Талтос Райс Энн
– Только не смей раскапывать тела!
– Правильно, оставь их в покое, под деревом, – поддержала Мону Мэри-Джейн.
– Не сомневайтесь. Я так и сделаю. Я уже говорила вам. Никаких выкапываний тел. Плохая, скверная идея. Морриган просит прощения. Морриган не станет это делать. Морриган обещает Моне и Мэри-Джейн. Нет времени заниматься этими телами! Кроме того, меня эти тела совершенно не интересуют. – Морриган покачала головой, и ее рыжие волосы сначала рассыпались по плечам, а затем, словно получив энергичный толчок, взметнулись вверх. – Я ребенок Майкла Карри и Моны Мэйфейр. И это кое-что значит, не так ли?
– Мы боимся, вот и все! – объявила Мэри-Джейн. – Если мы развернемся прямо сейчас и поедем обратно в Фонтевро…
– Нет. Нет, если у нас не будет нужных насосов, подмостей, домкратов и древесных материалов, чтобы выпрямить здание. Я сохраню к этому дому сентиментальную привязанность на всю свою жизнь, разумеется, но сейчас я просто не могу оставаться там! Я умираю от желания посмотреть на мир – неужели вы обе этого не понимаете? Ведь мир – это не супермаркет, не Наполеонвилль, не последние номера «Тайм», «Ньюсуика» или «Ньюйоркера». Я не могу больше ждать. Кроме того, как вам известно, Роуан и Майкл уже прибыли домой, и я готова к неизбежному столкновению с ними. Несомненно, они будут вынуждены познакомить меня со всеми документами, даже если втайне предпочли бы их уничтожить.
– Они еще не вернулись, – подала голос Мона. – Райен сказал, что ждет их через пару дней.
– Хорошо. Тогда скажите, чего вы боитесь.
– Я не знаю! – вскрикнула Мона.
– В таком случае едем на Первую улицу, и я не желаю слышать больше ни одного слова. Там ведь есть комната для гостей, не так ли? Я остановлюсь в ней. И давайте прекратим перепалку. Мы сможем заняться поисками собственного безопасного жилища на досуге. Кроме того, я хотела бы посмотреть на этот дом – на дом, построенный ведьмами. Неужели вы обе не понимаете, до какой степени мое существо и сама судьба связаны с домом, которому предназначено было увековечить существование гигантской генетической спирали? Ведь если бы мы сорвали большую часть этой туманной сентиментальной чепухи, стало бы совершенно очевидно, что Стелла, Анта и Дейрдре умерли, чтобы я смогла жить, а наивные, несбыточные мечты дьявольского призрака Лэшера реализовались в таком перевоплощении, которого он просто никогда не смог бы предвидеть, но которое определило мою судьбу. Я жажду жизни, я жажду занять в ней достойное положение!
– Ладно, – сказала Мона, – но ты должна вести себя тихо. Не смей разговаривать с охранниками и звонить кому-либо по телефону!
– Да уж, стоит посмотреть, как ты вцепляешься в трубку, когда раздается звонок, – согласно кивнула Мэри-Джейн. – И готова болтать с кем угодно, даже если звонит какой-то псих.
Морриган пожала плечами.
– Вы до сих пор не можете осознать, что каждый день приносит мне гигантское количество открытий. Я уже не та девочка, какой была два дня назад!
Внезапно она вздрогнула и тихо застонала.
– Что случилось? Тебе плохо? – спросила Мона.
– Воспоминания… Они вдруг всплывают… Мама, включи, пожалуйста, магнитофон. Понимаешь, происходит что-то очень странное: они внезапно ослабевают, а некоторые остаются, словно исходят от великого множества людей – таких же, как я. Ты понимаешь? Я вижу Эшлера глазами множества людей… Долина совсем такая же, какой она описана в документах Таламаски, я знаю это. Доннелейт. Я слышу, как произносит это слово Эшлер.
– Говори громче, – попросила Мэри-Джейн, – чтобы я тоже могла слышать.
– Снова воспоминания об этих камнях. Мы живем еще не в долине, мы где-то возле реки, и люди волокут камни, передвигают их, используя бревна в качестве катков. Говорю вам, нет ничего случайного в этом мире, природа сама достаточно разнообразна и неуправляема, так что все происходит почти неизбежно. На первый взгляд это может показаться совершенно бессмысленным, но я хочу сказать следующее: после хаоса и страданий, после сопротивления и открытого неповиновения ведьм наступит момент, когда семья должна превратиться в общую семью человеческих созданий и Талтосов. Меня охватывают чрезвычайно странные чувства. Я должна поехать туда, повидать это место. И опять долина. Круг меньше, но он тоже наш. Эшлер освятил оба круга, и звезды сейчас расположились в небесном пространстве соответственно зимнему периоду. Эшлер хочет, чтобы мы укрылись в лесной чаще, чтобы лес защитил нас от враждебного мира. Я устала. Мне хочется заснуть.
