Звездный лед Рейнольдс Аластер

К тому времени вокруг кратера образовалось небольшое поселение из герметичных куполов и ангаров для оборудования. Кто-то назвал его Поддырьем, имя прижилось. Из Крэбтри провели сверхпроводящую линию, проложили нормальную, без резких подъемов дорогу для тракторов.

Работа пошла и в двадцати километрах над Поддырьем. Дыру в «небе» наконец отыскали. Там почти идеальное поглощение становилось полностью идеальным, поскольку радиация уходила в открытый космос. Но снаружи не царила абсолютная темень. В оптическом и ближнем инфракрасном диапазонае дыра виделась чуть ярче окружающего. Привыкшими к темноте глазами при взгляде в нужном направлении отверстие из Поддырья виделось сероватым пятнышком среди тьмы. Его размеры точно совпадали с упавшим куском. «Небо» не торопилось залечивать себя.

Сообщения о чужих машинах вскоре прекратились. С момента открытия дыры сквозь нее не проходило ничего заметного. Возможно, инопланетяне уже разглядели все, что хотели. После долгих раздумий Светлана решила, что вполне безопасно будет заглянуть и на другую сторону «неба». Белинда Пэджис разобрала флаер до шасси, приварила на них столько наблюдательной аппаратуры высокого разрешения, сколько позволяли мощность мотора и емкость связи. Она использовала оборудование, с каким на «Хохлатом пингвине» работала команда Ника Тэйла и прочих аналитиков: мощный радар, лидар для сканирования рельефа, суперохлажденные детектирующие камеры с разрешением у квантового предела – они могут раскрыть любой секрет излучения и вещества. Пэджис приварила массивные прожектора, объемные топливные баки и мощные движки, чтобы управиться с возросшим весом.

– Хорошо, – отметила она, глядя на готовое творение, похожее на ярко-желтую осу, лежащую на пусковой станине в тридцати метрах от Поддырья. – Давайте скажем: «Поехали!» – и махнем рукой!

Пэджис ввела программу старта, включила движки, чтобы стронуть машину, и наблюдала за тем, как та несется к дыре. В двадцати кликах над Поддырьем Пэджис взялась за джойстик управления и замедлила полет почти до зависания на месте. Флаер прошел вдоль края, снимая светлый проем, образовавшийся после обрушения куска «неба». Измерения диаметра установили: дыру прорезали чем-то изумительно острым, поскольку никакой наблюдаемой разницы диаметров приборы не зафиксировали. Похоже, резак неким таинственным образом убедил атомные связи оборваться строго по окружности.

Пэджис дала крен на нос, так что флаер смог заглянуть наружу. Светлана с Перри встали у скудного набора флекси, какие сумели собрать для работы. Изображение, которое изо всех электронных сил пытались сгенерировать из приходящего потока данных дряхлые приборы, испещряли царапины и мертвые пиксели. Смотреть особо не на что: черная пустота с пятнами оранжевого псевдоцвета, будто зарево огней над большим городом. Разбитое на части изображение сопровождали колонки цифр, линейные графики. Когда-то Светлана сразу поняла бы, что они означают. Но теперь все почти стерлось из памяти. Легкость восприятия математики и работы с ней – это и в инженерии, и в физике дело постоянной тренировки. Оторвись надолго – и все угасает.

За тринадцать лет Света забыла почти все. Теперь оставалось лишь тыкать пальцем в небо, надеясь, что кто-то вроде Пэджис не заметит вопиющих провалов в понимании.

– Как с радаром? Видно что-нибудь? – спросила Барсегян.

– Не уверена, – ответила Пэджис, жуя кончик пряди волос. – Неладное тут, плюс к тому я не вполне доверяю тому, что вижу.

– Может, рассеяние от краев дыры? – предположил Перри. – Обычно такого хватало…

– Не рассеяние. Слишком далеко для него. И чертовски слабо. Вероятно, данные накладываются, что-то осталось в буфере и смешивается… но вряд ли.

– Как далеко? – спросила Света.

– Восемьдесят тысяч километров – четверть световой секунды.

