Испытание правдой Кеннеди Дуглас
— Обещаю подумать.
Мой план на вечер был незатейливым. Я собиралась приготовить себе легкий ужин, потом устроиться перед телевизором и посмотреть какой-нибудь старый фильм. На одном из кабельных телеканалов анонсировали фильм Билли Уайлдера «Туз в рукаве», потрясающе едкую историю из жизни желтой прессы. На редкость подходящее зрелище. Но не успел начаться мой тихий вечер, как снова зазвонил телефон. Я хотела проигнорировать звонок, но вместо этого рука сама потянулась к трубке, о чем я тут же пожалела.
— Ханна, это Шейла Платт.
Только тебя сейчас не хватало.
— Привет, Шейла, и спасибо тебе за поддержку, я прослушала твое сообщение. Это было очень кстати.
— Э… боюсь, что…
— Может, мы завтра поговорим, Шейла? Я ужасно устала…
— Это не займет много времени, — сказала она. — Вчера прошло собрание нашей читательской группы, и большинством голосов мы исключили тебя. Мне очень жаль, что именно меня уполномочили сообщить тебе эту новость…
Я расхохоталась.
— Вот уж чему не поверю, — сказала я. — Бьюсь об заклад, что именно по твоей инициативе прошло это голосование, и ты сама вызвалась сообщить мне результат.
Короткая пауза.
— Если честно, я тоже никогда тебя не любила, — сказала она.
— Ты меня просто убила этим признанием, — съязвила я. — Надо же, а я еще восхитилась твоим мужественным поступком, когда ты позвонила на прошлой неделе и выразила поддержку.
— Я тогда еще не знала, что ты предала своего мужа и свою страну.
— Что ж, спасибо вере за таких христиан, как ты. И раз уж мы заговорили о вере, я не могу поверить, что это было единогласное решение, если там присутствовала Алиса Армстронг.
Шейла Платт мерзко захихикала.
— Не стоит так переоценивать Алису, — сказала она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь?
— Не знаю что?
— Ты действительно не знаешь, что твой муж переехал к ней?
До меня не сразу дошло.
— Ты лжешь, — сказала я.
— Тебе бы хотелось, чтобы я солгала, — ответила она.
Я все равно не могла поверить.
— И как давно… — услышала я собственный голос.
— …это продолжается? — закончила она мою мысль. — Понятия не имею. Почему бы тебе не спросить у Дэна?
И снова гнусный смех. Я повесила трубку.
Не давая себе времени на раздумья, я схватила трубку и позвонила Алисе домой. После пяти долгих гудков мне ответили.
— Алло? — Это был Дэн.
Трубка задрожала в моей руке.
— Ты трусливый говнюк, — произнесла я срывающимся голосом. — Объявил мне о разводе, а сказать правду — что, духу не хватило?
Повисло молчание, после чего в трубке раздался решительный щелчок. Связь оборвалась. Я тут же нажала кнопку повторного набора, но линия была занята. Я звонила еще три раза. Непрерывные частые гудки были мне ответом: он нарочно не вернул трубку на рычаг. Неожиданно для себя я схватила пальто, ключи от машины и выбежала из дома. Уже в дороге я осознала, что еду в центр Портленда, с твердым намерением протаранить своим автомобилем дверь дома Алисы Армстронг…
Но робкий голос разума шепнул мне:
«Сделай это, и они отправят тебя на психиатрическую экспертизу, а потом все окончательно поверят в то, что ты чокнутая. Возвращайся домой сейчас же».
Я пропустила первую часть послания. Впрочем, как и настоятельный совет в продолжение. Я мчалась вперед. Проскочив центр Портленда, оказалась на шоссе I-95. У меня не было никакого плана. Я просто решила ехать куда глаза глядят. Вскоре я вырулила на федеральную автостраду в направлении на юг. Через сорок пять минут я была на границе штата. А еще через час въезжала в пригороды Бостона.
Я пересекла мост. Свернула к «Флит-центру». Остановилась у отеля «Оникс». Передала ключи от машины швейцару. Потом прошла к стойке администратора и сказала, что хочу снять номер на одну ночь. Клерк посмотрел на меня с некоторой подозрительностью, когда узнал, что у меня нет багажа. Я объяснила, что собиралась в спешке. От меня не ускользнуло, что он вглядывается в мое лицо. Трудно было сказать — то ли он видит во мне потенциальную самоубийцу, то ли узнал меня (по газетам или телерепортажам, а может, запомнил с прошлого раза, когда мы останавливались здесь). Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я протянула ему свою кредитную карту. Он пропустил ее через автомат, получил подтверждение и вернул мне вместе с ключом от номера.
— Вы всего на одну ночь? — поинтересовался он.
— Еще не знаю, — ответила я.
Поднявшись наверх, я открыла дверь своего номера и вошла. Взгляд тотчас упал на большую кровать, и я подумала, что у меня больше нет мужа, с которым можно было бы делить это ложе.
Сев в кресло, я задалась вопросом, какого черта я здесь делаю. Посмотрела на часы. Половина десятого. В голове вертелась настойчивая мысль: может, продолжить поиски?.. А может быть — всего лишь может быть, — за это время она успела прошмыгнуть в свою квартиру и теперь сидит там безвылазно, заказывая еду с доставкой на дом. Или…
Я инстинктивно потянулась к телефонной трубке и набрала номер Лиззи. Ответил мужской голос. И он был знаком мне.
— Кто это? — спросил детектив Лиари.
Я назвала себя.
— Что заставило вас позвонить? — спросил он.
— Отчаяние, — ответила я. — Есть новости, детектив?
— Вы бы первой узнали.
— Почему вы отвечаете на звонки? Вы что, в ее квартире?
— Да нет, что вы, просто мы переадресовали звонки с ее домашнего телефона на этот номер. А я вот задержался на работе допоздна, потому и ответил. Вы дома, в Мэне?
— Нет, я в Бостоне.
— Неужели? А почему вы здесь?
— Сама не знаю, — ответила я и расплакалась, вдруг выплеснув копившиеся за столько дней ярость и боль.
Я плакала долго, все не могла остановиться. Когда мне наконец удалось совладать с эмоциями, я снова приложила трубку к уху, уже и не надеясь, что услышу голос Лиари. Но он все это время оставался на линии.
— Вы в порядке? — спросил он.
— Нет, — измученно выдохнула я.
— Где вы сейчас находитесь?
Я сказала.
— Послушайте, я как раз заканчиваю здесь. Дайте мне полчаса, и я буду ждать вас в лобби.
— В самом деле, вы же не обязаны… — начала я.
— Я знаю, — ответил он, — но все равно буду.
Он приехал, как и обещал, ровно через тридцать минут. Оглядев шикарный хай-тековский интерьер лобби, он сказал:
— Тут рядом ирландский бар, мне там как-то уютнее.
Мы устроились в угловой кабинке. Подошел хозяин бара, поздоровался с Лиари за руку и сказал, что первый заказ за счет заведения. Он сам заказал нам для начала по двойному «Бушмиллз» с «прицепом»[66].
— Я вообще-то не большой любитель виски, — сказала я.
— Поверьте мне на слово, «Бушмиллз» — это лучший анестетик, а вам без него сегодня не обойтись.
Принесли напитки. Мы чокнулись. Я глотнула виски. Оно обожгло горло, но тут же разлилось приятным теплом и отозвалось легким кайфом.
— Неплохо, — сказала я.
— Ирландское решение всех жизненных проблем — вы слушайте, это вам говорит настоящий бостонский ирландец.
Он залпом опрокинул виски, потянулся за пивом и вдогонку осушил едва ли не всю кружку. Потом жестом попросил бармена повторить.
— Сегодня был долгий день, — сказал он. — Да и вам в последние дни приходится несладко. Я слежу за вами по газетам и телерепортажам.
— Тогда меня удивляет, что вы согласились пропустить стаканчик с потенциальной арестанткой, которая к тому же совсем не патриотка, изменяет мужу…
Лиари подвинул мне стакан:
— Выпейте.
Я сделала маленький глоток.
— До дна, — сказал, он.
Я залпом опрокинула свою дозу виски.
— Отлично, — похвалил он и кивнул бармену, чтобы повторить.
У меня поплыло перед глазами, но уже в следующее мгновение равновесие восстановилось, и я снова вернулась на землю, хотя и в приятном опьянении.
— А теперь расскажите мне все по порядку, что произошло, — попросил Лиари.
Я выполнила его просьбу, хотя мой рассказ и затянулся минут на двадцать. Лиари спокойно слушал монолог, изучая мое лицо с профессиональной беспристрастностью. Когда я закончила, он какое-то время молчал. Потом снова дал знак бармену, чтобы тот освежил выпивку.
— Адская у вас неделька выдалась, — сказал он и полез в карман, доставая маленький блокнот и ручку.
— Спорить не буду.
— И вы говорите, что люди Хосе Джулиа ждут ответа до конца завтрашнего дня?
— Я не собираюсь идти на программу, — сказала я.
— Думаю, не стоит торопиться с решением.
— Почему?
— Так, интуиция. Но прежде скажите мне, как назывался тот город, куда к вам нагрянул Джадсон?
— Пелхэм, штат Мэн.
Он сделал пометку в блокноте.
— И кого вы можете назвать из ваших тамошних знакомых?
Я назвала несколько имен, но, разумеется, поскольку со дня отъезда из Пелхэма я больше ни разу там не появлялась, мне трудно было сказать, живы они или нет.
— Это я сам выясню, — сказал он.
— Но когда?
Завтра у меня выходной, и я давно хотел прокатиться за город, подышать свежим воздухом Так что, возможно, с утра я заскочу в Пелхэм и проверю, помнит ли еще вас кто-нибудь из его нынешних обитателей.
Глава десятая
Грег Толлмен выглядел как пугало. Причем пугало престарелое — и явно из эпохи шестидесятых. Ростом чуть ли не под два метра, худой, как стручок, с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, он был одет в узкие линялые джинсы, ковбойские сапоги (с претензией на шик), голубой блейзер и голубую рубашку с фирменным галстуком гарвардской юридический школы. Его гардероб и прическа представляли собой странное смешение стилей — стареющий хиппи родом из истеблишмента и подсмеивающийся над его же правилами игры.
Офис Толлмена — на Конгресс-стрит в деловом квартале Портленда — казался каким-то крольчатником, так много в нем было закутков. Стены этого лабиринта были завешаны всевозможными постерами — от старой увеличенной фотографии Мартина Лютера Кинга до рекламного плаката экологического движения с Джорджем У. Бушем над кнопкой детонатора, угрожающего взорвать мир; от исторических листовок «Вон из Вьетнама!» до современных «Нет отправке войск в Ирак». Сотрудников было немного — всего четыре молоденькие помощницы, которые казались очень занятыми. Одна из них восседала за секретарским столом, заваленным папками и свежей почтой. Ей было чуть за двадцать, она щеголяла в комбинезоне и притягивала взгляд роскошной копной вьющихся волос. Меня кольнула ностальгия по шестидесятым, когда мы с девчонками с таким же шиком одевались без всякого стиля.
— Вы, должно быть, Ханна, — сказала она, когда я вошла в приемную. — Грег ожидает вас, пожалуйста, проходите прямо.
В кабинете Грега не было двери — еще одна политическая шалость, — так что стучаться было некуда. Впрочем, он встал из-за стола и вышел мне навстречу, как только я застыла на пороге.
— Добро пожаловать, Ханна, — сказал он, протягивая мне свою длинную костлявую руку. — Я так рад тебя видеть, и не только потому, что, как я уже сказал по телефону, твой отец — последний из великих мыслителей, но еще и потому, что глубоко уважаю твою позицию и восхищаюсь тем, как ты держишься во всей этой отвратительной истории.
— Даже несмотря на то, что я отказалась просить прощения?
Он показал на плетеный стул, приглашая садиться. Стол был завален бумагами. Похоже, в его юридической практике расшивка документов по папкам не считалась приоритетом.
— Это был умнейший ход, и не только с чисто этической точки зрения. Если бы ты попросила прощения, то тем самым официально признала бы свою вину. А так мы имеем классическую ситуацию «он сказал/она сказала». Это не означает, что федералы не придут за тобой, особенно с высочайшего благословения преследовать всех, у кого в прошлом есть хотя бы намек на радикализм. Но зато это существенно затрудняет задачу сфабриковать против тебя дело. Так вот, вчера я пошел и купил книгу Тобиаса Джадсона — чего, поверь, мне совсем не хотелось. Противно сознавать, что кладешь деньги в карман этого святоши. Но мне, разумеется, необходимо было посмотреть, против чего мы будем бороться… помимо плохой прозы, конечно. Меня не удивляет, что ему удалось опубликовать это дерьмо только в правом издательстве. Назвать это не дерьмом, а патокой не могу, потому что не хочу оскорблять патоку. Тем не менее, книга продается — вчера в топ-сотне «Амазон» она была на двадцать восьмом месте… и не то чтобы я слежу за этими рейтингами. Еще бы, она получила такую рекламу — и все благодаря исчезновению твоей дочери, которое оказалось весьма кстати для Джадсона… нет, конечно, я не хочу сказать, что он так цинично воспользовался чужим горем.
Он вскинул брови, как Гручо Маркс. Я решила, что Грег Толлмен мне определенно нравится.
— А теперь, хотя я не сомневаюсь, что тебя уже тошнит от этого, мне бы хотелось выслушать всю историю от начала до конца — буквально с того момента, как Джадсон ворвался в твою жизнь тридцать с лишним лет назад.
Грег Толлмен оказался прямо-таки мастером перекрестного допроса, особенно когда вскрывал многочисленные пласты моей истории, обнажая глубинные конфликты.
— После того как между вами случилась первая близость, ты говорила ему, что испытываешь чувство вины?
— Конечно.
— И что он ответил?
— Он обвинил меня в том, что я раба «буржуазных ценностей».
Грег Толлмен усмехнулся:
— Это обязательно надо упомянуть во время очных дебатов.
— Я еще не приняла решение.
И снова хитрая улыбка на лице Грега Толлмена.
— Даже сознавая, что для тебя это единственный шанс прижать его к стенке?.. Ты когда-нибудь делала аборт? — вдруг спросил он.
— Нет.
— Как ты думаешь, Джефф когда-нибудь уговаривал свою подружку сделать аборт?
Я слегка опешила от такого вопроса, о чем и сказала.
— Извини за прямоту, — кивнул Толлмен, — но по опыту могу сказать, что у наиболее активных пролайферов зачастую свои скелеты в шкафу, они и занимают такую экстремальную позицию, потому что сами наворотили дел, за которые им теперь очень стыдно.
— Мне о скелетах в прошлом Джеффа ничего не известно, но даже если бы я что-то знала, все равно не позволила бы вам использовать это против него.
— Даже притом что команда Джадсона может привлечь его на свою сторону?
Я опешила.
— Я не верю в то, что он может публично выступить против меня, — сказала я.
На самом деле я могла в это поверить, особенно после разговора, который у нас состоялся сегодня утром. Это было около половины девятого, и я проснулась в своем гостиничном номере в Бостоне — к счастью, одна. Ну, если честно, счастья в этом никакого не было. После трех виски с «прицепами» детективу Лиари чуть ли не на руках пришлось тащить меня до отеля. Лиари пообещал мне, что сам не сядет за руль (он победил в алкогольном состязании, выпив втрое больше меня) и поедет домой в Бруклин на такси. Когда мы подошли к дверям отеля «Оникс», я совершила нечто невообразимое — разумеется, в алкогольном угаре. Я поцеловала его. И это был вовсе не дружеский поцелуй в щечку, а настоящий, глубокий поцелуй. Он откликнулся с подобающим энтузиазмом, но уже через какое-то мгнобение мягко высвободился из моих объятий.
— Идея хорошая, что само по себе нехорошо, — тихо произнес он.
Я снова притянула его к себе:
— Не думай, просто…
Он взял меня за плечи:
— Я сам этого хочу. Но — и это «но» не обойти — у нас довольно строгие правила, не допускающие отношений с лицом, вовлеченным в расследование…
Я поцеловала его.
— Я никому не скажу, — прошептала я.
— Ханна…
Я снова поцеловала его:
— Это будет всего одна ночь…
— Ханна…
— И утром я буду по-прежнему уважать тебя.
Он подавил смех.
— Я никогда не выходил за рамки, — сказал он.
Я снова поцеловала его:
— Не уходи…
Он взял меня за руки.
— Я позвоню тебе утром, — сказал он, — проверю, как твое похмелье.
Потом, коснувшись моего лба легким поцелуем, проводил меня во вращающиеся двери отеля. Когда я обернулась, он помахал мне рукой и ушел в темноту.
Я дошла до номера, кое-как открыла дверь, разделась, юркнула в постель и сразу отключилась. Очнулась я только утром. В окно струился слабый свет. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть пятьдесят две. Голова раскалывалась. Но чувство вины заглушало даже эту боль.
Не думай, просто…
Я накрыла лицо подушкой. Угораздило же меня покуситься на бывшего иезуита, который к тому же расследует дело об исчезновении моей дочери. Высший балл за глупость… с учетом того, что сейчас творится вокруг меня.
Я перевернулась на другой бок, в надежде, что сон позволит мне забыться еще на несколько часов. Не тут-то было. В спешке покидая Портленд, я забыла прихватить с собой книжку. Поэтому я включила телевизор, но тут же со злостью выключила, увидев на экране фотографию Лиззи, которая снова была в центре внимания «Фокс ньюс». Можно сбежать, но нельзя скрыться. Марджи права: массмедиа не оставят меня в покое, пока не найдется Лиззи.
Я встала. Приготовила себе ванну. Когда я отмокала в горячей воде, до меня вдруг дошло: сегодня мне совершенно нечего делать. Нет работы, куда надо спешить; нет мужа, которому надо звонить; нет обязательств, кроме встречи с Грегом Толлменом во второй половине дня. Но если не считать встречи с адвокатом, который будет пытаться спасти меня от тюрьмы, весь день был в моем распоряжении — пустота, которую нечем заполнить…
В самом деле, чем? Это было странное ощущение на фоне десятилетий вечной занятости, когда я втайне стенала от того, что мне не хватает времени. Даже после того, как разъехались дети, время все равно оставалось ускользающей материей. Подготовка к занятиям, уроки в школе, консультации с учениками, заседания в комитетах, домашнее хозяйство, уход за собой, читательская группа, чтение, чтение, чтение, благотворительная работа с бездомными, участие в просветительских программах, отслеживание достойных киноновинок, ежемесячное посещение Бостонской филармонии, а еще нужно было держать руку на пульсе текущих событий… в общем, только успевай поворачиваться.
Удивительно, что в этой моей круговерти было так мало Дэна. Притом что он всегда был в моей жизни — ждал меня вечерами, когда я приходила домой… звонил в течение дня, просто чтобы сказать «привет»… любил устраивать мне сюрпризы, приглашая поужинать в ресторане… и, казалось, всегда был доволен нашим союзом… Я по-прежнему хотела видеть его рядом с собой… потому что, черт возьми, мы столько всего пережили вместе (первые годы притирки, десятилетия воспитания детей, кризис среднего возраста и прочую муть). Мы были исключением из правил современной жизни: наш многолетний брак держался не на постылом чувстве долга и не на психологической зависимости. Мы были вместе, потому что все еще хотели быть вместе, несмотря ни на что. Многие ли пары могут сказать о себе такое?..
Мы по-прежнему вместе…
Нет, это уже не про нас. Про нас теперь можно говорить только в прошедшем времени: мы были вместе…
Прошедшее время. Как случилось, что мы оказались в прошедшем времени? И как могла Алиса…
Нет, об этом лучше не думать. Потому что, даже пытаясь представить себе техническую сторону этого романа — первая искра взаимного интереса, робкое начало, первый тайный обед или ужин, первое прикосновение, первый поцелуй, сброшенные одежды…
Прекрати. Это бессмысленное занятие, зато гарантированно затянет тебя в пропасть отчаяния. Двигайся дальше, только вперед…
Я вышла из ванны. Вытерлась насухо, оделась и спустилась вниз на завтрак. За столом я намеренно уткнулась в журнал, чтобы не отвлекаться на новости, которые транслировали на большом плазменном экране. В восемь часов я вернулась к себе в номер, села в кресло и сделала телефонный звонок, которого больше всего боялась.
— Я не хочу с тобой разговаривать, — бросил Джефф в трубку, как только услышал мой голос.
— Неужели ты действительно вот так запросто вычеркнешь меня из своей жизни? — спросила я.
— Ты говоришь так, будто это я виноват в том, что произошло.
— Я этого не говорила. Я просто хочу, чтобы мы все обсудили и обдумали…
— Обдумали? Ты просишь меня обдумать эту ситуацию, в то время как сама явно не задумывалась о последствиях, когда рассуждала в своем интервью «Бостон глоб» о сыне и невестке…
— Все, что я сказала, это…
— Я прекрасно помню, что ты сказала. Я умею читать. А хочешь знать, что я читал вчера вечером? Сочные воспоминания Тобиаса Джадсона о моей матери, которая занималась сексом с мужчиной, но не с моим отцом, в то время как я спал в этой же комнате. И что, по-твоему, я должен чувствовать после этого, мамочка?
— Я знаю, знаю, и я тебе уже говорила, как скверно у меня на душе…
— А я-то что должен чувствовать? Три раза ты занималась с ним сексом в моем присутствии. А потом не придумала ничего лучше, кроме как тащить меня с собой через границу, переправляя своего любовника…
— Джефф, любимый, ты должен попытаться понять…
— Нет, мама, я не должен ничего понимать. И если ты снова заведешь эту шарманку: «Он заставил меня… у меня не было выбора», я повешу трубку. Потому что за эти два дня вылезло столько грязных секретов, что я уже не знаю, где правда, а где ложь.
— Но, что бы ты ни думал, о моем поведении, неужели ты не видишь, что Джадсон пытается продать эту историю, чтобы заработать денег и приукрасить свой имидж? И неужели ты не понимаешь, что представить себя в выгодном свете он может, лишь очернив меня…
— Ответь мне только на один вопрос: ты спала с Тобиасом Джадсоном, будучи замужем за моим отцом?
— Да, но…
— И ты действительно курила всю дорогу до Канады и обратно, в то время как я спал на заднем сиденье?
— Какое это имеет значение?
— Просто ответь на вопрос, — произнес он тоном общественного обвинителя, каковым в одно время и являлся.
— Да, но…
— А знаешь ли ты, что сегодня утром я звонил своему врачу по этому поводу и он назначил мне на понедельник рентгеновское обследование грудной клетки…
— Тебе не кажется, что это излишняя мера предосторожности?
— Это тебе так кажется. С таким же успехом ты можешь отрицать опасность пассивного курения…
— Джефф, это было тридцать лет назад. Разумеется…
— Разумеется что? Разумеется, это не важно? Это тебя оправдывает? А может, ты хочешь сказать: «Разумеется, Джефф, ты, как всегда, маленький педант?» Или, может: «Разумеется, ты ведь не веришь этому новообращенному идиоту Тобиасу Джадсону?» Знаешь что, мам? Я счастлив быть педантом, так же как счастлив в своей христианской вере. И я собираюсь повесить трубку, чтобы не взорваться и не наговорить тебе кучу нехристианских вещей. Знай только одно: я полностью согласен с Шэннон в вопросе об отлучении тебя от наших детей. И что бы ты ни сказала или ни сделала, этого не изменит.
Прежде чем я смогла ответить, он бросил трубку. Когда я перезвонила, мне ответила голосовая почта. Я не стала оставлять сообщение.
Спустя несколько часов я пересказывала Грегу Толлмену этот разговор с сыном. Выслушав меня, он сказал:
— Могу я дать один непростой совет? Как бы тебе ни хотелось достучаться до сына, позволь ему сейчас чувствовать себя правым. Насколько я понял, он человек довольно категоричный, а я по собственному опыту знаю, что такие люди, раз вбив себе что-то в голову, ни за что не отступятся… потому что это означает, что они признают свою неправоту. Доктринеру несвойственно сдаваться, тем более, если рядом жена, представляющая фанатичное крыло Евангелистской Свободной церкви. Я пробил ее в Гугле сегодня утром — она так и просится на рекламный щит движения пролайф от Коннектикута.
— Было бы проще всего обвинить ее в дурном влиянии на Джеффа. Но ведь он взрослый мужчина… и далеко не глупый. Он знает, что делает.
— Вот почему другая сторона может использовать его против тебя.
— Если это произойдет, — тихо произнесла я, — значит, так тому и быть.
После этого он изложил мне свою стратегию, целью которой было «напугать до чертиков» наших оппонентов. Он хотел публично заявить о том, что мы собираемся подать на Джадсона и его издателей в суд за клевету в мой адрес, потребовав возмещения морального ущерба, исчисляемого астрономической суммой.
— Поверь мне на слово, наши шансы на выигрыш в суде практически ничтожны, поскольку, как я уже говорил, мы имеем дело с классической ситуацией «твое слово против его слова». И все-таки, даже если мы просто объявим сумму иска, скажем, в двадцать миллионов…
— Боже правый…
— Я понимаю, цифра абсурдная. Но идея в том, чтобы напугать их, заставив поверить в то, что мы настроены решительно. Они поймут, что с нашей стороны это всего лишь стратегический ход, но общественный резонанс будет огромный. И вдобавок это будет сигналом для Минюста, что мы готовим очень серьезную защиту твоей позиции…
Зазвонил мой сотовый. Я извинилась перед адвокатом и ответила на звонок.
— Как твое похмелье? — спросил детектив Лиари.
— Начало дня бывало и получше, — сказала я.
— У меня тоже. Надеюсь, ты не слишком казнишь себя.
— Это мое обычное состояние.
— Догадываюсь.
— И особенно я преуспела в этом часов в шесть утра. Послушай, можно я перезвоню? Я сейчас у адвоката…
— Значит, я все правильно рассчитал, потому что звоню тебе из Пелхэма.
— Ты шутишь?
— Если бы. Какая же это помойка. Для похмелья и выходного дня можно, конечно, придумать занятие и получше, чем мчаться в глубинку штата Мэн. Тем не менее рыскал я тут не напрасно, есть кое-что весьма любопытное.
После этого он рассказал, что ему удалось раскопать в далеком прошлом. Я слушала с нарастающим изумлением.