– Только не бросай руль, – сказала Мэри-Джейн, – опиши нам этого человека, Эшлера, еще раз. Всегда ли он выглядит одинаково? Я хочу сказать, в обоих кругах и оба раза?
– Мне кажется, сейчас я заплачу. Я продолжаю слышать музыку. Мы должны будем танцевать, когда приедем туда.
– Куда?
– На Первую улицу… Куда угодно. В долину… На равнину… Мы должны танцевать внутри круга. Я вам покажу, как надо. Я буду петь песни. Вы знаете? Что-то ужасное случилось с моим народом, и не однажды. Смерть и страдания стали обычными явлениями. Только самые искусные избежали этого. Самые мудрые поняли, что такое человеческое создание на самом деле. Остальные пребывают в ослеплении.
– Только у него одного есть имя?
– Нет, просто он был единственным, чье имя знали все, буквально все. Подобно магниту, он вызывал эмоции у каждого. Я не хочу, чтобы…
– Не принимай все это так близко к сердцу, – сказала Мона. – Когда мы туда приедем, ты сможешь описать заново то, что видела, а сейчас успокойся, не волнуйся. До их прибытия еще целых два дня.
– И какой я стану к тому времени?
– Я знаю, кто ты есть, – ответила Мона, – я знаю, какой ты была, когда находилась во мне. Ты – это я и Майкл. И нечто еще – могущественное и невиданное. А кроме того, в тебе есть частичка каждой из ведьм.
– Говори, милая, – сказала Мэри-Джейн. – Расскажи нам о нем и обо всех, кто делает маленьких куколок из мела. Мне хочется послушать, как они хоронят куколок у подножия камней. Ты помнишь, что ты рассказывала?
– Думаю, что помню. Эти куклы были с грудями и пенисами.
– Вот как? Об этом ты прежде не упоминала.
– Эти куклы были священными. Но для этого должна быть причина… Нужно избавиться от боли… Я хотела бы уничтожить эти воспоминания, но не прежде, чем усвою из них все ценное. Мэри-Джейн, будь так любезна, душечка, возьми, пожалуйста, салфетку и вытри мне глаза, ладно? Обрати внимание, я говорю это для записи. Это поток сознания. Мы взяли длинный камень на равнину. Все собираются танцевать и петь вокруг него довольно долго – до того как построим из бревен подпорки, с помощью которых заставим его стоять. Каждый вырежет своих куколок. Все куколки очень похожи, и каждая чем-то напоминает того, кто ее сделал, и всех остальных. Я засыпаю. И хочу есть. Я хочу танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.
– Еще каких-то пятнадцать минут – и мы проедем через задние ворота, – сказала Мэри-Джейн, – только следи, чтобы твои слезливые гляделки не закрылись.
– Не говори ни слова охране, – напомнила Мона. – Я сама с ними управлюсь. Что еще ты помнишь? Они несут камень на равнину. Как называется эта равнина? Скажи ее название на их языке.
– Эшлер называл ее «плоская земля», или «безопасная земля», или просто «пастбище». Чтобы правильно произнести название, я должна говорить очень-очень быстро. Вам это покажется похожим на свист. Но все знают эти камни. Буквально каждый знает о них. Мой отец тоже видел их. Боже, вы полагаете, что где-нибудь в мире существует еще одна, другая я? Не думаете ли вы, что такое может быть? Другая я, не считая тех, похороненных под деревом? Не может быть, что я единственная, кому удалось выжить!
– Успокойся, милая, – сказала Мэри-Джейн, – у нас еще уйма времени, чтобы это выяснить.
– Мы – твоя семья, – добавила Мона. – Помни это. Кем бы еще ты ни была, все равно ты – Морриган Мэйфейр, которой предназначено стать наследницей. У нас есть свидетельство о рождении, свидетельство о крещении и пятнадцать фотографий, сделанных «Поляроидом», с этикетками, написанными моей рукой, на обратной стороне каждой из них.
– Так или иначе, но этого недостаточно, – возразила Морриган, которая теперь плакала, надув губы словно ребенок, мигая из-за слез на ресницах. – Все эти свидетельства безнадежно притянуты и с точки зрения закона не имеют никакой силы.
Машина двигалась по своей полосе дороги, но, едва они въехали в Метэри, движение стало плотнее.
– Возможно, потребуется видео, – продолжала рассуждать Морриган. – Как ты думаешь, мама? Но в конце концов все оказывается недостаточным, не так ли, кроме любви? Почему мы вообще говорим о законности?
– Потому что это важно.
– Но, мама, если они не любят…
– Морриган, мы сделаем видеозапись на Первой улице, как только туда приедем. И тебя будут любить, запомни мои слова. Я добьюсь этого. На этот раз я не сделаю ни единой ошибки.
– Что позволяет тебе надеяться на это, если учесть все твои сомнения и страхи и желание спрятаться от пытливых взоров?