Было время, когда Света рассмеялась бы, услышав «слишком далеко» про четверть световой секунды. Это же пустяк по сравнению с рабочей дальностью «Хохлатого пингвина», измерявшейся световыми часами. Но уже тринадцать лет мир Светланы ограничивался двумястами километрами, и она привыкла измерять расстояния по этой шкале. А теперь приходилось заново приспосабливаться к расстояниям большого космоса за «железным небом».

– Нужно видеть, что там, – заметила она. – Выведи флаер наружу. Может, с другой стороны рассмотрим лучше.

– Ты уверена? – Пэджис оглянулась.

– Выводи!

Пэджис толкнула джойстик, понуждая флаер нырнуть в дыру. Гладкий срез отразил серебристо огни робота, и тот вдруг исчез, вылетев за «небо».

– Держи его в сотне метров от поверхности, – приказала Светлана.

Пэджис кивнула и чуть толкнула выхлопом флаер, остановив машину.

– Развернись. Посмотри на отверстие снаружи.

Вот она, внешняя поверхность «неба», виденная дотоле лишь на упавшем куске. На первый взгляд ничего удивительного. Внешний край на всей дальности прожекторного света столь же гладок и темен, как и внутренний, одинаковый во все стороны, черный и плоский, как нефтяное пятно, и поблескивающий тускловато.

– Отражение чуточку лучше, чем от внутренней поверхности, – объявила Пэджис. – Но это, похоже, единственное различие. Кажется, по рассеянию я вижу уже кривизну поверхности. Можно составить ее карту. Топлива хватит на пару облетов.

– Но мы же потеряем контакт, когда флаер уйдет за горизонт, – указал Перри.

– Скорее всего. Но если гирокомпас сработает исправно, автопилот вернет машину к отверстию.

– Для начала я хочу узнать, куда нас, к черту, занесло, – сообщила Светлана. – Ты все еще видишь эхо на восемьдесят тысяч кликов?

– Пока да, – подтвердила Пэджис, – тут не только оно. Отражает и от чего-то гораздо дальше, чем восемьдесят тысяч кликов, но отклики слабее.

– О каких расстояниях идет речь?

– Сотни тысяч километров. Целые световые секунды.

– Разверни камеру. Пройдись по окрестностям, ведь у нас теперь поле зрения куда шире.

– Уже делаю, – отозвалась Пэджис с толикой раздражения – мол, не надо мне напоминать про такие вещи.

Света прикусила губу – ясно ведь, та старается как может.

– Эй, а там что-то есть, – заметил Перри.

– Угу, похоже, – согласилась Пэджис.

Камера поворачивалась, и в поле зрения вползло нечто диковинное: на прежнем оранжевом фоне показалась тонкая светящаяся волнистая линия. Словно волос попал в объектив.

– Зум можно включить? – спросила Светлана.

– Извини, нет. Не было времени инсталлировать пакет для зума.

Света кивнула. Она представляла, какого напряжения Пэджис стоило так срочно собрать флаер. Чудо уже то, что удалось делать хоть такие съемки.

– А увеличить поле зрения?

– Увы, тоже нет. Можно полосами просканировать все поле зрения, а потом склеить полосы в процессоре флекси. Но это требует времени. И топливо мы будем жечь с кошмарной скоростью.

– Давай, сканируй – даже если не хватит топлива вернуть флаер. Мы всегда сможем подобрать его после. Сейчас я хочу знать, где мы.

В последнее время на Янусе ни одно дело не укладывалось в отведенный угол. Сама задача сканирования и склеивания полос в единую картинку – детская забава. Но у оставшихся флекси не хватало объединенной памяти, чтобы обрабатывать большой массив данных, и приходилось употреблять хитрые, сомнительные алгоритмы, до предела напрягавшие изобретательность Пэджис.

Светлана знала, что Пэджис лучше не беспокоить. Чтобы избежать искушения постоянно заглядывать через плечо, поехала на тракторе назад в Крэбтри по новой дороге, наслаждаясь монотонным, бездумным процессом вождения, загипнотизированная бесконечной ниткой сверхпроводящего кабеля. Эмили только вернулась из школы, и Света взяла дочь к Вану Жаньминю, который – как Барсегян помнила со времен прошлого визита к нему – обещал дочери лошадку-качалку. На выполнение обещания никто не надеялся, но – вот сюрприз! – лошадка оказалась готова и блестела яркой ядовито-алой краской. Ван недавно выучился производить дерево, либо очень близкий его аналог, и был неимоверно доволен собой. В последние месяцы наноплавильни выдавали столько мебели, игрушек и украшений, что Крэбтри уже не знал, куда девать их. Лаборатория ломилась от новых поделок.

– Я это сделала для тебя, – заявила Эмили, протягивая картонную трубку.

Ван снял крышку с торца, вытряхнул свернутый лист бумаги. Света заглянула через плечо китайца и увидела рисунок рыбки, плывущей среди камней и разлапистых водорослей. Он был исполнен вдохновенно и наивно, с детской любовью к ярким, кричащим, не очень-то совместимым цветам, но и с толикой взрослой обстоятельности: нигде краски не перекрывались и не было клякс. Море сияло радостной насыщенной бирюзой, а полосатая, пятнистая рыбка, казалось, плыла в паре дюймов над бумагой, будто ее выгравировали на куске стекла, лежащего на бирюзе.

– Спасибо! – сказал Ван, поднося бумагу к лампе, так что рисунок засиял, будто витраж. – С ним тут станет ярче и веселей! – Он посмотрел на Светлану и проговорил вполголоса: – Слава богу, что тут есть дети.

– В последнее время это часто слышишь, – тихо ответила она.

– Я надеялась, вы обрадуетесь, – сказала Эмили.

– Я обрадовался! – воскликнул Ван, растягивая рисунок, будто свиток. – Он милый. И немножко печальный, но по-хорошему. Тебе понравилась лошадка?

– Да, спасибо.

– Когда подрастешь, сделаю новую, а пока покачайся на этом дружке.

– Дядя Ван очень добрый, – сказала Светлана.

– Я рад, что могу сделать хоть что-то, – ответил он, пожимая плечами.

Она улыбнулась и тут же отвернулась, не желая, чтобы на ее лице прочиталось очевидное разочарование. Ван знал, чего она хочет, чего на самом-то деле пришла просить. Табуретки и лошадки-качалки – это, конечно, хорошо, но и целая гора цветных деревянных побрякушек не заменит умирающих флекси.

Светлана пообедала с Эмили, затем связалась с Перри, оставшимся в Поддырье. Муж расспросил Эмили о сегодняшних делах в школе и пообещал, что скоро приедет. Он старательно делал бравый и веселый вид, но Светлана отчетливо видела: он не хочет, чтобы дочь догадалась о его истинном настроении.

Когда та уснула, Светлана сварила дозу кофе с черного рынка, выписала себе «Орлан» и поехала назад, в Поддырье, гоня трактор на полусотне километров в час. Когда она вошла через шлюз, никто не спал еще. Все ждали ее.

Пэджис уже закончила склеивать снимок и принялась обрабатывать данные радара.

– Думаю, я знаю, где мы. – В ее голосе слышалась тревога.

– Так скажи мне, – попросила Света, выбираясь из громоздкого скафандра.

– Мы внутри трубчатой структуры, – ответила Пэджис, указывая на изображение на экранах состыкованных флекси. – Стены темные, но в них есть прожилки, волнистые и светящиеся, слегка похожие на лавовые потоки. Пик излучения у них на пятистах пятидесяти нанометрах, потому и красно-оранжевый фон. Транспорта на них мы не заметили, но технология, должно быть, та же самая.

– Если нас сюда притащили спикане, то это не слишком удивительно, – заметила Света.

– Так мы и подумали.

Состыкованный рисунок казался видом в сточную трубу, а извилистые, перепутанные лавовые потоки давали перспективу.

– Первое эхо я получила от ближайшей стены, – сообщила Пэджис. – Труба диаметром в сто восемьдесят тысяч кликов, так что висим мы посередине. Мы еще получили оптические данные за двести тысяч километров по трубе. Можно заглянуть и дальше с лучшей камерой.

– А радар?

– Он дает отражение от чего-то гораздо более удаленного впереди. Мы достаем на две с половиной световые секунды – потом теряем эхо. Спектр времен отражения не гладкий – наверняка в стене нерегулярные структуры с разным отражением.

– А что за последним эхо?

– Остается лишь гадать. Ясно одно: труба простирается дальше нашего поля зрения.

– А в другую сторону?

– Туда видно хуже – мешает Янус. Но скорее всего, там то же самое. По крайней мере, указаний на иное нет.

– Ты сказала, что знаешь, где мы. Посвятишь?

– Мы именно там, где и собирались быть, пролетев двести шестьдесят световых лет. Мы замедлились. И мы у Спики, – вмешался Перри.

– А спиканская структура?

– Детка, мы в ней, – ответил он, улыбаясь.

– Я не поняла…

– Ты ведь знаешь, какого структура размера? Мы всегда с трудом представляли ее. Она выглядела решетчатой, но помнишь, что сказала Белла?

– Что? – Света скривилась от упоминания этого имени.

– Лишь у одного ее лонжерона внутренняя поверхность как у пятидесяти тысяч Земель. Площадь поверхности всей структуры – миллионы земных. Думаю, мы сейчас в лонжероне либо в некой конструкции, идущей параллельно ему. По числам оно сходится. Лонжерон в длину – три световые минуты. Если мы видим впереди всего две с половиной секунды, там еще осталось чертовски много места.

– Нужно знать в точности, – сказала она. – Мы сидим в клетке уже четыреста дней. Мне не слишком нравится, выбравшись наружу, увидеть лишь стены следующей клетки.

– Согласен целиком и полностью! – горячо поддержал Перри.

– Да черт возьми, что это за комитет по встрече? – выпалила она, ощущая вдруг прилив ядовитой иррациональной злобы. – Мы столько тащились сюда – верней, нас столько протащили сюда, – и они всего лишь просверлили дыру в «небе» и свалили!

– Но снаружи нет признаков инопланетной активности, – робко заметила Пэджис. – У нас было странное эхо, будто от движущегося объекта, но оно исчезло почти сразу и не появилось больше.

Светлана потерла утомленные глаза. Она готова была расплакаться, устроить истерику перед всеми. Черт возьми! Надо держаться. Нельзя так.

– Какого рода эхо?

– От чего-то мелкого, локального.

– Может, от улетающего чужого зонда? – предположил Перри.

– Да вряд ли, – усомнилась Пэджис. – Если бы радар поймал зонд, мы бы его увидели уже. Отклик был преизрядный и будто от вращающегося объекта. Затем пропал.

– Значит, там что-то есть, – радостно изрек Перри.

– Или было, – добавила Света.

Открывшееся «небо» дало надежду. Потому так все и радовались, когда дыра не затянулась, когда этот проблеск будущего остался неизменным. Но за ближним «железным небом» оказалось другое «железное небо»: далекое, еще колоссальней и бесчеловечнее.

Светлана ощутила себя полностью раздавленной, уничтоженной, разбитой. Знала: остальные чувствуют себя так же, но отчаянно стараются не показать этого, как будто совместным отрицанием истины могут превратить плохие новости в хорошие.

– Погоди-ка, – попросила Светлана, прижимая пальцы к векам. – Я знаю, что вы видели. Наверняка это наш собственный мусор, флаеры, оставшиеся в «зоне разрежения», когда затянулось «небо». Вероятно, они все время и оставались там.

– Может, ты и права, – уныло допустил Перри. – Я надеялся, там что-то более, э-э, возбуждающее…

– Ну да. И вряд ли к нам прилетит что-то еще.

– Но у нас все только начинается, – сказал Перри с деланым оптимизмом. – Кто-то же просверлил дыру в «небе», и, надо думать, не без причины. То, что мы не увидели их сразу, не означает их отсутствия.

– Можем вылететь наружу и поискать их, – внезапно предложила Пэджис. – Заправим «Крестоносец» или «Мститель», да и посмотрим, что там на самом деле. В конце концов, нам нужно увидеть, что там дальше в трубе.

– Ну, хоть глупость сделаем, вместо того чтобы сидеть сложа руки в ожидании непонятно чего, – подхватил Перри.

– А если этого «непонятно чего» и не должно быть? Вдруг нас просто пересадили из одной клетки в другую – и это конец истории?

– Не верю, – возразил Перри. – Нас не для того привезли сюда, чтобы запереть в клетке до скончания дней.

– Не исключено, что именно для того, – ответила Света уныло.

– Даже богоподобные инопланетяне должны действовать рационально. Разве нет?

– Откуда мне знать? Я никогда не встречала богоподобных инопланетян.

Полминуты висела напряженная тишина. Светлана смотрела на флекси, на таящую столько загадок картину. Конечно, Перри с Пэджис были правы. Колонисты ждали тринадцать лет возможности изучить что-то, помимо Януса, узнать причину, двигавшую поддельным спутником. Он привез сюда людей и не дал им умереть во время перелета. Хотя не исключено, что все произошедшее – лишь случайность, а их просто завлекло в поток чего-то, не знавшего об их существовании либо не придававшего ему никакого значения.

Но если все-таки оно знает и придает?

– Ладно, – произнесла Светлана, пытаясь побороть ощущение бессилия и обреченности. – Мы проверим трубу. Вышлем флаер и поглядим, что обнаружится.

Обнаружилось скверное.

Флаер увидел заглушку в трубе за две световые минуты от Януса. Сперва радар машины зарегистрировал отражение от твердой структуры, блокирующей трубу, а вблизи лидар и оптическая камера разглядели круглую пластину диаметром в сто шестьдесят тысяч километров, плотно прилегающую к стенкам.

К тому времени робот израсходовал все топливо и несся к заглушке на предельной скорости. Последние изображения, какие успели прибыть в Крэбтри до столкновения, показали изогнутые линии, шедшие от центра, – крышка походила на диафрагму в старой камере.

– Это дверь, – определила Светлана.

Спорить с ней не стали – с чего бы?

Но дверь оказалась закрыта. Выглядела она неизмеримо древней, будто нечто пребывающее в недвижимости уже миллионы лет. Флаер врезался в нее, словно мотылек в дамбу. Если он и оставил след, то второй робот, высланный следом, не нашел его.

Третьего робота выслали в противоположном направлении. Спустя световую минуту он наткнулся на глухую затычку без следа каких-либо дверных механизмов.

И тоже разбился.

Светлана посчитала, что тремя роботами можно пожертвовать ради быстрого сбора данных. Чем и исчерпала практически все запасы летающих роботов Крэбтри. Дальнейшие исследования предстояло делать медленно и осторожно, тщательно продумывая логистику, экономя топливо, стараясь сберечь аппаратуру. По крайней мере, теперь узнали, что Янус в глухой трубе, ничего непосредственно угрожающего в ней нет. Новости не такие уж и плохие. С другой стороны, никаких признаков инопланетного комитета по встрече. А дверь и заглушка казались непроницаемо мощными и неприступными. Вряд ли бы даже ядерные заряды оставили хоть какой-то след на них. Люди обследовали свою новую тюрьму, и положение их не слишком воодушевляло.

Но были новости и другого рода.

Обнаружился некий объект, обращающийся вокруг Януса. Этот объект Пэджис уже видела на экране радара. Светлана ошиблась с предположением: там оказался не флаер, застрявший в «зоне разрежения» после возникновения «железного неба». От тех не осталось и следа. Объект был совершенно на них не похож. Такого не ожидал никто.

Обнаружение подобного артефакта – в своем роде хорошая новость. Значит, прилет не остался незамеченным. И в отличие от раскупорки «неба» артефакт казался адресованным именно людям.

Объект был странным, бесполезным, не нес какой-либо осмысленной информации и представлялся даже слегка угрожающим.

Это был куб со стороной ровно в два метра, полностью черный, хотя и не настолько, чтобы не отражать луч радара. Оснащенный манипулятором флаер подлетел, прикоснулся и сумел остановить кувыркание. Куб весил в точности две сотни метрических тонн, на сигналы и касания не реагировал. Светлана прикинула риски и решила опустить его в Поддырье для дальнейшего обследования. Там вокруг него построили купол, поначалу без атмосферы. Когда серия проб установила, что химически инертному артефакту воздух не повредит, купол наполнили нормальным атмосферным тримиксом. Когда спустя день после наполнения Светлана пришла посмотреть на куб, с ним возились Дениз Надис, Иосиф Проценко и Кристина Офрия-Гомберг.

В безжалостно ярком свете прожекторов куб казался удручающе черным – его альбедо составляло точно 0,999999. Вращаясь на подвижной подставке, приводимой в движение электромотором, куб походил на абстрактную скульптуру, будто переливался от формы к форме, от грани к грани. Его окружали камеры и датчики наблюдения на длинноногих треножниках. От них тянулась паутина оптоволоконных кабелей и тяжелые, потрепанные провода силовых линий.

Пять из шести сторон куба были абсолютно гладкими. И ультразвук, и рентгеновское сканирование не выявили внутренней структуры. Анализ поверхности атомным силовым микроскопом не дал информации о структуре объекта. Для артефакта, который провел немалое время в космосе, пусть даже и в герметически закупоренной огромной трубе, поверхности были слишком уж идеальными. А грани куба поражали абсурдной остротой.

Научная команда проинформировала начальницу, что куб, скорее всего, самовозобновляющийся, набитый хитрой инопланетной нанотехникой, исправляющей любой дефект, прежде чем он поддастся регистрации. Как сделать химический анализ, если поверхность все время меняется, течет? Команда скорбно отметила, что с лучшей аппаратурой они, наверное, сумели бы разглядеть эти процессы саморемонта.

Правда, нанотехника могла быть вовсе не инопланетной. Размеры и масса куба подразумевали знакомство с человеческой системой единиц.

И это еще не все.

На шестой грани была гравюра.

Грань эта повернулась к Светлане. В силу неких поверхностных эффектов линии гравировки толщиною в палец имели альбедо выше, чем окружающая их плоскость грани. И потому отчетливо виделся рисунок: выполненный да Винчи эскиз вписанного в куб и окружность человека – чуть ли не самый знаменитый, ставший символом, всем с детства известный рисунок великого мастера. Его стилизовали, но распознавался он сразу и безошибочно. Едва ли этот куб создали инопланетяне.

Работавшая команда носила маски, медицинские халаты и перчатки, но предосторожности были, скорее, символическими: ничто не указывало на возможную опасность куба, вращавшегося медленно и безобидно, показывая по очереди пять чистых граней и шестую с рисунком.

– Можешь дотронуться, если хочешь, – сказала Дениз Надис, передавая пару одноразовых хирургических перчаток, снабженных сенсорной матрицей. – Мы все прикоснулись. Это будто ритуал: трудно поверить, что эта штука здесь, пока не приложишь ладонь.

Света схватила перчатку:

– А что случится, если я коснусь голой рукой?

– Да ничего. Просто останется жирный отпечаток пальцев. Кое-кто уже попробовал.

– Но он исчез со временем, – сообщила Кристина Офрия-Гомберг. – Никакого вреда объекту. Я просто хотела узнать, как материал ощущается кожей.

– Сенсоры недостаточно хороши?

– Я должна была убедиться. Вдруг есть разница, не улавливаемая сенсорами?

– И она есть? – спросил Проценко.

– Нет, – выговорила Кристина печально. – Ощущение в точности то же самое.

В подушечках пальцев Светланы закололо – сенсоры погрузили микроскопические усики-контакты в кожу. Барсегян провела пальцами по грубой ткани брюк и ощутила волокнистую структуру так, будто перчатки отсутствовали вовсе.

Затем Света подошла к кубу, протянула руку. Какой он холодный, твердый, немой. И старый. Удивительно древний, будто ожидал целую вечность возможности контакта с человеком. Куб повернулся, пальцы приподнялись над острой гранью. Интересно, кто же поместил артефакт на орбиту вокруг Януса? Наверное, все сейчас ломают голову над тем, для чего именно предназначен этот куб, какое он несет послание.

Куб развернулся следующей гранью. На Свете была лишь одна перчатка. Барсегян оглянулась и увидела, что вся троица исследователей увлеченно глядит на экран флекси, не обращая внимания на главу колонии. Повернувшись так, чтобы они не видели жеста, Света вытянула руку, желая дотронуться до гравировки незащищенной рукой.

– Светлана, думаю, тебе нужно это видеть, – позвала Надис.

Та отвернулась от артефакта и быстро сдернула перчатку. Пусть никто не заметит, что надета была лишь одна.

– Что такое? – проговорила Света с деланым простодушием.

– Дверь. Она закрывается.

Речь шла о двери в конце трубы, в двух световых минутах.

– Я и не знала, что она была открыта.

– И мы не знали, – ответила Надис. – Наверное, дверь открылась после потери второго флаера, но перед тем, как мы вывели наружу стационарную камеру.

– Мне это не нравится.

– Тогда следующая новость тебе понравится еще меньше: что-то прошло через дверь.