Очищение смертью Робертс Нора

Двое бравых патрульных шагнули вперед.

Ева вскинула палец, делая им знак подождать, а сама перевела взгляд на седеющего мужчину в темном костюме. «Коп – он всегда коп», – подумала она.

– Вы телохранитель?

– Так точно. Клайд Аткинс.

– Служили в полиции?

– Тридцать лет. В Атланте.

– Звание?

– Детектив-сержант, когда я сдал дела.

Значит, взгляд наметан.

– Изложите в сжатом виде, что тут произошло, если вы не против.

– Нет, я не против. Джимми-Джей был на сцене, уже вел к середине.

– К середине?

– Ну, это условно, но Джимми-Джей обычно проповедует примерно с час после вступительного гимна, потом квартет возвращается на сцену, а Джимми-Джей уходит за кулисы менять рубашку, потому что первая промокает насквозь от пота. Потом, после перерыва, он возвращается и снова зажигает. Ему оставалось минут десять до перерыва, когда его схватило. – Лицо Аткинса заметно напряглось. – Он выпил воды и рухнул.

– Из одной из этих бутылок на столе?

– Из той, что еще открыта. Он выпил, поставил бутылку, произнес еще пару слов… Потом закашлялся, задохнулся, схватился за воротник, за галстук и рухнул. Его жена – Джолин – выбежала из-за кулис. Я не успел даже… Она выбежала, глянула ему в лицо – и хлоп в обморок. Я оцепил место, как только смог, но несколько минут тут было настоящее столпотворение. – Аткинс взглянул на тело и отвернулся. – Кое-кто из публики полез на сцену, нам пришлось постараться, чтобы их удержать. Другие побежали к выходам, многие женщины в обморок попадали.

– Столпотворение, – задумчиво повторила Ева.

– Точно. По правде говоря, никто толком не понимал, что случилось. А их дочери – Джимми-Джея и Джолин – прибежали, хватались за свою мамочку, за своего папочку. Одна из них, по-моему, это была Джози, пыталась его оживить, искусственное дыхание делала изо рта в рот, пока я ее не остановил.

– Хорошо. Бутылки с водой кто-нибудь трогал? Двигал?

– Нет, мэм, уж об этом я позаботился. Охранникам пришлось изрядно попотеть, чтобы унять толпу и обслугу за сценой, но здесь я быстро все оцепил.

– Спасибо, мистер Аткинс. Можете немного подождать? Вы мне еще понадобитесь.

– Конечно, я подожду. – Он снова взглянул вниз, на простертое тело. – Сегодня ужасный вечер. Я буду ждать, сколько потребуется.

Вынув из набора баллончик с изолирующим составом, Ева обработала руки и ноги. Потом она подошла к блестящему белому столу, взяла открытую бутылку воды и принюхалась.

Она нахмурилась и снова принюхалась.

– Там что-то есть, кроме воды. Не могу понять, что это, но что-то там есть.

– Разреши? – Рорк подошел к ней.

Пожав плечами, Ева протянула ему бутылку. Он наклонился.

– Я думаю, это водка.

– Водка? – Ева оглянулась на Клайда Аткинса и по его глазам увидела, что Рорк угадал верно. – Вы это подтверждаете?

– Да, лейтенант. Джимми-Джей любил зарядить воду в бутылке порцией водки. Говорил, что это помогает ему вести проповедь без сбоев. Она был хорошим человеком, лейтенант, настоящим проповедником слова Божьего, и мне бы не хотелось, чтобы эта история выплыла и замарала его имя.

– Если эта история не имеет отношения к его смерти, она не выплывет. Кто заправлял водкой бутылки с водой?

– Обычно одна из девочек. Его дочек. Или я, если они заняты. Или Билли, его менеджер.

– Значит, вот почему крышки свинчены со всех этих бутылок. А где водочная бутылка?

– Стоит в его гардеробной. Один из ваших людей опечатал гардеробную со всем содержимым.

Ева вернулась к телу, присела. На щеках яркий румянец, глаза воспалены. Глубокие свежие царапины на шее – он разодрал себе горло, пытаясь хлебнуть воздуха. Наклонившись ближе к его лицу, Ева различила запах водки и пота. И – да, – слабый запах горького миндаля.

Открывая полевой набор, Ева увидела Пибоди и ее тощего светловолосого дружка. Они пробирались к сцене.