– Я люблю тебя – вот почему так считаю.
Слезы хлынули из глаз Морриган, словно ливень. Мона с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать.
– Им не потребуется оружие, если они не полюбят меня, – сказала Морриган.
Какая невыносимая боль для ребенка!
– К черту! Пусть только попробуют! – Мона пыталась говорить как можно спокойнее, вполне владея собой, очень нежно. – Нашей любви вполне достаточно, и ты знаешь это! Если ты должна будешь забыть о них, значит, ты их забудешь. И не смей говорить, что это не так, что нашей любви тебе мало. Ты слышишь?
Она взглянула на грациозную газель, со слезами на глазах сидящую за рулем и медленно проходящую каждый поворот пути. «Это моя дочь. У меня всегда были чудовищные амбиции, чудовищный интеллект, чудовищная храбрость, а теперь – чудовищная дочь. Но какова ее природа – кроме того, что она поразительно умна, импульсивна? Эта любящая, восторженная девочка сверхчувствительна к боли и к неуважению и легко поддается неудержимым фантазиям и восторгам. Как сложится ее судьба? Какова роль ее воспоминаний о древних событиях? Означают ли ее видения, что она обладает этими воспоминаниями и умеет извлекать из них знания? Что может из этого получиться? Впрочем, меня это не слишком заботит, – думала она. – Во всяком случае, не сейчас, когда все только начинается и порождает в душе столько волнений».
Она вообразила, что ее высокую девочку ударили, что тело ее смяли… И тут же руки потянулись, чтобы защитить дочь, прижать ее голову к своей груди.
«Только посмейте обидеть ее!»
Теперь все было по-другому.
– Все в порядке, все в порядке, – вмешалась Мэри-Джейн. – Дай-ка мне руль, я поведу машину: движение становится очень плотным.
– Ты совсем спятила, Мэри-Джейн! – крикнула Морриган, подаваясь вперед и нажимая на акселератор, чтобы обойти идущий слева автомобиль. Она вскинула подбородок и тыльной стороной ладони вытерла слезы. – Я доведу эту машину до дома! Я ни за что на свете не откажусь от этого!
Глава 30
«На что может быть похоже ощущение пребывания в пещере?» – задавался я вопросом. У меня не было желания слушать голоса из ада. А вот как насчет райского пения?
Я обдумал этот вопрос и решил пройти мимо. Впереди меня ждало длительное путешествие. Отдыхать было еще слишком рано. Мне захотелось поскорее выбраться отсюда. Я уже намеревался отправиться в путь и обогнуть эту часть склона, когда какой-то голос окликнул меня.
Это был женский голос, очень тихий. Я не смог определить, откуда он исходит, и лишь сумел разобрать слова: «Эшлер, я ждала тебя».
Я обернулся в одну сторону, потом в другую. Темнота действовала на нервы. «Маленький народ? – подумалось мне. – Одна из их женщин решила соблазнить меня?» И я отправился дальше. Но голос позвал снова, нежный как поцелуй: «Эшлер, король Доннелейта, я жду тебя».
Я посмотрел на старую лачугу с мерцающими огоньками, едва различимую в тусклом свете, и увидел стоящую возле нее женщину с рыжими волосами и очень бледной кожей. Она была человеческим существом и ведьмой. От нее исходил очень слабый запах, возможно свидетельствующий о том, что в ее жилах течет частичка крови Талтосов.
Мне следовало идти дальше. Я понимал это. От ведьм всегда можно было ждать неприятностей. Но эта женщина была очень красива, а в полутьме глаза сыграли со мной скверную шутку, и мне показалось, что она чем-то напоминает нашу погибшую Жанет.
Пока она приближалась ко мне, я заметил, что у нее строгие зеленые глаза, как у Жанет, прямой нос и губы, словно вырезанные из мрамора. У нее были такие же маленькие округлые груди и длинная, грациозная шея. Добавьте ко всему этому прекрасные волосы, к которым Талтосы всегда проявляли слабость.
«Чего тебе нужно от меня?» – спросил я.
«Подойди и ляг со мной, – отвечала она. – Заходи в мой дом. Я приглашаю тебя».
«Ты очень глупа, – заявил я. – Ты знаешь, кто я такой. Лягу с тобой – и ты умрешь».
«Нет, – возразила она. – Только не я. – И она засмеялась, как многие ведьмы смеялись и до нее. – Я рожу от тебя гиганта».
Я покачал головой.
«Ступай своим путем и будь благодарна, что я не так легко поддаюсь искушениям. Ты прекрасна. Найдется другой Талтос. Кто здесь защищает тебя?»
«Войди, – настаивала она, – войди в мой дом».
Она подошла ближе, и в слабых лучах света, проникавшего сквозь листву, золотистого света угасающего дня, я увидел белоснежные зубы и округлые груди, просвечивающие сквозь тонкую кружевную блузу, поверх которой был туго затянут кожаный пояс.
