Гордость и предубеждение и зомби Остин Джейн

Глава 45

Теперь Элизабет была убеждена, что неприязнь к ней мисс Бингли объяснялась ревностью, и, понимая, как мало та желает видеть ее в Пемберли, с любопытством гадала, насколько учтива будет мисс Бингли при возобновлении знакомства.

Сразу по прибытии их провели через холл в синтоистский храм — окнами он выходил на север, и поэтому тут особенно приятно было находиться летом. Из окон храма открывался прелестнейший вид на поросшие лесом холмы позади поместья, а множество священных зеркал, установленных для прославления богов, наполняли храм светом.

В этом храме их и приняла мисс Дарси — вместе с миссис Херст, мисс Бингли и своей лондонской компаньонкой. Джорджиана встретила их очень любезно, однако из-за своей застенчивости и страха нарушить этикет держалась так нерешительно, что легко могла показаться нелюдимой и гордой тем, кто считал себя ниже ее. Но миссис Гардинер с племянницей поняли, в чем дело, и пожалели девушку. Миссис Херст и мисс Бингли лишь слегка кивнули в знак приветствия, и когда все уселись, наступила пауза — разумеется, весьма неловкая.

Первой молчание нарушила миссис Эннсли, вежливая, приветливая дама, чьи попытки хоть как-то завязать беседу свидетельствовали о том, что она воспитана гораздо лучше некоторых присутствующих дам. Разговор шел в основном между ней и миссис Гардинер, да иногда Элизабет вставляла пару слов. По лицу мисс Дарси было заметно, что она желала бы набраться храбрости и тоже принять участие в беседе, и иногда она даже осмеливалась произнести короткую фразу, если не боялась, что ее услышат.

Элизабет видела, что за ней пристально наблюдает мисс Бингли, и без ее неусыпного внимания она и слова не могла сказать мисс Дарси.

«Ах, как ей, должно быть, хочется поколотить меня своими неловкими, слабыми ручками! — думала Элизабет. — Забавно будет, если она настолько утратит самообладание».

Некоторое разнообразие в их визит внесло появление слуг с подносами, наполненными холодным мясом, пирожными и разнообразными японскими лакомствами. Теперь занятие нашлось каждому, ведь если говорить могли не все, то есть уж могли все точно, и вскоре изумительные горы ветчины, сладостей и наресуши[10] собрали всех подле стола.

Тут Элизабет представился случай понять, желала ли она или страшилась появления мистера Дарси и какое из чувств возобладало, когда он вошел в храм. За миг до этого ей показалось, что желание увидеть его было сильнее, но она тотчас же пожалела, что он пришел, поскольку вспомнила, что к ее дыханию сейчас примешивается тяжелый дух сладостей и сырого угря.

Какое-то время мистер Дарси провел с мистером Гардинером, который вместе с другими джентльменами, гостившими в Пемберли, стрелял рыбу в реке, и оставил его, лишь узнав, что его супруга с племянницей намеревались утром отдать визит Джорджиане. Едва он вошел в храм, как Элизабет мудро решила держаться совершенно спокойно и непринужденно, поскольку видела, что все присутствующие питают на их счет определенные подозрения и что все взоры жадно устремились к мистеру Дарси, дабы ничего не пропустить.

Любопытство мисс Бингли было настолько очевидным, что его не скрывали даже многочисленные улыбки, с которыми она всякий раз обращалась к Дарси или Элизабет. Ревность еще не довела ее до отчаяния, и она продолжала расточать мистеру Дарси знаки внимания. При появлении брата мисс Дарси оживилась и стала более разговорчивой. Элизабет видела, что он жаждет, чтобы они познакомились поближе, и поощряет каждую их попытку заговорить друг с другом. Впрочем, мисс Бингли это тоже видела и с присущей злобе необдуманностью воспользовалась первым удобным случаем, чтобы спросить с язвительной любезностью:

— Скажите, мисс Элиза, что, полк уже ушел из Меритона? Для вашей семьи это, должно быть, огромная утрата!

В присутствии Дарси она не осмелилась упоминать Уикэма, но Элизабет сразу поняла, что намекает она именно на него, и с трудом подавила желание подбить мисс Бингли глаз. Однако же, воспользовавшись языком, а не кулаками, чтобы отразить злобные нападки, она ответила на вопрос довольно сдержанным тоном. Отвечая, она невольно глянула на Дарси и заметила, что он покраснел и его ударная рука слегка подрагивает, а мисс Дарси смутилась так, что не смела поднять на них глаза. Если бы мисс Бингли знала, какую боль она причинит своей дорогой подруге, то, разумеется, воздержалась бы от подобных намеков, но она намеревалась лишь уязвить Элизабет напоминанием о человеке, к которому та, по ее мнению, питала нежные чувства. Мисс Бингли надеялась, что Элизабет выдаст свою привязанность, тем самым уронив себя в глазах мистера Дарси, и, быть может, желала напомнить ему, как часто присутствие полка в городе толкало некоторых родственников Элизабет на глупые и опрометчивые поступки. О предполагавшемся побеге мисс Дарси ей никто и словом не обмолвился.

Невозмутимое поведение Элизабет вскоре успокоило и мистера Дарси, и поскольку разгневанная и просчитавшаяся мисс Бингли не осмелилась еще раз напомнить об Уикэме, то со временем пришла в себя и мисс Дарси, правда, не решаясь более вступать в беседу. Ее брат, с которым Элизабет страшилась встретиться взглядом, и вовсе не вспомнил о том, что намеки мисс Бингли могут иметь к ней какое-то отношение, более того, упоминание об обстоятельстве, которое должно было отвратить его мысли от Элизабет, казалось, напротив, заставило его еще больше думать о ней. Воистину, столь жалкое нападение могло сравниться лишь с битвой у крепости Туму.[11]

Вскоре Элизабет и миссис Гардинер уехали, и пока мистер Дарси провожал их до экипажа, мисс Бингли не скупилась на перечисление недостатков внешности, наряда и поведения Элизабет. Однако Джорджиана ее не поддержала.

Ей было достаточно похвалы брата, чтобы проникнуться расположением к Элизабет, ведь он не мог ошибиться в своем суждении. И он так тепло отзывался о Элизабет, что Джорджиана не могла не найти ее прелестной и милой. Когда Дарси вернулся в храм, мисс Бингли не удержалась и повторила ему замечания, которые только что высказывала его сестре.

— Как дурно мисс Элиза Беннет выглядела нынче утром, мистер Дарси, — вскричала она. — В жизни не видела, чтобы человек так поменялся всего лишь с зимы. Она загорела и стала совсем дикаркой! Мы с Луизой как раз говорили о том, что могли и вовсе не узнать ее!

Но как бы ни были подобные высказывания неприятны мистеру Дарси, он лишь прохладно бросил в ответ, что не заметил никаких перемен, кроме пожалуй что загара, неудивительного для человека, который путешествует летом.

