Горькие плоды смерти Джордж Элизабет

– Все звонки и текстовые сообщения, похоже, не запаролены, – сообщил напарник Барбары. – Есть и фотки. На последних одиннадцати эта ваша Эббот и прорва людей в саду. Похоже, что пьют шампанское и чай.

С этими словами Уинстон передал мобильник инспектору. Тот сначала просмотрел снимки, а затем передал телефон Барбаре.

– Вы наверняка кого-то уже видели раньше. Узнаете кого-нибудь? – спросил он у нее.

Девушка вгляделась в фотографии. Все они были сделаны на какой-то церемонии возле ручья на склоне холма на фоне сельской местности.

– По-моему, это Дорсет, – сказала она. – Адрес второго дома Клэр – Шафтсбери. Именно туда я отправила почтой футболку.

На одном из снимков держала речь женщина с цепью мэра города на шее. На другом была Клэр Эббот, тоже выступающая с речью. Следующий снимок – Клэр снимает покрывало с мемориального камня. Рядом с нею – Каролина Голдейкер. Следующий – Каролина обнимает Клэр. А теперь Клэр обнимает какой-то малосимпатичный мужчина, лысоватый, с брюшком и в очках в золотой оправе. Затем крупный план мемориального камня с бронзовой табличкой. Мемориал, сразу же поняла Барбара.

«Уильям Голдейкер», – написано на табличке. Под именем – какие-то стихотворные строчки и даты жизни и смерти. Хейверс мысленно произвела подсчет.

Когда этот человек умер, ему было двадцать шесть лет.

Должно быть, это сын Каролины, решила сержант и сообщила Линли, что, помимо Эббот, узнала на снимках лишь Каролину Голдейкер. Затем, похоже, Рори вручила мобильник кому-то другому, чтобы сфотографироваться вместе с Клэр. Это был какой-то другой сад – сад самой писательницы? – где люди пили шампанское и чай с сандвичами, о чем только что упомянул Уинстон Нката.

Узнав Рори, Барбара поделилась своими мыслями с Линли:

– Похоже, что фотки были сделаны летом. На открытии какого-то мемориала. А поскольку мемориал посвящен сыну миссис Голдейкер, она, стало быть, живет где-то неподалеку.

– И?.. – непонимающе вскинул брови инспектор.

– Она их общая знакомая, – произнес Нката. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, в типичной для себя манере, сложив руки на груди.

– Вероятно, Рори виделась с нею за день до того, как я нашла ее в квартире, – добавила Барбара. – Она оставила мне сообщение. Я перезвонила ей, сообщила о результатах вскрытия и предложила встретиться. А она перезвонила, вернее, тоже оставила сообщение. Она только что вернулась с заупокойной службы по Клэр, сказала она, где, как я понимаю, виделась с Каролиной Голдейкер.

– То есть обе женщины получили дозу яда, пообщавшись с Каролиной Голдейкер, – заметил Уинстон.

– Давайте не будем гнать лошадей, – сухо заметил Линли. – Для начала было бы неплохо иметь мотив. Лишь потом можно ткнуть в кого-то пальцем.

– Может, мне разыскать ее? – предложила Хейверс.

– Начните с телефонного звонка, – ответил Томас. – Если она в Шафтсбери, сходите к ней вдвоем.

– Но, сэр, может, для Уинни имело бы больший смысл… – попыталась возразить девушка.

Линли укоризненно посмотрел на нее. Барбара называла это «Тот Самый Взгляд». Она обиженно надулась.

– Я позвоню, – проворчала сержант. – Собирай манатки, Уинни. Похоже, в Дорсете нас ждет веселое времечко.

Чтобы следить за ходом утренней выпечки, Алистер Маккеррон был вынужден спать в два захода – ночью и днем. Не успел он стряхнуть с себя дневной сон и принять душ, как на него набросилась Каролина. Алистер был занят тем, что рассматривал себя в большое зеркало в ванной комнате. Если честно, мужчина был не в восторге от того, что видел, – он явно растерял былую форму.

Алистер и в молодости не был красавцем, однако во время жизни в Лондоне хотя бы пытался поддерживать форму, катаясь на велосипеде или на байдарке по Темзе. Все это ушло, когда у него появилась Каролина и двое ее мальчишек. Долгие годы их присутствие в его жизни было для Маккеррона куда важнее, чем ежедневная забота о собственном теле.

