Дикая тварь Бейзел Джош

26

В половине четвертого ночи мне стало дурно от жары в пропитанном потом спальном мешке, и я решил встать. Вайолет так и лежит спиной ко мне.

На улице в лунном свете все черно-белое, как в старом телевизоре, по земле стелется туман – я думал, так бывает только на дискотеках и в фильмах про вампиров. Из-за испарений от земли и воды туманом покрыт весь лагерь и даже озеро Гарнер. Месяц опять куцый, как в ту ночь, когда мы с Реджи беседовали на крыльце, хотя теперь он, наверное, смотрит в другую сторону, если я правильно понимаю фазы луны.

Слышу приглушенные голоса и вижу тлеющий огонек на другом конце лагеря. Ради прикола крадусь за Реджи и одним из охранников Пэйлин, пока они рассуждают, почему из всех животных только медведи бывают гризли.

– Рыба тунец – тоже единственное существо, которое называется “тунец”, – говорит охранник.

– Ты прав, сынок, – отвечает Реджи. – Не бывает птицы-тунца.

Для протокола: лично я не видел, чтобы охранник дул косяк Реджи.

Дойдя до опушки леса, я замечаю еще кого-то и чуть не припадаю к земле. Но это всего лишь охранник Уэйна Тена, смотрит на меня без малейшей реакции.

Начал моросить дождь. Я стою у начала косы, похожей на руку, простертую в туман между двумя озерами. Не знаю, что это меня потянуло на какие-то бредовые упражнения “навстречу своим страхам”, но пока не приходится натягивать гидрокостюм, все сносно. Мне даже не видна поверхность воды. А если облакам удастся закрыть луну, то перестану видеть вообще что-либо.

Хотя я кое-что слышу.

Жужжание. Едва уловимое – всего лишь легкое колебание воздуха в ушах, как бдто в соседней квартире включился холодильник.

Однако могу поспорить, что источник звука другой. Иду по берегу на север, вдоль кромки расширяющейся котловины, на дне которой озеро Уайт. Пляж узкий и неровный, но ориентироваться легко даже в тумане – идешь вдоль гранитной стены.

По мере моего продвижения жужжание становится громче. Через несколько минут я оказываюсь там, где стена и вся котловина изгибаются вправо и открывают вид на новый участок воды. Должно быть, там лодка: в плывущем тумане металлические проблески и смутно просматривается что-то зеленое.

Мой бинокль и прибор ночного видения остались в палатке, естественно.

Вдруг жужжание стихло. Лодка скользит по инерции.

– Что ты делаешь? – спрашивает Вайолет, когда я начинаю рыться в своей сумке. – Ты нашел Лай?

– Тщ-щ. Нет. Там лодка на Уайте.

– Что? – она приподнимается на локтях. – Зачем?

– Не знаю. Я ее толком не разглядел.

– Ты опять пойдешь туда?

– Да.

– Почему ты не разбудил меня?

– Разбудил уже.

– Почему не нарочно?

– Потому что не исключено, что в меня опять будут стрелять.

Вайолет начинает шарить руками в поисках одежды.

– Я с тобой.

– Дождь идет.

– Блин, и что теперь?

– Надо спешить.

– Ладно. Обойдусь без ванны, просто приму душ. Ты чего вообще?

Чего-то я вообще. Смотрю, как Вайолет расстегивает спальник и, все еще лежа, надевает джинсы на бедра в мурашках. Штаны застревают на ее бугорке, приходится приспустить их и только потом натянуть до голого живота.

Перевожу взгляд на ее лицо – она смотрит, как я пялюсь на нее. Не слишком грубо, но все же.

Сказать тут особо нечего.

Расстегиваю клапан палатки. Теперь дождь льет вовсю.

Лодка – большой надувной “зодиак” футов двадцать в длину, со стационарным штурвалом, по бортам торчат вверх под углом металлические рыболовные снасти, словно строительные краны. Из-за тумана трудно разглядеть что-то еще даже в бинокль. Я захватил цифровую камеру, но и она бессильна.

– Смотри, – говорит Вайолет и передает мне прибор ночного видения. Дождь такой сильный, что мы не опасаемся разговаривать в голос. – Он все еще черпает совком порошок из мешка и кидает его в воду.

Взяв прибор, я первым делом осматриваю пляж позади нас. Выбираясь из лагеря, я заставил Вайолет взять меня за руку на случай, если нас кто-то увидит, – пусть думают, что мы идем трахаться. Но, как она верно заметила, далеко не всех это может отпугнуть.

И то правда: я уговаривал Вайолет Хёрст взяться за руки, словно прыщавый подросток.

Направляю ПНВ на озеро. В инфракрасном свете ливень и туман ухудшают видимость еще больше, но я вижу толстую покрышку с крупным протектором перед носом лодки, наподобие носовой фигуры на старинных кораблях. Еще два таких же колеса видны за кормой. Над носовым колесом что-то вроде заряженной гарпунной пушки. На корме – поднятый из воды мотор и рядом с ним еще один – гораздо меньше, с опущенной ногой. Второй, наверное, электрический.

– Это лодка-амфибия, – говорю я.

– Да. Извини, я думала, ты разглядел в бинокль. Что он делает?

– Я его не вижу.

Над рулевой стойкой облако свечения – должно быть, от экрана сонара, – но я не вижу человека, пока тот не выпрямляется, покопавшись на корме у колеса в каком-то большом ящике – видимо, там встроенный холодильник. В руке у него что-то вроде ядра.

– Вот теперь вижу.

– Лицо разглядеть можешь?

– Нет. Он на другой стороне лодки, спиной к нам.

Тем более он – так же, как мы с Вайолет и, вероятно, любой, кто в этот час находится в Миннесоте под открытым небом, – в куртке с поднятым капюшоном. Зато мы можем предположить, что он слышит – как дождь барабанит по гортексу.

Еще раз осматриваю пляж и отдаю прибор Вайолет.

Через минуту она докладывает:

– Теперь он что-то насаживает на большой крюк, который висит на этой фигне над бортом. Кажется, мясо.

Через несколько секунд слышу, как жужжит мотор лебедки, даже несмотря на шум ливня. Электродвигатель до этого был тише.

Вайолет возвращает мне ПНВ, и я вижу, как человек выпрямляется и поворачивается к нам лицом. Но вместо лица – ослепительный луч света.

– Черт! – утыкаю прибор в куртку, но слишком поздно, это я знаю.

– Что? – спрашивает Вайолет.

Невооруженным глазом вокруг видно только мрак. Луч от лица чувака – невидимый.

– У него активные инфракрасные очки, – объясняю я. – Та же технология, что у нас. Он видит свет, излучаемый нашим прибором.

– И он видит?..

– Да. Наверное, он смотрит на нас прямо сейчас.

Снова смотрю в прибор. Чувак таращится прямо на нас, лицо у него так и светится, что твой маяк. Но теперь он еще и держит винтовку у пояса. Классическая “Ремингтон 700” с крупной оптикой и гидрозащитой. Не знаю, из этого ли ствола завалили Криса-младшего и отца Подоминика, но им хватило бы.

Так что приехали – похоже, тут в нас опять будут стрелять. Если прицел винтовки тоже инфракрасный, то нам предстоит длинная и бодренькая пробежка до леса на фоне голой гранитной стены. Пожалуй, целесообразнее нырнуть в озеро и попытаться доплыть до лодки.

Однако человек в нас не целится. Он просто держит оружие, словно показывая его мне или раздумывая, что делать. Наконец бросает винтовку к носу лодки, а сам шагает к корме и опускает ногу большого мотора в воду.

– Что он делает? – спрашивает Вайолет.

Отдаю ей ПНВ:

– Сматывает удочки.

В тесном ущелье бензиновый движок зарычал, как “Харлей”. Басовитое бульканье мотора хорошо слышно, даже когда к нему добавляется более высокий пронзительный звук. Лодка резко разворачивается и уходит в озеро Уайт, таща за собой крюк на тросе.

Она скрылась за ближайшим мысом, прежде чем нас достиг свет от фонариков людей, пробирающихся по пляжу.

– Что это еще за херня была? – спрашивает Реджи.

– На озере какая-то лодка, – отвечает Вайолет.

И волны от нее до сих пор плещутся у наших ног.

27

– Полный бред, – говорит Вайолет.

– Вот так все и было.

Мы лежим на спине в спальных мешках. Я только что рассказал ей о своей беседе с Пэйлин.

– Да она больная на всю голову, – ставит диагноз Вайолет.

– Почему же? Только из-за того, что она считает, будто одинарный набор хромосом и однонитевая ДНК – это одно и то же, хотя ее папаша преподавал биологию?

– Ее папаша поджидал, пока тюлени высунутся из воды глотнуть воздуху, и простреливал им бошки.

– Может, он их принимал за Антихриста. И откуда ты знаешь, чем он занимался?

– А откуда ты знаешь о Уэствуде как его там? – парирует она.

– Уэстбрук Пеглер. Он был знаменит в свое время.

– А она знаменита сейчас. И богата. Если и есть на свете Антихрист, то это, скорее, она сама. Она же абсолютная конъюнктурщица.

– Мне кажется, она верит во все это.

– Может, и верит. Беда мира – не безрассудные люди. А те, что умеют включать и отключать свой рассудок, смотря что им выгоднее.

– Возможно. Но что ей дает вера в эту фигню?

– Помимо того, что ей платит Реджи? Ты недооцениваешь, насколько приятно думать, что ты – в центре внимания Боженьки. Ребятки копались в этом годами. Черт возьми, хотела бы я быть такой же, как она.

– Не хотела бы, – возражаю я.

– Еще как хотела бы. Избирательная бредятина – это же крутотень. Ты думал, почему я так люблю бухать?

– Но эффект от бухла временный.

– В том-то и беда. – Она видит, как я смотрю на нее. – Серьезно. Я ненавижу реальность. Как и все люди. Теперь часто говорят: “Бойтесь данайцев, дары приносящих”. Но, когда Лаокоон сказал это во время Троянской войны, его задушили змеи и люди ржали, надрывая животики. Такая же фигня с Кассандрой.

– Это тоже про троянского коня?

– Да.

– Так может, просто не стоит рассуждать логически о троянском коне.

– Может, когда-нибудь я пойму, почему с тобой так трудно разговаривать.

– Ну, не то чтобы тебе часто приходилось.

– Тем лучше.

Она отворачивается.

– Цыпленок-паникер тоже неплохой пример, – наконец заявляю я.

– А с ним-то что случилось?

– Не знаю. Но его определенно прозвали паникером[82].

Она поворачивается ко мне и приподнимается на локтях:

– Знаешь, в чем твоя беда?

Ну и что я могу ответить?

– Ты пытаешься стебаться не только над всякой опасной херней, но и просто над знанием, – говорит она. – А это тоже неправильно.

– Спасибо.

– Это не комплимент. Спокойной ночи.

Она опять отворачивается, но через несколько минут спрашивает:

– Ну и как поцелуй?

– Этого я никогда не расскажу. Но видеть, как ты ревнуешь, было забавно.

– Я не ревновала. У меня нет желания целоваться с Сарой Пэйлин. И не было даже до того, как я увидела вас. Смотреть было страшновато.

– Участвовать тоже.

Снаружи какая-то птица закричала о чем-то жалобным голосом. Значит, уже недолго до рассвета.