— Что до меня, — продолжала мисс Бингли, — то я никогда не видела в ней особой красоты. Ее стан уж очень прям, руки излишне жилистые, а ноги чересчур длинные и подвижные. Ее носу недостает породы, слишком мал. Вот зубы у нее пожалуй что неплохи, да и то — ничего особенного. А уж эти ее глаза, которые кое-кто так часто называл прекрасными, — никогда не замечала в них какой-то особенной привлекательности. И мне вовсе не нравится их пронзительный самоуверенный взгляд, а уж ее самодовольная и невозмутимая манера держаться и вовсе невыносима.

Зная, что мистеру Дарси нравится Элизабет, мисс Бингли не могла избрать худшего способа понравиться ему самой, но в гневе легко позабыть о мудрости, и, видя, что ее слова, кажется, наконец задели мистера Дарси, мисс Бингли уверилась в своем успехе. Но он все же продолжал молчать, и, желая добиться от него хоть какого-нибудь ответа, она настойчиво продолжила:

— Припоминаю, как мы были изумлены, узнав после нашей первой встречи в Хартфордшире, что ее там считают первой красавицей. Особенно живо я помню тот вечер, когда все они обедали в Незерфилде, а вы потом сказали: «Это она — красавица? Тогда можно сказать, что и ее мать умна!» Однако после вы, кажется, улучшили свое мнение о ней и, полагаю, некогда даже считали ее вполне хорошенькой.

— Да, — отвечал Дарси, не в силах более сдерживаться, — но тогда я мало знал ее, а теперь, узнав ближе, я считаю ее самой красивой женщиной в моем окружении.

С этими словами он вышел, и мисс Бингли осталось лишь поздравить себя с тем, что она вынудила его к признанию, которое ей одной и было неприятно.

Вернувшись в гостиницу, миссис Гардинер и Элизабет обсудили все, что произошло во время их визита, за исключением того, что более всего занимало их обеих. Они обговорили взгляды и поведение каждого из присутствовавших, ни словом не обмолвившись о человеке, на которого было направлено все их внимание. Они беседовали о его сестре, его друзьях, его храме, его наресуши — обо всем, кроме него самого, хотя Элизабет так хотелось узнать, что же миссис Гардинер думает о мистере Дарси, а миссис Гардинер была бы крайне признательна племяннице, заговори та о нем.

Глава 46

Элизабет была весьма огорчена, когда по приезде в Лэмтон не получила письма от Джейн, и каждое утро огорчалась все сильнее, не находя никакой весточки из дома. Однако на третье утро ее беспокойству пришел конец, и сестра была полностью оправдана, поскольку Элизабет получила от нее сразу два письма, одно из которых, судя по пометке, ехало в почтовой карете, подвергшейся нападению зомби, — этим и объяснялась задержка.

Когда принесли почту, она как раз собиралась на прогулку вместе с дядей и тетей, и те отправились гулять одни, оставив Элизабет наслаждаться письмами в тишине и покое. Первым надлежало прочесть задержавшееся письмо, которое было написано пять дней назад. В начале Джейн пересказывала все их визиты, вечера и прочие развлечения сельской жизни, однако вторая его часть, датированная днем позже и написанная в очевидном волнении, содержала более важные известия.

Вот что там было:

Милая Лиззи,

С тех пор, как я написала эти строки, произошло нечто весьма неожиданное и серьезное. Эти новости касаются несчастной Лидии. Вчера в полночь, когда мы все уже спали, прибыл нарочный от полковника Форстера с сообщением о том, что она бежала в Шотландию с одним из его офицеров, и подумать только — с Уикэмом! Вообрази наше замешательство. Я ужасно, ужасно огорчена. Для них обоих это такой необдуманный брак! Но я полна надежд на лучший исход и на то, что мы все же ошиблись в его характере. Я готова поверить в его легкомыслие и сумасбродство, но подобный поступок (думаю, нам следует ему радоваться) свидетельствует о том, что сердце у него доброе. Его выбор нельзя назвать корыстным, ведь он знает, что отец не может дать за Лидией приданого. Бедная матушка вне себя от горя. Отец сносит все несколько лучше. Как хорошо, что мы скрыли от них причину его раздора с мистером Дарси и его манеру обращения с глухими. Полагаю, нам и самим следует позабыть об этом.

Окончив читать это письмо, Элизабет немедленно схватила другое и, открыв его, прочла приведенные ниже строки: письмо было написано на следующий день после первого.

Милая Лиззи,

Не знаю, что и писать, новости у меня самые дурные, и медлить с ними никак нельзя. Каким необдуманным ни был бы брак между мистером Уикэмом и бедняжкой Лидией, мы с нетерпением ждем подтверждения, что он состоялся, поскольку у нас есть основания полагать, что Лидию увезли против ее воли! Вскоре после нарочного прибыл и сам полковник Форстер — он выехал из Брайтона накануне. В записке, которую Лидия оставила миссис Ф., прямо сказано об их намерении бежать вместе, чтобы обвенчаться, но один из офицеров обмолвился, что Уикэм такого желания вовсе не имел. Об этом сообщили полковнику Ф., который тотчас же поднял тревогу и выехал из Б., пытаясь проследить их путь. Он настиг их в Клэпхеме, но вернуть не смог, поскольку они встретили его градом пуль и ему пришлось отступить, в то время как Уикэм и Лидия вскочили в наемную карету и умчались далее. После этого мы знаем только одно — их видели на лондонской дороге. Не представляю, что и думать. Наведя всевозможные справки в той части Лондона, полковник Ф. приехал в Лонгборн и высказал нам свои опасения с тактом, говорящим о его добром сердце. Я искренне сочувствую ему и миссис Ф., но в случившемся нет никакой их вины. Не передать словами, дорогая моя Лиззи, как мы все расстроены. Отец и маменька предполагают худшее — что она незамедлительно лишится одежды, чести и головы, но я не могу подумать о нем так дурно. Многие обстоятельства могли понудить их отклониться от первоначального плана и принять решение тайно венчаться в Лондоне. Но даже если он и сумел каким-то образом одолеть девицу такой выучки, как Лидия, могу ли я по-прежнему надеяться, что мы все же ошибались в его характере? Нет, это невозможно! Отец тотчас же отправился в Лондон вместе с полковником Форстером, чтобы попытаться отыскать ее. Что он намерен предпринять, мне неизвестно, однако его крайнее смятение вряд ли позволит ему действовать обдуманно и хладнокровно, а полковник Форстер вынужден будет завтра вечером вернуться в Брайтон.

В таком положении советы и помощь дядюшки будут просто бесценны. Думаю, мои чувства будут ему понятны, и я полностью полагаюсь на его доброту.

— О, где же, где же мой дядя? — воскликнула Элизабет, дочитав письмо и вскочив с места, дабы не тратить попусту ни единой секунды драгоценного времени. Но стоило ей подбежать к двери, как ее открыл слуга и вошел мистер Дарси. Бледность Элизабет и ее лихорадочные движения ошеломили его, и прежде чем он нашелся со словами, она торопливо воскликнула:

— Прошу прощения, но я вынуждена вас оставить. Мне нужно отыскать мистера Гардинера по неотложному делу, и я не могу терять времени.

— Боже правый! Что стряслось? — вскричал он. — Я не задержу вас, однако позвольте лучше мне или моему слуге отправиться за мистером и миссис Гардинер. Вам нехорошо, вы не можете идти сама.

Элизабет не знала, что и сказать, однако почувствовала, как у нее подгибаются колени, и поняла, что в таком состоянии вряд ли сумеет самостоятельно догнать дядю с тетей. Позвав слугу, она попросила его, от волнения с трудом выговаривая слова, чтобы он тотчас привел хозяина с хозяйкой обратно в гостиницу.

Когда слуга вышел, она, будучи не в силах стоять на ногах, упала на стул с таким несчастным видом, что Дарси решительно не мог оставить ее и, не удержавшись, спросил самым участливым и ласковым тоном:

— Вы позволите мне позвать вашу горничную? Не желаете ли чего-нибудь, что подкрепило бы ваши силы? Не заварить ли мне вам целебных трав по японскому рецепту? Вам, кажется, совсем нехорошо.

— Нет, благодарю вас, — ответила она, стараясь взять себя в руки. — Я вполне здорова, просто крайне расстроена ужасными новостями, которые сегодня получила из Лонгборна.

Тут она разрыдалась и несколько минут не могла вымолвить ни слова. Дарси, охваченный мучительным беспокойством, смог лишь пробормотать что-то невнятное о том, как он сожалеет, и молча глядел на нее с состраданием.

Наконец она снова заговорила:

— Я только что получила письмо от Джейн с чудовищными известиями. Скрыть это не удастся. Моя младшая сестра находится во власти… мистера Уикэма. Они вместе покинули Брайтон. Вы слишком хорошо знаете его, чтобы усомниться в дальнейшем развитии событий. У нее нет ни денег, ни связей — ничего, что могло бы склонить его к браку, — увы, она погибла безвозвратно!

Дарси застыл от удивления.

— И стоит мне подумать, — прибавила она с еще большим волнением, — что я могла уберечь ее от этого! Я ведь знала его натуру! Если бы я рассказала своим родным хотя бы половину того… того, что я узнала. Если бы его истинный характер был раскрыт, этого бы не случилось! Но теперь… теперь слишком поздно!

— Я и впрямь огорчен! — вскричал Дарси. — Огорчен и… поражен! Но точно ли это? Верные ли у вас сведения?

— О да! Они уехали из Брайтона ночью в воскресенье, их проследили почти до самого Лондона, но там потеряли. Полковник Форстер сомневается в том, что они бежали, чтобы венчаться, и полагает, что Лидию увезли против воли.

— Но что было сделано, что предпринято, чтобы отыскать ее?

— Отец уехал в Лондон, и Джейн просит моего дядюшку поспешить ему на помощь — надеюсь, мы сможем собраться и уехать через полчаса. Но что можно поделать? Как их вообще отыскать? У меня нет ни малейшей надежды.

Дарси покачал головой, выражая молчаливое согласие.

— Когда я узнала о его истинном характере… О! Если бы я знала, что мне нужно… нет, что мне следовало предпринять! Но я не знала, я боялась сказать лишнее. Роковая, роковая ошибка!

Дарси ничего ей не ответил. Он, казалось, вовсе ее не слушал и прохаживался по комнате, погрузившись в глубокие раздумья. Его лоб прорезали морщины, лицо помрачнело. Вскоре Элизабет заметила это и сразу же поняла причину. Его мнение о ней стремительно ухудшалось, как, впрочем, ухудшится и мнение любого человека, которому доведется узнать о таком бесчестии для семьи, об этом несмываемом позоре. Именно теперь она могла искренне признаться, что готова полюбить его, — теперь, когда о всякой любви между ними надлежало забыть.

Уткнувшись в носовой платок, Элизабет вскоре позабыла обо всем на свете и опомнилась, лишь услышав голос своего собеседника:

— Видит небо, я желал бы сказать или сделать что-то, что принесло бы вам утешение в таком горе! Но я не буду изводить вас напрасными желаниями, будто бы ища вашей признательности. Боюсь, что это несчастье лишит мою сестру удовольствия лицезреть вас нынче в Пемберли.

— Ах да. Будьте так любезны, извинитесь за нас перед мисс Дарси. Скажите, что неотложные дела заставляют нас немедленно вернуться домой. Скрывайте от нее неприглядную правду, пока возможно. Я понимаю, что долго утаивать это не удастся.

Он с готовностью обещал держать все в секрете, вновь посочувствовал ее горю, пожелал, чтобы все разрешилось благополучнее, чем кажется сейчас, передал пожелания здоровья ее родным и ушел, бросив на нее задумчивый прощальный взгляд.

Когда он вышел, Элизабет подумала, что вряд ли их общение когда-нибудь возобновится с прежней сердечностью, и, окинув мысленным взором всю историю их знакомства, полного перемен и противоречий, со вздохом подивилась тому, как странно, что она нынче желает, чтобы знакомство это продолжилось, хотя ранее лишь обрадовалась бы его прекращению.

Элизабет сожалела о его уходе, и в этом, одном из первых последствий того позора, который на них навлечет неминуемое надругательство над Лидией и ее убийство, она, вновь задумавшись об этом ужасном деле, нашла дополнительный источник страданий. Когда она читала второе письмо Джейн, у нее ни на миг не возникло надежды, что Уикэм женится на Лидии. Только Джейн, думала она, могла тешить себя такими ожиданиями. Из всех чувств, какие она сейчас испытывала, удивление было наименее сильным. Прочитав первое письмо, она, разумеется, была изумлена — поражена тем, что Уикэму удалось одолеть ученицу Шаолиня, пусть и такую беспечную, как Лидия. Но теперь все казалось вполне понятным. Сестра так стремилась очутиться в обществе смазливых офицеров, что утратила бдительность и позволила случиться бесчестию.

Элизабет рвалась домой, чтобы самой все увидеть, обо всем услышать, чтобы быть рядом с Джейн и разделить с ней все тяготы, с которыми ей теперь приходилось справляться одной: в доме царит смятение, отец в отъезде, а матушку, несомненно, уже много раз вытошнило, и ей нужен постоянный уход. Кроме того, хотя она была практически убеждена, что бедной Лидии уже ничем не помочь, участие в деле ее дяди казалось ей решительно необходимым, и, пока он не появился, она вся извелась от нетерпения.

