Мамин интеллект: Как рождение детей делает нас умнее Эллисон Кэтрин

Оливия Моралес не похожа на других мам учеников начальной школы престижного пригорода Сан-Франциско. Молодая незамужняя мексиканка, она знает лишь несколько слов по-английски и целыми днями убирает номера в отеле, чтобы заработать на оплату квартиры.

В 1999 году, еще живя с родителями в мексиканском приграничном городе Мехикали, она рискнула переменить свою семейную участь. Ее детям было тогда восемь и шесть, отец бросил их несколько лет назад. Моралес собирала компьютерные мониторы на конвейерной линии и зарабатывала двадцать долларов в неделю, на школу для детей этого не хватало. Она решилась одолжить полторы тысячи долларов, купила фальшивые иммиграционные документы, на время оставила детей с бабушкой и дедушкой, села в автобус и отправилась на север. «У меня не было багажа – только маленький кошелек, где лежали шестьдесят долларов и губная помада, – объясняет она, сидя на кухне апартаментов, которые она снимает в складчину с другой семьей иммигрантов. – Я так боялась, что меня ограбят, что вообще не спала; просто держала кошелек вот так…» Она изображает, как именно: руки сцеплены, глаза широко открыты.

Однако все сложилось хорошо, и за три года Моралес заработала достаточно, чтобы заплатить контрабандисту и перевезти через границу детей. «Они будут говорить на двух языках и научатся ладить с компьютером, – говорит она. – Их ждет хорошее будущее, больше возможностей».

Моралес не одинока в желании рискнуть чем угодно ради детей. За прошедшие три десятка лет тысячи женщин из Мексики, Центральной Америки, из стран Карибского бассейна отважно бросали вызов судьбе, пересекая границу США ради лучшей участи для своих семей. Их путь – лишь одна из иллюстраций на тему материнской мотивации.

Мотивация – ключевой компонент эмоционального интеллекта, пользуясь определением Питера Саловея, психолога Йельского университета. Ставший знаменитым термин он впервые употребил в 1990 году. Дэниел Гоулман, автор бестселлера «Эмоциональный интеллект», называет «позитивную мотивацию» «главной одаренностью» и описывает ее как способность управлять энтузиазмом и чувством уверенности в себе. Именно этот навык объединяет олимпийских чемпионов, музыкантов мирового класса и гроссмейстеров. У млекопитающих желание матери быть рядом и заботиться о детях может быть сильнейшей движущей силой. В ходе эксперименте 1930 года ученые отделили матерей-крыс от помета сеткой, по которой пропустили электрический ток. Обнаружилось, что рожавшие самки с большей готовностью терпели удары тока, лишь бы вернуться к детенышам, нежели другие крысы, лишенные еды, питья или спаривания: те не делали столь упорных попыток добыть желаемое.

Это сидит глубоко в наших генах: человеческими матерями движет та же могущественная сила – быть с детенышами, выкармливать их, оберегать их. «Причина столь бескорыстного, мужественного поведения матерей не в том, что это, безусловно, полезно для них самих. Однако у них были матери, делавшие то же самое, и поэтому у них выжило больше потомков, а заодно и система генов, закрепляющая такое поведение», – отмечает Рэндольф Несс, специалист по теории эволюции Мичиганского университета. Эта система управления, общая для всех млекопитающих, способна преображать даж наши сложные человеческие жизни. Гормоны привязанности возвращаются к базовому уровню, но многие из нас еще долго сохраняют приобретенные черты: дисциплинированность, бесстрашие, неожиданную амбициозность; и все это – проявления природного, материнского ума.

«Ребенок – миссия без срока окончания», – говорит Джон Рэйти, психиатр из Гарварда, и тут же добавляет, что принятие этого факта повышает сосредоточенность, позволяет игнорировать отвлекающие обстоятельства. Рэйти, специалист по проблемам дефицита внимания, рассказывает о своей пациентке, которая осознала у себя проблему с концентрацией, лишь когда ее ребенку исполнилось три и он пошел в сад. «В тот момент женщина поняла: что-то изменилось, – говорит он. – Она так привыкла, что у нее есть конкретная цель… В конце концов, она решила продолжить учебу и получить степень».

Владение ситуацией и ответственность

Таня Маккензи, «проблемный подросток», по ее собственным словам, «вечно попадала в переделки, гуляла за полночь и не слушала родителей». Она пила, курила травку и обладала настолько низкой самооценкой, что «не могла отказать мальчикам». В шестнадцать лет Маккензи забеременела и изменила свою жизнь. Она поселилась в центре для матерей-подростков и два года занималась ребенком, посещая обязательные занятия для родителей. Затем она окончила учебу на очно-заочной основе и через некоторое время открыла собственное дело: шила одежду на дому, чтобы больше времени уделять семье. По ее словам, подростковая беременность оказалась лучшим событием в ее жизни. «Это заставило меня принять на себя ответственность, в полной мере осознать свои поступки и их влияние на других… Вместе с ответственностью за другого человека у меня появился смысл жизни», – говорит Маккензи. Сейчас она живет в Онтарио (Канада), вышла замуж и родила еще троих детей.

История Маккензи, в которой заметную роль сыграла поддержка государственных служб, к сожалению, не является одной из многих. Подростковая беременность остается серьезной проблемой, так как многие юные матери (особенно из бедных семей), нуждающиеся в социальной поддержке, оказываются в столь бедственном положении, что их дети, если говорить о социальной группе, имеют меньшие шансы выжить. Однако при этом решимость, подобная проявленной Маккензи, встречается чаще, чем кажется. «Мы слышим словосочетание "несовершеннолетние родители" и готовимся к худшему», – говорит Сью Хейдждорн – будучи директором Школы медсестер Колорадского университета, за последние десять лет она познакомилась с сотнями молодых матерей. – Но я вижу, что большинство из них очень организованны и отлично справляются с работой. Кажется, родительство дарит им ощущение цели, которого иначе бы просто не было».

На самом деле многим женщинам материнство помогает впервые почувствовать настоящую силу – силу создать новую жизнь и защищать ее. А вместе с большой силой (и это известно любому фанату Человека-паука) приходит большая ответственность.

Крупные фирмы, занимающиеся автострахованием, знают о связи между заботой о ребенке и самодисциплиной. В Калифорнии группа компаний State Farm Insurance наравне с другими ведущими игроками на этом рынке, предлагает значительные скидки женатым водителям, а также опекунам и родителям несовершеннолетних детей, вне зависимости от того, женаты они или нет. Основание очевидно: застрахованный клиент, обязанный заботиться о ребенке, гораздо осторожнее бездетного покупателя. Разумеется, слова о том, что дети заставляют родителей остепениться и повзрослеть, давно всем приелись. Но лишь в последние годы – в связи с пристальным вниманием к биологической механике материнства – ученые обнаружили данные, подтверждающие этот факт.

Пэм Сандовал, преподаватель педагогики в Индианском университете (Северо-Западный кампус), беседовал в середине 1990-х с молодыми мамами, обучающимися в колледже. Его интересовала социальная и экономическая поддержка, которую они получают. В опросе участвовали двадцать восемь женщин, родивших детей в старшей школе или в колледже. Большая часть из них назвала материнство центрообразующей силой в своей жизни. «До рождения ребенка я была абсолютно безответственной, – сказала одна из девушек, незамужняя афроамериканка, забеременевшая после окончания школы, но до поступления в колледж. – Я думала только о музыке и о себе. Когда родилась дочка… появился человек, готовый на меня равняться, меня обожать. Я должна была стать серьезной – вот и все, игры кончились. Рождение ребенка подтолкнуло меня учиться. Я хочу иметь право сказать моей крохе: "Эй ты, у меня есть диплом, так что как-нибудь я о тебе позабочусь!"»

Шэрон Хейс, профессор социологии в Вирджинском университете, провела аналогичный опрос среди горожанок с низким уровнем дохода и получила похожие ответы. «Для многих из них проституция и торговля наркотиками не были чем-то предосудительным – пока они не стали матерями», – говорит Хейс. Но, по ее словам, с рождением ребенка вопросы морали становятся глобальными, возможно, потому, что у матерей развивается самоуважение. «Они говорят, что становятся лучше, взрослее, – рассказывает она. – Факт в том, что для малообеспеченных женщин материнство является центром жизни, придает ей значимость, это так – и никак иначе. Если хочется найти смысл, лучше к себе относиться, чувствовать, что делаешь что-то для этого мира… работа в Dunkin' Donuts таких вопросов не решит».

Повышение самооценки, которое дарит матери забота о ребенке, вероятно, тесно связано со статусностью: мы становимся главными. Дэниел Стерн, психолог из Женевы, специализирующийся на изучении матерей, описывает это явление как «владение ситуацией».

«Старое выражение "фишка дальше не идет" обретает новый смысл, – пишет Стерн в книге «Рождение матери: Как опыт материнства меняет вас навсегда». – Вам придется принимать решения за долю секунды, даже когда вы на самом деле не знаете, что делать, и никогда раньше не были в такой ситуации. Это похоже на обязанности генерального директора, на работу полицейского при исполнении или дежурного врача. Все смотрят на человека, облеченного полномочиями, и ожидают – ведь он-то знает, как поступить… Ответственность на вас, поэтому все успехи и провалы, даже если вы ни при чем, все равно ваши».

Если успехов больше, чем неудач, мать в целом будет чувствовать себя все более компетентной и, соответственно, рискнет встретиться с новыми задачами. Послушаем историю тридцатитрехлетней Лори Уиллис. Когда муж развелся с ней вскоре после рождения сына, ей пришлось найти неведомые ранее запасы сил. «Поразительно, как жизнь разворачивается к худшему, а ты способна выстоять – ради ребенка», – говорит Уиллис. Она приняла вызов, подала резюме на новую серьезную должность координатора-администратора в Гарвардской медицинской школе и договорилась с руководством работать четыре дня в неделю по десять часов в день – чтобы получить еще один день дома с малышом. «Когда появляется младенец, ты становишься более зрелой. Воспринимаешь жизнь серьезнее», – говорит она.

Равенна Хелсон, психолог-исследователь в Калифорнийском университете в Беркли, последние четыре десятка лет наблюдавшая выпускниц колледжа Миллс, рассказывает, что ощущения женщины в роли матери и постепенные изменения личности определенно связаны между собой. Если родительство оказывалось позитивным опытом, женщины проявляли значительную гибкость, были неутомляемы, меньше боялись, занимали «доминирующую» позицию, вели себя собранно и уверенно и в других областях жизни. Но если материнский опыт был негативным, их сильные стороны характера постепенно деградировали.

Бесстрашие

Когда двадцатишестилетнего сына Сьюзен Гэллимор Ника, рейнджера Армии США, в 2004 году перевели в Ирак, она сначала не могла спать ночами. Ее преследовали кошмары, видения искалеченного, убитого сына. Но вскоре ощущение беспомощности ее измотало, и она решила пролететь тысячи километров, попасть в боевую зону и повидать его. Она приехала на базу с коробкой шоколадок. «Эй, Ник, тут твоя мамочка!» – закричал ему кто-то из солдат. После поездки Геллимор приняла решение использовать эту энергию для написания книги о родителях военной поры. О поездке она рассказывает так: «Мой сын там, и это мое решение – знать, с чем ему предстоит встретиться, что случится в его жизни».

Храбрость Геллимор столь же типична, как и примечательна. Как и в истории Оливии Моралес, как в эксперименте с лабораторными крысами-матерями, преодолевающими преграду, несмотря на электрический ток, здесь идет речь не только о путешествии и воссоединении, но и о победе над страхом. На самых ранних стадиях формирования связи мать – ребенок, эта способность, как и многие другие, развивающиеся в трансформированном материнском мозгу, появляется, по всей вероятности, не только за счет опыта, но и при участии гормонов. Как обычно, ярче всего это демонстрируют опыты с грызунами.

Опасливые по природе, крысы, в целом, предпочитают жаться по стенам и прятаться в темных углах, но не выходить на открытые пространства, где их может поймать лиса или ястреб. Но крысы-матери, все без исключения – кормилицы семьи, вынуждены мыслить нестандартно, чтобы обеспечить себя и выводок едой. Эта обязанность заставляет их исследовать новые территории и уходить далеко от дома. После появления потомства у крыс проявляется характерное бесстрашие. При определенных условиях эта перемена может трансформироваться в смекалку: если животное больше рискует (в разумных пределах), это повышает шанс ее детенышей на выживание.

Для проверки этой гипотезы Крейг Кинсли и Келли Ламберт, исследователи из Вирджинии, поместили три группы самок крыс – бездетных, беременных и недавно родивших, кормящих матерей – в центре круглого вольера, чтобы измерить, как долго они будут пребывать в столь некомфортном положении. Бездетные зверьки оставались на открытом пространстве лишь около пяти секунд, прежде чем переместиться ближе к стенам, беременные задерживались дольше, но кормящие самки ставили рекорды – в среднем они выдерживали до ста секунд. Кроме того, беременные и кормящие крысы гораздо реже замирали от страха и исследовали территорию, выражаясь общими словами, более уверенно. Они чаще поднимались на задние лапы, чтобы разглядеть окрестности, и чаще перебирались через маленькие препятствия, размещенные у них на пути. «Когда я занялась карьерой, я испытывала то же самое, – смеется Ламберт. – Ты как бы говоришь: "Какого черта? Я просто сделаю это!"»

В поисках объяснения, какие изменения в мозгу крыс делают их столь смелыми, Кинсли и Ламберт провели еще один эксперимент. Они подвергли группу грызунов интенсивному стрессу – заключили их в прозрачной плексигласовой трубе в ярко освещенном помещении, после чего умертвили животных и препарировали их мозг. Исследуя области мозга, ответственные за чувство страха, в том числе амигдалу и части гиппокампа, Кинсли и Ламберт искали белок, известный как c-fos, – он вырабатывается, когда клетки мозга активны. Здесь и обнаружилось очевидное различие между матерями и бездетными самками. Центры страха у рожавших крыс были гораздо менее задействованы.

Хотя об этом переходе от опасливости к отваге еще многое предстоит узнать, вероятно, главными факторами изменения являются два гормона материнства, непосредственно влияющие на мозг. Окситоцин, о котором подробно рассказывалось в главе 6, может смягчать напряжение, в то время как еще один гормон, пролактин, подавляет тревогу и страх.

Пролактин, известный как «гормон материнства», назван так благодаря роли, которую он играет в лактации. Его уровень повышается при беременности и впоследствии возрастает при каждом прикладывании младенца к груди. Стимуляция посылает в материнский гипоталамус и гипофиз сигнал «Так держать, детка!». У кормящих женщин уровень пролактина в крови может превышать норму в восемь раз. Между тем этот гормон также влияет на мозг, потому что, как и окситоцин, является нейротрансмиттером. «Пролактин меня просто завораживает, – говорит Инга Ньюманн, нейробиолог из Регенсбургского университета (Германия), принимавшая участие в немногочисленных исследованиях воздействия пролактина на человека. – В крови он управляет выработкой молока, а в мозге определяет поведение, делая животных храбрее, вплоть до готовности рисковать жизнью».

Пролактин открыл в 1930-х ученый Оскар Риддл, обнаруживший, что после инъекции этого гормона голубям, птицы стремились сидеть на яйцах и не хотели покидать кладку. Позже другие специалисты поняли, что пролактин, по всей видимости, также делает голубей смелее. Высокий уровень гормона отслеживался у птиц, демонстрировавших особенно отважное родительское поведение. При приближении хищника к гнезду мать, или отец, или же обе птицы пытаются обмануть агрессора: припадают к земле, притворяясь ранеными, как если бы у них было подбито крыло, чтобы увести хищника за собой, дальше от кладки.

В экспериментах с крысами пролактин также творит чудеса. При введении гормона в мозг бездетных самок, крысы, подобно бесстрашным матерям в опытах Кинсли и Ламберт, охотно исследовали ярко освещенные части лабиринта. Влияние пролактина на естественную пугливость девственных крыс в течение беременности играет особенно важную роль: природный страх неизведанного у грызунов обычно распространяется и на детенышей. Как упоминалось выше, реакция самки, не вынашивавшей крысят и не получившей достаточно времени для адаптации к малышам, непредсказуема: она с равной вероятностью предпримет попытку съесть их или закопать, хотя может и защищать. Но после беременности страх исчезает, самка превращается из потенциальной пожирательницы в добросердечную матрону. Более того, единожды пережив такую гормональную перестройку и вырастив первый помет, крыса еще долгое время сохраняет способность быстро, по-матерински реагировать на чужое потомство. Этот феномен, известный как «материнская память», отслеживается и у приматов и явно свидетельствует о долговременных изменениях, происходящих в мозгу.

Стоит упомянуть очевидное: бесстрашие – далеко не всегда проявление ума. Кормящие дикие крысы чаще других попадаются в ловушки, расставляемые университетскими исследователями на городских улицах, а все потому, что, как и экипаж сериала «Звездный путь», они смело идут туда, где не ступала крысиная лапа[9].

Путешествие Геллимор в Ирак могло плохо закончиться, как и авантюра Оливии Моралес. Кэтрин Родригес, правозащитница, наблюдатель на американско-мексиканской границе в Тусоне, рассказывает, что многих пытающихся иммигрировать матерей ждет трагическая участь: «Все больше и больше женщин пересекают границу. И все чаще они гибнут в пустыне».

Тем не менее на каждую крысу, попавшую в ловушку, приходится несколько выживших, которым удалось найти новые источники еды и размножиться. По последним данным, Геллимор вернулась домой в Аламиду (Калифорния) без приключений и сейчас работает над новой книгой, а дети Моралес учат английский и выполняют домашние задания на компьютере.

Еще одна мать за войну[10]

Помимо обычной смелости, млекопитающие матери еще и проявляют агрессию по отношению к захватчику. Научная литература изобилует историями о грызунах и приматах, которые, столкнувшись с угрозой для своих малышей, выпускают на волю внутреннего Халка. Детей учат никогда не вставать между кошкой или собакой (какими бы ручными и домашними они ни были) и их детенышами. Что вполне разумно, учитывая, насколько приоритетна для молодых матерей задача вырастить потомство.

Большая часть животных должна опасаться незнакомцев. Самцы грызунов и приматов обладают неприятной привычкой убивать детенышей, зачатых другими самцами, пока малыши еще сосут молоко. Стимуляция сосков больше не вызывает выработку молока, у матери снова наступает овуляция, а у убийцы появляется шанс зачать собственное потомство. Матерям грызунов также угрожает опасность от других самок. Те могут погубить крысят, конкурируя за безопасную норку. Такой сценарий смутно напоминает современную американскую конкурентную борьбу, где желанным выигрышем является жилье рядом с хорошей школой в приятном пригороде.

Антрополог Сара Харди оказалась непосредственной свидетельницей проявления материнской агрессии – в тот день сын позвонил ей домой и попросил покормить его ручного королевского питона, змею длиной почти сорок пять сантиметров. Харди вытащила из ловушки под плитой живую дикую мышь и положила ее к пресмыкающемуся. Вернувшись через час, она обнаружила ту же мышь, преобразившуюся в пушистого воина-ниндзя: грызун гипнотизировал очевидно запуганного питона, свернувшегося кольцами в углу. Антрополог не понимала, как мыши это удалось, но решила, что свободу она заслужила, поэтому вынула ее из террариума и отпустила на волю. Когда сын Харди вернулся и взялся за уборку, он обнаружил причину мышиного героизма. Освободившись из ловушки, она родила мышат – прямо в змеином логове.

Подобные истории по-настоящему завораживают – простых слушателей не меньше, чем специалистов. Возможно, они слишком сильно противоречат культурному стереотипу умиротворенной Мадонны. Многие из нас так прикипели к этому образу, что пытаются не обращать внимания на бесчисленные данные, свидетельствующие о возможности иного поведения. Барбара Буш, Хиллари Клинтон и Маргарет Тэтчер – вероятно, мой выбор имен несколько эпатажен, но, когда речь идет о женщинах, готовых защищать свой дом, они – не исключение. Правда состоит в том, рассуждает Сара Раддик, автор термина «материнское мышление», что мать находится в состоянии постоянного конфликта – со своими детьми и с «внешним» миром, без возможности примирить интересы всех сторон, включая свои собственные.

У людей пик очевидно агрессивного поведения обычно приходится на первые несколько дней после родов – и объектом гнева молодой матери чаще всего становится муж. Элисон Флеминг из Университета Торонто собрала свидетельства, подтверждающие, что женщины часто испытывают ослабление «позитивного отношения» к супругу в первые несколько недель после разрешения от бремени. Для многих матерей в паре возникает огромная недосказанность. У них появляется ощущение, что за одну ночь брак превратился в какое-то перетягивание одеяла. Он спит за счет того, что вы бодрствуете. Его карьерные успехи – это ваши жертвы. И так далее. Однако, как бы ни возмущались страдающие жены, возможно, материнский гнев подхлестывают и разжигают гормоны. Одно маленькое и весьма провокационное исследование, проведенное группой ученых в Падуанском университете (Италия), напрямую объясняет послеродовую агрессию высоким уровнем пролактина.

Женщина познает, насколько яростной она способна быть, в первые, наполненные под завязку гормонами дни материнства и в будущем, спустя дни и годы, иногда возвращается к своему открытию. И порой с удивлением понимает, что гнев бывает очень эффективен… Иногда разозлиться – разумно. Коротко говоря, материнство – это мощный тренинг уверенности в себе. Даже самая робкая женщина вскоре осознаёт, что ее жизнь быстро полетит под откос, если она не утвердит свой авторитет перед этим несговорчивым карапузом. И даже женщины, редко проявляющие характер, ради блага собственных детей закрутят гайки, сделают отпрыскам прививку от кори и заставят приезжать в школу вовремя. Однажды ступив на этот путь, начав говорить, что думаешь, и добиваться своего, довольно сложно остановиться.

Материнская агрессия у животных обычно длится недолго. Наиболее заметны ее проявления в период кормления грудью, а когда потомства нет поблизости, практически не дает о себе знать. Однако мы, люди, настолько дольше сохраняем близость с детьми, что определенный отблеск новообретенной ярости сохраняется еще долго, даже когда малыши вырастают. Джули Сур, нейропсихолог из Университета Огайо, вспоминает, как она общалась с другими родителями в чьем-то дворе, а дети играли поблизости. К ребятишкам приблизился незнакомый человек – он хотел спросить, не видели ли его потерявшуюся собаку. «Тадам! За долю секунды мы переключились с разговора на прохожего… Этот парень даже не понял, почему на него надвигается толпа, пока одна из нас не спросила, какого черта он пошел к детям, если рядом стоят взрослые».

Материнская энергия проявляется по-разному, в частности, у женщины иногда возникает потребность бросить вызов обществу и властям. Попробуйте погуглить словосочетание «матери против», и вы получите бесчисленное количество вариантов. Общества матерей против насилия, пьяных водителей и зависимости от видеоигр. Матери против воинствующих молодежных группировок, оружия и отцов-должников. «Матери против смертной казни и пыток» в Узбекистане и «Матери против ГМО» в Новой Зеландии. Матери против нищеты, войны, диоксина, обрезания, метамфетамина и обвинений в делегированном синдроме Мюнхгаузена. Также я обнаружила ссылку на сайт (возможно, это не всерьез) «Матери против мочеиспускания стоя».

Путешествуя по Латинской Америке в начале 1990-х я столкнулась с самой отважной из существующих подобных организаций – «Матери площади Мая» в Аргентине. В ней состоит множество женщин, как из обеспеченных, так и из бедных семей, чьи сыновья и дочери «исчезли» благодаря солдатам и отрядам ликвидаторов в период военной диктатуры с 1976 по 1983 год. (По окончательной оценке, в ходе так называемой «Грязной войны» были убиты, задержаны или пропали без вести около 30 000 аргентинцев.) Многие годы их матери жили в мучительной неизвестности, без возможности узнать, живы их дети или погибли. Сначала они пытались получить сведения о пропавших традиционными способами: обращались в полицию, нанимали юристов. Затем совершили дерзкий, учитывая сложившуюся политическую обстановку, шаг: основали движение, придавшее делу международную огласку, оказали мощное давление на равнодушное военное правительство. Каждый четверг матери, одетые в черное, в белых платках, покрывавших голову, собирались на площади. Они воплотили в себе самый заметный и дерзкий вызов диктатуре. «Мы больше не можем стучаться в двери, бесконечно скитаться… Мы устали чувствовать себя обманутыми, брошенными, забытыми обществом», – объясняет президент организации Геба де Бонафини.

Со временем круг их задач расширился – теперь «Матери» не только искали информацию о судьбах своих детей, но и защищали права человека во всей стране. Они не боялись смертельных угроз, не дрогнули, даже когда «исчезли» некоторые члены их организации. Когда в стране восстановилась демократия, новое правительство помиловало военных, что вызвало в обществе ожесточенную полемику, а женщины продолжили выходить на площадь, выражая свой протест. Когда я впервые познакомилась с представительницами этой группы, в ней уже было гораздо меньше членов, чем в начале, однако десятки участниц до сих пор стоят на посту, еженедельно напоминая о недопустимости коррупции в правительстве, насилия полицейских и прочих неприглядных вещей. Их решимость, судя по всему, не угасла.

Развитие амбиций

Не много найдется переживаний, помимо материнства, которые могут заставить женщину пересмотреть свои приоритеты и перенаправить энергию в иное русло. Одни отказываются от профессиональной карьеры с ее жесткими требованиями, в других просыпается страсть к работе. Третьи ищут способы совместить профессиональную реализацию с родительством. Хотя, согласно клише о «материнстве головного мозга», женщины обычно уходят в себя, в заботу о потомстве, становятся менее амбициозными, существует множество данных о повышенной конкурентоспособности матерей.

«С момента рождения Челси все мои амбиции сосредоточились на мне самой. Я задумалась о том, что человек смертен, – говорит Рэйона Шарпнэк, – и начала размышлять в перспективе двух поколений: о дочери и ее будущих детях. Это сильно повысило ставки в плане того, что мне нужно сделать».

В молодости Шарпнэк была профессиональным атлетом, преподавала в средней школе, работала бизнес-консультантом, а когда ее дочери исполнилось четыре, основала собственное дело – Институт поддержки женщин-руководителей (Institute for Women's Leadership) в Редвуд-Сити. С тех пор она помогла сотням деловых женщин. Ее позитивное, легкое отношение к работе и совершенно такой же материнский настрой не вызывают никакого удивления, если рассматривать их в эволюционном контексте, следуя теории Сары Харди.

На протяжении почти всей истории человечества материнские амбиции являлись «неотъемлемой составляющей заботы о выживании и процветании потомства, – отмечает Харди. – Борьба за влияние в своей социальной группе генетически заложена в ДНК самок приматов еще с тех далеких времен, когда статус и материнство были неразрывно связаны друг с другом». Таким образом, родители будут стремиться повысить свой статус в значимых для них областях с той же вероятностью, что и другие женщины и мужчины. Среди приматов, включая мартышек, игрунок и некоторых бабуинов, данная тенденция проявляется в том, что доминантные самки подавляют подчиненных, иногда вынуждая своих жертв отложить овуляцию или провоцируя спонтанный выкидыш. В южноамериканских племенных сообществах матери агрессивно добиваются внимания любовников, которые становятся для детей «вторичными отцами», обеспечивают семью едой, всячески приносят пользу и помогают выжить.

Жестокая современная реальность такова: многие миллионы женщин на Западе, вне зависимости от силы любви к детям и желания быть с ними, практически не имеют выбора и вынуждены сражаться на высококонкурентном рынке труда. И их детей отделяет от нищеты только чек от работодателя. В переписи населения США 2000 года было зафиксировано рекордное количество одиноких женщин, проживающих с детьми моложе восемнадцати лет: десять миллионов. Еще в 1970 году эта цифра составляла три миллиона. На матерях лежит небывалая, огромная финансовая ответственность. Несмотря на это, каждые несколько лет, начиная с момента, когда женщины пробили себе путь на рынок труда, появляются модные медийные истории о матерях, отказавшихся от амбиций и вернувшихся в домашний уют.

Большинство (если не сказать все) героинь этих историй принадлежит к избранному меньшинству, получающему финансовую поддержку от семей или от мужа. В 1980 году The New York Times опубликовала на первой полосе статью под заголовком «Множество девушек утверждают, что предпочли бы семью карьере». Речь шла о завтрашних выпускницах Лиги плюща, которые, несмотря на свои жалобы, собирались тем не менее поступать в медицинский институт или как-то иначе продолжить учебу. В 1986-м заглавная история одного из номеров журнала Fortune обещала объяснить, «Почему женщины дезертируют», затем последовали аналогичные публикации в Forbes, USA Today и других изданиях. В статье утверждалось, что «за десять лет с управляющих постов уволилось гораздо больше женщин, чем мужчин». Однако в книге «Ответный удар: Необъявленная война против американских женщин» Сьюзен Фалуди рассказывает, что предъявила автору статьи данные, опровергающие существование такой тенденции, и он признал, что статистика увольнений для обоих полов приблизительно одинакова.

Тем не менее тема женского отказа от карьерных амбиций периодически возвращается на страницы изданий – и каждый раз вызывает споры и привлекает внимание. В 2003 году в воскресном приложении The New York Times на первой полосе вышла статья «Революция уклонисток» – отличная иллюстрация к вышесказанному. По традиции автор сфокусировался на маленькой группе успешных, образованных женщин, которые предпочли, как метко выразилась одна из героинь статьи, «запасной аэродром» материнства. За этой историей последовали другие, центральной темой одного из выпусков журнала Time стала публикация «Остаться дома: почему все больше молодых матерей не хотят участвовать в крысиных бегах». Этот вал статей породила статистика: доля замужних женщин с детьми на рынке труда упала с 59 % в 1998 году до 55 % в 2000-м.

Учитывая, что из-за рецессии тех лет матерям, как и другим сотрудникам, оказалось непросто сохранить свои места, назвать процесс революцией можно лишь с немалой натяжкой. Кроме того, отказались от работы в первую очередь женщины, которые могли себе это позволить: более зрелые и образованные. За тот же период процент трудящихся матерей с детьми среди афроамериканок и девушек, не окончивших среднюю школу, немного увеличился.

Более того, «уход домой» энергичных, инициативных женщин часто является не отказом от амбиций, а сменой направления. Данную тему прекрасно раскрывает статья в New Yorker «Мама за бортом! Чем занимаются весь день сильные женщины, решившиеся съехать с левого ряда?». Героини статьи – такие дамы, как Сера, всегда добивающиеся своих целей. Сера родила за шесть лет четверых детей, они посещают танцы для малышей, джаз, художественную гимнастику, живопись, шахматы, парусный спорт и испанский.

Таким образом, увольнение с обычной работы совершенно не помеха столь же (или даже более) насыщенной, амбициозной жизни, как и раньше. Однако на каждую успешную мать, выбирающую этот путь, приходится множество других, таких как Шарпнэк, причем им удается сделать свою рабочую жизнь энергичной.

Вот история одной из таких женщин. Вашелль (она не называет фамилии) вышла замуж в девятнадцать, и муж оказался абьюзером. Вашелль с трехлетней дочерью уехала на маленький остров на Гавайях, где стала консультантом для жертв домашнего насилия, открыла быстро набравший популярность массажный салон, а со временем получила образование фотографа и стала фрилансером. «Я должна была чего-то достичь сама по себе – ради дочери, – говорит Вашелль. – Мы ни на кого не могли рассчитывать».

Для женщин, уже посвятивших себя карьере на момент рождения ребенка, новые обязательства в иной, домашней сфере позволяют заново влюбиться в работу, взглянуть на нее под иным углом. «Я хочу, чтобы дети гордились мной, поэтому мы постоянно обсуждаем мою карьеру и пользу, которую она приносит», – говорит Ронда Штаудт, инженер и мать троих детей, проживающая в северной части Нью-Йорка. Одно из крупнейших достижений Штаудт – запуск в 1999-м безотходного производства в компании Xerox, где она трудилась в составе инновационной команды. Она вспоминает, как в том же году на ее завод приехали менеджеры нескольких корпораций. Экскурсовод принялся объяснять, что достигнутый в области безотходного производства успех – результат любви инженеров к сложным задачам.

«Я аж глаза закатила – окей, парни, для вас это так», – говорит Штаудт. Однако, когда гид обратился к ней с вопросом, почему лично она приложила столько усилий для успеха экологически чистого предприятия, от ее суровости не осталось и следа. Инженер-новатор прослезилась. «Я мама», – просто ответила она.

«Они как будто спросили: "В чем ваша суть?" – размышляет над своей неожиданной реакцией Штаудт. – Я мама. Еще задолго до рождения ребенка я знала, что буду ей. И я хочу, чтобы мои дети росли в добром мире, чтобы они брали на себя ответственность – не только за собственную семью и религию, но и за то, как они живут, как влияют на планету».

На самом деле в движении за защиту окружающей среды, которое стремительно вовлекает новых и новых членов, невероятно велико количество работающих матерей. Очевидная причина заключается в том, что некоммерческие организации обычно проявляют бльшую лояльность и гибкость, чем остальной рынок труда. Однако не будем сбрасывать со счетов влияние идеализма. «Женщины и матери захватывают природоохранное движение, – говорит Джордж Базиле, старший научный сотрудник организации The Natural Step – консалтинговой группы в Сан-Франциско (сюда обращаются корпорации, желающие уменьшить воздействие на экологию). – Они чувствуют иначе, возможно, именно это и необходимо, чтобы наконец произошли какие-то серьезные перемены».

Матери хотят проводить время с детьми и, думая о работе, размышляют о будущем (характерный для материнства взгляд) – сочетание этих двух факторов вдохновляет многих женщин на творческий подход к карьере. Сталкиваясь с переменами в собственной жизни, они отважно стремятся трансформировать деятельность в соответствии с этими метаморфозами.

Так поступила Харди, мать троих детей: она переключилась с экспедиционной работы с приматами, требовавшей постоянных разъездов, на преподавание и исследования людей, сосредоточенные в США, что позволило ей возвращаться домой к ужину. Параллельно она написала две в высшей степениубедительные книги, закрепившие ее научную репутацию. При этом некоторые коллеги, отмечает Харди, до сих пор говорят, что она «бросила» академический труд.

Энн Гельбспан, родив детей, прошла еще более трудный и длинный путь. Она выросла в Швеции, любила путешествовать, привыкла к насыщенной жизни. У нее было собственное дело – торговля ближневосточными тканями, она ездила автостопом по Тегерану и некоторое время прожила в североафриканской деревушке. Затем она познакомилась с будущим мужем, журналистом – специалистом по расследованиям Россом Гельбспаном. В конце концов, она купила билет в Нью-Йорк… в один конец. В течение двух с половиной лет Энн родила двух дочерей и оказалась заперта с детьми в маленькой городской квартире; супруг же работал вне дома. Вишенкой на торте оказались серьезные проблемы со сном у обеих дочек.

«У меня началась клиническая депрессия, – вспоминает Гельбспан. – Я не представляла, во что ввязываюсь». Единственной отдушиной, по ее рассказам, были вылазки из квартиры, когда она подхватывала девочек и ехала с ними на «водопой», как она окрестила это место у себя в голове, – на площадку в Центральном парке. Здесь можно было присматривать за детьми вместе с другими мамами и общаться, обмениваясь информацией о микстурах для сна, диетах и нянях. В ходе «очищения» (как она сама окрестила этот процесс), ее не покидала мысль, насколько важно иметь уголок для встреч, и со временем у нее появилась идея, как изменить свою жизнь. Она записалась на занятия по психологии, где изучали влияние на человека факторов окружающей среды, а переехав с семьей в Бостон, по-новому увидела пространство вокруг себя. «Дом располагался в прекрасном месте, детская площадка оказалась прямо под боком, но мы находились в пяти минутах от Роксбери, малообеспеченного городского района, где ничего подобного не было, – рассказывает она. – Я точно знаю: до рождения детей смотрела на мир иначе. Я не ощущала такой потребности в обществе и была очень независимым человеком».

Со временем Гельбспан удалось построить карьеру некоммерческого разработчика недорогого жилья, сотрудничая с Бостонским женским институтом домоводства и экономического развития (Boston's Women's Institute for Housing and Economic Development). В этой работе объединяются архитектурные пристрастия Гельбспан, сформировавшиеся в юности, проведенной в Швеции (где, как она выражается, «общественное благо является очевидной всем ценностью»), а также предпринимательский азарт и материнское вдохновение. Ее дочери также выросли людьми с развитым общественным сознанием; одна из них работает в благотворительной группе Oxfam, другая изучает финансы и корпоративную ответственность.

Наполеон Бонапарт писал о «храбрости в два часа пополуночи», которую определял как «храбрость врасплох», мужество импровизации. Он думал о воинах, а не о матерях, но эта сила известна и тем, и другим. Материнская любовь питает это мужество, мы быстро приспосабливаемся к меняющимся условиям, рискуем так, как раньше и помыслить не могли, и наша храбрость крепнет с каждым днем. Однако, хотя опыт недвусмысленно говорит нам о ценности мотивации и самовыражения, в повседневной жизни мы чаще применяем другие навыки, связанные с социальным интеллектом, – эмпатию и способность влиять на общественное мнение.

В середине 1990-х в нейролаборатории в Мэдисоне (Висконсин) американские исследователи провели сканирование мозга монахов-буддистов из Южной Азии. Ученые пытались объяснить механизм их необыкновенной способности пробуждать в людях доброе начало. Эти «олимпийские атлеты… по медитации», как называет их Ричард Дэвидсон, психолог из Университета Висконсина, ежедневно часами выполняют умозрительные упражнения, например, воображают ситуации, способные вызвать гнев, и трансформируют чувство в сострадание. Столь упорные занятия делают их гениями спокойствия. Именно их я вспоминаю, слушая вопли моего сына Джоуи, после того как отказываю ему во второй порции десерта. Он употребляет выражения, которых я в третьем классе определенно не знала, и уж точно мне и в голову бы не пришло произнести их при матери (и в ее адрес). Сейчас он совершенно не похож на милого малыша, и я понимаю, что некая часть моего мозга уже готовит контрнаступление. Еще секунда, и я истерично выдам полный список жертв, совершенных ради неблагодарного отпрыска: начиная с того, как я ограничивала себя в кофе во время беременности, и заканчивая подъемом в семь утра в прошлое воскресенье!..

Наши взгляды встречаются. Я делаю глубокий вдох. И говорю Джоуи, что люблю его и вижу, как он расстроен, но подобные слова неприемлемы и ему следует сначала думать, а потом уже действовать. Я представляю, как симпозиум гуру по родительскому консультированию устраивает мне бурную овацию. Надеюсь, этот пример зрелого, взвешенного материнского поведения (я же смогла удержаться от привычных оскорбительных воплей) поможет Джоуи – когда-нибудь, как-нибудь. Разумеется, такой фокус удается не всегда. Но сегодня я чувствую, что попытки развить эмоциональный интеллект к чему-то да привели. Этот навык общество изучило и оценило лишь в последние два десятилетия – за всю историю человечества он не вызывал подобного интереса.

Автором идеи о множественном интеллекте, выходящем за пределы IQ, является Говард Гарднер, психолог из Гарварда. Свою теорию он представил в 1983 году. Список из семи типов интеллекта начинается способностью воспринимать слова и цифры – лингвистическим и логическим интеллектом – и восходит к умению понимать себя и других: внутриличностному и межличностному интеллекту. Семь лет спустя Питер Саловей, психолог из Йеля, и его коллега Джон Майер предложили термин эмоциональный интеллект, дав этому явлению исчерпывающее определение: «способность распознавать эмоции и чувства других людей и свои собственные, различать их, а также мыслить и поступать, основываясь на этой информации». Такие навыки раньше называли «хорошим характером», они – основа крепкой дружбы, брака и, судя по всему, физического здоровья, то есть, в общем говоря, счастливой жизни. Также, по некоторым данным, они обеспечивают конкурентное преимущество в работе, особенно на должностях, подразумевающих активное общение с людьми: в преподавании, медицине и продажах. Эмоциональный интеллект развивается при практическом применении – и скажем прямо, обыденная родительская работа обеспечит вам столь интенсивную практику, да еще и с многократными повторами… Другой такой, пожалуй, не найдешь!

Как выяснилось, Дэвидсон, коллега нейробиолога Джека Нитшке, которого мы цитировали в главе 3, работает с матерями… и с монахами. Обе группы – монахи сознательно, матери часто бессознательно – регулярно тренируются вызывать у себя положительные эмоции, такие как любовь и сострадание. Эти чувства лежат в основе эмоционального интеллекта и, по мнению некоторых экспертов, при должном опыте обращаться к ним становится все легче. «Любовь наравне с другими позитивными чувствами не статична, ее реально развивать как навык, – утверждает Дэвидсон. – Такие навыки имеют определенное сходство с умениями, которые можно освоить, скажем, с ездой на велосипеде и другими сложными двигательными реакциями. При должной практике мы совершенствуем силу своего знания».

Именно по этой причине эмоциональный интеллект, или EQ, вероятно, ключевая область, где материнство делает нас умнее. Любовь к ребенку – уникальный мотиватор, заставляющий «практиковаться» бесконечно. Более того, занимаясь детьми, мы постоянно проявляем эмпатию (базовый ингредиент EQ), развиваем такие эмоционально «правильные» навыки, как самообладание, разрешение конфликтов, и учимся переоценке (что в переводе с нейробиологического означает «менять угол зрения»). И именно так нам удается пересмотреть негативный опыт в более оптимистичном ключе.

Цепи любви

Материнскую любовь часто описывают как самую чистую. Однако если ее проанализировать, мы поймем, что страстную привязанность к детям рождает сочетание эгоизма с самоотверженностью, гормонов с опытом. Это сильное, сложное чувство заставляет нас работать не покладая рук, вдохновляет нас, и постепенно мы учимся управлять детьми – для их же блага. Суть материнской любви – желание приблизиться к бессмертию настолько, насколько это возможно для человека. Мною движет древнее, практически безотчетное стремление скопировать свои гены, и Джоуи воплощает его. Отметим, что шанс дальнейшего воспроизводства уменьшится, если выражение, которое Джоуи сегодня выкрикнул мне, он повторит в адрес потенциального полового партнера или вспыльчивого сотрудника полиции.

Этот эволюционный импульс в сочетании с гормонами и нейротрансмиттерами «системы вознаграждения» творит чудеса, привязывая мать к ребенку с самых первых дней его существования – вы ощущаете себя единым целым и исполнены совершенно дурманящей нежности. В одном из аборигенных племен Боливии оба родителя меняют имя каждый раз при рождении малыша – они используют вариации от имени младенца. А в США проводился опрос пар с детьми в возрасте трех месяцев; результаты показали, что 73 % матерей и 66 % отцов считают, что их ребенок идеален. Я же перечитываю первые записи о Джоуи, и мне неловко от собственной экзальтированности: «Его длинные пальцы – безусловно, признак гениальности!»

Данный феномен заинтриговал Джеймса Лекмана, исследователя из Йеля, чью работу мы обсуждали в главе 3. Сканируя материнский мозг, он начал искать связь между родительской любовью и мистическим опытом, будучи глубоко уверенным в ее существовании. (Полученные ранее снимки фМРТ показывают, что духовные переживания задействуют несколько областей мозга, в том числе амигдалу, теменные доли и кору лобной доли правого полушария, которую также называют «модулем Бога».) Как указывает Лекман, и религия, и родительство подразумевают идеализацию, трансформацию представления о смысле жизни, исключение «неважного» из сферы интересов, страстное желание взаимности и ощущение переживания неописуемого опыта.

«Взгляните на это так, – говорит Лекман. – Все мы испытывали беспомощность и голод, а потом пришел кто-то большой и стал о нас заботиться. Иначе нас бы здесь сегодня не было. И когда все это произошло, мы еще не обзавелись речью и ничего не могли рассказать». Эти глубинные чувства объясняют поразительное ощущение выполненного долга, которое поддерживает связь родителя: с младенцем – несмотря на бессонные ночи, с подростком – несмотря на выматывающие скандалы, с юношей – невзирая на бесконечные поиски себя. Скорее всего, такие чувства возникают при участии «системы вознаграждения» в мозгу, во всяком случае в начале пути. Система, как описывалось в главе 3, активируется в очевидном приятном ожидании, когда мать смотрит на ребенка или даже просто слушает его голос. В замечательном эксперименте с использованием миниатюрного томографа фМРТ Крейг Феррис, психиатр из Медицинского центра Массачусетского университета, обнаружил, что «система вознаграждения» активируется, когда крысы кормят детенышей. «Поведение, запускающее "систему вознаграждения", с высокой вероятностью повторится, так как награда – это положительное подкрепление, – говорит Феррис. – Появление приятных ощущений в теле матери – возможно, одна из причин формирования связи крысы-матери с крысятами, не исключено также, что аналогичный процесс имеет место и у других видов».

Майкл Мерцених, специалист по развитию мозга из Сан-Франциско, убежден, что у человека кормление грудью – и даже, пользуясь его формулировкой, контакт «кожа-к-коже», длительное выкладывание младенца животом на живот матери – также во многом обеспечивает основу связи, предположительно формирующейся на всю жизнь. Он описывает грудное вскармливание как временное нарушение цельности – и матери, и ребенка, – что мощнейшим образом воздействует на мозг обоих участников процесса. «В этот момент малыш и мать сливаются воедино, что определенно влияет на представление матери о себе, – говорит он. – Если рассуждать о происхождении эмпатии, именно это взаимодействие является ее источником. И, безусловно, она распространяется и на других людей… К сожалению, мужчине не дано испытать столь невероятное чувство. Возможно, поэтому женщины воспринимают людей немного иначе».

Эмоциональный интеллект 101-го уровня

Повторяющиеся, близкие, интимные взаимодействия, то, чем наполнена жизнь практически любой матери, – объятия, кормления, смена подгузников – это своего рода интенсивный курс по изучению спонтанных реакций совершено не похожего на вас существа. Растить ребенка – значит понимать глубокую зависимость своего удовольствия и душевного покоя от благополучия другого человека. Таким образом, у нас появляется веская мотивация разбираться в чужих чувствах и ладить с ними.

Это откровение нисходит на нас, когда мы небывало уязвимы физически и эмоционально. Для многих женщин роды становятся первым опытом полной потери контроля. Сгибаясь пополам от токсикоза, мы получаем представление о том, что такое химиотерапия. Нас везут на каталке, и мы задумываемся о старости. Как новообращенный адепт культа, отринувший атрибуты привычной жизни и отказавшийся от защиты, молодая мать полностью открыта влиянию извне.

В процессе обучения она «перестраивает свой гедонистический гомеостаз», как описал этот процесс Лекман. Почти все наши действия – и бездействие – влияют на новорожденного, а он, в свою очередь, влияет на нас. «Внезапно вам приходится подстраиваться под чувства другого человека, – говорит Саловей. – Эдакое обучение с погружением и жесткой стимуляцией».

В чем состоит стимуляция? В чем угодно. Вероятно, внутриутробный напарник будет пинать вас ночь напролет после вашего эгоистичного решения побаловать себя суперострым буррито. Может быть, вас будут без конца обнимать и целовать. Не исключено даже, что в поведении собственного ребенка вы заметите проявления пресловутого эмоционального интеллекта. Всего несколько дней спустя после скандала с десертом я сидела на кухне с Джоуи. Он оказался слушателем поневоле, но воспринимал мой монолог вполне спокойно: я жаловалась на неприятный телефонный разговор. Я пыталась получить комментарии к своей статье и нарвалась на капризного брюзгу. Джоуи дослушал до конца, а потом невозмутимо предположил (надеюсь, я на самом деле уловила в его словах эхо собственного недавнего выступления): «Возможно, его день был еще хуже, чем твой».

Поначалу довольно трудно разобраться, насколько успешен процесс обучения. Вас выписывают из роддома с полностью несамостотятельным кульком на руках – это существо еще даже не освоило визуальный контакт, общается преимущественно с грудью, а сообщить о своих потребностях может только заплакав. И вы должны разобраться по тональности, тембру и громкости крика, что с ним – он голоден, описался, устал, скучает или же в силу непредвиденного стечения обстоятельств у него что-то болит, а вы до сих пор не удосужились углубить свои знания по теме детских недугов. Иногда на эти вопросы нет правильного ответа, и все, что можно сделать, – это бодрствовать до рассвета, петь, укачивать, кормить, менять подгузники, пока один из вас (или оба) не отключится в изнеможении.

Все это – часть интенсивного тренинга по распознаванию причудливых особенностей вашего личного младенца, и конечная цель – умное, осознанное родительство. Обострившаяся чувствительность, возможно, со временем позволит вам лучше понимать реакции других людей. Но больше никогда и ни к кому вы не подойдете так близко. Спустя две недели после родов матери, по статистическим данным, проводят почти четырнадцать часов в сутки, занимаясь исключительно малышом. (У отцов это, округленно, семь часов.) «Приходится внимательно наблюдать за мельчайшими движениями – за глазами, за мышечным тонусом, – говорит Барри Лестер, профессор детской психологии, изучающий развитие младенцев в Брауновском университете. – Ребенок плачет, и если его взять на руки определенным образом – ему нравится, а если по-другому – нет. Младенец учит нас быть внимательнее к поведенческим проявлениям в целом».

Постепенно наши руки крепнут – ведь мы ежедневно поднимаем все тяжелеющего карапуза, и точно так же тренируется, реагируя на постепенное повышение нагрузки, мозг: детки подают мяч все более ловко, скоро дойдут и до крученых. Мы растем вместе с ними, отвечаем на их меняющиеся потребности, используя весь набор собственных навыков и способностей. К примеру, когда ребенок начнет говорить, вы, возможно, освоите эмпатическую речь, известную среди ученых как материнский язык. Родители автоматически повышают голос, говорят медленнее, проще, с бльшим количеством повторов, адаптируя речь для понимания. Дети реагируют на такой стиль общения охотнее и внимательнее, более того, вероятно, именно так с максимальной эффективностью идет обучение человеческой речи. Японское исследование, в котором принимали участие шестимесячные младенцы, показало, что и глухие, и слышащие дети лучше воспринимают язык жестов, когда движения «адаптированы» типичным для материнского языка образом. При наблюдении за матерями в состоянии депрессии выяснилось, что они, напротив, не модифицируют речь, обращаясь к ребенку. Авторы эксперимента выдвинули предположение, что недостача материнского языка, возможно, объясняет передачу эмоциональных проблем от депрессивной матери к ребенку.

Разумеется, как только дети начинают строить предложения, то становятся нашими самыми верными контролерами. Они безошибочно примечают наши слабые места и недостатки характера и привлекают к ним внимание: иногда бурно протестуя, иногда возмутительно подражая и почти всегда – используя мощный заряд наказания и любви.

Так, Энн Ламотт описывает динамику конфликта с маленьким сыном Сэмом в приведенном ниже драматичном отрывке:

Хуже всего – страх. Страх того, что мы втайне о себе думаем. Страх, который видишь в глазах ребенка. Но во мне есть чувства глубже, чем страх: жизнестойкость, прощение и даже милосердие. Когда Сэм позвал меня в третий раз за ночь, я наконец потеряла самообладание – прямо в гостиной… Я лежала на диване, закрыв лицо руками… и через минуту Сэм протиснулся бочком в комнату, потому что ему все равно нужно было видеть меня, уткнуться в меня… Так маленький паучок проталкивается между мохнатых черных ног матери-тарантула, потому что знает – мама где-то там.

Эмпатия: корень материнства

Дэн Бэтсон, профессор психологии, специализируется на изучении эмпатии в Университете Канзаса. Он классифицирует ее как «ориентированный вовне эмоциональный ответ, вызываемый оценкой состояния другого человека и соответствующий этой оценке». Другими словами, эмпатия альтруистична, она отличается от обычной передачи чувств, для которой лучше подходит термин «эмоциональное заражение». Таким образом, эмпатия – более осознанное, направленное чувство, которое может служить основой доверия и сотрудничества. Питер Саловей (психолог из Йеля) и другие ученые по праву признают эмпатию одной из составляющих эмоционального интеллекта.

Хотя представляется, что эмпатия присуща исключительно человеку, на самом деле она выражена у многих млекопитающих. Когда исследователи подвесили крысу-альбиноса в воздухе при помощи ременной системы, другая крыса, видя отчаянные попытки освободиться, нажала на рычаг и освободила зверька. В другом эксперименте макака-резус научилась дергать за цепочку, получая в качестве вознаграждения еду, но затем увидела, что от ее действий другую обезьяну бьет током (макака могла наблюдать ее лицо). Первая обезьяна несколько дней не дергала за цепочку, предпочитая голод причинению боли своему ближнему.

Разумеется, не все матери обладают эмпатией, очень не многие все время пребывают в состоянии сочувствия. Мне вспоминается увиденная некогда сцена: хмурая женщина на роликах пристегивает рыдающую малышку к шаткой повозке, какие обычно цепляют к велосипеду, но этот экипаж был закреплен у нее на талии. Мать толкается с места, повозка отчаянно шатается, дочь в истерике визжит: «Нет, мама! Не надо ролики!»

Однако большинству из нас хоть как-то удается понимать ребенка в первые дни его жизни только благодаря эмпатии – что ему нужно, как его утешить, как порадовать. Мы снова и снова обращаемся к этой способности, и в результате наш мозг трансформируется. Возможно, именно поэтому в швейцарском эксперименте по сканированию, описанном в главе 3, мозг родителей активнее реагировал на детский плач, чем мозг бездетных испытуемых. «Мозг изменяется, когда вы применяете новую модель поведения, или используете непривычные логические схемы, или же в процессе эмоционально заряженного, увлекательного обучения, – утверждает Майкл Мерцених. – Эти три вида деятельности вызывают изменения, которые закрепляются, если такое поведение практикуется регулярно».

Так где конкретно мог бы зафиксировать такие изменения томограф? На сегодняшний день ученые лишь высказывают догадки, основываясь на зачаточных сведениях о структурах мозга, отвечающих за эмоции. Попробуйте представить, к примеру, что происходит, когда малыш улыбается, а мама отвечает на улыбку. Родители постоянно разделяют эмоции ребенка: морщатся, когда сыну делают прививку от кори, радуются, когда дочь разворачивает подарок на день рождения.

Келли Ламберт, нейробиолог из Вирджинии, вспоминает, как меняла подгузник своей дочери Ларе:

Она лежала на пеленальном столике, так что наши лица были довольно близко, и я разговаривала с ней, переодевая. Совершенно внезапно у нее то ли ужасно заболел живот, то ли еще что-то случилось: ее личико стало ярко-малиновым, она сморщилась, собираясь разрыдаться. Не осознавая, что делаю, я скорчила такую же плаксивую гримасу – и помню, как в следующую секунду спросила себя: «Погоди-ка, а это еще зачем?» Похоже, мою эмпатию зашкалило.

Очевидно, структуры, отвечающие за эмпатию в мозге Ламберт, на самом деле набрали обороты. Уже довольно давно известно, что, придавая лицу определенное выражение, можно вызывать соответствующие эмоции. Доказано, что улыбки делают людей счастливее. Также ученые недавно обнаружили, что копирование выражения другого человека, сознательное или бессознательное, – мощнейший способ «подхватить» его чувство.

Используя сканирование мозга, команда нейробиологов из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе отслеживала реакции одиннадцати добровольцев, смотревших на фотографии людей с шестью выражениями лица: счастья, печали, гнева, удивления, отвращения и страха. Часть испытуемых просили копировать мимику на фотографиях, других же – просто наблюдать. Исследователи обнаружили, что копирование, равно как и простое наблюдение, активирует в целом одну и ту же нейронную схему в головном мозге. В нее вошли области коры, отвечающие за движение, и два ключевых эмоциональных центра: островковая доля и амигдала. Но копирование вызывало бльшую мозговую активность, чем простое наблюдение.

По мнению ведущего специалиста в данном эксперименте, профессора психиатрии Марко Якобони, плаксивое лицо Келли Ламберт – бессознательный ответ на боль дочери – является пресловутым рефлекторным отражением, «рекомендацией» мозгу усилить уровень эмпатии. Ранее Якобони обнаружил, что зоны коры, проявлявшие активность в его эксперименте, важны для подражания. Они соединены с лимбической системой посредством островковой доли, которая, по мнению Якобони, вероятно, является ключевым ретранслятором для трансформации подражания в чувство.

Якобони предполагает, что данная схема может нарушаться или укрепляться, что влияет на способность к эмпатии. По его словам, практика копирования эмоций – и получения обратной связи в виде ответного копирования – с вероятностью усиливает нейронные схемы, активирующие эмпатию. Якобони отмечает, что копированиеэмоций аутичных детей, печально известных низким уровнем социальных навыков, вызывает более дружественное ответное поведение: «Они подходят ближе, чаще дотрагиваются до вас». Точно так же мать, ведущая постоянный обмен отраженными эмоциями с ребенком, развивает в себе способность понимать его чувства – а при должной практике чувства других людей.

«Я абсолютно убежден, что регулярно проявляя эмпатию по отношению к своим детям, вы работаете над развитием этого навыка в целом, – говорит Якобони. – Базовый нейрофизиологический механизм формирования данной способности не зависит от объекта… Определенные области мозга учатся лучше реагировать на стимуляцию – возможно, навык отзеркаливания других перейдет у вас на автоматический уровень. Вы копируете чужое поведение, пребываете в состоянии эмпатии – так запускается механизм самоусиления». Как и другие ученые, занимающиеся «позитивными» эмоциями, Якобони считает, что в основе работы структур мозга, отвечающих за эмпатию, лежат недавно открытые специализированные нейроны в моторной коре. Эти так называемые зеркальные нейроны запускаются вне зависимости от того, совершаете ли вы действие сами или просто наблюдаете за деятельностью. Такую динамику можно обозначить как «мартышка видит – мартышка чувствует»: оба участника процесса задействуют сходные области мозга. Очевидно, интенсивность реакции регулируется двумя условиями: эмоциональной близостью к человеку, за которым ведется наблюдение, и наличием либо отсутствием у обоих сходного опыта в прошлом.

Таня Зингер, исследователь в Университетском колледже Лондона, сканировала при помощи фМРТ шестнадцать женщин, которые с учетом обоих приведенных выше факторов должны были продемонстрировать особенно сильную реакцию эмпатии. Все участницы проходили обследование дважды. На первом этапе каждая из них испытала болезненный удар электрическим током в области правой руки. При этом на экране компьютера женщины видели предупреждение, когда они почувствуют боль и какой интенсивности будет разряд. На следующем этапе сходный по силе электрошок применяли к мужьям участниц, а те лишь наблюдали за процессом – и в это время исследователи сканировали их мозг. Они видели предупреждение на экране, но не лицо мужчины.

Снимки мозга, сделанные Зингер, показывают: и когда женщины ожидали болезненных ощущений, и когда боль должны были причинить партнеру, у них высвечивалась одна и та же область мозга. Рассказывая о пережитом опыте, они отмечали, что на втором этапе не испытывали собственно физической боли, но уровень тревоги был таким же. Как и в эксперименте Якобони, Зингер обнаружила активность в островковой доле в дополнение к передней поясной коре, которую сравнивают с нейронной сигнализацией, привлекающей внимание мозга к резким внезапным изменениям физического либо эмоционального состояния. Эта область высвечивается в ответ на боль, а также когда мать слышит плач своего ребенка.

Прикладной эмоциональный интеллект

Еще в начале 1970-х известный педиатр Т. Берри Бразелтон, работавший на тот момент в Гарвардской медицинской школе, посвятил много времени изучению взаимодействия матери с новорожденным. Он писал об одной женщине, особенно хорошо понимавшей сигналы младенца и чувствовавшей, когда малышу нужно отдохнуть от общения:

Она с мягкой улыбкой опустилась в кресло, сведя к минимуму всю активность: вокализацию и движение, – и стала ждать его возвращения. Когда он наконец снова посмотрел на нее, она начала медленно усложнять поведение, как будто прощупывая, с чем он способен справиться. Она чувствовала его потребность давать ответ. Улыбнувшись, она дожидалась ответной улыбки и только тогда продолжала улыбаться и надстраивать свою улыбку новым действием. Она двигалась в непосредственной близости к ребенку, выдерживая ритм в соответствии с циклами его организма. Если он чересчур возбуждался и его движения становились резкими, она снова расслаблялась в кресле… Казалось, она учила его расширять способности к внимательному реагированию… [и] позволяла ему прочувствовать, как нужно распределять силы, чтобы взаимодействие с миром было комфортным.

Приблизительно 90 % человеческой коммуникации происходит без слов: мы поднимаем бровь, поджимаем губы; к этому же относятся веселая или саркастическая интонация приветствия, пружинистый шаг. В первые два года жизни ребенок общается практически исключительно посредством мимики, жестов и бессмысленного лепета. Ответственные родители должны в совершенстве освоить искусство дешифрования.

Еще одно исследование, проведенное в Гарварде в 1970-х, впервые позволило предположить, что подобное взаимодействие полезно для самих матерей: у них совершенствуется эмоциональная интуиция, облегчая таким образом общение не только с детьми, но и со взрослыми. Роберт Розенталь, психолог, разработал тест известный как «Профиль невербальной восприимчивости». Он демонстрировал добровольцам ряд видеозаписей, где молодая девушка проявляла некий диапазон сильных чувств: ненависть, ревность, сожаление, материнскую заботу. Никаких реплик в отрывках не содержалось: записи были немыми.

Решив повторить эксперимент, Розенталь с коллегами предложил пройти тест восьми матерям с детьми на доречевом этапе развития и шести нерожавшим замужним женщинам. Матери показали заметно лучший результат, и в аналогичном тесте шесть месяцев спустя преимущество сохранилось. Ученые подчеркивают, что невозможно утверждать, является ли материнство само по себе фактором, повысившим эмоциональную восприимчивость этих участниц. По мнению специалистов, не исключено следующее объяснение: более эмоционально грамотные женщины с большей вероятностью становятся матерями. Тем не менее Розенталь с коллегами пришли к следующему выводу: «Младенцы, очевидно, невербально "обучают" своих родителей».

Многие матери, у которых я брала интервью, согласны с этим предположением. Мне привели несколько примеров того, как с рождением ребенка улучшился навык чтения невербальных сигналов. Лори Уиллис, которую я представила вам в главе 7, с точностью предсказала, что ее полуторагодовалому сыну Алексу понадобится медицинская помощь – и буквально вслед за этим его увезли в больницу с диагнозом гастроэнтерит. «Еще за неделю до того, как он заболел, я что-то почувствовала, – говорит она. – Он не то чтобы был вялым. Просто его глаза казались мне потухшими. У него такие яркие, светло-голубые глаза, и вот белки – они были именно тусклыми».

Сьюзен Костал (Сан-Франциско, журналистка, мать троих детей) рассказала, как ей удалось применить невербальную «грамотность», выработанную благодаря материнству, чтобы понять взрослого человека, с которым случилась беда, – свою соседку. «Эта женщина, по всей видимости, довольно одинокая, жила от нас через улицу и время от времени просила меня о небольших услугах, – рассказывает Костал. – Однажды она позвонила и поинтересовалась, могу ли я забрать ее мать с автобусной станции, но что-то в ее голосе звучало непривычно. Изменился тон: слова были больше похожи на приказ, чем на просьбу». Несмотря на определенное раздражение, Костал отправилась в путь. Возвращаясь, она увидела полицейские машины, припаркованные у дома соседки. «Я сразу поняла, что она пыталась покончить с собой, – вспоминает Костал. – Я вышла из машины и направилась к стражам порядка. "Ей удалось?" – спросила я. Полицейские заинтересовались, откуда я знаю о случившемся».

По мнению Костал, она просто была готова «ловить волну», научившись этому со своими дочками. «Когда чье-то поведение кажется странным, – говорит она, – обычно это означает, что младенец болен или вот-вот стоит ждать скачка развития. До рождения детей подобные проявления меня не слишком интересовали. Но для работающей матери (и отца) вся жизнь на сорок восемь часов вперед зависит от того, здоров ли ребенок».

Повышенная чувствительность к тому, что происходит с окружающими, возможно, объясняет, почему многие матери в совершенстве осваивают навык, родственный эмпатии, но требующий определенной отстраненности. Речь идет о теории сознания: искусстве понимать, что думает человек, совершенно на вас непохожий. Сформулируем так. Утверждается, что, если два животных смотрят друг другу в глаза, не отрываясь дольше десяти секунд, они либо готовятся драться, либо займутся любовью. Однако необходимо упомянуть и третий вариант – возможно, существо пытается понять, о чем конкретно думал его детеныш, когда рисовал на стене, забыл про обед и набил себе эти жуткие татуировки. Как и эмпатия, теория сознания предполагает толкование чувств другого человека по невербальным признакам: как блестят ее глаза, почему он засунул руки в карманы и так далее. Однако, если эмпатия основывается на эмоциональном желании помочь, теория сознания строится на более отстраненном, осмысленном подходе.

Пол Экман, писатель, психолог Калифорнийского университета в Сан-Франциско, прославился благодаря тому, что предложил замечательный инструмент для потенциальных экспертов теории сознания. Он задокументировал тысячи неуловимых изменений в выражениях лиц, рассказывающих о том, что думают и чувствуют люди. Способность читать эти мимолетные «микровыражения» – они сменяются за четверть секунды, а в их формировании участвуют в общей сложности сорок три лицевые мышцы – имеет первостепенную важность для понимания, искренен ли ваш собеседник. Экман не изучал, обладают ли родители преимуществом перед не-родителями, но он утверждает, что, как и с большинством эмоциональных навыков, эту способность можно развивать за счет мотивированной практики.

Упражняясь в теории сознания, матери полезно помнить, что ее ребенок не только, фигурально выражаясь, с Марса (если он мальчик), но и вообще из другой нейрогалактики, потому что он пока не повзрослел. «Я всегда напоминаю себе, что они еще не полностью миелинизировались, – сказал однажды мой брат Джим, психиатр, наблюдая, как его пятилетка разносит все вокруг из-за потери пластикового робота-трансформера. Джим имел в виду белое вещество нашего мозга: миелиновые футляры – напоминающие изоляцию на проводах, – где заключены аксоны, отростки нейронов, посредством которых передается информация через синапсы. В детстве эта «изоляция» довольно тонкая, поэтому нейронные соединения осуществляются быстрее. Это объясняет высокую детскую импульсивность и склонность к риску, особенно учитывая, что префронтальная кора, эволюционно самая молодая часть человеческого мозга, ответственная за распределение приоритетов и сдерживание импульсов, созревает последней. Когда процесс завершится, вашему малышу будет, возможно, около двадцати лет. У вас впереди немало времени, чтобы попрактиковать еще три эмоционально полезных навыка.

Самообладание, улаживание конфликтов и переоценка

Ежедневный родительский долг – настаивать, упрашивать и всячески направлять ребенка по узкому пути цивилизации. Что же, в процессе вы наверняка освоите три специфические техники, которые также окажутся полезны при общении с другими людьми.

Прежде всего стоит упомянуть самообладание. Хотя это одна из тяжелейших задач для родителя, у вас будет множество возможностей его потренировать, если у вас с ребенком нормальные (то есть не безконфликтные) отношения. Матери детей в возрасте двух-трех лет, по статистике, озвучивают команды или выражают неодобрение в среднем каждые девяносто секунд, ссоры между родителями и маленькими детьми происходят, опять же в среднем, 1,5–3,5 раза в час (оба эти показателя кажутся мне несколько заниженными, учитывая, что родители и дети находятся в одном помещении).

В эти моменты снова и снова подвергается проверке способность матери держать себя в руках. Если вам не выдали идеальных детей, у вас будет регулярно возникать желание наорать, чертыхнуться, врезать, съехать с дороги или улететь в Рио, при этом ваша лучшая часть знает, что эти порывы необходимо обуздывать. Утешьтесь тем, что в процессе вы развиваете лобные доли головного мозга, область коры, расположенную непосредственно позади лба и доходящую до макушки и ушей.

Ученые совершили огромный прорыв в понимании роли лобных долей в середине XIX века благодаря неудачливому юноше, строителю на железной дороге по имени Финеас Гейдж. В сентябре 1848 года Гейдж получил тяжелое ранение. В результате взрыва стальной прут (3,2 сантиметра длиной, 6 килограммов веса) вошел в его череп, серьезно повредив его левую лобную долю. Несколько месяцев спустя молодой человек достаточно поправился, чтобы вернуться к работе, но начальство вскоре отметило, насколько он изменился. Друзья заявляли о том, что «это больше не Гейдж». Ранее вежливый, исполнительный, дисциплинированный, после ранения он стал нетерпеливым, импульсивным и грубым, потерял способность контролировать себя. Его врач пришел к следующему заключению: «По-видимому, было нарушено равновесие между его интеллектуальными способностями и животным началом».

Хотя лобные доли – одна из самых деятельных зон мозга, даже у людей, не являющихся родителями вспыльчивых детей, возможно, развитый самоконтроль задействует также другие области. К примеру, при обучении управлению чувствами буддисты говорят об искусстве «распознавать искру вперед пламени» – это умение предположительно имеет более сложный механизм, нежели просто задушить порыв.

Однако, если лобные доли по какой-то причине подвели, это наш шанс опробовать вторую, более тонкую, эмоционально-интеллектуальную технику: способность улаживать конфликты и приводить себя в порядок. Эдвард Троник, специалист в области возрастной психологии из Гарвардской медицинской школы, провел ряд экспериментов с участием матерей и детей. Женщин просили сесть лицом к отпрыскам, но никак на их действия не отвечать. У ребятишек, что вполне естественно, такое «каменное лицо» вызывало сильную реакцию. Они поднимали брови, отворачивались, снова смотрели на маму, улыбались, притворялись, что кашляют. Но постепенно большинство из них грустнели. В этот момент мать должна была вернуться к ребенку, начать с ним взаимодействовать, попытаться исправить ситуацию. В зависимости от сложившихся между ними отношений некоторые дети продолжали расстраиваться, не торопились прощать, однако были и те, кто с готовностью откликался на предложение примирения.

«Это отличный урок для взрослых», – говорит уже упоминавшийся в этой главе Барри Лестер, помимо всего прочего – глава клиники, специализирующейся на детских коликах, пристально изучающий взаимодействие матерей и детей в процессе лечения. Как почти всем нам известно, в обществе едва ли возможны бесконфликтные отношения. Поэтому, отмечает Лестер, «ключ к гармоничным отношениям – восстановление, вполне очевидно, что это актуально и для взрослых людей. И если вы способны налаживать отношения с ребенком, то и с партнером все тоже получится».

В периоды войны и мира, а особенно во время политических баталий невозможно не упомянуть третий навык из области эмоционального интеллекта – переоценку. Это некий вид выученного оптимизма, «изменение образа мысли ради изменения внутреннего ощущения», как формулирует Кевин Очснер, нейробиолог из Колумбийского университета, изучающий динамику мозговой деятельности в основе данного навыка.

Ключевой способностью для управления собственными эмоциями (а без этого невозможно справляться с эмоциями чужими) является умение смотреть на вещи оптимистически. Джоан Дидион, всесторонне образованный специалист по американской культуре, довольно давно написала: «Мы рассказываем себе истории, чтобы жить». Монолог матери мог бы звучать так: «Ой, больно!», «Боже, ну и силач!», «Убила бы его!», «Но все же он мой сын», «Четыре года – и до сих пор на горшок не ходит!», «Он личность, и власти предержащие его не запугают!», «Что же он спорит-то без конца?», «Возможно, его ждет карьера богатого, успешного юриста!», «Ну и лажа это ваше материнство!», «Возможно, благодаря материнству у меня совершенствуется мозг».

Одна из моих любимых историй о родительской переоценке была рассказана моим братом. Обычно Джим не блещет оптимизмом, но он необыкновенно любящий отец. Однажды вечером он зашел в ванную – в момент, когда его шестилетний сын лил слезы и мочился на стену рядом с туалетом. Джим быстро выяснил, что мальчик уронил в унитаз карточку от игры «Yu-Gi-Oh!», и ему пришлось принять «ответственное решение», как выразился мой брат, касательно дальнейших действий. «Это же надо было так придумать!» – с восхищением подытожил Джим.

Очснер и его коллеги изучали способность людей к переоценке, проводя сканирование мозга добровольцев. Испытуемым показывались тревожные фотографии, при этом вербальный комментарий давал объяснение, позволяющее увидеть изображение в не столь мрачном свете. К примеру, на одном из снимков группа женщин рыдала перед церковью, и в голову первым делом приходили похороны. Но добровольцам говорили, что в церкви только что была свадьба, и женщины плачут от радости. Очснер, основываясь на результатах эксперимента, утверждает, что префронтальная кора, передняя, или фронтальная, область лобных долей обеспечивает эту функцию управления эмоциями и фактически гасит активность возбудимой амигдалы, когда люди пытаются взглянуть на неприятную ситуацию с позитивной точки зрения.

Как может подобный образ мыслей – в частности, подход моего одуревшего от отцовской любви братца – оказаться «умным»? Главным образом дело в том, что оптимизм является мощной движущей силой и, соответственно, ключевой составляющей эмоционального интеллекта. Психолог и популярный писатель Мартин Селигман, автор многих книг об оптмизме, в частности, о «выученном оптимизме», обнаружил, что радостные страховые агенты продавали услуги на 37 % чаще, чем грустные. Оптимизм позволяет родителям бесконечно вкладываться в заботу о детях и их воспитание: они верят, что когда-нибудь их труд даст всходы – как минимум эмоциональную отдачу. Также оптимизм помогает восстанавливаться после потерь и поражений.

Как отмечает Очснер, исследования последних лет показывают, что у людей в депрессии повышена активность в зоне амигдалы и понижена – в префронтальной коре. В связи с этим Очснер размышляет, не понижается ли при депрессии физиологическая способность запускать процесс переоценки? Тогда логически следует следующий вопрос – нельзя ли стимулировать данные нейронные сети при помощи химических средств, позволяя пациенту посмотреть на жизнь более позитивно? Или же проблема решается регулярными упражнениями – повседневной практикой, как у матерей? Ученым еще предстоит найти ответы на эти вопросы. Однако предположение Дэвидсона и Экмана о том, что люди способны совершенствовать эмоциональные навыки, прилагая осознанные усилия, принимается сегодня практически как аксиома. Экман, как и Дэвидсон, работал с буддистскими монахами и с глубочайшим уважением отзывается о Далай-ламе как о «Моцарте разума». Он добавляет: «Не всем дано быть Моцартами, но в наших силах стать музыкантами».

Развиваем эмоциональный интеллект

На протяжении всей человеческой истории матери растили отпрысков и учили их ладить с окружающими, что повышало шансы мам однажды обзавестись внуками. В процессе с нашим видом произошло кое-что замечательное: за эти века мы развили сложное сознание, эмпатию и оптимизм.

Пол Маклин, исследователь из Национального института здравоохранения, считал, что материнское поведение направляло социальную эволюцию животных от ящериц, которые не удосуживались даже согреть яйца, до современных человеческих матерей, задумывающихся с первым ударом сердца младенца о том, в какой ему поступать институт. Хотя стратегия видов, стоящих у основания эволюционной цепи, до сих пор заключается в наращивании количества оплодотворенных яиц, человеческие матери вкладывают время и энергию в относительно небольшое число эмбрионов. Крупный мозг и длительное детство помогают потомству подготовиться к существованию в социуме, структура которого с каждым годом все усложняется.

Человеческий ребенок входит в мир, обладая мозгом, размер которого в четыре раза меньше, чем у взрослого. Это позволяет голове младенца относительно беспрепятственно преодолеть материнское влагалище, однако после рождения малыш остается полностью зависимым от матери. Теперь развитие мозга пойдет уже вне утробы; большинство детей могут рассчитывать на долгие годы опеки: стульчики для кормления и автокресла, бесконечную заботу и обучение. Этот своеобразный договор между матерью и ребенком составляет самую суть нашего общества, которое стремительно становится все более опекающим.

Эволюционный скачок, открывший перед нами такие возможности, произошел в день, когда из груди некой недалеко ушедшей от рептилий мамочки выделилась одинокая капля – предшественник грудного молока, как предполагает Сара Харди. Так закончилась традиция родительства «каждый сам за себя». «Ничто в происхождении лактации не намекало, что грудное вскармливание и эволюция разума пойдут рука об руку, – пишет Харди. – Однако именно это и произошло».

Грудное вскармливание постепенно вынудило матерей держаться рядом с детьми, в результате формировалась уникальная социальная связь, подобной которой история еще не знала. Длительная близость, как пишет Харди, обеспечила «возможность и необходимость для развития "социального интеллекта"». И на протяжении всей истории человечества он оставался важнейшим, хотя и не единственным, видом интеллекта.

Перемена повлияла не только на детей, она неизмеримо, хотя и постепенно, повысила требования к материнству. Как будто нам мало девяти месяцев беременности, со временем у женщины стали уходить годы на вскармливание и защиту зависящих от нее отпрысков. Ответственность все росла, что, вероятно, привело к «интеллектуальной гонке вооружений среди родителей», как гласит теория Корта Педерсена. Педерсен, профессор психиатрии Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл), ведущий эксперт по вопросам материнского поведения, формулирует свою мысль так: «Теперь для того, чтобы быть родителем, недостаточно просто произвести на свет ребенка. Мы обязаны обеспечить его пропитание и защитить от опасностей. Это, очевидно, куда сложнее, чем заботиться исключительно о себе. Учитывая вышесказанное, неудивительно, что родительство усиливает умственные способности».

По данным современных новаторских исследований, эволюция материнского интеллекта и социального поведения определяется не только непосредственно заботой о детях, но заложена генетически. Экспериментируя со специально выведенной породой мышей, Барри Кеверн из Кембриджского университета обнаружил, что гены, унаследованные от матери, сильнее влияют на молодые «исполнительные» области мозга – зоны, определяющие социальное взаимодействие, – чем отцовские гены. Грызуны, у которых блокировалось материнское генетическое влияние, рожали детенышей с более крупным телом и меньшим по размеру мозгом. Если же изолировались отцовские гены, ситуация возникала обратная: мозг у мышат становился больше, а тело – меньше.

Разумеется, эволюция длится миллиарды лет, а не часы. Однако в силах каждого человека совершить гигантский шаг вперед, исправляя ошибки собственных родителей и вникая в потребности ребенка. Обучая детей, мы учимся сами (и это куда сложнее). И потенциальные выгоды такого взаимного обучения доступны не только биологическим матерям.