«Что же, если я лягу с ней и просто приложу губы к ее грудям, это никому не принесет боли, – подумалось мне. – Но ведь она ведьма. Почему я разрешаю себе даже думать об этом?»
«Эшлер, – обратилась ко мне женщина, – мы все знаем твою историю. Я знаю, что ты король, предавший свое племя. Не хочешь спросить духов пещеры, как можно было бы получить прощение?»
«Прощение? Только Христос может простить мои прегрешения, дитя», – ответил я.
«Какой силой обладает этот Христос, чтобы изменить проклятие, которое Жанет наложила на тебя?»
«Не издевайся надо мной!» – вскипел я.
Я желал ее. И чем больше сердился, тем меньше заботился о том, что с ней будет.
«Пойдем со мной, – вновь пригласила она. – Выпьешь настой, который стоит у меня на огне, а потом мы отправимся в пещеру и ты увидишь духов. Они знают все, король Эшлер».
Женщина подошла к лошади, положила свою руку на мою, и я почувствовал, как во мне разгорается желание. У нее были колдовские пронзительные глаза, и казалось, что на меня смотрит Жанет.
Не успел я собраться с мыслями, как она помогла мне спешиться и мы уже вместе пробирались сквозь заросли папоротника и самбука.
Маленькая хижина показалась мне гнусной и пугающей. В ней не было окон. Над огнем на длинном вертеле висел чайник. Но постель была чистая, застеленная искусно вышитым полотном.
«Достойно короля», – сказала женщина.
Я огляделся вокруг и увидел темную открытую дверь – напротив той, через которую мы вошли.
«Это тайный вход в пещеру, – пояснила она и, внезапно поцеловав мне руку, потянула меня к постели. Попутно женщина сняла с огня чайник и налила из него отвар в грубую глиняную кружку. – Выпейте, ваше величество, и пещерные духи будут видеть и слышать вас».
«Увижу и услышу ли их я? – подумалось мне. – Не знаю, ибо только богу известно, что она положила в этот отвар. Быть может, травы и масла, которые доводят ведьм до исступления, после чего они начинают танцевать, как Талтосы под луной. Мне рассказывали о таких проделках».
«Пей, он сладкий», – велела она.
«Ладно, – кивнул я. – Он пахнет медом».
Глядя в кружку, я решил, что не стану пить ни капли. Я видел, что она улыбается, и, улыбнувшись в ответ, осознал, что поднял кружку и внезапно отпил из нее большой глоток. Я закрыл глаза.
«Что будет, если в нем действительно какое-то волшебство?» – изумленно прошептал я, чувствуя, как постепенно погружаюсь в сон.
«А теперь ложись рядом со мной», – негромко приказала она.
«Ради тебя же самой не стоит делать этого», – ответил я. Но она уже сняла с меня меч.
Я смирился и больше не возражал. Медленно поднявшись, лишь для того, чтобы запереть дверь, я снова свалился на постель и притянул ее вниз, под себя. Я стащил с нее блузу, обнажив груди, и подумал, что могу заплакать только от одного их вида. Ах, молоко Талтосов, как сильно мне его хотелось! Она не была матерью, эта ведьма, у нее не должно быть молока ни от Талтосов, ни от людей. Но эти груди, эти сладостные груди! Как я жаждал сосать из них, покусывать и лизать их языком.
«Ладно, это не причинит ей вреда», – подумал я, и, когда она увлажнилась и загорелась желанием, я вложил пальцы между скрытыми, поросшими волосами тайными складками и заставил ее задрожать.
Я тут же принялся сосать ее груди. Я начал целовать ее и впитывать ее запах. У нее была упругая молодая кожа, пахнущая юностью. Мне нравились и звуки ее тихих вздохов, и то, как ее белый живот прикасался к моей щеке, и волосы внизу, между сомкнутых бедер. Когда я стащил с нее юбку, то увидел, что они рыжие и похожи на волосы на ее голове, пламенеющие и слегка вьющиеся.
«Прекрасная, прекрасная ведьма», – шептал я.
– Возьми меня, Эшлер, – сказала она.
Я упорно всасывал в себя ее грудь, отчего чувствовал мучительную боль в пенисе. «Нет, я не стану убивать ее. Она глупа, но не заслуживает из-за этого смерти». Но она потянула мой член к себе между ног и прижала его кончик к своим волосам… И совершенно неожиданно, как это случается со многими мужчинами, я решил, что, если она и в самом деле хочет этого, я поступлю так, как она просит.
Я стремительно вошел в нее, почти не заботясь о том, что она чувствует, как я всегда поступал, когда был с женщиной-Талтос. Я оседлал ее, и мне это нравилось. Она раскраснелась. Она рыдала и вскрикивала, призывая духов, имен которых я не знал.