Мистер и миссис Гардинер спешно вернулись, весьма напуганные сообщением слуги, из которого они заключили, что их племянница пала от рук неведомого им врага. Успокоив их на этот счет, Элизабет тотчас же объяснила, зачем вернула их с прогулки, прочитав им оба письма. Новости, разумеется, весьма опечалили Гардинеров. Ведь они касались не только Лидии, но и всей их семьи, и когда утихли первые изъявления удивления и ужаса, мистер Гардинер пообещал, что окажет любую посильную помощь.

Хотя Элизабет ничего другого и не ожидала, но все же расплакалась и принялась благодарить его. Охваченные единым порывом, все трое без промедления занялись подготовкой к отъезду. Им надо было уехать при первой же возможности.

— Но как нам быть с Пемберли? — воскликнула миссис Гардинер. — Джон сказал, что мистер Дарси был здесь, когда ты послала за нами. Это так?

— Да, и я сообщила ему, что мы не сможем приехать. Тут все улажено.

— А что же мне сказать остальным нашим друзьям? — спрашивала себя миссис Гардинер, когда племянница убежала к себе в комнату укладывать вещи. — О, как бы мне хотелось еще раз увидеть Сыляка!

Но то были напрасные желания, и они могли лишь немного развлечь ее в суматохе и хлопотах следующего часа. Если бы Элизабет было нечем заняться, она осталась бы в убеждении, что никакое занятие и невозможно в столь смятенном состоянии, однако и ей, и ее тетушке нашлось много дел, и среди всего прочего им нужно было написать записки всем своим знакомым в Лэмтоне и выдумать убедительный предлог для своего внезапного отъезда. И все же им удалось управиться за час. Мистер Гардинер уплатил по счету в гостинице, и Элизабет, после всех утренних переживаний, оказалась в экипаже, мчавшемся в Лонгборн, даже скорее, чем она рассчитывала.

Глава 47

— Я тут снова все обдумал, Элизабет, — сказал ее дядя, когда они выехали из Лэмтона, — и, как следует все взвесив, скорее готов согласиться с твоей старшей сестрой. Мне представляется совершенно невероятным, чтобы офицер замыслил подобное в отношении девушки, окруженной друзьями и отнюдь не беззащитной, которая к тому же гостила в семье полковника, так что я искренне надеюсь на лучшее. Разве он не мог предвидеть, что друзья вступятся за нее? Разве не понимал, что ее сестры с мечами наголо будут преследовать его по всему свету? Разве рассчитывал, что сможет вернуться в полк после такого афронта полковнику Форстеру? Никакой соблазн не оправдывает такого риска.

— Вы и впрямь так считаете? — вскричала Элизабет.

— Право же, — вмешалась миссис Гардинер, — и я начинаю склоняться на сторону твоего дяди. Даже для Уикэма это слишком сильное пренебрежение честью, порядочностью и собственной выгодой. Я не могу подумать о нем так плохо. Неужели, Лиззи, он так упал в твоих глазах, что ты веришь, будто он способен на такое?

— Возможно, он не способен пренебречь своей выгодой, но я вполне верю, что всем остальным он легко может пожертвовать. Ах, как мне хочется, чтобы вы оказались правы! Но я не смею надеяться. Если бы все было иначе, с чего бы ему стрелять в полковника Форстера?

— Во-первых, — заметил мистер Гардинер, — у нас нет подтверждения тому, что они не собираются пожениться.

— Но к чему тогда вся эта загадочность? Отчего они боятся быть обнаруженными? И зачем им венчаться тайно? О нет, нет — все совсем не так, как вы думаете. Вспомните, Джейн писала, что офицер из его полка был совершенно убежден, что жениться Уикэм не собирается. Уикэм ни за что не возьмет в жены бесприданницу. Он не может себе этого позволить. И что такого он мог найти в Лидии, кроме юности да гибкой кости, что подвигло бы его променять на нее возможность жениться выгодно? Что до прочих ваших возражений, то, боюсь, они не имеют силы. У нас с сестрами недостаточно времени, чтобы искать мистера Уикэма, так как мы призваны его величеством оборонять Хартфордшир от всех его врагов до самой нашей смерти, паралича или замужества.

— Но неужели ты думаешь, что Лидия настолько беспомощна, что может пожертвовать своей честью, да что там — честью всей своей семьи?

— Думаю, так оно и есть, и мне решительно невыносима мысль о том, что возможно усомниться в воинском мастерстве одной из сестер Беннет, — со слезами отвечала Элизабет. — Право же, я не знаю, что еще сказать. Быть может, я слишком строга к Лидии. Но она еще так юна и последние полгода, а впрочем — весь прошлый год, не думала ни о чем, кроме пустых развлечений. Ей позволяли проводить время самым праздным и беспечным образом и пренебрегать ежедневными боями, медитацией и даже простейшими играми вроде «Оленьих нежностей». С тех пор как полк расквартировали в Меритоне, ее голова была забита лишь кокетством, любовью и офицерами. А мы все знаем, что Уикэм с его обаянием и привлекательностью может кому угодно вскружить голову.

— Да, но ведь Джейн, — заметила тетушка, — не думает, что Уикэм настолько дурной человек, чтобы решиться на такую подлость.

— О ком Джейн вообще думает дурно? Я видела, как она баюкала на руках неприличностей, умоляя их простить ее за то, что ей пришлось отрезать им руки или ноги, в то время как те из последних сил пытались ее укусить. Джейн, так же, как и мне, известно, что за человек Уикэм. Мы обе знаем, что он настоящий повеса и у него нет ни чести, ни совести.

— Тебе на самом деле это известно? — ахнула миссис Гардинер.

— Да, действительно, — ответила Элизабет, покраснев. — Помните, я недавно рассказывала вам, как недостойно он повел себя с мистером Дарси, да и вы сами, когда в последний раз были в Лонгборне, слышали, как он отзывался о человеке, проявившем к нему такую терпимость и щедрость. Есть и другие обстоятельства, которые я не вправе… о которых не стоит упоминать, однако его лжи о семействе Дарси поистине нет пределов.

— Но неужели Лидия ничего не знает? Могла ли она не иметь представления о том, о чем так хорошо осведомлены вы с Джейн?

— Так и есть! И это ужаснее всего. До моего визита в Кент, где я лучше узнала мистера Дарси и его родственника, полковника Фицуильяма, я и сама заблуждалась относительно мистера Уикэма — заблуждалась настолько, что моя честь потребовала семи ран позора. А когда я вернулась домой, то узнала, что полк вот-вот покинет Меритон. Поэтому ни я, ни Джейн, которой я обо всем рассказала, не сочли нужным предавать все огласке, не видя никакого смысла в том, чтобы опровергать доброе мнение, сложившееся о нем в Меритоне. И даже когда Лидия получила приглашение миссис Форстер, мне и в голову не пришло раскрыть ей глаза на его истинный облик.

— Значит, когда они уехали в Брайтон, у тебя не было подозрений, что они нравятся друг другу?

