Трибьют Робертс Нора
Спок, сидевший у ног Форда, зарычал.
— Это будет недальновидно и грубо. Но дело ваше. Не думаю, что вы чего-нибудь этим добьетесь, но, чтобы обезопасить себя, я могу кое-что изменить. Рот побольше, нос немного длиннее. Сделаю ее рыжей — кстати, это неплохая идея. Чуть пошире скулы. Посмотрим, что получится.
Он взял карандаш и открыл чистую страницу. Силла смотрела, как он непринужденно и быстро делает набросок.
— Глаза я оставляю, — бормотал он, не отрываясь от работы. — У вас глаза убийцы. Изменим рот, капельку увеличим нижнюю губу, скулы в форме ромба, удлиним нос. Это приблизительно — но тоже великолепное лицо.
— Если вы рассчитываете уговорить меня…
— Но ваше мне нравится больше. Соглашайтесь, Силла. Кто откажется стать супергероем? Обещаю, Брид будет не более агрессивной, чем подруга Бэтмена.
Она не любила попадать в глупое положение, и она не нравилась сама себе, когда злилась.
— Уходите. Мне нужно работать.
— Я так понимаю, это отказ позировать.
— Понимайте, как хотите, но, если вы не уйдете, я возьму мой волшебный молот и стукну вас по голове.
Он улыбнулся и заметил, что ее руки непроизвольно сжались в кулаки.
— Вот это характер. Ладно, дайте мне знать, если передумаете, — сказал он, закрыл альбом и сунул его в сумку. — Пока, — добавил он и, заложив карандаш за ухо, в сопровождении Спока пошел по дорожке прочь от ее дома.
Она кипела от негодования. Физический труд помогал выпустить пар, но злость все равно никуда не девалась. Ей везет, ей чертовски везет — поселиться в самой глуши и встретить шумного, назойливого и бесцеремонного соседа, не уважающего границ частной жизни.
Ее границ. Ее частной жизни.
Единственное, чего она хотела, — делать то, что хочет, когда хочет и как хочет, и по большей части собственными руками. Она хотела здесь построить не только новый дом, но и новую жизнь. Жизнь на своих условиях.
Силла не обращала внимания на то, что от физического труда ломило все тело. Она даже считала это чем-то вроде почетного знака — как и мозоли.
И, черт побери, она не желала, чтобы каждый ее шаг, каждое ее движение зарисовывались этим художником.
— Богиня-воительница, — вполголоса бормотала она, очищая забившиеся и просевшие водостоки. — Сделай ее рыжей, нарисуй ей коллагеновые губы и огромные сиськи. Все так.
Она спустилась с раздвижной лестницы и, поскольку водостоки были последним пунктом в ее списке дел на этот день, растянулась прямо на земле.
Ей хотелось полежать и расслабиться в джакузи, а затем насладиться часовым сеансом массажа. А завершить эти удовольствия должны были пара бокалов вина и, возможно, секс с Орландо Блумом. После этого она, может быть, почувствует себя человеком.
Из всего списка в наличии было только вино, и ей пришлось с этим смириться.
Вздохнув, она поняла, что злость прошла. Мысли были чисты, тело истощено, и она поняла истинную причину своей реакции на рисунки Форда.
Десять лет терапии не прошли даром.
Застонав, она заставила себя встать. И пошла в дом за вином.
Под рычание Спока, терзавшего плюшевого медведя, Форд обводил последний лист. Окончательный вариант должен быть цветным, но его метод заключался в том, чтобы отодвинуть этот этап как можно ближе к завершению работы.
Он уже обвел границы листа и прорисовал предметы на заднем плане своей перьевой ручкой «108 Хант». Закончив со светлыми участками переднего плана, он отступил на шаг, прищурился, внимательно присмотрелся и одобрительно кивнул. В очередной раз Сыщик, сгорбившись, опустив глаза и наполовину отвернув лицо от зрителя, отступал в тень, скрывавшую его существование.
Бедняга.
Форд очистил перо, которым рисовал, и отложил его в сторону. Затем выбрал кисть, окунул ее в тушь и энергичными мазками начал закрашивать темные области карандашного рисунка. Обмакнув кисть в тушь несколько раз, он должен был мыть ее. Процесс требовал времени, терпения и твердой руки. На последнем, самом мрачном листе Форд планировал много черного — поэтому эти места он тушевал осторожно, прекрасно зная, что от чрезмерного количества туши лист может покоробиться.
