит.

Сон. Танюся

Когда не стало моей дорогой Танечки, одна соседка, очень ее любившая, сказала мне: вот теперь смотри, какой она тебе приснится. Из сна поймешь, что она о тебе думает, не обижается ли.

Я все ждала, чтобы она мне приснилась, но напрасно.

И вот через двенадцать лет после ухода я увидела ее во сне. Такой сон, как явь. Мы где-то в гостях, суета, много народу, все галдят, шумят. Вдруг я смотрю: Танюся. Что-то тихонько делает, хлопочет. Я подбегаю к ней и говорю:

— Так ты не умерла!

Она поднимает на меня свои огромные голубые глаза, но молчит. А я думаю: ну, все! Теперь-то мы с ней заживем — только вместе, никогда не расставаясь, только счастливо! Мы все будем ее беречь, любить, будем рядом… Детки уже подросли, столько помощников у нее, Оленьку свою любимую и не узнает!

Танюся молча встает и идет к двери. Я бегу за ней. Она уходит, значит, и я должна. Вместе уйдем.