Непристойная страсть Маккалоу Колин

Глава 1

Прошла неделя, прежде чем сестра Лэнгтри почувствовала, что смятение и замешательство, охватившие ее во время инцидента на кухне и затем беспощадно подавленные, наконец рассеялись. Слава богу, Майкл, кажется, ничего не заметил, судя по тому, что поведение его осталось таким же вежливым и дружелюбным, и это само по себе было бальзамом для ее гордости, но во всем остальном она страдала от острой боли, и ничто не могло ее облегчить. Так что теперь она жила одним днем, и каждый из них, будучи благополучно прожит, приближал ее к долгожданной свободе.

Время потихоньку шло, и уже две недели отделяли ее от случая на кухне, когда она, возвращаясь в отделение после дневного перерыва, почти столкнулась с Майклом в дверях подсобки. Он очень торопился, в руках у него был старый облупленный таз.

– Положите, пожалуйста, сверху крышку, Майкл, – машинально произнесла она.

Он остановился, не зная как ему быть; срочность дела не позволяла ему задерживаться, но и пренебречь ее приказанием он тоже не мог.

– Это для Наггета, – объяснил он. – У него страшная головная боль, и его тошнит.

Сестра Лэнгтри обошла его и протянула руку к полке за дверью в подсобке, где лежали чистые, хотя и посеревшие от частого употребления полотенца. Она взяла у Майкла таз и прикрыла его одним из полотенец.

– Так значит, у Наггета мигрень, – задумчиво сказала она. – С ним это случается нечасто, но уж если случается, бедняга мучается невыносимо.

Она прошла в палату. Наггет распростерся на кровати совершенно неподвижно, на глазах у него лежала тряпка, смоченная холодной водой. Сестра Лэнгтри бесшумно пододвинула к кровати стул и села.

– Я могу чем-нибудь вам помочь, Наггет? – мягко спросила она, тихонько поставив таз на тумбочку.

Губы его с трудом зашевелились.

– Нет, сестренка.

– Давно началось?

– Несколько часов, – прошептал он, и две слезинки выкатились из-под тряпки. – Все еще впереди.

Она не стала прикасаться к нему.

– Ну ничего, ничего. Лежите и не двигайтесь, Я здесь и буду заходить к вам время от времени.

Она еще посидела минутку, потом поднялась и пошла к себе в кабинет.

Майкл уже ждал ее.

– Вы уверены, что все в порядке, сестренка? – спросил он, с тревогой глядя на нее. – Я еще ни разу не видел Наггета в таком состоянии. Он лежит совершенно неподвижно и даже ни разу не пискнул.

Она засмеялась.

– Все нормально! У него типичнейшая мигрень, вот и все. Просто боль такая сильная, что он боится даже пошевелиться или издать звук.

– А вы ничего не можете дать ему? – нетерпеливо спросил Майкл, поражаясь, как ему казалось, такой бесчувственности с ее стороны. – Может быть, морфий. Уж он-то всегда срабатывает.

– Только не при мигрени, – решительно сказала она.

– То есть вы вообще ничего не собираетесь делать?

Его тон не понравился ей, и она раздраженно ответила:

– Наггету не угрожает никакая опасность. Он просто очень плохо себя чувствует. Часов через шесть его вырвет, и боль сразу же станет легче. Можете мне поверить, мне очень жаль его, я знаю, как ему сейчас тяжко, но не собираюсь подвергать его риску наркотической зависимости! Вы здесь находитесь достаточно долго, Майкл, чтобы понять, в чем настоящая проблема с Наггетом, так почему же вы хотите, чтобы я сыграла роковую роль в его жизни? Я, конечно, не считаю себя абсолютно непогрешимой, но мне не нравится, когда мои пациенты учат меня, что надо делать.

Майкл рассмеялся, схватил ее за руку и дружески стиснул.

– Дай бог вам здоровья, сестренка! – объявил он, и в глазах его мелькнуло что-то более теплое, чем простое дружелюбие.

