Талтос Райс Энн

– Продолжай, – попросил он. – Давай это обсудим.

– Нет, не зло, только другой вид природы. – Она отвела взгляд в сторону, ее голос ослаб, теплая рука покоилась в его руке.

Если бы он не был таким усталым. И Мона! Мона… Сколь долго она была наедине с этим созданием, ее первенцем, с этой длинношеей цаплей – девочкой с чертами лица, в точности повторяющими материнские? И Мэри-Джейн… Две ведьмы вместе.

А они все это время усердно занимались своими проблемами, спасали Юрия, уничтожали предателей, утешали Эша – высоченное создание, которое не было чьим-то врагом и никогда им не станет, ибо это невозможно.

– Что же нам делать? – спросила она шепотом. – Какое право мы имеем делать хоть что-нибудь?

Он повернулся к Роуан, стараясь рассмотреть ее яснее. Сел очень медленно, почувствовав укол где-то под ребрами, теперь незначительный, не важный. Он раздумывал словно в тумане, как долго сможет протянуть, если его сердце начинает содрогаться с такой легкостью. Черт возьми, не так уж легко. Это он взволновал Морриган, не так ли? Его дочь, Морриган. Его дочь плачет где-то в доме вместе со своей матерью-ребенком, с Моной.

– Роуан, – сказал он, – Роуан, уж не победа ли это Лэшера? Что, если все произошло по его плану?

– Как мы сможем узнать это? – прошептала она. Ее пальцы прижались к губам – верный признак приступа головной боли. Роуан мучительно старалась избавиться от страданий. – Я не могу убивать снова! – сказала она так тихо, будто вздохнула.

– Нет, нет… не это. Я имел в виду совсем другое. Я не имею права заставлять тебя!

– Знаю. Ты не убивал Эмалет. Это сделала я.

– Сейчас не время думать об этом. Нам нужно думать о том, сможем ли мы справиться в одиночку. Сможем ли мы? Или привлечем к этому других?

– Как если бы она была внедряющимся чужеродным организмом, – шептала Роуан с расширившимися глазами, – а другие клетки пришли, чтобы окружить ее и задержать.

– Они могли бы сделать это, не причиняя ей боли. – Майкл сильно устал, его тошнило. Но он не мог сейчас оставлять ее одну и преодолел постыдную слабость. – Роуан, семья… Семья в первую очередь, вся семья.

– Испуганные люди. Нет. Не Пирс и Райен, не Беа и Лорен…

– Но и не одни мы, Роуан. Мы не можем сделать правильный выбор одни, а девочки в полном смятении. Девочки идут темными путями магии и волшебных превращений. А она принадлежит им, совсем юным девочкам.

– Я знаю, – вздохнула Роуан. – Именно так он однажды принадлежал мне – дух, вторгшийся в мою жизнь, полный лжи. Ох, я хотела бы каким-то жутким, трусливым способом…

– Что?

Она покачала головой.

У двери послышался какой-то звук. Она приоткрылась на несколько дюймов, затем снова закрылась. Там стояла Мона. На лице ее остались едва заметные следы слез – видимо, она тоже плакала. В глазах застыла беспредельная усталость.

– Вы не смеете обижать ее.

– Нет, – сказал он, – когда это случилось?

– Всего несколько дней тому назад. Послушайте, вы должны прийти. Нужно поговорить. Она никуда не убежит. Она не сможет выжить самостоятельно. Она думает, что сможет, но это не так. Я не прошу, чтобы вы сказали ей, что действительно где-то обитает такой мужчина, просто придите, примите мое дитя, выслушайте ее.

– Обязательно, – заверила Роуан. Мона кивнула.

– Ты чувствуешь себя неважно, тебе нужен отдых, – сказала Роуан.

– Так было сразу после родов, но сейчас со мной все в порядке. Она все время нуждается в молоке.

– В таком случае она действительно никуда не сбежит, – согласилась Роуан.

– Возможно, и так, – пожала плечами Мона. – Вы оба понимаете, что происходит?

