Испытание правдой Кеннеди Дуглас

Глава одиннадцатая

Звонок раздался часов в десять вечера. Это было незадолго до Дня благодарения. Я была дома. Я только что заказала билет на рейс до Парижа и как раз составляла список дел, которые нужно было завершить, прежде чем исчезнуть на три недели. Я методично вносила пункт за пунктом, сокрушенно качая головой, недовольная тем, что приходится составлять списки, когда в мою жизнь ворвался этот телефонный звонок.

Я потянулась к трубке.

— Ханна, это Патрик Лиари.

Прошло месяцев пять с тех пор, как я в последний раз разговаривала с детективом Лиари. Он звонил мне вскоре после моего появления в шоу Хосе Джулиа — узнать, как дела. В то время я испытывала тройственное чувство по отношению к нему — мне по-прежнему было стыдно за тот эмоциональный выпад, меня по-прежнему влекло к нему, и я все еще надеялась на то, что он совершит чудо и отыщет Лиззи. Когда он сделал мне комплимент, отметив, как здорово я вспылила в программе, я сказала:

— Я боялась, что все испорчу.

— Нет, злость сработала, поскольку все увидели, что это праведная злость.

Праведная злость. И это говорит иезуит…

— На самом деле меня спас Билли. Спасибо, что разыскал его.

— Это моя работа.

Потом он сменил тему, сообщив, что готовится к помолвке — со школьной учительницей, с которой встречается уже больше года. Он произнес это будничным тоном, как если бы рассказывал, что за окном его офиса в Бруклине идет дождь. Я ответила так же непринужденно:

— Как я рада за тебя… Надеюсь, ты будешь очень счастлив.

А что еще я могла сказать? В конце концов, пьяную выходку на углу бостонской улицы нельзя было причислить к пантеону смертных грехов. Я вдруг перестала испытывать смущение. Скорее, я была разочарована… и снова накатила грусть одиночества, которое я все сильнее ощущала в последнее время.

Собственно, больше говорить было не о чем. Он сказал, что появилась пара новых зацепок в деле Лиззи, но следы оказались ложными. На днях у них состоялась очередная «беседа» с Маккуином, и он в очередной раз убедился в том, что парень невиновен. «Как я и говорил в самом начале — он, конечно, мерзавец, но не убийца».

— Выходит, остается или самоубийство, или похищение инопланетянами? — спросила я.

— Или она живет где-то под чужим именем, — сказал он. — Страна у нас большая, и затеряться есть где. В любом случае, если будут какие-то новости, ты первой о них узнаешь.

И вот, спустя несколько месяцев, звонок:

— Ханна, это Патрик Лиари. Я не вовремя?

— Нет, все нормально. Но если ты звонишь в столь поздний час…

— Да, есть новости. И как я обещал, тебе сообщаю первой…

— Новость хорошая?

— Нет.

Долгое молчание.

— Лиззи нет в живых? — наконец произнесла я.

— Мы еще не знаем наверняка. Но вчера в реке Чарльз выудили труп. Женщина, около тридцати, как говорят судмедэксперты. Предварительный осмотр показал, что тело находилось в воде более семи месяцев.

— Понимаю, — еле слышно произнесла я.

— Пока ничего нельзя утверждать, тем более что в нашей базе пропавших без вести около тридцати женщин примерно того же возраста, что и Лиззи. Тем не менее ответь мне на один вопрос — она носила какие-то украшения?

— Бриллиантовый крестик, который сама купила.

— Это колье?

— Да.

— Мне очень тяжело говорить об этом, но у женщины, которую нашли, тоже колье с бриллиантом.

Я с трудом сглотнула.

— Завтра будут проводить анализ ДНК и вскрытие. Было бы неплохо, если бы ты смогла приехать и взглянуть на этот крестик и остатки одежды, которые были на ней.

— Хорошо.

— У тебя завтра какие-то дела?

— Нет, мои дни теперь совершенно свободны.

— Мне позвонить твоему мужу или ты сама это сделаешь?

— Может, лучше ты?

— Нет проблем.

Через полчаса, когда я сидела в кресле у камина, смотрела на огонь и пыталась осмыслить все, что услышала от Лиари, снова зазвонил телефон. Я сняла трубку и поймала себя на том, что впервые за последние пять месяцев слышу голос бывшего мужа.

До этого мы встречались лишь однажды — в офисе Грега Толлмена, в конце июля, когда Дэн вместе со своим адвокатом приезжал обсуждать детали нашего развода. Идея встречи принадлежала Грегу — собственно, это уже был конкретный разговор о том, кому и что достанется, поскольку детали были заранее оговорены нашими адвокатами. Дело оставалось за малым — скрепить подписями договор о разделе имущества бывшими супругами. Мне в собственность переходил дом, Дэну оставался портфель акций и все остальные инвестиции. Никаких алиментов (на этом настояла я сама, мне не требовалась его помощь), но договорились, что проценты с общего трастового счета, который мы открыли в начале восьмидесятых, будут составлять мой доход. Были кое-какие мелкие разногласия, но, в общем и целом, это был равноценный дележ, и ни одна сторона не осталась ущемленной в финансовом плане.

Адвокат Дэна не тяготела к светской беседе. Напротив, Грег Толлмен, как всегда, блистал красноречием, хотя и оказался дотошным в мелочах, настояв на некоторых изменениях в формулировках, которые были направлены в защиту моих прав в том, что касалось ответственности за медицинскую практику Дэна (он обнаружил, что наш дом служил финансовым обеспечением в обязательной страховке от медицинской небрежности).

Во время встречи в кабинете Грега мы с Дэном сидели по разные стороны большого стола, избегая встречаться глазами. Когда он вошел в кабинет, мы обменялись приветственными кивками и нервным «здравствуй». По окончании встречи — когда мы подписали соглашение — он протянул мне руку. Я поколебалась, но все-таки ответила на рукопожатие. Сухо попрощавшись, он тут же вышел. Тридцать лет в браке — и «привет/прощай».

После этого я о нем ничего не слышала. Собственно, я и не пыталась наводить о нем справки, как и об Алисе. Хотя Портленд и был маленьким городом, в нем все-таки удавалось хранить в тайне личную жизнь, особенно если не мельтешить повсюду.

Так что, услышав его голос в телефонной трубке, я внутренне напряглась… и взгрустнула.

— Ханна, это я.

— Здравствуй.

— Я не вовремя?

— Тебе звонил детектив?

— Звонил.

— Думаю, нам надо готовиться к худшему, — сказала я.

— Ты завтра едешь в Бостон? — спросил он.

— Он хочет, чтобы я опознала колье… и может, кое-что из одежды.

— Да, он хочет, чтобы я тоже посмотрел.

— Нет необходимости…

— Нет, я хочу поехать. Собственно, я хотел предложить тебе поехать вместе…

— Нет, спасибо, — сказала я.

— Но глупо ехать на двух машинах. Я мог бы заехать за тобой в восемь, туда мы легко доедем до десяти, а потом можем пообедать.

Это добило меня. Я постаралась взять себя в руки.

— Не думаю, Дэн. И я действительно не вижу необходимости в том, чтобы ты ехал. Но раз уж ты планируешь быть там, встретимся в офисе детектива Лиари в полдень. До свидания.

И я повесила трубку.

После этого на душе было мерзко. Я ругала себя за излишнюю резкость и категоричность. И все-таки за последние месяцы я заметно охладела к Дэну. Если в первые недели после его неожиданного ухода я была открыта к диалогу, то теперь в моих чувствах к нему преобладала злость, к которой примешивалось отчаяние брошенной женщины. Тем более что он даже не позвонил мне, хотя бы из вежливости, после разоблачений на шоу Хосе Джулиа.

Не могу сказать, что после той программы на меня обрушился шквал звонков. Но кто-то все-таки позвонил. Например, мой бывший босс, Карл Эндрюс, который сообщил, что созывает экстренное заседание попечительского совета школы и ставит вопрос о моем восстановлении в должности с выплатой компенсации и что школа направит мне официальное извинение.

— Я планирую разослать его в форме пресс-релиза для публикации во всех местных и региональных газетах, — сказал он и добавил: — Я не собираюсь спускать это дело на тормозах и заявлю о том, что всегда был на вашей стороне, Ханна. Вы ведь знаете, как я не хотел терять вас, и, если вы вернетесь, я буду вам очень признателен. Так же, как и ваши ученики… хотя они и виду не покажут.

На следующий день школьный совет единогласно принял решение о восстановлении меня в должности. Я получила чек на внушительную сумму компенсации, мне были принесены официальные извинения, которые Эндрюс, верный своему слову, опубликовал в «Портленд пресс геральд». История о том, как «школа восстанавливает в должности учителя, уволенного по голословным обвинениям», была у всех на слуху. Как и новость о том, что на основании разоблачений, сделанных в телевизионном шоу, Министерство юстиции приняло решение о нецелесообразности возбуждения против меня дела о пособничестве в организации побега из страны Тобиаса Джадсона в 1973 году.

Между тем мистеру Джадсону вдруг пришлось стать ответчиком во многих инстанциях. После интервью на него ополчились сразу все печатные издания за публикацию ложных сведений. Фрэнк Карти — колумнист «Нью-Йорк таймс» — привел это дело в качестве примера «характерной для эпохи Буша практики отрицания того, что в отношениях между людьми не бывает правого и виноватого… есть лишь две конкурирующие версии правды. Однако тот факт, что многие консервативные деятели и религиозные попутчики восприняли версию Тобиаса Джадсона как святую истину — притом что, как выясняется, он не просто приукрашивал правду, а откровенно лгал, — демонстрирует полное отсутствие критической проницательности и твердую убежденность в том, что человек, провозглашающий себя истинным христианином, говорит исключительно правду. Всем чакам каннам и россам уоллесам мира — кто унизил и оскорбил тихую, порядочную школьную учительницу из Мэна, преждевременно обличив ее, приняв на веру слова своего идеологического коллеги: вы обязаны миссис Бакэн, по меньшей мере, извинениями».

Никаких извинений мне никто, конечно, не принес, хотя я отправила Фрэнку Карти благодарственное письмо. Американская ассоциация инвалидов потребовала объяснений от Тобиаса Джадсона в связи с его комментариями о недееспособности Билли. Джадсон попросил прощения примерно в то же время, когда, вернувшись в Чикаго, обнаружил, что его шоу на местном радио сняли с эфира. «Мы можем не одобрять морального выбора миссис Бакэн в 1970-е годы, — заявила радиостанция в своем пресс-релизе (который Рита переслала мне), — но мы не потерпим оговора невиновного человека, допущенного одним из наших ведущих, вот почему мистер Джадсон больше у нас не работает». Джадсон проглотил обиду и даже пришел в утренний эфир Эн-пи-ар, чтобы сказать, что допустил серьезную ошибку и искренне сожалеет о той боли, что причинил мне (как и о своих высказываниях в адрес «людей с ограниченными возможностями»), Но его издатели все равно были вынуждены изъять из продажи весь тираж книги после того, как Грег Толлмен пригрозил им иском в сто миллионов долларов за клевету в мой адрес. Я сказала Грегу, что он сошел с ума, требуя такую сумму. «Позволь мне припугнуть этих правых клоунов», — ответил он. Но я просто хотела закрыть это дело и забыть, как страшный сон. Так что, когда издатели предложили мне единовременную выплату в размере 300 000 долларов в качестве возмещения морального ущерба (при условии, что я откажусь от будущих исков), я сразу же согласилась. Толлмен мог бы настаивать на половине этой суммы (как мы и договаривались на случай выигрыша). Вместо этого он взял себе только десять процентов, оставив мне двести семьдесят тысяч. На эти деньги я учредила Стипендиальный фонд Элизабет Бакэн при Университете Мэна для финансовой поддержки одаренных студентов, желающих обучаться за границей, но не имеющих на это средств. Благодаря Рите этот подарок штату (как и тот факт, что фонд был основан на средства, полученные мною в качестве компенсации морального вреда) тоже получил широкую огласку, прежде всего в Новой Англии, где «Бостон глоб» в передовице превозносила мою щедрость и великодушие, призывая жителей штата Мэн просить у меня прощения.

Но я уже получила официальные извинения от школы, и этого было достаточно. Да и возмездие Джадсону казалось справедливым. Однако, когда журналист из «Пресс геральд» задал мне вопрос, испытала ли я удовольствие от его падения (тем более что теперь он был безработным), я ответила, что нужно быть глубоко безнравственным человеком, чтобы наслаждаться крахом чужой карьеры, пусть далее этот человек причинил тебе огромную личную травму.

Неужели я и впрямь чувствовала себя святой? Да нет, я просто устала, выдохлась после всего, что обрушилось на меня в последние месяцы, и была полностью согласна с Ритой (моим великим наставником по пиару), которая мудро подметила, что сейчас лучшая стратегия — быть великодушной и всепрощающей, и еще лучше — скрыться из виду, уйти в тень. Вот почему я отказалась от всех интервью (сделав исключение только для «Пресс геральд», поскольку это была моя местная газета) и заявила издателям и киношникам всех мастей, что мне совсем не интересно увидеть свою историю в твердом переплете или на малом экране. Я не усматривала в ней ничего выдающегося, достойного воплощения в художественных образах. Скорее это был катаклизм, который разрушил мой брак, едва не стоил карьеры и спровоцировал глубочайший конфликт с сыном.

Недели через три после того, как улеглись страсти вокруг шоу Хосе Джулиа, однажды утром зазвонил телефон, и я услышала голос Джеффа. Он говорил осторожно, слегка натянуто и официально. Но все-таки это был он. И он сам позвонил мне.

— Я просто хотел узнать, как ты там.

— Это были занятные две недели.

— Зато с хорошим финалом. Я смотрел шоу.

Я промолчала.

— Ты отлично держалась. И меня растрогал рассказ этого парня, Билли, когда он говорил, что ты согласилась везти Джадсона в Канаду только из страха, что он тебя сдаст и что нас с тобой разлучат.

Я ответила, осторожно подбирая слова:

— Как родитель, ты и сам знаешь, что ради детей пойдешь на что угодно.

Пауза. Потом Джефф сказал:

— Да, я это знаю.

Снова пауза Джефф продолжил:

— Наш священник отметил тебя в своей воскресной проповеди пару недель назад — говорил о том, что на деньги от компенсации ты создала фонд имени Лиззи, и о том, как ты проявила мужество, подставив другую щеку. Он сурово смотрел на нас с Шэннон, когда произносил эти слова.

— Понимаю.

— Она до сих пор злится на тебя из-за того интервью.

— Это ее право. А ты тоже злишься?

— Я чувствую… ну… свою вину, наверное.

— Понимаю.

— Это все, что ты можешь сказать, мам?

— А что еще я должна сказать?

— Я виноват, тебя это устроит? Я должен был тебе поверить, когда ты говорила мне, что он тебя шантажировал. Я не поверил. Я ошибался. Прости.

— Спасибо тебе за это.

Снова пауза.

— Мне пора, — сказал он. — Я звоню в перерыве между встречами. Я позвоню тебе скоро.

— Буду ждать, — сказала я.

Он действительно позвонил через три недели. Снова осторожное «Привет, как ты?», потом светская беседа, как будто ничего и не произошло. Было начало лета, и он спросил, какие у меня планы. Когда я сказала, что согласилась преподавать в летней школе Натаниэля Готорна, он выразил удивление.

— А что еще мне делать? — сказала я. — Мне нравится преподавать. Я рада, что у меня снова есть работа. И честно говоря, время заполнено продуктивно.

— Но ведь после всего, что произошло, тебе необходимо хорошенько отдохнуть…

— Нет, как раз после всего, что произошло, мне необходимо вернуться на работу. А ты и твоя семья? Куда собираетесь этим летом?

— У меня только неделя отпуска, и мы, наверное, проведем ее с родителями Шэннон в Кеннебанкпорте.

— Замечательно, — сказала я, далее не заикаясь насчет приглашения, хотя это место и находилось всего в часе езды от Портленда.

— Я бы хотел пригласить тебя, мам, — сказал он. — Но Шэннон еще не остыла…

— Ничего страшного, — тихо произнесла я.

— Я попытался образумить ее…

— Хорошо.

— Я уверен, со временем она успокоится.

— Хорошо.

Снова неловкая пауза.

— Ты когда-нибудь приедешь в Хартфорд? — спросил он.

— Ты знаешь, что нет. Но я тебе вот что скажу: если ты захочешь встретиться со мной, я буду очень рада.

— Это я и хотел услышать, — сказал он. — Спасибо.

С тех пор он звонил мне раз в неделю. Всегда из офиса, всегда в «перерывах между встречами», но постепенно напряженность спадала. Мы не стали близки, мы не хохочем, мы по-прежнему начеку, мы все еще собираемся как-нибудь где-нибудь встретиться и поговорить. И хотя он держит меня в курсе всего, что происходит у моих внуков, он до сих пор так и не осчастливил меня приглашением навестить их, пусть и намекал не раз на то, что «находится в стадии переговоров с Шэннон» по этому вопросу.

— Дай мне немного времени, мам.

— Хорошо.

— Это не хорошо. Мне это не нравится. Я хочу это прекратить. Но проблема в том, что…

— Я знаю, в чем проблема, Джефф.