Сестра Лэнгтри почувствовала, как в ней что-то зажглось; горячая волна благодарности разливалась по всему ее телу: теперь ошибки быть не могло, она видела это по его глазам. Все сомнения разрешились; она знала, что любит его, и больше уже не надо копаться в себе, конец всем мучениям и терзаниям. Наконец все стало на свои места, и теперь она чувствовала себя так, будто прошла долгий и трудный путь и приблизилась к цели.

Майкл пристально всматривался в ее лицо, губы его раскрылись, он хотел что-то сказать. Она замерла в ожидании. Но слова так и остались несказанными. Сестра Лэнгтри явственно видела, как работает его мысль и любовь уступает место… Чему?.. Страху? Осторожности? Рука его разжалась, теперь его прикосновение было чисто дружеским, нежность исчезла.

– Ну ладно, увидимся, – сказал он и вышел за дверь.

Льюс не дал ей времени для размышлений, он вошел в кабинет, и она очнулась от оцепенения, в которое ее поверг разговор с Майклом.

– Мне надо кое-что сказать вам, сестренка, прямо сейчас, – начал Льюс.

Лицо его было совсем белым.

Она облизнула губы.

– Ну разумеется, – выговорила она с трудом и усилием воли выбросила из головы мысли о предыдущей встрече.

Льюс сделал несколько шагов вперед, пока не подошел к самому ее столу. Она села в кресло.

– Придется мне с вами расквитаться, – заявил он.

– Ну что ж, садитесь, – спокойно сказала она.

– Это не займет много времени, лапочка. – Улыбка на его лице была скорее похожа на оскал. – По какому праву вы суетесь в мои отношения с маленькой мисс Вуп-Вуп?

Сестра Лэнгтри широко раскрыла глаза.

– Я? Неужели?

– Вы, черт возьми, прекрасно знаете сами! Все шло прекрасно, и вдруг ни с того ни с сего она мне заявляет, что ей, мол, неприлично связываться с такими, как сержант Льюс Даггетт, потому что после разговора с вами она увидела то, чего раньше не замечала.

– Так же неприлично, как и встречаться тайком, – возразила сестра Лэнгтри. – Офицерам не пристало вступать в интимные отношения с рядовыми.

– Не надо, сестренка! Вы, как и я, отлично знаете, что все эти правила нарушаются в этом чертовом заведении чуть ли не каждую ночь! А кто здесь вообще есть, кроме рядовых? Высокое начальство? Да ни у одного из них не поднимется, будь перед ним хоть Бетти Грейбл! Больные – офицеры, эти клячи водовозные? Да поставь перед ними хоть саму Деву Марию голую, у них и то не встанет!

– Вы можете быть вульгарным и грязным, Льюс, если по-другому у вас не выходит, но прошу вас воздерживаться от кощунства! – отрезала она.

Лицо ее окаменело, в глазах появилось выражение холодной злости.

– Дело в том, солнышко, что сам предмет разговора вульгарный и грязный, – пропел Льюс, – так что, думаю, придется мне зайти еще дальше, чем просто кощунствовать. Какая же вы, оказывается, старая ханжа! Никому не удастся посплетничать о сестре Лэнгтри в столовой, не так ли?

Он схватился руками за край стола и наклонился к ней, лицо его было на расстоянии нескольких дюймов от ее лица и оттого казалось огромным. Однажды они уже сидели так, но только теперь в глазах его было совсем другое выражение.

– Послушайте, что я вам скажу! Вы больше не посмеете вмешиваться в мои дела, или я сделаю так, что вы пожалеете о том, что на свет родились! Слышите? Я развлекался с маленькой мисс Вуп-Вуп так, как вам и во сне не снилось, швабра вы засохшая!

Эпитет проник глубже, чем он предполагал: на лице ее выступила краска гнева и боли, и тогда, поняв, что задел наконец ее за живое, он принялся жалить в больное место со всем ядом, который только смог собрать.

– Вы ведь и в самом деле засохли, правда? – процедил он. – Вы не женщина, а просто жалкая подделка. Сидите тут и умираете от желания прыгнуть в койку к Майклу, а сами даже не можете обращаться с беднягой как с мужчиной. Со стороны можно подумать, что он у вас вроде комнатной собачонки. Майкл, сюда, Майкл, к ноге! Вы что, серьезно думаете, что он будет сидеть так и ждать, когда вы его еще куда-нибудь пошлете – по поручению? Как же! Ему это не слишком интересно, вот так-то, солнышко.

– Вам не удастся вывести меня из себя, Льюс, – холодно проговорила она. – Что до ваших гнусных измышлений, то предпочитаю считать, что они вообще не были сказаны. Нет ничего более бессмысленного и бесполезного на свете, чем посмертные сожаления, а то, что вы сейчас произносили, есть не что иное, как надгробная речь. Если сестра Педдер решила положить конец вашим взаимоотношениям, я очень рада за вас обоих, но особенно – за нее. И все ваши тирады не изменят положения вещей.

– Вы, сестра Лэнгтри, не айсберг, потому что айсберг может таять, нет, вы каменная глыба! Но я найду способ отплатить вам. Видит бог, найду! Вы у меня наплачетесь кровавыми слезами!

– Господи, что за идиотская мелодрама! – с презрением сказала она. – Я не боюсь вас, Льюс. Меня тошнит от отвращения, это да. Но испугать меня вы не можете. И провести меня так, как вы проделываете это с другими, вам тоже не удастся. Я вижу вас насквозь. И всегда видела. Вы просто ничтожный фигляр и больше ничего!

– А я вовсе не пытаюсь взять вас на испуг, – беззаботно произнес он. – Сами увидите! Я кое-что знаю о том, что, как вы думаете, принадлежит вам и только вам одной. Вот уж я порадуюсь, когда вы поймете, что я все уничтожил.

«Это он о Майкле. О мне и Майкле. Но Льюс не в состоянии что-то испортить. Это может только сам Майкл. Или я».

– Ох, Льюс, уходите! – сказала она. – Уходите поскорей. Вы отнимаете у меня время.

– Грязная сука! – прорычал Льюс, глядя на свои скрюченные пальцы, как будто не ожидал увидеть их в таком состоянии, затем перевел взгляд на кровать, где отрешенно сутулился Бен, потом обвел глазами всю палату. – Грязная сука! – повторил он еще громче прямо в лицо Бену. – Знаешь, о ком я говорю, ты идиот затраханный, знаешь? Грязная сука – это твоя драгоценная Лэнгтри, понял?

Он был вне себя, слишком поглощенный ненавистью, чтобы заметить, что Бен – не тот человек, которого он обычно провоцировал. Сейчас он был готов лягать кого угодно, и Бен просто оказался под рукой.

– Думаешь, ты ее интересуешь? – продолжал он. – Да нисколько! Ее вообще никто не интересует, кроме нашего сержанта, паскудного героя Уилсона! Вот смех-то! Лэнгтри влюбилась в этого голубчика – паршивого педерастишку!

Бен медленно поднялся на ноги.

– Не надо так говорить, Льюс. Держи свой мерзкий язык подальше от нее и Майкла.

Голос его звучал очень мягко.

– Ой, заткнись, тупая твоя башка! Лэнгтри – просто глупая старая дева, которая влюбилась в самого знаменитого педераста вооруженных сил Австралии.

Льюс направился через комнату к своей кровати медленной крадущейся походкой, и казалось, будто от него исходит огромная сила и власть.

– Он педераст, Бен! Это я о Майкле говорю!

Ярость нарастала в Бене, и он тоже как будто стал выше ростом, с его темного угрюмого лица, как старая кожа, пластами сходили смирение и подавленность, уступая место чему-то глубокому и страшному, что находилось внутри, как будто из раскрытой раны показались кости.

– Оставь их в покое, Льюс, отстань от них, – монотонно бормотал он. – Ты даже не знаешь, что говоришь.

– О нет, Бен, знаю! Я прочитал его историю. Наш милый Майкл – голубенький цветочек.

По углам рта Бена выступила плотная пена, она пузырилась и влажно блестела. Его начала бить дрожь, мелкая и частая.