— Ни малейших. Не могу припомнить ничего, что указывало бы на их чувства, — разве что Лидия вырезала его имя у себя на груди, но ей такое всегда было свойственно. Когда он поступил в полк, она, разумеется, им восхищалась, впрочем, как и мы все. Первые два месяца каждая девица в округе была от него без ума, но он никогда не выделял ее среди прочих, поэтому вскоре ее безумное и бурное увлечение им миновало, и Лидия вновь принялась флиртовать с офицерами, уделявшими ей больше внимания.

И несмотря на то, что бесконечное обсуждение случившегося мало что могло прибавить ко всем их страхам, надеждам и предположениям, всю дорогу они не могли говорить ни о чем другом. Элизабет только об этом и думала. Страдая и бесконечно упрекая себя, она не могла отвлечься ни на минуту.

Они мчались так быстро, как только было возможно, пока не въехали в деревеньку под названием Лоув, где недавно произошла ожесточенная схватка между солдатами королевской армии и полчищами зомби с юга. С этого места дорога была настолько запружена телами — как людей, так и неприличностей, — что проехать по ней стоило немыслимого труда. Поскольку дотрагиваться до трупов было небезопасно, кучеру пришлось извлечь из ящика под каретой орудие в виде железного клюва и прикрепить его кожаными ремнями к шеям передних лошадей, так, чтобы получилось нечто вроде плуга, которым они расчищали себе путь среди мертвецов. Не желая больше терять ни минуты, Элизабет уселась рядом с кучером, держа наготове свою Браун Бесс, чтобы выстрелами предупредить малейшую опасность. Она запретила кучеру останавливаться, и даже самые интимные нужды им следовало отправлять прямо с того места, где они сидели. Они ехали всю ночь и на другой день к обеду уже были в Лонгборне. Элизабет утешала мысль о том, что Джейн не пришлось их слишком долго дожидаться.

Еще издали завидев коляску, юные Гардинеры выстроились на крыльце, а когда экипаж подъехал к дому, радостный восторг, осветивший их лица, стал первой и приятной наградой их приезду.

Элизабет торопливо вышла из коляски и, наспех расцеловав детей, вбежала в переднюю, где навстречу ей бросилась Джейн. Расплакавшись, сестры нежно обнялись, и Элизабет немедленно спросила, не было ли каких вестей от беглецов.

— Пока нет, — ответила Джейн. — Но теперь, когда приехал мой милый дядя, надеюсь, все уладится. Ох, Лиззи! Нашу сестру похитили и, наверное, уже несколько раз лишили чести, а мы сидим тут и ничего не можем поделать!

— Отец все еще в Лондоне?

— Да, он уехал во вторник, как я и писала.

— Есть ли от него какие-нибудь новости?

— Он написал всего однажды. В среду он прислал пару строк, извещая, что добрался благополучно, и указал свой адрес, о чем я особенно просила. Затем он лишь прибавил, что напишет, когда сможет сообщить что-то заслуживающее внимания.

— А матушка? Как она? Как вы тут все?

— Матушка чувствует себя вполне сносно, я полагаю, хоть ее и тошнит довольно часто и, как ты догадываешься, обильно. Она наверху и, думаю, всем вам будет очень рада. Она не покидает своей спальни. Мэри и Китти, благодарение Богу, вполне здоровы и обе уже на крови поклялись убить мистера Уикэма, добрые души.

— Но ты сама… как ты? — воскликнула Элизабет. — Ты такая бледная. Сколько всего тебе пришлось перенести!

Сестра, однако, заверила ее, что чувствует себя превосходно, и их разговор прекратился с появлением мистера и миссис Гардинер, которые до этого были заняты своими детьми. Джейн, подбежав к дядюшке с тетушкой, стала приветствовать и благодарить их, перемежая улыбки слезами.

Когда они вошли в гостиную, Гардинеры принялись задавать вопросы, которые ей уже задала Элизабет, и вскоре поняли, что Джейн не может сообщить им ничего нового. Она по-прежнему питала радужные надежды на то, что все окончится хорошо и уже завтра наутро они получат письмо от Лидии или отца с объяснением всего происшедшего и, возможно, извещением о браке.

Побеседовав несколько минут, они все поднялись к миссис Беннет, которая встретила их, как и ожидалось, слезами, горестными причитаниями, поношением злодейского поступка Уикэма и наполовину заполненным ведром рвоты, обвиняя всех и вся, кроме особы, непосредственно виновной в потакании распущенному поведению дочери.

— Если бы только мне удалось настоять на том, чтобы мы все поехали в Брайтон, — сказала она, — этого бы не случилось, но о бедняжке Лидии некому было позаботиться. Отчего эти Форстеры за ней не приглядывали? Уверена, это все их небрежность, ведь Лидия такая милая девочка и ни за что бы так не поступила, если бы за ней как следует присматривали. Я всегда знала, что Лидию им доверять нельзя, но, как обычно, со мной считаться не стали. Бедное дорогое дитя! А теперь еще и мистер Беннет уехал, и я уверена, что он будет драться с Уикэмом и погибнет, и не важно, сколько восточных трюков он знает, ведь в его дряхлом старом теле уж не осталось былой гибкости! Не успеет он остыть в могиле, как Коллинзы выставят нас из дому, и если, дорогой брат, ты не будешь к нам милосерден, то я и не знаю, что с нами станется!

Все наперебой принялись отговаривать ее от столь ужасных мыслей, и мистер Гардинер, уверив миссис Беннет в своей нежной любви и к ней, и к ее семейству, сказал, что уже завтра будет в Лондоне и постарается всеми силами помочь мистеру Беннету отыскать Лидию.

— Не стоит тревожиться понапрасну, — добавил он. — Пока нам не станет доподлинно известно, что они не женаты и не имеют такого намерения, не будем считать, что Лидия пала окончательно. Как только я доберусь до Лондона, то сразу же встречусь с братом и уговорю его переехать к нам домой, в секцию Восток-Шесть, а там мы с ним вместе решим, что можно предпринять.

— О, дражайший мой брат! — воскликнула миссис Беннет. — Именно этого я и желаю. Когда приедешь в Лондон, разыщи их и, если они все еще не женаты, устрой так, чтоб поженились! И пусть не медлят с выбором свадебных нарядов, скажи Лидии, что после свадьбы у нее будет предостаточно денег, чтобы их купить. И главное — не позволяй мистеру Беннету драться на дуэли! Скажи ему, что я в ужасном состоянии, что места себе не нахожу от испуга, что у меня такая дрожь, такие судороги по всему телу, а еще колотье в боку, и мигрени измучили, и рвота так и льется в ведро, что мне нет покоя ни днем ни ночью!

Мистер Гардинер снова уверил ее, что сделает все возможное, и, побеседовав с ней таким образом до тех пор, пока не подали обед, они оставили ее предаваться тошноте в обществе экономки, которая присматривала за ней в отсутствие дочерей.