– Что ты любишь ее? Да, – кивнула Роуан, – я понимаю.

Мона медленно покачала головой.

– Спуститесь вниз. Не позже чем через час. Я думаю, что к тому времени она будет в порядке. Мы накупили ей много прелестных платьев. Они ей нравятся. Она настаивает, чтобы мы тоже нарядились. Быть может, я зачешу ей волосы назад и обвяжу лентой – так, как когда-то поступала со своими. Она умна. Она очень умна и понимает…

– Понимает что?

Мона помедлила, прежде чем ответить, но ответ оказался кратким и неубедительным:

– Она предвидит будущее. Дверь затворилась.

Майкл осознал, что смотрит на тусклые прямоугольники оконных рам. Свет убывал очень быстро, весенние сумерки всегда удивительно коротки. За окном запели цикады. Слышала ли она все это? Утешают ли ее эти звуки? Где она сейчас, его дочь?

Он потянулся за лампой.

– Нет, не надо, – сказала Роуан. – Я хочу подумать. Я хочу поразмышлять вслух в темноте.

Он видел теперь только ее силуэт. И линию сияющего света, очерчивающего ее профиль. Запертая комната погружалась в темноту.

– Да, я понимаю.

Она повернулась, очень медленно, легкими ловкими движениями подложила ему под спину подушки, чтобы он мог опираться на них. Презирая себя, Майкл позволил ей сделать это. Он отдыхал, глубокими вдохами наполняя легкие. Стекло в окне казалось тусклым, даже белесоватым. И когда качались ветви, казалось, что темнота снаружи пытается подсмотреть, что творится внутри дома, а деревья подслушивают.

– Я убеждаю себя, – говорила тем временем Роуан, – что мы все пытаемся спастись от омерзительной опасности. Любой ребенок может быть чудовищем, носителем смерти. Что бы мы делали, если бы у нас родился малыш – крошечное существо, каким ему и надлежит быть, – и появилась бы ведьма, указала бы на него и заявила: «Он вырастет и развяжет войну. Он вырастет и начнет делать бомбы. Он вырастет и пожертвует жизнями тысяч, миллионов»? Задушили бы его? Если, конечно, на самом деле поверили бы в ее пророчества. Или сказали бы «нет»?

– Я думаю… – откликнулся Майкл. – Я думаю о том, что имело бы смысл сделать, что она еще новорожденный ребенок, что она должна прислушиваться к мнению старших, что те, кто ее окружает, обязаны стать ее воспитателями, и с годами, когда она станет старше…

– А что, если Эш умрет, так и не узнав об этом? – спросила Роуан. – Ты помнишь его слова? Что он сказал тогда, Майкл? Что-то о танцах, о круге, о песнях… Или ты поверил в эти предсказания в пещере? Если ты действительно поверил в них, а я не знаю, стоят ли они этого, если я не верю – что тогда? Мы потратим всю жизнь, удерживая их порознь?

В комнате совсем стемнело. Бледные пятна света неуверенно скользили по потолку. Предметы обстановки, камин, сами стены – все, казалось, исчезло. А деревья снаружи все еще сохраняли свои цвета и в свете уличных фонарей виделись отчетливо во всех деталях.

От неба, как иногда бывает, осталось только несколько пятен цвета розовой плоти.

– Ладно, спустимся вниз, – сказал Майкл, – и послушаем, что они скажут. И потом, возможно, соберем всю семью! Нужно пригласить всех – как тогда, когда ты лежала в постели и мы думали, что вот-вот тебя потеряем. Пусть придут. Нам они необходимы. Лорен, Пейдж, Райен, да, Райен, и Пирс, и Старуха Эвелин.

– Возможно, – сказала она, – знаешь, что произойдет? Они уставятся на нее, юную и невинную, а затем примутся за нас самих: станут выражать удивление: «Неужели это так, неужели это правда – то, что вы говорите?» – и умолять нас, чтобы мы выбрали верный путь.