– Ты лжешь, Льюс, – бормотал он.

– С какой стати мне лгать? В его бумагах все написано: он побывал в задницах у половины батальона! – Льюс поспешно отступил назад, чувствуя, что к Бену лучше близко не подходить. – Но послушай, – продолжал издеваться он, не в силах остановиться, – тебе-то что? Голубой Майкл или нет, какая тебе разница?

Бенедикт издал слабый крик, больше похожий на вой. Казалось, душа его рвалась на части, но прежде чем его напрягшиеся мускулы смогли включиться, чтобы уничтожить маячившую перед ним огромную тень, в которую обратилось ужасное оскорбление, Льюс вдруг испустил страшные стучащие звуки, и Бен узнал в них автоматную очередь. Тело его дернулось, отпрянуло в сторону и затряслось в такт страшным стукам.

– Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай! Ну что, старичок, вспомнил? Ну конечно, еще бы! Так твой автомат убивал невинных людей! Подумай-ка о них, Бен! Десятки ни в чем не повинных женщин, детей и стариков – и все умерли! Ты хладнокровно погубил их, чтобы поселиться здесь, в отделении «Икс», и пресмыкаться у ног этого подонка Майкла Уилсона!

Бенедикт медленно сел на кровать, ярость его потонула в другой, еще более сильной муке. Голова откинулась назад, глаза закрылись, и слезы хлынули потоком по этому вместилищу человеческого отчаяния, которое называлось лицом.

– Убирайся вон, Льюс! – донесся из-за плеча Льюса голос Мэтта.

Льюс отскочил в сторону, но, вспомнив, что Мэтт не видит его, обернулся, вытирая пот со лба.

– Поди ты к черту! – бросил он и, грубо задев Мэтта плечом, пробрался к своей кровати и взял свою шляпу. Нахлобучив ее на голову, он повернулся и вышел с подчеркнуто безразличным видом.

Мэтт слышал почти все из того, что произошло, но не нашел в себе мужества вмешаться, пока не счел, что угроза физического насилия миновала. Он рассудил, что ничем не поможет, если будет путаться под ногами обоих, а поскольку Бен куда более подходящий противник для Льюса, то он решил оставить все как есть, надеясь, что и без него обойдутся.

Теперь он нащупал край кровати Бена, тихонько сел и заскользил пальцами по матрасу, пока не коснулся руки Бена.

– Все хорошо, Бен, – вздохнул он, почувствовав слезы на кончиках пальцев, а под ними лицо. – Ну-ну, не надо, все хорошо. Он ушел, гадина, и больше не будет приставать к тебе. Ах ты, бедолага!

Но Бенедикт, казалось, не слышал; слезы высыхали сами собой на его лице, он обхватил руками тело и тихо раскачивался взад и вперед на кровати.

Сцена в палате осталась незамеченной. Наггет по-прежнему находился за порогом слышимости, Майкл отправился в ближайшее обитаемое отделение попросить в долг немного сухого молока, а Нейл ворвался в кабинет сестры Лэнгтри как раз в тот момент, когда Льюс вылетел оттуда. Сестра Лэнгтри сидела, опустив голову.

– Что случилось, сестренка? Что вам сказала эта сволочь?

Она тотчас подняла голову, открывая ему спокойное лицо, на котором не было ни следов слез, ни отпечатка бурной сцены – ничего, кроме полнейшего самообладания.

– Ничего. Совершенно ничего, – ответила она.

– Но ведь что-то было! Я слышал, как он разорялся еще из палаты.

– Все это – сплошной театр и притворство. Он же актер. А кипятился он потому, что я испортила ему маленькое приключеньице с одной из сестер. Девушка из Вуп-Вупа, дочка управляющего банком, помните?

– Очень хорошо помню, – сказал Нейл и сел, с облегчением вздыхая. – Это, пожалуй, единственный случай, когда мне угрожала опасность проникнуться симпатией к Льюсу.

Увидев протянутую пачку сигарет, она жадно схватила сигарету и так же жадно закурила.