Несмотря на то что брат и невестка миссис Беннет были убеждены, что в подобном затворничестве нет никакой необходимости, они не препятствовали ей в этом. В столовой к ним вскоре присоединились Мэри и Китти, которые до сего момента были заняты учебным боем. С тех пор как они принесли свои кровавые клятвы, у них было мало других занятий. Едва они уселись за стол, как Мэри прошептала Элизабет:

— Это весьма прискорбное происшествие, и, вероятно, оно вызовет множество пересудов. Но мы должны пресечь поток праздной болтовни и пролить на наши израненные души бальзам возмездия.

И, заметив, что Элизабет не намерена отвечать, добавила:

— Несчастье, приключившееся с Лидией, все же может преподать нам полезный урок, и заключается он в следующем: девическую добродетель утратить так же легко, как и носовой платок, один неверный шаг может привести к погибели, а восстановить честь девица может, лишь пролив кровь того, кто ее обесчестил.

Элизабет в изумлении подняла на нее глаза, но была слишком расстроена, чтобы ответить. Мэри, однако, продолжила утешать себя перечислением уроков, которые она вынесла из приключившейся с ними беды.

Ближе к вечеру старшим мисс Беннет наконец удалось уединиться на полчаса. Дружно погоревав об ужасном падении их сестры, которое Элизабет уже считала свершившимся, а Джейн не могла не признать вполне вероятным, первая попросила:

— А теперь расскажи мне то, чего я еще не слышала. Что сказал полковник Форстер? Неужели они ни о чем не подозревали до самого похищения?

— Полковник Форстер признал, что ему нередко казалось, будто бы они увлечены друг другом — Лидия в особенности, — но он не видел ничего, что могло бы его насторожить. Мне так жаль его! Он был чрезвычайно добр и внимателен к нам. Он собирался ехать сюда, чтобы предложить свою помощь, еще до того, как узнал, что Уикэм не намерен жениться, а узнав, выехал тотчас же.

— А тот офицер был совершенно уверен, что Уикэм не женится на ней? Знал ли он о готовившемся побеге?

— Да, но когда его стали расспрашивать, офицер принялся уверять, что ничего не знал об их планах, и не сказал правды даже после того, как полковник пригрозил скормить неприличностям его самые английские члены. Он больше не утверждал, что они не собирались жениться, и поэтому я хочу надеяться, что ранее его просто неправильно поняли.

— Но до приезда полковника Форстера вы и не сомневались, что они поженятся?

— Да разве могли мы даже представить такое? Я немного тревожилась — опасалась, что моя сестра не будет счастлива, ведь я знала, что Уикэм не всегда вел себя безупречно. Родители же ничего этого не знали, и их огорчала лишь крайняя опрометчивость такого брака. Тут Китти с вполне понятным торжеством призналась, что ей ведомо больше нашего — в своем последнем письме Лидия предупредила ее о своих намерениях. Оказывается, она уже давно знала, что они влюблены друг в друга.

— Но произошло это уже в Брайтоне?

— Да, полагаю, что так.

— А сам полковник Форстер хорошего ли мнения об Уикэме? Ему известен его истинный характер?

— Должна признать, что он отзывался об Уикэме не так хорошо, как прежде. Сказал, что он легкомысленный транжира. А после этого несчастья мы еще узнали, что Уикэм оставил в Меритоне не только кучу долгов, но и уж точно одну молочницу в деликатном положении, хотя я надеюсь, что все это окажется неправдой.

— О Джейн, если бы мы только рассказали все, что нам о нем известно, этого бы не случилось!

— Быть может, так было бы лучше, — ответила ей сестра, — но мне кажется несправедливым разглашать прежние ошибки человека, не зная ничего о его нынешних чувствах. Мы действовали из самых лучших побуждений.

— Полковник Форстер упоминал какие-нибудь подробности письма Лидии к его жене?

— Он привез это письмо с собой.

Джейн вынула письмо из сумочки на поясе и протянула его Элизабет.

Вот что там было написано:

Моя дорогая Харриет,

То-то ты посмеешься, узнав, куда я уехала, да я и сама умираю со смеху, представляя, как ты удивишься, когда утром меня начнут искать. Я еду в Грет-на-Грин, и если ты до сих пор не догадалась, с кем, то, наверное, твой мозг сожрали зомби, потому что в мире есть лишь один человек, которого я люблю, и он просто ангел. Без него мне нет счастья, поэтому не вижу ничего дурного в том, чтобы бежать с ним. А если тебе все это не по нраву, то можешь не писать в Лонгборн, что я уехала, тогда они там еще больше удивятся, получив письмо от Лидии Уикэм. Вот будет весело! Я так смеюсь, что с трудом пишу все это. Когда я приеду в Лонгборн, то пошлю за своими нарядами и оружием, но будет замечательно, если ты велишь Салли починить дыру от когтя в том вышитом муслиновом платье, перед тем как его уложить.

Прощай. Кланяйся от меня полковнику Форстеру. Надеюсь, вы выпьете за то, чтобы наше путешествие было удачным.

Твоя подруга навек, Лидия Беннет

— Ох, глупая, глупая Лидия! — вскричала Элизабет, дочитав. — Такие события — и такое письмо! Но оно хотя бы доказывает, что она была уверена в цели их бегства. К чему бы он ни принудил ее после, с ее стороны не было никаких бесчестных намерений. Бедный отец! Как тяжело он, должно быть, все это воспринял!

— Я еще ни разу не видела, чтобы кто-то был так потрясен. Целых десять минут он не мог и слова вымолвить. Маменьке тут же сделалось нехорошо, и все в доме пошло кувырком.

— О Джейн! — воскликнула Элизабет. — На вид ты и сама нездорова. Ах, если бы я только была рядом! На тебя одну свалились все тяготы и заботы.

— Мэри и Китти были очень внимательны ко мне и, думаю, помогали бы изо всех сил, не будь они так заняты вынесением смертного приговора мистеру Уикэму. Тетушка Филипс пришла к нам во вторник после отъезда отца и была так добра, что осталась со мной до четверга. Ее помощь и поддержка неоценимы. И леди Лукас была очень любезна к нам, она пришла в среду утром, чтобы посочувствовать нашему горю и предложить помощь — свою или кого-нибудь из дочерей, если нам что-либо понадобится.

Услышав о леди Лукас, Элизабет немедленно подумала о Хансфорде. Ей хотелось знать, осталось ли еще хоть что-нибудь от прежней Шарлотты и заметил ли уже мистер Коллинз ее плачевное состояние. Вообще-то прошло уже много времени с тех пор, как она в последний раз получала известия из Кента. Жива ли еще ее подруга? Думать об этом было слишком мучительно. Поэтому она принялась расспрашивать о том, как именно отец намеревался искать Лидию в Лондоне.