– Я не вызывала электронщиков.

– Мы были в ресторане вместе с Каллендар и ее красавчиком, – объяснила Пибоди. – Это тот самый Джимми-Джей, да?

– Похоже на то. Возьми отпечатки для подтверждения, получи время смерти для протокола.

Ева окинула критическим взглядом Макнаба. На нем была трикотажная малиновая футболка с изображением оранжево-красной звезды на груди. Его ноги тонули в ослепительно-зеленых кроссовках под цвет ослепительно-зеленому поясу, без которого обжигающе-оранжевые брюки грозили соскользнуть с его тощих бедер.

Несмотря на супермодный прикид и с полдюжины цветных колечек, оттягивающих мочку его левого уха, Макнаб был хорошим полицейским. И раз уж он был здесь, Ева решила его использовать.

– Есть камера, детектив?

– Я без нее из дому ни ногой.

– Мистер Аткинс, я хотела бы, чтобы вы сели где-нибудь там… – Ева повела рукой в сторону зала. – И дайте показания детективу Макнабу. Спасибо вам за помощь. – Она повернулась к полицейским, первыми прибывшим на место. – Офицер, где жена убитого?

– В своей гардеробной, лейтенант. Я вас провожу.

– Через минуту. Пибоди, когда закончишь, проследи, чтобы тело упаковали, отвезли в морг и направили Моррису. Мне нужно срочно установить причину смерти. Закрой открытую бутылку, запакуй отдельно от остальных. Все бутылки отправь в лабораторию. Пометь, что это срочно. У жертвы три дочери, все они здесь. Возьми их на себя. Я допрошу жену и менеджера. Макнаб пусть возьмет охранников.

– Есть.

Ева повернулась к Рорку.

– Хочешь вернуться домой?

– Это с какой стати?

– Тогда найди себе тихое место и устройся поудобнее. Покопайся в прошлом убитого. – Она предложила ему свой портативный компьютер. – Я уже начала тут поиск.

– Я воспользуюсь своим.

– Говорю же, я поиск начала на моем.

Он вздохнул, взял у нее компьютер, нажал на пару клавиш.

– Теперь он и на моем тоже есть. Хочешь, чтоб я нашел что-нибудь конкретное?

– Было бы здорово, если б ты обнаружил, что Джимми-Джей Дженкинс как-то связан с человеком по имени Лино из испанского Гарлема. Но если нет… – Ева окинула взглядом огромную арену крытого стадиона. – Бог – мощный бизнес, верно?

– Библейских масштабов.

– Ха. Найди мне, сколько стоил Джимми-Джей и кто что получит. Спасибо. Офицер?

Они вышли со сцены за кулисы.

– Где гардеробная убитого? – спросила Ева.

– С другой стороны. – Патрульный показал пальцем. – У его хозяйки началась истерика, ее пришлось унести со сцены, вызвать к ней медиков. Сейчас с ней офицер-женщина. Врач дал ей легкое успокоительное, но… – Он замолк. Дальнейших разъяснений не требовалось: рыдания и вопли разносились по всему коридору, эхом отражаясь от стен. – Не помогло, – добавил патрульный.

– Похоже, что так. – Ева подошла к двери, из-за которой доносились рыдания, и нажала на ручку.

Открыв дверь, она чуть было не отшатнулась. Дело было не только в воплях – на нее обрушилось целое розовое море. Как будто взорвался грузовик клубничной карамели. Ева даже ощутила фантомную зубную боль.

Сама хозяйка гардеробной, наряженная в розовое платье с целой горой оборок на юбке, полулежала в кресле, и юбка стояла торчком, шевелясь как живая. Ослепительно-золотые волосы Джолин растрепались и вздымались в полном беспорядке вокруг лица, по которому черными, красными, розовыми и голубыми потеками ползли несколько фунтов косметики.

Сначала Еве показалось, что Джолин, обезумев от горя, рвала на себе волосы, но потом она догадалась, что пряди золотистых волос, разбросанные по полу, это все накладки и шиньон.

Женщина-офицер, стоявшая на дверях, бросила на Еву красноречивый взгляд, сумев вложить в него усталость, циничную усмешку и облегчение.

– Лейтенант? Офицер Макклинток. Я дежурю при миссис Дженкинс.

