Сладкая месть Картленд Барбара
Как долго им еще оставаться в неведении? Какие известия принесут те, кто ушел в горы на поиски Толли и Джеральда?
Все устроилось именно так, как говорила миссис Мелтон. Метрдотель провел их на балкон и усадил за столик для двоих. Выход был в двух шагах, так что они могли в любой момент уйти, никого не потревожив.
Маргарет заказала полбутылки шампанского.
— Выше голову! — улыбнулась она Джин, но ее губы дрожали. — Сейчас мы пригубим для храбрости, и море будет нам по колено.
Между тем танцзал уже опустел. Оркестр перегруппировался, вперед вышел дирижер.
— Медам, месье! — обратился он к публике по-французски. — Сейчас для вас будет петь великая Пейшенс Плауден.
В зале погас свет, горели лишь огни рампы, освещая сцену. Но вот среди оркестрантов появилась певица. Она вышла на авансцену под аплодисменты зрителей. «А со сцены она кажется совсем молодой», — подумала Джин, разглядывая мать. На мисс Плауден было роскошное черное концертное платье, расшитое серебряной нитью. На голове — бриллиантовая диадема, на шее — бриллиантовое колье. Шикарная, неприступная, великолепная — такой предстала Пейшенс Плауден перед собравшейся публикой. «Та ли это женщина, которой я изливала душу сегодня днем? — поразилась Джин произошедшей метаморфозе. — Неужели эта красавица проливала когда-то потоки слез в доме мужа, который постоянно унижал ее?»
Джин постаралась сконцентрироваться. «Сейчас я буду только слушать, — приказала она себе. — Никаких мыслей о Толли!» Но как только полились дивные, чарующие звуки голоса Пейшенс, они заворожили Джин. Это был неземной голос. Пение матери проникало Джин в душу, растапливая все ее страхи и сомнения. Оно поднимало всех слушающих его ввысь, к свету, туда, где нет смерти и где все счастливы.
Впервые Джин задумалась о том, что музыка — это некий всемирный язык, соединяющий людей независимо от их происхождения и национальности. Она даже не вслушивалась в слова. Какая разница, на каком языке поет ее мать? Главное, что ее пение словно проливало свет в души людей, открывало новые горизонты, увлекая их за собой вперед и дальше.
Но вот прозвучала последняя нота, и в зале воцарилась благоговейная тишина. Некоторое время публика безмолвствовала, а потом вдруг взорвалась бурей оваций. Певица сделала знак рукой, и аплодисменты тотчас же стихли, а она снова запела, на сей раз — жизнерадостный романс о весне, о радости любви, о том, какое это счастье — быть молодой. И снова Джин не принадлежала себе, пение матери уносило ее куда-то далеко от всех треволнений сегодняшнего дня. Потом опять зазвучала веселая песенка, очень популярная в довоенные годы. Люди старшего поколения с благодарностью отреагировали, многие даже стали подпевать вполголоса. Джин заметила слезы, блеснувшие на глазах Маргарет.
Выступление Пейшенс Плауден длилось не более десяти минут, но Джин показалось, что они вместили в себя целую жизнь. Пение матери взбудоражило Джин, подарило новые, неведомые ранее ощущения, поселило в душе радостный трепет. Но вот певица церемонно поклонилась и удалилась, сопровождаемая благодарными аплодисментами и криками «браво!», «бис!». Какое-то время собравшиеся продолжали хлопать, требуя продолжения выступления, но появился конферансье и сказал, что мисс Плауден весьма сожалеет, но врачи не разрешают ей более продолжительные выступления.
Маргарет и Джин поднялись со своих мест и направились к выходу. В холле они сразу же бросились к стойке администратора.
— Есть новости, Фриц? — спросила с тревогой миссис Мелтон.
— Увы, мадам! Пока ничего!
Подавленные отсутствием новостей, женщины решили подняться к себе. Они уже приблизились к лестнице, как в эту минуту хлопнула входная дверь и в холл вбежал швейцар. Он обратился к дежурному по-немецки, но Маргарет все поняла.
— Вернулся кто-то из спасателей?
— Да, мадам! — ответил швейцар уже на английском языке. — Он пришел первым, чтобы вызвать врача. Они вместе с врачом будут поджидать остальных. Врач прямо на месте осмотрит раненого.
— Врач?! — вскрикнула Джин. — Он ранен? Рана тяжелая?
— Одну минутку! — прервала ее Маргарет. — Кто ранен?
— Сейчас сюда придет спасатель и сам все вам расскажет.
Дверь снова хлопнула. Вошел раскрасневшийся молодой человек плотного телосложения. Он шел, на ходу стягивая с рук перчатки и разминая онемевшие от холода пальцы.
Джин хотела броситься ему навстречу, но Маргарет остановила ее и сама застыла у стойки, поджидая, когда молодой человек подойдет сам.
— Произошел несчастный случай? — обратилась она к нему.
— Да, мадам!
— Что-то серьезное?
— Не тревожьтесь. Молодой джентльмен сломал ногу, но Берлетти вправил ее прямо на месте. Думаю, все обойдется.
— Больше ничего?
— Это все, мадам!
— А у кого из джентльменов сломана нога? — подала голос Джин. У нее уже не было сил оставаться в неизвестности.
Спасатель повернулся к ней:
— Такой светловолосый джентльмен, мисс. Он, как бы это выразиться… — Молодой человек замялся в поисках подходящего слова. — Он поплотнее будет, чем тот, второй.
— А, так это Джеральд! — Из груди Джин вырвался вздох облегчения, и она тотчас же устыдилась своей радости.
— Бедный Джеральд! — сочувственно проговорила Маргарет. — Впрочем, сломанная нога — это не сломанная жизнь, случаются вещи и пострашнее. Фриц, вы уже вызвали врача?
— Я как раз звоню туда.
— Прошу вас, пригласите хирурга, который практикует в здешней клинике, в Сент-Морице. Он считается одним из лучших специалистов-травматологов.
— Слушаюсь, мадам.
— А когда они будут на базе? — спросила Джин.
— Думаю, минут через десять, мисс, — ответил спасатель. — Я-то шел налегке, а им времени понадобится больше: они ведь тянут санки с человеком.
Времени понадобилось ровно четверть часа. И эти последние пятнадцать минут ожидания показались женщинам вечностью. Наконец спасатели внесли в холл Джеральда, следом шел Толли. Джин едва удержалась, чтобы не броситься к нему на шею с радостным воплем, и отступила за спину миссис Мелтон.
— Добрый вечер, мама! — виновато улыбнулся Толли. — Прости, что заставил тебя поволноваться.
— Все в порядке, сынок! Бедный Джеральд! — обратилась Маргарет к раненому. — Очень больно?
— Вначале боль была просто адской, но Толли, как мог, облегчал мои страдания, — вымученно улыбнулся Фэрфакс.
На помощь к спасателям поспешили несколько работников гостиницы. Мужчины осторожно понесли Джеральда к лифту. Он выдавил из себя некое подобие прощальной улыбки, и Джин бросилась в глаза его бледность.
— Мама, врача вызвали? — спросил Толли, как только Джеральда увезли.
— Да. Врач должен появиться с минуты на минуту.
— Ну и прогулочка у нас сегодня вышла! Такую нескоро забудешь! — невесело пошутил Толли. — Хорошо хоть, что несчастье случилось уже под самый занавес. На последнем переходе, когда мы поднялись на гору, чтобы начать спуск. А там — зверский холод, и от ветра нигде не спрятаться. Бросить Джеральда одного, а самому идти на базу за врачом я не рискнул. Мало ли что! Вот и старался, как мог, облегчить ему боль. Бедняга! Боюсь, что ко всему прочему он сильно простудился. Все же лежал на снегу, пока мы дождались спасателей. Но, слава богу, все позади и мы дома! Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается!
— Слава богу! — повторила Маргарет вслед за сыном.
— Бедная моя, вся извелась! — воскликнул Толли, глядя на мать с нежностью.
— Конечно, я волновалась! — призналась Маргарет. — Но, надеюсь, держалась достойно.
— А ты за мамой приглядывала? — обратился Толли к Джин, впервые взглянув на девушку.
— Старалась изо всех сил! — ответила она, покривив душой. Ведь это миссис Мелтон заботилась о ней.
— Молодец! — похвалил ее Толли. — Признаюсь вам, дамы, я совсем не против принять сейчас стаканчик чего-нибудь крепкого. Я ведь и сам порядком замерз! Но вначале дождусь врача.
— Пожалуй, лучше всего чистый виски! — посоветовала сыну Маргарет. — Выпей и немедленно прими горячую ванну.
К ним подошел Фриц с телеграммой в руке:
— Только что пришла телеграмма на имя капитана Фэрфакса.
— Дайте ее мне! — решительно сказал Толли. — Не стоит тревожить Джеральда лишний раз.
Он вскрыл телеграмму, прочитал ее и присвистнул.
— Час от часу не легче! Вот уж правду говорят — беда не приходит одна.
— Что случилось? — спросила Маргарет встревоженно.
Толли прочитал вслух:
— «Лиззи больна. Возвращайся немедленно помоги с Джимом.
Бетти».
Повисла долгая пауза, а потом Джин твердо сказала:
— Я поеду в Лондон и помогу Бетти.
Глава четырнадцатая
— Пойдем же, Джимми! Поторопись! — уже, наверное, в сотый раз повторила Джин.
Но как можно поторапливаться, когда в Гайдпарке столько всего интересного! Утки, птицы, собаки! И полно ребят! Словом, Джин, искренне верившая в то, что прогулки на свежем воздухе исключительно полезны детям, сейчас проявляла непреклонную решимость, настаивая на возвращении домой. В противном случае Джимми часами рассматривал бы птиц или любовался очередным попавшимся им навстречу псом. Впрочем, и самой Джин их прогулки доставляли удовольствие. Домой они оба возвращались разрумянившиеся от мороза, усталые, но довольные прожитым днем.
Джин сама удивлялась тому, как быстро она вошла во вкус и практически стала хозяйкой маленького дома. Уборка, стирка, глажка, готовка, все то, что еще совсем недавно у тети казалось ей каторгой, теперь вызывало лишь положительные эмоции. Ей нравилось и убираться, и готовить, и стирать. Сверкающий чистотой дом радовал ее, а протянутая за добавкой тарелка Джима доставляла удовольствие.
Бетти встретила ее с распростертыми объятиями.
— Ты мой ангел! Спасибо, что приехала! — не уставала повторять она. — Я просто в отчаянном положении. Лиззи забрали в больницу, так она всех там на уши поставила. Требует, чтобы я постоянно была рядом. А я не могу найти никого, кто присматривал бы за Джимом. Есть, правда, одна пожилая женщина, к услугам которой я иногда прибегаю, когда делаю в доме генеральную уборку, но доверить ей сына я не решусь.
Последнюю фразу Бетти произнесла уже со слезами в голосе: нервы ее были взвинчены до предела.
— Не переживай! — бросилась успокаивать ее Джин. — Я пригляжу за Джимми. А ты оставайся с Лиззи столько, сколько нужно.
— Ах, как же я тебе благодарна! — воскликнула растроганная Бетти. — Знаешь, получив телеграмму от Толли, я вздохнула с облегчением. «Слава богу! — подумала я. — Вот теперь все будет хорошо!» Ведь, если честно, от Джеральда проку было бы немного. Я ему-то и телеграфировала потому, что больше мне не к кому обратиться за помощью. А ты… Ты — совсем другое дело! Как здорово, что ты приехала!
Конечно, такой теплый прием растрогал Джин, но времени на разговоры не было. Бетти ввела ее в курс дела и умчалась в больницу. У Лиззи случился гнойный аппендицит, и два дня назад ее прооперировали. И теперь важно было не допустить послеоперационных осложнений. Постоянное присутствие матери рядом с малышкой в этой ситуации только приветствовалось.
Джимми никак не относился к тем детям, которых можно предоставить самим себе. Уже через пять минут после того, как Бетти покинула дом, Джин обнаружила мальчишку в ванной комнате, где он пускал кораблики, открыв оба крана на полную мощь. Разумеется, он уже успел вымокнуть до нитки, и Джин пришлось переодевать его, чему ребенок поначалу отчаянно воспротивился.
— Я в полном порядке! — заявил он уверенно.
— Конечно, в полном! — не стала спорить с ним Джин. — Но подумай сам — ты можешь простудиться, а потом и меня заразишь. Разве тебе будет приятно смотреть, как я стану непрерывно чихать и кашлять?
— И нос у тебя станет красным? — разволновался мальчишка.
— Еще каким красным!
— Какая досада! — совсем как взрослый воскликнул Джимми, и девушка невольно рассмеялась. Он ей сочувствует!
Джин понадобилась всего лишь пара дней, чтобы полностью освоиться. Джимми оказался неплохим помощником. Сообразительный не по годам мальчуган помнил и знал многое. Вплоть до того, в каких магазинах обычно закупает продукты Бетти.
По утрам они вместе отправлялись за покупками, а после обеда шли в парк на прогулку. Они отлично поладили, и на третий день после приезда Джин Бетти даже заявила шутливо, что ревнует к ней сына. Саму Бетти они видели очень мало. Домой она возвращалась поздно вечером, обессилевшая, бледная, с запавшими от усталости глазами. А вскоре она и вовсе перешла на круглосуточное дежурство у постели дочери.
— Главное — чтобы Лиззи поправилась! — отвечала она на все уговоры Джин поберечь себя и свои силы. — Я очень люблю своих детей, но до этого случая я даже не подозревала, как же сильно я их люблю.
— Да, когда есть угроза потерять любимого человека — это всегда страшно! — согласилась с ней Джин.
Бетти бросила на девушку быстрый взгляд, но ничего не сказала. Сестра Джеральда уже давно догадалась, что с помолвкой Толли что-то не так, но с расспросами не лезла, полагая, что Джин рано или поздно сама захочет откровенно все рассказать. Однажды днем, когда Бетти вырвалась на пару часов домой и Джин буквально силой уложила ее на диван немного отдохнуть, Бетти вдруг сказала:
— Ты — прирожденная мать, Джин! Ухаживаешь за мной, словно я ребенок. Вот и Джимми от тебя в полном восторге.
— Глупости! — улыбнулась Джин. — Просто я вас обоих люблю, да и Джимми — чудесный ребенок.
— Да, он хороший мальчик, — согласилась мать. — Похож на своего отца. Кстати, сегодня утром пришло письмо от Джона. Он написал мне, как только получил мою телеграмму. В первые дни я так переживала за Лиззи, что решила сообщить обо всем мужу.
— А как она теперь?
— Кажется, мы потихоньку начинаем идти на поправку. Но боюсь сглазить, ведь прошло слишком мало времени. Ах, Джин! Как же я устала за эти дни!
— Вот и полежи и постарайся заснуть. Мы с Джимом сейчас пойдем в парк, а ты спи! И не смей вставать с дивана! — скомандовала Джин строгим голосом. — Когда вернемся с прогулки, я приготовлю чай и разбужу тебя.
— Да я с места сдвинуться не могу! — уже полусонным голосом отозвалась Бетти, и Джин на цыпочках вышла из комнаты.
Стараясь не шуметь, она быстро собрала мальчика и увела его из дома.
Они вышли раньше обычного, сразу же сели на автобус, быстро добрались до парка и до трех часов успели нагуляться вволю. Джимми заметно устал, но возвращаться домой было рано.
— Давай еще немного погуляем! — предложила Джин, взглянув на часы. — Пускай мама еще часок поспит.
— А почему мама спит днем? — задался резонным вопросом Джимми. — Взрослые люди спят ночью.
— Ночью мама дежурит возле постели твоей сестрички Лиззи.
— Бедная Лиззи! — вздохнул мальчик. — Мне ее очень жалко. У нее так болел живот!
— Сейчас ей уже гораздо лучше. А скоро она и совсем поправится, вернется домой, и вы снова будете играть вместе.
Некоторое время мальчик молчал, задумавшись, а потом великодушно заявил:
— Я отдам ей свой новый мячик!
— Какой ты хороший мальчик! — похвалила ребенка Джин. — И очень добрый! Представляю, как повезет той девушке, которая выйдет за тебя замуж, когда ты будешь взрослым.
Последняя реплика прошла мимо ушей Джимми. Его внимание привлек забавный щенок, выбежавший им навстречу. Мальчуган помчался за ним, и Джин едва его догнала и взяла за руку.
Джимми тут же ткнул пальцем в пустую скамейку:
— Давай сядем! Я устал.
— Нет, садиться мы не будем! Слишком холодно! — возразила Джин. — Мы можем замерзнуть и превратимся в самых настоящих снеговиков.
— Тогда поехали поскорее домой на автобусе! — выдвинул Джимми новое предложение.
Но Джин решила проявить твердость.
— Нет, Джимми! Домой нам пока нельзя. — И тут же ее осенило. — Но я знаю одно очень интересное место, куда мы можем сейчас пойти.
— А что это за место? — с любопытством поинтересовался Джимми.
— Сейчас мы с тобой отправимся на экскурсию в один дом.
— Какой дом? — продолжал допытываться мальчик.
— Это дом дяди Толли.
— А мы поедем туда на автобусе?
— Нет, на такси! — сказала Джин, снова беря малыша за руку.
Выйдя из парка, они остановили такси, и Джин назвала водителю адрес. На Берклисквер машина остановилась возле внушительного дома, но тут Джин охватили сомнения.
А правильно ли она сделала, что приехала сюда? Но отступать было поздно, и она с решительным видом двинулась к парадной двери. Ей и самой уже давно хотелось побывать в доме Толли еще раз и взглянуть на фотографию Стивена Мелтона в спальне Маргарет. Повторится ли то странное состояние, которое она испытала, когда увидела эту фотографию впервые, спрашивала она себя. «А может, я ясновидица», — с иронией подумала она, в который раз пытаясь разобраться в своих необычных ощущениях.
В детстве Джин несколько раз переживала похожие состояния, но с возрастом способность к прозрению покинула ее, казалось, навсегда. В минуты отчаяния Джин не раз страстно мечтала заглянуть в собственное будущее. А вдруг ее ждут и светлые дни? Но этот дар с годами пропал, а вместе с ним пропала и надежда узнать, что готовит ей будущее. Странное, неописуемое озарение снова снизошло на нее лишь в доме на Беркли-сквер. А значит, рассудила она здраво, на то была причина. Особая причина!
Но как понять, что хотел сообщить ей Стивен Мелтон? Может, это было нечто важное, что-то такое, что способно утешить его жену.
Джин наконец решилась нажать на кнопку звонка, одновременно лихорадочно соображая, что сказать старому дворецкому о цели своего визита. Но вопреки ее страхам все оказалось гораздо проще. Дворецкий сразу узнал Джин и нисколько не удивился ее приходу.
— Надеюсь, с его светлостью все в порядке, мисс? — поинтересовался он, распахивая перед нею дверь.
— Да, у него все хорошо! — заверила старика Джин. — А вот капитану Фэрфаксу не повезло — он сломал ногу. Этот юный джентльмен — его племянник, и в настоящее время я за ним присматриваю.
— Ах, какая жалость! Надо же, как не повезло капитану! — сокрушенно вздохнул дворецкий. — Чашечку чая, мисс? Я сию же секунду все приготовлю!
— Нет, большое спасибо! — отказалась Джин. — Вы очень любезны, но чай мы будем пить дома.
Она замялась в нерешительности, не зная, как сказать, что ей очень хочется попасть наверх, в комнату миссис Мелтон, но дворецкий сам пришел на помощь.
— Думаю, молодому джентльмену будет интересно взглянуть на электрическую железную дорогу в игровой комнате. Его светлость в детстве любил играть с этими поездами. Представляете, они до сих пор в рабочем состоянии.
— Ой, я хочу на них посмотреть! — радостно завопил Джимми.
— Тогда соблаговолите проследовать за мной наверх! — улыбнулся ему старый слуга.
— Вы не возражаете, если я ненадолго оставлю его на ваше попечение? — спросила у него Джин. — Мне тоже нужно наверх.
— Никаких возражений, мисс! Комната для игр в конце коридора, ее окна выходят в сад.
— Я быстро! — проговорила Джин и помчалась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени.
Возле спальни Маргарет она остановилась. В доме было очень тихо. Застоявшийся воздух, какой обычно бывает в нежилых помещениях, общее ощущение заброшенности и пустоты. Джин показалось, что она перенеслась в другое время и даже в другую эпоху.
Она медленно повернула ручку двери, дверь бесшумно отворилась. Переступив порог, девушка прислушалась. Шторы на окнах были задернуты, в комнате царил полумрак. Некоторое время глаза ее привыкали к темноте, но вот в сероватом сумраке обозначились контуры огромной кровати, матово блеснуло зеркало над туалетным столиком.
Джин оглянулась, отыскивая глазами фотографию Стивена. Ведь ей нужно снова установить незримый контакт с этим человеком. Фотографии она не увидела, было слишком темно. Но странное дело, его лицо вдруг возникло у нее перед глазами как живое, и чей-то голос произнес повелительным тоном:
— Взгляни на мою фотографию!
Был ли то ее внутренний голос, или ей просто померещилось, но Джин повиновалась. Она бесшумно пересекла комнату, скорее нащупала, чем увидела фотографию на столике, взяла ее и подошла к окну. И тут же испытала разочарование. Она ожидала от себя другой реакции.
Она слегка отодвинула штору и снова посмотрела на фотографию Стивена Милтона. Казалось, его глаза смотрели ей прямо в душу.
— Итак, — медленно произнесла она, — что именно вы хотите сказать мне?
И в ту же минуту голос ответил ей:
— Фотография! Фотография!
Джин озадаченно уставилась на снимок. Теперь она точно знала, что происходящее с нею — вовсе не игра воображения. Она отчетливо слышала голос, но не понимала, что это значит. Одно лишь не вызывало сомнений: Стивен Мелтон действительно хочет что-то сказать ей.
Джин стояла возле окна, внимательно разглядывая фотографию. Может, он хочет, чтобы она забрала ее и передала жене? Но как она может взять без спросу чужую вещь? У нее нет на это никакого морального права! Она ощутила под пальцами холод от серебряной рамки. И одновременно теплые, живые флюиды пробивались к ней сквозь холодный металл, словно стремились донести нечто очень важное, нечто такое, что надлежит исполнить здесь и сейчас.
«Фотография! Фотография! Что бы все это значило?» — задумалась Джин и машинально перевернула рамку. И вдруг, неожиданно для самой себя, стала снимать заднюю крышку. Надо извлечь фотографию! Может, стекло мешает ей установить контакт с полковником Мелтоном? Она осторожно отвела в стороны два зажима и сняла крышку. И все поняла!
К обратной стороне фотографии было прижато письмо. Джин достала его и физически почувствовала, как страшная тяжесть свалилась с нее, и в ту же минуту ей стало необычайно легко. Наверное, не только ей! Где-то в своих заоблачных высях Стивен Мелтон тоже почувствовал облегчение. Наконец-то он услышан! Она осторожно вынула конверт. Он был заклеен и надписан: «Моей жене! Вскрыть в случае моей смерти».
Джин перевернула рамку и снова взглянула на снимок.
— Так вот что вы хотели сообщить мне! — сказала она вслух, обращаясь к Стивену Мелтону. — Надеюсь, это ей поможет обрести душевный покой.
— Поможет! — услышала она все тот же голос. Или ей снова померещилось?
Джин поставила фотографию на место, задернула штору, конверт с письмом положила в свою сумочку и поторопилась в игровую комнату. Она увидела Джимми, который пребывал в полном восторге. Он с упоением следил за тем, как движутся составы электропоездов по игрушечным рельсам, как они исчезают в игрушечных тоннелях, потом выскакивают на поверхность, минуя такие же игрушечные станции и полустанки.
Только поздно вечером, когда Бетти ушла в больницу, а Джимми уже крепко спал, Джин наконец занялась главным делом. Она уселась за письменный стол в гостиной, взяла в руки перо и задумалась. Совсем не просто будет объяснить миссис Мелтон, как и почему письмо полковника оказалось у нее.
«Дорогая миссис Мелтон», — вывела она первые слова, и перо застыло в воздухе. Как ей словами описать то состояние, которое она вновь испытала, побывав сегодня в доме на Берклисквер? Впрочем, ей всегда было сложно выражать свои мысли на бумаге. А уж объяснить, почему, следуя лишь интуиции, она снова отправилась в дом Толли и как нашла там письмо, и вовсе непросто.
«Не буду я ничего писать», — решила она наконец. Лучше просто позвонить и объяснить все по телефону. Она сняла трубку, набрала номер междугородней связи и спросила у телефонистки, сколько будет стоить звонок из Лондона в Сент-Мориц. Вызов стоил недешево, но вполне укладывался в ту сумму, которая у нее осталась от денег, подаренных ей миссис Мелтон. Конечно, начинать подобный разговор с Маргарет будет непросто, но все же этот вариант подойдет больше.
Линия, несмотря на позднее время, была перегружена, и ее соединили с гостиницей только через час. Раздался характерный зуммер межгорода, и телефонистка попросила быть на связи. Через минуту она услышала в трубке голос Маргарет.
— Алло! Маргарет Мелтон на проводе!
— Миссис Мелтон! Это Джин.
— Здравствуй, милая! Я так и подумала, что это ты, когда мне сообщили, что звонят из Лондона. Все в порядке?
— Да, все хорошо. Лиззи уже идет на поправку.
— Слава богу! Теперь я могу сказать Джеральду о твоем звонке. Он страшно обрадуется. Ему тоже уже лучше. На следующей неделе мы планируем все вместе вылететь в Лондон.
— Замечательно! — обрадовалась Джин и после паузы сказала: — Но я звоню вам по-другому поводу.
— Я внимательно слушаю тебя, дорогая.
Голос Маргарет был, как всегда, спокоен и ласков. Путаясь в словах и поминутно замолкая, Джин рассказала о сегодняшнем визите в дом на Беркли-сквер, о тех странных ощущениях, которые возникли у нее во время первого посещения, когда, увидев фотографию Стивена Мелтона, она почувствовала, что он хочет ей что-то сообщить.
На другом конце провода молчали. И тогда Джин выпалила на одном дыхании:
— Я нашла его письмо, оно было спрятано под фотографией Стивена в рамочке, которая стоит в вашей спальне. Письмо адресовано вам.
В трубке послышался тяжелый вздох, похожий на всхлип.
— Письмо? Мне? — растерянно прошептала Маргарет.
— Да! Завтра я перешлю его вам авиапочтой.
Маргарет заговорила срывающимся голосом, и Джин поняла, что она плачет.
— В это трудно поверить! Письмо от Стивена после стольких лет…
В трубке раздался голос телефонистки:
— Заканчиваем разговор! Ваше время истекло!
— Завтра же я вышлю вам письмо! — торопливо прокричала в трубку Джин. — Всего доброго!
— До свидания, Джин! Благодарю тебя! Ах, как же я благодарна тебе!
Джин положила трубку на рычаг, но в ушах все еще стоял голос Маргарет. Сколько чувства было в ее словах благодарности! Девушка медленно подошла к горящему камину и, опустившись на колени, поднесла к огню руки.
— Ну вот! И от меня хоть кому-то есть польза! — проговорила она. — Эти люди помогли мне, а я смогла помочь Маргарет.
Под «этими людьми» Джин, конечно, подразумевала в первую очередь Толли. «А ведь Маргарет ни словом не обмолвилась о сыне», — пришло в голову Джин. Она даже не упомянула его имени. Девушка почувствовала себя разочарованной.
Джин постоянно думала о Толли. Куда бы она ни шла, что бы ни делала, все ее мысли были только о нем. Лежа по ночам без сна, она снова и снова прокручивала в памяти свои разговоры с Толли. Она помнила каждую мелочь, каждое его слово. Ей все было важно и дорого, и каждый пустяк, связанный с ним, становился значительным и незабываемым.
А иногда на нее вдруг нападала такая тоска, что сердце буквально рвалось на части. Ей хотелось снова увидеть Толли, услышать его голос, почувствовать тепло его руки, как тогда, когда он поцеловал ее пальцы. Иногда в своих фантазиях она позволяла зайти себе еще дальше и даже воображала, как он держит ее в объятиях и целует в губы. Ах, как, должно быть, нежно он умеет целоваться!
Но наяву этому не суждено сбыться. Никогда! Наверняка он уже помирился с Мелией и они вместе танцуют по вечерам, а днем катаются на лыжах, соревнуясь в скоростном спуске. Однажды она увидела сон, будто Толли и Мелия стоят вдвоем на склоне горы в лучах зимнего солнца, и, хотя она стоит невдалеке, лучи солнца не касаются ее. Сон был ярким и каким-то реальным. Несколько дней он не отпускал ее. И тогда Джин решила, что этот сон — пророческий. Да и чему было удивляться? Эти двое рождены для солнца, а ее удел — всегда быть в тени.
Но были и редкие минуты счастья. Особенно когда Джин вспоминала о том, сколь многим она обязана Толли. Даже ее любовные страдания — это ведь тоже прекрасно. Толли открыл ей глаза на то, что такое настоящая любовь. А разве любить такого человека не есть величайшее счастье на свете? Иногда, укладывая Джимми в постель, она вдруг крепко прижимала его к груди, словно этот мальчик — их с Толли сын. И в такие моменты Толли был ей ближе и дороже.
В день отъезда Джин из Сент-Морица Толли проводил ее до станции.
— Я бы поехал с тобой до Женевы, — сокрушенно вздохнул он, — но не хочу оставлять маму одну. Тем более Джеральд в таком состоянии.
— Конечно! — поспешно согласилась Джин. — Ты сейчас нужен им здесь!
— Все будет хорошо! — заверил он на прощание. — Я позвонил в аэропорт и попросил, если будет нужно, чтобы они оказали тебе всемерное содействие, и заказал такси по прилете в Лондон.
— Спасибо тебе! — Джин была тронута его заботой.
Хотя на самом деле чувствовала она себя в тот момент не слишком уютно. Когда паровоз, изрыгая клубы дыма, отошел от платформы вокзала Сент-Морица и Толли, как и другие провожающие, исчез из поля зрения, ей стало так тоскливо, будто она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. А еще ей врезались в память его прощальные слова: «Какая ты молодец, что едешь к Бетти! Мы все так признательны тебе! Пожалуй, мы никогда не сумеем отблагодарить тебя за все, что ты для нас сделала».
Эти слова стали для нее утешением и согревали душу и потом, когда поезд, нырнув в черноту тоннеля, оставил позади солнечный свет и мужчину, который стал для нее вторым солнцем.
Толли ни разу не написал ей, да она и не надеялась на то, что он будет ей писать. Хотя сама порывалась написать ему и даже несколько раз начинала, но рвала написанное и швыряла обрывки писем в камин. Никакие дела и заботы не могли отвлечь ее от мыслей о Толли. «Неужели, — часто думала она, — его образ будет преследовать меня всю жизнь?» Ведь со временем это может стать навязчивой идеей, и тогда вся ее жизнь станет словно бы выдуманной, превратится в жизнь с призраком. Разве не это произошло с Маргарет после смерти Стивена?!
Джин взяла в руки конверт с письмом Стивена. Мелкий, почти бисерный почерк. Интересно, что в этом письме? О чем он написал жене? Наверное, о своей любви к ней. Вполне возможно, что, прочитав это письмо, Маргарет придет к вере. Поверит в то, что там, в других пределах, она снова соединится со Стивеном. И жизнь уже не покажется ей бременем, ведь у нее появится надежда, а это так много! А у нее? У нее даже надежды нет. Толли никогда не полюбит ее, они никогда не будут вместе и никогда не станут единым целом.
Даже думать об этом было невыносимо. Джин поднялась и заглянула в детскую — проверить, как спит Джимми. Она включила ночник и подошла к кроватке мальчика. Само воплощение невинности! Длинные темные ресницы отбрасывали тень на розовые щечки, маленькая пухлая ручка покоилась поверх одеяла. Спящий ребенок был таким трогательно прекрасным, что слезы сами собой навернулись на глаза Джин и покатились по щекам.
«Что-то я стала слезливая», — подумала она, злясь на себя.
Свое взвинченное состояние она связала с посещением дома Толли. Но в глубине души она знала, что дело не в этом. Просто ей страстно хотелось собственного счастья, хотелось любви, детей, словом, того, что и составляет смысл жизни женщины. Но, видно, о таком совершенном союзе, какой был у Маргарет со Стивеном Мелтоном, и мечтать нечего, их любовь — редкость. И даже простого человеческого счастья, какое выпало Бетти в ее замужестве, ей тоже не дано испытать.
Внезапно Джин опустилась на колени возле кроватки Джимми и стала горячо молиться:
— Господи! Сделай так, чтобы Толли полюбил меня! Хоть ненадолго.
И тут же ей стало нестерпимо стыдно. Как она может просить об этом Бога? Толли никогда не принадлежал ей и никогда не будет принадлежать. Он предназначен для другой женщины.
Внизу зазвонил телефон. Резкий звонок вернул Джин в день сегодняшний. Она поднялась с колен, вытерла глаза и помчалась вниз. Схватила трубку и услышала голос Толли. Сердце ее замерло.
— Алло! Джин, это ты?
— Да, здравствуй, Толли.
— Послушай, что там случилось? Ко мне сейчас приходила мама и рассказала, что ты нашла письмо Стивена, адресованное ей. Она пребывает в состоянии крайнего возбуждения, и я решил переговорить с тобой. А вдруг произошла какая-то ошибка или, возможно, она неправильно тебя поняла?
— Никакой ошибки! Я действительно обнаружила письмо для нее. Оно было спрятано за фотографией.
— Где спрятано? За какой фотографией?
— В ее спальне в доме на Беркли-сквер.
