Золотое снадобье Гроув С.

S. E. Grove

THE GOLDEN SPECIFIC

Copyright © 2015 by S. E. Grove

Maps by Dave A. Stevenson

All rights reserved

Перевод с английского Марии Семёновой

© М. Семёнова, перевод, 2016

© В. Еклерис, иллюстрация на обложке, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Элтону

Нам нелегко в полной мере осознать притягательность и значение желтого металла для конкистадоров. Мы с готовностью подмечаем тонкую иронию Эрнана Кортеса, так объяснявшего мексиканскому вождю: испанцы, мол, страдают особым заболеванием сердца, от которого единственным снадобьем является золото. Тем не менее в этой тонкой ироничности, как и почти во всех своих качествах, Кортес весьма нетипичен.

Инга Клендиннен. Противоречивые завоевания: испанцы и майя на Юкатане, 1517–1570

В Бостоне еще длился 1799 год, однако в других местах история пошла иными путями. Севернее простерлись доисторические снега. За океаном лежали портовые города Средневековья. На юге образовалась сущая мозаика всевозможных прошлых и будущих. А еще дальше – кто может с уверенностью сказать? Мир изменился решительно и внезапно. Деятели самых разных наук изучали эту проблему, но не находили ответа. Слишком многое оставалось неизвестным. Слишком многое в обновленном мире вообще не поддавалось истолкованию.

А если принять во внимание, что никто не мог с уверенностью сказать, было ли Великое Разделение вызвано человеческой деятельностью – и если было, то в каком историческом веке.

Шадрак Элли. История Нового мира

Пролог

4 сентября 1891 года

Дорогой Шадрак!

Ты спрашиваешь, не выяснил ли я чего нового о Вещих. Сообщаю, что в пределах Индейских территорий о них никто последнее время не слышал. Равно как и не видел вот уже более пяти лет.

Тем не менее слухи отнюдь не беспочвенны. Когда три года тому назад мне понадобился целитель, я проделал немалый путь, пустившись на поиски. Все началось с мальчишки, застрявшего под землей в шахте. Несколько дней его вопли отдавались в вертикальном стволе, вгоняя в ужас всех, кто к нему приближался. Он так горько жаловался на судьбу, что слышавшие впадали в отчаяние, соответственно все попытки спасти паренька терпели неудачу. В конце концов обратились ко мне. Вчетвером мы укрепились духом и отправились к шахтам, надеясь вытащить пострадавшего. Мы обнаружили его в мрачнейшей из бездн; несчастный тщетно царапал пальцами стены. Он, не противясь, отправился с нами наверх, всхлипывая по пути. И, лишь вытащив его на свет дня, мы увидели, что у парня не было лица.

Существа, прозванные здесь плаксами, – лакримы Пустошей, – редко посещают Территории. Я сам не очень-то верил в их существование, пока не встретился лично. После этого отпали все сомнения. Служебные обязанности потребовали от меня спасти дитя, провалившееся в подземелье; теперь, когда я увидел его состояние, долг сострадания отправил меня на поиски исцеления. Итак, я оставил своих помощников хозяйствовать в Соленом, сам же повез лакриму на север, к Жуткому морю, надеясь разыскать там Вещих и их легендарных целителей.

Поездка продлилась гораздо дольше намеченного. Кроме того, присутствие мальчика, при всей моей к нему жалости, постоянно ввергало меня в отчаяние, и это едва не довело до беды. Лишь чистая удача свела нас на берегу моря с Вещей – женщиной, направлявшейся на восток.

Она тотчас поняла, зачем я приехал.

«Далеко ли он пропутешествовал с тех пор, как утратил лицо?» – спросила она.

Я ничего не смог ей об этом рассказать. Она изучила его ладони, что-то для себя уясняя.

«Попытаемся», – сказала она затем. И без промедления согласилась отвести нас к ближайшему тучегонителю, – так они называют Вещих, более других одаренных способностями к исцелению.

Спустя десять дней мы прибыли к месту, которое я с тех пор пытался найти, но не мог. Странный такой уголок, где ветер, налетающий с холодного моря, заставляет сосны перешептываться похоронными голосами… Тучегонитель обитал в избушке под дерновой крышей. Мы вышли к его жилью в сумерках; при нашем появлении птицы улетели в чащу, укрылись за деревьями олени, белки и кролики. Когда утих посвист крыльев и шорох лап, тревоживших опавшую хвою, воцарилась полнейшая тишина.

Тучегонитель оказался на удивление молод. Я так и не узнал его имени. Он стоял возле избушки, очевидно предупрежденный о нашем прибытии. На меня он даже не посмотрел – сразу взял плаксу за руку и повел к древесному пню, на срезе отполированному до блеска. Здесь он приложил руки к лишенному черт лицу плаксы, словно прикрывая от холода. Потом сам закрыл глаза, и я прямо-таки почувствовал поток мыслей и намерений от него к нашему мальчику. Плакса крепче прильнул к его ладоням, словно принимая благословение.

Я ощутил перемену прежде, нежели она стала видимой. Даже лес кругом словно замер: деревья, камни и облака в небе как будто оставили все дела и застыли, наблюдая за происходившим. Серые угрюмые сумерки озарились ясным и чистым серебряным светом. Я мог разглядеть повисшие в воздухе пылинки, замершие подобно созвездиям небесных сфер. Каждая иголка на ближней сосне сверкала, будто серебряный меч. Древесные стволы оделись в прихотливые узоры из черненого металла. Все кругом обрело удивительную, поистине хрустальную четкость. Я ощутил, как улетучивается и без следа пропадает тягостное уныние, ставшее уже привычным… Чистый лесной воздух ни дать ни взять распространился из легких по всему моему телу, подарив ему деятельную, чудесную радость. Право же, никогда раньше я не чувствовал себя настолько живым!

Глаз я не закрывал, но моим вниманием завладел как бы обновленный мир, окружавший меня. Когда я вновь посмотрел на тучегонителя, он уже отстранился от плаксы. Мальчик стоял перед ним целый и невредимый. У него заново проявилось лицо. И оно отражало величайшее изумление.

С тех пор я не единожды размышлял, что же на самом деле случилось тогда в лесу. И пришел к выводу, что ясность и чистота, дарованные в те мгновения моему восприятию, имели прямое отношение к силам, преобразившим лакриму. Ибо у всех нас чувства отчасти притуплены: у одних в большей степени, у других в меньшей. Всех нас подавляет груз накопленного горя. Наличие лица, у меня например, просто скрывает постепенное отмирание качеств, долженствующих одушевлять человеческое существо… Если подумать – все мы в какой-то мере безлики!

…Итак, ты спрашиваешь, знаком ли я с Вещими. Отвечаю: едва. Мы ушли из тех сосновых лесов и увели с собой мальчика. Я обменялся едва ли двумя десятками слов с нашей проводницей, а с тучегонителем – и того меньше.

Ты спрашиваешь также, могу ли я вновь отыскать этих людей. Увы, не могу. Как я уже упоминал, я пытался заново обнаружить то место, но оно словно исчезло.

А вот на вопрос, верны ли слухи о целительских способностях Вещих, отвечаю со всей определенностью: правда святая! И еще добавляю: тот, кто в силах вылечить лакриму, несомненно способен изгонять хвори, против которых мы безуспешно боремся с помощью микстур и таблеток.

Твой Адлер Фокс, шериф города Соленый, Индейские территории

Часть I

Зацепки

1

Неофит

Большинство жителей Нового Запада поклоняются Судьбам. По мнению верующих, эти всемогущие божества вплетают прошлое и будущее каждого живого существа в величественный ковер бытия. Несколько меньшее поклонение присуще Истинному Кресту, наиболее чтимому в Пустошах. Остальная часть населения принадлежит к разного рода учениям, зачастую невразумительным. Крупнейшей среди этих сект является нигилизмийство…

Шадрак Элли. История Нового Запада
31 мая 1892 года, 9 часов 07 минут

Утром тридцать первого мая София Тимс стояла на Маячной улице и разглядывала сквозь разрыв в железном заборе каменное строение. Подъездную дорожку к парадному крыльцу особняка окаймляли можжевельники, темные и неподвижные. Здание издали выглядело холодным и даже зловещим. Сплошь гладкие стены, задернутые занавесками окна… София глубоко вдохнула, выдохнула и вновь посмотрела на табличку возле ворот. Вот что она гласила:

Нигилизмийский архив

Бостонское отделение

Уже в сотый раз за утро София спрашивала себя, не совершает ли ошибку. Сунув руку в карман юбки, она нащупала два талисмана, неизменно ее сопровождавшие. Карманные часы и катушку серебряной нити. Нащупала и стиснула в кулаке, словно они должны были внушить ей побольше уверенности.

Записка, из-за которой она стояла перед воротами архива, прибыла несколькими днями ранее. София вернулась после очередного безрезультатного посещения бостонской Публичной библиотеки и обнаружила на кухонном столе конверт, оставленный для нее миссис Клэй, экономкой. Почерк на конверте показался незнакомым, обратный адрес отсутствовал. София вскрыла письмо. Внутри лежал буклет. На обложке красовалась сидящая горгулья с завязанными глазами, а название повторяло надпись на табличке возле ворот:

Нигилизмийский архив:

Бостонское отделение

Внутри буклета красовались две длинные колонки текста, объяснявшие предназначение архива.

Мир, который вы видите вокруг себя, есть фальшь. Настоящий мир, Истинная эпоха, был утрачен в 1799 году во время Великого Разделения. Архивисты и хранители, работающие в нигилизмийском архиве, посвятили свои жизни розыску и собиранию документальных свидетельств мира, который мы потеряли, – его Истинной эпохи. Обладая широчайшей коллекцией, имеющей отношение как к Истинной эпохе, так и к Апокрифической, в которую мы все живем, наш архив положил своей целью определить, сколь сильно мы удалились от истинного пути.

Далее буклет не без гордости сообщал о сорока восьми комнатах, полных архивными документами, имеющими отношение ко всем уголкам известного мира. Газеты, личные письма, рукописи, редкие книги… что угодно другое, заслуживающее названия печатного текста. Кончалась книжица короткой, но значительной фразой:

К изучению архива допускаются исключительно нигилизмийцы.

А на задней странице красовалась приписка той же рукой, что надписала адрес на конверте.

София, если ты еще разыскиваешь свою мать, ты найдешь ее здесь.

Появись буклетик несколькими месяцами ранее, София бы с содроганием выкинула его, едва глянув на содержимое. Она была неплохо знакома с нигилизмийцами, имела представление о яростной силе их убеждений и знала, насколько опасными делала своих приверженцев нигилизмийская вера. Время от времени София в ужасе просыпалась по ночам, стряхивая кошмар: ей снилось, будто она бежит по крышам вагонов, а поезд все набирает ход… И конечно, в этих снах ноги словно свинцом наливались, а за нею гнался нигилизмиец и бросал блестящий абордажный крюк, метя ей прямо в сердце…

Однако за минувший год многое успело измениться.

София очень хорошо помнила тот декабрьский день – и как она бежала вниз по лестнице к тайной комнате с картами в доме тридцать четыре по улице Ист-Эндинг, сжимая в руке ключевую улику давнего исчезновения родителей. Ее дядя Шадрак сидел за столом с обтянутой кожей столешницей, а подле дяди – его лучший друг, знаменитый исследователь Майлз Каунтримен. С ними был и Теодор Константин Теккари, больше известный как Тео – парень из Пустошей, успевший стать членом их маленького семейства.

Трое молча слушали, как София голосом, прерывающимся от волнения, зачитывала письмо отца…

Он написал его восемь лет назад, сообщая Софии, что стезя их с мамой путешествия сделала неожиданный поворот. Решив не отмахиваться от едва уловимых путевых знаков, они направились в Авзентинию…

Майлз аж взвыл от восторга, принялся хлопать хохочущего Тео по спине и тут же начал строить планы к немедленному отправлению. Шадрак тоже слушал с восторгом. Но когда он перечитал письмо, а потом еще и еще раз, восторг уступил место недоумению.

– Никогда не слыхал ни об этой Авзентинии, ни об этих знаках, – проговорил он озадаченно. – Впрочем, какая разница! Уж кто-нибудь нам да подскажет!

Однако дни сменились нескончаемыми неделями, и стало до боли в глазах ясно: подсказки ждать неоткуда. Шадрак Элли, великий картолог, известный всему Новому Западу, человек, способный создать и прочесть карту любого вида, известного образованному человечеству, – Шадрак написал едва ли не каждому исследователю, картологу, библиотекарю, с кем был хотя бы как-то знаком… и еще многим и многим, с кем знаком не был. Увы, такого названия никто не встречал ни в устном виде, ни в письменном.

Одна София не теряла надежды. Она нерушимо верила в то, что, поколе она изучает картологию, Судьбы в их неизреченной мудрости только и ждут, как бы повести ее вперед за путеводным клубочком открытий. Зря ли божественное водительство прежде всегда наставляло ее на истинный путь? Не затем же, чтобы теперь подвести?

И конечно же, возможные зацепки время от времени возникали. Шадрак отправлял по следу Майлза или иного друга-исследователя… Раз за разом ниточка истончалась, чтобы окончиться в тупике. Тянулись месяцы, список неудач рос себе и рос… Неизменным оставалась лишь убежденность Софии: вот сейчас появится еще одна улика, самая неоспоримая, не чета всем прежним… и они наконец-то поймут, куда занесло Минну и Бронсона!

А потом, к исходу зимы, избрали нового премьер-министра. И он предложил Шадраку место в правительстве, а именно – пост министра сношений с внешними эпохами. Премьер Блай был давним, испытанным другом. Шадрак не смог ему отказать и вскоре сменил на посту их общего друга, Карлтона Хопиша. Тот все еще отлеживался в городском госпитале Бостона; жестокое нападение искалечило его телесно и лишило рассудка. Увы, время шло, но ни малейших признаков улучшения не наблюдалось…

Работа в министерстве отнимала все время Шадрака. Он уходил из дома с рассветом, возвращался поздновато даже для ужина. София все равно каждый вечер дожидалась его, торопясь поведать об открытиях минувшего дня… К сожалению, дядя-министр так уставал, что не мог сосредоточиться – слушал рассеянно, взгляд останавливался, глаза стекленели… Однажды за поздним ужином София выскочила из-за стола за блокнотом, когда же вернулась – Шадрак крепко спал, поникнув головой на кухонный стол. Стоит ли удивляться, что мало-помалу Шадрак прекратил свои разыскания. Сошли на нет и уроки картологии, которые София с замиранием сердца ждала каждый вечер.

Зима тянулась бесконечно. Шадраку было хронически некогда, София постепенно впала в мрачную тоску. Майлз уехал исследовать очередную символическую подсказку и забрал с собой Тео. София день за днем проникалась все более жутким ощущением одиночества. Она пыталась самостоятельно изучать картологию, но по большей части без толку. После школы часами просиживала в бостонской Публичке, вчитывалась во все подряд книги, более-менее относившиеся к избранной теме. Дома же буквально жила в хранилище карт, но дядино собрание земных начертаний подсовывало ей больше загадок, чем ответов.

Когда в воздухе наконец повеяло весной, надежды Софии почти истаяли. Зато она совсем лишилась сна, из-за чего стала забывчивой и неуверенной. Бывало, она открывала заветную тетрадку, чтобы изложить события дня, – и на страницу щедро капали слезы. Они расплывались, превращая аккуратные строчки в бесформенные серые облака, рисунки смазывались, покрывались пятнами… И это притом что внятной причины для слез вроде и не было.

…Тогда-то Судьбы и ниспослали ей знак! Все началось в сумерках. Она сидела у окна своей спаленки, высматривая на улице Шадрака, и заметила у ворот неясную фигуру. Некто маялся в нерешительности, то делая шаг по улице прочь, то возвращаясь к воротам. Камни мостовой блестели от недавнего ливня, по земле вился легкий туман, окружавший уличные фонари облаками мутного света…

Фигура была женская и казалась смутно знакомой. Наверное, соседка, подумалось Софии, но которая? Женщина прижала ладонь к сердцу, потом обратила ее в сторону окошка Софии: несомненный жест любви и приязни.

Девочку как ударило! Она замерла, пристально вглядываясь. Потом пулей вылетела из комнаты, бросилась вниз по ступенькам, через кухню – на улицу. Женский силуэт все колебался в воздухе, плавая у ворот. София тихонько шагнула к ней, едва отваживаясь дышать…

– Мама?.. – прошептала она.

Но фигура рассеялась…

А на следующий вечер появилась опять. За минувшие сутки София успела наполовину убедить себя, что это шутило ее разгулявшееся воображение вкупе с отчаянием и усталостью. Тем не менее она напряженно ждала, уткнувшись в окно. Когда робкий силуэт Минны вновь вырос возле ворот, у Софии задрожали коленки. Вскочив, она бросилась из дому.

В этот раз тень Минны помедлила исчезать. Вот она сделала шаг назад, потом еще, отступая на улицу. София открыла калитку и устремилась за ней, вслух умоляя:

– Постой! Пожалуйста, не уходи!..

Минна остановилась. София приблизилась к ней. Собственные шаги казались ей неестественно гулкими в уличной тишине. Лицо матери было бесплотным и бледным, но вполне различимым и узнаваемым в сумеречном свете. Было, однако, в ее облике нечто странное… Что именно, София сперва понять не могла, но, подойдя, разглядела: силуэт казался бумажным. А в остальном – точное подобие Минны Тимс, вдобавок ожившее. Она горестно протянула руку навстречу Софии… а потом заговорила:

– Затеряны, но не утрачены… отсутствуем, но не исчезли… незримы, но подаем голос… Разыщи нас, пока мы еще дышим!

Последние слова, кажется, несли в себе всю суть таинственного послания, ибо прозвучали уже после того, как Минна снова исчезла.

Софии, впрочем, было не до тонкостей. Впервые за много месяцев ей показалось, будто она полной грудью вдохнула свежего воздуха. Она словно тонула, но слова, достигшие сквозь вечерние сумерки ее слуха, вытянули Софию на поверхность. Да, она по-прежнему барахталась в глубокой черной воде, но теперь могла хотя бы дышать! Отнимающая волю печаль, гнувшая ее долгую зиму, по крайней мере, сделалась видима. До берега черных вод еще плыть и плыть, но София узрела берег!

Чудесные явления продолжились и на следующий день – в виде буклета нигилизмийцев. Вновь и вновь перечитывая сделанную вручную приписку, София говорила себе, что, пожалуй, Судьбы не могли выразить свою волю яснее!

Шадраку рассказывать о своих видениях Минны и о нигилизмийском конверте София не стала.

Есть вещи, чье колдовское очарование, чьи таинственные посулы сохраняются, пока остаются неразглашенными… София прекрасно отдавала себе отчет, насколько невероятно явление туманной фигуры возле ворот. Стоило представить, как она рассказывает Шадраку – и все, ощущение присутствия Минны рассеивалось. Как рассказать о чуде, как передать всю мощь шепота, произнесшего несколько слов?.. Трудно было даже мысленно отдавать пережитое на суд трезвого рассудка, ибо тревожащие вопросы тотчас налетали роем. «Что это вообще было? Она настоящая или нет? С какой бы стати мне ее видеть и слышать? Что может означать ее появление?..» София решительно отмахивалась от таких мыслей. Даже не пыталась пристально, в мелочах, вспоминать силуэт у ворот. Лишь приняла несколько простых истин, казавшихся неоспоримыми. Мама просила ее о помощи. Судьбы посылали ей знамение. Точка!

Шадрак, между прочим, в Судьбы не верил. Даже если бы Софии удалось донести до него отчаяние, которым дышали слова Минны, и чувство ясности, навеянное буклетом, – Шадрак уж точно не усмотрел бы во всем этом водительства свыше. Его объяснения были бы совершенно иными, София же хотела видеть именно то, что узрела: жгучую необходимость спешить… и четкий путь впереди.

Итак, она решила ничего не говорить дяде. Сама же два дня все обдумывала – и приняла решение.

И вот она стояла против высоченных железных ворот, стараясь успокоить дыхание. Потом толкнула рукой – и створки беззвучно отошли внутрь. Гравий на дорожке заскрипел под ее башмачками. София медленно шла в горку, и огромный дом надвигался на нее, постепенно давая как следует себя рассмотреть. Оказывается, там и сям занавески были раздернуты. У парадного входа трудился садовый рабочий. Он орудовал граблями, наводя красоту: разглаживал гравий идеальными концентрическими кругами. Других звуков, кроме шороха мелких камешков, тревожимых граблями, не было слышно.

Рабочий не обратил на Софию внимания. Девочка поднялась по гранитным ступеням. На крыше, над распахнутыми дверьми, удобно расположилась горгулья, знакомая ей по буклету. Каменный язык, высунутый из пасти, казался длинным до невозможности.

За дверьми брала начало узкая ковровая дорожка. Малиновая полоска пересекала мраморный пол, ведя к высокой деревянной стойке. София повыше вскинула голову и направилась туда. Человек за стойкой поднял глаза, отложил книгу, которую держал. И кивнул Софии:

– Доброе утро.

– Доброе утро, – отозвалась она и посмотрела служителю в глаза.

Он был лысым, а голубые глаза – до того бледными, что казались вовсе бесцветными.

София сглотнула:

– Мне нужно обратиться в архив.

Лысый вновь кивнул, не сводя с гостьи взгляда.

– Посетители, желающие сделать запрос, должны заполнить карточку искателя, которая, будучи одобрена, предоставляет неограниченный доступ к любому хранилищу. Однако есть ограничение. – Он сделал паузу. – К пользованию архивом допускаются лишь нигилизмийцы.

– Да, я понимаю, – сказала София. – Я нигилизмийка.

2

Нигилизмийские апокрифы

Нигилизмийцы стали отправлять посланников в другие эпохи еще в 1850-е годы. Цель миссий – побуждать эпохи прошлого развиваться так, как описывалось исторической наукой Нового Запада. Тем не менее возникли множественные препятствия как философского свойства, так и чисто практического. Представьте хотя бы всю тщету попыток заставить исследователей родом из Папских государств отплывать на восток в надежде «открыть» континенты Западного полушария. Тем не менее деятельность подобного рода не прекращается. Из одного только Бостона каждый год отправляются десятки миссионеров: в Папские государства, в Сокровенные империи, к Ранним фараонам…

Шадрак Элли. История Нового Запада
31 мая 1892 года, 9 часов 09 минут

Сперва София решила, что нигилизмийский буклет ей прислал кто-то из библиотекарей бостонской Публички: даром ли ей там столько месяцев помогали чем могли. Мог же затесаться и тайный нигилизмиец?..

Потом ей стало казаться, что конверт подбросил один из друзей Шадрака, вполне закономерно считавший, что ее дядя нипочем не захочет лично обращаться в нигилизмийский архив. Узколобым или зашоренным Шадрака назвать никак нельзя, тем не менее события недавнего прошлого весьма конкретно настроили его против нигилизмийцев. Он и прежде всерьез не воспринимал постулаты этого вероучения, а теперь убедился, что его адепты могли быть очень опасны.

Наконец девочке пришло в голову, что безымянный отправитель, возможно, сам работал в архиве. Работал – и знал со всей определенностью, что здесь найдется нечто небесполезное для ее поисков. Вроде бы дикая мысль: чтобы незнакомый нигилизмиец да взялся ей помогать?.. Однако Софию дрожь пробирала, стоило подумать, что здесь могли храниться некие сведения… более того, кто-то их уже обнаружил.

Глядя через конторку на архивного служителя, она помимо воли раздумывала: а вдруг это он и есть? Тайный союзник, приславший письмо?.. Вот только взгляд, пристальный, немигающий… София потянулась к висевшему на шее кулону и негромко прокашлялась. Как и следовало ожидать, круглый амулет тотчас привлек внимание нигилизмийца. И наконец, медленно повернувшись, лысый выдвинул ящик стола. Вытащил лист бумаги, перо и протянул Софии:

– Пишите заявление на предоставление вам карточки искателя.

– Спасибо большое.

– Я обязан особо подчеркнуть, – негромко продолжал он, указывая на место для подписи, – что данное заявление рассматривается как подзаконное соглашение. Если вы поставите подпись, а в предоставленных вами данных обнаружится несоответствие, соглашение сочтется ничтожным.

– Вполне понимаю. – София помедлила, но помимо воли все же спросила: – А что случится… если вдруг что?

Лысый смотрел на нее безо всякого выражения на лице.

– Все зависит, – сказал он, – от того, решит ли архив подавать на вас в суд. В прошлом году подобных случаев было три, и все их архив выиграл. – Он слегка наклонил голову к плечу, словно обдумывая невысказанный вопрос. – Так что в ближайшее время всем этим «искателям» доведется читать разве что тюремную почту.

София напустила на себя деловой вид.

– Ясно, – кивнула она. – Спасибо большое.

Взяла перо и бланк заявления и отошла с ними к одному из пухлых красно-лиловых кресел, стоявших в вестибюле архива. Руки дрожали… София тихо сидела некоторое время, стараясь собраться с мыслями. Потом сунула руку в карман и сжала серебряную катушку, обретая уверенность.

Затем вытащила из сумочки свою тетрадь для заметок, подложила под бланк и принялась быстро заполнять анкету.

Имя: Эфемера Тимс. Дата рождения: 28 января 1878 года. Адрес: улица Ист-Эндинг, дом 34, Бостон. Являетесь ли гражданином Нового Запада: да. Клянетесь ли в принадлежности к вере нигилизмийцев?

София чуточку помедлила, потом написала: да. С рождения следуете учению или являетесь новообращенным? Я неофит. В таком случае имя и адрес нигилизмийца, засвидетельствовавшего обращение: Сиккинг Монфорт, Державный проспект, дом 290, Бостон.

Внизу София поставила свою подпись. Сунула тетрадку назад в сумку. Поднялась и протянула заполненное заявление клерку. Тот даже глаз не поднял, только сказал:

– Мы свяжемся с Сиккингом Монфортом и попросим его все подтвердить.

– Естественно.

– Эфемера, – проговорил тот задумчиво. – Двадцать пятое марта. «Любое твое видение есть ложь, любой предмет есть иллюзия, любое чувство эфемерно как сон. Ибо живешь ты в эпохе апокрифического!»

И он выжидающе уставился на Софию.

– Се есть истина Амитто, – пробормотала девочка, стискивая амулет.

Принимая веру, новообращенные нигилизмийцы выбирали новые имена из Книги Амитто. Себе София взяла показавшееся наиболее приемлемым, избегая экзотики вроде «Чистоты», «Жалобы» или «Прениже».

Служитель архива вновь склонил голову набок:

– Присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас позову архивиста. Вашу карточку подготовят уже сегодня, заберете, когда будете уходить.

– Спасибо, – поблагодарила София и сделала движение прочь.

– Эфемера, – вновь окликнул служитель. – Какой необычный у вас амулет… – София вскинула брови. – Вы что, сами его сделали?

– Именно так, – ответила она, сжимая круглую полночно-синюю подушечку, расшитую серебряной нитью: крохотная пятерня с раскрытой ладонью и пальцами во все стороны.

Клерк с одобрением кивнул:

– Замечено, что истинно верные всегда находят способ и путь… даже когда семьи не одобряют!

И вышел из вестибюля. София проводила его взглядом. Его шаги гулко отдавались в мраморе пола. Потом она с чувством перевела дух – и вновь погрузилась в лилово-красное кресло…

Что до Сиккинга Монфорта, он был самым настоящим нигилизмийцем. Правда, ни в каком обращении Софии участия не принимал. И в доме двести девяносто по Державному проспекту в Бостоне больше не обитал. Он умер в прошлом году, оставив вдову и парочку престарелых комнатных собачонок. София все рассчитала. У нее точно будет три дня, а повезет – так и все шесть, прежде чем нигилизмийцы бостонского архивного отделения докопаются до правды. Все зависело от их упорства в поиске и склонности к сотрудничеству вдовствующей миссис Монфорт.

Письмо, отправленное сегодня, прибывает назавтра. Вдовушке Монфорт понадобится как минимум день, чтобы нацарапать ответ. София ведь бывала у нее дома. Захламленные комнаты, еще и вонючие – стараниями избалованных шавок. Для этого визита София выдумала удачный предлог – родственника, принявшего нигилизмийство и отбывшего с миссией в Сокровенные империи. Она своими глазами видела чудовищный деревянный шкаф, где хранилось бумажное наследие Сиккинга Монфорта. Видела и то, как беспомощно разыскивала вдова предполагаемый документ… Не больно-то она, к слову сказать, и старалась: сдалась через пару минут. Тявкающие питомцы занимали ее гораздо больше, нежели юридическая практика покойного мужа. Святым заступничеством Судеб может статься, что миссис Монфорт прокопается даже несколько дней, после чего, не найдя отсутствующего документа, решит о том сообщить.

Хотя, конечно, может отписаться и без промедления…

Служитель вернулся. София выбралась из кресла. Лысого сопровождал высокий седоусый мужчина.

– Ли Моро, – представился тот с легким поклоном и подал ей руку.

– Эфемера Тимс. – София ответила на пожатие.

– Душевно рад вас приветствовать в бостонском отделении.

– Спасибо.

– Следуйте за мной, пожалуйста.

И Ли Моро направился к главному коридору архива. София поспешила за ним. Снаружи погода стояла уже по-весеннему теплая, но в здании царила тишина и стоял неестественный холод. Темно-красный ковер скрадывал шаги. София успела мимолетно обозреть несколько комнат. Высокие потолки, дубовые полки с книгами, темные обои… круглые стекла газовых светильников. На окнах – темные шторы, чтобы солнечный свет не портил старых бумаг.

Впереди показалась мраморная лестница. Начиная подъем, София искоса пригляделась к Ли Моро и решила про себя, что тайным союзником этот человек опять-таки не являлся. Он смотрел перед собой таким отсутствующим взглядом, словно вовсе и не шла рядом с ним новая посетительница архива. Темный костюм был отглажен с тщательностью, переходившей в форменный фанатизм. Общую картину дополняли начищенные до блеска ботинки…

На третьем этаже они одолели еще один коридор и наконец остановились у открытого арочного входа. София заглянула внутрь и увидела комнату, очень похожую на те, что они проходили внизу.

– Вы знакомы с устройством нигилизмийского архива? – глядя в стену над ее головой, осведомился Ли.

София ответила:

– Мне известно лишь то, что сообщалось в информационном буклете.

– В таком случае прежде, чем определиться с направлением ваших поисков, позвольте пояснить, каким образом все здесь организовано. – Он сделал паузу. – Архив включает сорок восемь комнат. – Ли обвел рукой коридор. – Комнаты с первой по тринадцатую посвящены материалам Истинной эпохи. Мы называем этот отдел Веритас, что, собственно, и значит «истина». Здесь сберегаются хроники времен прежде Великого Разделения, равно как и тексты, составленные по ходу его. Отдел апокрифики содержит хроники Великого Заблуждения, то бишь со дня Великого Разделения, и, как можно заметить исходя из числа комнат, я имею в виду с четырнадцатой по сорок восьмую, это собрание гораздо крупнее. Интуиция подсказывает, что должно быть наоборот, – продолжал он, – ибо протяженность человеческой истории прежде Разделения куда больше, нежели после. Однако вскоре вы убедитесь, что тексты, пережившие Разделение, – исключительно редкие… В каждой комнате работает свой куратор. Сам я имею честь быть куратором комнаты сорок пять.

И он жестом указал на проход.

– Значит, – спросила София, – все расставлено по хронологии?

Ли кивнул:

– Совершенно верно. Хроники и тексты расположены в строгом соответствии со временем создания, ибо подобный метод наилучшим образом отвечает предназначению архива как такового: очерчивать пропасть, отделяющую наш мир от мира истинного, утраченного почти сто лет назад… – Он ввел Софию в комнату номер сорок пять. – Мы неустанно работаем над тем, чтобы выявить и всемерно высветить письменно зафиксированные расхождения между Истинной эпохой и Заблуждением.

Говоря так, Ли подвел Софию к столу для чтения, сработанному из красного дерева.

– Итак, присаживайтесь. Сейчас я наглядно продемонстрирую, о чем речь.

Архивист удалился в глубину комнаты, София же принялась с интересом оглядываться. В комнате номер сорок пять имелись высокие окна, выходившие в сад позади особняка. Впрочем, шторы были опять-таки плотно задернуты, а все углы заливали светом газовые лампы. Книжные полки увешивали стены до самого потолка; посередине их разделяли антресоли, куда вела винтовая лесенка. Пол покрывали ковры, у читального стола высились стеллажи, а на них – ряды и ряды тщательно пронумерованных томов и коробок. Здесь трудилась молодая женщина, одетая достаточно необычно: на ней были свободные брюки и белая мужская рубашка. Женщина сгружала книги с тележки на стеллаж. Она оглянулась, увидела Софию, немного помедлила…

«Может, это мой тайный союзник?» – подумала девочка и слегка кивнула.

Молодая архивистка никак не отреагировала и вновь обратилась к работе.

София сглотнула и выпрямилась на стуле. Вот уж нет! Никакие нигилизмийские архивисты с их холодной официальностью ее не проймут! Не на такую напали!

Ли вскорости вернулся, неся большую коробку. Он выложил на стол ее содержимое, расположив перед Софией два предмета: свернутую газету, на вид вполне свежую, и отдельный лист, вырванный из газеты, – старый, потрепанный. Длинный белый палец архивиста коснулся цельной газеты.

– Смотрите. Эта газета была напечатана в начале текущего месяца.

Экземпляр «Нью-Йорк таймс» датировался первым мая тысяча восемьсот девяносто второго года. София присмотрелась к заголовкам. В них говорилось о депортации крупного финансиста, оказавшегося уроженцем Пустошей, не натурализованным в стране, а также о пиратских рейдах из Семинолы и затянувшемся споре с Индейскими территориями; ему была посвящена большая статья.

– Представьте, – Ли уперся пальцами в стол подле затрепанной бумажки. – Это было напечатано в тот же самый день. Первого мая тысяча восемьсот девяносто второго года…

И слегка откинулся назад, наблюдая за произведенным впечатлением.

На первый взгляд две газеты выглядели идентичными. «Нью-Йорк таймс», – гласили буквы знакомого шрифта. Стояла и дата: «Воскресенье, 1 мая 1892 года». А вот заголовки… заголовки совершенно другие.

«Куда смотрит Шерман?» – вопрошала статья посередине листа. «Сенатор от штата Огайо не желает отвечать на гипотетический вопрос», – сообщал подзаголовок. «Возврат к варварству», – возмущался заголовок справа. Ниже говорилось: «Бомбы анархистов потрясли старушку Европу. Париж и Брюссель трепещут в ожидании Первого мая. За границей ничего не знают о чикагских бомбистах…» И в самом низу: «Миннесота по-прежнему разыскивает Блэйна!»

– Это же совсем другая газета, – заинтригованно проговорила София. – Какие-то места незнакомые упоминаются… и люди…

– Они принадлежат к Истинной эпохе, – пояснил Ли. – Вот он, девяносто второй год, каким нам его следовало прожить. Девяносто второй, который мы утратили… каким он был бы, не случись Великого Разделения!

– То есть этот документ пережил Разделение?

– Именно так. Его нашли в старом шкафу на западе Пустошей. Кто-то использовал этот газетный лист как подкладку в ящике. Сам шкаф продали собирателю редкостей, и лишь тогда в старой бумажке признали настоящую ценность. Коллекционер продал ее букинисту… через него она и попала в поле нашего зрения. Ценность подобной находки трудно переоценить. Она очень на многое открывает глаза!

София спросила:

– А хоть в чем-то две газеты пересекаются?

– Вы задали именно тот вопрос, на который мы всем архивом силимся ответить, – сказал Ли. – Сходится ли хоть в малости наша эпоха Заблуждения с Истинной? Чему в этом насквозь лживом мире следует хоть сколько-то верить?.. Вот что мы каждодневно пытаемся обнаружить, изучить, подтвердить… В данном конкретном случае, – добавил он мрачно, – похоже, мы воистину далеко отклонились от предначертанного пути. Как и весь Новый Запад, ах и увы. В этих двух газетах нет ни единой сколько-нибудь сходной статьи. Страница, происходящая из Истинной эпохи, как вы совершенно справедливо заметили, упоминает о местах и людях, которых, судя по всему, вовсе не существует в известном нам мире.

София обвела взглядом комнату.

– В буклете, – сказала она, – говорилось, что ваше собрание Новым Западом не ограничивается… Это для каждой комнаты справедливо?

– Именно так. Все обнаруженные фрагменты текстов, имеющие отношение к проблеме, собраны либо здесь, либо в дочерних архивах. Некоторые темы, конечно, раскрыты полнее других, но это представляется неизбежным. Кроме того, – продолжал он, беря в руки толстый том в кожаном переплете, – отдел апокрифики охвачен перекрестными ссылками, использующими наш собственный метод счета времени…

Ли открыл книгу на первой попавшейся странице и показал Софии верхнюю строчку, гласившую: «43 год нашей эры». После чего пояснил:

– Для нас, жителей Нового Запада, сегодняшняя дата – тридцать первое мая тысяча восемьсот девяносто второго года. Для жителей Сокровенных империй – тридцать первое мая тысяча сто тридцать первого. Это притом что все мы живем конкретно сегодня. Наши перекрестные ссылки учитывают это обстоятельство!

Он передал книгу Софии.

Наверху левой страницы значилось:

1642 – конторский гроссбух Томаса Батисте.

Местонахождение: Хранилище Объединенных Индий.

1642 – монастырский ежедневник сестры Марии Терезии.

Местонахождение: Хранилище Объединенных Индий.

1642 – собрание крупноформатных газет, выпущенных в Гаване.

Местонахождение: Хранилище Объединенных Индий.

София подняла взгляд:

– Это единственное хранилище в Индиях или еще есть?

– На самом деле хранилища имеются по всему миру. Могу уточнить: всего их шестнадцать. Дважды в год они присылают нам уточненные данные, чтобы мы могли обновить ссылки. Если перевернуть несколько страниц… – и Ли тотчас это проделал, – вы убедитесь, что ссылками охвачены и иные эпохи.

Заголовок по-прежнему указывал на «43 год нашей эры». София пробежала взглядом список документов, относившихся к 1842 году.

1842 – собрание газет, вышедших в Нью-Йорке.

Местонахождение: Бостонское хранилище.

1842 – личный дневник Максвелла Осмонда.

Местонахождение: Бостонское хранилище.

1842 – собрание писем Питера Симмонса.

Местонахождение: Бостонское хранилище.

– Понятно, – задумчиво проговорила София. – Значит, они все были написаны в одно и то же время, но в разных эпохах?

Ли медленно кивнул:

– Да, все перечисленные документы написаны либо датированы, с целью упорядочения, сорок третьим годом нашей эры, что следует понимать как «сорок третий со времени Разделения», для нас же это «сорок третий год эры Заблуждения». Если желаете обозреть всю апокрифику, датированную определенным годом, вам следует лишь просмотреть ссылки. Кстати, – серьезно добавил архивист, – это позволяет лишний раз убедиться, сколь разрозненным и разобщенным стал наш апокрифический мир…

– Воистину, – согласилась София.

И вновь уставилась в справочник, с нарастающим ужасом осознавая всю огромность предпринятого труда. Она ведь понятия не имела, что именно ей следовало искать. И подавно – в каком году это «неизвестно что» могло быть написано. Работа в нигилизмийском архиве обещала превратиться в подвиг упорства. В самый настоящий поиск иголки в стогу сена, пусть и очень тщательно уложенном… «И что я за три дня здесь найду?» – думала она, глядя на книжные строки с тихим ужасом, грозившим перейти в панику.

– Итак, какое же дело привело вас в архив? – весьма кстати осведомился Ли.

София открыла свою тетрадку и вытащила вложенное письмо.

– Оно пришло в декабре, – сказала она. – Спустя очень долгое время после отсылки. Отправитель все эти годы не подавал о себе никаких вестей. Я пришла сюда в надежде, что архив поможет найти какие-то сведения о местах, упомянутых в письме.

Ли молча прочитал письмо. Потом положил его на стол и посмотрел на Софию так, словно в первый раз увидел ее.

– Бронсон Тимс, – произнес он с непроницаемым видом. – Так вы родственница Шадрака Элли, картолога?

– Да. Это мой дядя.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

2017 год пройдет у нас под знаменем Огненного Петуха – птицы неординарной, дурной и безбашенной. Поэ...
Они – творцы, способные менять историю и служащие интересам таинственной корпорации Лемнискату. Врем...
Эта книга – о том, как писать книги. Высокую прозу, массовую беллетристику, научно-популярную литера...
Настоящий детектив отвечает хотя бы на один из трех вопросов: «Кто? Как? Зачем?» И не важно, где и к...
Первый роман Александра Дюма «Капитан Поль» посвященн весьма популярному моряку конца XVIII века, ос...
«Бабуль, а после сорока лет любовь точно заканчивается?» – спросила двенадцатилетняя внучка Веру Гео...