– Его интерес к этой девушке продиктован, естественно, соображениями мести, – объяснила она, выдыхая дым. – Я поняла это сразу же, как только увидела, что происходит. Не думаю, что в его фантазиях фигурировала именно она, но уж коль скоро он обнаружил подходящий объект, что называется, во плоти и крови, он не мог не воспользоваться представившейся возможностью.

– Да уж, – отозвался Нейл, прикрыв глаза. – Лусиус Ингем, прославленный актер театра, и Ретт Ингем, звезда Голливуда, утирает нос жителям Вуп-Вупа.

– Я так думаю, сестрица Вуп-Вуп мечтала о Льюсе еще в младенчестве, но, могу поспорить, тогда она слишком задирала нос и не могла позволить, чтобы сын какой-то прачки догадывался об этом. И к тому же она еще была слишком мала, чтобы он мог обратить на нее внимание. Так что выставить ее теперь на посмешище – для него самое что ни на есть удовольствие.

– Представляю. – Нейл открыл глаза и пристально посмотрел на нее. – И теперь, когда планы его сорвались, он, надо думать, весьма недоволен?

Она рассмеялась.

– Вот уж справедливое замечание.

– Я, в общем-то, чувствовал, что происходит, хотя и не слышал, что он там говорит, но уже по тону было ясно. – Он не поднимал глаз от кончика сигареты. – Могу я осмелиться и предположить, что Льюс в своем гневе зашел достаточно далеко и угрожал вам?

– Нельзя сказать, чтобы угрожал. Скорее, он был озабочен тем, чтобы довести до моего сведения, насколько ужасны мои несовершенства как женщины. – Лицо ее исказилось от отвращения. – Брр! Но я, во всяком случае, дала ему понять, что его слова для меня – пустая болтовня.

– Но он не допускал никаких угроз? – продолжал допытываться Нейл.

Этот нескончаемый допрос уже утомил ее, и она нетерпеливо сказала:

– Что может Льюс сделать мне, Нейл? Изнасиловать? Убить? Бросьте! Такие вещи происходят только в романах, но не в жизни. Да у него и возможности-то такой нет. А кроме того, вы же знаете, для Льюса нет ничего важнее, чем его собственная шкура. Он не сделает ничего такого, за что может понести наказание. Только каркает и машет крыльями, предоставляя нашему воображению довести за него грязную работу до конца. Но только на меня его трюки не действуют.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь, сестренка.

– Нейл, запомните, до тех пор пока я сижу в этом кресле, я просто не могу позволить ни одному моему пациенту испугать меня, – серьезно произнесла она.

Он пожал плечами и решил сменить тему.

– Как истинный Паркинсон, я хотел бы, не прибегая ни к каким ухищрениям, перевести разговор в другое русло и сообщить вам, что сегодня до меня дошли некие слухи. Я бы даже сказал, не просто слухи, а факты.

– Очень вам буду благодарна, – вполне искренне сказала она. – И какие же это слухи?

– Дело близится к концу.

– Откуда вы узнали? До нас еще ничего не дошло.

– Наш драгоценный полковник Чинстрэп сам сказал. – Он насмешливо улыбнулся. – Так случилось, что я проходил сегодня мимо его апартаментов, а он торчал на балконе, как Джульетта после посещения Ромео, весь в экстазе от мысли, что скоро попадет на Мэкери-стрит. Он пригласил меня выпить и заодно сообщил, как один офицер и джентльмен другому офицеру и джентльмену, что, по-видимому, нам осталось жить здесь меньше месяца. Сегодня с утра по начальству пошли разговоры.

На лице ее отразилось то самое смятение, которого безуспешно добивался Льюс.

– Господи! Только месяц остался?

– Плюс-минус неделя. Только-только успеем проскочить до дождей. – Он нахмурился. – Не понимаю вас, сестренка, честное слово. В прошлый раз, когда мы с вами тут беседовали по душам, вы не знали, как вам дожить до конца и не умереть. А теперь у вас такой вид, как будто вы умираете при мысли, что все кончилось.

– Я тогда была нездорова, – неловко сказала она.