«Умоляю, – говорили при этом ее глаза, – снимите меня с дежурства».

– Возьмите перерыв, офицер. А я пока поговорю с миссис Дженкинс.

– Слушаюсь. – Офицер Макклинток двинулась к двери. На пороге она шепнула: – Удачи.

– Миссис Дженкинс, – начала Ева.

В ответ Джолин издала новый душераздирающий вопль и закрыла лицо рукой, согнутой в локте. Похоже, она проделала это уже не в первый раз: весь рукав был покрыт разводами косметики.

– Я лейтенант Даллас, – представилась Ева, заглушая крики и рыдания. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело, и глубоко сочувствую вам в вашей скорби, но…

– Где мой Джимми-Джей? Где мой муж? Где мои дети? Где наши девочки?

– Вы должны это прекратить. – Ева подошла, наклонилась и схватила Джолин за трясущееся от рыданий плечо. – Вы должны немедленно это прекратить, а иначе я уйду. Если хотите, чтобы я вам помогла, помогла вашей семье, вы это прекратите. Сию же минуту.

– Чем вы можете помочь? Мой муж мертв. Теперь только Бог может ему помочь. – Голос Джолин, пронзительно-истеричный, гнусавый от слез и южного акцента, резал слух Евы точно пилой. – Ну почему, почему Господь отнял его у меня? Мне не хватает веры это понять. У меня нет сил жить!

– Прекрасно. Сидите здесь и упивайтесь своим горем.

Ева отвернулась и двинулась к двери. Она была уже на полпути, когда Джолин закричала:

– Погодите! Погодите! Не оставляйте меня одну. Мой муж, мой спутник по жизни и церкви Вечного света, отнят у меня. Сжальтесь надо мной!

– Жалости у меня сколько угодно, но, кроме того, у меня есть работа. Хотите, чтобы я узнала, кто, как и почему отнял его у вас?

Джолин закрыла лицо руками, размазывая краску по лицу.

– Сделайте так, чтобы этого не было.

– Этого я не могу, – вздохнула Ева. – Хотите помочь мне найти того, кто это сделал?

– Только Бог дарует жизнь, только Он может ее отнять.

– Скажите это людям, убитым другими людьми. Их убивают каждую неделю. Вы можете верить во что угодно, миссис Дженкинс, но не Бог насыпал яду в бутылку воды.

– Яду? Яду! – Джолин одной рукой схватилась за сердце, а другую вскинула вверх.

– Нам нужно подтверждение судмедэксперта, но я и сейчас убеждена, что ваш муж был отравлен, – упрямо продолжала Ева. – Хотите, чтоб я узнала, кто это сделал, или предпочитаете рыдать и молиться?

– Не богохульствуйте в такой-то час! – Содрогаясь всем телом, Джолин закрыла глаза. – Да, я хочу, чтобы вы узнали. Если кто-то отравил моего Джимми, я хочу знать, кто это сделал. Вы христианка, мисс?

– Лейтенант. Я полицейский, и это важнее всего. А теперь расскажите, что случилось. Что вы видели?

Икая и давясь слезами, Джолин фактически повторила то, что уже рассказал Еве Аткинс.

– Я выбежала на сцену. Я подумала: «О, милосердный Иисус, помоги моему Джимми». Но я увидела… когда взглянула на него, я увидела… Его глаза… Он меня не видел, его глаза смотрели прямо на меня, но он меня не видел, и на шее у него была кровь. Говорят, я в обморок упала, но я не помню. Помню, мне стало нехорошо, голова закружилась, кто-то пытался меня поднять, а я… наверное, у меня в голове помутилось. Они… кто-то из полицейских и Билли, как мне кажется, привели меня сюда и кто-то пришел и дал мне что-то, чтоб я успокоилась. Но это не помогло. Да и не могло помочь.

– У вашего мужа были враги?

– У любого влиятельного человека есть враги. А такой человек, как мой Джимми-Джей… Он несет слово Божье. Не все хотят его слышать. У него есть телохранитель, у него есть Клайд.

– Можете припомнить особенно ярых врагов?

– Я не знаю. Не знаю.

– Человек в его положении наживает большое состояние.

– Он построил церковь и служит ей. Он отдает больше, гораздо больше, чем собирает для себя. Но вы правы, – сухо добавила Джолин, – мы живем в достатке.

– Что теперь станется с церковью и с ее активами?

– Я… я… – Джолин прижала пальцы к задрожавшим губам. – Он принял меры, чтобы церковь не умерла вместе с ним, чтобы она продолжала работать. Чтобы я ни в чем не нуждалась, если Господь призовет его первым, и наши дети, и наши внуки. Я всех деталей не знаю. Стараюсь об этом не думать.

– Кто сегодня ставил для него воду на сцене?

– Одна из девочек, я думаю. – Вспухшие от плача глаза Джолин закрылись, и Ева предположила, что успокоительное наконец-то подействовало, пробилось сквозь истерику. – Или Билли. А может, Клайд.

– Вам известно, что ваш муж постоянно сдабривал эту воду водкой?

Заплаканные глаза открылись. Джолин тяжело и прерывисто вздохнула, покачала головой.

– Ох, Джимми-Джей! Он знал, что я этого не одобряю. Бокал вина время от времени – это нормально. Но разве Господь наш и Спаситель пил водку на Тайной Вечере? Разве Он превратил воду в водку в Кане Галилейской?

– Полагаю, ответ «нет».

Джолин улыбнулась.

– Он к ней пристрастился, мой Джимми. Много не пил, этого я бы не потерпела. Но я не знала, что он до сих пор подговаривает девочек сдабривать водкой ту воду, что пьет на сцене. Но это же маленькая слабость, не правда ли? Это пустяк. – Джолин расправила пышные оборки своей юбки, а на глазах у нее опять выступили слезы. – Теперь жалею, что я его за это ругала.

– Как насчет других его слабостей?

– Он обожал своих дочек, своих внуков. Баловал их до невозможности. И меня. – Джолин снова вздохнула, язык у нее стал слегка заплетаться под действием успокоительного. – Меня он тоже баловал, и я не протестовала. Дети, он обожал детей. Вот почему он построил школу в родных местах. Он верил в то, что надо насыщать детский ум, тело, душу, воображение. Офицер… простите, я опять забыла.

– Лейтенант Даллас.

– Лейтенант Даллас. Мой муж был хорошим человеком. Он не был идеален, но он был хорошим человеком. Может быть, даже великим. Он был любящим мужем и отцом, пастырем, преданным своей пастве. Каждый день он служил Богу. Прошу вас, я хочу видеть своих детей. Мне нужны мои дочери. Можно мне увидеть дочерей?

– Я узнаю.

Оказалось, что старшая дочь уже дала показания под запись, и Ева разрешила ей прийти к матери. Сама она пошла допрашивать менеджера.

Билли Крокер сидел в гардеробной поменьше на правой стороне от сцены, которую Ева мысленно уже называла «стороной Джимми-Джея». У него тоже были красные, воспаленные от слез глаза, а лицо посерело.

– Он действительно умер?

– Да, он умер. – На этот раз Ева решила построить допрос иначе. – Когда вы в последний раз говорили с мистером Дженкинсом?

– За несколько минут до того, как он вышел на сцену. Я пошел в его гардеробную и предупредил, что у него осталось пять минут до выхода.

– О чем еще вы говорили?

– Я ему сказал, что у нас аншлаг, все билеты проданы. Ему нравилось такое слышать, его это подбадривало. Чем больше душ он мог спасти, тем лучше. Так он говорил.

– Он был один в гардеробной?

– Да. Он всегда брал себе последние полчаса – двадцать минут, если времени не хватало, – перед выходом на сцену, чтобы побыть одному.

– Давно вы на него работаете?

Билли судорожно перевел дух.

– Двадцать три года.

– И какие у вас отношения?

– Я его менеджер… был его менеджером и другом. Он был моим духовным наставником. Мы все – одна семья. – У Билли задрожали губы, он смахнул слезы. – Для Джимми-Джея все были как родные.

– Почему гардеробная его жены расположена по другую сторону от сцены?

– Из практических соображений. Они выходят на сцену с разных сторон, встречаются в центре сцены. Такова традиция. Джолин, о Боже милостивый, бедная Джолин!

– Какие у них были отношения?

– Они были преданы друг другу. Абсолютно преданы. Они обожали друг друга.

– И ни один из них не забредал на соседние пастбища?

Билли взглянул вниз, на свои руки.

– Нехорошо так говорить.

– А что, если я копну поглубже, Билли, и обнаружу, что вы с Джолин нарушили пару заповедей?

Он вскинул голову.

– Ничего вы не обнаружите. Джолин никогда, ни за что на свете не изменила бы Джимми-Джею. Она не смогла бы его предать. Никоим образом. Она настоящая леди и набожная христианка.

– Кто заправлял воду водкой для Джимми-Джея, когда он был на сцене?

Билли тяжело вздохнул.

– Сегодня об этом позаботилась Джози. Не надо это оглашать и позорить Джолин. Это пустяк. Это ничего не значит.

– Церковь – это большой бизнес. Очень много денег. Кто что унаследует?

– Это очень сложно, лейтенант.

– А вы упростите.

– Церковные активы остаются церковными активами. Некоторыми из них пользуется семья Дженкинсов. Например, самолет для рабочих поездок. Резиденции его дочерей тоже используются для церковных дел. И еще несколько экипажей и другие активы. Джимми-Джей и Джолин скопили за тридцать пять лет упорного труда значительное состояние. Оно принадлежит им безраздельно, это их собственные деньги. Я знаю – он со мной советовался, – знаю, что Джимми-Джей оставил распоряжение… если он уйдет к Богу, чтобы Джолин ни в чем не нуждалась. И чтобы церковь продолжала работать. Это было дело его жизни.

– А вам он что-нибудь оставил, Билли?

– Да. Я унаследую кое-что из его личных вещей, один миллион долларов и обязанность управлять церковью так, как он хотел.

– С кем он изменял Джолин?

– Я не удостою вас ответом.

«Тут что-то есть», – решила Ева.

– Если вы таким образом пытаетесь его защитить, может оказаться, что вы защищаете его убийцу.

– Джимми-Джей не нуждается в моей защите. Он сейчас в руках Божьих.

– Рано или поздно его убийца окажется в моих руках. – Ева встала. – Где вы остановились в Нью-Йорке?

– В отеле «У Марка». Семье предоставил свой дом один из прихожан. Особняк на Парк-авеню. Все остальные остановились в отеле «У Марка».

– Можете вернуться туда, но не уезжайте из города.

– Никто из нас не уедет, пока мы не сможем забрать домой бренные останки Джимми-Джея.

Ева нашла Пибоди и вытащила ее из еще одной гардеробной.

– Это место напоминает чертов лабиринт. Доложи обстановку.

– Закончила с двумя дочерьми, сейчас опрашиваю третью. По-моему, они в шоке, все зовут свою мамочку. Две старшие сейчас с ней. Беспокоятся за своих детей. Дети сейчас с няней. Няня ездит с ними повсюду. Самая младшая из трех примерно на шестом месяце беременности.

– О черт!

– Ничего, она держится, – успокоила Еву Пибоди.

– Которая из них Джози?

– Вот с ней я сейчас и работаю. Джеки, Джейми и Джози. – Пибоди нахмурилась. – Почему их всех зовут на букву «джей»? Тут что-то такое есть?

– Кто знает? – пожала плечами Ева. – Мне надо поговорить с этой «джей». Задать пару вопросов.

– Ладно. Слушай, я сказала Макнабу, чтоб взял на себя мужей. Он уже покончил с охранниками.

– Прекрасно. Значит, у нас есть шанс выбраться отсюда до наступления утра.

С этими словами Ева вошла в гардеробную.

Сидевшая внутри женщина была в белом. Ее волосы, светлее, чем у матери, были распущены по плечам. То ли она не пользовалась косметикой так же щедро, как ее мать, то ли успела все смыть. Лицо у нее было бледное, голубые глаза покраснели от слез.

После карамельно-розовой комнаты Джолин глаз Евы буквально отдыхал на красном с золотом убранстве этой гардеробной. На ярко освещенном столике под зеркалом стояла целая армия флаконов с косметикой, щеточек и кисточек, фотографий в рамках.

На одной из фотографий покойный Джимми-Джей Дженкинс держал на руках пухлого младенца.

– Джози.

– Да.

– Я лейтенант Даллас. Сочувствую вашей утрате.

– Я пытаюсь внушить себе, что он сейчас с Богом. Но я хочу, чтобы он был со мной. – Джози говорила и медленными кругами массировала свой внушительный живот. – Я как раз вспоминала, как мы весь день были заняты, готовились к сегодняшнему вечеру. У меня не было времени с ним пообщаться. Весь день, особенно после обеда, я была занята и думала: «Надо поговорить с папочкой, надо рассказать ему, что Джилли – это моя малышка – написала свое имя печатными буквами и все буквы у нее вышли правильно». Но я так ему и не сказала, случая не было. А теперь и не будет.

– Джози, это вы поставили на сцену бутылки с водой?

– Да. Семь бутылок. Три на каждую половину проповеди, седьмая – запасная. Обычно он выпивал только шесть, но мы всегда выставляли седьмую, просто на всякий случай. На столе за «пожаркой».

– За «пожаркой»?

– За пожарным занавесом. Понимаете, сначала поет квартет, он открывает вечер. Потом, когда мама с папой выходят на сцену, поднимают занавес. Стол стоит там, за занавесом.

– Когда вы выставили бутылки?

– Э-э-э… я думаю, за четверть часа до его выхода. Не раньше.

– И когда вы налили водку в бутылки?

Джози залилась густым румянцем, розовым, как платье ее матери.

– Ну, может, за час до его выхода. Прошу вас, не говорите маме.

– Она знает. Она все понимает. Вы взяли бутылку водки в его гардеробной?

– Да. – Джози вытерла пальцами слезы, вновь выступившие на глазах. – Его там не было. Иногда он бывал там и мы с ним немного болтали, пока я «заряжала» бутылки с водой. Если была моя очередь «заряжать» бутылки. Мы с ним шутили. Он любил пошутить. Потом я уносила бутылки в свою гардеробную. Мы с сестрами тоже поем. Мы выходим на сцену во второй части вместе с мамой и в самом конце, вместе с квартетом, мамой и папой.

– Вы кого-нибудь видели в гардеробной вашего отца или поблизости?

– Ой, я не знаю. Нас так много… Я видела кое-кого из техперсонала, они бегали туда-сюда, и нашу костюмершу, Камми, она принесла папин костюм, когда я уходила, ну, и техники сновали… Это я уже говорила. Я не обращала внимания, мисс Даллас. Я думала о том, как мне хочется вернуться в нашу гардеробную, к сестрам, и прилечь на минутку. – Опять руки Джози принялись растирать живот. – В последние дни я так быстро устаю.

– Ладно, давайте попробуем вот как. Вы не заметили чего-нибудь необычного? Чего-нибудь или кого-нибудь?

– Нет. Простите.

Ева поднялась.

– Детектив Пибоди закончит беседу и проводит вас к вашей матери. – Она направилась к двери, но на полпути остановилась и обернулась. – Вы сказали, что весь день были заняты. Ваш отец провел день здесь? Он репетировал?

– О нет. Этим утром мы все позавтракали в том доме, где остановились. Прочли утреннюю молитву. Потом детям надо было заниматься. Сегодня была очередь моей сестры Джеки и Мерны – это наша няня, она нам помогает, – заниматься с детьми. Мама первая спустилась вниз, ей надо было встретиться с Камми и с Фостером. Это наш парикмахер. Мама вникает во все детали гардероба, причесок, макияжа. Папа ушел на прогулку. У него была медитация.

– Когда?

– О… где-то около полудня, как мне кажется. Нет, ближе к одиннадцати.

– Он вышел со своим телохранителем?

Джози закусила губу.

– Я забыла. Это нечто вроде водки. Папа иногда дает Клайду отдохнуть часок-другой, вроде как дает понять, что он будет дома, никуда не выйдет, поработает у себя в кабинете. А сам потихоньку уходит. Ему хочется побыть одному, прогуляться, подумать.

– Итак, ваш отец был вне дома один, гулял и размышлял где-то с одиннадцати и до…

– Я не уверена. Все мы к часу собрались здесь, репетировали, проверяли костюмы вместе с мамой и так далее.

– К часу дня все были здесь?

– Я не знаю. На женской половине все собрались к половине второго. Знаю, это звучит глупо, но квартет у нас женский, мы все собираемся с левой стороны от сцены и называем ее по привычке «женской половиной».

– Может, кто-нибудь не пришел или опоздал?

– Честное слово, не знаю. Мы с сестрами прямо прошли на репетицию, я что-то не помню, чтоб кого-то не было на месте, когда мы ушли со сцены и уступили место квартету «Вечный свет».