— Думаю, он собирался отправиться в Эпсом, — ответила Джейн, — они там в последний раз меняли лошадей. Главной его задачей было узнать номер извозчика, который увез их из Клэпхема, после того как Уикэм пытался застрелить полковника. На этом извозчике приехали пассажиры из Лондона, и отец думал, что джентльмена и леди, менявших лошадей под градом выстрелов, непременно должны были запомнить, и поэтому хотел порасспрашивать людей в Клэпхеме.

Глава 48

На следующее утро все ждали письма от мистера Беннета, но в почте от него не было ни строчки. Родные знали его как самого необязательного и скупого на слова корреспондента, однако надеялись, что для нынешнего случая он сделает исключение. Ничего не оставалось, как решить, что у него пока нет утешительных новостей, но даже это его семье хотелось бы знать наверняка. Мистер Гардинер, который медлил лишь в ожидании почты, сразу же уехал вместе с тремя вооруженными наемниками, которые должны были сопровождать и охранять его в дороге.

Миссис Гардинер с детьми осталась в Хартфордшире еще на пару дней, полагая, что может оказаться полезной племянницам. Она помогала им ухаживать за миссис Беннет и скрашивала своим обществом часы их досуга-Другая их тетушка тоже часто захаживала в Лонгборн, желая, по ее словам, утешить и подбодрить семью. Но поскольку каждый ее визит сопровождался очередными новостями о том, что за Уикэмом числится еще один неоплаченный счет или внебрачный ребенок, то после ее ухода они, как правило, чувствовали себя хуже прежнего.

Казалось, весь Меритон вознамерился очернить человека, которого тремя месяцами ранее все превозносили выше самого Господа. Сообщалось, что в округе не осталось ни одного лавочника, которому бы он не задолжал, и ни одной дочки лавочника, которую бы он не соблазнил. Все решительно объявили его самым недостойным юношей на свете и так же решительно признались, что никогда не доверяли его внешнему благородству.

Хотя Элизабет не верила и доброй половине этих слухов, все же услышанного ей хватило, чтобы убедиться в неминуемом падении сестры, и даже Джейн, которая доверяла пересудам еще меньше, почти утратила надежду, особенно теперь, когда известие об их свадьбе, если бы таковая состоялась, уже должно было бы прийти.

Мистер Гардинер уехал в воскресенье, а во вторник его супруга получила от него письмо. В нем говорилось, что по приезде он немедленно разыскал своего брата и убедил его переехать в секцию Восток-Шесть, что мистер Беннет уже успел побывать в Эпсоме и Клэпхеме, не разузнав, однако, ничего нового, и что теперь он намерен справляться о беглецах во всех крупных лондонских гостиницах.

В письме была приписка следующего содержания:

Я написал полковнику Форстеру с просьбой выяснить., если это возможно, у кого-нибудь из друзей Уикэма в полку, нет ли у того каких-либо родных или знакомых, которые могли бы знать, в какой части Лондона он укрылся. Если бы кто-нибудь снабдил нас подобного рода подсказкой, это стало бы нам существенным подспорьем. Пока что нам не на что oneреться в наших поисках. Уверен, что полковник Форстер сделает все от него зависящее, чтобы раздобыть нам эти сведения. Но мне пришло в голову, что, наверное, Лиззи лучше прочих осведомлена о его родственных связях.

Но Элизабет никогда не слышала ничего о других его родственниках, кроме отца и матери, которые уже много лет как умерли. Возможно, кому-нибудь из полковых приятелей Уикэма было известно больше, хотя она не очень на это надеялась. Элизабет и Джейн не находили утешения ни в вольной борьбе с оленями, ни в обществе своих младших сестер, поскольку те были постоянно заняты измышлением новых способов выпускания кишок Уикэму.

Каждый новый день приносил лишь тревоги, но самым тревожным был час, когда приносили почту. Каждое утро писем ожидали с огромнейшим нетерпением. Любые известия, добрые или дурные, можно было узнать только из них, а важных новостей в Лонгборне ждали каждый день.

Но прежде очередной весточки от мистера Гардинера письмо совсем иного рода было прислано их отцу мистером Коллинзом. Джейн, получившая указания читать всю корреспонденцию, адресованную мистеру Беннету, вскрыла его и прочла, а Элизабет, знавшая бесподобный стиль мистера Коллинза, подглядывала через плечо сестры. Вот что там было написано:

Дорогой сэр,

Как духовное лицо и ваш родственник, я почитаю своей обязанностью выразить соболезнования в связи с постигшими вас страданиями, а также известить о горестной утрате, понесенной мною по причине трагического несчастья, приключившегося с вашим дорогим другом и моей возлюбленной супругой Шарлоттой. С прискорбием сообщаю, что она покинула этот мир, каким-то образом заразившись неведомым недугом, — печальное обстоятельство, о котором никто из нас и не догадывался, пока леди Кэтрин милостиво не уведомила меня о нем в самой деликатной манере. Хотелось бы добавить, что ее светлость была столь любезна, что предложила лично произвести обычные в таких случаях декапитацию и сожжение, но я счел своим супружеским долгом исполнить все собственными, хоть и дрожащими руками. Поверьте, дорогой сэр, невзирая на мое сокрушительное горе, я искренне сочувствую вам и вашему почтенному семейству в нынешних невзгодах, которые для вас, должно быть, поистине невыносимы. Смерть вашей дочери в сравнении с этим могла бы показаться благом, равно как декапитация и сожжение возлюбленной жены моей — участь для нее более предпочтительная, чем присоединение к полчищам Люцифера. Вы заслуживаете самого глубокого сожаления, и это мое мнение разделяют леди Кэтрин и ее дочь, которым я поведал о случившемся. Они также согласились со мной относительно того, что позор одной дочери нанесет урон репутации всех ее сестер, ибо кто, как справедливо подметила леди Кэтрин, захочет породниться с подобной семьей? Это замечание заставляет меня еще с большим удовлетворением вспомнить о предложении, которое я сделал Элизабеуп в прошлом ноябре. Будь ее ответ иным, я теперь оказался бы причастен к вашему бесчестию, в то время как нынче принужден испытывать всего лишь глубокую печаль. Примите же мой совет, дражайший сэр, и отриньте навсегда неблагодарное дитя, оставьте ее пожинать плоды собственного чудовищного деяния.

И в заключение позвольте поздравить вас с тем, что после вашей смерти я не стану посягать на Лонгборн, поскольку уже буду мертв к тому времени, когда вы получите это письмо. Я повешусь на ветвях любимого дерева Шарлотты, в саду, за которым ее светлость нам столь великодушно поручила ухаживать.

Остаюсь, искренне ваш, и прочая, и прочая

Мистер Гардинер вновь написал им лишь тогда, когда получил известия от полковника Форстера, и письмо его не содержало ничего утешительного. Никто не знал, поддерживал ли Уикэм отношения с кем-либо из своих родственников, и было точно известно, что из ближайшей его родни в живых не осталось никого. В былые времена он имел множество знакомых, но, поступив в полк, как будто бы перестал близко с ними общаться. Поэтому им не удалось найти никого, кто мог бы сообщить о нем хоть какие-нибудь сведения.

Кроме того, что Уикэм был вынужден скрываться от родителей Лидии, к столь основательной секретности его побуждало еще и плачевное финансовое состояние. Обнаружилось, что он бежал, наделав множество карточных долгов и незаконнорожденных детей. Полковник Форстер полагал, что потребуется более тысячи фунтов, чтобы покрыть все его долги в Брайтоне, и еще тысяча, чтобы прикрыть позор обесчещенных им девиц. Мистер Гардинер не стал утаивать этих подробностей от своих родственников в Лонгборне. Прочтя письмо, Джейн ужаснулась:

— Игрок! Многодетный отец! — воскликнула она. — Как неожиданно! Я о таком и подумать не могла.

В своем письме мистер Гардинер также сообщал, что уже на следующий день, то есть в субботу, они могут ожидать возвращения мистера Беннета. Он был настолько подавлен безуспешностью своих поисков, что поддался на уговоры брата вернуться домой, к семье. Когда об этом сообщили миссис Беннет, она не выразила того восторга, на который рассчитывали ее дочери, помня, насколько она опасалась за его жизнь.

— Как — возвращается? И без несчастной Лидии? — воскликнула она. — Не может же он уехать, не разыскав их. Кто же тогда будет сражаться с Уикэмом, кто заставит его жениться, если мистер Беннет уедет?

Поскольку миссис Гардинер уже хотелось домой, было решено, что она с детьми уедет в тот же день, когда прибудет мистер Беннет. Поэтому лонгборнский кучер доставил их до ближайшей почтовой станции и вернулся обратно уже со своим хозяином.

Миссис Гардинер уезжала, по-прежнему теряясь в догадках касательно отношений Элизабет и мистера Дарси, — недоумение снедало ее еще с самого Дербишира. Племянница более не упоминала его имени в разговорах, и после их возвращения из Пемберли на имя Элизабет не пришло ни одного письма.

Семейные неурядицы служили достаточным оправданием унынию, охватившему Элизабет. Разобравшись к тому времени в своих чувствах, она уже прекрасно понимала, что, не будь она знакома с мистером Дарси, переносить бесчестие Лидии ей было бы несколько легче. Вместо двух бессонных ночей, думала она, хватило бы и одной.

Мистер Беннет вернулся, внешне сохраняя привычное ему философическое спокойствие. Он был так же скуп на слова, как и прежде, ни разу не обмолвился о том, что вынудило его уехать, и лишь спустя некоторое время дочери осмелились заговорить с ним.

Только за вечерним чаем Элизабет решилась коснуться этой темы и сказала несколько сочувственных слов о том, что ему пришлось перенести. На это мистер Беннет ответил:

— Не говори ничего. Кому еще страдать, как не мне? «Одна плеть ученику — две плети учителю». Разве не так говорил мастер Лю?

— Вы слишком строги к себе, — возразила Элизабет.

— Что ж, можешь предостеречь меня от этой беды. Людям свойственно предаваться самобичеванию. О нет, Лиззи, позволь мне хоть раз в жизни прочувствовать свою вину. Ведь это я решил воспитывать вас как воительниц, а не как леди. Я наставлял вас в искусстве смерти, забыв обучить искусству жизни. Позволь мне устыдиться, ибо стыд мой заслужен.

— Вы думаете, они в Лондоне?

— Где же еще они могут так хорошо спрятаться?

— И Лидия всегда хотела поехать в Лондон! — вмешалась Китти.

— Ну, тогда она счастлива, — сухо отозвался отец, — и, вероятно, ее пребывание там несколько затянется.

Помолчав немного, он продолжил:

— Лиззи, я вовсе не сержусь на тебя за то, что твои майские упреки попали точно в цель. Учитывая все происшедшее, это свидетельствует о глубине твоего ума.

Тут их прервала Джейн, которая вошла, чтобы захватить поднос с чаем для их матери.

— Вот так номер! — воскликнул мистер Беннет. — Нельзя ли и мне пострадать в покое и одиночестве? Завтра же засяду в библиотеке в халате и ночном колпаке и буду сидеть там, пока Китти не сбежит.

— Я вовсе не собираюсь убегать, папенька, — досадливо откликнулась Китти. — Если уж я поеду в Брайтон, то буду вести себя поумнее Лидии.

— В Брайтон! Да я и в Истборн тебя не отпущу даже за пятьдесят фунтов! Нет уж, Китти, теперь я научился осторожности, и ты это прочувствуешь сполна. Ни один офицер больше не переступит порог этого дома и даже не покажется в этой деревне! Балы строго-настрого запрещены, разве что ты будешь танцевать с сестрами. И ты шагу за дверь не сделаешь, пока не докажешь, что можешь упражняться хотя бы по десять часов в день!

Китти восприняла все эти угрозы всерьез и разрыдалась.

— Ну-ну, — утешил ее отец, — не огорчайся так. Если следующие десять лет будешь примерно себя вести, я свожу тебя на военный парад.

Глава 49

Через два дня после возвращения мистера Беннета Джейн и Элизабет, преследуя оленя в зарослях кустарника позади дома, увидели, что к ним спешит экономка. Решив, что она пришла отчитаться об очередном приступе тошноты у их матери, они пошли ей навстречу, но вместо ожидаемого отчета она спросила мисс Беннет:

— Простите, мисс, что помешала вам, но я надеялась, что из Лондона пришли добрые вести, и поэтому уж осмелилась вас о них спросить.

— О чем вы говорите, Хилл? Не было никаких вестей из Лондона.

— Как, сударыня! — с величайшим изумлением воскликнула экономка. — Разве вы не знаете, что прибыл нарочный от мистера Гардинера? Он с полчаса тому назад привез письмо хозяину!

Без лишних слов сестры бросились домой. Промчавшись по коридору, они вбежали в столовую, оттуда — в библиотеку, но отца нигде не нашли. Они уже собрались было бежать наверх, думая, что он у матери, как повстречавшийся им дворецкий сказал:

— Если вы ищете хозяина, мисс, то он отправился в додзё.

Услышав это, они тотчас же кинулись обратно и, снова пробежав по коридору, помчались через лужайку — догонять отца, который быстрым шагом направлялся к скромной постройке.

Поравнявшись с отцом, Элизабет взволнованно воскликнула:

— Папа, что слышно? Какие новости? Вы ведь получили письмо от дяди?

— Да, нарочный привез от него письмо.

— И что там? Новости хорошие или дурные?

— Чего уж тут может быть хорошего? — ответил он, вытаскивая письмо из кармана. — Но быть может, тебе захочется это прочесть.