– Не сказал бы, что вы выглядите здоровой сейчас.

– Вы просто не понимаете. Я буду невыносимо скучать без «Икса».

– В том числе и без Льюса?

– Да, и без Льюса тоже. Потому что, если бы не Льюс, я бы никогда не узнала вас даже наполовину так хорошо, как знаю теперь. – Она напряженно улыбалась. – И себя тоже.

Раздался стук, и Майкл просунул голову в дверь.

– Надеюсь, не помешал, сестренка. Чай готов.

– Вам удалось достать молока?

– Запросто достал.

Она поспешно поднялась, воспользовавшись удачным поводом прервать разговор с Нейлом.

– Пойдемте, Нейл. Заберите заодно печенье. Вам ближе.

Она подождала, пока Нейл достал коробку с печеньем, отступила, чтобы дать ему пройти вперед, и пошла вслед за обоими мужчинами в палату.

Глава 2

Остановившись возле кровати Наггета, она махнула рукой Нейлу и Майклу, чтобы не ждали ее, а сама проскользнула за ширму, которую кто-то поставил, чтобы отгородить кровать Наггета от всех остальных. Она подошла к нему близко, но он даже не шевельнулся, так что нельзя было понять, знает ли он вообще о ее присутствии. Она поменяла полотенце у него на лбу и прошла в глубь палаты.

Льюса у стола не было. Тогда она взглянула на часы и с удивлением увидела, что уже поздно, значительно позднее, чем она предполагала.

– Все-таки Льюсу не миновать неприятностей. Если не поторопится, он этого добьется. Кто-нибудь знает, где он? – спросила она.

– Отвалил куда-то, – злобно отозвался Мэтт.

– Он лгал, – раздался голос Бенедикта, который раскачивался, сидя на кровати.

Сестра Лэнгтри внимательно посмотрела на него: он выглядел очень странно, еще более замкнутым, чем обычно, а это раскачивание вообще было чем-то новым.

– С вами все в порядке, Бен?

– Да, все в порядке. Нет, все неправильно. Все неправильно. Он лгал. У него в языке жало. Он – гадюка.

Сестра Лэнгтри встретилась глазами с Майклом – в них был немой вопрос, но он казался не менее озадачен, чем она, и качнул головой. Нейл недоуменно нахмурился.

– Что неправильно, Бен? – спросила она.

– Все. Ложь. Он давно продал душу дьяволу.

Нейл наклонился к нему и ободряюще сжал костлявое ссутуленное плечо.

– Не позволяй Льюсу доводить тебя, Бен!

– Он – зло!

– Бен, ты плакал? – спросил Майкл, садясь рядом с ним.

– Он говорил о тебе, Майкл. Говорил грязное.

– Во мне нет ничего грязного, Бен, так что тебе незачем расстраиваться.

Майкл поднялся, достал шахматную доску и принялся расставлять на столе фигуры.

– Сегодня я играю черными, – сообщил он.

– Нет, я играю черными.

– Ну хорошо, значит, я буду играть белыми. Мой ход, – весело сказал Майкл.

Лицо Бенедикта судорожно передернулось, глаза закрылись, голова начала закидываться назад, а из-под ресниц выступили слезы.

– О, Майкл, я не знал, что там были дети! – крикнул он.

Майкл никак не отреагировал. Вместо этого он протянул руку и двинул королевскую пешку на две клетки вперед и теперь ждал ответного хода Бена. Мгновение спустя глаза Бенедикта открылись, сквозь пелену слез он заметил, что ход уже сделан, и тогда, засопев, как ребенок, он быстро сделал ответный ход, одновременно вытирая нос тыльной стороной руки. Майкл продвинул вперед соседнюю пешку, и Бенедикт снова повторил ход. Слезы его начали высыхать. А когда Майкл перенес над пешкой королевского коня и поставил его перед слоном, Бенедикт хихикнул и затряс головой.

– Ты так никогда и не научишься, да? – спросил он, ласково поглаживая слона.

