Испытание правдой Кеннеди Дуглас

— Это действительно было? — наконец спросила я.

— Похоже, что да.

У меня закружилась голова. Я не верила ушам своим.

— Но это все меняет, не так ли? — спросила я.

— Определенно.

— Послушай, если я сейчас передам трубку Грегу Толлмену, адвокату, который берется защищать меня, тебя не затруднит рассказать ему все это? Он тоже должен знать.

— Если он берет столько же, сколько большинство адвокатов, мой пятиминутный рассказ обойдется тебе в пятьдесят баксов.

— Он не из тех адвокатов, — сказала я. — Подожди секунду…

Я закрыла рукой трубку, объяснила Толлмену, кто мой собеседник, и передала ему телефон.

— Добрый день, детектив… — сказал он и развернулся на своем вращающемся стуле.

По ходу разговора он делал много пометок в блокноте и постепенно становился все более оживленным, а в его комментариях все чаще проскальзывал жаргон шестидесятых: «Что, на серьезе?», «Потрясно!» и уж совсем атавизм — «Клево!». У меня адвокат, который разговаривает, как администратор рок-группы «Грейтфул Дэд». И все-таки я была рада иметь его в своих защитниках.

Закончив разговор, он вернул мне телефонную трубку, широко улыбнулся и сказал:

— Мы замочим этих недоносков.

И он начал выстраивать свою стратегию.

Покинув офис Толлмена, я сразу позвонила Марджи в Нью-Йорк и посвятила ее в подробности открытий, сделанных Лиари в Пелхэме.

— Вау! — воскликнула она. — Люди Хосе Джулиа будут в восторге.

— Ты думаешь, они на это купятся? — спросила я.

— Ты шутишь? Да сожрут с потрохами. Это как раз то дерьмо, которым они кормятся. Я сейчас же свяжусь с ними, скажу, что мы готовы, и посмотрим, на какой день они смогут нас пропихнуть.

— Меня все-таки беспокоит, выдержу ли я дебаты с этим парнем.

— Когда они вызовут тебя в Нью-Йорк, мы договоримся, и ты приедешь на день раньше, чтобы мы могли провести парочку репетиций, сделать из тебя красотку и подготовить к бою с этим ублюдком.

И тут она начала рисовать мне свою стратегию.

Я поехала домой. На подъездной аллее мне снова пришлось резко ударить по тормозам. Входная дверь в очередной раз была изуродована красной краской. Только граффити несколько изменилось. Слово ПРЕДАТЕЛЬ вернулось… но к нему было добавлено: УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО.

На этот раз шока не было. Во мне закипела ярость… особенно когда я увидела, что на фасаде разбиты все окна. Я припарковала машину. В дом зашла через заднюю дверь. Я старалась сохранять спокойствие. Подняв телефонную трубку, позвонила стекольщику. Он ответил сразу и сказал, что уже едет. Пока я ждала его, меня вдруг охватило острое желание побыть одной, уйти ото всего и от всех.

Поэтому я позвонила отцу и сказала, что исчезну на несколько дней.

— Почему бы тебе не исчезнуть в Берлингтон? — спросил он.

— Я должна побыть совсем одна, — ответила я.

— Понимаю, — тихо произнес он.

— Пожалуйста, не принимай это на свой счет.

— Нет-нет, даже не думай. Я просто хотел, чтобы ты знала, что двери моего дома открыты для тебя и днем и ночью…

— Я знаю, отец. Ты был просто на высоте все это время…

— Каждый раз, когда я читаю какую-нибудь статью о тебе или слышу голос этого лицемерного моралиста в очередном интервью, где он рассуждает о том, как Иисус простил ему предательство своей страны, я думаю только об одном: если бы только я не сказал ему тогда…

— Отец, это бессмысленно… и никому из нас от этого легче не станет.

— Куда ты поедешь?

— Туда, где меня не найдут.

Стекольщик появился через полчаса.

— Вы точно не участвуете в местном конкурсе на популярность? — спросил он.

— Вроде бы нет.

— Планируете остаться?

— Думаю, я поддамся на угрозы и исчезну на время.

— Тогда, если не возражаете, могу вам кое-что предложить… тогда уж точно никто не испортит вашу дверь…

Он поделился со мной своей идеей. Я мрачно улыбнулась и сказала:

— Делайте.

Пока он работал, я собрала чемодан, сложив и одежду, которая могла мне понадобиться для интервью в Нью-Йорке через несколько дней. Мои сборы прервал звонок домашнего телефона. Я сняла трубку.

— Я не вовремя? — спросила Алиса Армстронг.

— Да, — сказала я. — Мне нечего тебе сказать.

— Я не хочу объясняться, — продолжила Алиса, — или просить у тебя прощения. Я просто хочу попытаться прояснить, почему это произошло.

— Для меня это звучит как объяснение.

— Никто из нас никогда не задумывался о том, во что это выльется. Но…

— Кажется, понимаю. Поначалу вы оба думали, что это дружба. А может, ты хотела заполучить Дэна только для постели?

— Пару месяцев назад мы встретились за ланчем…

— Только ланч?

— Поначалу да.

— Если бы это был только ланч, Дэн сказал бы мне. Что особенного в ланче с другом семьи, верно?

— Хорошо, это был не просто ланч после второй встречи…

— Как же все началось?

— Ханна, тебе вряд ли захочется это знать…

— Я задаю вопрос, очевидно, мне хочется знать ответ. Итак, как это началось?

— Я обратилась к Дэну по поводу хронической проблемы с плечевым суставом.

— Ах, плечевым суставом? Неужели?

— Профессиональная болезнь иллюстраторов.

— И что, все иллюстраторы потом спят со своими ортопедами или это случается только с ортопедами — мужьями лучших подруг?

— Я не собиралась влюбляться. И он не собирался.

— О, так это любовь, что ли?

— Неужели ты действительно думаешь, что Дэн просто так ушел бы от тебя?

— Как трогательно знать, что он это сделал из-за любви.

— Послушай, я не прошу твоего понимания. Я просто хотела объяснить…

— Ты хочешь моего прощения, так ведь?

— Я этого не говорила.

— Тогда в чем смысл этого звонка?

— Мне плохо… я виновата… я…

— Извинения не принимаются, — сказала я и положила трубку.

Сев на кровать, я больно закусила указательный палец — чтобы не закричать, не схватить первый попавшийся под руку предмет и не швырнуть его в окно. Но даже притом что внизу работал стекольщик, готовый починить разбитые окна, что-то меня все-таки остановило. Может, это была холодная, тупая ярость, которая подавила подступившую истерику.

Я заставила себя подняться. Закончила сборы. Обошла дом, проверила, все ли окна закрыты. Написала записки молочнику и разносчику газет, сообщив, что до середины следующей недели не буду нуждаться в их услугах. Потом позвонила Марджи и сказала, что отправляюсь куда глаза глядят.

— Но к понедельнику ты вернешься в Нью-Йорк? — спросила она.

— Я буду.

— Прошу, не забирайся слишком далеко. Программа будет записываться во вторник ранним вечером, и это означает, что у нас в запасе будет только тридцать шесть часов, чтобы подготовить тебя к схватке с Джадсоном.

— Я успею, — сказала я.

— Голос у тебя жуткий. Что, еще одна бессонная ночь?

Я рассказала про звонок Алисы Армстронг.

— Ничуть не удивлена, — сказала Марджи.

— Почему, черт возьми?

— Потому что она явно страдает от огромного чувства вины, тем более что она была твоей подругой, а это в десятки раз усугубляет вину. От нее ведь тоже муж уходил, так что кому, как не ей, знать, что ты сейчас переживаешь.

— Это слабое утешение для меня.

— Дорогая, тебя сейчас никто и ничто не утешит. Но ты ведь и сама это знаешь, я права?

— Боюсь, что да.

— Все, ладно, иди, прячься на уик-энд… но не отключай свой сотовый, чтобы я могла дозвониться тебе в любое время. Ты же знаешь, какая я психопатка.

Я понесла чемодан к машине. Брендан уже вставил новые стекла, удалил старое граффити. Вместо него, как мы и договаривались, он выписывал красной краской: ВЫ ПОБЕДИЛИ… Я УЕХАЛА.

— Теперь уж точно отстанут от вас, — сказал он.

— Сколько я вам должна? — спросила я.

— Сорок баксов достаточно.

— Но в прошлый раз было триста.

— А теперь — работа за счет заведения.

— Это очень великодушно, но совсем не обязательно.

— Обязательно.

Я нашла убежище недалеко от дома — всего в нескольких часах езды к северу, в маленьком отеле на острове Маунт-Дезерт. Было начало мая, межсезонье, так что проблемы с комнатой не возникло.

Отель был слегка обветшалый, и интерьер не поражал воображение. Зато кругом царила чистота, и пляж был в двух шагах, и многочисленные прогулочные тропы, а в моей комнате стояло очаровательное старинное кресло с оттоманкой, куда так и хотелось завалиться с книжкой. Я приехала перед самым заходом солнца. Зарегистрировалась и тотчас отправилась к берегу, встала на песке и долго смотрела на Атлантику. Что бы ни случилось на следующей неделе, думала я, все равно я справлюсь, найду, чем заполнить свою жизнь. Я повторяла, как мантру: «Все получится», но слова казались пустым звуком. Я не сдавалась. Хотя теперь у меня не было дома, где всегда ждали, не было детей, которым можно было позвонить, и рядом никого…

Все, довольно.

Я прошлась по берегу. Повернула к отелю, продолжая уговаривать себя, что надо отвлечься, устроить себе отдых, не думать ни о чем.

Черта с два. Но я все равно пыталась. За эти дни мне удалось одолеть три романа. Я устраивала себе долгие прогулки, включая восхождение на вершину горы Маунт-Дезерт. Я ни разу не включила телевизор, не открыла ни одной газеты или журнала, а мой портативный радиоприемник был настроен на волну местной радиостанции классической музыки, которая никогда не прерывалась выпусками новостей. Я нашла рыбный ресторанчик в Бар-Харбор, где ужинала каждый вечер, с книгой и бокалом вина, и хозяин не задавал мне вопросов, почему я здесь и одна, зато каждый раз угощал ликером за счет заведения.

Свой сотовый телефон я держала отключенным, лишь два раза в день проверяла голосовую почту. Среди оставленных сообщений были настойчивые просьбы об интервью от журналиста «Портленд пресс геральд» («Вы должны напрямую объясниться с жителями Портленда», на что я мысленно отвечала: «Нет, я ничего им не должна»). Был какой-то безумный звонок от незнакомой женщины, которая отказалась назвать свое имя, но прошипела: «Я рада, что тебя выгнали из школы. Мы не хотим, чтобы такие шлюхи учили наших детей». (К счастью, это был единственный психопатический выпад, хотя он и расстроил меня, тем более что я терялась в догадках, где она раздобыла номер моего телефона.) Было несколько взволнованных сообщений от отца, но, когда я перезвонила ему в субботу вечером, он, кажется, успокоился и еще раз подтвердил, что, как только все уляжется, они с Эдит ждут меня в гости.

Марджи звонила лишь дважды — в первый раз, просто чтобы сказать «привет» и узнать, не заселилась ли я в «мотеле с тараканами», а потом сообщила информацию по моей поездке в Нью-Йорк, организованной людьми Хосе Джулиа.

— Они оплачивают тебе сто пятьдесят долларов в сутки за отель, питание и прочую ерунду, хотя в понедельник ты останавливаешься на квартире и ужинаешь со мной.

— Почему ты не позволишь мне пригласить тебя в ресторан?

— Будет проще, если мы поедим у меня, — сказала она.

— Что ты хочешь этим сказать? — с подозрением спросила я.

— Я хочу поесть дома, тебя устраивает?

Ее тон был категоричным, и я решила не спорить.

— Как скажешь.

— Бен, мой помощник, встретит тебя в отеле и привезет ко мне в офис для инструктажа. Он будет помогать Рите — это номер два в моей команде. Тебе она понравится. Настоящая акула пиара, ненавидит религиозных идиотов и очень хочет, чтобы ты размазала этого Джадсона. Так что готовься к серьезной накачке со стороны мисс Риты. Да, и последнее: я еще раз обговорила с людьми Хосе Джулиа, как все это будет обставлено. Они все согласовали, получили добро…

— И ты думаешь…

— Я снова звонила твоему детективу Лиари. Он вполне уверен в том, что у нас все получится. Конечно, в таких делах… риск есть. Если что-то пойдет не так, нам придется туго. Но если дело выгорит…

— Я начинаю нервничать, — сказала я.

— Это понятно, — отозвалась Марджи. — Предстоящие два дня определенно будут горячими.

И все-таки мне удалось хорошо выспаться напоследок. В день отъезда я проснулась в семь утра, в последний раз прогулялась по берегу, после чего тронулась на юг, настроившись на трехчасовую дорогу до Портленда. Когда до аэропорта оставалось миль десять, я посмотрела на часы и убедилась в том, что у меня в запасе есть немного времени. Поэтому я свернула с автострады на Фалмут, проехала по шоссе 88, снижая скорость по мере приближения к дому, и заехала во двор. Граффити ВЫ ПОБЕДИЛИ… Я УЕХАЛА никто не дополнил. Все окна были целы. Тактика сработала. Мой дом оставили в покое.

Я не стала проверять почтовый ящик. Вырулив со двора задним ходом, поехала в аэропорт. Там я оставила машину на длительной парковке, зашла в здание терминала и зарегистрировалась на рейс до Нью-Йорка.

Я не боюсь перелетов, но в тот день при малейшей тряске у меня потели ладони, и в животе все переворачивалось. Закрыв глаза, я убедила себя в том, что веду себя до смешного нелепо. Этими самолетами управляют компьютеры, и им нипочем даже сильная турбулентность. Но, конечно, не заоблачные ветра заставляли меня нервничать. Во мне говорил страх перед тем, что меня ожидало в следующие два дня.

В аэропорту меня встречал с именной табличкой мужчина в костюме и черной шоферской кепке. Мы пересекли мост Пятьдесят девятой улицы, и перед нами открылся Манхэттен с его головокружительным видом на небоскребы. Я с интересом разглядывала улицы, пытаясь возбудиться от мысли, что нахожусь в Нью-Йорке. Но вместо возбуждения испытывала лишь ужас.

Когда я приехала в отель, в лобби меня уже ждал Бен Чемберс. Это был невысокий нервный парень лет под тридцать, который, тем не менее, излучал обаяние крайне уверенного в себе человека.

— Вы здесь, это здорово, просто здорово. И мы все ждем вас в нашем офисе. Скажем, если мы встретимся здесь через полчаса? Вы будете готовы, да?

Мой номер был просторный и безликий, но с великолепным видом на город и Ист-Ривер. Я быстро распаковала свой чемодан и спустилась вниз раньше назначенного времени. Чему Бен был очень рад.

— Это хорошо, это очень хорошо, потому что у нас так много дел. И у нас в запасе всего два часа, потому что Марджи ждет вас на ужин в семь.

— Как она? — спросила я.

Бен Чемберс лишь нервно передернул плечами:

— Я бы так сказал: она настоящий боец.

Это звучало угрожающе.

Офис Марджи находился всего в двух кварталах, и, поскольку был ясный день поздней весны, мы прошлись пешком. Или, по крайней мере, я пыталась идти, в то время как Бен рассекал поток пешеходов беспощадным галопом. Позади осталась Шестая авеню, и вот мы вошли в старое приземистое офисное здание в стиле 1940-х годов на Сорок седьмой улице. Агентство «Марджи Синклер Ассошиэйтс» занимало небольшую анфиладу на одиннадцатом этаже — четыре комнаты с развешанными по стенам постерами в рамках, фотографиями прошлых пиар-кампаний и многочисленных клиентов; декор был простым, стильным, функциональным.

Меня провели в комнату для совещаний, где я нос к носу столкнулась с Ритой. В отличие от Бена, ее было слишком много, но двигалась она на удивление легко. Ее голос звучал, как гудок парохода в тумане; голова казалась огромной, усиленная объемной копной крепких черных завитков. Рукопожатием она напоминала костоправа, а взглядом — строгого судью.

— Знаешь, что я подумала, когда прочитала книгу этого говнюка? — сказала она, жестом указывая на один из стульев, расставленных вокруг длинного стола. — Нет ничего хуже, чем возродившийся в вере христианин, играющий скелетами в шкафах других людей.

Принесли кофе, и, сделав три глотка, Рита сказала:

— Ладно, начнем работать.

В течение следующих двух часов меня подвергли истязанию, после которого я чувствовала себя просто выпоротой. Рита, в роли обвинителя, и Бен, встревающий с дополнительными вопросами, сообща пытали меня, прощупывали, провоцировали и заманивали в ловушки. Поначалу эта словесная атака здорово нервировала. Настолько, что я даже поверила, будто они на стороне Джадсона. Разумеется, на то и был расчет. Издеваясь надо мной, постоянно сбивая с толку, разбивая в пух и прах все мои доводы и объяснения, они одновременно закаляли меня, готовили к худшему из того, что можно было ожидать от Хосе Джулиа и Джадсона. От этого агрессивного перекрестного допроса у меня голова шла кругом. После полуторачасовой инквизиции Рита сделала короткую паузу и спросила:

— Ну как, весело?

— Вы напугали меня до смерти, — сказала я.

— Так и задумано. Лучше сегодня обделаться, чтобы завтра тебя уже ничто не проняло.

— Ты думаешь, он действительно будет забрасывать меня такими вопросами?

— Ты шутишь? — удивилась Рита. — Хосе Джулиа — признанный король подставы. Есть всего две причины, почему он хочет видеть тебя в своей программе. Первая: твоя пропавшая дочь и вероятность того, что она стала жертвой своего женатого любовника-доктора; и вторая: устроить между тобой и твоим бывшим любовником соревнование по обливанию грязью, чтобы вы сцепились, выясняя, кто и что делал. Если у него это не получится, он, возможно, задаст тебе вопрос, занималась ли ты с этим парнем оральным сексом. Во всяком случае, постарается намекнуть…

— Великолепно, — тихо произнесла я.

— И перестань меня бояться, — сказала Рита, — ты неплохо справляешься с задачей, если учесть, сколько говна мы на тебя вылили. Запомни одно: твоя минута славы будет длиться всего десять минут, и, если ты не собьешься, этого времени тебе вполне хватит, чтобы представить свою версию событий.

— Ну что, пройдемся еще разок?

Мы повторили импровизированное интервью, оттачивая мои ответы, отрабатывая контрудары и отбивая заковыристые вопросы, и Бен теперь сосредоточился на моих жестах, осанке и дурной привычке (как он заметил) закусывать губу в минуты волнения.

— Ни при каких обстоятельствах ты не должна этого делать во время интервью, — сказал он. — Иначе ты будешь выглядеть напряженной, и все подумают, что тебе все-таки есть что скрывать. Всегда смотри Джадсону только в глаза. Не отводи взгляд — никогда. А с Хосе держись предельно вежливо и расслабленно, даже когда он начнет загонять тебя в угол А он непременно начнет. Ему за это платят.

В половине седьмого Рита посмотрела на часы и сказала:

— Время летит незаметно, когда веселье в разгаре. Нам пора сворачиваться, иначе Ее Королевское Высочество съест меня живьем за то, что я тебя задержала и вовремя не доставила к ней. Ее Королевское Высочество требует от своих подданных, чтобы ее гости прибывали в назначенное время.

— Мы продолжим завтра в десять утра, — сказал Бен. — И до начала записи в пять успеем провести еще пару репетиций. Мне зайти за тобой в отель, скажем, без четверти десять?

— Думаю, я сама доберусь, — улыбнулась я.

— Послушай, она же из Мэна, — сказала Рита, — у нее наверняка в багаже припасен компас…

В такси Рита сказала:

— Ее Королевское Высочество говорила мне, что ты ее давняя подруга.

— Нашей дружбе тридцать шесть лет.

— Впечатляет, черт возьми. Что ж, она на редкость преданная подруга.

— Даже притом что Королевское Высочество?

— О, она в курсе, что мы ее так называем. Даже поощряет это.

— Не сомневаюсь.

— Удивительно, насколько жесткая Марджи в работе, настолько же мягкая в жизни… впрочем, ты и сама это знаешь.

— Еще как. Могу я задать тебе прямой вопрос?

— О ее здоровье?

— Угадала.

Я видела, что она колеблется, так же, как и я, от волнения кусая губу.

— Она взяла с нас твердое слово, что мы ничего не скажем…

— Она уже не может выходить из дому, да?

Она кивнула.

— Насколько все плохо? — спросила я.

— Плохо.

— Насколько?

Она отвернулась и уставилась в окно.

— Я действительно не могу…

— Она моя лучшая подруга, и я обещаю, что ничего ей не скажу.

— Поверь мне, она ведет себя так, будто ничего не происходит, но она знает…

— Знает что?

— Полгода максимум.

Я закрыла глаза и долго молчала. Потом спросила:

— Она сама тебе это сказала?

Рита кивнула:

— Она доверила мне свой секрет. По правде говоря, все и так знают, потому что, когда она несколько раз приходила в офис, было очевидно, насколько тяжело она больна. И к тому же мы постоянно мотаемся к ней домой с папками и бумагами, она ведь категорически отказывается бросать работу.

— Это все, что у нее есть.

— Когда ты увидишь ее сегодня, то испугаешься. Но постарайся не показывать этого. Она не хочет открыто признавать то, что происходит, хотя ты, конечно, заметишь, что она ужасно напугана. А кто бы не испугался? Я бы на ее месте вообще не смогла так держаться.

Ты не можешь этого знать, хотелось мне сказать. Потому что никто из нас не знает, как поведет себя в ситуации, когда узнает, что уже через полгода-год его не станет.

Когда мы подъехали к дому Марджи на Семьдесят второй улице, Рита сжала мою руку и сказала:

— Завтра ты отлично со всем справишься, поверь мне.

— Не будь так уверена в этом.

Поднимаясь на лифте, я мысленно твердила себе: будь естественна… делай вид, что все нормально… не вздрагивай.

У порога ее квартиры я остановилась, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и нажала кнопку звонка. Из квартиры донеслось:

— Открыто.

Ее голос звучал довольно уверенно — я услышала прежнюю Марджи, — и это придало мне сил. Но, как только я открыла дверь, шок едва не сбил меня с ног.

Моя подруга сидела на диване в прихожей — маленькая, высохшая женщина, слегка сгорбленная, с впалыми щеками, почти лысая. Ее глаза и кожа приобрели желтоватый оттенок. Канистра с кислородом стояла возле передвижной капельницы. К ней был подвешен мешок с медицинской жидкостью, который трубкой был соединен с веной на ее руке.

И на фоне этого кошмара — пока я пыталась осознать, что рак заживо съел мою подругу, — мне на глаза попалась переполненная окурками пепельница на низком столике возле дивана.

В ней дымилась раскуренная сигарета, ожидая следующей затяжки. Марджи перехватила мой взгляд:

— Если ты скажешь хоть слово о сигаретах, я вышвырну тебя за дверь.

— Хорошо. Тогда я не скажу ни слова.

Печальная улыбка промелькнула на губах Марджи.

— Что ж, с приветствиями покончено. Но если ты сейчас начнешь утешать меня, я разозлюсь. Так что сегодня давай обойдемся без соплей. Просто пойди и принеси мне водки, ну и себе тоже налей.

Я прошла в маленькую кухню-камбуз и обнаружила бутылку водки возле холодильника.

— Со льдом? — крикнула я из кухни.

— Кто же пьет водку теплой, черт возьми?

Когда я вернулась с двумя стаканами, Марджи уже сидела с кислородной маской на лице, и было слышно, как она сипит, вдыхая чистый воздух. Потом она протянула руку, перекрыла клапан на канистре и взяла свою недокуренную сигарету:

— Теперь я снова могу курить.

Я протянула ей водку. Она слегка затянулась сигаретой. И почти не выдохнула дым. Он, скорее, просочился изо рта.

— Давай закуривай, — сказала она, подталкивая ко мне пачку «Мальборо лайтс». — Я же знаю, ты хочешь.

Я достала сигарету и закурила.

— Великое запретное удовольствие, да? — сказала она, прочитав мои мысли. — Ты что-то не выглядишь привычной умницей.