Все закончилось почти мгновенно. Она смотрела на меня сонными глазами и с победной улыбкой на губах.
«Выпей, – велела она, – и спускайся в пещеру».
Глаза женщины закрылись, и она погрузилась в сон.
Я выпил всю кружку до дна. А почему бы и нет? Я зашел слишком далеко. Что, если в этой глубокой тьме сокрыто нечто важное, последняя тайна, которой моя собственная земля, Доннелейт, должна поделиться со мной? Бог знает, какие в будущем мне предстоят испытания, боль и, возможно, разочарования.
Я выбрался из кровати и старательно пристегнул свой меч, чтобы опасность не застала меня врасплох. Затем взял грубый кусок воска с фитилем, который нашел здесь же, рядом, зажег и через тайный проход из хижины проник в пещеру.
Я поднимался все выше и выше. Свеча освещала мне путь вдоль земляной стены и наконец вывела на холодное и открытое место. В отдалении я мог видеть луч света, пробившийся из внешнего мира. Я стоял над главным входом в пещеру.
Я вошел внутрь. Свет двигался передо мной. С содроганием я резко остановился и увидел множество черепов, смотрящих на меня пустыми глазницами. Бесчисленные ряды сложенных черепов! Некоторые из них были такие древние, что практически рассыпались в пыль.
Это было погребальное место, рассудил я. От людей, похороненных здесь, остались только мертвые головы, и я решил, что духи, если знать, как к ним обратиться, будут говорить через эти головы.
Я твердил себе, что нечего так глупо пугаться. В то же время, как ни странно, чувствовал, что теряю силу.
«Это отвар, который ты выпил, – прошептал я. – Сядь и отдохни».
Так я и поступил, откинувшись к стене слева от себя и глядя в пространство, заполненное масками смерти, скалящими на меня зубы.
Грубая свеча выкатилась у меня из руки, но не погасла. Она покатилась в пыль, но, когда я попытался подхватить ее, у меня ничего не вышло.
Затем я медленно перевел взгляд вверх и увидел мою утраченную Жанет.
Она шла ко мне через помещение, наполненное черепами, продвигаясь медленно, словно не была реальной, а снилась мне.
«Но я не сплю», – громко произнес я.
Я увидел, как она кивнула и улыбнулась. А потом Жанет остановилась перед мерцающей маленькой свечкой.
На ней было то же самое розовое одеяние, что и в тот день, когда они сожгли ее. И тут, к неописуемому ужасу, я увидел, что шелк был поеден огнем и сквозь прорехи и лоскутья виднелась белая кожа. Длинные белокурые волосы были обожжены и почернели на концах, а щеки испачканы пеплом, как и ничем не прикрытые ноги и руки. И все же она была здесь, живая, она стояла возле меня.
«Что же это, Жанет? – спросил я. – Что ты скажешь мне теперь?»
«А что скажешь мне ты, мой возлюбленный король? Я последовала за тобой из великого круга на юге до самого Доннелейта. А ты погубил меня».
«Не проклинай меня, светлый дух, – взмолился я и встал на колени. – Дай мне то, что сможет помочь всем нам! Я искал тропу любви. Она оказалась тропой гибели».
Выражение ее лица переменилось: я увидел сперва замешательство, затем понимание.
Жанет перестала улыбаться и, взяв меня за руку, произнесла слова так, как будто они были нашей тайной.
«Будешь ли ты искать другой рай, мой повелитель? – спросила она. – Возведешь ли новый монумент, подобный тому, который ты навсегда оставил на равнине? Или предпочтешь создать танец, настолько простой и грациозный, что все люди мира смогут исполнять его?»
«Такой танец, Жанет, я хотел бы придумать. И все наши соплеменники составили бы один живой круг».
«И ты сочинишь песню настолько приятную, что ни одна женщина, ни один мужчина любого племени никогда не смогут сопротивляться ей?»
«Да, – подтвердил я. – И мы будем петь вечно».
Лицо ее осветилось, губы разомкнулись, а во взгляде промелькнуло легкое изумление. Она заговорила опять:
«Тогда пусть над тобой вечно висит проклятие, которое я наложила на тебя».
Я зарыдал.
Она жестом велела мне успокоиться и запастись терпением, а затем мягким, быстрым голосом Талтосов прочла не то поэму, не то песню:
- Твой поиск проклят,
- И путь твой долог,
- И только начинается зима.
- Лихие времена навеки канут,
- И память потеряет смысл.
- Но ты, когда она к тебе протянет руки,
- Молящие о полном всепрощенье,
- Увидев, что земля творит,
- Не ужасайся, коль дожди
- И ветер начнут ее терзать.
- Взойдут посевы, развернутся листья,
- Сухие ветки пышно зацветут,
- Крапиву, что пыталась всех ожечь,
- Затопчут сильные мужчины,
- И танцы, круг и песня
- Послужат нам ключом к воротам рая.