Он осторожно выбрался из постели, опасаясь нового приступа тошноты, и, медленно передвигаясь в темноте от одного кроватного столбика к другому, добрался до узкой мраморной ванной комнаты. И здесь нахлынули воспоминания: как они, он и Роуан, еще до свадьбы впервые оказались в этой части дома. И там были мелкие осколки статуи, разбросанные по белым плиткам пола, которые теперь явственно виделись в мягком бесцветном освещении. Голова Девы, окутанная вуалью, с внезапным треском неровно переломилась у шеи… маленькая рука из алебастра… Что это было – предзнаменование?

Боже правый, что будет, если она и Эш найдут друг друга? Боже правый, но ведь это будет их собственным решением. Разве не так?

– Это уже не в нашей власти, – прошептала Роуан в темноте.

Майкл наклонился над ванной, повернул кран, обмыл лицо холодной водой. Некоторое время вода вытекала из труб почти теплая, и только когда она пошла из глубины земли, стала действительно холодной. Наконец он вытер лицо, на этот раз довольно безжалостно обращаясь с собственной кожей, затем отложил полотенце в сторону. Майкл стянул с себя пиджак и накрахмаленную, смятую рубашку, пропитавшуюся отвратительным запахом пота, вытерся насухо и достал с полки разрекламированный спрей, чтобы избавиться от запаха. Он подумал, что Эшу стоило бы воспользоваться подобным средством и избавиться от своего запаха, чтобы они не подхватили его при прощальных поцелуях, которыми он обменялся с ними обоими.

А в древние времена могла ли женщина, человеческое создание, уловить запах человека – мужчины, прошедшего по лесу? Почему мы утратили этот дар природы? Потому что, по-видимому, запах перестал предупреждать об опасности, перестал быть достоверным предвестником угрозы. Эрон воспринимал наемного убийцу и незнакомца одинаково. Что общего имеет запах с двумя тоннами металла, расплющившего Эрона о стену?

Майкл вынул свежую рубашку и поверх нее надел легкий трикотажный свитер.

– Можем ли мы уже спускаться?

Он щелкнул выключателем и вышел из ванной комнаты. Даже в темноте он видел очертания склоненной головы Роуан, отблеск ее пиджака темно-бордового цвета и светлое пятно белой блузки, когда Роуан повернулась. Она оделась как южанка, вполне в стиле Луизианы.

– Пойдем, – сказала она звучным командным голосом, заставившим его вспомнить о прежних временах и бурных ночах с ней в постели. – Я хочу поговорить с ней.

Библиотека. Они уже ждали там.

Едва переступив порог, Майкл увидел Морриган, сидевшую за письменным столом. Она выглядела по-королевски – в белых викторианских кружевах, в блузке с высоким воротом и пышными манжетами, с камеей на шее, в пышной юбке из тафты. Точная копия Моны. Увидел он и Мону, тоже в чем-то кружевном, свернувшуюся в большом кресле, так же как в тот день, когда он обратился к Райену и Пирсу с просьбой помочь ему в поисках Роуан. Мону, саму нуждающуюся в матери и, конечно, в отце.

Мэри-Джейн пристроилась в другом углу – превосходная картина, исполненная в розовых тонах. «Нашим ведьмам идут пастельные тона», – подумал Майкл. И бабушка тоже была здесь. Он не сразу осознал, что она сидит на другом конце софы, пока не увидел ее крошечное морщинистое лицо, веселые маленькие черные глазки и улыбку на истончившихся губах.

– Вот они, – провозгласила она величественно, простирая к нему руки. – А ведь вы тоже из Мэйфейров, через Джулиена, – подумать только! Мне следовало знать об этом.

Майклу пришлось наклониться, чтобы старушка смогла поцеловать его, и он ощутил сладковатый запах пудры, исходивший от ее стеганого халата. Привилегией расхаживать везде в одежде, предназначенной только для спальни, имеют право пользоваться только очень старые люди.

– Подойди сюда, Роуан Мэйфейр, – сказала она. – Позволь рассказать тебе о твоей матери. Она рыдала, когда ей пришлось отказаться от тебя. Все знали об этом. Она заплакала и отвернулась, когда они забрали тебя из ее рук, и никогда уже не была прежней. Никогда.

Роуан сжала маленькие сухие руки и тоже наклонилась, чтобы получить поцелуй.

– Долли-Джин, – сказала она. – Вы присутствовали, когда родилась Морриган?

Она бросила взгляд на Морриган. У нее пока недоставало мужества, чтобы как следует разглядеть ее.

– Конечно, я была там, – ответила Долли-Джин. – Я знала, что она будет ходячим ребенком, еще раньше, чем она высунула свою ножку из матки. Я уже знала! И запомни. Что бы ты ни говорила, что бы ты ни думала, она из Мэйфейров, эта девочка. Если уж у нас хватило мужества выдержать Джулиена с его убийственными делами, у нас как-нибудь достанет характера принять это фантастическое создание с длинной шеей и личиком, как у Алисы из Страны чудес! Теперь послушайте. Возможно, ничего подобного вам слышать еще не приходилось.

Майкл улыбнулся. Да, чертовски удачно вышло, что она оказалась здесь и с такой легкостью составила собственное мнение о происходящем. Это обстоятельство возбудило в нем желание немедленно схватить телефонную трубку и обзвонить всех Мэйфейров, чтобы собрать их вместе. Но вместо этого он сел и уставился взглядом в стол. Роуан заняла место рядом с ним.

Все смотрели на очаровательное рыжеволосое существо, внезапно положившее головку на высокую спинку кресла и обвившее длинными белыми руками подлокотники. Ее груди выступали под накрахмаленным кружевом, а талия была такая хрупкая, что Майклу захотелось обхватить ее пальцами.

– Я твоя дочь, Майкл.

– Скажи мне еще что-нибудь, Морриган. Например, о том, что сулит тебе будущее. Или о том, чего ты хочешь от нас и чего нам следует ожидать от тебя.

– Ох, я так рада слышать от тебя такие слова. Вы слышите это? – Она оглянулась на других, а потом на Роуан. – Потому что я твердила им, что так и должно произойти. Я должна предсказать, что будет. Я должна говорить. Я должна объявить.

– Тогда говори, моя дорогая.

Совершенно неожиданно для себя Майкл не увидел в девушке ничего чудовищного. Перед ним было живое человеческое создание, нежное и хрупкое, как все в этой комнате, даже он сам, несмотря на способность убивать других людей голыми руками. Даже Роуан, которая могла одним усилием воли лишить жизни любое человеческое существо. Но не это создание.

– Мне нужны учителя, – заявила Морриган, – но не в стенах школы, а домашние репетиторы. Хочу учиться вместе с матерью и Мэри-Джейн, хочу стать образованной, познать все в мире. Я нуждаюсь в уединении и защите, чтобы осуществить свои цели; мне нужна уверенность, что я не окажусь изгоем, что буду одной из вас, что однажды… – Она внезапно умолкла, словно кто-то щелкнул выключателем, и после небольшой паузы продолжила: – Однажды я стану наследницей, как планирует моя мама, а после меня – другая из нашей ветви, возможно, человеческое создание, если вы… если самец… если запах…

– Кончай с этим Морриган, – резко оборвала ее Мэри-Джейн.

– Продолжай, пожалуйста, – попросила Мона.

– Мне нужно все то, что может потребоваться особому ребенку, который горит желанием развить свой интеллект и удовлетворить неистощимую тягу к знаниям, но который благоразумен и любим, да, разумеется, которого можно любить и учить, и, следовательно, которым можно управлять.

– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спросил Майкл. – Ты хочешь, чтобы у тебя были родители?

– Да, пожилые родители, чтобы они могли рассказывать мне свои истории, как это когда-то было у нас.

– Ты права, – кивнула Роуан. – И если ты принимаешь нашу защиту, то это также означает и нашу власть и наше руководство. Как если бы ты действительно была нашей новорожденной девочкой.

– Да.

– И мы будем заботиться о тебе.

– Да! – Морриган слегка приподнялась в кресле и затем остановилась, схватившись с обеих сторон за стол руками столь длинными и тонкими, что их должны были бы поддерживать крылья. – Да, я из Мэйфейров. Скажите это тоже. Я одна из вас. И когда-нибудь… Когда-нибудь, быть может, я смогу зачать от человека-мужчины, и другие подобные мне будут рождаться из ведьмовской крови, как и я родилась. И я имею право жить, быть счастливой, познавать мир и работать… Боже, я все еще ощущаю этот запах, исходящий от вас, и не в силах выносить его. Вы должны рассказать мне всю правду.

– И что будет, если мы так и поступим? – спросила Роуан. – И что будет, если мы скажем, что ты должна оставаться здесь, что ты слишком молода и невинна, чтобы встретиться с этим самцом, что мы сами укажем время для такой встречи?..

– Что, если мы пообещаем тебе, – вмешался Майкл, – что сообщим ему? И что ты можешь узнать, где он, если только тоже пообещаешь…

– Я клянусь! – крикнула она. – Я клянусь всем, чем угодно.

– Неужели желание столь сильно? – прошептала Мона.

– Мама, они пугают меня!

– Они целиком у тебя в руках, – ответила Мона, уютно устроившаяся в огромном кресле. Щеки ее запали, а кожа казалась особенно бледной. – Они не могут причинить никакого вреда той, которая так искренне раскрывает себя. Ты настолько же человек, насколько и они, – неужели ты не понимаешь? Они знают это. Не бойся. Продолжай.

– Позвольте мне занять свое место. – Глаза Морриган расширились и, казалось, горели внутренним огнем, как тогда, когда она плакала. – Позвольте мне оставаться такой, какая я есть. Позвольте мне совокупляться, если я пожелаю. Позвольте мне быть одной из вас.

– Ты не можешь пойти к нему. Ты не можешь совокупляться до тех пор, пока твой разум не научится осознанно принимать решения, тем более столь важные, – непререкаемым тоном возразила Роуан.

– Вы сводите меня с ума! – выкрикнула девушка, резко отодвигаясь от них.

– Морриган, хватит, – попыталась успокоить ее Мона.

– Остынь немного, – посоветовала Мэри-Джейн. Она встала и, осторожно обойдя стол, положила руки на плечи Морриган.

– Расскажи им о воспоминаниях, – попросила Мона. – Как мы записали их на магнитофон. И обо всем, что тебе хочется повидать.

Она пыталась сменить тему разговора, чтобы предотвратить новый поток слез и криков.

– Поехать в Доннелейт, – произнесла Морриган дрожащим голосом, – найти равнину.

– Ты помнишь все это?

– Да, и всех нас вместе в круге. Я помню. Я тянусь к их рукам. Помогите мне!

Ее голос снова срывался на крик. Но она зажала рот ладонью и снова заплакала, на этот раз приглушенно.

Майкл встал, обошел вокруг стола и мягко отодвинул Мэри-Джейн.

– У тебя есть моя любовь, – шепнул он на ухо Морриган. – Ты слышишь меня? У тебя есть моя любовь и моя власть, которая станет опорой этой любви.

– Ох, слава богу.

Морриган положила голову к нему на плечо, точно так же, как делала иногда Роуан, и заплакала еще горше.

Майкл гладил ее мягкие волосы, которые оказались шелковистее, мягче, чем у Моны. Он думал о кратком соитии с Моной на софе в библиотеке и об этом хрупком и непредсказуемом создании.

– Я знаю тебя, – прошептала Морриган и потерлась лбом о его грудь. – Я знаю и твой запах тоже, и те вещи, которые ты видел. Я знаю, как пахнет ветер на Либерти-стрит и как выглядел этот дом, когда ты впервые вошел в него. Знаю, как ты изменил его. Я знаю различные виды древесины и различные инструменты, знаю, как долго приходится втирать тунговое масло в волокнистое дерево, и звук трения сукна по деревянной поверхности. И я знаю, как ты тонул. Ты был такой холодный, а потом согрелся. Ты видел призраки ведьм. Они самые худшие, самые сильные, быть может, за исключением призрака Талтоса Ведьмы и Талтос. У тебя, должно быть, есть внутри что-то от нас, оно ждет, когда сможет выйти, чтобы возродиться и заново сотворить расу. О, мертвые знают все. Не знаю, почему они не говорят. Почему он – или любой из них – не приходит ко мне? Они только танцуют в моих воспоминаниях и произносят слова, которые означают что-то важное для них. Папа, папа, я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, – шептал Майкл, крепко прижимая к себе ее голову и чувствуя, как дрожит сам.

– И знаешь… – Она смотрела на него снизу вверх, а слезы, текущие из глаз, оставляли дорожки на ее белых щеках. – Знаешь, папа, когда-нибудь наступит такой день, когда я возьму все руководство в свои руки.

– А это почему? – спросил он холодно, контролируя свой голос и выражение лица.

– Потому что так должно быть, – ответила она все тем же искренним, жарким шепотом. – Я быстро учусь, я очень сильная и уже сейчас знаю многое. И когда дети выйдут из моей матки, а они выйдут оттуда, как я вышла из мамы, они будут обладать такой же силой, такими же знаниями, воспоминаниями, какие есть у меня – от людей и от Талтосов. Мы научились честолюбию от вас. И человеческие существа при виде нас будут спасаться бегством. И мир будет… мир будет разрушен. Что ты думаешь об этом, папа?

Майкл испытывал внутреннюю дрожь. Он слышал голос Эша. Он взглянул на Роуан, лицо которой оставалось спокойным, совершенно бесстрастным.

– Жить вместе – таковой была наша клятва. – Он наклонился и губами слегка коснулся лба Морриган. Запах детской кожи был свежим и приятным. – Таковы мечты юных: править, господствовать над всеми. И тиранами в истории становились те, которые так и не выросли. Но ты будешь расти. Ты получишь от нас все знания, какие только мы сможем дать.

– Ну и ну! Наверняка это будет нечто! – воскликнула Мэри-Джейн, складывая руки на груди.

Майкл внимательно посмотрел на нее, шокированный внезапно ее словами и тихим смехом, которым она разразилась, покачивая головой. Он вновь перевел взгляд на Роуан. Ее глаза снова покраснели и были печальны. Она слегка повернула голову и внимательно разглядывала его странную дочь, а затем посмотрела на Мону. И лишь на лице Моны он не заметил ни удивления, ни потрясения, а только страх, усилием воли контролируемый ужас.

– Мэйфейры тоже теперь относятся к моему роду, – прошептала Морриган. – Семья ходячих младенцев – разве ты не понимаешь? И все обладающие силой должны собраться вместе. Следует еще раз внимательно пересмотреть компьютерные файлы. Те, у которых двойная генетическая спираль, будут сразу же совокупляться, пока, по крайней мере, численность обеих групп не сравняется. И тогда мы сможем встать рядом… Мама, мне нужно сейчас же приступить к работе. Я должна войти в компьютер Мэйфейров.

– Сперва остынь немного, – подала голос Мэри-Джейн.

– Что вы думаете и чувствуете? – Морриган вперилась взглядом в Роуан.

– Ты должна узнать и принять наше отношение к миру, и, может быть, когда-нибудь ты поймешь, что таковы и твои взгляды на жизнь. В нашем мире никто не создан лишь для совокупления. Численные характеристики отнюдь не решающий параметр. Но ты убедишься в этом сама. Мы будем учить тебя, а ты будешь учить нас.

– И вы не будете обижать меня.

– Мы не сможем. И не будем, – ответила Роуан. – У нас и в мыслях этого нет.

