Одна минута и вся жизнь Полянская Алла

8

— Все случившееся подозрительно. — Дана вышагивает по комнате. — Во-первых, Виталька нипочем не стал бы воровать эту проклятую машину. Во-вторых, люди сидят в СИЗО месяцами, дожидаясь суда, а тут гляньте-ка: за месяц провели следствие и осудили. Опять же, адвокат. Откуда он взялся? У Витальки его отродясь не было, мы же не в Америке! И вдруг такой дорогой защитник. И еще: материальный и моральный ущерб семье потерпевшего выплачен сразу, сумма громадная, откуда Виталька ее взял?

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать. — Вадик Цыбин спокойно курит.

— А то, что Виталька сел за кого-то другого. Шесть лет! Это ему дали по самому минимуму, а ведь целый букет у него: угон, вождение в якобы нетрезвом виде, наезд со смертельным исходом и побег с места преступления. Тянет лет на десять, если не больше.

— Я так и думала! — Таня вскакивает с дивана. — Да перестань ты дымить, Цыба, тебе что, совсем все равно?

— Нет, Танчик, не все равно. — Вадик гасит окурок. — Но оттого, что ты тут покричишь, делу не поможешь. Данка сделала правильные выводы, не зря, видать, в университетах мозги сушит. А вот самого главного так и не поняла.

— Это чего же?

— А того. Все правильно, сел Виталька за кого-то. А вы решили, что он этого не знает? Девочки мои дорогие, да все он прекрасно знает! И что с того?

— Но зачем?! — Дана смотрит на Цыбу во все глаза.

— А ты как думаешь? Ну, скажи, как можно по-быстрому срубить денег? Настоящих денег? Убить кого или ограбить? Вы же знаете Витальку, это не для него. А сесть за большого дядю — это дело. На зоне ему передачи, почет и всяческие льготы. Выйдет по амнистии — откроет свой бизнес и забудет обо всем. На всю жизнь хватит, ясно?

— Ты… Вадик, ты спятил! Он не мог этого сделать! Где гарантия, что ему заплатят?

— Данка, мы не вчера родились. Бабки уже у меня. А это надежнее, чем в сейфе. Через три года Виталька выйдет за примерное поведение, так что все путем.

— Я поеду к нему.

— Он просил, чтобы именно ты не приезжала. — Цыба, как и в детстве, зачарованно следит за Даной. — Он не хочет, чтобы ты его навещала. А мы с Танюхой поедем.

— Но почему?!

— Не знаю. Не расстраивайся, Данка. Прорвемся.

Это было Виталькино слово. Он всегда говорил: прорвемся. Из грязи, из самого низа, из страшного сна, прорвемся — наверх, туда, где не надо ездить в троллейбусе, вдыхая запах немытых тел сограждан. Туда, где не надо думать о том, что ты будешь есть завтра. Прорвемся. Должны. Иначе все зря. Вся жизнь — зря, а это грех.

— Он больше не любит меня?

— Не знаю, — Таня смотрит в ночь. — Я не знаю. Он не мог тебя разлюбить, но…

— Почему же он не хочет, чтобы я приезжала?

— Не знаю.

Таня знала. Виталька сказал, что не хочет, чтобы Дана даже приближалась к тюрьме. Но вдруг в ее душе всколыхнулось что-то темное, и Таня промолчала. Иногда этого достаточно, чтобы разрушить мир, — просто промолчать. Тане вспомнились ночи, проведенные с Виталькой, и она подумала: а вдруг? Данка сущий ребенок, она еще не созрела для любви, пусть учится, а она, Таня, будет у Витальки — и он привыкнет и оценит. А Данка… Любовь к такой женщине всегда мучительна. Таня была опытной и прекрасно понимала, что у Даны совсем другая судьба.

— Низкорожденная.

— Что ты сказала? — Дана не понимает.

— Ничего. Просто недавно слышала в кино это слово.