- Всегда бывает так:
- Чем власть пренебрегает,
- То и приносит вечное блаженство.
Пещера погружалась в сумерки, маленькая свечка догорала… Махнув на прощание легким жестом руки, Жанет улыбнулась снова и исчезла совсем.
Казалось, что сказанные ею слова запечатлелись в моей памяти, словно были вырублены на плоских камнях нашего круга. И я увидел их там и запомнил навечно, как только замерли последние отзвуки ее голоса.
Пещера оказалась в полной тьме. Я вскрикнул и принялся ползать в поисках свечи. Тщетно. Но, быстро вскочив на ноги, я увидел, что маяком мне служит огонек в крошечной хижине внизу – там, откуда я пришел.
Отирая глаза от слез, преисполненный любви к Жанет и ужасной смеси сладости и раскаяния, я поспешил в маленькую теплую комнатку и увидел там рыжеволосую ведьму, лежавшую на подушках.
На один миг я увидел в ней Жанет! Но не кроткий дух, глядевший на меня любящими глазами и читавший стихи, обещавшие отпущение грехов.
Это была обожженная, страдающая и умирающая женщина. Ее волосы лизали маленькие язычки пламени, кости тлели. Она выгибала спину в агонии, пытаясь дотянуться до меня. И когда я закричал, намереваясь выхватить ее из пламени, передо мной снова оказалась та же рыжеволосая ведьма, заманившая меня в свою постель и заставившая выпить отвар…
Мертвая, бледная, навечно умиротворенная, с кровяными пятнами на задранных кверху юбках. Ее хижина – гробница, ее огонь – вечный свет.
Я осенил ее крестным знамением и выбежал из хижины.
Но в темном лесу я нигде не смог отыскать свою лошадь. До слуха моего доносился лишь хохот маленьких людей.
Я был на грани помешательства. Напуганный призраками, я выкрикивал молитвы и проклятия. С яростью я повернулся к ним, призывая, чтобы они вышли мне навстречу, на битву, и тут же был окружен. Я размахнулся мечом, сбил двоих, а остальных обратил в бегство. Но прежде они разодрали в клочья мою зеленую тунику, сорвали с меня кожаный пояс и утащили все мои пожитки. Лошадь они тоже украли.
Из всего имущества у меня остался лишь меч. Но я не погнался за ними.
Я нашел нужную мне дорогу инстинктивно и по звездам, как всегда поступают Талтосы, и, когда взошла луна, уже направлялся на юг, прочь от родного дома.
Я даже не оглянулся на Доннелейт.
Я пошел на юг, в то место, которое впоследствии было названо Гластонбери, и постоял насвященном холме, где рос куст боярышника. Омыв руки в Источнике, куда Иосиф вылил кровь Христа, я выпил этой воды.
Я пересек Европу, чтобы найти в Риме Папу Григория, побывал в Византии и наконец дошел до Святой земли.
Но задолго до того, как путешествие привело меня к дворцу Папы Григория среди заброшенных развалин великих языческих статуй Рима, цель моих поисков разительно изменилась. Я больше не считал себя священником. Я превратился в странника, искателя, ученого.
Я мог бы поведать вам тысячи историй о тех временах, включая рассказ о том, как в конце концов познакомился с агентами Таламаски. Но я не могу утверждать, что знаю их историю. Я знаю о них то же, что и вы, что открылось нам стараниями Гордона и его пособников.
В Европе я иногда встречал Талтосов – как женщин, так и мужчин. Я думал, что так будет всегда: я с легкостью буду находить своих соплеменников. Рано или поздно я отыщу кого-нибудь из них, и мы проведем всю ночь за дружеской беседой у огня. Будем вспоминать об утраченной земле, о равнине, обо всем, что помним.
Есть еще одна, последняя, частица информации, которой мне хотелось бы поделиться с вами.
В тысяча двести двадцать восьмом году я наконец возвратился в Доннелейт. Прошло слишком много времени с тех пор, как я в последний раз видел Талтоса. Я начинал чувствовать опасение на сей счет. Проклятие Жанет и ее поэма всегда оставались у меня в памяти.
Я в одиночестве бродил по всей земле, страстно мечтая поговорить с бардами Высокогорья об их старинных историях и легендах.
У меня чуть не разорвалось сердце, когда я увидел, что старой саксонской церкви больше нет, а на том месте при въезде в большой торговый город теперь стоит громадный Кафедральный собор.
Я надеялся увидеть старинную церковь. Но кто же удержится от восхищения при виде этого величественного здания, огромного сияющего замка правителей Доннелейта, охраняющего всю долину?
Пригнувшись, чтобы скрыть свой рост и натянув капюшон, я оперся на палку и пошел вниз, чтобы возблагодарить небо за то, что моя башня все еще стоит в долине наряду со многими другими каменными башнями, построенными моим народом.
