290 секунд Бубнов Роман

В сотый раз объясняю ей свою особенность, рассказываю, как мы уже встречались в загородном мотеле. Кажется, Карина что-то припоминает и начинает верить:

– Ты знаешь, блин, это реально круто! С такими способностями можно завалить экзамен и никто не вспомнит. Можно взять напрокат велосипед и не отдать.

– Насчет экзамена, сначала надо отобрать у преподавателя все ручки, чтобы он не влепил тебе «неуд» до того, как выйдешь из аудитории и он не забудет тебя. А по поводу аренды велосипедов, их не выдают без паспортных данных и залога, так что фокус не прокатит.

– Об этом я не подумала.

– Не так уж это и прикольно, поверь!

Из подсобки появляется наша официантка с косами и морковным соком с трубочкой. Подходя к столику, снова мешкает, обращается по ошибке к Карине:

– Пожалуйста, ваш сок, – официантка ставит стакан на другой конец стола.

– Спасибо большое, – благодарю почему-то именно я.

– А вы будете что-нибудь заказывать? – обращается ко мне худая.

– Нет, принесите лучше счет.

Лия уходит.

– Это точно не розыгрыш? – недовольно бубнит Карина.

– Нет, я говорю правду. Ровно 290 секунд после контакта и меня нельзя вспомнить.

Карина пьёт мой сок:

– Если это не спектакль, чтобы произвести на меня впечатление…

– Нет, это не спектакль, – я обрываю её на полуслове, – надеясь хоть как-то отобрать остатки своего сока.

Карина отодвигает ко мне уже пустой стакан.

– Ладно, допустим, я поверила. Что ты хотел попросить?

Я в последний раз прикидываю, стоит ли её подключать в эту неоднозначную последовательность событий. Самое главное – не навредить ей. В конце концов, на Ленинградском вокзале всегда людно, там куча Полиции и у Карины достаточно ума, чтобы ни во что не влипнуть.

– Я хочу попросить тебя оказать мне услугу.

– Ну…

– В районе шести вечера надо отнести конверт на Ленинградский вокзал и положить в ячейку круглосуточной камеры хранения.

– В конверте бомба?

– Нет, дудуся, в конверте будет шпионская записка.

– И всё?

– И всё.

– Точно?

– Точно. Было бы ещё очень удобно, если бы ты постояла в стороне и проконтролировала момент, когда придет человек за конвертом и откроет ячейку. И позвонила мне.

– …

– Я тебе заплачу за твоё потраченное время $100.

– А когда этот человек придет?

– Не знаю, надеюсь, что не поздно.

– Это опасно?

– Там много народу, куча охраны, не думаю, – я уклоняюсь от прямого ответа.

– $150 и по рукам, – Карина деловито протягивает мне маленькую изящную пятерню.

– Спасибо, – пожимаю в ответ, – здорово, что ты согласилась. Пошли?

– Куда?

Глава 13 Ячейка 1-88

Вечереет.

На Ленинградский вокзал со всех сторон ручьями стекаются массы работящего люда в желании поскорее разъехаться в электричках по домам в направлении области.

Начинает моросить противный дождь с мокрым снегом.

Я дал Карине четкие письменные инструкции, кто я, что и почему попросил её сделать, добавил все необходимые сведения: номер и код ячейки, где встать, на какой номер звонить. Сказал ей в случае малейшей опасности визжать на весь вокзал, и бежать в опорный пункт Полиции, привлекая к себе внимание. Дал ей даже ту мутную фотографию из Спортклуба, чтобы она знала, кого бояться.

Все написанные мною подсказки, прикрытые женским журналом, она должна держать постоянно перед собой и сверяться сними каждые 5 минут.

Каждые 10 минут она должна присылать SMS «Жду на месте, пока без изменений».

Я сижу в машине и внимательно слежу за народом на привокзальной площади и парковкой. Ищу глазами черный Порше. Лицо Дурнева с нечеткой старой фотографии полностью вылетело из моей памяти. Зато я вразумительно резко помню его фоторобот, который красуется на моей домашней стене.

Я смотрю на часы: 20:22

Да где же он? Мы здесь торчим уже часа два. А если вообще не явится сегодня?

Не-е-т! За деньгами все всегда приходят вовремя.

Пока не уплыли в чужой карман. Пока не съела инфляция, пока не случился потоп, наконец.

Размышляя о ненужных вариантах, я совсем забываю о договоренности 10 минутных SMS-отчетов. Захожу на телефоне в сообщения, последнее было прислано аж 17 минут назад!!!

Карина….

Я лихорадочно набираю её номер. Гудки…

Ещё раз звоню. Гудки…

Пулей вылетаю из машины. Сшибая всех и вся на своём пути, бегу как травимый гончими псовыми вепрь во время барской охоты.

В центральном зале вокзала многолюдно. По громкоговорящей связи диктор в режиме комбинированной записи объявляет время отправления ближайших поездов:

– Электропоезд до станции Подсолнечная отправится с четвертого пути в 21:05 минут. Поезд проследует со всеми остановками, кроме: НАТИ, Планерная…

Я не дослушиваю. Прохожу рамку металлоискателя и сразу направляюсь к зоне круглосуточных камер хранения багажа. Почти сразу нахожу ячейку 1-88. Открыта!

Поворачиваюсь перпендикулярно ящикам и смотрю на балкон, с которого по договоренности Карина должна была наблюдать за судьбой конверта.

Никого не вижу, взмываю по лестнице на балкон – здесь только два, бурно что-то обсуждающих таджика с авоськами.

Я замираю.

Чуть дальше, на площадке, в полости между кофейным автоматом и стеной, кто-то есть. Я вижу женские высовывающиеся из-за боковой стенки сапоги.

По спине бегут мурашки. Это сапоги Карины. Она там.

Я ощущаю всю нестерпимую необратимость момента.

Подхожу, пытаясь проглотить колючий накатывающийся ком в горле. В узкой нише, оперевшись головой о стену, как будто присела на пол вздремнуть, полулежит Карина.

Вокруг её шеи угрожающим шарфом источает едкую смертельную амбру сочный свежий синяк.

Невинная девушка, которая мне не безразлична, с которой мы полдня назад мило общались в кафе – прямо сейчас по моей вине лежит здесь в пыльном зассаном углу, как бесхозный мешок картошки.

Какой же я ублюдок, что втянул её в это!

Я чувствую, как сжимаются мои кулаки. Делаю полшага к ней. Карина еле слышно хрипит и замолкает.

Через меня словно пропускают 10 тысяч вольт.

Я шарахаюсь в сторону, бормоча: «Здесь человеку плохо», перехожу на крик в сторону таджиков:

– Здесь человеку плохо! Быстро сюда!

Таджики удивленно хлопают зенками, потом шагают в мою строну.

– Вызовите скорую, срочно, девушка упала в обморок.

Тот что покрепче начинает копошиться в сумке.

– Кто здесь ещё был? – я налетаю на второго, что поменьше в шапочке.

– Никаво, парен ток синий курта и всо.

– Синяя куртка, куда пошел?

– Туда, – таджик снимает шапку и показывает ею в сторону второго выхода.

– Высокий?

– Воттокой, – показывает мелкий высоту на полметра выше себя.

– Вызывай скорую, не отходи от неё ни на шаг, – я рву ко второму выходу, по дороге обращаясь к сотруднику Полиции, – Там, на балконе девушке плохо, запросите бригаду неотложки.

Выскакиваю на улицу. Темно, как у страуса в заднице.

Подбегаю к трем курящим таксистам, по очереди посасывающим пакетизированный заваренный чай из бумажного стаканчика:

– Мужики, высокий парень в синей куртке проходил?

– Проходил, – вдруг оживает тот, что с чаем в руках, – в сторону второй парковки ушел. Ну и наглая рожа у него – я бы ему с ноги, если бы не чай.

– Борисыч, не трынди, а, с ноги он ему, – встревает второй, что покрепче.

Я не дослушиваю, пытаясь не поскользнуться на луже, тороплюсь в направлении, указанном таксистом. Добегаю до парковки, уже зная, что искать – черный Порше.

И тут я вижу его! Синяя куртка, высокий, коротко стриженный. Медленно обходит большую лужу, намереваясь сесть в наглухозатонированный черный как сажа матовый Porsche Cayenne. Мне не догнать, между нами метров 50. Есть только один способ прямо сейчас поставить все палочки над «т».

– Дурнев! – кричу я что есть мочи.

Синяя куртка обрачивается – это он!

Точь-в-точь фоторобот со стены. Гипнотизер, вооруженный налетчик на ломбарды, мучающий и насиловавший Федотову. Урод, который напал на Карину. Мой старый товарищ по спортивному скалолазанию. Передо мной Сергей Дурнев, человек, которого я искал последние полгода. Возможно, единственный, кто знает ответ на вопрос, почему я не такой как все, и откуда это прилипшее проклятие с памятью.

Глава 14 Двое

Порше с визгом выруливает на Комсомольскую площадь, по касательной выбивая из рук перепуганного мужчины туристический чемодан-тележку. Тот ему кричит что-то матерное и машет кулаком вслед.

На проезжей части скопилась типичная для этого часа непроходимая вечерняя пробка из машин. Порше задевает девятку, таранит, словно игрушечный, грязный белый Опель, пересекает двойную сплошную против хода движения, сигналя и моргая дальним светом, сшибая десятками боковые зеркала попутных и встречных машин, мчит по Краснопрудной в сторону Третьего кольца.

Я сломя голову опрометью мчу на своих двоих вдогонку, стараясь не отставать. Преодолеваю завал из образовавшейся кучи побитых автомобилей, прыгаю как белка на капот девятки, потом по крыше Опеля, через непонятную Тойоту соскакиваю на асфальт и, не чуя ног, вопреки возгласам водителей метеором лечу за Порше.

Напоминает об утренней драме колено – начинает ныть всё сильнее и сильнее. Федотова, блин….

Что если я упущу его? Снова в начало? А если он заляжет на дно?

Эти мысли только прибавляют мне сил.

И тут сквозь кучевые облака, метель и дождь проблескивает спасительный лучик надежды. Я вижу, что вдалеке, там, куда рвется, как истеричный, Дурнев, на пересечении двух улиц, какой-то конкретный затор на все 10 баллов. Никак, трамвай не поделил перекресток с очередным дорожным грубияном.

Порше замечает непреодолимую баррикаду и резко сворачивает вправо, сминая оку, наверно надеясь проложить путь по тротуару, но не сразу замечает за Газелью остановочный карман и со всей дури врезается в столб контактной опоры троллейбусов. Стеклянные рекламные панели остановочной конструкции бисером рассыпаются в мелкую крошку. Ожидающие городского транспорта люди на остановке, кто как может, с неожиданности прыгают в разные стороны.

Высунув язык, я поспешаю к месту крушения черной железной «птицы».

Прошло чуть больше 5 минут. Я поражаюсь, насколько расплывчато я могу вспомнить последние события. Мне показалось даже, что на мгновение в голове пролетела мысль, а куда я вообще бегу.

Беру себя в руки: так, я бегу за черным Порше, на который мне указали таксисты, который раскидал машины на привокзальной площади, за рулем должен быть высокий парень, судя по описанию таджиков, в синей куртке, который жестоко расправился с Кариной. Это скорее всего Гипнотизер, его фоторобот я отчетливо рисую по памяти. Сотни раз изучив его на своей стене, я теперь могу нарисовать его даже сам.

Стоп! А ведь если я не помню его, значит, он не помнит меня.

Я чуть сбавляю темп, чтобы отдышаться и перехожу на быстрый шаг. Вокруг полно повылезавших водителей, осматривающих поцарапанные дверцы и оторванные боковые зеркала. Пешеходы показывают друг другу в сторону разбитой остановки и комментируют задымление.

Я уже почти у места.

На остановке вижу оживление – у подбитого Порше открывается боковая дверь, наружу появляется парень в синей куртке, одной рукой держащийся за голову. Толпа зевак приходит в волнение и с криками разбегается врассыпную – в другой руке у водителя замечаю пистолет. Я едва могу разглядеть его лицо, но почти сразу понимаю, что это тот, кто мне нужен.

Дурнев приходит в себя и бросается в соседствующий с остановкой большой пивной ресторан, расположенный на первом этаже жилого здания первой линии, здесь же, вдоль дороги. Гнаться с пустыми руками за опасным вооруженным, контуженным в аварии, преступником мне кажется бесперспективным.

И всё же я борю в себе страх и продолжаю преследование.

Захожу в ресторан, с порога ощущая атмосферу, наполненную благородным солодом и ужасом. Посетители за столиками перепуганы, кто-то уже спрятался под стол. Возле приветственной стойки с меню лежит нокаутированный охранник с носовыми подтеками. Я обхлопываю его пиджак – пусто! Ни дубинки, ни «автоматики». Жаль.

Обращаюсь к выглядывающей девушке-гардеробщице:

– Я из полиции, где он?

– Побежал в сторону кухни, – слышу тихий ответом шепотом.

– Тебя как звать?

– Люся.

– Люся, дуй кабанчиком на улицу и вызывай Полицию. Бегом.

Гардеробщица послушно семенит к выходу.

Я встаю, прохожу насквозь курящий зал, игнорируя табличку «Только для персонала», захожу на кухню. Отталкиваю официантскую тележку, миную тепловую линию и шкафы-холодильники. С разрубочного стола прихватываю двенадцатидюймового европейского шефа – большой удобный нож с твердым обухом для отбивания мяса. Замечаю за междверной сеткой складской зоны пару перепуганных поваров.

Покидаю затворки ресторана через задний выход. Попадаю в плохоосвещенный мрачный, закрытый со всех сторон, старый полужилой двор с разрушенной игровой площадкой. Впереди, за высоким кирпичным забором с колючей проволокой и парой примыкающих к нему заброшенных гаражей, проносится электропоезд.

В кромешной тьме, мерцая в бликах окон проносящейся электрички, моё внимание привлекает фигура мужчины, копошащаяся на гаражах. Гипнотизер!

Я рысцой пересекаю двор, запнувшись о корягу, чуть не падаю в открытый канализационный люк. Использую ржавый кузов сгоревшего автомобиля, чтобы забраться на крышу гаража. Никого!

Шум только что пронесшегося электропоезда тает вдали. Тусклого освещения болтающегося фонаря достаточно, чтобы увидеть за забором пять или шесть рельсовых путей и бегущего через них человека в синей куртке.

– Дурнев! – кричу я во всю глотку.

Беглец замирает на месте.

Я делаю два шага назад, чтобы набрать скорость для разгона по крыше, и, не задев, колючей проволоки – падаю в прыжке на мокрую скользкую гальку на путях. Боже, моё колено!

Дальше бежать я уже точно не смогу.

Дурнев смотрит на меня озадаченно, я поднимаюсь и, прихрамывая, ковыляю к нему. Наконец, мы стоим по разные стороны одного пути, каждый у «своего» рельса. Изучаем друг друга.

– Брось это! – Гипнотизер направляет на меня пистолет и кивает дулом на длинное широкое лезвие ножа в моей руке, – на мамонта что ли собрался?

Я роняю европейского шефа и носком ботинка отпинываю его вдаль, слегка приподнимаю руки в стороны.

– Ты вообще, что за клоун? – Дурнев морщится от стекающих с волос по лицу колючих струй талой от снежинок воды.

– У нас есть кое-что общее с тобой, то, о чем ты редко или никогда никому не рассказываешь.

Гипнотизер задумывается о чем-то на время:

– Подойди чуть ближе на свет, – командует мне.

Делаю полшага вперед, так, что ненормальный фонарь, подвешенный чуть выше контактного провода электропоезда, оказывается прямо над моей головой.

– Подожди-ка, – Дурнев всматривается мне в лицо, сверяется с крупной составной наколкой на тыльной стороне левой ладони, потом кидает удивленный взгляд на наколку на правой, роется в кармане куртки, достает помятые квадратные фотографии, глядит на них, потом на меня:

– Ромка? Брат, ты нашел меня!

Дурнев опускает пистолет и второй рукой протягивает мне уже изрядно успевшие намокнуть фотоснимки.

Я подозрительно принимаю их. На каждом из них в разных декорациях крупным планом улыбаются две довольные монохромные детские физиономии, одна из них точно моя, а вторая, я присматриваюсь, маленького Дурнева. Да, это так. Ошибки быть не может.

– Но, – я пытаюсь подобрать слова, – как это возможно?

– Ещё как возможно, брат, – кажется, он светится от счастья.

– У нас даже фамилии разные, это какой-то бред.

– Не бред! Пару лет назад, когда всё только началось, я ездил к матери, она меня даже не признала. Я и сам бы ни за что тебя не вспомнил, если бы не фотоальбомы в моей комнате.

– Я ушел из дома, когда мне было 14. Мы тогда с матерью здорово повздорили, я точно помню, что она оставалась одна, – я пытаюсь собраться, но свалившаяся каша новостей не укладывается в голове.

– А я ушел только в 18 и вообще не помню тебя. Может у нас разные отцы просто. Эта штука здорово память стирает. Скажи же!

– Извини, я не разделяю твой восторг, – я чувствую себя каким-то обманутым.

– Я себе контурной машинкой даже подсказаньки напортачил, – Дурнев демонстрирует татуировки поверх кистей, – чтобы тебя не забыть! Видишь, я знаю о тебе больше, чем ты обо мне!

В таких ситуациях в кино обычно звукорежиссером нагнетается драматическая музыка, монтажер, как может, укрупняет план, чтобы подчеркнуть эмоциональность момента.

Я заглядываю внутрь себя и понимаю, что вся эта канитель, даже если она и является правдой, а этот вооруженный человек – действительно мой брат, – всё это мне безраздельно и безоговорочно безразлично.

Мне всё равно. Я смотрю на него в упор и не чувствую ничего.

По барабану, будь этот преступник хоть внучатым шурином соседского мопса.

Я пытаюсь поменять ход беседы в более продуктивное русло:

– Сергей, откуда это у нас?

– Что именно?

– Проблемы с взаимодействием с людьми. Почему нас не помнят?

Дурнев вынимает из брюк телефон, копается в меню, слегка нагибаясь вперед, протягивает через рельсы мне:

На экране айфона во встроенном медиапроигрывателе запускается видеоролик с сильными помехами и прыгающей картинкой.

Дурнев в каске, с веревкой через плечо, экипированный для горных восхождений, наигранно вещает в камеру:

– Уважаемые друзья, наверно это мой последний репортаж…

– Серега, не наговаривай, – слышу свой собственный голос на фоне.

Камера меняет ракурс и наезжает на меня, зависающего на отвесной скале, машу в кадр.

– Готов? – спрашивает Дурнев.

– Да, чур, я первый.

– А вот и нет, – камера начинает трястись и в кадр попадает углубление в боковом рельефе скалы, напоминающее пещеру.

Сергей отстегивает карабин и, не прекращая снимать, заползает внутрь.

– Ну что там, золото есть? – по-видимому, заползая следом, я спрашиваю на глухом фоне.

– Темно как в, бл…., – динамик телефона хрипит от сильного крика Сергея.

Камеру жутко трясет. Помехи. Ролик обрывается.

Я помню!

Три года назад, в самом начале всех этих перемен, я ехал на электричке с каких-то местных соревнований по экстриму в неподготовленных условиях. По-моему это была то ли Лисья, то ли Заячья гора далеко в области, неопробованные ранее склоны. Точно!

Я ещё никак не мог понять тогда, откуда на моих руках взялась кровь и ссадины. На меня ещё косилась старушка-огородница. Оказывается, то были первые весточки того загадочного инцидента. Странно, что я раньше не додумался. Скорее всего, Дурнев провалился в расщелину, а я его достал и спустил вниз на землю, спас, получается, от смерти. Выходит, я герой.

– А ты что помнишь? – я не тороплюсь раскрывать все карты.

– Всё, что осталось в голове, брат, как очнулся в больнице в хирургии, какая-то лажа со спиной. Врачи бегали туда-сюда, потом… Потом я просто встал и ушел.

– И когда понял, что стал особенным, решил грабить ростовщиков?

– Человек должен есть. Я думал, они просто забудут меня и всё.

– Это называется преступление, по сути, ты обычный вор.

– Ну, брат, не тебе говорить – не мне слушать.

– А ты попробуй не слушать, а услышать. Мать дала тебе имя и что ты с ним сделал? У меня нет слов – одни буквы с конца алфавита, и те по три.

– А-а-а, – машет рукой Дурнев, – разговор мимо дела, брат. У нас такие возможности в руках, кто узнает – обзавидуется. Только представь, чего мы можем вместе достичь: мы покончим с мелочевкой и будем брать только крупные банки, будем жить, где захочется, иметь любых баб в любое время, и они даже заяву на тебя не напишут. К нам никакая грязь не прилипнет.

– И это твоя цель? Поэтому ты так жестко с девушкой на вокзале?

– А у вас что, любовь?

– Давай мы о романтике в другой раз поговорим, – я поёживаюсь от ледяного мокрого ветра, – или ты так со всеми девушками себя ведешь, например, с Элиной.

– Элина, да, – смакует Дурнев, – злобная девка, может трипаком прямо по телефону заразить. Так и знал, курва, сдаст меня рано или поздно, неблагодарная с….

– И ты поэтому её насиловал? – я обрываю меткое ругательство.

– Её, других баб, какая разница, живи и дай жить другим, я беру, что могу взять.

– Страшные слова говоришь, Дурнев. Ты подонок, гадишь другим, а потом ныряешь в нору, своё же дерьмо нюхать.

– Тише, брат, не пыли чего не знаешь. Я сделал свой выбор, теперь твоя очередь.

– Я ни за что не пойду с тобой. То что ты делаешь – это подло.

Дурнев как-то наигранно смеется, пытаясь импровизировать перерыв, чтобы взвесить все за и против. Говоря проще, он не знает, как ему поступить.

– А что ты тогда предлагаешь? – он смотрит на меня уже не так доброжелательно, как минуту назад, – разбежимся и всё? Забудем друг друга как и раньше? Бац! И не было этой встречи, да?

– Я не думаю, что после всего, что услышал сейчас, смогу просто так отпустить тебя.

– Ты спятил, пушка у меня, – Дурнев демонстративно трясет передо мной стволом.

– Я боюсь, что мы прошли точку невозврата. И одному из нас придется «уйти», – я чуть наклоняю тело вперед.

– Дурак ты, брат, – Дурнев скалится и оглядывается по сторонам.

– Я не доверяю людям, которых не понимаю и ты не исключение. Твои мозги настолько засраны, бульдозерной фермы не хватит, чтобы всё развести.

– Черт, – ругается Сергей, – ладно.

Дурнев поднимает руку и наводит на меня оружие, взводит курок:

– Будь по твоему, пусть один сегодня уйдет, – медлит Гипнотизер, – учись красиво проигрывать брат!

Сбоку раздается громкий протяженный гудок.