После знакомства с миссис Голдейкер он отказался от любого тщеславия, возложив на себя заботу о ней и о ее сыновьях, жертвах ее неудачного первого брака. Единственное, за чем Алистер следил, так это за своими редкими вьющимися волосами, подкрашивая их, чтобы не было видно седины. Он делал это раз в месяц, и это был его маленький секрет.

Увы, ворвавшись в ванную, жена застукала его за этим занятием. Баночка с краской для волос, как назло, стояла на полочке перед зеркалом. К его счастью, Каролина не заметила ее.

Не заметила она и того, что он был в чем мать родила, что даже к лучшему, поскольку пузо уже было невозможно скрыть, втягивая его. И даже когда Шэрон ласково говорила ему «не бери в голову, Алистер», это служило слабым утешением. Шэрон говорила, что он нравится ей таким, как есть, и доказывала это своей удивительной изобретательностью в постели. За ее внешностью серой мышки таилось богатое воображение. Это все потому, говорила его любимая, что она его любит. «Любовь заставляет нас дарить радость тому, кого любишь, – заявила она. – Или для тебя это в новинку?»

Резонный вопрос. Маккеррон знал ответ на него прежде, чем она закончила говорить. Когда-то Каролина была настроена радовать его, а он – ее. Потом все изменилось, и хотя они какое-то время продолжали заниматься этим раз в неделю, а затем – в течение нескольких лет – раз в месяц, главное их внимание теперь было сосредоточено на ее сыновьях. Причем из них двоих больше всего внимания получал Уильям.

«Для меня главное – Уилл. Я так переживаю за Уилла». Эти слова стали похоронным колоколом их страсти. Такое случается, говорил себе Алистер. Однако это еще не конец любви.

Но с Шэрон все было по-другому. Маккеррон заводился от одной лишь мысли о ней. И – чудо из чудес – Каролина переменила мнение о его любовнице. Если раньше она требовала, чтобы он «уволил эту жалкую серенькую сучку», то теперь вдруг решила, что миссис Холси играет слишком важную роль в процветании его бизнеса, и поэтому увольнять ее никак нельзя.

По признанию Каролины, она «махнула рукой на все, в том числе и на себя, так что стоит ли удивляться, Алистер, что ты меня больше не хочешь». В общем, она решила изменить характер их отношений, характер, который – как она заявила – толкнул его в объятия другой женщины. Она трижды приходила к нему в те часы, когда он отдыхал от работы, забиралась к нему в постель и предлагала себя, ластилась к нему, пыталась его возбудить, подносила поочередно свои огромные груди к его губам и терлась о них сосками.

Бесполезно. Он не только не реагировал на нее, но и не хотел реагировать. Ведь это было бы греховной изменой по отношению к Шэрон. Каролина плакала. Она заявила, что ее тело больше не возбуждает его. А все из-за веса, который она набрала. А все потому, что она много ела, пытаясь едой заглушить душевную боль после самоубийства сына.

Именно сила ее потребности в нем, в Алистере, и сделала ее непривлекательной в его глазах. Ведь он, как мужчина, предпочитал вести охоту за женщиной, преследовать ее – в их же случае необходимости ни в каком преследовании не было.

Преследование и пленение. «Ведь у тебя все так и было с этой Шэрон?» – спрашивала Каролина. Алистер попытался успокоить жену и сказал: «Каро, не переживай». На самом же деле ему хотелось сказать другое: «Она не такая, как ты, я для нее – весь мир». Только ведь это было совсем не так, верно? Просто Шэрон – это Шэрон.

Маккеррон схватил полотенце, обмотал его вокруг бедер и тем же движением смахнул пустой пузырек из-под краски для волос в мусорную корзину.

– Звонили из полиции, Алистер, – сказала Каролина. – Из полиции. И я не знаю, что думать, кроме как…

Она постучала кулаком по зубам, как обычно делала, чтобы успокоиться.

– А что случилось? – спросил ее муж.

– Им нужно поговорить со мной. Это лондонская полиция. Скотленд-Ярд. Женщина. Она позвонила мне и сказала, что придет поговорить со мной о смерти Клэр. Неужели они считают, что я с нею что-то сделала?