Я снова плакал благодарными слезами, когда вдали от крепостного вала обнаружил круг из камней, стоящий, как всегда, в высокой траве, – незыблемый монумент в память о танцорах, когда-то собиравшихся на этом месте.
Страшный шок, однако, парализовал меня, когда я вошел в собор и, опустив пальцы в сосуд с водой, взглянул вверх. Глазам моим предстало витражное окно с изображением святого Эшлера.
Да, на стекле был изображен я – в одеждах священника, с длинными ниспадающими волосами, какими они были у меня в те времена. И темными глазами, так похожими на мои собственные, что они испугали меня, я пристально смотрел вниз, на себя подлинного. Потрясенный, я прочел молитву, написанную на латыни:
- Святой Эшлер,
- Возлюбленный Христом
- И святой Девой Марией, —
- Он придет к нам снова
- Лечить больных,
- Утешать страждущих,
- Облегчать муки тех,
- Кому суждено умереть.
- Спаси нас от вечной тьмы,
- Изгони всех демонов из долины.
- Будь нашим главой
- На пути к Свету.
Долгое время я не мог справиться со слезами. Я не мог понять, как такое могло случиться. Помню, как, все еще изображая калеку, я прошел к высокому алтарю, чтобы произнести свои молитвы, а потом направился в таверну.
Там я заплатил барду, чтобы он спел все песни, какие только знал, но ни одна из них не была мне знакома. Язык пиктов умер. Никто не понимал надписей на крестах в церковном дворе.
Что же это за святой? К кому обращена молитва? Быть может, бард сможет пролить свет на эту тайну?
Бард спросил меня, истинный ли я шотландец.
Неужели я никогда не слыхал о великом языческом короле пиктов Эшлере, который обратил всю долину в христианство?
Неужели я не слыхал о волшебном Источнике, у которого он творил чудеса? Достаточно лишь спуститься к холму, чтобы увидеть этот святой Источник.
Эшлер Великий построил первую христианскую церковь на этом самом месте в году пятьсот восемьдесят шестом и отправился в свое первое паломничество в Рим, но был убит разбойниками, даже не успев выйти из долины.
Внутри святилища хранятся его святые реликвии: обрывки окровавленного плаща, кожаный пояс, распятие и письмо к Эшлеру – не от кого-нибудь, а от самого святого отца Колумбы. В библиотеке можно увидеть Псалтирь, написанную самим Эшлером – так, как принято было в стенах великого монастыря на Айоне.
«Да-да, понимаю, – сказал я, – но каково значение этой странной молитвы и, в частности, слов: „Он придет к нам снова“?»
«Ах, это? Да, это удивительная история. Приходи завтра утром на мессу и хорошенько рассмотри священника, который будет отправлять службу. Увидишь молодого мужчину необычайно высокого роста, почти такого же, как ты сам. Высокие люди не так уж необычны в наших местах, но этот… Ходят слухи, будто бы это сам святой Эшлер. Люди утверждают, что он вернулся, и рассказывают совершенно фантастическую историю о своем рождении: как он появился из чрева матери, разговаривая и распевая песни, готовый служить Богу. У него были видения великого святого и святой битвы при Доннелейте, а еще языческой ведьмы Жанет, сожженной на костре, когда вопреки ее сопротивлению город был обращен в христианство». «Это правда?» – спросил я с тихим благоговением Кто бы это мог быть? Дикий Талтос, рожденный людьми, не имеющими ни малейшего представления о том, какое семя содержит их кровь? Нет. Не могло такое случиться. Как могут люди родить Талтоса? Должно быть, это гибрид, родившийся от какого-то таинственного гиганта, который явился в ночи и совокупился с женщиной, обладающей проклятым даром ведьмы, а после оставил ее с ребенком-чудовищем.
«Такое случалось уже трижды в нашей истории, – рассказывал бард. – Иногда матери даже не подозревали, что беременны. Иногда они обнаруживали это уже на третьем или четвертом месяце. Ни одна не знала, что существо внутри ее станет расти и превратится в подобие святого, снова пришедшего к своим людям».
«И кто были отцы этих детей?»
«Высокопоставленные мужчины из клана Доннелейта – вот кем они были. Ибо святой Эшлер – основатель этого рода. Можешь не сомневаться, много странного и непонятного происходило в этих лесах. У каждого клана есть свои тайны. Мы не говорим здесь об этом, но время от времени где-то рождается гигантский ребенок, ничего не знающий о святом. Я видел одного из них собственными глазами. Он был на голову выше своего отца уже вскоре после того, как вышел из чрева матери, умиравшей возле домашнего очага. Безумное существо плакало от страха, и ему не дано было видений от Бога, но оно тосковало по языческим кругам из камней! Бедняга! Они называют таких ведьмами, монстрами. И знаете, как поступают с такими созданиями?»
«Их сжигают».