Таня сказала то, что чувствовала. Вот тут, сейчас, она поступила именно так, как низкорожденная. Так, как никогда бы не поступила Дана. Виталька не хотел, чтобы на Дану пялились подонки из тюрьмы. Он боялся этого. Таня его понимала, но промолчала. Именно в этот момент Таня и осознала, чем отличается Дана от нее и от большинства. Ей подобный ход и в голову бы не пришел.

— Он больше не любит меня.

Таня опять промолчала. Ночью она ворочалась с боку на бок, перед глазами стояло бледное расстроенное Данкино лицо, а потом вдруг глянули из темноты горячие Виталькины глаза — и все, Таня проклинала себя, но знала, что ничего не скажет Данке. Пусть она и дальше думает, что Виталька разлюбил ее. Может, и вправду разлюбит.

Дана уехала в Питер. Она перестала ездить на выходные домой — ближний свет! Иногда звонил Цыба, а Таня не звонила, впрочем, Дане было почти все равно. Виталька не писал, и она сжималась от боли, а золотистые луны Кошкиных глаз настороженно смотрели на мир. Дана зализывала свои раны в одиночестве. Так ей было легче.

А потом она увидела Стаса. На одной из многих вечеринок в общаге, куда Дана и пришла-то впервые, так она ненавидела само понятие «общежитие». Она считала это дикостью, но девчонки приглашали, и она решила — ладно. Всего один раз. «Ну не умру же я от этого», — думалось ей.

Он стоял на балконе и курил. О, эти незабвенные балконы, сваренные из железных прутьев! Они служат еще и пожарным выходом. И входом — для экстренных случаев типа перепихнуться или одолжить сахара, конспект, стакан или презерватив, что угодно.

Он стоял и курил, Дана смотрела на него сквозь стекло, а за ее спиной бесновалась отвязная студенческая вечеринка, уже начинавшая сбавлять обороты. Но Дане до нее теперь не было дела. Она видела его пшеничные волосы, большие голубые глаза, обрамленные лесом темных ресниц, разлет бровей и улыбку… Улыбку? Да. Он был там с девушкой, которую обнимал за плечи.

— Кто это?

— Это? Вика Морозова, с физмата. — Однокурсник смотрит на Дану немного удивленно. — А, ты не знаешь! Ну да, ты же у нас аристократка, а Вика живет здесь, на седьмом этаже.

— А кто с ней?

— Это Стасик Ярош, с бухучета, учится на курс старше. Ты что, и его не знаешь?

— Нет. Юра, а он что, тут живет?

— Тоже на седьмом. У них с Викой вроде бы серьезно. А что?

— Ничего. — Дана закусила губу. — Я пойду домой, здесь душно.

— Так идем, подышим воздухом! — Юрий обнимает Дану, и ей хочется пнуть его.

Они тоже выходят на балкон. Парочка целуется, а глаза Юрия Дану изучают. Чего он уставился? Четыре года вместе проучились в инязе, а так и не знают толком друг друга. Впрочем, невелика потеря.

Теперь она знает, чего хочет. Вот этого парня с копной светлых волос и голубыми глазами, целующего девицу с косой. Где-то Дана видела это овальное лицо с выступающим вперед подбородком, красивые серые глаза и румяные смугловатые щеки. Вика. Вика Морозова. Не та ли это Вика, из Торинска? Не может быть. Это уж слишком. Бывшая одноклассница. Ну что ж, Вика, тебе придется расстаться со своей игрушкой.

— Юрка?! — Голос у Стаса мягкий и приятный. — А ты здесь что?.. О, прошу прощения.

Он разглядывает лицо стоящей напротив девушки, как разглядывают картины в музее, и чувствует, будто от нее исходит нечто… какая-то волна, и ему хочется подойти ближе. Он делает шаг. Но Вика оттягивает ему плечо.

— Я вас раньше здесь не встречал.

— Дана у нас аристократка. — Юрий пьян, да и вообще его немного раздражает ситуация. — Она сегодня впервые почтила нас своим присутствием. По этому поводу мы и гуляем.

Но Стас его не слышит. Только имя: Дана. Он знает это имя, как же, гордость двух факультетов, но совсем не так ее себе представлял, пересекаться им не приходилось. А тут еще этот пьяный кретин и Вика, повисшая на плече.

— Я тоже вас раньше не видела.

Он чувствует запах духов, и ему вдруг приходит на ум: «…дыша духами и туманами…». Значит, вот какой была ТА, у окна. Именно такой, теперь он уверен.

— Дана? Данка, это ты? — Вика вдруг узнает бывшую одноклассницу. — Вот это встреча! Откуда ты здесь?

— Я тут учусь уже четыре года.

— Вот как? Надо же! Я тоже. Ты так внезапно исчезла, столько слухов тогда ходило, говорили даже, что тебя убили…

— Значит, она будет жить долго. — Стас смотрит на Дану не отрываясь. — Это примета такая: если о ком-то говорят, как о мертвом, а он жив, значит, проживет долго-долго.

— И счастливо? — Дана смотрит ему в глаза сквозь сумерки и сполохи из окна.

— И счастливо. — Стас берет ее за руку. — Хотите погулять?

— Я уже собиралась домой.

— Я вас провожу.

И они начинают спускаться по лестнице вниз, сквозь темноту и этажи. А Вика стоит, ошеломленная происшедшим, и понимает, что Стаса ей уже не вернуть. Она так долго добивалась его, столько ухищрений предприняла, чтобы он наконец обратил на нее внимание, а тут, когда все уже удачно складывалось и дело шло к свадьбе, выплыла из темноты темная особа с Третьего участка — и Стас ушел за ней.

— Просто взял и ушел. — Вика говорит это в темноту. — Вот так: взял и ушел. А она даже не оглянулась, чтобы посмотреть, идет ли он за ней. Он ей не нужен. Он вернется.

— Я бы на твоем месте на это не рассчитывал. — Юрий усмехается. — Она не оглянулась, потому что уверена, что он идет за ней, понимаешь? Забудь о нем. Разве что Данке он наскучит.

— Но почему?

— Не знаю, Вика. Что-то в ней есть, понимаешь? Нет? Я и сам не до конца понимаю. Но в ней что-то есть.

Вика заплакала. Значит, не судьба, опять. Всегда так. Хорошая девочка Вика, послушная и примерная, мамина гордость. И мальчиков кругом целый хоровод, и все бы отлично, только вот Виталька Костецкий смотрел на Данку — а Вика хотела, чтобы на нее. Но тогда они были еще маленькие. Виталька ушел в другую школу, Вика помнила. Дана словно и не замечала этого. О ней ходило столько слухов в их примерном классе, но ее уважали, и Вика дружила с ней. А потом Данка пропала — и Вика решила, что навсегда. Но она появилась, вынырнула ниоткуда, чтобы опять разрушить Викину жизнь. Но теперь это уже не детство. По крайней мере, для Вики.

— Какого черта ты ее сюда притащил?!

— Думал, застану тебя здесь. Вика, мне на Данку наплевать. Ты знаешь, почему. Я за ней не побегу, а за тобой — куда скажешь.

— Ты уверен? — Вика вдруг встрепенулась. — Точно?

— Точно.

— Тогда женись на мне.

— Хоть завтра.

— Вот именно. Завтра.

Вика все для себя решила. Пусть Стас узнает! Данка наиграется им и бросит, Юрка правду говорит. И вот тогда он захочет вернуться к ней, к Вике, — но будет поздно. Вот тогда Стасик пожалеет и поймет, кого потерял.

А Дана и Стас брели в ночь. Они шли по улицам, взявшись за руки, и весна роняла им на голову легкие капли. Откуда бы им взяться? А они все сыпались, дорога была длинной. И призывные огни баров выглядели нереально, словно в другом измерении.

— Мы могли бы не встретиться совсем. — Стас сжимает тонкие пальцы Даны. — У меня скоро диплом, мы могли разминуться.

— Не могли. Смотри, звезды какие…

— Теплые.

— Откуда ты знаешь? — Дана удивленно смотрит на него.

— Не знаю. Это ночь такая…

— Очень уютная.

— Именно это я и хотел сказать. Знаешь, я…

— Влюблен.

— Точно. А ты…

— Особенная. Так как же мы могли не встре-титься?

— Ты права.

Они поднимаются на третий этаж, Дана открывает дверь. Большая двухкомнатная квартира окутывает их темнотой и запахом сирени. Дана любит сирень, и сейчас цветы стоят на столе.

Они проходят в спальню и начинают раздеваться, словно повинуясь какой-то команде. Наверное, бывает и так. Просто они поняли, что больше не расстанутся. Никогда, до самой смерти.

Осенью была свадьба. И Виталька вышел на свободу — к свадьбе. Дану он не видел. И только через неделю Таня рассказала ему, что сделала тогда. Впервые в жизни Виталька ее ударил. Таня не плакала. Но больше о Дане они не говорили. Никогда.

Дана доучивалась. Стас получил отличную работу в большой фирме, сразу возглавив финансовый отдел. Вячеслав Петрович, чрезвычайно довольный зятем, начал строить дом в коттеджном поселке недалеко от Парголово. Дом для Даны.

— Я только об одном прошу тебя, Стас, позволь девочке доучиться. Не дай бог, она сейчас забеременеет, это будет огромная нагрузка. Я думаю, ты меня понимаешь. Дана у меня одна.

— Я с вами согласен.

— Вот и отлично. — Вячеслав Петрович улыбнулся. — Я рад, что ты понял меня. Как тебе работа?

— Тяжело, но интересно. И платят хорошо.

— Вот-вот, присматривайся. Поднавостришься — откроешь свое дело. Дана — большой приз, имей это в виду.

— Я люблю ее.

— Вот и ладненько.

Стас и Вячеслав Петрович поладили. А Дана впервые в жизни не скрывала своих эмоций. Она была счастлива. Она строила свой настоящий мир, о каком ей мечталось когда-то давно, в детстве. Это был мир, где не было толстых неприятных теток с визгливыми голосами, пьяных мужиков и хамов, сморкающихся на землю. В ее мире не было места для грязных подъездов и загаженных дворов. В нем многому не было места. А доучиться ей осталось совсем немного.

Иногда она встречала Вику с Юркой, но они ей были безразличны. Она просто равнодушно кивала в ответ на приветствия, даже не догадываясь, что Вика специально старалась попасться ей на глаза. Вика вышла за Юрку, но месть не получилась, потому что Стас едва ли обратил на это внимание. Он пришел утром, забрал свои вещи и переехал к Дане. Вика его больше не видела. И тогда она поняла, какую глупость совершила. А Юрий был счастлив и ничего не замечал.

И тогда Вика принялась следить за Даной. Ей хотелось быть рядом с ней, чтобы знать о Стасе. Это было самоистязание, но Вика терпела. А поговорить с Даной не удавалось, та была занята какими-то своими делами и мыслями, она забыла о Вике.

— Чего ты бегаешь за ней? — Юрий заметил Викины маневры.

— Я вовсе не бегаю.

— Бегаешь. Что тебе от нее надо?

— Ничего. Я просто хочу понять.

— Понять? Ты хочешь понять, почему при виде ее у девяноста процентов мужиков появляются грешные мысли?

— И это тоже. Она совсем не такая уж красавица. И этот ее замороженный взгляд, я ее с детства знаю, она всегда была такая, так почему?

— Иногда мне кажется, что она — инопланетянка. Перестань унижаться, она ведь не видит никого, кроме собственной персоны. Вряд ли она способна любить и сострадать, — сказал Юра.

— Когда мы учились в шестом классе, она сильно избила мальчишку из восьмого за то, что он ударил нашу школьную собаку. Она выбила ему три зуба, — зачем-то сообщила Вика.

Дане до всего этого не было дела. Изнурительный университетский марафон подходил к концу, строительство дома — тоже, Стас был рядом. И только иногда в ее сны приходил длинный коридор с окном в конце, и тогда Кошка в ее душе прижимала уши к голове и угрожающе шипела. И Виталькины черные глаза тоскливо смотрели на нее. Но это были только сны.

Стас много работал. Иногда он приносил домой документы, и они с Даной вдвоем разбирались и работали над ними. Дана переводила для Стаса статьи и документацию, фирма имела иностранных партнеров, и огромную работу Стаса скоро оценили. Естественно, никто не знал, что вместо одного специалиста работают двое, это могло бы стоить Стасу должности и репутации. Дана в душе умирала со смеху, когда на новогодней вечеринке шеф превозносил удивительную работоспособность господина Яроша.

— Станислав Андреевич — самое ценное наше приобретение. — Шеф, пожилой импозантный мужчина, поднимает бокал. — Выпьем за то, чтобы все наши приобретения были столь же удачными.

— Ты почему не пьешь? — Стас обнимает жену. — Ты же любишь это шампанское, «Дом Периньон».

— Нельзя мне.

— Дана?!

— Ты все правильно понял.

— И когда? Почему ты мне сразу не сказала?

— Это мой тебе подарок на Новый год. А она родится в июле.

— Она? Девочка? Откуда ты знаешь?

— Ну а кто, по-твоему, это может быть? Конечно, девочка.

Это и правда оказалась девочка. Они привезли ее в свой дом, где для нее уже были приготовлены комната и роскошное приданое. Малышка с голубыми, как летнее небо, глазами стала центром жизни Даны и Стаса и новоиспеченных бабушек и дедушки. Из далекого Новосибирска примчалась строгая и официальная Лидия Петровна, красивая женщина сорока восьми лет. Вячеслав Петрович и Екатерина Сидоровна приехали еще раньше.

— Как мы назовем ее? — Стас смотрит на дочь, не веря собственным глазам. — Она такая красивая!

— Надо назвать ее в честь кого-то из родственников. Например, в честь твоей бабушки, пусть будет Дарина. — Лидия Петровна уже все для себя решила.

— Или Катюшей. — Вячеслав Петрович усмехается. — Чудесное имя, могу вас заверить.

Они с Лидией Петровной смотрят друг на друга, и Екатерина Сидоровна понимает, что нашла коса на камень. Эти двое не уступят друг другу.

— Не надо споров. — Дана знает, как избежать конфликта. — Девочка родилась в день святой Анны, так что не о чем тут и говорить.

Лидия Петровна сердито поджимает губы. Не о такой невестке она мечтала, когда растила сына в одиночку. Ей хотелось, чтобы женой ее Стасика была ни много ни мало — сама королева. А тут — своенравная девчонка, дочь богатых родителей. Такая не сварит, не приберет, да и вряд ли соблюла себя до свадьбы.

Лидия Петровна была не глупой и не ограниченной. Но она гордилась родом покойного мужа — старинным дворянским родом Ярошей, известным тем, что из него выходили военные и юристы. Муж Лидии Петровны был адвокатом, он умер, когда маленькому Стасику исполнилось пять лет, и Лидия Петровна больше не вышла замуж, чтобы не травмировать сына появлением в доме чужого мужчины.

Лидия Петровна вырастила сына сама, а ее женская судьба так и осталась неустроенной, поэтому она очень враждебно относилась к любым девушкам, которые появлялись рядом с обожаемым сыном, а появлялись они постоянно, Стасик рос удивительно красивым и умным. Он понимал, что мать не даст ему жить собственной жизнью. Он безмерно любил ее, но не позволил подавить себя, кровь мужчин рода Ярошей говорила в нем все сильней, и он принял решение. Отслужив в армии, Стас уехал учиться в Питер.

Лидия Петровна отчаянно противилась его решению, но Стас остался непреклонным, и мать смирилась. Когда появилась Вика, Лидия Петровна не возражала, девушка ей понравилась: красивая, воспитанная, тихая. Такую невестку можно контролировать. Появление Даны в жизни сына выбило Лидию Петровну из колеи. Мало того, что девчонка открыто жила с ее Стасом, так еще и родители это, похоже, одобряли. Когда же она поинтересовалась у сына, первый ли он у Даны, Стас вдруг взглянул на нее отчужденно и холодно.

«Вот так — вырасти сына и отдай, — думала Лидия Петровна. — Сколько сил положила, всю жизнь ему отдала, вон какой вырос — и для кого?»

Невестка не нравилась ей. Какая-то странная. Молчит, днями где-то ходит, лезет в дела Стаса, что-то ему советует, лучше бы… Что «лучше», Лидия Петровна и сама не знала. Сваты ей тоже не очень нравились. Сваха — ничего, а вот Вячеслав Петрович тот еще тип. И дочка ему под стать.

— Мама, ты когда уезжаешь? — Стас понимает, что ситуация накаляется.

— А что, уже наскучила?

— Нет, но у тебя работа…

— Дело терпит. Я продам магазин и перееду поближе к вам. Надо же помочь Дане с ребенком.

— Спасибо, Лидия Петровна, я отлично справлюсь сама. — Дана мило улыбается. — Я все всегда делаю сама.

Вячеслав Петрович переводит дух. Дана умеет разрядить обстановку, этого у девочки не отнять. Хитрая кошечка, ничего не скажешь. И сваха тоже хороша. Он дом для дочери не затем строил, чтобы девочка жила в нем со свекровью, этого еще не хватало. И чем ей не нравится Дана? А ведь не нравится, это видно. Идиотка, пусть только заденет его девочку!

— Значит, выгоняете мать?

— Ну, почему же? — Стасу неприятно и немного стыдно за мать. — Но две хозяйки в одном доме — это лишнее, мама. Дана отлично справляется.

Лидия Петровна долго плакала в своей роскошной комнате для гостей. Она — чужая в доме собственного сына. Капризная девчонка здесь хозяйка. И она главная для Стаса. Как теперь жить на свете?

— Знаете, сваха, вы напрасно плачете. — Голос Екатерины Сидоровны выводит ее из полузабытья. — Чего плакать? Дети счастливы, живут душа в душу, дай бог всякому, у нас с вами теперь есть внучка. Мы с отцом никогда не лезли к детям с советами или указаниями — и вы не мешайтесь, так лучше. Они сами разберутся.

— Я не мешаюсь, я хочу помочь.

— Попросят — поможете. Не по нраву вам Дана, мы с отцом видим, Стасик любит ее и счастлив. Это его жизнь, а вам бы свою надо устроить. Вы ж молодая еще.

— Я ничего против Даны не имею…

— Не надо, сваха. Мы Стасика приняли как сына, как своего ребенка, разве плохо ему? А вы чем недовольны? Что командовать здесь не будете? Так и не будете, я свою дочку хорошо знаю, они с отцом такие, на них где сядешь, там и слезешь. И зачем вам командовать? Разве это детям счастья добавит?

Тихий голос Екатерины Сидоровны успокоил Лидию Петровну, и она вдруг рассказала ей о себе все, как есть. И как тосковала по мужу, как искала его черты в других и не находила, как замкнулась на Стасике. Все выложила в эту ночь Лидия Петровна женщине, ставшей волею судьбы ей родственницей. И на душе стало легко и светло, а Екатерина Сидоровна слушала и качала головой.

Через два дня Аннушку окрестили. Крестным отцом стал Вадик Цыбин. Потом родители уехали домой, забрав с собой Лидию Петровну — погостить.

9

Питер прекрасен ранней осенью. Жара отступает, небо становится холодным, в воздухе пахнет увядающей листвой. Питер вообще прекрасен. Старые здания вперемежку с зеркальными небоскребами, тенистые улицы, уютные кафе, запах кофе и ностальгии по чему-то нездешнему, что было когда-то, но мы этого не видели.

Поезд прибыл на вокзал туманным утром. Заспанные проводницы, дыша перегаром и нечищеными зубами, открыли двери. Люди с бледными помятыми лицами начали неуклюже выбираться на перрон, волоча за собой багаж. Из общих вагонов доносился явственный запах конюшни.

Вагон СВ тоже открыл свой зев. Импозантные бизнесмены в шикарных костюмах выносили на перрон кожаные кейсы и дорогие чемоданы. Здесь ехала совсем иная публика, у приветливой провод-ницы был ухоженный вид.

Последней на перрон сошла высокая молодая женщина в дорогом черном плаще и сапожках на шпильках. Ее каштановые, коротко стриженные волосы уложены таким образом, что ночь, проведенная в поезде, совсем не повредила прическе. Зеленые глаза смотрят холодно и отстраненно. Волосы оттеняют необычайно бледное лицо. Впрочем, у рыжих часто бывает именно такая белая кожа.

— Услуги носильщика? — Бойкий паренек увидел потенциальную клиентку.

— Спасибо, не надо.

У нее нет с собой багажа, если не считать небольшого кожаного чемодана, совсем нетяжелого. Женщина идет по перрону, поднимается по ступенькам, ее каблучки отбивают дробь по блестящим плитам пола здания вокзала. Осень пока пощадила город, слякоти нет. Женщина слегка улыбается уголками губ. Она не любит слякоть.

Такси везет ее на окраину в старую гостиницу с ободранными стенами, старыми синтетическими коврами, высокими потолками и допотопным лифтом. До нее еще не добрались предприимчивые бизнесмены, но она доживает последние дни. На первом этаже навечно поселилась табличка, гласящая: «Извините, свободных мест нет», но высокую бледную женщину эта надпись не пугает.

— У вас бронь? Фамилия?

Администратор, сорокалетняя старая дева, с волосами, крашенными в рыжий цвет, с идиотским красным бантиком на голове, враждебно рассматривает безукоризненное лицо гостьи. Ей хочется сказать что-то неприятное или как-то ее зацепить, но она не может, поэтому просто сжимает тонкие губы, накрашенные дешевой помадой ядовито-красного цвета.

— Да, пожалуйста. Никольская.

— Заполняйте формуляр.

Женщина в черном плаще снимает перчатку и достает из сумочки ручку. Ее почерк с наклоном влево не совсем разборчив, она быстро заполняет графы, берет ключ и поднимается на четвертый этаж. Номер «люкс» выглядит убого, но ее вполне устраивает. Она не собирается задерживаться здесь надолго.

Дама снимает плащ. На ней черная кожаная юбка и зеленый свитер, гармонирующий с цветом ее неподвижных, как у кошки, зеленых глаз. В ее тонкой фигуре, в порывистых и вместе с тем плавных движениях есть что-то от большого грациозного хищника.

Она открывает чемодан, вынимает оттуда вещи и поднимает дно. Там устроен тайник, где лежат большой складной нож, лезвие которого угрожающе скалится бороздкой для стока крови, и пистолет «беретта», модель 93-Р, а также несколько десятков магазинов к нему. Женщина удовлетворенно хмыкает, взвешивает пистолет в руке, потом с сожалением кладет оружие обратно. Из бокового отделения на свет появляется небольшая кожаная сумочка. Женщина открывает ее, достает оттуда несколько зеленых шариков, подбрасывает на ладони. Губы ее улыбаются, но зеленые глаза ничего не выражают.

Она кладет шарики обратно и прячет сумку в чемодан. Потом надевает кожаный жакет и выходит из номера, предварительно закрыв чемодан в шкафу. Она понимает, что тайник ненадежен, но для слишком любопытных у нее есть сюрприз.

Администраторша видит, как она спускается по лестнице, одетая немного не по сезону, очень красивая и ухоженная, и служащей становится досадно. Она думает о бесцельно прожитых годах и добровольной аскезе, в которой их прожила.