Алистер потянулся за очками, которые лежали на аптечном шкафчике, и повторил:

– А что случилось?

– Я ведь только что сказала тебе, – ответила Каролина.

– Верно. Я имею в виду другое – они тебя в чем-то подозревают?

– Конечно, подозревают. Иначе зачем бы они стали звонить? Зачем им приезжать сюда? Эта женщина сказала, что будет здесь во второй половине дня, чтобы поговорить со мною, и если я хочу, чтобы при этом присутствовал адвокат… Алистер, она разговаривала со мною так, как будто я… Как будто я преступница. Неужели они думают, что я убила Клэр? Зачем мне это нужно?

– Верно, незачем.

– Ты должен остаться со мной. Я не могу быть сегодня одна. Особенно в присутствии полиции. Я не вынесу их взглядов и их подозрений. Они решили, что я в чем-то виновата. Иначе зачем им приезжать сюда из Лондона, когда единственное…

– Конечно, я останусь, – перебил супругу Маккеррон. Что еще ему оставалось? – Но я думаю, они просто проверяют все, что имеет отношение к Клэр и Кембриджу. А поскольку ты была…

– Господи, я собирала ее вещи, я положила их в сумку! Сумку Клэр. У нее не было времени, и я собрала ее вещи для поездки в Кембридж. Рассказать им об этом? Им обязательно это знать? Нет, лучше не надо. Я не стану этого делать. Бог знает, что они подумают!

– Если они спросят, скажи им правду, Каро. Это самое правильное. А пока успокойся. Не надо изводить себя.

– Как же я могу не беспокоиться? Клэр умерла, Уилл умер, и вся моя жизнь полетела под откос…

– Успокойся, – сказал мужчина и обнял жену. – Дай мне одеться, и мы выпьем по чашке чая до их прихода.

Ее голос изменился. В нем прозвучала нежность.

– Ты всегда умел успокоить меня. Спасибо, дорогой. – Каролина подняла голову и поцеловала его. – Я слишком долго вела себя как последняя дура. Это все из-за Уилла. Из-за его проблем, из-за всего того, что мучило его и превращало его жизнь в сущий ад. Но ты всегда был рядом со мной. Ты же знаешь, что ты для меня значишь, верно?

– Знаю, – коротко ответил Маккеррон, чувствуя тяжесть на сердце. – Знаю.

Женщина снова поцеловала его, поцеловала так, как целовала раньше. Она хотела его, как и в прежние времена. Но теперь, в отличие от тех прежних времен, его тело осталось безучастным: его член даже не шевельнулся. Зная, чем это чревато, Алистер отступил назад и посмотрел на Каролину, пытаясь придать взгляду по возможности любящее выражение.

– Теперь лучше? – спросил он.

– С тобой мне всегда лучше.

– Тогда дай я оденусь и приготовлю нам чай.

Каролина кивнула и развернулась, чтобы уйти.

– Она спросила меня, Алистер… – добавила она, подойдя к двери. – Та женщина, которая звонила. Она спросила меня про Рори Стэтем. Она хотела знать, когда я видела Рори в последний раз. Зачем ей это нужно? – Женщина задумчиво нахмурила брови и добавила: – Это было в тот день в ее офисе, когда мы с Клэр пришли туда подписывать книги. В тот же день мы уехали в Кембридж. А потом ночью Клэр умерла. Могла ли Рори?.. Могла она что-то сделать? Как-то навредить Клэр?

Алистер пожал плечами и посмотрел на Каролину, как он надеялся, с любовью и теплотой.

– Оно само выяснится, лапонька. По-другому не бывает.

Их изрядно задержал дождь, который не прекращался с раннего утра. Когда Барбара и Уинстон Нката наконец прикатили на его «Тойоте» в Шафтсбери, было уже шесть часов вечера. Ветер дул с такой неукротимой силой, что струи дождя хлестали по городу почти горизонтально.

Каролина Голдейкер жила за городом, у подножия холма. Здесь пейзаж менялся. Узкие улочки с серыми или побеленными домами из песчаника сменялись долиной, где на фоне изумрудной зелени округлых холмов были разбросаны рощи с их осенней листвой, багряной и желтой.

Среди рощ прятались редкие фермы, исчезая вдали, там, где склоны холмов покрывал лес или же на поверхность выходили серые скалы.

Дом Каролины Голдейкер когда-то был частью одной из таких ферм. Он стоял среди построек, образующих подкову – большой каменный дом рядом с дорогой, с невысокой, по пояс, живой изгородью из самшита. К дому вела короткая подъездная дорожка, а рядом красовалась вывеска с надписью «Свежая выпечка Маккеррона». Пекарня была явно построена здесь специально. Она располагалась напротив дома на конце «подковы», и между этими строениями был разбит причудливый сад. Чего здесь только не было! Терраса из песчаника, яма для костра, скамейки, журчащий фонтанчик, пестрые растения в кадках и горшках, бордюры из экзотических трав разной высоты, а рядом гортензии, остролист и вереск.

Стоянка для машин была рядом с пекарней. Нката оставил «Тойоту» напротив окна, в котором виднелось помещение с огромными чугунными печами и сверкающими поверхностями из нержавеющей стали, и они с Барбарой вылезли под дождь. Им тотчас же пришлось нагнуться под напором ветра – тот сбивал с ног, как будто нарочно отгоняя их прочь от дома. По пути к входу напарники прошли мимо еще одного окна, по которому стекали струи дождя. Быстро заглянув внутрь, они разглядели кладовую, заставленную мешками, контейнерами и ящиками. Дальше виднелись мешалки для теста размером со старый «Фольксваген» и противни величиной с походную койку. Похоже, здесь все делалось вручную.

Миновав пекарню, Барбара направилась через сад к дому. Вблизи каменные стены покрывала паутина трещинок. Само здание под серой шиферной крышей, поросшей на стыках мхом, было недавно побелено. С остроконечного козырька над массивной дубовой дверью на крыльцо падала стена дождя.

Нката позвонил в звонок. Тот эхом отозвался где-то в глубине дома.

Дверь им открыла Каролина Голдейкер. Она была не одна – позади нее стоял тот малосимпатичный тип с фотографий в смартфоне Рори Стэтем. Когда Хейверс показала хозяевам дома служебное удостоверение, мужчина обнял Каролину за плечи.

Одновременно с этим Голдейкер произнесла:

– Это вы… – Похоже, она узнала сержанта. – Вы были на автограф-сессии. Да. Футболка.

На что Барбара кивнула:

– Был такой грех.

Она представила Уинстона Нкату, а Каролина, в свою очередь, представила мужчину, стоявшего позади нее. Это был ее муж, Алистер Маккеррон. Он в упор разглядывал Уинстона и, судя по выражению его лица, решил, что не хотел бы сойтись в драке на ножах с этим темнокожим верзилой, пусть даже и полицейским. Барбара же не стала проливать свет на происхождение шрама, украшавшего лицо ее напарника еще со времен его беспутной юности.

Из прихожей с каменным полом Каролина провела их в гостиную справа от входной двери. Оглядев комнату, Хейверс решила, что даже если половину всего, что тут есть, вывезти в тачках на свалку, гостиная все равно останется заваленной всяким хламом. Им с Нкатой придется остерегаться резких движений, чтобы, не дай бог, не перевернуть какой-нибудь столик или не разбить один из как минимум пары миллиардов кувшинов Тоби[10].

Алистер громко откашлялся и предложил гостям чай. Барбара вежливо отказалась, а Уинстон, напротив, поблагодарил за предложение и заявил, что выпьет «чашечку». Хозяин дома торопливо отправился в кухню, а сержант продолжила осматривать комнату. Помимо прочего, здесь имелось немалое количество фотографий, предположительно покойного сына Каролины Голдейкер, а также фото другого молодого человека, видимо, его брата. Оба были запечатлены на самых разных стадиях детства и юности. Когда девушка взяла одну из фотографий в руки, хозяйка пояснила:

– Это мои мальчики. Чарли и Уилл. – И, помолчав, она добавила, видимо с той целью, чтобы гости не заблуждались относительно ее семейного положения: – Алистер не их отец, хотя всегда был для них большим отцом, чем настоящий.

– Настоящий умер? – поинтересовался Нката.

– Нет. Фрэнсис вполне себе жив. Фрэнсис Голдейкер. Он хирург. Живет в Лондоне.

– Какой хирург? – лениво уточнила Барбара, разглядывая фотографию. У одного из молодых людей был странноватый вид. Длинные волосы, как у поколения «Битлз», пухлые, словно, у купидона, губы… Такие соблазнительно смотрелись бы на женщине, но вот парня они явно портили, придавая его лицу недовольное, капризное выражение.

– Пластический, – ответила Каролина. – Делает женщинам подтяжку лица. Или увеличивает грудь. Индустрия молодости и красоты – это золотое дно, как когда-то он говорил. – После короткой паузы она добавила: – Жаль, но он никогда не испробовал свои таланты на нашем Уилле.

Сержант Хейверс поставила фото на место и посмотрела на Уинстона. Обратил ли тот внимание на эту странную последнюю фразу? Каролина Голдейкер, похоже, перехватила ее взгляд и поспешила объяснить, что ее сын Уилл имел родовую травму, деформированное ухо. Можно даже сказать, что ухо как таковое отсутствовало. Но Фрэнсис Голдейкер отказался сделать ему операцию.

– Сыновья занимали в его жизни последнее место, – резюмировала женщина.

Вернулся Алистер, неся поднос с чайником, ложкой и двумя пакетиками сахара.

– Молоко прокисло, – пояснил он, обращаясь к напарнику Барбары. – Извините. Мы сегодня еще не были в магазине.

Каролина все еще не предложила им сесть, но Барбара решила особенно не церемониться. Отыскав глазами кресло, на котором было меньше трех декоративных подушек, она устроилась в нем, и хозяевам не оставалось ничего другого, как сделать то же самое. Нката остался стоять – правда, переместился ближе к камину и поставил свой чай на каминную полку.

– Вы не могли бы рассказать мне про Кембридж, миссис Голдейкер? – спросила Хейверс, а затем, включив лампу, добавила: – Вы не возражаете? Здесь как-то темновато…

– Что вы хотите услышать про Кембридж? – задала встречный вопрос Каролина. Она расположилась на диванчике рядом с камином, и Маккеррон сел рядом с нею. Женщина взяла его за руку и сцепила с ним пальцы.

– Что вы там делали и почему были с Клэр Эббот. Давайте начнем с этого, – сказала сержант.

– Я надеялась услышать от вас, зачем вы приехали сюда, – возразила хозяйка дома.

– Такова процедура, – ответила Барбара, махнув рукой. – Нужно расставить все точки над «i».

Каролина даже не улыбнулась.

– Как умерла Клэр? – переспросила она. – Я сама узнала об этом из газет. Там писали, что ее сердце…

– Приступ, вызванный сердечной аритмией, – сказала ее гостья. – Но затем было повторное вскрытие, и выяснилось кое-что новенькое. Да-да, аритмия и приступ. Все так. Но они… как бы это точнее сказать… имели свою причину?

– Что это значит? – неожиданно вступил в разговор Алистер.

Барбара оставила его вопрос без внимания, зато повторила свой собственный, спросив про Кембридж и про то, что миссис Голдейкер там делала.

Каролина коротко поведала ей о дебатах и автограф-сессии, а также о радиопередаче и лекции, назначенных на следующий день. В своем рассказе она упомянула некий редакторский комментарий о склонности Клэр Эббот унижать людей на публичных форумах, добавив от себя, что именно так Клэр поступила с женщиной-священником, с которой у нее состоялись дебаты.

Стоило ей войти в раж, как ее уже было невозможно остановить, добавила Каролина. Ей давали советы – мол, малые дозы сарказма только облегчат прием лекарства, а вот крупные принесут только вред, – но Эббот никого не слушала и всегда поступала по-своему.

– А какое место в ее жизни занимали вы? – спросила Хейверс. – Были ее ломовой лошадкой? Тянули за нее весь воз?

Алистер счел нужным вмешаться в разговор.

– Скорее, ее глазами, – заявил он. – Клэр не смогла бы отличить день от ночи, не будь рядом Каролины, которая включала для нее лампу.

– Успокойся, дорогой, – сказала Каролина и поведала Барбаре, что с Клэр они познакомились на заседании Женской лиги, здесь, в Шафтсбери, вскоре после того, как та перебралась сюда. Они разговорились, и выяснилось, что писательнице нужна уборщица. Каролина уцепилась за эту работу. Клэр ей понравилась, и она подумала, что уборка в ее доме наверняка поможет ей найти более достойное применение ее талантам. Так и было. К уборке вскоре добавилась готовка и еженедельный поход в магазин за покупками. В этот момент Голдейкер предложила Клэр стать ее домоправительницей. Увы, ведение домашнего хозяйства было далеко не самой сильной стороной писательницы, объяснила Каролина.

– Она так и не научилась этому, когда купила себе дом, поэтому я занималась кухней, кладовой, посудой, бельем… и так далее, – рассказывала женщина. – Потом Клэр спросила, не могу ли я делать то же самое в ее рабочем кабинете. Я согласилась. Мы неплохо ладили, и она стала просить меня подольше задерживаться у нее. Со временем я взяла на себя еще больше обязанностей. Я была счастлива делать все это, хотя временами она была довольно капризной.

– Я слышала, она проявила свой характер в Кембридже, – произнесла Барбара.

Каролина слегка растерянно наклонила голову набок.

– Что вы хотите этим сказать?

– В тот вечер, когда она умерла, между вами произошла ссора. Какова была ее причина?

Голдейкер поерзала на диванчике и выпустила руку мужа.

– Кто вам это сказал? – спросила она. – Рори, да? Вы наверняка в курсе, что она не слишком меня жалует. Всегда меня недолюбливала. Она требовала от Клэр меня уволить. Думает, что я этого не знаю, но я знаю очень многое, о чем она даже не догадывается. Мы с Клэр не ссорились.

– Вас слышал служащий отеля, – сообщил Нката и сделал глоток чая. Его слова прозвучали довольно небрежно – просто констатация факта.

– Если не ошибаюсь, он забирал из вашей комнаты столик на колесиках с тарелками и чашками и слышал ваш разговор, – добавила Хейверс.

– Правда? Вообще-то, я не помню… – ответила Каролина и задумчиво нахмурилась. У нее были нарисованные брови, но нарисованные весьма искусно. Немного подумав, она добавила: – По-моему, это было связано с моим жалованьем. Мы с ней тогда поругались. При всех ее деньгах, Клэр расставалась с ними весьма неохотно. Я объясняю это условиями, в которых она выросла. На овцеводческой ферме, на Шетландских островах. Поэтому, когда дело доходило до оплаты моей работы… – Она пожала плечами. – Даже в своем завещании, хотя я и проработала на нее два года… Впрочем, это как вода под мостом, дело прошлое. Я, конечно, обиделась, но что поделаешь. Тут я была бессильна.

– Интересно, – произнес Уинстон Нката и, пролистав страницы, зачитал слова, которые им передал Линли после допросов прислуги отеля в Кембридже. – «Между нами все кончено». Затем: «Поскольку я кое-что про тебя знаю, между нами никогда ничего не будет кончено». Не очень похоже на ссору по поводу денег.

– Не помню, чтобы я говорила такое. Или чтобы Клэр говорила подобное. Ни у нее, ни у меня не было для этого причин, – заявила Голдейкер.

– Вы знали об условиях ее завещания? – спросила Барбара.

– Послушайте! – раздраженно воскликнул Маккеррон. – Что это за вопросы?..

– Всё в порядке, Алистер, – одернула его жена.

– Ей нужен был свидетель, подписывающий завещание. Это были вы? – спросила Хейверс.

– Я всегда подписывала для нее не одно, так другое, – ответила Каролина. – Сказать вам правду? Я вообще не знала, что у Клэр имеется завещание, пока Рори не начала размахивать им почти сразу после похорон. Она велела мне выметаться из дома. Видите ли, теперь он – ее собственность.

– Как хорошо вы ее знали? – задал вопрос Нката.

– Кого? Рори? Не очень хорошо. Скорее, я знала про нее.

Хозяйка дома немного помолчала, как будто ожидала, что либо Барбара, либо Уинстон схватят эту наживку. Когда же ни та, ни другой не клюнули, она заговорила снова:

– Она была редактором Клэр. И она тоже лесбиянка. Не то чтобы у меня с этим проблемы, просто она была влюблена в Клэр. Она пыталась это скрывать, но разве такое возможно? Кстати, Клэр была гетеросексуалкой. Как она сама говорила, «непрактикующей гетеросексуалкой». Что, конечно, было не так, но вряд ли это важно.

– Что из двух? – спросил Уинстон и отпил из чашки. Ему всегда удавалось придавать своим вопросам небрежную интонацию.

– Что? – не поняла Каролина.

– «Что, конечно, было не так», – процитировал ее Нката. – Что именно? Гетеро или непрактикующая?

– Последнее. У Клэр были любовники, но я сомневаюсь, что она рассказывала о них Рори. Не хотела ранить ее чувства.

– Это как-то на нее не похоже, – прокомментировала Барбара. – Как мне кажется, она всегда была прямой. Когда вы видели ее в последний раз? Я имею в виду Рори.

Каролина повернулась к Алистеру.

– На заупокойной службе. Пять дней назад, верно я говорю, дорогой? – уточнила она у мужа.

Тот кивнул и напомнил супруге, что чуть позже – на следующий день, лапонька, – она тоже ходила в дом Клэр. Это было, когда Рори не дала ей достаточно времени забрать оттуда свои вещи.

– Не иначе как она решила, будто я пришла украсть столовое серебро, – заявила Каролина. – Должна спросить вас… сержант Хейверс, кажется?.. – Барбара кивнула. – Уж не хотите ли вы сказать, что Рори… Что она испытала разочарование в любви? Но ведь такое бывает со всеми нами, не так ли? И мы не… не причиняем объектам нашей любви вреда, не вызываем у них проблем с сердцем и приступами.

– Как раз напротив, – ответила Хейверс. – Рори в больнице.

– Кто-то пытался отправить ее на тот свет, – добавил Нката.

После этих слов воцарилось молчание. Стало слышно, как за окном завывает ветер и барабанит по оконным стеклам дождь. Каролина испуганно вздрогнула. В комнате было зябко. В камин был насыпан уголь, и оставалось только развести огонь. Однако хозяева не потрудились это сделать.

– Вы хотите сказать, что кто-то пытался убить Рори? – выдавила из себя Голдейкер. – Как такое возможно! И зачем?

– В том-то и вопрос, – ответила Барбара.

После этого полицейские решили где-нибудь выпить и поэтому отправились назад в город, где в центре обнаружили «Митру». Когда они отнесли на свой столик эль (для Барбары) и лимонад (для Уинстона), Нката первым заметил, что в тот момент, когда они вышли из дома Каролины Голдейкер и ее мужа, им в голову пришла одна и та же мысль.

– Яд – это женское оружие, Барб, – заявил темнокожий сержант.

– Это точно, – согласилась его напарница и, посмотрев на часы, выудила из сумочки мобильник. – Посмотрим, что нарыл инспектор.

Большую часть информации о Рори Стэтем Линли откопал лично. Криминалисты пока не сообщили ему ничего об источнике азида натрия в ее квартире. Техники тоже ничего не сказали о содержании звонков ее мобильника и содержимом жесткого диска ее ноутбука. Но что касается самой Виктории, то Томас переговорил с ее сестрой, от которой узнал, что редактор потеряла свою давнюю любовницу Фиону Рис, которая была убита несколько лет назад. Преступление было совершено в Испании, в районе курорта Коста Брава. Фиона скончалась от множественных ножевых ранений и внутреннего кровотечения из поврежденных органов.

– Они сняли на время летнего отдыха небольшую виллу, – объяснил Линли. – Очевидно, это было довольно уединенное место, раз кто-то осмелился напасть на них.

– Убийцу поймали? – уточнила Барбара.

– Да. Поймали, осудили и дали ему срок. Затем, по словам сестры Рори, она несколько месяцев жила в доме Клэр Эббот в Шафтсбери.

– Каролина Голдейкер утверждает, что Рори была влюблена в Клэр.

– Сестра ни о чем таком не упоминала. «Благодарность» и «близкие подруги» – вот какие слова она употребила, – рассказал Томас.

– Так есть ли какая-то связь между всем этим? – спросила Хейверс, задавая этот вопрос скорее себе, чем Линли.

– Надо подумать, – ответил тот.