Отныне и вовек Стил Даниэла

Глава 34

— Как у тебя прошел вечер? — Астрид уже была в магазине, когда Джесси появилась там на следующий день. Она больше не приходила рано по утрам. Необходимость в этом отпала.

И желание.

— Восхитительно. — Она сияла от счастья после завтрака с Джеффри, но ей не хотелось делиться этим с Астрид.

— Я бы сказала, что он к тому же очень и очень мил.

— Ладно, мама. Не дави. — Они обе рассмеялись над шуткой, и Астрид протестующе подняла руку.

— Кому нужно давить? Он сам за себя говорит. Ты влюблена, Джесси? — Астрид, как и Джессика, выглядела серьезной.

— Честно? Нет. Но он мне нравится. Он самый замечательный человек, которого я встретила за последнее время.

— В таком случае, может быть, остальное приложится. Дай ему шанс.

Джессика кивнула и посмотрела на свою часть почты. Ей уже было не по душе делить магазин с кем-то еще. Теперь все было по-другому. Словно затянувшийся финал. Она хотела попрощаться с «Леди Джей» и уехать из города. Это напоминало еще один развод. Кроме того, пришло очередное письмо от Яна. Джессика взяла конверт и отложила отдельно от остальных. Астрид заметила, но никак себя не выдала. В первый раз подруга не порвала его. Она заметила взгляд Астрид и пожала плечами, наливая себе чашку кофе.

— Знаешь, мне кажется, что я должна набросать ему пару строк и поблагодарить за машину. Мы разговаривали об этом с твоей мамой в прошедший уик-энд.

— И что же она сказала?

— Да ничего особенного. — Такой ответ лишь означал, что Джесси не была расположена все выкладывать. В итоге она выбросила письмо, которое он ей прислал.

Джессика и Астрид встречались с адвокатами в течение следующих двух дней, и все было улажено. В субботу утром Джесси обратилась к трем агентам по торговле недвижимостью с заявкой о сдаче дома на лето. Но она потребовала тщательно отобрать жильцов, так как оставляла там всю мебель. А кабинет Яна будет заперт. Она чувствовала, что должна так поступить ради него.

Была почти полночь, когда Джесси решилась написать ему письмо по поводу машины. Она черкнула пять-шесть строк, сообщив Яну о том, как она обрадовалась подарку, похвалив автомобиль, и пожурила его за то, что он не должен был этого делать. У нее ушло почти четыре часа на то, чтобы сочинить коротенькую записку.

Пять дней спустя дом был сдан в аренду с пятнадцатого июля по первое сентября, и Джесси уже совсем собралась — она надеялась уехать в течение недели.

Джеффри высказал желание прилететь в Сан-Франциско и снова встретиться с ней и даже пригласил ее в Лос-Анджелес на уик-энд, но она была слишком занята. Джессика облюбовала для него два дома, а также квартиру. Однако она слишком увязла в своих делах. Ей не хотелось видеться с ним, пока она не закроет дом, не отдаст в другие руки магазин и не расстанется с прошлым. Джесси стремилась приехать к нему «чистой» и обновленной. Это был более трудный путь, но Джеффри еще не стал частью ее жизни. Как только она устроится на новом месте, они встретятся в деревне.

Джесси редко теперь заглядывала в бутик, разве что для того, чтобы ответить на вопросы Астрид. Но к тому времени та уже прекрасно во всем разобралась, и магазин работал четко; Катсуко была неоценимой помощницей. А Джесси просто-напросто не хотела там больше появляться. Рабочие деловито меняли вывеску, всем покупателям были разосланы карточки с уведомлением о небольшом изменении в названии. Это все еще причиняло боль, но Джессика уговаривала себя, что все изменения, а особенно эти — к лучшему. Как только она окажется за чертой города, все грустные мысли выкинет из головы. Но чем она тогда займется? Живописью… На сколько ее хватит? Джесси не была готова стать еще одной бабушкой Мозес [2]. Но что-то непременно появится… Кто-то… Джеффри?

Возможно, он и был разрешением всех ее проблем.

В пятницу днем Джессика в последний раз зашла в бутик.

Она уезжала через два дня, в воскресенье. В доме она убрала все дорогие сердцу вещицы, ей не хотелось, чтобы они попали в поле зрения новых жильцов. А также фотографии Яна. Джесси так много их раскопала, когда упаковывала вещи. Все теперь причиняло ей боль. Похоже, каждая минута была наполнена болезненными напоминаниями о прошлом.

Она припарковала машину в подъездной аллее сразу позади автомобиля Астрид и медленно прошла в магазин. Он выглядел уже по-другому. Астрид добавила несколько новых вещей и симпатичную картину в кабинете, который стал теперь ее офисом. Все это было уже собственностью Астрид. А деньги от распродажи принадлежали Джесси. Смешно, как мало они для нее теперь значили. Девять месяцев назад, семь месяцев, шесть.., она бы на коленях ползала за десятую часть этой суммы.., а сейчас.., они потеряли для нее свою ценность. Счета были оплачены, Ян ушел, а что нужно ей? Ничего. Джессика не знала, что делать с деньгами, и ей было все равно. До нее еще не дошло, что она заработала огромную сумму на продаже магазина. Позднее она поймет и порадуется, позднее, но не сейчас. У нее по-прежнему было такое ощущение, словно она продала своего единственного ребенка. Верному другу, но все же.., она бросила единственное, что воспитала и чему помогала расти.

— Мадам, для вас — почта. — Астрид с улыбкой вручила ей корреспонденцию. В последнее время она выглядела счастливой и гораздо моложе, чем в начале их знакомства. Трудно поверить, что Астрид только что отметила свое сорокатрехлетие. А в июле Джесси исполнится тридцать два. Время шло.

Мчалось.

— Спасибо. — Джессика небрежно сунула письма в карман.

Она просмотрит их позже. — Ну все, я собралась и готова ехать.

— И уже скучаешь по дому. — Астрид угадала верно. Она свозила ее на ленч, они выпили слишком много белого вина, и Джесси несколько приободрилась. Она вернулась домой в несравненно лучшем настроении.

Она распахнула окна и села на пол, туда, куда падал луч света, оглядываясь по сторонам в своей гостиной, где она так часто сидела с Яном. Джессика представляла его растянувшимся на диване, слушающим ее щебетание о магазине или рассказывающим о завязке новой главы. Вот чего ей не хватало — этого восторга от совместного наслаждения вещами, которые они любили. Смеха и превращения в двух сорванцов в теплый солнечный день или холодным зимним вечером, когда Ян разжигал огонь в камине.

Джессика размышляла, скользя взглядом по открывающемуся из окна виду на залив, и вспомнила о письмах, которые Астрид передала ей до ленча. Она нашла их в кармане жакета… Она надеялась.., и — вот оно.., письмо от Яна. Ее глаза быстро забегали по строчкам. Он получил ее письмецо с благодарностью за машину.

"…Я пишу сейчас для себя, задаваясь подчас вопросом, читаешь ли ты их. А потом, неожиданно, несколько быстрых, нервно набросанных строк от тебя, но ты сохранила машину.

Это все, что имело значение. Ты даже не можешь себе представить, как я хотел, чтобы она принадлежала тебе, Джесс.

Спасибо за то, что ты ее сохранила.

Как я предполагаю, ты не открываешь мои письма… Я знаю тебя. Рвешь, мнешь и выбрасываешь…"

Джессика улыбнулась, представив себе эту картину. Он, конечно, был прав.

"Но мне нужно писать их в любом случае, свистеть в темноте или разговаривать с самим собой. С кем ты теперь разговариваешь, Джесси? Кто держит тебя за руку? Кто развлекает и смешит? Или обнимает тебя, когда ты плачешь? Ты такая некрасивая, когда плачешь. Господи, как же я скучаю по тебе!

Я представляю тебя сейчас за рулем нового «моргана» и твое письмо.., написанное так, как будто ты оказываешь любезность лучшей подруге своей бабушки. «Спасибо, дорогой мистер Кларк, за исключительно чудную машину. Мне как раз нужна была такого цвета, чтобы она подходила к моей новой юбке, любимым перчаткам и шляпке». Дорогая, я люблю тебя.

Надеюсь только, что теперь ты будешь счастливее. С кем угодно и где угодно. У тебя есть на то право. Я знаю, что ты, должно быть, в ком-то нуждаешься. Мое сердце обливается кровью при этой мысли, но тем не менее я не могу представить себя топающего ногами и поднимающего бурю. Что я могу сказать после всего? Ничего, кроме: «Удачи».., и я люблю тебя.

Меня огорчает, что сейчас, когда книга разошлась и я смог успокоиться и окинуть взглядом свою жизнь, тебя нет рядом, чтобы увидеть перемены. Здесь я повзрослел. Тюрьма — трудная школа, но я много о тебе узнал, как, впрочем, и о себе.

Недостаточно просто зарабатывать деньги, Джесси. И мне наплевать, кто платит по счетам. Я хочу их оплачивать, но не думаю, что переживал бы язву каждый раз, когда ты будешь подписывать чек. Жизнь гораздо полнее и проще или может быть таковой. По странному совпадению, моя жизнь теперь полна, но при этом пуста без тебя. Дорогая, невозможная Джесси, я по-прежнему люблю тебя. Уходи, оставь меня в покое или возвращайся. Господи, как я хотел бы, чтобы ты вернулась! Но ты не вернешься. Я понимаю и не сержусь.

Интересно, было бы все по-другому, если бы я не вышел из комнаты в тот день, оставив тебя там с телефонной трубкой в руке? Я все еще вижу твое лицо тогда… Но нет, все не из-за одного паршивого дня. Мы оба расплачиваемся за старые грехи — потому что я все еще верю, что мы оба страдаем от этой потери. Или ты уже освободилась от всего? Может быть, тебе все равно. Я не могу передать тебе то чувство пустоты, которое я испытываю, но это со временем пройдет, как я полагаю.

Нам обоим будет все равно. Ведь это — не то, чего ждешь с нетерпением. Много хороших лет «из праха во прах». Уйдет.

И я по-прежнему вижу, вижу и вижу тебя. Я прикасаюсь к твоим волосам и улыбаюсь, глядя тебе в глаза. Возможно, сейчас ты это даже чувствуешь — моя улыбка перед твоими глазами, пока ты куда-то уходишь. Отправляйся с миром, Джесси, дорогая, и остерегайся ящериц и муравьев. Они не укусят тебя, обещаю, а вот соседи могут вызвать полицию, когда ты кричишь. Держи лак для волос под рукой и относись к себе поспокойнее. Пока, Ян".

Джессика смеялась сквозь слезы, пока читала… Ящерицы и муравьи. Две вещи всегда пугали ее больше всего. Помимо одиночества. Но она жила с этим, так что, может быть, она привыкла бы к ящерицам и муравьям… Но к жизни без Яна?

Это будет гораздо труднее. Джесси не осознавала того, как сильно она соскучилась по его голосу, пока не прочитала письмо. Он был в нем. Его голос, интонации, смех, его рука, ласкающая ее волосы, пока он говорил. Взгляд, который заставлял ее ощутить себя в безопасности.

Не раздумывая, Джесси поднялась и пошла к столу. Там все еще оставалась бумага. Она взяла ручку и написала ему письмо, рассказав о том, что продала магазин и сняла на лето дом рядом с ранчо тетушки Бет. Джесси описала арендованный домик до мельчайших деталей, так, как он учил ее когда-то. У нее не оказалось литературных способностей, но зато появился навык делать подробные описания, настолько живые и яркие, что читатель мог без труда представить в своем воображении полную картину. Она хотела, чтобы Ян увидел поблекшие стены былого великолепия, заросшие сейчас ползучими растениями. Джессика собиралась очистить их и навести красоту. Это займет ее на какое-то время.

Она дала ему адрес и упомянула о том, что сдала их дом в Сан-Франциско очаровательной бездетной паре. Они сохранят его в прежнем виде, она также не забыла подчеркнуть, что заперла его кабинет. Его картотека будет в полном порядке. И Джессика постарается остерегаться ящериц и муравьев. Все само лилось на бумагу. Будто она писала письмо давно пропавшему другу. Таким он всегда и был. Она приклеила на конверт марку и, дойдя до почтового ящика на углу, бросила письмо, потом заметила направлявшуюся домой Астрид. Она помахала ей рукой, Астрид свернула и остановилась на углу.

— Куда ты собралась, Джессика? Хочешь поужинать?

— Вы хотите сказать, что в кои-то веки вы не заняты, миссис Боннер? Я потрясена.

Джессика засмеялась, почувствовав на душе необычайную легкость. Она предвкушала отъезд. За прошедшие недели Джесси много раз спрашивала себя, а правильно ли она поступила.

Но она знала, что была права, и радовалась этому. Она ощущала такое облегчение, словно наконец-то обрела покой. Ян все еще жил в ее душе. Даже сейчас. Джессика пыталась избавиться от мыслей о нем, когда улыбалась Астрид.

— Нет, милашка, я не занята. И мне захотелось полакомиться спагетти. Как идет упаковка?

— Все сделано. И не откажусь от спагетти.

Они поужинали в шуме и хаосе ресторана Ванесси и перешли в кафе на тротуаре, чтобы выпить капуччино. Начали появляться Туристы, первая волна летнего наплыва; воздух был на удивление теплый.

— Ну, дорогая, как ты себя чувствуешь? Испуганной, несчастной или довольной?

— Ты имеешь в виду мой отъезд? И то, и другое, и третье.

Это немного напоминает расставание с родным домом… — Новое расставание с Яном. Упаковка самых разных мелочей оживила столько воспоминаний, чувств, которые они похоронили. Она не станет распаковывать эти коробки вновь. Джессика отделила свои вещи от вещей Яна. Теперь будет просто, если они когда-нибудь надумают продать дом, это облегчит их сборы. Пожитки были сложены в разные кучи.

— Тебя ждет много дел на новом месте. Мама говорит, что в доме такой беспорядок.

— Да. Но ненадолго, — произнесла с гордостью Джессика.

Она уже влюбилась в то место. Оно было как новый друг.

— Я попробую заскочить туда до нашего отъезда в июле.

— Я буду рада. — Джессика улыбнулась, чувствуя себя беззаботной и счастливой. Это ощущение не покидало ее весь вечер, словно она рассталась с зубной болью, от которой страдала месяцами.

— Джессика, сейчас ты выглядишь счастливой. Знаешь, сначала я чувствовала свою вину, забрав у тебя магазин. Я боялась, что ты меня за это возненавидишь.

Но Джессика только улыбнулась и тряхнула своей светловолосой гривой.

— Нет. Тебе не стоит беспокоиться. — Она похлопала подругу по руке. — Ты не забрала у меня бутик. Я продала его тебе. Должна была. Тебе или кому-то еще, даже если это и было больно. Я рада, что он — твой. Наверное, я его переросла. Я во многом изменилась.

Астрид кивком выразила согласие.

— Я знаю. Надеюсь, у тебя все получится.

— И я тоже на это надеюсь, — ответила она с едва ли не скорбной улыбкой.

Женщины допили кофе. Они напоминали двух солдат, которые вместе прошли через войну, и теперь им не о чем было говорить, кроме как делать редкие замечания о близящемся мире. Наступит ли он? Джесси надеялась на это. За последние месяцы они обе пережили многое. Астрид понимала, что теперь она получила то, чего так желала. Джессика же еще не была до конца уверена.

— Джесси, Джеффри давал о себе знать?

— Да. Он позвонил и сказал, что на следующей неделе приедет повидаться со мной.

Джеффри с присущей ему чуткостью понял, что в городе Джессике нужно было остаться одной.

— Это пойдет тебе на пользу.

Джессика кивнула и ничего не добавила.

На следующее утро дверной звонок зазвонил в четверть десятого. Ее вещи были упакованы, и Джессика в последний раз мыла тарелки после завтрака, вполглаза любуясь видом из окна. Она хотела запомнить все, подождать еще часок, а потом уехать. Быстро. У нее было почти такое же чувство, как в то утро, когда она уезжала в колледж: старая жизнь сложена в чулан, новая — впереди. Она собиралась вернуться назад, но вернется ли? Ей казалось, что она уезжала не просто на лето. Может быть — навсегда.

В дверь позвонили, Джессика вытерла руки о джинсы и, откинув волосы с лица, побежала открывать, босая, в полурасстегнутой рубашке. В таком виде ее больше всего любил Ян. Настоящая Джесси.

— Кто там? — Она стояла у двери, улыбаясь, предположив, что к ней, по-видимому, решила заглянуть Астрид или Катсуко. Последнее прости. Но теперь она будет смеяться, а не плакать, как случилось в магазине.

— Инспектор Хоугтон.

Внутри ее все окаменело. Дрожащими руками Джессика отперла дверь и открыла. Радостное настроение улетучилось без следа. Впервые за несколько месяцев в ее глазах вновь промелькнул страх. Удивительно, как быстро он вернулся. Месяцы медленного возрождения пошли прахом после одного-единственного звонка.

— В чем дело? — Ее глаза были похожи на зеленовато-серую поверхность болота, а лицо превратилось в восковую маску.

— Доброе утро. Я.., гм.., это неофициальный визит. Я… Я нашел брюки вашего мужа на складе и подумал, что неплохо бы передать их вам и посмотреть, как вы тут.

— Понимаю. Спасибо.

Со смущенной улыбкой он передал ей коричневый пакет.

Джесси не улыбнулась в ответ.

— Решили попутешествовать?

Его взгляд перескакивал с сумок на коробки в холле, она посмотрела ему прямо в глаза. Негодяй. Как он посмел заявиться сюда? Джессика кивнула в ответ и опустила голову.

Подходящий случай прекратить войну, протянуть с миром руку.

Но она не могла. Хоугтон вызывал у нее желание закричать, поколотить его, расцарапать ему лицо. Она не могла выносить одного его вида. Ужас и ненависть захлестнули ее, как волна прилива, и ей захотелось сползти по стене, свернуться калачиком и зарыдать.

— Почему вы пришли сегодня?

В ее глазах было непонимание ребенка, он отвел взгляд, посмотрев на свои руки.

— Я подумал, что вам понадобятся мужнины… — Его голос оборвался, лицо окаменело. Он поступил неразумно, приехав сюда. Сейчас у Хоугтона не осталось сомнений на этот счет. Но его целыми днями подталкивало это желание. Желание увидеть ее. — Брюки вашего мужа валялись на складе, так что я подумал…

— Почему? Почему вы подумали? Разве он может прийти домой и надеть их? Или в тюрьмах больше не носят джинсы?

В последнее время я не поддерживала с ним связь. Не навещала его.

Джессика сразу же пожалела о своих словах.

— О-о?

— Я была занята. — Она отвернулась.

— Проблемы?

Кровопийца. Она снова встретилась с ним глазами.

— А вам разве не все равно? — Она не позволит ему отвести взгляд.

— Может быть, и нет. Возможно… Извините. Знаете, на протяжении всего процесса мне было вас жаль. Вы, похоже, во всем ему верили. И оказались не правы. Теперь вы сами знаете, не так ли?

Джессику тошнило от его голоса.

— Нет. Я не заблуждалась.

— Присяжные подтвердили вину вашего мужа. — Он выглядел таким самодовольным, таким уверенным в «системе».

Уверенным во всем, включая вину Яна.

Она хотела ударить его. Тяга была почти непреодолимой.

Она крепко вцепилась в пакет из коричневой бумаги, который он ей передал, сжав кулаки.

— Вы.., вы теперь свободны, миссис Кларк?

— Означает ли сие, что вы, инспектор, интересуетесь тем, развелась ли я?

Он кивнул и вытащил пачку сигарет из кармана пиджака.

— А почему вас это интересует?

— Любопытно. — Озабочен.

— Поэтому вы приехали? Из любопытства? Проверить, рассталась ли я с мужем? Это доставит вам удовольствие? — Она вспылила. — А почему вы не привезли это в магазин? — Она протянула пакет с брюками Яна.

— Я так и сделал. Вчера. Но мне сказали, что вы там больше не работаете. Верно?

Она кивнула:

— Не работаю. И что?

Джессика снова посмотрела ему прямо в глаза, и неожиданно год гнетущего страха исчез без следа. Инспектор мог попытаться сделать все, что ему вздумается, а она убила бы его. С удовольствием. Сущим облегчением было противостоять ему. Она посмотрела на него еще раз, и шесть месяцев боли перетекли в его глаза. Хоугтон увидел во всей неприкрытой наготе израненную душу женщины. Он глубоко затянулся сигаретой и отвернулся.

— Когда вы уезжаете? У вас есть время на ленч?

Господи. Ну разве не смешно, если не считать того, что это по-прежнему вызывало у нее желание заплакать. Не глядя на него, она медленно покачала головой и осторожно подняла голову. Слезы, стоявшие у нее в глазах, побежали по щекам. Все закончилось. Последние капли гнева, ужаса, страха и боли медленно катились по ее щекам: суд и присяжные, вердикт, арест и инспектор Хоугтон — все смешалось в безмолвных слезах на ее лице. Хоугтон не мог вынести такого зрелища. Это было гораздо хуже пощечины. Он пожалел, что приехал. Очень пожалел.

Джессика тяжело вздохнула, но никак не реагировала на слезы. Они нужны были ей, чтобы смыть всю грязь.

— Я покидаю этот город, чтобы избавиться от кошмара, инспектор Хоугтон. Зачем же, интересно, нам вместе идти на ленч? Чтобы поговорить о прошлом? Вспомнить о суде? Поговорить о моем муже?..

Рыдание прервало ее монолог, и она прислонилась к стене с закрытыми глазами, все еще сжимая бумажный пакет в руке. На нее вновь все обрушилось. Он вернул ей прошлое в коричневом бумажном пакете. Джессика приложила руку ко лбу, крепко зажмурила глаза и, осторожно вдохнув, снова их открыла. Инспектор исчез. Она слышала, как в этот самый момент захлопнулась дверь его машины, и спустя мгновение зеленый седан отъехал от ее дома. Она медленно закрыла входную дверь и села в гостиной.

Брюки, которые Джессика вытащила из пакета, имели большие дыры, аккуратно вырезанные в промежности — там, где полицейская лаборатория исследовала материал на наличие спермы. Когда она посмотрела на них, то вспомнила, как первый раз увидела Яна в тюрьме, в белых пижамных брюках. Те, что она держала в руках, были прощальным подарком.

Теперь Джессика поняла, почему уезжает из города. И была рада. Пока она останется здесь, все останется с ней. В том или ином виде. Она всегда будет спрашивать себя, не появится ли Хоугтон вновь. Когда-нибудь. Где-нибудь. Как-нибудь. А сейчас он исчез. Навсегда. Так же, как и ее кошмар. И суд. Все.

Даже Ян. Она должна была оставить все. Ей не по силам отделить хорошее от плохого. Неожиданно для себя самой Джессика уже не сердилась на Яна или инспектора Хоугтона. Она вытерла лицо, посмотрела по сторонам и, увидев комнату, поняла кое-что. Это больше не принадлежало ей. Ни брюки, ни проблемы, ни инспектор, даже неприятные воспоминания. Они не составляли ее собственность. Все это было для нее кучей мусора. Она уезжала. Она уехала.

Все осталось в прошлом. Его бумаги в кабинете и ее корешки от чеков, разложенные по ящичкам в подвале. Она оставляла их навечно. С собой она брала самые красивые моменты, нежные воспоминания из далекого прошлого: портрет Яна, который написала, когда они только что поженились — она не могла оставить его новым жильцам, — любимые книги, обласканные сокровища. Только хорошее. Джессика решила, что у нее хватит места только для этого. К черту инспектора Хоугтона, Она была почти рада, что он пришел. Теперь она знала, что обрела свободу.

Глава 35

Уехать из Сан-Франциско было легче, чем она думала. Джессика не позволяла себе думать. Она просто-напросто выбралась на шоссе и продолжала вести машину.

Никто не махал ей вслед носовыми платками, не заливался горючими слезами, чему она была несказанно рада.

После визита инспектора Хоугтона Джесси выпила чашку чая, закончила с посудой, обулась, в последний раз проверила дом и окна и была такова.

Поездка на юг влила в нее жизнь, она ощущала себя юной и безрассудно смелой, когда подъехала к пришедшему в упадок дому у старой Северной дороги. Войдя внутрь и увидев, какие изменения внесла тетушка Бет, Джесси была тронута ее заботой. В доме не было ни единого пятнышка, а спальный мешок, который она завезла раньше, оказался ненужным. В спальне появилась узкая кровать с ярким лоскутным стеганым одеялом, бережно свернутым в ногах. Тем самым, из ее спальни в доме тетушки Бет. В углу расположился письменный стол, а две лампы наполняли комнату уютным светом. В кухне лежали съестные припасы, в гостиной разместили два кресла-качалки и большой стол, у камина — огромное мягкое кресло. Повсюду стояли свечи, у камина были сложены дрова.

У нее было все, что нужно для жизни.

Обед с тетушкой Бет на следующий день стал праздничным событием. Джесси провела первую ночь в новом доме одна. Так она хотела. Бродила из комнаты в комнату, как маленький ребенок, не чувствуя одиночества, только восторг. Начало нового приключения. Она ощущала себя родившейся заново.

— Ну, как он тебе понравился? Собралась возвращаться? — Тетушка Бет довольно фыркнула над чашкой чая.

— Ни за что на свете. Я готова остаться здесь навсегда.

Тебе спасибо, дом такой уютный.

— Чтобы сделать его по-настоящему уютным, моя дорогая, тебе потребуется много сил.

Однако то, что Джессика привезла с собой в двух коробках, немного ей помогло. Фотографии, ящики для декоративных растений, маленькая мраморная сова, коллекция ценных книг, два ярких рисунка и портрет Яна. Там же — простыни и медные подсвечники, разный хлам, с которым она не смогла расстаться. Она украсила дом растениями и яркими цветами.

В конце недели добавила к своим старым сокровищам новые, приобретенные на аукционе. Два низких грубо обтесанных стола и овальный домотканый ковер нашли свое место в гостиной. С каждым днем дом все больше приобретал жилой вид. Джессика сложила книги в сундуки, а рисовальные принадлежности разместила в углу, однако у нее не находилось свободной минутки, чтобы порисовать. Она была слишком занята домом.

Работник с ранчо, присланный тетушкой Бет, провел уикэнд, выдергивая сорняки и подравнивая траву. Вместе они даже обнаружили полуразрушенный бельведер за домом. Кроме того, ей захотелось повесить качели. Одни, чтоб свисали с высокого дерева возле бельведера, где она могла сильно раскачиваться и наслаждаться заходом солнца, другие — у парадного крыльца, вроде тех, на которых сидят юные парочки теплыми летними ночами, уверенные, что они — одни-единственные на всем белом свете.

Письмо от Яна пришло в субботу утром. Джессика бродила на новом месте уже шесть дней.

"Вот ты где, смешная девчонка, с запыленными волосами и пятном на носу, с гордой ухмылкой от той чистоты и порядка, в которые ты превратила весь этот хаос. Сейчас я вижу тебя, босоногую и счастливую, с кукурузным початком во рту.