Когда работу прервал стук во входную дверь внизу — Спок ответил на это яростным лаем, — он сделал то, что делал всегда, когда его прерывали. Выругался. Пробормотав затем несколько слов — короткое ритуальное заклинание. И, сполоснув кисть в воде, он пошел вниз открыть дверь.
Раздражение сменилось удивлением — на его веранде стояла Силла с бутылкой каберне в руке.
— Успокойся, Спок, — сказал он собаке, которая заливалась лаем у порога. — Не любите красное? — спросил он Силлу, открывая дверь.
— У меня нет штопора. — Увидев Силлу, Спок сделал пару радостных прыжков и с восторгом прижался к ее ногам. — И тебе привет.
— Он радуется, что вы не десант инопланетян.
— Я тоже.
— Ладно, входите, — ее ответ вызвал у Форда улыбку. — Я поищу штопор. — Он сделал несколько шагов по коридору, остановился и повернул назад. — Вы заберете штопор, или мне открыть бутылку, и мы выпьем ее вместе?
— Пожалуй, откройте.
— Тогда немного подождите. Мне нужно сначала вымыть кисть.
— Вы работаете. Тогда я просто возьму штопор.
— Работа может подождать. Кстати, который час?
Она отметила, что он не носит часы, и взглянула на свои.
— Около половины восьмого.
— Работа точно подождет, а вот кисть не может. Мыло, вода, штопор и бокалы — все это на кухне. — Он взял ее под руку — непринужденно, но достаточно твердо, чтобы повести туда, куда хотел.
— Мне нравится ваш дом.
— Мне тоже. — Он вел ее по широкому коридору с высокими потолками, обрамленными кремовым пояском над карнизом. — Я купил его почти таким же, какой он теперь. Предыдущие хозяева сделали хороший ремонт, и мне осталось только обставить его мебелью.
— Что вас в нем привлекло? Обычно для покупателя имеется одна или две наживки. Вот это, — добавила она, входя в огромную кухню, отделенную широкой гранитной стойкой от светлой гостиной, — как раз для меня.
— А для меня — вид со второго этажа и освещение там, наверху. Я работаю наверху, так что это было главным.
Он открыл буфет, взял штопор, и Силла поняла, что в его доме все лежит на своих местах. Отложив штопор, он шагнул к раковине, чтобы вымыть кисть.
Спок исполнил замысловатый танец с прыжками и помахиванием хвостом, а затем пулей вылетел в дверь.
— Куда это он?
— Когда я в кухне, в его мозгу срабатывает пищевой рефлекс. Вот что значит этот радостный танец.
— Правда?
— Да, он очень простой парень. Еда делает его счастливым. В прихожей у него есть автоматическая кормушка. В любом случае кухней я почти не пользуюсь — и столовой тоже, потому что не устраиваю обеды, а просто ем. Я тоже очень простой парень. Но я люблю просторные помещения. Присаживайтесь, — он тщательно промыл щетинки кисти, поставил ее в стакан и взялся за штопор.
Силла села за стойку, восхищенно разглядывая сдвоенную духовку из нержавеющей стали, шкафчики из вишневого дерева, плиту с шестью конфорками и грилем под сверкающим стальным колпаком вытяжки. А также его ягодицы — накопившаяся к концу дня усталость не сделала ее бесчувственной.
Из одного из шкафчиков с узорчатыми стеклянными дверцами Форд достал два бокала и налил вино. Один он протянул Силле, затем поднял свой и облокотился на стойку рядом с ней.
— Итак.
— Итак, — перебила его Силла. — Скорее всего, некоторое время нам придется жить через дорогу друг от друга. Так что лучше сразу все прояснить.
— Прояснить — это хорошо.
— Мне лестно, что меня представляют в образе мифической богини-воительницы, — начала она. — Необычно, но лестно. Может, мне это даже нравится — помесь Зены и Чудо-Женщины, в стиле двадцать первого века.
— Хорошо, причем недалеко от истины.
— Но мне не нравится, что вы наблюдали за мной и рисовали меня, когда я об этом не знала. Это меня не устраивает.
— Потому что вы рассматриваете это как вторжение в частную жизнь, а для меня это просто естественный процесс наблюдения.
Она сделала глоток.
— Всю жизнь люди смотрели на меня, фотографировали. Наблюдали за мной. Прогулка пешком, покупка туфель или мороженого — все это превращалось в фотосессию. Я не могла этого контролировать. Теперь я ушла из профессии, но я остаюсь внучкой Дженет Харди, и время от времени все повторяется.
— И вам это не нравится.
— Не просто не нравится. Это меня достало. И я не хочу привозить сюда этот душок Голливуда.
— Я могу удовлетвориться вторым лицом, но мне нужны ваши глаза.
Она сделала еще один глоток вина.
— В том-то и вся трудность. Я не хочу, чтобы вы использовали другое лицо. Я чувствую себя глупо, но мне нравится, что я стану прототипом героя комиксов. Никогда не думала, что услышу от себя такое признание.
Форд мысленно исполнил танец радости не хуже, чем у Спока.
— То есть дело не в результате, а в процессе? Хотите что-нибудь съесть? Лично я хочу, — он отвернулся, открыл другой шкафчик и достал пакет чипсов «Доритос».
— Это не настоящая еда.
— И в этом ее достоинство. Всю жизнь, — продолжал он, сунув руку в шуршащий пакет, — я наблюдал за людьми. И рисовал, рисовал — с тех самых пор, как научился держать в руке карандаш. Я наблюдал за их движениями, жестами, за строением их лиц. Как они несут свое тело. Для меня это необходимо, как дыхание. Я мог бы пообещать, что не стану наблюдать за вами, но в этом случае я солгал бы. Я могу пообещать, что буду показывать вам все рисунки, и постараюсь сдержать это обещание.
Она взяла пакет с чипсами — просто потому, что он стоял рядом.
— А что, если рисунки мне не понравятся?
— Понравятся, если у вас есть хоть капля вкуса — иначе дело плохо.
Задумавшись, она положила в рот пластинку чипсов. Его тон остается непринужденным, отметила она, но за ним скрывается непреклонность.
— Это жесткое условие.
— Меня вряд ли можно назвать гибким, когда речь идет о работе. В остальном со мной можно договориться.
— Я знала подобных людей. А что будет после эскизов?
— Сюжет. Рисунки — это только половина комикса. Но вам нужно… Берите свое вино. Идемте наверх.
Он взял кисть.
— Я растушевывал последний лист «Расплаты», когда вы постучали, — сказал он, ведя Силлу к лестнице.
— Это старинная лестница?
— Не знаю, — наморщив лоб, он посмотрел на ступени. — Может быть. А почему вы спросили?
— Превосходная работа. Перила, балясины, отделка. Кто-то заботился об этом доме. В отличие от моего.
— Теперь вы о нем заботитесь. И вы наняли Мэтта — мы с ним приятели — для столярной работы. Я знаю, что его приглашали в этот дом еще до того, как я его купил. И для меня Мэтт тоже кое-что сделал, — с этими словами Форд открыл дверь студии.
Силла увидела великолепный пол каштанового дерева, красивые высокие окна и широкий, блестящий цоколь.
— Какая чудесная комната!
— Главное — большая. Изначально это была хозяйская спальня, но мне не нужно столько места для сна.
Силла рассматривала несколько рабочих мест, организованных в комнате. Пять больших, чрезвычайно уродливых шкафов для хранения документов выстроились вдоль одной стены. Вторая стена была занята полками, на которых в идеальном порядке были сложены инструменты и рабочие принадлежности. Часть комнаты занимали фигурки героев комиксов. Она узнала некоторых и удивилась, почему Дарт Вейдер и Супермен выглядят такими дружелюбными.
Центр комнаты занимала огромная чертежная доска с листами, о которых, по всей видимости, говорил Форд. С одной стороны от чертежной доски тянулась конторка с разнообразными инструментами, карандашами, кистями, стопками бумаги. Вырванные или вырезанные из журналов фотографии и рисунки — люди, пейзажи, здания. На другом конце конторки стояли компьютер, принтер, сканер — и фигурка из сериала «Баффи — победительница вампиров».
Напротив, образуя широкую дугу, стояло зеркало в полный рост.
— Здесь так много всего.
— Все это для работы. Если хотите знать, то для каждого произведения я делаю тысячи эскизов, отбирая персонажей, по-разному одевая их, манипулируя задним и передним планом, меняя место действия, — и одновременно пишу сценарий, разбивая его на листы. Затем я составляю краткое описание — маленькие, простые эскизы, которые помогают понять, как лучше разделить пространство и как правильно скомпоновать фигуры. После этого я выполняю рисунки в карандаше. Потом обвожу тушью — так примерно выглядит весь процесс.
Она подошла к чертежной доске.
— Черное и белое, свет и тень. Но книга, которую вы мне подарили, выполнена в цвете.
— И эта будет цветной. Обычно я раскрашиваю и делаю надписи от руки — это забавно, — он прислонился бедром к одному концу U-образной конторки, — и отнимает много времени. Но если книгу переводят на другой язык, а мне приходилось с этим сталкиваться, то трудно изменять нарисованное от руки облачко с текстом, чтобы вместить туда перевод. Поэтому здесь я использую цифровые технологии. Сканирую обведенные листы и раскрашиваю их в «Фотошопе».
— Потрясающие рисунки, — искренне сказала Силла. — Практически все понятно даже без надписей. Сильные образы.
— Я жду, — после паузы произнес Форд.
— Чего? — она оглянулась на него через плечо.
— Когда вы спросите, почему я трачу свой талант на комиксы, вместо того чтобы делать серьезную карьеру в искусстве.
— Вам придется долго ждать. Я не считаю пустой тратой времени, когда человек делает то, что хочет и что у него превосходно получается.
— Я знал, что вы мне понравитесь.
— Плюс вы разговариваете с человеком, который восемь сезонов подряд был звездой комедии положений с получасовыми сериями. Не Ибсен,[7] конечно, но достаточно серьезно. Люди узнают меня в ваших рисунках. Теперь ко мне утратили интерес, но я похожа на бабушку — а к ней интерес не иссякнет. Она всегда будет привлекать внимание. И люди увидят связь.
— Это вас беспокоит?
— Сама не знаю.
— У вас есть пара дней на размышление. Или… — он потянулся, открыл выдвижной ящик и вытащил оттуда бумаги.
— Вы составили договор о передаче прав, — сказала Силла, взглянув на документ.
— Подумал, что вы либо согласитесь, либо нет. Если согласитесь, мы его подпишем.
Она отвернулась и подошла к окну. Опять светятся огоньки, подумала она. Маленькие бриллианты сверкают в темноте. Силла смотрела на них и на собаку, гоняющуюся за тенями на заднем дворе Форда. Она сделала еще один глоток вина и повернула голову, глядя на Форда через плечо.
— Я не буду позировать в нагруднике.
Улыбка сначала заиграла в его глазах, а затем появилась на губах.
— Я это переживу.
— И обнаженной тоже.
— Только для моей личной коллекции.
Она усмехнулась.
— У вас есть ручка?
— Несколько сотен, — он выбрал обычную шариковую ручку, пока она шла к нему через комнату.
— И еще одно условие. Мое личное мелкое требование. Я хочу, чтобы она была гораздо круче подруги Бэтмена.
— Гарантирую.
Силла подписала три экземпляра договора, и Форд протянул ей один.
— В ваш архив. А как насчет того, чтобы выпить еще по бокалу вина, заказать пиццу и отпраздновать сделку?
Она сдержала себя. Это не он пришел к ней в дом, а она к нему. Но легкое волнение, нахлынувшее на нее, предупреждало, что нужно соблюдать дистанцию.
— Нет, спасибо. У вас есть работа, и у меня тоже.
— Вечер только начался, — он вышел из комнаты вместе с ней. — Завтра будет долгий день.
— Вечер начался уже давно, а завтрашнего дня всегда не хватает. Кроме того, мне нужно дополнительное время, чтобы помечтать о джакузи.
— У меня есть джакузи.
Спускаясь по ступенькам, она обернулась на него.
— Вряд ли у вас имеется массажист.
— Нет, но у меня отличные руки.
— Не сомневаюсь. Знаете, если бы вы были Орландо Блумом, я бы подумала, что это знак свыше, и через девяносто минут уже спала бы у вас на плече. Но поскольку вы не он… — она сама открыла входную дверь. — Я желаю вам спокойной ночи.
Нахмурившись, он смотрел, как она идет по дорожке.
— Орландо Блум? — спросил он вслед.
Не останавливаясь, она подняла руку, как будто отмахивалась от него.
Глава 4
Это были два удачных дня. Она договорилась с водопроводчиком, электриком, столяром, а также получила три первые сметы на замену окон. Но она считала, что ее самая большая удача — это знакомство с маленьким старичком по имени Добби и его энергичным внуком Джеком, которые должны спасти и восстановить оригинальную штукатурку на стенах.
— Старик Макгоуэн нанимал моего отца, чтобы штукатурить эти самые стены в 1922 году, — сказал Добби Силле, стоя на своих коротких кривых ногах в центре гостиной деревенского дома. — Мне было около шести лет, и я приходил сюда и помогал замешивать штукатурку. Никогда раньше не видел такого большого дома.
— Хорошая работа.
— Он гордился своей профессией и учил меня тому же. Миз[8] Харди наняла меня, чтобы кое-что подправить и оштукатурить заново в тех местах, где она делала перепланировку. Это было, кажется, лет тридцать пять назад.
Лицо Добби напоминало Силле тонкую коричневую бумагу, которую сначала скомкали, а затем небрежно расправили. Когда он улыбался, его морщины становились глубже.
— Никогда не встречал такой женщины, как она. Ангел. Такая добрая и никогда не важничала, как все кинозвезды. Подписала мне одну свою пластинку, когда я набрался смелости и попросил. Моя жена после этого не позволяла крутить ее. Повесила в рамке на стену и купила новую, чтобы слушать. Она до сих пор висит в гостиной.
— Я рада, что нашла вас, чтобы сохранить традицию.
— Думаю, не так уж это было трудно. В дни миз Харди многие люди, даже с ее доходами, пользовались гипсокартоном, — его карие глаза остановились на Силле. — Большинство и сейчас это делают, вместо того чтобы сохранять то, что было.
— Я не могу сохранить все, мистер Добби. Что-то нужно изменить, а что-то просто выбросить. Но я намерена сохранить все, что возможно, — она провела пальцем по длинной трещине на стене гостиной. — Мне кажется, этот дом заслужил такое уважение с моей стороны.
— Уважение, — кивнул он, явно довольный. — Подходящий способ взглянуть на это дело. Хорошо, что хозяин здесь опять Макгоуэн, да еще потомок миз Харди. Мы с внуком постараемся для вас.
— Не сомневаюсь.
Они скрепили договор рукопожатием, и она подумала, что на этом же самом месте его отец пожимал руку ее прадеду. И здесь же Дженет Харди подписала альбом, который оказался в рамке на стене.
Затем Силла уехала на встречу с местным краснодеревщиком. Уважение уважением, но от старых металлических шкафчиков на кухне следовало избавиться. Она собиралась почистить их, покрасить заново и использовать в помещении, сочетающем функции прихожей и прачечной.
Вернувшись домой, на досках, временно сложенных перед входной дверью, она обнаружила открытую бутылку каберне с декоративной пробкой в виде головы инопланетянина, светящейся в темноте, и штопор.
Под бутылкой лежала записка:
Простите, что не принес все это вам раньше, но Спок, привязанный к моему письменному столу, недавно убежал, а вас не оказалось дома. Можно эгоистично выпить все это самой, а можно в один из ближайших вечеров пригласить умирающего от жажды соседа.
Форд.
Развеселившись, Силла решила, что так и поступит — в один из ближайших вечеров. Оглянувшись, она вдруг почувствовала легкое разочарование, не увидев его на своем крыльце — то есть веранде, поправила себя она. И это разочарование еще раз напомнило ей, что нужно соблюдать осторожность, распивая бутылку вина с пижонами, живущими через дорогу.
Размышляя о Форде, Силла вспомнила его студию — просторную и светлую. Было бы здорово иметь такой же большой и светлый кабинет. Если она осуществит свои далекоидущие планы и начнет заниматься реконструкцией, переделкой и ремонтом домов, то ей понадобится красивый и удобный домашний офис.
Спальня на втором этаже, которую она собиралась переделать под кабинет, прекрасно подойдет для этой цели. Но, ставя вино на старый кухонный стол (внесенный в завтрашний список для мытья и разборки), она подумала, что проектируемый кабинет мал, тесен и не очень удобен.
Можно снести стену между второй и третьей спальней, подумала она. Но такого света и такого вида, который она нарисовала в своем воображении, все равно не получится.
Силла бродила по второму этажу, составляла планы, прикидывала, размышляла. Ей не хотелось, чтобы кабинет находился на жилом этаже дома. Она не хотела жить на работе, если можно так выразиться. Ах, если бы она не видела изумительную студию Форда, переделанная в кабинет спальня ее вполне бы устроила.
С другой стороны, если ее бизнес наберет обороты, она сможет пристроить крытую галерею с южной стороны, и…
— Постой-ка, — сказала Силла сама себе.
Она быстро поднялась по ступенькам и пошла по коридору к двери на чердак. Дверь сердито заскрипела, протестуя, но Силла щелкнула выключателем, и голая лампочка осветила узкую лестницу.
Взглянув на пыльные ступени, Силла вернулась за блокнотом и фонарем — на всякий случай.
Убрать чердак. Установить новые плафоны.
Она вновь поднялась наверх и зажгла лампочку.
— Так. Интересно.
Перед ней было длинное и широкое помещение под крышей, все в пыли и паутине. Многообещающее, подумала она. Чердак стоял последним в списке мест, нуждающихся в уборке и ремонте, но в голове у нее уже «зажглась лампочка» — одновременно с той, что висела над головой.
Чердак был огромным, с открытыми стропилами на потолке, достаточно высоким, чтобы здесь можно было стоять во весь рост, и скошенным по бокам. В обоих концах чердака имелось по маленькому окошку, но их можно увеличить. Нужно увеличить.
Коробки, сундуки, обшарпанный комод, старая мебель, ветхие торшеры с пожелтевшими абажурами — все это было покрыто пылью. Призраки прошлого. Книги — наверное, полные жучков — и старые пластинки, скорее всего, покоробившиеся за десятилетия летней жары, заполняли древний книжный шкаф с открытыми дверцами.
Силла вспомнила, что уже заходила сюда — посмотрела, поморщилась и решила отложить чердак «на потом».
Теперь все изменилось.
Разобрать хлам, думала она, торопливо делая пометки в блокноте. Выбросить мусор. Все вымыть. Отремонтировать перила и ступени лестницы. Расширить проемы для окон. Сделать вход снаружи — а это значит, что нужна внешняя лестница и, возможно, двери в стиле атриума. Очистить и заново выкрасить стропила. Проводка, отопление. И трубы тоже, потому что здесь достаточно места для сидячей ванны. Может быть, сделать окна, выходящие на крышу?
Черт возьми. Она увеличила бюджет на целую «тонну».
Но разве это не здорово?
Усевшись по-турецки на пыльном полу, она целый час с удовольствием перебирала разнообразные возможности и идеи.
Интересно, какие из сложенных на чердаке вещей принадлежали ее прадеду? Неужели он сам или его дочь или сын пользовались этим старым белым тазиком и кувшином для умывания? Или качали плачущего младенца в этой потрескавшейся колыбели?
Кто читал эти книги, слушал эту музыку и складывал коробки, в одной из которых она нашла спутанную елочную гирлянду, старомодную, с пузатыми разноцветными лампочками.
Выбросить, подарить или сохранить, размышляла она. Нужно рассортировать вещи. В других коробках обнаружились еще елочные украшения и обрезки ткани, которые, наверное, кто-то хранил в надежде что-нибудь из них сшить. Она нашла три старых тостера с испорченными шнурами — вероятно, это постарались мыши, — разбитые фарфоровые светильники, треснутые чайные чашки. Чего только не хранят люди.
Обнаружив четыре мышеловки, к счастью, пустые, Силла поняла, что здесь есть мыши. Движимая любопытством — все равно она уже порядком испачкалась, — она присела на корточки и вытащила из ниши несколько книг. Некоторые еще можно спасти, подумала она.
Интересно, кто читал Зейна Грея? Кто наслаждался текстами Фрэнка Йерби и Мэри Стюарт? Силла сложила книги в стопку и стала вытаскивать другие. Стейнбек и Эдгар Райс Берроуз, Дэшил Хэммет и Лаура Инголлс Уайлдер.
Она потянула экземпляр «Великого Гэтсби» и почувствовала, как ее пальцы проваливаются сквозь обложку. Опасаясь, что страницы просто сгнили, она осторожно вытащила и раскрыла книгу. Внутри в обрамлении неровных краев вырезанных страниц лежала стопка писем, перевязанная выцветшей красной ленточкой.
— Труди Гамильтон, — прочла Силла. — Вот те на!
Она села на пол, положив раскрытую книгу на колени и прижав кончики пальцев к губам. Письма к ее бабушке, отправленные на имя, которым она не пользовалась с самого детства.
Адрес отправителя был указан на верхнем конверте — абонентский ящик на почте в Малибу. А почтовый штемпель…
Силла осторожно подняла стопку конвертов и повернула ее к свету.
«Фронт-Роял, Виргиния, январь, 1972». За полтора года до ее смерти, подумала Силла.
Любовные письма. А что еще это может быть — перевязанные ленточкой и спрятанные в тайник? Секрет женщины, постоянно находившейся под микроскопом славы и спрятавшей их, прежде чем трагически уйти из жизни в расцвете лет, подобно Гэтсби.
Я становлюсь чересчур романтичной, сказала себе Силла. Может, это просто болтовня старой подруги или дальней родственницы.
Но в душе она не сомневалась — это были любовные письма. Положив их на место, Силла закрыла книгу и отнесла ее вниз.
Сначала она приняла душ, не осмеливаясь взять в руки найденное сокровище, пока не смоет с себя грязь чердака.
Чистая, одетая во фланелевые брюки и фуфайку, с заколотыми на затылке волосами, она налила себе стакан вина, принесенного Фордом. Она потягивала вино и смотрела на книгу.
Письма теперь принадлежат ей, в этом Силла не сомневалась. Конечно, ее мать будет возражать — мягко говоря. Она будет плакать, говоря о своей утрате и своем праве на все, что принадлежало Дженет. А потом продаст письма на аукционе, как уже много раз продавала вещи Дженет.
Ради следующих поколений, будет утверждать Дилли. Ради зрителей, которые обожали ее. Но все это вранье, думала Силла. Она сделает это ради денег, ради отраженного света славы, ради разворота в журнале «Пипл» с фотографиями Дилли, на которых она держит пачку писем, а ее глаза затуманены слезами, и с вставками, изображающими ее и Дженет.
Но она сама верит в собственную ложь, сказала себе Силла. Это один из ее талантов, как и умение в нужный момент вызывать у себя слезы на глазах.
Что с этими письмами произойдет потом? Они вновь будут спрятаны, вернувшись к отправителю? Или их повесят в гостиной, как подписанную пластинку?
— Сначала их нужно прочесть.
Силла вздохнула, поставила вино, затем подтащила табуретку к кухонному столу. Очень осторожно она развязала выцветшую ленточку и вытащила письмо из верхнего конверта. Бумага шелестела, как сухой осенний лист. Две страницы, исписанные четким почерком.
Любимая!
Мое сердце бьется чаще от осознания того, что я имею право так тебя называть. Любимая моя. Что я такого сделал в жизни, что заслужил этот бесценный дар? Каждую ночь ты мне снишься — звук твоего голоса, аромат твоей кожи, вкус твоих губ. Я весь дрожу, вспоминая, какое это неземное наслаждение — любить тебя.
И каждое утро я просыпаюсь в страхе, что это только сон. Может быть, это игра воображения — как мы сидели у огня той холодной звездной ночью и разговаривали, как никогда не разговаривали прежде?
Только друзья — другого я и представить себе не мог, и другого я не хотел. Как такая женщина могла захотеть кого-то вроде меня? Неужели это произошло? Неужели ты оказалась в моих объятиях? Неужели твои губы искали мои? Неужели мы бросились друг к другу, как безумные, под потрескивание дров и музыку? Может, это был сон, любимая? Если да, то я хотел бы вечно жить во сне.
Теперь, когда мы так далеко друг от друга, мое тело томится по тебе. Я тоскую по твоему голосу, но не тому, который доносится из радиоприемника или проигрывателя. Я тоскую по твоему лицу, но не на фотографиях или на экране. Я тоскую по тебе настоящей. Прекрасной, пылкой, живой женщине, которую держал в объятиях в ту ночь — и в другие ночи, которые нам удалось украсть.
Приезжай скорее, любимая. Возвращайся ко мне и к нашему тайному миру, в котором есть только ты и я. Я посылаю тебе всю свою любовь, всю страсть в этом новом году.
Читать бесплатно другие книги:
