Санаториум (сборник) Петрушевская Людмила

ЛИНА. Она сказала, что спит с тобой уже десять лет.

ВАДИМ. Это откровенная ложь.

ЛИНА. Что значит ложь?

ВАДИМ. Ты лжешь, говоришь неправду. Она не могла этого сказать.

ЛИНА. Тебе все может доложить Даша. Она была свидетель всей этой сцены.

ВАДИМ. Насколько я знаю, Даша в этот момент выпила таблетку и чашку вина. Что она могла слышать?

ЛИНА. А, Мила тебе это сказала? Про чашку вина. Она собственноручно налила вино в чашку и заставила Дашу выпить. Я шла в это время мимо и видела.

ВАДИМ. Куда ты шла?

ЛИНА. Как раз в душ.

ВАДИМ. В душ с веревкой?

ЛИНА. Да.

ВАДИМ. И после этого ты говоришь, что ты нормальная? Зачем ты шла в душ?

ЛИНА. Она сказала мне, что спит с тобой с того дня, как вашу Вероничку положили в туберкулезный санаторий, и когда я там сидела с ней все свободное от работы время, и ночевала у Тюриных в Кунцево, чтобы каждый день в семь утра быть в санатории и умыть Вероничку. Мила сказала, что в этот момент начала спать с тобой.

ВАДИМ. Ты что? Ты явно бредишь, она не могла так говорить.

ЛИНА. Мало того, она еще сказала, что в тот год ты по субботам целый день проводил с ней в постели и плакал, что в воскресенье надо ехать к Вероничке в санаторий.

ВАДИМ. Как? По субботам у нас были практики, ты что! С семи утра. И до семи вечера. Но в воскресенье я отлынивал и ездил в санаторий к Веронике. Все это знали, и она тоже. По субботам Мила сама же принимала участие в моих практиках.

ЛИНА. А, у вас это называется практики?

ВАДИМ. Опомнись, откуда столько злобы?

ЛИНА. Значит, ты с ней не спал.

ВАДИМ. Это ложь, да.

ЛИНА. Такова твоя лучшая соратница Мила. Наглая врунья, которая сказала мне, что ты спишь с ней десять лет.

ВАДИМ. Это ложь! Это ты сама придумываешь! Ничего она не говорила.

ДАША. Говорила. Я слышала.

ВАДИМ. Значит, она поневоле солгала. Хотела выглядеть лучше.

ДАША. Но ты спишь с ней?

ВАДИМ. Мое вероисповедание не позволяет мне лгать.

ДАША. Ты спишь с ней уже десять лет?

ВАДИМ. Да нет же!

ДАША. А сколько ты лет с ней спишь?

ВАДИМ. Вопрос в непристойной форме. Я тебе не обязан отвечать.

ЛИНА. Ну не лги уж ты. Сколько лет ты с ней?

ВАДИМ. Я с ней?

ЛИНА. Да.

ВАДИМ. Да я с ней уже двенадцать лет…

ДАША. Двенадцать лет!

ВАДИМ. Работаю, сотрудничаю.

ДАША. А когда ты с ней начал совокупляться? Прямо скажи. Твоя церковь запрещает тебе лгать.

ВАДИМ. Я лгу? Да кто ты такая?

Звонок.

ЛИНА. Алло! Кошкин дом два. А! Привет, но я сейчас на совещании… разбираем тут один вопрос… нет, это деловой вопрос. Да тебе неинтересно, породы котов, да кого кастрировать… Попозже… Ладно, хорошо. Позвони Ольге Петровне… Пока. (Вадиму.) Так сколько лет ты спишь с Милкой?

ВАДИМ. Ну… Точно не скажу.

ДАША. А неточно?

ВАДИМ. По-моему, всего шесть.

ДАША. Приврала она, стало быть.

ВАДИМ. Стало быть, да. В пылу полемики ее заносит, мы с ней над этим работаем упорно. Это ее недостаток, она преувеличивает. У нее есть недостатки, я не скрываю. Но она работает над ними, я ее направляю.

ДАША. Ты ее направляешь, да. В койку.

ВАДИМ. Кто это тут такая?

ЛИНА. Она мой друг. А ты никто для меня.

ВАДИМ. Да брось. Мы взрослые люди. Я к тебе отношусь очень сердечно и был потрясен, когда Милка мне сказала, что ты повесилась.

ЛИНА. В аэропорту она сказала?

ВАДИМ. Да.

ДАША. И вы улетели. А хоронить?

ВАДИМ. Нет, нет, скорей всего только в самолете она заплакала и сообщила мне. Что, с парашютом нам спрыгивать? Кстати, то, что Милка сказала тебе в конце концов правду, говорит о том, что она постепенно становится на путь истины. Я одобряю ее за этот мужественный поступок. За это она страдает сейчас, ты не хочешь ее видеть на даче, а в чем ее вина? Что она сказала правду? Она будет лишена отдыха, воздуха из-за этого. Она пострадает за правду, отлученная от нормального уик-энда на моей даче. И она будет сюда приезжать, и ты должна это со спокойной душой принять. Вот так. Это мой дом, а она моя помощница. Моя, так сказать, жена не меньше, чем другие. Ну начни человека уважать, человека, который спас тебя.

ДАША. Слышала? Жена не меньше, чем другие.

ЛИНА. Человек меня так спас, что меня в психушке две недели продержали.

ВАДИМ. Я, например, ее еще больше стал ценить, потому что она принесла себя в жертву на алтарь правды.

ЛИНА. Она мне это сказала торжествуя, провозгласила как свою победу. Мы спим с ним уже десять лет.

ВАДИМ. И от этого ты пошла вешаться? Ну мало же ты себя ценишь. Она же по сравнению с тобой серая мышка, незаметная, плюгавая. Но в ней есть другое.

ДАША. Мышиный глазок.

ВАДИМ. Ну да, ну да… Такая внешность.

ДАША. Внутренность.

ВАДИМ (не слушая). Она ничто рядом с тобой. Ты умная, красивая, свободная. Помнишь, ты мне как-то сказала, что тебя невозможно унизить? Так и держись на этом постаменте. Мила внизу, она зажатая, мелкая, вся закомплексованная. Но мы работаем над ней всей общиной. Наши практики посвящены изгнанию из себя комплексов, снятию заторможенности. Мы идем к освобождению, к общей свободе в отношениях. Ты бы знала, какое счастье у нас на практиках!

ЛИНА. Да я слышала уже… какое у вас там счастье. Читала в Интернете. Полюбопытствовала.

ВАДИМ. В Интернете на нас льют грязь, завидуют, пишут явную ложь. Это те, кого мы не приняли или изгнали.

ЛИНА. Там пишут и родители детей, которых вы привязали к себе.

ВАДИМ. Да, некоторые из родителей не понимают, что ложь имеет короткие ноги и далеко не уйдет. И они делают все, чтобы возвести на нас поклеп.

ЛИНА. Там много этих… поклепов. Правдивые такие поклепы, с документами. С вашими ответами.

ВАДИМ. И ты все читаешь в этом скопище грязи, в Интернете? Это опять может для тебя кончиться плохо. Ты меня поняла? Уже опять захотела туда же? Это можно.

ДАША. Вот тебе и на.

ЛИНА. Ну да, вы можете тут инсценировать что-то… Вколоть психотропное и объявить это как новую попытку суицида.

ВАДИМ. Послушайте, бабы две! Вы обе должны к нам прийти. Освободиться от озлобленности, от комплексов, принять наше добро. Я не кладу на вас крест (складывает пальцы), вы обе можете у нас перемениться, полюбить людей. Я готов вас направить на путь истины, и Милка поможет. Она добрая, она уже простила вас. Хотя для участия в практиках надо пройти долгий путь коллективного очищения.

ЛИНА. Знаешь, я не люблю ходить в общественную баню.

ВАДИМ. Ты уже почти моя. Никогда я не испытывал такого острого влечения к тебе. Некрофилия в жизненном варианте. Лечь с неразложившимся трупом! Свежесть, нежность, тепло кадавра! Какие новые ощущения! Я должен привести тебя на наши практики.

ЛИНА. Совсем ты больной уже.

ДАША. Надо вызвать местную психоперевозку.

ВАДИМ. Я все принимаю с одобрением. Это уже хорошее начало. Агрессия входит в число важных эмоций между мужчиной и женщиной. Агрессия, тактильные взаимоотношения. Но у тебя нарушена аура, Лина. Надо тобой заняться, будем выходить в астрал, но сейчас мне некогда. В общем, как только мы получим свидетельство о родословной принцессы Грейс, всё. Каждый котенок будет стоить целое состояние! Мы устроим наши практики на Гаваях!

ДАША. А ты не устроишь так, чтобы у тебя работали бы работники, а не одна Лина, а? Почему она должна бесплатно ишачить на тебя? На твою машину, на твою Милку? Торговать на рынке?

ВАДИМ. Мы все работаем! Мы семья!

ДАША. Ваша групповая семья это ваше дело. Но почему Лина должна вкалывать с утра до вечера? Одна содержать ваше общество?

ВАДИМ. Глупости. Милка зарабатывает гораздо больше, чем вся эта моя дача с огурцами и цветами! Милка умеет находить язык со спонсорами! А это целое искусство! Она завязала связи с социальной рекламой, и мы сможем продвигать наши проекты на телевидении и бесплатно…

Быстро входит МИЛА.

МИЛА. Ааа… Вот это вот что? Так. (Вадиму.) Долго я тебя буду ждать? Ты уже тут совсем… Я прям очертенела там сидеть. Я тебе сказала то что ты быстро все принес, что она сорвет в огороде, и всё!

ВАДИМ. Ты вот зачем пришла? Опять снова? Подожди меня там, у нас разговор. Все ведь живы, ты видишь? Спасибо должна сказать. (Смотрит вверх, складывает пальцы.)

МИЛА. Чего с ними тут здесь разговаривать. Пусть нарвет тебе она травы твоей, помидор, огурцов, что даром сидит на чужом участке? Не в своем доме?

ВАДИМ. Утихни, пожалуйста. Инхиту, ежобо.

МИЛА. Сам инхиту, ежобо. Сижу там как бобик в конуре, час сижу, а он прохлаждается тут. Встреча друзей. Свеженького ему захотелось, своего бесплатного, поехали на ночь глядя, по всем пробкам простояли, теперь что ты тут здесь с ними бухтишь? Я на крыльце стою, они всё бу-бу-бу, бу-бу-бу.

ВАДИМ. Милка!

МИЛА. Бу-бу-ляля. Гнать их надо! Отсюдова.

ВАДИМ. Милка, инхиту, оданен.

МИЛА. Оданен тебе!

ВАДИМ. Ты что?

МИЛА. Пусть они тебе нарвут твоих помидор, язвенник хренов! Я устала, понял? Двое суток не спала, а ты дрых везде. Голову мне на плечо и спит!

ВАДИМ. Я не спал ни минуты! Опомнись! (Складывает пальцы.)

МИЛА. Да пошел ты со своими. (Показывает фигу.) А эти что сидят в чужом доме? Пошли отсюда быстро, лярвы пляцкие! Здесь вам не у себя торчать! Чертовы куклы! (Складывает пальцы.) Я на вас сейчас нашлю это! (Поднимает два пальца.) Етадйу йухан!

ДАША. Боярыня Морозова.

ВАДИМ. Ты сошла с ума! Пользоваться этим при посторонних!

МИЛА. Здесь тут вообще все не ихнее!

ВАДИМ. Милка!

МИЛА. Растопырились тут! Живые черти! А я все уже знаю, ее мать мне сказала, я ей позвонила, и мало вас в психушке держали! Опять надо обратно! У меня врачи знакомые в Соловьевке, я договорюсь.

ДАША. О, она в Соловьевке уже полежала, в психушке, видать.

ВАДИМ. Милка, ты действительно устала.

МИЛА. Устала? Тебя туда тоже с ними заодно, в Соловьевку, тормоз. Где ты и окажешься, если будешь выступать.

ВАДИМ. Милка, иди в машину, успокойся.

МИЛА. Куда хочу, туда и иду! Машина моя! Захочу, завтра ее продам!

ВАДИМ. Как это твоя? Я ее покупал. Мы с Ангелиной собирали средства!

ДАША. Я помню.

МИЛА. Дурак, что ли? Я же ее через фонд оформляла. Ты мне гендоверенность подписал у нотариуса, забыл? Чтобы налог на платить? Сам же руки потирал.

ВАДИМ. Милка, мы это потом обсудим. Месвос аруд.

ДАША. Я поняла этот код. Он сказал ей «дура совсем». А она перед тем послала его на йух.

МИЛА. Ан йух вы етиди!

ДАША. Идите вы, перевожу, на йух. Понимаешь, Лина?

ВАДИМ. Милка, унишам в…ыт иди.

ДАША. Иди ты, пауза, в машину.

МИЛА. Пусть они идут ан йух, это не их дом.

ВАДИМ. Что, мой дом тоже принадлежит фонду?

ДАША. Интересно!

МИЛА. Там эта комната новая, она моя. Вон та эта, на фонд оформлена.

ВАДИМ. Как это твоя? Я землю ту Ангелине подарил!

МИЛА. А она, дура, подписала мне договор, что передает эту землю фонду.

ВАДИМ. Как подписала? Ангелина, ты что, подписала ей дарственную?

Лина отрицательно машет головой.

МИЛА. Да, она подписала землю на фонд.

ВАДИМ. Зачем?

МИЛА. Я ее обманула, да! Как дуру! А фонд мой! Понял? Я ей сказала, что Вадим тогда не будет налог платить. А она ради него и рада стараться. Влюблена в моего мужа как кошка. Видела бы она его огрызок, как я вижу!

ВАДИМ. Ты что?

МИЛА. Да чуть не каждую ночь вижу. (Трясет ладонью у глаз.)

ВАДИМ. Нет, когда я тебя в ЗАГС водил?

МИЛА. Захочу, да хоть завтра пойдешь!

ВАДИМ. Ты в своем уме? Кто это на тебе захочет жениться?

МИЛА. Фактически ты живешь со мной уже десять лет! Есть свидетели. Ты мой. Ты без меня не можешь. Без меня у тебя ни копейки не будет, и никакой общины, и практик вообще. Не говоря о благотворительном фонде. Мы оформим отношения, я устрою это в течение суток.

ВАДИМ. Нет, дрянь.

МИЛА. Кто тебя содержит? Кто тебя вообще по жизни тащит? Ты же безработный! С образованием заочный институт недавно, факультет психологии еле-еле! За все зачеты платила!

ВАДИМ. Опомнись! (Складывает пальцы.)

МИЛА (показывает фигу). Ты мне тут здесь не маши! Кто тебя вывел на альтийский орден?

ВАДИМ. Уходи. Видеть тебя не могу.

МИЛА. Мы уйдем с тобой. Ты мой водитель.

ВАДИМ. Уходи вон из моего дома.

МИЛА. Я не спала сколько суток ради тебя, возила тебя, чтобы о тебе узнали в Соединенных Штатах. О твоем гении. Я сошла с ума. Я без тебя кто – никто. Ни на что не гожусь. Только любовь к тебе ведет меня. (Плачет, становится на колени.) Ты мой единственный, ты моя гордость. Наша общая фонда гордость. Ты пойми меня, мою кипучую натуру. Я просто этих двух увидела ненормальных, которым место давно на кладбище, и у меня такая буря закипела в груди, в глазах помутнело. Я тебя не вижу даже! Без тебя мне не нужен этот проклятый фонд, эти калеки бездельные. Которые палец о палец не ударяют, не занимаются йогой, вообще лежат в ожидании, что я их пошлю на операцию в Германию, я знаю, в Австралию! Пусть этих заберут обратно в дурдом. Я прошу! Я повешусь в лесу, если ты сейчас же не отвезешь меня в свою квартиру, в нашу с тобой квартиру! И я тебя закажу! Найму киллеров! Они подешевели уже!

ВАДИМ. Ты меня закажешь, и все перейдет моей дочери Веронике.

МИЛА. Да она не твоя дочь. Лина мне рассказала, чья это дочь. Призналась. Она была проституткой и забеременела. А тут ты пришел из армии как бычок под топор.

ВАДИМ. Она моя дочь.

МИЛА. Да она не похожа на тебя! Глаза большие и кудрявая.

ВАДИМ. Она похожа на мою маму покойную, просто вылитая. И на бабку с той стороны, фотография сохранилась. Когда она родилась, мама просто заплакала. Это я, сказала.

МИЛА. Вызови ее на генетический анализ, увидишь, она не пойдет.

ВАДИМ. Она просто обидится.

МИЛА. У нее и фамилия не твоя!

ВАДИМ. Я ее удочерил в шесть месяцев, но Ангелина ей оставила свою фамилию. А отчество и так было мое. Хотя какое тебе до этого дело? До нашей семьи? Ты посторонний человек!

МИЛА. Я кончаю с собой. Я повешусь сейчас в лесу.

ВАДИМ. Веревки нет.

Мила хватает нож со стола, лезет на стул, срезает бельевую веревку, летит к другому гвоздю, срезает и там.

Не устраивай тут демонстраций. Я тебе не верю.

ЛИНА. Действительно, Вадик, увези ты ее. Ты один можешь с ней справиться. Сегодня суббота, скорую вызвали в Трухановку, как обычно. Будет поножовщина. Повиснет она, тебе на всю жизнь кара.

МИЛА. Она понимает меня как никто! Вадим, солнце моей жизни! Ты должен быть со мной! Никто тебя не оближет как я, все эти проститутки молодые, которые вокруг тебя вертятся, они же трипперные! Таньке четырнадцать лет, ты ведь за нее сядешь или жениться придется! Она говорит, что студентка, а сама в девятом классе учится! Рост сто восемьдесят, кто поверит! Да я тебя первая посажу за педофилию!

ВАДИМ. При чем здесь Танька?

МИЛА. Она дразнит тебя, смеется над тобой. А я тебя хочу. Я расстегиваю твои пуговицы, верхнюю, среднюю, нижнюю…

ВАДИМ. Кончай с этим!

МИЛА. Это ты кончай. Я становлюсь перед тобой на колени, тяну на себя твою молнию… и он мой!

ВАДИМ. Аруд! Синктаз!

ДАША. Перевожу: дура, заткнись.

МИЛА. Он мой, этот синий отросток… Йовт нехр йыляв!

ДАША. Перевожу: твой вялый хрен.

ВАДИМ. Ну просто мочи уже нет, задолбала.

Хватает Милу за шею и уводит вон из дому.

Пауза.

ЛИНА. О-ооо.

ДАША. О-ооо.

ЛИНА. Как ты себя чувствуешь? Сидела у Николки всю ночь? Можно там хоть было прикорнуть?

ДАША. Нет.

ЛИНА. Лиза там на ночь осталась?

ДАША. Ну да. Завтра я буду дежурить ночью. Обещали круглосуточный пропуск дать.

ЛИНА. Ты счастлива?

ДАША. Я? Надо бы. Но не могу.

ЛИНА. Ты знаешь, а я невыносимо счастлива. Тебя не было, мы с твоей Лизой тут вечерами болтали… И иногда Митя приходил на огонек. И такое счастье вдруг меня охватило! Я встаю утром, бегу принимать ледяной душ и пою! Я люблю, оказывается!

ДАША. Ну и дура.

ЛИНА. Да. Принцесса без тебя родила, какие прекрасные котята! Ветеринара даже не приглашали. Да и не на что. Если вот наберем заказов с предоплатой на голых котят, тогда заработаем. Вся надежда на них. Котенок стоит до тысячи евро! Митя мне помогал с Принцессой, когда она рожала, у них же с матерью козы. Это опыт. Он понимает. Сидели мы с Митей нашим над котятами и чуть не плакали… Да зачем ветеринар, кошка сама себе акушер, она родит и что надо откусит и съест, все вылижет, котят куда надо прислонит… И ни врач и никто ей не нужен. Она сама все сможет. А если не сможет, то умрет, как и мы.

ДАША. Не имеет права, у нее дети.

ЛИНА. Мы же с тобой умерли.

ДАША. Да, мы умерли.

ЛИНА. У меня подруга была, Наташа Моно-стерео… Молодая совсем… Она тоже мне и всем остальным сказала: «Не имею права умереть, у меня сын. Буду бороться, я все прочла, всю литературу, я в курсе всего, встречаю опасность с открытым лицом». Ну вот, полгода боролась, четыре операции, схоронили.

ДАША А почему Моно-стерео?

ЛИНА. Мона-стырева. Она была поэт. Когда она узнала свой диагноз, то написала что-то в таком роде: «Прогуляла я свою тушку, а какая тушка была». Ну там, вместо прогуляла, другое слово. Вот это настоящая поэма конца. Я думала: по сравнению с ее судьбой моя судьба просто счастье, как же я этого не замечала? Я счастлива, ты понимаешь? И ты счастлива! Новая жизнь!

ДАША. Да. Это надо посчитать… Сколько у меня новых жизней уже было. Было девство, отрочество, юность. Раз. Девство кончилось, началась та дурацкая любовь и дочь Лиза… Чуть не умерла, два. Три – это эта дурацкая любовь, муж Игорь, опять ходка на тот свет. И четыре… Николка. Четвертая жизнь у меня.

ЛИНА. Почитать тебе мои стихи?

ДАША. Знаешь, потом, что-то сейчас о любви не в силах… Любовь – это генетически предопределенное безумие организма с целью засунуть сперматозоид в матку! Всё.

ЛИНА. Митя привез мне в дурдом банку трехлитровую морковного сока, сам выжал. Зачем это мне, Митек, да еще три литра? У нас же своя морковка растет. Говорит, мои купили большую соковыжималку, это я тебе привез, у соковыжималки был тренировочный полет. Он в армии на аэродроме служил. Он сказал своим матери, бабке и сестрам, что первые три литра пить нельзя. Они поверили. Каждому его слову верят. А мне не верят ни на грош. Зачем он к ей ходит? К старой бабе? Подозревают. Пущай она банку воротит. Он потом за банкой приезжал.

ДАША. Хозяин растет.

ЛИНА. А я банку как раз Вероничке отдала вместе с соком, когда она ко мне приехала туда. Это же у них круговорот банок в природе. Это их запасы на зиму, в банках! Они этим всю зиму питаются! Митю все его бабы уговаривают вставать на работу в Москве, есть место охранника. Но он не хочет. Возился тут с котятами.

ДАША. Вряд ли твой любимый Вадим ему заплатит. А как Вероничка, удивилась, что ты в психушке?

ЛИНА. Да нет, озабочена была. Взрослая уже. Сидят там вдвоем с мужем, как попугайчики на палочке, денег нету. Я приехала из больницы, повезла им всего что нарвала в огороде. Вероника мне тихо говорит, он колбасу любит, а я говорю, у меня в огороде она не растет…

ДАША (без выражения). Шел бы он работать, вагоны разгружать.

ЛИНА. Знаешь, я в их жизнь не лезу. Он музыкант, композитор и поэт.

ДАША (без интереса). А свадьбу когда планируют?

ЛИНА. Я не спрашиваю.

ДАША. Оп-па.

ЛИНА. Пока нас не было, у Алика этого бригадира (показывает на боковую дверь) опять проблемы, они же ушли отсюда и опять построили себе шалаш по ту сторону дороги, и тогда его сын от них смылся, перебрался в деревню к местной девушке и сказал, что домой к детям в горы не вернется. Эта девушка тут, она вроде опять беременна. И вроде первый ребенок тоже его сын. Ну та, которой шестнадцать лет. Оказывается, он с ней живет с ее четырнадцати лет. Он боялся, что его посадят за несовершеннолетнюю, и не признавался. Ты ее помнишь?

Даша качает головой.

Она к нему с коляской приходила. Они долго в душе торчали. (Смеется.) Я стояла ждала перед душем с веревкой и с мылом… Они мокрые выскочили, когда эти приехали меня забирать… Ну я тебе рассказывала. Вот, почитай мои стихи. (Протягивает Даше тетрадку.) Стихи у меня так и ползут на бумагу.

ДАША (читая). Как редактор отдела культуры, который беспощадно не врет авторам никогда, не могу не сказать, что стихи у тебя (пауза) лучше не бывает.

ЛИНА. Да ладно… Ты просто ко мне добра.

ДАША Я не добра ни в коем случае. Что мне за радость врать? И потому я должна отметить, что стихи у тебя не в рифму. И это сейчас самое оно. Верлибр.