Сестра Лэнгтри, не сдерживая громкого вздоха облегчения, поднялась и стала прощаться со всеми на ночь. Нейл тоже встал и, обойдя кругом стол, направился к Мэтту, который тихонько сидел, забытый всеми, в углу.

– Пойдем-ка ко мне в комнату и поговорим, – сказал Нейл, легонько касаясь его руки. – Мне сегодня полковник Чинстрэп кое-что дал, и я хочу с тобой поделиться. Знаешь, сверху этикетка, черная, как сам Льюс, зато внутри – у-ух! – чистое, незамутненное золото.

Мэтт в полнейшем замешательстве сказал:

– А разве сейчас не выключат свет?

– Вообще-то, конечно, положено, но мы все сегодня немного на взводе, поэтому сестренка, наверно, и не стала укладывать нас, а просто ушла. К тому же Бен с Майклом уселись играть в шахматы. И не забывай про Наггета – если мы уляжемся до того, как его начнет выворачивать, он просто всех нас перебудит.

Мэтт поднялся, и хотя движения его были неуверенными, на лице расплылась широкая улыбка. Он с нетерпением предвкушал удовольствие.

– Очень хочу пойти к тебе поговорить. И загадку твою разгадаю. Что же это такое: наклейка черная, а внутри чистое золото?

Комната Нейла представляла собой нечто вроде кабины, размером шесть на восемь футов, в которую он ухитрился втиснуть кровать, стол и стул, кроме того, по стенам на хлипких гвоздях были развешаны полки. Впрочем, прибивая их, он выбрал те места, где по разным причинам не мог находиться, так что риск получить доской по голове практически исключался. Все поверхности в комнатке были захламлены всевозможными рисовальными принадлежностями, хотя для глаза посвященного сразу стало бы очевидно, что Нейл в своих занятиях ограничивался более эфемерными, но зато менее грязными материалами, чем масло. Карандаши, бумага, уголь, кисти были во множестве разбросаны по столу. Тут же стояли банки с грязной водой, громоздились друг на друге жестяные коробки со школьной акварелью, цветными карандашами и пастельными мелками. Со стороны все это выглядело как огромная свалка; сестра Лэнгтри давно уже бросила всякие попытки привести комнату в более или менее приличный вид и с фатальной невозмутимостью сносила бесконечные нападки старшей сестры по поводу ужасающего состояния комнаты капитана Паркинсона. К счастью, Нейл не утратил своей способности располагать к себе людей и, как он сам непочтительно выразился, в случае необходимости мог приручить даже такую старую ведьму, как старшая сестра.

Как подобает настоящему хозяину, Нейл предложил Мэтту самое удобное место на кровати, усадил его, а сам уселся на стул, предварительно смахнув с него разный мусор прямо на пол. На столе, на самом краю, красовались две бутылки «Джонни Уокера» с черной этикеткой, а рядом два маленьких стаканчика. Нейл срезал печать, аккуратно, не торопясь, откупорил одну из бутылок и наполнил каждый стаканчик до краев.

– Твое здоровье! – сказал он и одним глотком опустошил стакан.

– Поехали! – отозвался Мэтт и сделал то же самое.

Оба громко охнули, как два пловца, нырнувшие в неожиданно холодную воду.

– Ох и долго же я пребывал в трезвости, – заявил Нейл, поглядывая на Мэтта повлажневшими глазами. – Господи, как же эта штука прошибает, скажи?

– Божественная вещь, – отозвался Мэтт, снова выпивая.

Они помолчали немного, громко дыша и причмокивая.

– Послушай, по-моему, что-то произошло сегодня в палате. Иначе с чего Бен так разгорячился? – начал Нейл. – Ты случайно не знаешь?

– Да это все Льюс. Он очень похоже изобразил автоматную очередь, а потом начал измываться над Беном – напомнил, что тот расстреливал мирных жителей. Бедняга Бен разрыдался. Скотина Льюс! Он сказал мне, чтобы я убирался к черту, а затем сам куда-то свалил. По-моему, этот человек одержим дьяволом.

– А может, он и есть сам дьявол, – сказал Нейл.

– Во плоти и крови, это факт.