Дикая тварь Бейзел Джош
Дэл держит правую кисть под левым локтем. И не только из-за отстреленного пальца – подняв его руки, вижу, что пуля задела левый бок и рассекла неопрен, кожу и желтоватый жир. Кровь стекает по гидрокостюму розовой струйкой. Ему сильно повезло, что рана неопасная.
Мигель протягивает мне полотенце, хоть я и не просил, потом прижимает его к ране, пока я укладываю Дэла так, чтобы обе раны оказались выше относительно сердца.
– Раздобудь таких еще, – говорю я, имея в виду полотенца.
– Отвали, Лай, – первое, что я слышу от Дэла.
Собака продолжает лизать его бледное лицо, словно пытаясь разбудить.
Поднимаясь, чувствую, что от андурила мышцы у меня как песок.
– Я понимаю, – говорит Реджи, прикрывая голову руками.
– Да ни хуя ты не понимаешь!
Сара Пэйлин не попрощалась. Я едва видел ее, прежде чем она улетела. Один из телохранителей завел ее в палатку и встал перед входом, а двое других принялись рубить ветви деревьев тактическими ножами, как друид из “Астерикса”. Поначалу казалось, будто они рехнулись, но потом они собрали из веток решетку, связав их пластмассовыми наручниками, и когда “Сикорский” Пэйлин приводнился на озеро Гарнер, решетку использовали, чтобы подтянуть его вплотную к берегу.
Неужели охрана Пэйлин сначала запросила эвакуацию и только потом вызвала спасателей? Мне известно только, что Пэйлин и ее свита, в которой почему-то оказался и Гроди со своей свитой, и даже хреновы Фики – как будто они не просто угрюмые богачи, любящие шмотки со скидкой и оружие, а, возможно, богачи, собирающие спонсоров, – так вот, все они улетели, прежде чем спасательный вертолет Управления парков и заповедников показался над горизонтом. Естественно, не дождались они и одномоторного “пайпер-каба” с шерифом Элбином на борту.
Я не пытался задержать здесь людей Пэйлин. Во-первых, я не знал, как это сделать, а во-вторых, поверил им, что они ничего не видели. Туман стоял непроглядный, и все были обдолбанные.
Конечно, Элбин не очень рад тому, что я их отпустил. Шериф явно считает, что он или, может, мы с Вайолет должны были лучше стараться или хотя бы что-нибудь сделать, чтобы не допустить всего этого дерьма.
В фильмах после таких передряг копы всегда усаживают героев на откидной борт “скорой”, накрывают одеялами и наливают кофе, пока их снимают камерой с крана. Элбин рассылает всех остальных по изоляторам и больницам, но нас с Вайолет – и заодно Лай, за которую теперь почему-то отвечаем мы, – держит на месте и выкрикивает вопросы к нам в перерывах между переговорами по рации с Бемиджи. Он несколько часов не давал нам улететь обратно в Или на гидросамолете и даже после этого поручил своему помощнику встретить нас на причале и убедиться, что мы заселились в отель “Или Лейксайд” и никуда от него не денемся.
Как только помощник шерифа уходит, я начинаю договариваться с водителем трансферного микроавтобуса гостиницы, чтобы он отвез нас в “Си-эф-эс” и мы забрали бы нашу машину.
– А ты не хочешь хоть немного подождать? – спрашивает Вайолет.
Я отвожу ее в сторону:
– Во-первых, я хочу вернуть Лай в “Си-эф-эс”. – Сейчас собака привязана на лужайке за отелем. Я знаю, что предложение освободить ее смягчит Вайолет.
– А что же во-вторых? – говорит она.
Наверное, все-таки можно узнать меня лучше.
– Говорят, индейцам оджибве много лет известно об этой твари в озере Уайт, – объясняю я. – Они рисовали ее, и у них было для нее название – вендиго. Так что я хочу пообщаться с кем-нибудь из чертовых оджибве.
30
Резервация на р. Чиппева
Все еще четверг, 20 сентября
– Позвольте, я объясню вам, почему это так оскорбительно, – говорит Вёрджил Бёртон из племени оджибве Северных Озер.
Мы с Вайолет сидим перед ним за низеньким детским столиком в столовой общественного центра. Не припомню, когда я был таким маленьким, чтобы мне было удобно сидеть за таким вот столиком.
– Дело не в том, что белые болтают, будто коренные народы занимаются колдовством, – говорит Бёртон, – хотя это тоже довольно тупо, если посмотреть, что с нами стало. Беда в том, что белые люди не дают себе труда посмотреть, что с нами стало. Им интереснее смотреть на вигвамы. И на всяких вендиго.
Нам от этого капец как стыдно.
Вёрджил продолжает:
– У первых народов были сообщества. Я имею в виду не лесные лагеря, как у Робина Гуда. Я говорю о цивилизациях. До того как сюда приплыл Колумб, каждый четвертый человек на Земле жил в так называемом Новом Свете. Теночтитлан был крупнейшим городом планеты. У нас были книги, правительства, суды и лучшие армии. Когда Эрнандес и Грихальва напали на майя, им как следует наваляли. В тысяча пятьсот двадцатом ацтеки надрали задницу Кортесу. А через год флоридцы грохнули Понсе де Леона. Потом началась эпидемия европейской оспы, и девяносто пять процентов первых народов вымерло. А европейцы довели это число до девяноста семи процентов рабством и истреблением.
После этого, конечно, страна осталась беззащитной. Европейцы повсюду находили обработанные поля и домашний скот. Уже добытое золото. Вы знаете, сколько награбленного золота Писарро отправил в Европу первой партией? – Мы качаем головами. – Вчетверо больше, чем весь запас Английского банка. Но белые люди, простите за выражение, хотят романтизировать быт коренных, выживших после оспы. Как будто первые народы сами хотели быть кочевыми племенами, подчиняться вождям и жить в лесах. Мы этого не хотели. Белый человек вынудил нас. Это были наши “Темные века”. Но вы, ребята, предпочитаете поговорить о шаманах, о духах-наставниках, о благородстве простой жизни. Конечно, мы жили простой жизнью – весь наш мир был разрушен.
Словно бы меняя тему, Бёртон спрашивает:
– Вы знаете, что у Гитлера в бункере висел портрет Джеронимо[87]?
– Нет, – говорит Вайолет.
– Гитлер любил коренных американцев. Вы знаете, какого мнения первые народы были о Гитлере? Они присоединились к армии США и воевали против него. Первые народы изрядно послужили в американской армии. Но Гитлера это не смущало. Он все равно любил нас. И вот еще что: у него был сифилис. Да-да. Можете почитать. У Гитлера был сифилис, и в этом он винил евреев. В “Майн кампф” целая глава называется “Сифилис”.
– Я читал “Майн кампф”, – говорю я и только потом понимаю, как это звучит.
– Вы знаете, откуда взялся сифилис? – опять спрашивает Бёртон. – Верно. Из Нового Света. Так же, как и картошка, кукуруза, помидоры. Но разве Гитлер возненавидел нас за это? Ничего подобного. Потому что тогда ему пришлось бы посмотреть в глаза фактам нашей жизни. А он не хотел. Он любил нас, но не хотел нас видеть. А теперь вы, ребята, приходите сюда и спрашиваете о вендиго. Ведь вы же оба доктора. Вы спросили об образовательных программах? Вы спросили об уровне заболеваний диабетом и о том, принимает ли кто-то хоть какие-то меры? Вы вообще представляете себе, сколько людей здесь на гемодиализе? Я вам покажу центр гемодиализа, если хотите. Там подростки тусуются, потому что, если даже пока им не нужен гемодиализ, когда-нибудь все равно понадобится. Мы там фильмы показываем. У нас там есть “Нетфликс”. Туда приходят дамочки, которые помогают людям разобраться с налогами. Люди баллотируются в совет племени, ведут предвыборную кампанию в центре гемодиализа. Если бы каждый четвертый белый болел диабетом, то диабета уже просто не было бы.
– Простите, что побеспокоили вас, – говорит Вайолет.
– Не извиняйтесь, – отвечает Вёрджил. – Просто будьте восприимчивы. Вы знаете, что такое вендиго? – Мы опять же мотаем головами. – Вендиго – это сказка для детей. И для белых людей. Про человека, который зимой умирал от голода и сожрал собственную семью. В наказание за это его дух обречен на вечное существование в таком состоянии. Он вечно голоден. Вечно пытается убить кого-нибудь и съесть, но он так слаб, что ему приходится сначала топить своих жертв. Понимаете, к чему я веду? Та же мораль, что в “Безумном Максе II”. Люди так боятся умереть от голода, что им приходится запрещать детям есть друг друга. Вот и весь смысл сказки о вендиго: не жрите друг друга! Оставайтесь людьми, как бы плохо вам ни было. А европейцы слышат совсем другое: первые народы – колдуны, они знают, как разговаривать с бигфутом. Но даже если бы бигфут когда-то и существовал, он давным-давно вымер бы от оспы. Озеро Уайт – опасное место. Любое место, где развлекаются подростки, – опасное. Особенно, если это белые подростки. И если там что-то случилось, пожалуйста, не впутывайте нас.
Мы сидим в машине в конце грязного проселка, смотрим на озеро, название которого нам неизвестно, дождь барабанит в лобовое стекло, и события этого дня словно наваливаются на нас. Вайолет расплакалась. Если бы я не стал аноргазмиком в этом плане много лет назад, то, наверное, тоже расплакался бы.
– Тен был таким хорошим, – говорит Вайолет.
– Да.
– Он так заботился о своем брате.
– Да.
– А теперь он мертв? И никто даже не знает отчего?
Я пытаюсь придумать какой-нибудь другой ответ, кроме “да”, но не получается.
– Мне кажется, я схожу с ума, – говорит Вайолет.
– Нет. Или если уж ты сходишь с ума, то я тоже. И еще куча людей. У нас в организме до сих пор довольно тяжелый наркотик.
– Да при чем тут это. Все из-за Тена. И оттого, что в озере Уайт есть какое-то существо. А это противоречит всему, что мы знаем. – Или думали, что знаем. – Мне кажется, я не смогу ничему верить, даже вернувшись сюда.
Вайолет поворачивается ко мне, и я вижу ее заплаканное личико. Чувствую запах ее слез. Губы у нее блестящие и мягкие.
Это уже слишком.
– Вайолет, я должен тебе кое-что рассказать.
Она широко раскрывает глаза и трясет головой, едва заметно. Она не хочет этого слышать.
Да уж, не повезло. Нам обоим. В ряду всего прочего, что утратило смысл за последние восемь часов, и мое вранье Вайолет Хёрст.
– Мне ты тоже не можешь верить, – говорю я. – Мое имя не Лайонел Азимут. Меня зовут Пьетро Брна. Я вырос в Нью-Джерси. Учился в мединституте в Калифорнии. А до этого работал киллером на сицилийскую и русскую мафию.
Она просто смотрит на меня. Ищет в моем лице намека на шутку.
– Что? – наконец переспрашивает она.
– Я убивал людей.
– Я тебе не верю.
– Тем не менее это так. Это первая правда из всего, что я тебе говорил.
– Ты что, серьезно?
– Да.
– Ты был… кем?
– Наемным убийцей. За деньги. Работал на мафию.
– Правда? – кажется, она озадачена. – А Милл-От знает?
Заслуженный вопрос.
– Не знаю. Вряд ли.
Наконец до нее вдруг доходит.
– О господи, твою мать! – она выскакивает из машины.
Я тоже вылезаю. Льет дождь.
– Вайолет, вернись! Я тебя высажу где-нибудь.
– Не приближайся ко мне!
– Тогда хотя бы возьми машину. Пешком идти слишком далеко.
– Отвали!
Я отхожу от машины:
– Ключи в зажигании.
Она останавливается, напуганная и растерянная.
– Ты убивал людей?
– Да.
– Сколько?
– Не знаю. Человек двадцать.
– Ты не знаешь?
– Бывали такие ситуации, когда некоторые могли выжить.
– Так ты серийный убийца?
– Да, с технической точки зрения.
– С технической? Охренеть!
Глаза ее полны ужаса. И отвращения. Но что мне прикажете сказать? Что я никогда не убивал таких, как она? Что однажды я продержался восемь полных лет в сознательном возрасте, никого не убив? Что за последние почти три года я тоже никого не убил?
Продолжаю пятиться к дороге. Стараюсь отойти подальше, чтобы Вайолет могла добежать до машины, не опасаясь, что я на нее наброшусь.
Я шлепал пешком вдоль трассы, пока не добрался до супермаркета “Си-эф-эс”. На дорогу у меня ушло часа полтора.
Дождь уже кончается, и парнишка, которого я раньше не видел, перегораживает дорогу к турбазе – на этот раз деревянными барьерами, а не пластиковыми конусами.
– Вам помочь, сэр? – спрашивает парень.
Он смотрит на меня так, будто мало кто приходит сюда пешком. Или промокшим до нитки.
– Я Лайонел Азимут. Я участвовал в экспедиции Реджи. Здесь за последние пару часов не проезжала женщина?
– Леди палеонтолог?
– Да.
– Она на турбазе. А вы тот самый доктор?
– Да. Она просила мне что-нибудь передать?
– Она – нет. Вас искал какой-то индеец.
– Какой еще индеец?
– Он приходил в супермаркет.
– Когда?
– Где-то час назад.
– И где он теперь?
– Не знаю. Уехал, наверное. Я сказал ему, что вас нет на базе.
– Он представился?
Парень виновато чешет репу:
– Может, и представился.
– Вёрджил Бёртон?
– Я не запомнил. Простите.
– Как он выглядел?
Парнишка пожимает плечами:
– Постарше вас, наверное. Волосы седые, но он вроде не такой уж старый.
По описанию похож на Вёрджила Бёртона.
– Меня надо бы подвезти, – говорю я. – Или одолжите мне машину.
С ярко-белого неба льет как из ведра, общественный центр резервации закрыт на замок. Генри – паренек, что подвез меня сюда, – сидит в своей “Субару”, пока я заглядываю в окна центра. Показываю ему указательный палец – “одну минуту” – и бегу через бейсбольную площадку и маленький овражек к ближайшему жилому дому. Крыльцо из чистого теса. На стук в дверь никто не отвечает.
Двигаюсь дальше. Через несколько домов открывает женщина за тридцать. Почти моя ровесница, странно видеть человека моего возраста, который живет в собственном доме.
– Да? – говорит она. С подозрением, но, слава Богу, не испуганно.
– Вы знаете Вёрджила Бёртона?
– А что?
Слышу за спиной шорох колес. Наверное, это Генри, он катился за мной по улице с более-менее равномерной скоростью.
Оказывается, нет. Это Вёрджил Бёртон собственной персоной вылезает из своего пикапа. Как только я обернулся, женщина закрыла дверь.
– Что происходит, уважаемый? – спрашивает Вёрджил, направляясь ко мне.
– Я слышал, вы искали меня.
– Как? По дымовым сигналам? – Он видит мое лицо и останавливается. – Послушайте, с вами все в порядке? – Кивает в сторону Генри, остановившегося у тротуара: – Это ваш друг?
– Разве вы не говорили ему, что ищете меня?
– Нет. Честное слово.
– Простите. Я не…
– Не стоит извиняться, – перебивает он. – Вам явно нужна помощь. Берегите себя.
Сказать больше нечего. Иду к машине Генри и сажусь на место пассажира.
– Так что, вот этот человек меня искал?
Генри удивленно смотрит на меня:
– Нет. Я не говорил, что он из коренных. Я сказал “индиец”. Из Индии, понимаете?
31
Турбаза “Си-эф-эс”, оз. Форд, Миннесота
Все еще четверг, 20 сентября
Профессора Мармозета – да, его семья из штата Уттар-Прадеш, а из-за прически в стиле Аль Пачино трудно определить его возраст – я застаю в домике администрации на одном из диванов. С ногами на подлокотнике, рядом Вайолет в такой же позе, а между ними собака Лай. Когда я вошел, все трое лениво повернули головы в мою сторону. Вайолет сразу же отворачивается.
– Ишмаэль, – приветствует меня профессор Мармозет, – дерьмово ты выглядишь.
– Чувствую себя так же, – отзываюсь я. Весь домик пропах мокрой псиной. – Что вы здесь делаете?
– Мне позвонил Милл-От. Он узнал, что Сара Пэйлин этим утром внезапно выступила с речью в Американской ассоциации переработчиков хрома в Омахе, и поинтересовался, не случилось ли чего-то такого, что заставило ее организовать себе алиби.
– Этим утром?! – за окном солнце еще только клонится к закату.
– Поздним утром. До обеда.
– Черт.
Я впечатлен оборотным временем Пэйлин почти так же, как тем, что Милл-От умудрился дозвониться до профессора Мармозета.
Словно прочитав мои мысли, профессор Мармозет смотрит на часы.
– Вы здесь надолго? – спрашиваю я.
– Нет. Я направляюсь в клинику Мейо[88]. В аэропорту Или меня ждет один из самолетов Милл-Ота. Если хотите, могу подбросить вас до Миннеаполиса.
– Вайолет может лететь. А мне надо вернуть машину.
Он указывает мне на кресло:
– Тогда хоть изложи мне твою версию случившегося.
Я рассказал. Профессор Мармозет меня почти не перебивал. А дослушав, говорит:
– Знаешь, можно сделать пассивный прибор ночного видения из цифровой камеры. – Я в непонятках гляжу на него. – Если вдруг когда-нибудь понадобится.
– Пассивный прибор ночного видения можно сделать из активного прибора и скотча.
– Так будет втрое дороже.
– Мне оплачивают расходы. Есть соображения по поводу чудовища в озере?
Мармозет зевает:
– А что думаешь ты?
– Что в этом долбаном озере точно что-то есть.
– Так.
– И если это какая-то машина, то это самый лучший образец инженерного искусства, о котором я когда-либо слышал.
– Согласен.
– А значит, скорее всего, это не машина. А значит, это, скорее всего, какая-то настоящая гребаная тварь.
Профессор хмурится:
– Под “настоящей гребаной тварью” ты подразумеваешь живое существо, о котором ничего не известно науке.
– Да.
– Но это представляется невероятным.
– Конечно, это представляется невероятным. Это представляется просто полным бредом. Но я его видел.
– Ты его видел?
– Ощутил. Достаточно хорошо, чтобы утверждать, что это был не подводный аппарат или вроде того.
– Так…
– Так что я думаю, тут справедливо выражение Шерлока Холмса – возможно все что угодно, если тому нет другого объяснения.
Вайолет смотрит на меня с изумлением.
Мармозет отвечает:
– Вообще-то это единственная глупость, которую сказал Холмс. Мы с тобой однажды обсуждали это по дороге в Больницу Милосердия. Помню, еще дождь шел. Мы говорили об этой фразе и о том, как однажды Гудини показал Артуру Конану Дойлу фокус с исчезающим большим пальцем и Дойл поверил, что это настоящее чудо. В общем, Холмс ошибался – всегда есть рациональное объяснение.
Вайолет не улыбнулась. Просто смотрит на меня. Это еще хуже.
– И в этом случае тоже найдется разумное объяснение, – продолжает Мармозет. – На самом деле мы даже знаем, как его найти.
– Да что вы?
– Да. Надо найти человека, который был в той лодке. Еще до того, что случилось с Теном – или с трупом Тена, – тот человек был так уверен в существовании монстра, что считал необходимым поймать его. Ночью, втайне, на лодке-амфибии. Почему? Что же он видел? Реджи, судя по всему, не верил в чудовище. Дебби сказала тебе, что не верит. Приятели доктора Хёрст в баре говорили, что верят, но никто из них, кажется, не чувствовал такой сильной угрозы, чтобы так или иначе принимать это всерьез. Так из-за чего же человек в лодке был столь уверен? Что такого известно ему, чего не знают другие?
– Не знаю, – говорю я. – Что же?
Он пожимает плечами.
– Понятия не имею. У нас недостаточно сведений даже для того, чтобы сказать наверняка, он ли застрелил Криса-младшего и отца Подоминика. Но в конце концов он выдаст себя. И когда это случится, ты получишь ответ на любой вопрос об этой заварухе, который только сможешь задать.
– Вы правы, – признаю я. – Я должен его разыскать.
Мармозет строго смотрит на меня:
– Я не имел в виду лично тебя, Ишмаэль. Я говорил о полиции.
– У полиции было два года, чтобы в этом разобраться.
– Да, и я полагаю, сейчас для них это дело чрезвычайной важности.
– Только если кто-нибудь не постарается скрыть смерть Тена от журналистов.
– Чтобы выгородить Пэйлин? – скептически замечает Мармозет.
– Или Тайсона Гроди. Или Фиков, кто бы они ни были. Или даже самого Тена, его компанию, его репутацию, мало ли что. А то и всех сразу.
Мармозет морщит нос:
– Думаю, это маловероятно. И даже если кому-нибудь и удастся все замять, это нас уже не касается. Прежде всего, я не впутывал бы тебя в это, если бы знал, что на озере Уайт действительно кто-то погиб.
– А вы не боитесь, что погибнет кто-нибудь еще?
– Думаю, мы можем быть уверены, что Управление парков и заповедников установит знак “Купаться запрещено”.
– А как насчет знака “Попадать под пули запрещено”?
– Ишмаэль, – тихо говорит Мармозет, – ты и впрямь думаешь, что твое пребывание здесь снизит вероятность убийств? – Вот сукин сын. – Полиция найдет человека из лодки. Фирм, выпускающих лодки-амфибии, не может быть так уж много. И у них наверняка не так уж много клиентов.
– Спорим, на что хотите? Выяснится, что лодка оформлена на имя Криса-младшего. Так же, как сети и гарпуны, которые якобы оказались никому не нужны.
Мармозет кивает:
– Я подумал об этом варианте.
– Я возвращаюсь на Уайт. Тот тип вернется туда именно сейчас.
– Ну да, вместе с полицией.
– Возможно, там есть парочка копов, но когда озеро начнут прочесывать, их будет гораздо больше. Не говоря уж о том, что начнется, когда пройдет слух, что там побывала Пэйлин. Журналисты арендуют у Реджи все каноэ. Это понимаем мы, и чувак на лодке это понимает, так что предпримет вторую попытку именно сейчас. Он не мог подождать, даже когда рядом была экспедиция Реджи.
– Если только он знал о ней.
Читать бесплатно другие книги:
