Горькие плоды смерти Джордж Элизабет
– Я понимаю, – резко оборвал психолог бывшую жену. – Ты довольна. Я понимаю. Ее, тебя. Нэта. Всю эту дурацкую ситуацию. То, чем вы с ним занимались, когда я пришел сюда. Я все понимаю. Причем отлично.
Индия ощущала себя воздушным шариком, из которого выпустили воздух. Ей так хотелось быть с Нэтом, наслаждаться вкусом его губ, ощущать прикосновения его рук! А главное, чтобы он снова стал ее прежним, самым лучшим в мире Нэтом…
– Я больше не могу, – сказала она мужу. – Сегодня вечером я привезу ее к тебе.
С этими словами женщина посмотрела на часы, прикидывая, сколько времени у нее займет вернуться в Камберуэлл, собрать вещи Каролины и отвезти ее назад к сыну. По всей видимости, она должна была успеть туда к восьми, о чем Эллиот и сообщила Чарли.
– Индия, ты ведь знаешь, что у меня работа, – возразил тот.
– В таком случае, посели ее в гостиницу, – сказала его бывшая супруга. – Что ты и должен был сделать в самом начале. Зря я не настояла. Но сейчас с меня довольно.
– Дай мне время до завтра. Я свяжусь по телефону с Алистером и попробую уговорить его приехать за ней…
– Ага, теперь еще и Алистер! Только его мне не хватало! – возмутилась Эллиот. – Она сбежала от него, рассчитывая тем самым оторвать его от Шэрон, а заодно приятно провести время в Лондоне, вмешиваясь в нашу жизнь. Что она и делает. Больше видеть ее не желаю. Мне наплевать, как ты это сделаешь, лишь бы духу ее у меня не было. Причем уже сегодня вечером.
– Индия, пойми, у меня сегодня горячая линия по самоубийствам.
– Отмени ее.
– Ты же знаешь, что я не могу.
– В котором часу ты закончишь? К тому времени я соберу ее вещи и буду ждать у двери. Я тотчас же закажу такси. Найму машину с водителем. Что угодно, потому что всему есть свои пределы.
Чарли потер лоб, причем с такой силой, что у него даже побелели ногти, на которых лишь кое-где остались мелкие злые красные точки.
– Горячая линия продлится до двух часов ночи. Что я должен сделать потом? Приехать за ней? – спросил он, рассчитывая, что до Индии дойдет невыполнимость ее требования. Но та молчала, и психолог продолжил: – Давай я довезу тебя домой. Заодно по пути купим что-нибудь из еды, чтобы нам поужинать вместе с ней, прежде чем я уеду на горячую линию. Думаю, я успею. Ну, и заодно поговорю с ней. Завтра я сделаю все, чтобы она вернулась в Шафтсбери. Позвоню Алистеру. Посажу ее на поезд. В конце концов, отвезу ее туда сам. Обещаю тебе. Главное, потерпи ее еще одну ночь!
– Я не желаю…
– Я знаю. После всего этого, – Чарльз махнул в сторону старых домов. – Я все понимаю. Извини, я не хотел. Я не знал, что так получится. Я должен был заподозрить или хотя бы усомниться, но я этого не сделал. Поверь, я непременно поговорю с ней о недопустимости ставить нас обоих в дурацкое положение.
Индия позволила себе усомниться в этом. С Каролиной можно вести какие угодно разговоры, но толку от них ни на грош, если она что-то вбила себе в голову. С другой стороны, Чарли пообещал ей, что это будет последний вечер. А также что он доведет до сведения своей матери, как он зол на нее за то, что она выставила его идиотом.
– Ну, хорошо, – вздохнула Эллиот. – Но чтобы завтра ее не было.
– Спасибо тебе, – Голдейкер кивнул и добавил игривым тоном: – Кстати, ты криво застегнула блузку. А еще, как это ни прискорбно, потеряла одну сережку.
– Ты хотя бы знаешь, который час, кто бы ты ни был? – услышал в трубке Линли и тотчас понял, что разбудил человека. С другой стороны, откуда ему знать, который сейчас час в Веллингтоне, в Новой Зеландии? После долгих трудов наконец-то отыскав Адама Шеридана в другом полушарии, он позвонил в семейный отельчик, который тот держал на пару с женой. К сожалению, ему и в голову не пришло, какой это часовой пояс.
– Прошу прощения, мистер Шеридан. Ведь вы мистер Шеридан? – извинился полицейский.
– Да, а ты кто такой, черт возьми?
Томас подумал, что хозяину гостиницы не пристало так разговаривать, независимо от времени суток. Вдруг это потенциальный клиент, который решил осведомиться о наличии свободных комнат в заведении под названием «Морские просторы»? Тем не менее Линли вежливо ему представился.
– Скотленд-Ярд? – переспросил хозяин заведения. – В пять утра?
На заднем плане послышался что-то спрашивающий женский голос.
– Откуда мне знать? – бросил в ответ мужчина и вновь заговорил в трубку: – В чем, собственно, дело?
– Женщина по имени Каролина Голдейкер, – сказал ему инспектор. – Хотя вы, наверное, знали ее как Каролину Гарза.
В трубке воцарилось молчание. Линли представил, как его невидимый собеседник перебирает в голове информацию, как он свесил с кровати ноги и пытается нащупать ими домашние тапки, как рядом с тапками мятой грудой на полу валяется халат… Как он, надев и халат и тапки, вышел из спальни, чтобы жена не слышала их разговор. Потому что ей вряд ли будет приятно услышать, что он скажет, подумал Томас. История-то не слишком красивая…
– Вы слышите меня, мистер Шеридан? – спросил полицейский.
– Слышу. Погодите одну минутку.
И снова молчание. Правда, на этот в трубке раздавалось не то сопение, не то астматическое дыхание заядлого курильщика. Прошло еще полминуты, и Адам так и не заговорил, поэтому Линли снова напомнил ему о себе:
– Мистер Шеридан, вы все еще здесь?
– Да-да, здесь. Теперь можно говорить. Черт. Дождь. Подождите, я сейчас…
В конце концов Адам, похоже, нашел местечко подальше от ушей супруги и от дождя.
– Скажу честно, я думал, что больше никогда не услышу это имя. В чем дело? Что она натворила? – осведомился он.
Этот вопрос нисколько не удивил инспектора. В пять утра из Скотленд-Ярда просто так не звонят – наверняка что-то случилось. Тем не менее весьма показательно, что Шеридан спросил «что она натворила?», а не «что с ней случилось?».
Линли сообщил ему, что хотел бы получить подтверждение истории Каролины, о которой было известно Адаму и которую сам он узнал от Мерседес Гарза. Он не стал ходить вокруг да около, сказав, что хотел бы услышать про беременность, роды, усыновление и шантаж. Вопреки тому, что рассказывала ему Мерседес о неприятном разговоре с этим мужчиной, состоявшемся много лет назад, Шеридан не стал ничего отрицать.
– Няней, вот кем она была. А еще подружкой нашей Рози. И мы с женой подумали: хотя нашей Рози пока нельзя доверить младших сестер и братьев, когда нас с женой не бывает дома, на пару с Каролиной они прекрасно с этим справятся; мы же сэкономим деньги.
Его жена поначалу считала, что обе девочки еще не доросли, чтобы возлагать на них такую ответственность, пояснил Адам, однако по сравнению с Рози Каролина казалась старше своего возраста, и они решили рискнуть. Им нравились эти совместные супружеские вечера.
– Это важно для отношений, говорила жена, – добавил Шеридан. – И я был с нею согласен. В конце концов, у нас было четверо детей, и обычно мы не могли найти свободной минуты, чтобы перекинуться друг с другом даже словом.
Оставив младших детей на попечение старшей дочери и ее подружки, они могли чаще позволить себе уходить из дома, чем если бы им пришлось платить няне. Обычно в этом случае Каролина ночевала у Рози. Но иногда, когда «утром ей нужно было успеть на занятия танцами или куда-то еще, точно не помню, а если честно, то и знать не хочу», Шеридан отвозил ее домой. Именно во время одной из таких поездок у обоих взыграла кровь.
– Она давно посылала мне сигналы, которые мне следовало проигнорировать, – сказал новозеландец. – Но вместо этого я повел себя как последний идиот. Это в мои-то тридцать с гаком лет! Поддался зову тестостерона и… в общем, мы перешли черту.
– И не одну, – заметил Линли.
– Да. Верно. Согласен. Я был взрослым человеком. Я должен был отвечать за свои поступки. Но клянусь вам всем, что есть святого на свете, и могилой собственной матери, она была… Она была как самка животного в период течки. Поймите, мне неприятно об этом вспомнить. Это было давно, и я заплатил за это сполна.
– Вы отсидели срок? По словам ее матери…
Адам усмехнулся.
– Честное слово, лучше б отсидел! Но нет. Меня не привлекали к ответственности. Полиция была не в курсе. Когда ее мамаша прижала меня к стенке, я все отрицал. Она же по какой-то причине не стала настаивать. Но я потерял жену, потерял детей – те до сегодняшнего дня не желают обо мне знать. Не отвечают на рождественские открытки, которые мы с моей нынешней женой посылаем им. Они никогда ее не видели. И это при том, что я заплатил этой шлюшке…
– Насколько я знаю, мистер Шеридан, ей было всего четырнадцать, – перебил его Линли.
– Ей никогда не было четырнадцати, инспектор. Так что да, у нас с ней был роман, и все это время она утверждала, что принимает таблетки. И вот вдруг она забеременела. Я начал давать ей деньги, лишь бы она молчала про того, кто ее обрюхатил. Знаю, тут нечем гордиться, и, честное слово, мне противно это даже вспоминать. Но ее мать каким-то образом узнала. Потребовала, чтобы я перестал давать ее дочери деньги, тогда как сама девица… взяла и рассказала все моей жене. Я ничуть не виню жену за то, что та, взяв с собой детей, ушла от меня. Я это заслужил. И я по сей день, инспектор, не знаю, был ли ребенок или же девица лгала мне, чтобы вытянуть из меня деньги.
– Ребенок был, – сказал ему Томас. – Ее усыновила приемная семья.
– Понятно. Но вы, инспектор, не ответили на мой вопрос. Что она натворила? Почему вы звоните мне и спрашиваете про нее?
– Про Каролину? Нам кажется, кто-то пытался ее убить.
– Пытался? То есть безуспешно? – уточнил Шеридан.
– Именно так.
– Какая жалость! И что? Вы считаете, что это был я? Примчался в Англию аж из самого Веллингтона с мыслью прирезать ее?
– Мы расследуем все возможные версии.
– В таком случае, можете смело вычеркнуть меня из вашего списка. Я вот уже пятнадцать лет носа не высовывал из Новой Зеландии. Если хотите, можете проверить. В наши дни это сделать проще простого. Тем более вам.
Инспектор ему поверил. Если этот человек когда-либо покидал пределы своей новой страны, найти свидетельства этого действительно легко и просто.
И Линли завершил звонок. Шеридан был прав: его имя можно со спокойной душой вычеркнуть из списка. Даже если у него и имелся мотив убрать из кадра Каролину Голдейкер, этот замысел вряд ли был осуществим.
В этом-то и вся закавыка, подумал Томас. Практически никто не мог осуществить того, что, однако, осуществилось: кто-то же подмешал ей в зубную пасту яд! А вот мотивов у разных людей имелось в избытке. Переверни любой камень, и вот он – очередной мотив. Другое дело, сколько людей имели возможность воплотить его в жизнь? Или же… Каролина Голдейкер считает их, полицейских, полными идиотами? Ведь действительно, есть ли лучший способ устранить кого бы то ни было, чем сделать это так, чтобы со стороны показалось, что убийца и есть настоящая жертва, лишь чудом избежавшая своей участи? Да, но тогда они должны найти ответ на вопрос, зачем Каролине понадобилось убивать Клэр Эббот. Потому что ей стало известно, что Клэр брала интервью у ее матери и бывшего мужа? Или потому, что писательница прикрывалась ее именем, когда ради секса встречалась с женатыми мужчинами? Где здесь таилось отчаяние, вынудившее одного человека убить другого?
Размышления полицейского прервал телефонный звонок. Звонила сержант Хейверс, и Линли нажал зеленую кнопку. Сержант буквально захлебывалась от волнения, когда произнесла его имя.
– Все хранилось в багажнике ее машины! Машины Клэр, инспектор, – сообщила девушка.
И Томасу тотчас же стала понятна причина ее волнения.
Когда к ней приехал инспектор Линли, Рори только что попрощалась с сестрой Хизер и своей ассистенткой из издательства. Ассистентка привезла ей в больницу цветы, открытки, мягкую игрушку и пожелания скорейшего выздоровления от всех коллег, начиная от управляющего директора и кончая стажерами, отвечавшими за сортировку писем. Сестра же принесла ей свежую пижаму, шампунь и лосьоны.
Совместными усилиями обе женщины помогли больной впервые встать с кровати и подойти к окну, за которым серел скучный осенний день. И вот теперь ей страшно хотелось вымыть голову и принять душ – кстати, верный признак того, что она уверенно идет на поправку. И еще она скучала по Арло. Кстати, пес был первым, о ком Виктория поинтересовалась у инспектора.
Арло жив и здоров и ждет свою хозяйку, заверил ее Линли, после чего отчитался о его приключениях в Лондонском зоопарке. Подтянув к кровати пациентки стул, он сел и забросил ногу на ногу. Говорил полицейский откровенно, все время пристально глядя ей в лицо, как будто боялся пропустить малейшую ее реакцию. Это резко контрастировало с приветливостью его голоса, что не могло не настораживать. И Рори тотчас насторожилась.
Начал Томас с того, что поведал ей о том, как младший детектив – одна из двоих полицейских, которых он отправил в Шафтсбери, – обнаружила в багажнике машины Клэр сейф, хитро спрятанный в отделении для запасного колеса. Содержимое сейфа оказалось распечатками интервью с разными людьми, имевшими отношение к Каролине Голдейкер. Кроме того, там обнаружились распечатки нескольких сотен электронных писем, которые та регулярно посылала Клэр, а также карта памяти, на которой, возможно, хранились и другие материалы.
– Я надеюсь, что вы, как ее редактор, можете пролить свет на все это, – сказал Линли.
Он ждал, что скажет Стэтем, и не стал задавать вопросов. Ей, похоже, потребовалось время, чтобы переварить эту информацию. Она не знает, что это значит, сказала, наконец, Рори. А также не берется утверждать, что найденное в багажнике машины Клэр имеет какое-то отношение к миру книгоиздания. Хотя – да, Клэр работала над книгой о супружеской неверности. Нужны ли ей были для этого транскрипты интервью и электронных писем Каролины Голдейкер? Этого она не может сказать.
– Нам не попадалась книга о супружеской неверности, – сказал ей Томас. – И я подумал… Что, если эти письма Каролины и отзывы о ней других людей предназначались для другой книги, которую Клэр собиралась написать? Для ее будущей книги?
– Электронные письма? Если Клэр собиралась писать книгу на основе электронных писем, то я даже не представляю, инспектор, что это могло быть, – покачала головой пациентка.
Линли на минуту задумался, а когда он заговорил снова, его речь звучала будто бы нехотя. Правда, Рори не поняла, было ли это его нежелание естественным или наигранным. Она напомнила себе, что, несмотря на его приятные манеры, перед нею все-таки полицейский.
– Есть кое-что еще, – сказал ее посетитель. Как выяснилось, у Клэр были контакты с мужчинами, которым был нужен интернет-секс.
– Это для продолжения книги про мистера Дарси, – сказала Виктория. – Супружеская неверность. Она брала у них интервью.
– Я понимаю, что таково было ее намерение, – ответил инспектор. – Но во время бесед с ними выяснилось, что Клэр встречалась с ними не только ради интервью.
Рори молча посмотрела на Линли. Похоже, она поняла намек и теперь не знала, как ей на это реагировать. Увы, уйти от этой темы у нее вряд ли бы получилось.
– Вы хотите сказать, что Клэр… что у нее был секс с этими мужчинами?
– Похоже на то. У двоих она брала интервью. А потом – сперва с одним из этих двоих, а затем и с другими…
– Понятно, – Стэтем задумчиво пригладила мятые больничные простыни. – Каролина утверждала, что никакой книги не было и нет и что Клэр не написала ни единой строчки. Осмелюсь заметить… – она тихо усмехнулась, – мне неприятно думать, инспектор, что она, возможно, была права.
– Может, да, а может, и нет. Просто Клэр слишком далеко зашла в своих «исследованиях». Так что книга вполне могла быть, просто мы ее еще не обнаружили.
– Как вы можете предполагать такое? – спросила Рори. Этот вопрос – пусть даже заданный вполне невинно – тотчас же сжал ей сердце, словно тисками. По лицу Линли она поняла: для полицейского он слишком отзывчив. Это в телесериалах они не проявляют сострадания. Им или некогда это делать, или они слишком многого насмотрелись.
– Возможно, разговорить этих мужчин оказалось гораздо труднее, чем она предполагала. Судя по всему, она заарканила их тем, что ей якобы был интересен секс, – предположил Томас. – Но потом, как только встреча состоялась… Вполне может статься, что она просто не устояла перед искушением. Секс без взаимных обязательств, секс без вопросов, даже без фамилии партнера… Для некоторых людей это мощная приманка.
– И для вас тоже? – не удержалась редактор.
– Боюсь, для этого я слишком большой романтик, – пожал плечами Линли. – По словам моего сержанта, Каролина Голдейкер могла догадаться, что Клэр встречается с этими мужчинами. Возможно, она влезла к ней в электронную почту. А кроме того, похоже, что в качестве пароля к почте Клэр использовала вариант ее имени, Caro24К, и при встречах тоже называла себя Каро. – Инспектор на пару секунд умолк, давая собеседнице возможность переварить услышанное, после чего добавил: – Кстати, в свое время Каролина не брезговала шантажом.
– Вот как? – приподняла брови женщина. – Я бы не удивилась.
– Это почему же?
– Не знаю, просто мне так кажется. Если честно, лично мне она не симпатична.
– А меня мучает вот какой вопрос, мисс Стэтем. Если Каролине было известно про этих мужчин – что вполне вероятно – и если она пыталась их шантажировать, не могла она заодно шантажировать и Клэр? Не ради денег, а ради чего-то другого?
– Чего еще, скажите на милость?
– Пока мы затрудняемся сказать. Но ведь вы знали Клэр Эббот… – Линли не договорил, как будто давая собеседнице возможность подумать самой. И она подумала.
– Это могло бы объяснить, почему Клэр держала ее, хотя Каролина временами была крайне неприятна, да и толку от нее, как от работницы, было совсем немного, – сказала Рори. – Я спрашивала об этом Клэр, причем не раз.
– И что она говорила в ответ?
– Что угодно, начиная с того, что «ей нужна работа», и кончая тем, что «если узнать ее поближе, она не так уж и плоха». Честно говоря, я ей никогда не верила. Внутренний голос подсказывал мне, что здесь что-то не так, вот только что? Похоже, теперь мне понятно.
– Если Каролина и впрямь, чтобы не потерять работу, шантажировала Клэр из-за этих ее свиданий по Интернету, не могла ли та, в свою очередь, собирать информацию, которая бы не позволила Каролине разгласить то, что ей стало известно? Ведь в таком случае Клэр вполне могла ее уволить.
– Возможно. Но как тогда Каролина могла бы поступить с имеющейся у нее информацией о Клэр и ее мужчинах?
Линли на минуту задумался над ее словами.
– Давайте представим себе. Самая знаменитая феминистка страны по Интернету договаривается с незнакомыми мужчинами об анонимном сексе. Ведь стань такое известно, разве это не нанесло бы непоправимый ущерб ее репутации? Одни только таблоиды раструбили бы об этом на всю страну! А у Каролины, похоже, достаточно информации, чтобы заинтересовать таблоиды.
– Это да, – устало согласилась Рори. – Представляю себе, сколько! А если учесть, что у Клэр контракт на книгу о супружеской неверности, причем срок сдачи почти на носу… Неудивительно, что вы не обнаружили признаков работы над книгой. Как можно написать хотя бы единое слово, когда над вашей головой висит такое? Боже, почему она не рассказала мне, как мутила воду Каролина?! Вместе мы бы наверняка что-нибудь придумали!
– Возможно, Клэр по какой-то причине считала, что вам этого лучше не знать, – заметил полицейский.
Больная пристально посмотрела ему в глаза. Она ждала, что он спросит ее, почему, по ее мнению, Клэр не стала рассказывать ей, что происходит. Ведь, в конце концов, она не только ее редактор, но и старая подруга! Что же удержало писательницу от признания? Рори так задумалась над этими двумя незаданными вопросами, что оказалась совершенно не готова, когда инспектор сказал:
– После того, как вы отравились, мисс Стэтем, мы обыскали вашу квартиру. Источник яда был для нас столь же важен, что и мотив. Группа экспертов забрала в лабораторию все, что могло содержать яд, а детективы изучили все, что могло указывать на мотив.
Виктория испугалась, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Пульс ощущался даже в кончиках пальцев.
– Боюсь, я не совсем понимаю, к чему вы клоните, – с трудом выдавила она из себя.
– Я читал письма Клэр, адресованные вам. Простите, но это часть моей работы. Равно как и изучение и оценка улик, с тем чтобы окончательно решить, что это: убийство, самоубийство или случайное отравление.
Рори молчала. Мысленно она перебирала письма от подруги. Интересно, были ли среди вещей Клэр и ее собственные? Спрятала ли она их? Хотелось бы на это надеяться! Но, увы, приходится посмотреть суровой правде в глаза. Если Клэр выбросила их в корзину – Боже, они в буквальном смысле дышали любовью, особенно последние! – то теперь у нее самой гораздо больше информации, чем ей нужно, и уж точно гораздо больше, чем она в состоянии переварить.
– Мне кажется, вы ее любили, – сказал Линли.
Стэтем кивнула. Раз инспектор читал письма Клэр, значит, он знал правду. Поэтому какая разница?
– Но с ее стороны… – снова заговорил Томас.
– Она не давала мне поводов. Не хочу, чтобы вы думали, будто она давала мне поводы. Потому что она не такая.
– Но в какой-то момент вы были любовницами?
– Короткое время. Пока я жила у нее. После Фионы. Вы ведь знаете про Фиону. – Как и предполагала пациентка, Линли кивнул. Ничего удивительного, на то он и детектив! – В конце концов, Клэр призналась мне, что секс с женщиной не для нее. Я сказала ей, что могу помочь ей изменить это ее мнение. Я же вижу, кто она на самом деле, сказала я. На это указывали все ее книги, ее убеждения. Но она возразила, что я просто пытаюсь найти замену Фионе. В конце концов, я и сама это пойму, говорила она, и вообще, что касается секса… Она сказала, что он ей не интересен. Никакой. Женщины с женщинами, мужчины с мужчинами, мужчины с женщинами… По ее словам, он никогда ей не нравился – эта близость, это соприкосновение тел. Она сказала, что в самом начале секс ее привлекал, но вскоре ей стал неприятен. «Я просто люблю заниматься делом, – сказала она как-то раз, – а секс этому мешает».
Рори прочистила горло. Ощущение было такое, будто ей пережали трахею.
– Теперь мне понятно, – добавила она, – что Клэр просто пыталась мягко меня остудить. Ей не хотелось ранить меня после того, через что я прошла, когда умерла Фиона.
Томас выслушал ее молча, и она в очередной раз была вынуждена встретиться с ним взглядом. Казалось, он читал ее мысли, как будто знал все про любовь, про страсть, про разочарование и утрату, про мучительную боль и пустоту в сердце.
Но откуда он мог это знать? Если только сам не испытал любовь во всей ее полноте, со всеми ее радостями и проклятиями, с ее безвременным концом… Как может другой человек знать, каково жить, нося в сердце эту утрату?
– Вообще-то, – произнес полицейский, – вся эта история со знакомствами по Интернету говорит в пользу того, что она сказала вам правду. Если задуматься, то напрашивается вывод: все эти свидания были для нее лишь способом удовлетворения потребности в сексе, если таковая вдруг возникала. Все они имели место в отелях. Никаких взаимных обязательств, требований, вопросов, планов на будущее… Ее это идеальнейшим образом устраивало.
Рори кивнула, хотя то, что он только что ей сказал, давило на нее невероятно тяжким грузом. Ей хотелось одного: свернуться калачиком и уснуть на несколько дней.
– И Каролина все это знала, – вздохнула она. – Про Интернет. Про мужчин, с которыми Клэр встречалась.
– Она утверждает, что нет, но я не склонен ей верить.
– Вы считаете, что Каролина пользовалась этим, чтобы сохранить рабочее место?
– Тут не все так однозначно. Пока мы сами точно не знаем. Но тот факт, что Клэр вела что-то вроде расследования прошлого своей помощницы, наводит на мысль, что ей было чего опасаться. И было бы неплохо выяснить, что такого она обнаружила, чтобы теперь было чего опасаться Каролине.
Сидя в машине неподалеку от дома Дейдры, Линли внезапно остро ощутил утрату Хелен, чего с ним уже давно не случалось. Вряд ли это на него так подействовал разговор с Рори Стэтем. Шантаж, интернет-секс, копание в личной жизни работодательницы… Ничто из этого не могло стать причиной той мучительной боли, внутри которой зияла пустота, возникшая после ухода из жизни его жены. Здесь явно было что-то еще. И инспектор понял, что именно, стоило ему задуматься над отношениями Рори Стэтем и Клэр Эббот. Главным здесь было то, чего хотелось Рори и чего у нее никогда не будет.
Так и у него с Хелен. Связь, преданность, общее будущее – и вот вдруг все это было отнято у него, причем столь внезапно, что Томас никак не мог этого предвидеть, сколько бы ни вглядывался в отмеренные ему годы. Теперь ему отчаянно хотелось, чтобы все это вернулось к нему. Сейчас. Сию минуту. Сегодня вечером. Или днем – какая разница? Он просто не мог жить дальше, не зная, что она где-то там – цель, от которой его отделяют считаные метры.
Полицейский вздохнул и, посмотрев на дом Дейдры, мысленно пробежался по их отношениям, пытаясь понять, что это. Неужели лишь попытка убежать от пустоты?
Томас не знал. Не мог сказать точно. Он словно окаменел и одновременно отчаянно хотел действовать. Как будто все в его жизни должно было решиться в ближайшие четверть часа.
Он понял, почему ему сейчас так хочется увидеть Дейдру: чтобы подтолкнуть ее вперед – ради них двоих. Чего он не знал – что именно подталкивало его к этому. Неужели ее явное нежелание погрузиться в его мир глубже, чем это было до сих пор? Или же та связь, которую он ощущал и которая соединяла в себе ощущение принадлежности и возвращения домой, чего он после смерти Хелен ни с кем не испытывал?
Линли вырос, зная, что многим обязан более чем двум с половиной столетиям семейной истории в огромном поместье в Корнуолле. Он рос, зная, что, как старший сын, обязан произвести на свет наследника, который унаследует эту землю, чтобы затем передать ее своему ребенку. Однако пока он сумел прожить годы, уклоняясь от своего долга. Но ведь есть предел тому, сколько еще можно тянуть! Его рождение, его положение требовали от него поступить так, как поступали многие поколения его предков. Инспектор спросил себя, насколько осознание этого влияло на его поведение. Ответа у него не было – равно как и ответа на вопрос, что он сейчас делает в Белсайз-парке. Зачем изводить себя такими вопросами, вместо того чтобы поступить так, как на его месте поступил бы любой мужчина – броситься к ее дому, барабанить кулаками в дверь, а когда она откроет ему, не раздумывая сгрести в охапку и отнести в постель? Или взять ее прямо на раскладушке, кисло подумал Томас. Это она хитро придумала – не иметь в доме кровати.
Если честно, он ненавидел себя за такие мысли. Это все разговор с Рори, подумал Линли. Выражение ее лица, когда до нее начало доходить, кем на самом деле была женщина, которую она любила. И его собственная усталость. Пора домой, сказал себе инспектор.
На худой конец, выспаться ему точно не помешает. Но ему не хотелось спать. Ему хотелось увидеть Дейдру. Пусть он сам был не в состоянии объяснить, зачем ему это нужно, он все равно хотел ее видеть.
Томас вышел из автомобиля и преодолел несколько ступенек до передней двери Трейхир, все это время твердя себе, что еще не поздно вернуться в машину и покатить в Белгравию, отомкнуть собственную дверь, просмотреть почту, поесть или лечь в постель на голодный желудок, потому что сегодня он еще не ужинал. Даже нажимая на кнопку звонка, Линли продолжал спрашивать себя о том, правильно ли поступает. Но стоило ему услышать голос хозяйки – простое «Да? Кто это?» – как все вопросы отпали сами собой.
– Я пообещал Рори Стэтем, что проверю, как там Арло. Он у тебя? – спросил неожиданный гость.
– Да. Не хочешь взглянуть на него? Или с тебя будет достаточно поговорить с ним?
– Лучше взгляну.
Дейдра впустила инспектора. Когда он вошел, она уже открыла дверь комнаты и встала в дверном проеме. Арло возник у ее ног, счастливо виляя хвостом. Из-за спин обоих падал из гостиной свет торшера. Абажура на нем не было, и их тени на стенах были резкими, а сами стены пребывали в процессе покраски. В руках у Трейхир был малярный валик, с которого на расстеленные по полу старые газеты капала серая краска.
Одета она была в старый – явно с чужого плеча – рабочий комбинезон, на левом нагрудном кармане которого красовалась нашивка с фамилией «Джексон». Комбинезон был весь в краске, отчего на ум при виде него тотчас же приходили творения Поллока[18]. Арло тоже успел изрядно измазаться: собачью морду украшали серые пятна, и судя по изменившемуся окрасу левой передней лапы, та уже побывала в банке с краской.
– Он хотел мне помочь, – пояснила Дейдра, перехватив направление взгляда своего друга. – Пришлось провести воспитательную беседу. После нее он не выходил из кухни. А теперь, Арло, – добавила она, обращаясь к псу, – поздоровайся с инспектором Линли и марш в постель!
Томас погладил пса по голове, и тот покорно затрусил в кухню, где его ждало сложенное в несколько раз одеяло. Правда, Дейдра положила его так, чтобы собака постоянно была в поле зрения. Линли огляделся по сторонам. Стены были заново оштукатурены. Зная эту женщину, он предположил, что штукатурила их она сама. Кроме того, Дейдра починила и зачистила наждаком все деревянные детали, и сейчас, пока полным ходом шла покраска стен, их оберегала защитная пленка. Инспектор также заметил, что Трейхир убрала кирпичи послевоенной поры, закрывавшие старый викторианский камин. Правда, тому не помешала бы новая декоративная плитка. Однако Линли не сомневался: такая женщина, как Дейдра, доведет все до конца, в том числе и сотворит чудеса с жутким сиреневого цвета полом, который сейчас был застелен старыми газетами.
– Смотрю, дело движется, – сказал он.
– Как тебе цвет? – спросила ветеринар.
– На стенах – нравится. В твоих волосах – нет.
– О боже, я измазала волосы?!
– И щеку. И даже умудрилась выпачкать подбородок.
– Никогда не умела обращаться с краской, – вздохнула Дейдра.
– Наоборот. Ты орудуешь кистью как… заправский маляр. Хотя, если честно, я не ожидал застать тебя за работой в такой час. Ты хотя бы знаешь, сколько сейчас времени?
– Похоже, я пропустила ужин. А ты?
– Я тоже.
Женщина положила валик и осторожно переместила лоток с краской на верхнюю ступеньку стремянки.
– Наверное, проголодался? – спросила она у Линли. – Можно порыться в холодильнике. Хотя никаких изысков там наверняка не будет. Хотелось бы придумать из остатков что-нибудь вкусненькое, но, боюсь, я не большая мастерица по этой части.
– Не буду спрашивать, по какой части ты мастерица, – пошутил Томас. – Дай взглянуть, что там у тебя есть, а ты пока… надеюсь, ты не собираешься садиться за стол в комбинезоне?
– Совершенно верно, – сказала Дейдра, – вот только…
Полицейский остановился. Он уже направился было в кухню, однако повернулся и посмотрел на Трейхир. Ее очки тоже были в крошечных капельках краски, как, впрочем, и ступни, которые – ну кто бы мог подумать? – были босыми. Он вопросительно выгнул бровь.
– Что вот только?
– У меня под ним ничего нет, – призналась Дейдра. – Впрочем, нет, есть трусы и спортивный лифчик. Но больше ничего. Я могла бы надеть джинсы с футболкой или джемпером. Но, если честно, это лишняя морока. Если только ты не помираешь с голоду. В таком случае, я прекрасно тебя понимаю.
– У тебя есть для меня иное предложение, нежели порыться в холодильнике? – уточнил Линли.
– Вот именно. Итак, посмотрим, насколько же ты голоден.
Октябрь, 20-е
Напарники легли лишь в половину четвертого утра, так что у Барбары нашелся отличный предлог, чтобы утром подольше поваляться в постели. Вместе с Уинстоном они внимательно прочитали каждое электронное письмо Каролины для Клэр Эббот. Писем было несколько сотен, и диапазон тем в них тоже был велик: от личной истории – в таких упор делался на отношения с матерью и первым мужем – до дружбы с другими женщинами в Шафтсбери в течение того времени, когда Эббот жила в этом городке.
Каролина много писала про своих сыновей, особенно про Уилла и его самоубийство, а также про свой отказ взглянуть на его изуродованное тело после его фатального прыжка с обрыва. Она постоянно пускалась в многословные рассуждения по этому поводу. По ее словам, эта невозможность превозмочь себя лишила ее прощального взгляда на сына, даже когда тот лежал в гробу, загримированный умелыми руками работника морга, который, по личной просьбе Фрэнсиса и из уважения к нему, приехал из самого Лондона. Кстати, это единственный раз, когда Фрэнсис пошевелил пальцем, чтобы помочь сыну, писала Голдейкер… когда тот уже был мертв… потому что, бог свидетель, он ничего не сделал, чтобы помочь ему, когда тот был жив, сколько бы Каролина ни просила его и что бы ни делала, и что бы ни делал сам Уилл, чтобы показать всю глубину своего отвращения к себе.
Похоже, эта тема была ее любимой. Второй же по популярности была женитьба старшего сына, Чарли, на «этой омерзительной Индии», которая «страшна, как смертный грех, и даже не пытается что-то с собою сделать. Можно подумать, она нарочно хочет быть как можно уродливее. Ну какая женщина стала бы так поступать – разве только назло бедному Чарли, потому что, честное слово, она ведь не была такой, когда они познакомились. Тогда она была очень даже хорошенькой, но с тех пор совершенно опустилась».
Что касается Индии, то Каролина обычно доводила себя до исступления. Большинство ее писем на эту тему представляли собой пространные диатрибы[19], и каждое такое письмо провоцировало написание следующих. После рассказа о том, как Индия задалась целью сделать себя физически непривлекательной в глазах Чарли, следовало объяснение, почему она так поступила – потому что всегда питала отвращение к сексу. «Поверьте, именно она настояла на браке и не отстала от Чарли, пока тот не женился на ней. И вот теперь она требует, чтобы он содержал ее, потому что, скажите на милость, как можно прожить, занимаясь каким-то там иглоукалыванием? Из-за нее он вынужден работать, как вол. При этом – обратите внимание! – она не считает своим долгом делить с ним постель. Я была против его женитьбы на ней. Они были слишком юными, зато теперь, если Индия решит заиметь ребенка, честное слово, я не удивлюсь. Думаю, именно этим она сейчас и озабочена. И если вдруг она забеременеет – Боже упаси! – что тогда? Я скажу вам, что. Чарли до конца своих дней угодит в капкан».
Похоже, Каролина совсем не замечала, что постоянно противоречит самой себе, иногда даже в одном письме. Казалось, что она начинала писать, чтобы выплеснуть все, что накопилось в ее душе, и потом уже не контролировала себя. Однако Барбаре и Уинстону в течение той долгой ночи не давал покоя другой вопрос: почему Клэр Эббот сохранила эти письма, зачем распечатала их, выделила в них цветными маркерами отдельные абзацы, сделала на полях ссылки на странные имена и числа, а также загадочные аббревиатуры. Увы, пока у полицейских не было ответа на эти вопросы. В конечном итоге они устали – как от самого чтения, так и от тщетных попыток разгадать мотивы, подвигнувшие обеих женщин – и Каролину, и Клэр – к этой переписке.
Перед тем как сесть за стол, каждый со своей пачкой писем, Уинстон подробно рассказал напарнице о своем визите в Шерборн, к местному психиатру – доктору Карен Глобус, чье имя упоминалось в дневнике Клэр. Сначала – как они и предполагали – доктор Глобус наотрез отказалась разговаривать с ним, не говоря уже о том, чтобы подтвердить знакомство с Клэр Эббот. Не помогло даже служебное удостоверение в руках у Нкаты. Что делать? Пришлось познакомить эту даму с обстоятельствами смерти ее знакомой, что, в конце концов, развязало ей язык, резко улучшило память и помогло найти необходимые папки. Как выяснилось, знаменитая писательница приходила к ней отнюдь не в качестве пациентки.
– По крайней мере, так она сказала, – уточнила психиатр.
– А в качестве кого, если не секрет? – спросил Уинстон.
– В качестве автора, который собирает информацию для написания книги. В данном случае, речь шла о насилии над детьми. Клэр Эббот попросила о серии интервью на тему долгосрочных эффектов сексуального насилия над ребенком в раннем возрасте, – пояснила доктор Глобус, – однако в ходе наших бесед стало ясно, что этот ребенок – не кто иной, как сама Клэр.
Барбара тотчас навострила уши. Коллега же пересказал ей свой разговор с Карен, которая, как выяснилось, была не только психиатром, но также и феминисткой, чья работа на тему женского обрезания в Великобритании в свое время всколыхнула страну. Так что Клэр Эббот прекрасно знала, кто такая доктор Глобус, а та, в свою очередь, была знакома с деятельностью Эббот.
– Иногда, – сказала Карен в разговоре с Уинстоном, – знаменитостям – таким, как, например, Клэр – трудно подойти к больной теме напрямую. В таких случаях предпочтителен окольный путь. Думаю, что ее «сбор информации» – это не что иное, как попытка разобраться в тревожных, глубинных аспектах собственного прошлого.
– Это ее собственный брат, Барб, – пояснил Уинстон. – Он изнасиловал ее, когда они были детьми.
– Это было в одном из писем, – ответила Хейверс. – В смысле, в одном из писем Каролины. Она там много пишет по этому поводу.
По словам врача, Клэр утверждала, что, еще будучи студенткой в Оксфорде, сумела выбросить эти травмирующие воспоминания из головы. «Там она посещала психоаналитика». Но поскольку Эббот пришла поговорить о том, как проявляют себя эти детские травмы в зрелом возрасте, психиатр посчитала, что в ее нынешней жизни что-то было не так.
Однако до этого они так и не добрались, уточнила доктор Глобус. Потому что двенадцать их продолжительных бесед были посвящены самым разным темам, но только не этой. Из Эббот невозможно было вытянуть больше, чем она была готова признать. И хотя эти разговоры начинались с обсуждения сексуального насилия над ребенком и его последствий во взрослой жизни, постепенно они переключились на такие темы, как хроническая тревожность, биполярные расстройства, психологическая зависимость, корни пассивной агрессии и нарциссизм, а также пограничные и навязчивые состояния. Клэр постоянно делала заметки и задавала вопросы, причем очень много.
– Ничего удивительного, – подвела итог Карен. – Она ведь не только писатель, но и на редкость умная женщина.
Читая письма Каролины, Барбара и Уинстон беспрестанно бились над разгадкой вопроса – к чему все это? «Это» касалось не только откровенных писем Голдейкер своей работодательнице, но и бесед Клэр с доктором Глобус. Ближе к концу этого изматывающего вечера, проведенного в чтении, обсуждениях и даже спорах, – по поводу Каролины и ее работы у Клэр, самой коллекции писем и тематики бесед с психиатром, – коллеги пришли к выводу, что возможны два варианта: или Эббот пыталась понять другую женщину с тем, чтобы как-то ей помочь, или же, что куда вероятнее, они получили в свои руки новые свидетельства того, что Клэр пыталась от нее избавиться, причем с как можно меньшими последствиями. Подслушанный разговор – «между нами все кончено» – похоже, служил тому подтверждением.
– Что не так-то просто сделать, когда кто-то поднял лай, – заметила Барбара, и Уинстон с ней согласился.
Кое-как вытащив утром себя из постели, Хейверс застала напарника за компьютером Клэр. В руках у него была карта памяти, которую она нашла в багажнике автомобиля писательницы.
– Зачем тебе компьютер, Уинни? Мне казалось, мы покончили с этим делом? – удивилась она.
На что молодой человек ответил:
– Что-то подсказывает мне, что в удаленных письмах есть ответы Клэр Каролине. Иначе зачем та ей писала?
– И поэтому, как мы с тобой считаем, она подняла лай?
– Может, да, а может, и нет, – прозвучало в ответ. Нката задумчиво потер затылок, а когда Барбара спросила у него, о чем он думает, ответил: – Я бы не отказался от помощи, Барб.
– Я тоже сказала инспектору, что помощь нам не помешала бы. Бесполезно. Но ты, Уинни, если хочешь, попробуй сам. Вдруг тебя он послушает? Что касается меня, то в моем блокноте слишком много клякс. Суперинтендант вряд ли согласится прислать нам кого-то в помощь, да и звонить в местное отделение тоже не станет, чтобы нам выделили парочку местных копов. Эта гарпия надеется, что я совершу очередную промашку, и тогда она со спокойной душой зашлет меня куда-нибудь на север.
Достав из духовки завтрак – как обычно, аккуратно завернутый в алюминиевую фольгу, – Барбара отнесла его вместе с кружкой кофе в кабинет Клэр. Здесь, положив на стол стопку распечаток, она принялась листать их в надежде заметить что-то новое, одновременно жадно запихивая в себя яичницу с сыром и зеленью. Наконец, держа в руках последний румяный тост, сержант прошлась вдоль книжных полок писательницы, где увидела то, что и ожидала увидеть в кабинете знаменитой феминистки: «Загадка женственности», «Против нашей воли: мужчины, женщины и изнасилования», «Фонтан возраста», «Женщина-евнух», и многое другое в том же духе. Взгляд выхватил имена авторов-небожительниц феминистского пантеона: Стайнем, Гриер, Фридан и других. Разумеется, их имена были знакомы девушке. Затем она перешла к другому, тоже знакомому, хотя и по иной причине, и, увидев его, застыла на месте.
Джеффри Тиммс.
Тиммс, задумалась Барбара и, взяв с полки книгу, вернулась к столу. Она нашла его имя среди посланий Каролины Голдейкер, написанное на полях одного из них. «Тиммс 164».
Сама книга называлась «Отчаяние: проявления пограничного состояния». Открыв ее на странице 164, Хейверс увидела, что два абзаца взяты в скобки карандашом. Оба были довольно короткими. Она прочла первый.
«Велик страх быть брошенным, который напрямую связан с непереносимостью одиночества. Это есть не что иное, как неспособность человека быть наедине с собой, отчего он нуждается в постоянной заботе и поддержке со стороны других».
Взгляд Барбары скользнул ниже, ко второму абзацу, в котором, в частности, говорилось: «Эта тенденция к нестабильным и в высшей степени напряженным отношениям может быть охарактеризована как эмоциональное подавление объекта, необходимого для удовлетворения потребности. Это можно также проследить в раскрытии интимных подробностей на ранней стадии отношений».
Сержант задумалась над обеими цитатами применительно к письмам Каролины – эмоциональное подавление, точнее не скажешь, – после чего быстро пролистала их и нашла еще одно, с пометкой «Фергюсон 610». Это оказалось отсылкой к некоей Жаклин Фергюсон, чей опус «Психопатология эмоциональной ранимости» стоял на той же полке, что и работа Тиммса. На 610-й странице Барбара нашла то, что и ожидала, – еще несколько взятых в карандашные скобки абзацев.
«Когда эмоции постоянно воспламеняются заново или же когда их длительный накал невозможно объяснить вызвавшими их обстоятельствами, это требует пристального внимания». Как и в случае Тиммса, здесь тоже был выделен еще один абзац, причем ярко-желтым маркером: «Дисфория обычно характеризуется экстремальными эмоциями, склонностью к разрушению, в том числе и себя, отсутствием сильной идентичности, чувством виктимизации, особенно со стороны тех, кому человек ранее доверял. Это последнее нередко возникает из того, что другие люди могут воспринимать как нечто малозначимое, но что, однако, представляет для пациента чрезвычайную важность, например, несостоявшееся свидание или запоздалый, несвоевременный ответ на телефонное сообщение».
Хейверс нахмурилась, вернула том на полку и быстро нашла на полях другой распечатки очередное имя. На сей раз это был Говард Каули, но на 242-й странице его книги «Как получить поддержку во враждебном мире» Барбара прочла: «Наверное, самое широко распространенное заблуждение – то, что воздействие патологического поведения на других входит в намерения человека с психическим расстройством. На самом деле верно обратное. У человека нарушена обычная способность управлять болезненными эмоциями и межличностными конфликтами».
Чуть ниже был выделен еще один абзац:
«Частые выражения интенсивной боли, членовредительство, суицидальное поведение и даже направленное на других насилие могут на самом деле представлять собой способ регуляции настроения или же попытку бегства от ситуации, которая воспринимается как невыносимая».
Еще одна цитата на соседней странице гласила: «Однако неверно думать, будто пациент не несет ответственности за свои поступки. Равно как не следует позволять им продолжаться. И хотя тем, кто имеет дело с пациентом, полезно знать, что подталкивает его к такому поведению, для него необходимо установить строгие рамки того, что допустимо, а что нет».
Барбара побарабанила пальцами по странице с цитатой. Похоже, отношения Каролины и Клэр начали проясняться. Хотя наличие в библиотеке писательницы этих томов, ее визиты к психоаналитику в Шерборне и пометки на полях писем ее домоправительницы – не говоря уже о том, что она их вообще сохранила – указывали на попытки Клэр понять Каролину, тот факт, что она с таким завидным тщанием собирала информацию, указывал в совершенно ином направлении.
И письма Голдейкер, и собственные изыскания Эббот однозначно свидетельствовали о том, что с Каролиной что-то было не так, но то, что Клэр не удалила ее из своей жизни, предполагало одно из трех. Либо имел место серьезный шантаж, либо Эббот отчаянно цеплялась за помощницу по какой-то неизвестной причине, либо она боялась. И если последнее верно, то, возможно, до нее дошло, что, лишь разобравшись в психике Каролины, она может надеяться на то, что…
– Барб?
Девушка обернулась. В дверном проеме, держа на широкой ладони ноутбук Клэр, стоял Уинстон Нката.
– Думаю, тебе будет интересно на это взглянуть, – сказал он.
– Если только это поможет во всем разобраться.
– Думаю, да, – улыбнулся сержант.