– Вернемся к вопросу о самце. Ты утверждаешь, что этот самец оставил на вас свой запах. Он тоже одинокий?

Роуан помедлила, но затем кивнула. Морриган поглядела Майклу в глаза.

– Совсем одинок, как я?

– Более одинок, – ответил Майкл, – у тебя есть мы, твоя семья.

Морриган поднялась на ноги и стремительно пересекла комнату. Волосы ее разлетелись в стороны. Юбка из тафты шелестела. Свет, отражаясь, играл на ней переливающимися пятнами.

– Я могу ждать. Я могу подождать его. Я буду ждать. Только скажите ему, пожалуйста. Я оставляю решение за вами. Пусть выскажет свою волю клан. Пойдемте, Долли-Джин, Мона. Сейчас время для танцев. Мэри-Джейн, ты тоже хочешь? Роуан и Майкл, я хочу танцевать.

Морриган подняла руки и, опустив голову вниз, принялась вращаться. Длинные волосы скрыли лицо. Она напевала себе мелодию – что-то нежное, что-то такое, что Майкл знал, что слышал раньше – быть может, от Тессы. От Тессы, которую увезли умирать, которая так никогда и не увидит это дитя. Или Эш напевал эту мелодию? Эш, который никогда не простит им, если они будут хранить Морриган в тайне от него, вечного странника.

Морриган упала на колени перед Роуан.

Мона жестом приказала Мэри-Джейн пока ничего не предпринимать, хотя обе буквально застыли от ужаса.

Роуан никак не отреагировала. Она только обняла колени крепко сжатыми руками и даже не пошевелилась, когда гибкое, длинное тело вплотную приблизилось к ней, когда Морриган молча стала обнюхивать ее щеки, шею, волосы. Затем Роуан медленно повернулась и посмотрела девушке в лицо.

«Не человек, нет, Боже милосердный, вовсе нет. Так кто же она?»

Спокойная и собранная, Роуан отлично скрывала свои истинные мысли и эмоции. Но, несомненно, она почувствовала что-то похожее на опасность.

– Я могу ждать, – нежным голосом произнесла Морриган. – Напишите на камне его имя и где его можно найти. Вырежьте это на стволе погребального дуба. Напишите где пожелаете. Спрячьте это от меня, но храните. Храните, пока не наступит время. Я могу ждать.

Затем она отвернулась от Роуан и, проделав те же самые пируэты, удалилась из комнаты, напевая все громче и пронзительнее, пока мелодия не превратилась в нечто похожее на свист.

В комнате воцарилось молчание.

Внезапно Долли-Джин, очнувшись от сна – ибо она действительно задремала, – подала голос:

– Ох! Что здесь случилось?

– Я не знаю, – ответила Роуан.

Она взглянула на Мону и встретилась с ней взглядом. Женщины поняли друг друга без слов.

– Ладно, я лучше пойду. Надо проследить за ней, прежде чем она снова прыгнет в бассейн во всем наряде или ляжет на траву, пытаясь уловить запахи тех двух мертвых тел, – сказала Мэри-Джейн, поспешно покидая комнату.

Мона вздохнула.

– Так что желает мать ребенка сказать его отцу? – спросил Майкл.

Мона надолго задумалась.

– Следить. Следить и ждать. – Она поглядела на Роуан. – Я понимаю теперь, почему ты тогда так поступила.

– В самом деле? – прошептала Роуан.

– Да, – ответила Мона, – да, я понимаю. – Она медленно поднялась на ноги и, уже выходя из библиотеки, внезапно повернулась: – Я имела в виду… имела в виду, что нехорошо обижать ее.

– Мы знаем, – сказал Майкл. – И не забывай, она и мой ребенок тоже.

Мона взглянула на него, раздираемая противоречиями, беспомощная, словно в голове у нее роились тысячи вопросов и мыслей, которые ей хотелось спросить, высказать, объяснить. Но она только качнула головой и, повернувшись к ним спиной, спокойно пошла прочь. В последний момент Мона все же оглянулась. Лицо ее выражало всю гамму обуревавших душу чувств. Маленькая девочка с женским телом, скрытым под безвкусным, нелепо отделанным платьем. «И мой грех сотворил это, мой грех выпустил на волю это создание, так же как и грех самой Моны», – подумал Майкл.

– Я тоже чувствую этот запах, – сказала Мона, – живого самца. – Нельзя ли смыть его окончательно? Оттереть с мылом? Быть может, тогда она успокоится. Перестанет думать об этом, говорить об этом. Быть может, она наконец придет в себя? Ночью она может войти к вам в комнату и склониться над вами, чтобы лучше рассмотреть и что-то понять. Но она не причинит вам зла. Ведь некоторым образом она зависит от вас.

– Каким же? – спросил Майкл.

– Все очень просто. Если она не будет поступать так, как мы просим, вы никогда не расскажете ей об этом самце.

– Да, это позволит управлять ею, – сказала Роуан.

– Есть и другие способы. Ведь она так страдает.

– Ты утомилась, милая, – сказал Майкл, – тебе нужно отдохнуть.

– Да, пожалуй, так мы и сделаем. Уснем в объятиях друг друга. Только потом, когда вы проснетесь и увидите ее, обнюхивающую вашу одежду, не пугайтесь. Это может выглядеть ужасно.

– Да, – сказала Роуан. – Мы будем вполне готовы к этому.

– Но кто же он? – спросила Мона.

Роуан обернулась, словно желая убедиться, что расслышала вопрос правильно.

Долли-Джин, опустив голову, внезапно захрапела.

– Кто этот самец? – настаивала Мона.

Глаза ее вдруг полузакрылись от изнеможения, и в оставшихся щелочках мелькнул странный свет.

– Если я скажу тебе, – сказала Роуан, – ты должна будешь держать это в тайне от Морриган. Давай будем сильными в этом отношении. Доверься нам.

– Мама! – позвала Морриган.

Вальс начался. Струнный оркестр заиграл одну из тех прелестных, нежных мелодий Рихарда Штрауса, которые можно слушать бесконечно, всю жизнь. Майкл хотел посмотреть, как они танцуют, но время для этого было неподходящим.

– Охране известно, что она не должна выходить из дома? – спросил Майкл.

– На самом деле нет, мы не говорили им, – сказала Мона. – Знаете, было бы гораздо лучше, если бы вы приказали им уйти. Они… угнетают ее. Мне было бы гораздо легче справляться с ней, если бы их не было. Она не сбежит от своей матери.

– Хорошо, – кивнула Роуан, – мы их отпустим. Майкл был не столь уверен в целесообразности такого решения, но согласился:

– В этом мы… Ладно, пусть будет по-вашему.

Голос Морриган раздался снова. Музыка нарастала. Мона медленно повернулась и оставила их.

Поздней ночью он все еще слышал, как они смеялись. Часто играла музыка. Или то был сон о башне Стюарта Гордона? Затем послышался стук клавиатуры компьютера, а потом опять смех и негромкий топот бегущих по лестнице ног. И звуки голосов – молодых, высоких и очень приятных, распевающих все ту же песню.

Зачем спать? Но вскоре он сдался, слишком утомленный, слишком нуждающийся в отдыхе, слишком соскучившийся по простым ситцевым простыням и теплому телу Роуан, спавшей рядом с ним. «Молись, молись за нее. Молись за Мону. Молись за них…»

– Отец наш, сущий на Небесах! Да святится Имя Твое; да приидет Царствие Твое…

Он широко раскрыл глаза. «Да приидет Царствие Твое». Нет. Ощущение внезапного страдания было безбрежным, но вместе с тем каким-то смутным Он слишком устал. «Да приидет Царствие Твое». Он не мог сейчас думать об этом. Он повернулся и спрятал голову в теплое пространство между нежной шеей и плечом Роуан.

– Люблю тебя, – прошептала она из глубины сна и пробормотала молитву, возможно более утешительную, чем его обращение к Богу.