«Да, – последовал ответ. – Ужасное зрелище. Особенно если несчастное создание – женщина. Ибо ее без суда и следствия объявляют дочерью дьявола, хотя совершенно очевидно, что она не может быть Эшлером. Но ведь это Высокогорье, а наши обычаи всегда были таинственными».
«Видел ли ты сам такое существо женского рода?» – спросил я.
«Нет. Никогда мне не доводилось видеть что-либо подобное. Но есть люди, утверждающие, что знают тех, кто видел. Ходят всякие разговоры среди колдунов и прочих приверженцев языческих обычаев. Люди мечтают свести вместе такую пару – самца и самку. Но мы не должны говорить об этом. Мы испытываем недостаток в ведьмах, способных, пусть даже время от времени, исцелять. Но мы не верим в такие истории и считаем их недостойными ушей христианского люда».
«О да, – согласился я, – могу себе представить».
Я поблагодарил рассказчика и не стал дожидаться утренней мессы, чтобы встретиться со странным высоким служителем Божьим.
Я уловил его запах, как только приблизился к дому приходского священника. И он, подойдя к двери, почувствовал мой запах. Мы долго всматривались друг в друга. Я встал во весь рост, и, конечно, он не стал скрывать свой собственный. Мы пристально изучали каждую черточку друг друга.
Я увидел в нем старинную кротость. Взгляд его был почти робким, губы – мягкими, а кожа – безупречной, как у младенца. Неужели он родился от двух человеческих существ, от двух могущественных ведьм? Верил ли он в свою судьбу?
Родился с памятью – да, родился с запасом знаний – да. И благодарен за это Богу! Он помнит славные времена – правильную битву в правильном месте. И теперь он следует предназначению, которое было уготовано нам сотни лет тому назад.
Он подошел ко мне ближе. Он хотел говорить со мной. Быть может, он не мог поверить своим глазам, ибо видел перед собой собственное отражение.
«Отец, – заговорил я на латыни, так чтобы он смог ответить, – правда ли, что ты родился от человеческих отца и матери?»
«А как же может быть иначе? – спросил он, явно охваченный ужасом. – Если хочешь, сходи к моим родителям. Спроси их».
Священник побледнел, и было заметно, что его охватила дрожь.
«Отец, а есть ли кто-нибудь похожий на тебя среди женщин?» – задал я новый вопрос.
«Такого существа нет! – объявил он. Но сам едва удерживался, чтобы не броситься прочь от меня. – Брат, откуда ты пришел? Сюда, где люди ищут прощения у Бога за свои грехи, какими бы они ни были?»
«Ты никогда не видел женщин нашего рода?»
Священник покачал головой.
«Брат, я избранник Бога, – объяснил он. – Избранник святого Эшлера».
Великан смиренно склонил голову, и я увидел, как румянец залил его щеки, ибо, очевидно, он совершил грех гордыни, сказав об этом.
«Что ж, тогда прощай», – сказал я.
И ушел от него.
Я покинул город и снова отправился к камням. Я пел старинную песню, раскачиваясь на ветру, а потом углубился в лес.
Когда я взбирался на поросшие лесом холмы, чтобы найти старую пещеру, за спиной уже занимался восход. Это было пустынное место, темное, как и пять сотен лет тому назад. От хижины той ведьмы не осталось и следа.
С рассветом, холодным и резким, как бывает накануне зимы, я услышал голос, звавший меня:
«Эшлер!»
Я обернулся и поглядел на темный лес вокруг.
«Эшлер, проклятый, я тебя вижу!»
«Это ты, Эйкен Драмм?!» – вскричал я и тут же услышал его издевательский хохот.
Да, Маленький народ был здесь. Одетые во все зеленое, они сливались с листвой и зарослями папоротника. Я увидел их жестокие маленькие мордочки.
«Здесь нет высокой женщины для тебя, Эшлер! – выкрикнул Эйкен Драмм. – И никогда не будет! Нет и мужчин из твоего рода, кроме хнычущего священника, родившегося от ведьм. И он падает на колени, заслышав звуки наших дудок. Иди сюда! Приходи, возьмешь себе маленькую невесту, сладкую крошку со сморщенной плотью, и увидим, что ты произведешь на свет! И будь благодарен Богу за то, что он дает тебе!»
Они начали бить в барабаны. Я слышал завывание их песен, разноголосое, жуткое, но до странности знакомое. Затем вступили дудки. То были старые песни, которые когда-то пели мы и которым научили маленьких людей!
«Кто знает, проклятый Эшлер, – вновь выкрикнул Эйкен Драмм, – но твоя дочь от одной из наших, зачатая этим утром, может стать женщиной! Присоединяйся к нам, у нас есть множество женщин, чтобы развлечь тебя. Подумай о дочери, ваше королевское величество! И снова высокий народ будет править на этих холмах!»
Я повернулся и побежал сквозь лес, не останавливаясь до тех пор, пока не оказался на пустоши. Потом вновь вышел на дорогу.
Читать бесплатно другие книги:
