Золотое снадобье Гроув С.

13

Болезнь

Как и обещал капитан Рен, «Гнездышко» прибыло в Севилью на другой день. Мы не без грусти распрощались с капитаном и его экипажем, ибо последние двадцать часов стали поистине самыми радостными за все время нашего путешествия. Отказавшись от вынужденного притворства, австралийцы явились нам такими, какими были на самом деле: шумными, любопытными, добродушными и веселыми.

Всю вторую половину дня нас жадно расспрашивали о нашей истории и обычаях. Моряки испытывали жгучий интерес к миру, где никогда не бывали: Новому Западу и Пустошам. Сами они о своей эпохе рассказывали куда более скупо. Вскорости мы поняли: чтобы не портить им настроение, нам следовало задавать поменьше вопросов. Одним словом, вечер выдался восхитительный. Мы засиделись с нашими спасителями и отошли ко сну куда позже обычного, а проснувшись, обнаружили, что судно готово причалить.

Завершая плавание, капитан Рен решительно снизил скорость своего удивительного корабля, чтобы не привлекать внимания.

Когда мы уже сходили на берег в севильском порту, капитан Рен сделал нам прощальный подарок: карманные часы на толстой цепочке. На первый взгляд они выглядели вполне обычными, из тех, какие найдутся в любом бостонском магазине. Однако на циферблате у них было двенадцать делений вместо привычных нам двадцати. Капитан Рен объяснил, что не только циферблат делал часы австралийскими.

– Мне, вообще-то, не положено ничего вам дарить, – сказал он. – Однако я уже столько раз нарушал правила, что один пустяк ничего не изменит! – И перевернул часы: – Если нажать вот здесь, откроется крышечка…

Мы увидели под ней углубление, где помещались три крохотные бронзовые пуговки, Рен же, к вящему нашему изумлению, пояснил:

– Можете считать эти часики чем-то вроде магнита, который приведет меня к вам на помощь, случись такая нужда. Верхняя кнопочка запускает магнит: увидев это, я насторожусь. Если окажетесь в серьезной опасности, немедленно нажмите эту кнопку, и я придумаю, как вас достичь.

– А другие кнопки? – спросил Бронсон.

– Они вам не понадобятся. Пока вы находитесь в Папских государствах, они бесполезны. Да если на то пошло, и на Новом Западе тоже.

– Спасибо за вашу доброту, капитан Рен, – сказала я, пожимая ему руку. – Надеюсь, нам никогда не придется взывать к вашей помощи, но эти часы послужат чудесным напоминанием о вас и о днях, проведенных на борту «Гнездышка»!

Мы распрощались, и Рен почти тотчас снова отчалил, даже не пополнив припасов. По его словам, в трюме еще хватало запасов, а время, наоборот, подпирало.

И мы остались сами по себе на улицах Севильи. Трудно было не почувствовать себя в какой-то мере брошенными!

Это, вероятно, очень красивый город, хотя, боюсь, в тот раз мы не сумели сполна им насладиться. Горожане показались замкнутыми и тревожными. По дороге к центру нас дважды едва не ограбили; лишь благодаря длинной шпаге Бронсона и моему сносному кастильскому нам удалось благополучно добраться до еврейского квартала, где, как нам было известно, имелся магазин карт и располагалась гостиница, принимавшая путешественников из-за рубежа. Сведения подтвердились. Немолодой хозяин гостиницы оказался едва ли не самым дружелюбным человеком во всех Папских государствах, по крайней мере среди тех, кого мы встречали дотоле. Узнав о двух пережитых нами нападениях, Джильберто Херез горестно покачал седой головой и поблагодарил небеса, счастливо приведшие нас под его кров. Он отвел нам маленькую, но исключительно чистую комнату и досыта накормил тушеной курицей с нутом, за которой последовал десерт из инжира и миндаля.

В целом Севилья, конечно, город запущенный и отсталый: чего еще ждать от такой далекой эпохи? Однако в славной гостинице Джильберто я согласилась бы еще хоть месяц прожить, настолько мне показалось там хорошо.

Пошли нам Судьбы хоть немного прозорливости, пожалуй, так бы мы и поступили…

Вместо этого мы объяснили доброму Джильберто всю срочность нашей поездки. В ответ он предложил лично сопроводить нас назавтра домой к своему племяннику, человеку надежному и неболтливому. Этот племянник доводился мне примерно ровесником; звали его Ильдефонсо. По словам Джильберто, Ильдефонсо был купцом и часто ездил на восток, то есть мог составить нам компанию до Муртии. Ильдефонсо сказал, что собирается ехать в том направлении лишь через несколько недель, однако щедрая оплата золотом теоретически могла бы заставить его поторопиться. Так и выяснилось, насколько прав был Шадрак, предупреждавший, что в Папских государствах золото ценится превыше всего остального. Известный факт: в Испаниях и соответствующей империи – я имею в виду державу, существовавшую в нашей собственной эпохе несколько веков назад, – золото также ценилось весьма высоко. Однако Великое Разделение не прошло бесследно ни для единого уголка мира; теперешние Папские государства – отнюдь не Испании. Золото здесь также является наивысшей ценностью, но по причине совершенно иной.

Наводящая ужас Темная эпоха, раскинувшаяся по дороге из Севильи в Гранаду, является, согласно всеобщему мнению, источником страшной болезни, именуемой «лапена». Бруно предостерегал о ней в своем письме; даже в Севилье, изобилующей прочими опасностями Темной эпохи, ничего так не боятся, как лапены.

Поэтому здесь необходимо сказать несколько слов об этой болезни.

Первые ее симптомы – выраженные усталость, уныние и сонливость. Жертва заболевания сильно падает духом, мир кажется давящим и мрачным, существование – безысходным. Выжившие описывают, как постепенно сужается зрение; мир словно съеживается по краям. С течением времени больной все больше слабеет, становится вялым, отвергает еду и питье, утрачивает интерес ко всем, кого прежде любил, а в итоге – даже и к собственной жизни…

С тех пор мне довелось лично повидать одержимых лапеной, так что подтверждаю: зрелище жуткое. Обыкновенно больной медленно угасает от жажды и голода, ввергая свою семью в ужасное горе. Может показаться, будто человек сознательно выбирает смерть, но на самом деле это не так. Это действительно болезнь, сопротивляться которой страдалец не в состоянии. И есть еще кое-что, о чем мне следовало бы упомянуть с самого начала.

Лапена заразна. Причем весьма и весьма…

От нее не найдено могущественного лекарства, но есть вещество, способное в некоторых случаях предотвратить болезнь или облегчить ее течение: это золото. Почему – врачебная наука не может ответить. К тому же целительный эффект наступает далеко не всегда. Впрочем, молва утверждает, будто сей ценный металл не единожды отвращал болезнь и даже спасал жизни. Джильберто поведал нам о случае, который наблюдал своими глазами: его дальняя родственница пошла на поправку после того, как ее силой заставили посмотреться в зеркало из чистого золота. Другие люди прибегают к средствам, которые иначе как радикальными не назовешь. Кто-то, думая оборониться, носит золотые кирасы, другие пьют воду, настоянную на золотых крупицах, иные даже пронзают золотыми иглами свою плоть. Вот какими причинами объясняется величайший спрос на золото, существующий в Папских государствах; здесь дорожат каждой унцией, могущей пригодиться для избавления от лапены.

Что ж, мы явились во всеоружии. Еще в Бостоне потратили небольшое состояние, закупая золото для этой поездки. И та часть, которую мы отдали Ильдефонсо, зря не пропала, если поможет нам благополучно достичь цели. Шадрак также снабдил нас картами Папских государств, самыми лучшими, какие у него были. Нам досталась стеклянная карта, переданная другом, десятью годами ранее посещавшим Толедо, и еще чайная карта, чтобы находить себе кров.

О поездке на восток, в Муртию, писать особо нечего – благодаря водительству Ильдефонсо она прошла без происшествий. Мы-то думали, что наше золото оплачивает лишь его услуги проводника; но то ли Джильберто шепнул словечко племяннику, то ли благородство возобладало – наш Ильдефонсо взял с собой двоих кузенов ради вящей защиты. Нам якобы мог угрожать катровал, он же четырехкрыл, – ужасное чудище, оснащенное, как явствует из названия, четырьмя крыльями; оно обитает в чащобах Темной эпохи, но в поисках пищи временами покидает лес. Никаких четырехкрылов по пути в Муртию мы не встретили, но присутствие двоих кузенов, известных нам лишь под прозвищами Рубио и Эль Сапо, надежно ограждало нас от разбойников с большой дороги, чьи поползновения определенно могли испортить поездку. Рубио был худым и высоким, с кудрявыми светлыми волосами. Он носил меч и кинжал, причем напоказ чистил зубы коротким клинком после каждой трапезы. Эль Сапо, в противоположность ему, был квадратного телосложения, а большую часть зубов потерял в прежних боях; его намозоленные кулаки стоили двух хороших дубин. Если добавить к этому внятно-угрожающее молчание Ильдефонсо, становится ясно, что благополучное путешествие нам обеспечено.

Местность кругом Севильи была засушлива, невзирая на то, что стоял февраль месяц. Ильдефонсо считал ее всхолмленной, но лично мне пейзаж показался совершенно плоским. Мы путешествовали верхом, задавали лошадям корму в придорожных гостиницах, селян же на своем пути почти не встречали. Чем дальше на восток и, соответственно, чем ближе к границам Темной эпохи, тем больше попадалось нам пустых деревень. Там же, где еще оставались жители, люди держались сами по себе и к общению с иноземцами не стремились. Мы все более ценили то обстоятельство, что на всем пути следования наш проводник был хорошо известен как торговец. Содержатели гостиниц оставляли обычную подозрительность и заселяли нас, не задавая лишних вопросов. Тем не менее было очевидно, что эпидемия не просто разобщила деревни. На мой взгляд, она сделала гораздо больше: сделала население угрюмым, неприветливым, а то и враждебным. Продвигаясь все дальше, всматриваясь в суровые лица хозяев гостиниц и других путешественников, я все отчетливей понимала, как нам изначально повезло с Джильберто: подобной щедрости и доброты мы более не встречали.

Итак, через десять дней после отъезда из Севильи мы прибыли в Муртию. В последний день путешествия наши спутники заметно притихли; впрочем, они и прежде особой разговорчивостью не отличались. На Рубио еще временами нападала общительность, но большей частью нас окружало очень серьезное, если не сказать скучное, трио телохранителей. Я же понемногу начинала нервничать, раздумывая о предстоявшей встрече. При любом раскладе ничего хорошего ждать не приходилось. Либо мы найдем Бруно мертвым, либо вступим в весьма неприятное противоборство с властями деревни…

Въехав в Муртию около полудня, мы спросили дорогу у привратника, и он направил нас в контору шерифа.

Муртию окружала каменная стена. Миновав ворота, мы оказались в лабиринте узеньких улочек: одни мощеные, другие земляные. Далеко не с первой попытки удалось найти фонтан в центре деревни, а рядом с ним – дом шерифа. Мы с Бронсоном ехали впереди, между тем как наши предполагаемые проводники все более отставали. На улице мы то и дело миновали прохожих; они опасливо поглядывали на нас и «добро пожаловать» отнюдь не говорили. Когда же мы прибыли наконец к конторе шерифа, в дверях нас приветствовал – если можно так выразиться, увидев сердито нахмуренные брови и мрачный взгляд, – худощавый мужчина в поношенном черном плаще и при шпаге, отделанной золотом.

Мы загодя обсудили со спутниками детали предстоявшего разговора. Невзирая на мой сносный кастильский, мы решили, что расспрос муртийского шерифа о судьбе несчастного Бруно лучше поручить Ильдефонсо. Увы! Спешиваясь, я обнаружила, что трое теохранителей предпочли нас оставить. Их кони стояли рядом с нашими, причем, кажется, недоумевали так же, как и мы с Бронсоном, и знай себе с благодарным облегчением потряхивали брошенными поводьями.

Я быстро оглядела площадь. Ильдефонсо, Рубио и Эль Сапо, держась несколько врозь, сидели возле фонтана. Первая моя мысль была о жаре, совершенно их истомившей. Легко представить мой ужас, когда у меня на глазах Эль Сапо обмяк и мешком завалился набок, словно падая в обморок… Там он и остался лежать, не чувствуя и не замечая ни пыли, ни беспощадного солнца. Я сразу же с предельной ясностью поняла, что его поразило. Мы с Бронсоном переглянулись, одержимые одной и той же панической мыслью: «И что нам теперь делать?»

Решение приняли за нас. Женщина, которую мы прежде не замечали, ибо она держалась в тени здания неподалеку от фонтана, издала пронзительный вопль: «Лапена! Лапена!..» – и с диким визгом бросилась с площади. Ни один из наших троих спутников даже не пошевелился. Мы с Бронсоном разом обернулись к шерифу… однако он уже исчез из виду. На один безумный миг нам показалось, что на том все и кончится. К стыду моему, я начала даже обдумывать, не получится ли просто уехать, предоставив Ильдефонсо, Рубио и Эль Сапо их участи…

Но тут из офиса шерифа вышли четверо. Под плащами с капюшонами на каждом из них были латы, лица скрывали длинноклювые маски, выкованные из золота. Белые плащи на ярком солнце так и сияли: ткань содержала золотые нити. Клювы, латы, белые накидки – эти люди напоминали странных молчаливых хищников. Я узнала шерифа лишь по отделанной золотом шпаге, которой он тотчас принялся нам угрожать. Его трое помощников целеустремленно направились к фонтану, сам же шериф коротко велел нам поднять руки.

Последовала быстрая и пугающая процедура: нас вывели лабиринтами улочек обратно за стены. Позади нас произошла какая-то возня; я оглянулась и обнаружила, что Ильдефонсо, Рубио и Эль Пасо взгромоздили на их же коней, бросив поперек седел, и вели следом за нами. Я вновь испытала ничем не обоснованную надежду, вообразив, будто нас выставят из деревни – и на том все кончится. Увы, этому не суждено было случиться. Минуя одно за другим забранные ставнями окна, мы в конце концов добрались до никем не занятого поста привратника и вышли наружу, на иссохшую и безжизненную равнину. Мы шли на юг, постепенно отдаляясь от дороги, по которой прибыли. И наконец я разглядела, куда мы направлялись: длинное, приземистое здание на склоне холма, с решетками на распахнутых окнах. Это была деревенская тюрьма, ныне служившая также и карантином, благо выстроили ее на почтительном расстоянии от стен селения. Шериф отпер дверь и жестом велел нам заходить внутрь. Его помощники привязали лошадей и внесли наших бесчувственных проводников под своды тюрьмы.

– Прошу вас, господин, – взмолилась я по-кастильски. – Позвольте объяснить вам причину нашего приезда. Обещаем немедленно уехать, если только вы соблаговолите открыть нам местонахождение нашего друга, схваченного здесь несколько месяцев назад…

Невозможно было уловить выражение его лица, скрытого зловещей золотой маской, но действия шерифа говорили сами за себя. Грозя острием шпаги, он загнал нас в камеру, и дверь захлопнулась у нас за спиной. Лязгнул замок. Мы с Бронсоном остались совсем одни в темноте – если не считать общества троих мужчин, неотвратимо гибнувших от лапены…

14

Хранить тайны

Прежде Разделения силовыми структурами правопорядка в Бостоне являлись шерифы, констебли и ночные дозорные. В некоторых местах Нового Запада такая система существует и поныне. Однако начиная с 1840-х годов многие крупные города, а именно Бостон, Нью-Йорк, Чарльстон и Нью-Орлеан, учредили особые полицейские отряды, ориентированные на предотвращение и обнаружение криминала. С тех-то пор полицейские подразделения стали оплотом правоохранительной системы Нового Запада.

Шадрак Элли. История Нового Запада

Тео лежал в темноте, не шевелясь. Он приник спиной к стене чулана, а к груди прижимал нож и комок окровавленного полотна. Дышать старался как можно бесшумней, используя трюк, который всегда пускал в ход при необходимости успокоиться: воображал, будто парит где-то высоко, обозревая происходящее сверху. За стеной шкафа была комната с картами, а дальше – весь остальной дом. Еще дальше в обе стороны тянулась улица Ист-Эндинг, к ней подходили другие знакомые улицы – по всему городу до самого побережья. С высоты хорошо просматривались пути, что вели из дома тридцать четыре ко всяким-разным местам обширного мира. Это значило, что Тео вовсе не сидел запертый в ловушке: он прятался. Еще это значило – что бы ни произошло дальше, а уж выход он как-нибудь да отыщет. Выход есть всегда, нужно его только найти!

Полицейские увели Шадрака и Майлза. Хозяин дома тщетно звал Софию, путешественник яростно ругался. Двое офицеров остались охранять тело Блая. Тео слышал, как они разворчались, когда им велели остаться с погибшим.

Полчаса или около того спустя один обратился к другому:

– И долго еще нам Грея ждать?

– Подъедет, куда денется, – ответил второй. – Небось дома обедает. Я слышал, он страсть не любит, когда его от еды отрывают!

Оба негромко захихикали.

– А я слышал, его особо никто и не спрашивает…

Офицеры вновь рассмеялись.

– Нету у тебя дочки, – вновь заговорил тот, что казался постарше, судя по голосу. – Они иной раз как раскомандуются, только держись!

– А ты не представляешь, что такое милашка Нетти Грей, – ответил молодой. – Я ее повидал год назад, когда Грею вручали медаль. Она меня спросила, почему мы не загребли Джунипера за незаконное проникновение на Парковой улице!

– Судьбы благие!.. И откуда прознала?

– Грей все ей рассказывает… дурень старый. С нами такой весь твердокаменный, а она из него веревки вьет. Он же поклоняется земле, по которой ступает его сокровище! Вот она и решила, будто всем Бостоном правит.

– Жуть, – согласился старший.

– Именно. Короче, я бы тоже не стал его за обедом беспокоить.

Наверху раздался шум, офицеры тотчас умолкли. Тео уловил на лестнице шаги, ровные, неторопливые.

– Айвс, Джонсон, добрый вечер, – прозвучал сдержанный голос.

– Добрый вечер, инспектор Грей, – откликнулся старший офицер. – Хотя это как сказать…

– Вижу. Здесь ничего не двигали?

– Ну… двое подозреваемых здесь порядком все затоптали, прежде чем мы их взяли.

– Вероятно, вы имеете в виду следы на полу?

– Именно, сэр.

– Спасибо. Мне понадобится несколько минут…

Вновь стало тихо. Еще с полчаса Тео слышал только тихие шорохи. Оставалось лишь собрать волю в кулак, выжидая, пока их голоса и шаги не отдалятся по лестнице.

«Они еще здесь, – то и дело напоминал он себе. – Жди, парень. Жди».

Наконец тишину нарушил голос инспектора Грея:

– Благодарю, офицеры. Можете забирать тело. В доме еще кто-нибудь есть?

– Снаружи экономка ждет, сэр. Явилась, когда мы были уже здесь. Мы и велели ей повременить, чтобы не мешалась.

– Я переговорю с ней наверху.

Слуха Тео достигли сперва ровные шаги Грея, удалявшегося по лестнице, потом – возня двоих офицеров: они упаковывали тело для выноса. Чуть позже и они, пыхтя, убрались из картографической.

Тео вздохнул с облегчением и наконец-то вытянул ноги. Прямо сейчас вылезать нельзя, но он смог хотя бы пошевелиться. Между тем чувство времени подсказывало ему, что до пятнадцати часов осталось всего ничего. София наверняка уже поджидает его в гавани, гадая, куда он запропастился… Тео тряхнул головой. Когда она вернется домой, наверняка сама все поймет.

Шаги наверху и слышимые время от времени тоненькие жалобы донесли ему, что миссис Клэй беседовала с инспектором Греем. Продолжалось это, наверное, минут сорок. Тео подождал еще примерно полстолько, убеждаясь, что наверху звучат лишь шаги миссис Клэй, и только потом отважился выбраться.

Сжимая окровавленную ткань, он тихо покинул чулан, обошел жуткие пятна на ковре и перевернутый стул, осторожно поднялся по ступеням и заглянул в кабинет. Там никого не было. И вообще во всем доме царила довольно-таки зловещая тишина…

– Миссис Клэй? – окликнул он негромко.

– Тео! Это ты, Тео?! – В кухне скрипнул по полу стул, и навстречу юноше ринулась экономка. – Судьбы благие!.. – вырвалось у нее при виде комка полотна у Тео в руках.

– Это не моя кровь, а Блая, – поспешил он успокоить ее.

Миссис Клэй уставилась на него непонимающим взглядом. Пришлось пояснить:

– Тут вещи Шадрака… Я решил их забрать.

Глаза экономки округлились от ужаса:

– Что ты натворил, Тео?

– Я был с ними, когда мы нашли Блая. Увидел там нож, перчатки, балахон… все это принадлежит Шадраку. Ну, я их взял и в шкафу спрятался…

– И все это время там просидел?

– Да.

Они молча смотрели друг на дружку. Тео поневоле вспоминал прошлое лето. Какое странное совпадение! Уже второй раз ему приходилось прятаться в подвале этого дома…

Миссис Клэй пыталась сообразить, что на самом деле произошло, но не могла.

– Так полисмены не видели тебя?

– Нет. Не видели.

– Но… эти вещи у тебя в руках… это же улики, верно? Они понадобятся полиции…

Тео для вящей ясности продемонстрировал ей нож:

– Шадрак Блая не убивал. Но всякий, кто увидел бы это, именно так и должен был решить. Поэтому я все и спрятал.

– Мне бы присесть… – сказала миссис Клэй и направилась на кухню. Тео последовал за ней, и она сказала ему: – Положи… этот ужас в раковину!

– София вернулась? – спросил он.

– А вот это – еще один ужас. – Миссис Клэй покачала головой и вытащила из кармана юбки клочок тетрадной бумаги. – Во имя всего святого, что это значит?

Тео сразу узнал почерк Софии. По коже побежали мурашки.

– Что она пишет?

– «Шадрак, прости, пожалуйста, но я должна ехать. Помнится, прошлым летом ты говорил, что мне делом нужно заняться. Я думаю, это и теперь не утратило силы. У меня будут хорошие спутники. А еще я попросила Каликсту и Барра о встрече в Севилье. С любовью – София», – прочла миссис Клэй и с ужасом переспросила: – Здесь в самом деле написано «Севилья» или мне кажется?..

– Который час? – вопросом на вопрос ответил Тео.

Обернув нож и перчатки чистой частью балахона, он принялся яростно мыть руки над раковиной.

– Пятнадцать часов пятнадцать минут… Тео! Ты свою рубашку кровью запачкал!..

Тео попробовал убедить себя, что София вот-вот вернется домой. Вот прямо сейчас. В любую минуту.

«Она поняла, что я не приду. Расстроилась, конечно… и пошла домой. Просто пошла домой».

Тео стянул рубашку, вытер руки и подсел к миссис Клэй за кухонный стол.

– Я думаю, – сказал он, – София сама вам все объяснит. Она, должно быть, скоро вернется. Записка… ну… они с Шадраком немножко поссорились, вот и все.

– Судьбы немилостивы к нам, – прерывающимся голосом ответила экономка. – Чем еще можно объяснить такие несчастья? А ведь я предупреждала мистера Элли, что его небрежение Ими не останется без последствий… Он не хотел слушать меня!

И она всхлипнула.

– Судьбы тут ни при чем! – заспорил было Тео… но тут же понял, что спор неуместен.

Бедная женщина сидела растрепанная, с посеревшим лицом, в глазах стояли слезы.

– Миссис Клэй, – проговорил он ласково и, дотянувшись через стол, взял ее руку. – Это не Судьбы нам подлянку устроили, а Гордон Бродгёрдл.

Экономка недоуменно моргнула:

– Ты о чем?

– Я нисколько не сомневаюсь, что это он стоит за убийством, – продолжал Тео. – Он вечером приходил Шадраку грозить, да и то, что случилось, вполне в его духе. Содеять жуткое преступление и подставить другого!

– Но он же член парламента!..

Тео сухо рассмеялся:

– Верно, но депутатом он был не всегда. Это такой негодяй, что пробу негде ставить!

– Ты говоришь так, будто знал его раньше…

– Знал.

Тео выпустил ее руку, откинулся к спинке стула и скрестил на груди руки. События грядущего месяца были ему вполне очевидны, как и маршрут бегства из Бостона. София вернется домой… можно вообразить, как потрясет ее дядин арест. Улик против Шадрака хоть отбавляй. Медлительное чиновничье правосудие без вариантов повесит убийство премьер-министра на Шадрака и Майлза. А Бродгёрдл, истинный «виновник торжества», будет, что называется, мерзко хихикать, оставаясь вне подозрений.

Мосты к отступлению начали рассыпаться, точно сделанные из песка. На глазах утрачивал силу девиз, верно служивший Тео почти всю его жизнь: «Каждый сам за себя!» На смену явилась беспокойная мысль: «София! Что будет с Софией? Сама она с этим не справится. И миссис Клэй тут ей не помощница…»