Комната с белыми стенами Ханна Софи
– Я все сделаю, – пообещала она. Снеговик прав: если она постарается, то сможет убедить Джудит Даффи поговорить с ней. Она не знала, почему ей этого хочется, но она хотела. Еще как хотела.
Глава 13
Суббота, 10 октября 2009 года
Выходя из метро, я слышу, как трезвонит мой мобильник. Текстовое сообщение. Будучи убежденной сторонницей закона подлости, я почти уверена, что оно от Джулиана Лэнса, адвоката Рейчел Хайнс. Не иначе как он отменил нашу встречу, хотя ради нее я уже проехала почти через пол-Лондона. Но нет. Я ошиблась. Это Лори. Я определяю это сразу, потому что поначалу в трубке слышится только дыхание. Нет, не тяжелое и угрожающее; скорее он просто пытается вспомнить, какую кнопку нажал и что при этом хотел сказать и кому. В конце концов его записанный голос произносит:
– У меня есть для тебя свежая версия мой статьи из «Бритиш джорнализм ревю», ну, та, что про Даффи. Такие дела…
Затем следует молчание, как будто он ждет моего ответа.
– Так ты не против встретиться или типа того? Чтобы я ее тебе отдал? – Очередная пауза. – Флисс? Ты можешь ответить на звонок? – За этим вопросом следует выдох сквозь стиснутые зубы. – Ну ладно, в таком случае пришлю тебе ее по электронке.
Могу ли я ответить на звонок? Нет, идиот ты этакий. Не могу, потому что он уже попал в голосовую почту. Боже, как может Лори Натрасс, автор нашумевших расследований и получатель всех и всяческих наград и похвал, каких только может удостоиться журналист, не знать азов современных телекоммуникаций? Неужели он и впрямь считает, будто я с презрением смотрю на свой мобильник, пока его голос взывает ко мне, и при этом нарочно его игнорирую?.. Или это он таким образом извиняется за свинское ко мне отношение? Похоже на то. Впрочем, размышлять над тем, прощать его или нет, мне некогда. Ибо я уже простила. Раз восемь прослушав его сообщение, я перезваниваю ему.
– В принципе я не против встречи, – наговариваю я сообщение его голосовой почте. – Хотелось бы получить в руки твою статью.
Из этой фразы получилась бы отличная – ненавязчивая и вместе с тем соблазнительная – приманка, но, похоже, я все испортила своим хихиканьем. Прямо как гиена. Чувствуя, как меня охватывает паника, я завершаю звонок. И тут до меня с опозданием доходит, что подожди я пару секунд, как у меня была бы возможность перезаписать сообщение.
«Черт!» – бормочу я и смотрю на часы. Пять минут назад мне полагалось быть рядом с отелем «Ковент-Гарден». Лавируя среди толп шопоголиков, увешанных огромными пакетами, торчащими у них по бокам, словно крылья у летучей мыши, я ускоряю шаг. При этом то и дело натыкаюсь на эти чертовы пакеты и одариваю злющими взглядами их владельцев. В целом же эта вылазка в людской муравейник мне на пользу. Благодаря ей я чувствую себя самой заурядной личностью – настолько заурядной, что со мной просто не может приключиться ничего плохого или из ряда вон выходящего.
Открывая двери отеля, я рассчитывала увидеть Джулиана Лэнса в костюме. Каково же было мое удивление, когда мне навстречу шагнул мужчина в джинсах, мокасинах и в джемпере на молнии, надетом поверх полосатой рубашки с расстегнутым воротом. У него коротко стриженные седые волосы и загорелое, квадратное лицо. В целом он неплохо сохранился. На вид ему можно дать от пятидесяти до шестидесяти пяти.
– Флисс Бенсон? Я вас сразу узнал, – с улыбкой произносит он в ответ на мой немой вопрос. – На вашем лице было написано: «Я намерена поговорить с адвокатом Рей Хайнс». Так в первый раз бывает со всеми.
– Спасибо, что согласились встретиться со мной в субботу.
Мы обмениваемся рукопожатием.
– Рей говорит, вы та, кто нам нужен. Я бы встретился с вами даже в глухую полночь, пропустил бы воскресный обед – да что угодно сделал бы!
Засвидетельствовав свою преданность клиенту, Лэнс быстрым, но цепким взглядом окидывает меня с ног до головы. В кои веки меня это не волнует. Этим утром я оделась так, будто собралась в суд, причем в качестве подсудимой.
Я позволяю Джулиану Лэнсу проводить меня в глубь помещения, к столику с двумя свободными стульями. Третий стул занят. На нем сидит женщина. Ее волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет и буквально утыканы заколками. На носу – очки в красной оправе. Крупным округлым почерком она что-то пишет в блокноте с металлическими пружинками. Я терзаюсь мысленным вопросом, не предложить ли Джулиану Лэнсу расположиться где-нибудь в другом, более уединенном месте, но в этот момент женщина поднимает глаза и с улыбкой смотрит на меня.
– Привет, Флисс, – говорит она. – Мое имя Венди. Венди Уайтхед.
– Вы знакомы? – спрашивает Лэнс.
Я киваю, стараясь при этом не покраснеть. Она не убийца, напоминаю я себе.
– Рей сказала, что вы хотели поговорить о прививках, а Венди – эксперт в этой области. И я решил пригласить заодно и ее, чтобы вы, фигурально выражаясь, убили сразу двух зайцев.
– Спасибо, весьма предусмотрительно с вашей стороны.
Я сажусь между ними, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке. Лэнс спрашивает, чего мне хотелось бы выпить. Но в голове у меня пусто. Я не могу вспомнить ни единого напитка, не говоря уже о том, который мне хотелось бы выпить. На мое счастье, он начинает перечислять сорта кофе и чая, и мой мозг оживает. Я заказываю «Эрл Грей». Лэнс уходит, оставив меня наедине с Венди Уайтхед.
– Итак, Рей сказала вам, что это я сделала первую прививку Марселле и Натаниэлю? – спрашивает она.
– Да. – Первую и единственную, мысленно добавляю я.
Венди улыбается.
– Я знаю, что она вам сказала: «Венди Уайтхед убила моих детей». Просто она хотела, чтобы ее выслушали, только и всего. Стоит вам, как и Рей, оказаться в фокусе всеобщего внимания, как вас никто не слушает. Вам же кажется, что все должно быть с точностью до наоборот. Внезапно ваше имя становится известно всем и каждому, ваше фото не сходит со страниц таблоидов и с телеэкранов. Вам кажется, что люди должны внимать каждому вашему слову, гореть желанием услышать все, что вы скажете. Но вместо этого они лишь делают скоропалительные выводы – как за вас, так и против. Постепенно люди начинают сочинять про вас самые немыслимые небылицы, лишь бы оживить ими свои тоскливые званые обеды. Мол, «я слышала, что это ее рук дело; я слышала, что это тоже ее рук дело». Ваша же злосчастная история – ваша подлинная история – лишь мешает им приятно проводить время за разговорами. Ей не по силам тягаться с разного рода небылицами, и о ней скоро забывают.
По идее, мне следует записывать то, что она говорит. Повторит ли она сказанное еще раз, если вежливо ее об этом попросить? Захочет ли произнести эти слова в объектив камеры?
– Рейчел сказала мне…
– Называйте ее Рей. Она терпеть не может, когда ее называют Рейчел.
– Она сказала мне, что вакцины убивают младенцев.
– Вакцины, которые ввела им я, – согласно кивает Венди Уайтхед.
– То есть вы это подтверждаете? Причиной смерти Марселлы и Натаниэля стала вакцина?
– Каково мое мнение? Да. Разумеется, тогда я так не думала. Так что я, как и Рей, никакая не детоубийца. Знай я тогда об этом…
К нам подсаживается Джулиан Лэнс и кивком велит ей продолжать. У меня такое ощущение, что эти двое близко знакомы. По крайней мере, они держатся непринужденно, как хорошие знакомые. Чего не скажешь обо мне.
– В любом случае я больше не медсестра. И свой последний укол нейротоксинов сделала ребенку много лет назад. Последние четыре года я помогаю юристам в сборе доказательств. Не только Джулиану, – добавляет она, перехватив мой взгляд. – Я работаю на юридическую фирму, которая специализируется на исках по выплате компенсаций за ущерб, нанесенный здоровью в результате вакцинации.
– Марселла Хайнс родилась на две недели раньше срока, – вступает в разговор Джулиан Лэнс. – Первые прививки младенцы получают в возрасте восьми недель, вторые – шестнадцати.
– Это раньше, сейчас уже не так, – поправляет его Венди Уайтхед. – График ускорили. Теперь прививки положено делать в два, три и в четыре месяца. – Затем она поворачивается ко мне. – Сначала было в три, шесть и девять месяцев, затем в два, четыре и шесть. Чем меньше возраст ребенка на момент вакцинации, тем труднее доказать, что его развитие было бы нормальным, если б не реакция на прививку.
– На момент первой прививки биологически Марселле было лишь полтора месяца, – говорит Лэнс. – Рей позвонила семейному врачу и спросила совета. Врач ответил, что ничего страшного, вакцинировать можно, как если б малышке было нормальных восемь недель. Рей так и поступила. Сразу после вакцинации состояние ребенка ухудшилось.
– Неправда, не сразу. Лишь спустя минут двадцать. Это произошло на моих глазах, – перебивает его Венди Уайтхед. – На всякий случай мы всегда просили родителей подождать после прививки полчаса и, лишь убедившись, что всё в порядке, забирать детей домой. Минут через пять после того, как она вышла из процедурного кабинета, Рей ворвалась назад с Марселлой на руках, утверждая, что с ребенком что-то не так: мол, девочка как-то странно дышит. Я не совсем поняла, что она хотела этим сказать. Ребенок дышал, и лично я не заметила никаких проблем. К тому же на тот момент у меня на приеме была уже другая мать со своим ребенком. Я попросила Рей подождать, а когда закончила со второй пациенткой, пригласила Рей вместе с Марселлой зайти назад в процедурную. Я уже было собралась вновь осмотреть ребенка, когда у девочки начались судороги. Мы с Рей беспомощно смотрели, как крошечное тельце извивается и дергается… Простите. – Венди ладонью зажимает рот и умолкает.
– Менее чем через пять часов Марселла умерла, – говорит Лэнс. – Рей и Ангусу было заявлено, что вакцина АКДС никак не могла стать причиной смерти ребенка. Все врачи, с которыми они разговаривали, твердили одно и то же: «Мы не знаем, от чего умерла ваша дочь, мистер и миссис Хайн, но мы можем с полной уверенность утверждать, что вакцина АКДС здесь ни при чем». «Оттуда в вас такая уверенность?» «Оттуда, что наши вакцины безопасны. Они не убивают». Им было сказано, что это просто совпадение, – добавляет он.
– Чушь! – с жаром восклицает Венди Уайтхед. – Даже не будь Марселла недоношенной, даже не будь в семье Ангуса Хайнса случаев аутоиммунных заболеваний…
– У его матери была волчанка, если не ошибаюсь? – уточняю я. Кажется, я где-то читала об этом, возможно, в статье у Лори.
– Верно. А также несколько случаев внезапной смерти младенцев в разных ветвях семейства, что также наводит на мысль о врожденном аутоиммунном заболевании. Да, эти вакцины большей частью безопасны для младенцев вне групп риска. Но ведь есть младенцы и в этих группах. Я хотела, чтобы смерть Марселлы стала предупредительным сигналом.
– То есть хотела сообщить о ней в АРЛСИМН, Агентство по регулированию лекарственных средств и изделий медицинского назначения как о возможной реакции на вакцину, – поясняет Лэнс.
Я понятия не имею, что такое АРЛСИМН, и мысленно беру на заметку, чтобы выяснить это позже.
– Однако мои коллеги надавили на меня, и я этого не сделала. Начальство намекнуло, что поступи я так, как тотчас вылетела бы с работы. Я послушалась, хотя, похоже, зря. Наверное, мне просто хотелось им верить. Если они правы и смерть Марселлы через пять часов после прививки не более чем совпадение, значит, моей вины в этом нет, не так ли? Девочку убила вовсе не я. Я поступила так, как мне было приказано, и попыталась забыть эту историю. Наверное, это звучит неубедительно и скорее смахивает на трусость, но… когда все вокруг с пеной у рта твердят про безопасный препарат, невольно начинаешь им верить.
В течение последующих недель и даже месяцев я продолжала вакцинировать младенцев, и они реагировали нормально. Ну, плакали немножко, но ведь это не смертельно. Главное, никто не умирал. И я убедила себя, что просигналь я о смерти Марселлы в АРЛСИМН, я бы только всем навредила. Рей и Ангус стали бы во всем винить себя. Да и вообще, разве кому-то нужен громкий скандал, связанный с вакцинами? Чтобы потом пошли массовые отказы? Коллективный иммунитет нужно поддержать любой ценой – так я тогда считала.
Через четыре года Рей позвонила мне на работу и сообщила, что у нее родился второй ребенок, а также спросила моего совета, стоит ли его вакцинировать. Я было открыла рот, чтобы ответить, мол, АКДС – совершенно безопасная вакцина, однако поймала себя на том, что не в силах произнести этих слов. У меня просто не повернулся язык. Я ответила, что решение целиком и полностью за ней и я не хочу влиять на нее ни в ту, ни в другую сторону. Тогда она спросила, не может ли в семье прослеживаться тенденция негативных реакций на вакцину?
– Согласно имеющимся данным, такое возможно. – Джулиан Лэнс поворачивает ко мне голову и медленно кивает. Интересно, задается ли он вопросом, почему я не делаю никаких записей? Наверняка он это не одобряет. Есть в нем что-то такое, отчего я чувствую себя не в своей тарелке, как будто в чем-то провинилась. Впрочем, если задуматься, я чувствую себя так почти всегда. Так что, возможно, Лэнс здесь ни при чем.
Согласно имеющимся данным. Эту фразу почему-то произносят всегда, когда по большому счету никаких данных нет. Это примерно то же самое, когда в выпускном сочинении пишут «существует мнение, что…». Так обычно поступают те, кто не уверен, кто именно и что говорил, однако при этом хотят добавить обоснованности своей точке зрения.
– После того, что случилось с Марселлой, Рей была в ужасе от мысли, что нечто подобное может случиться и с Натаниэлем, – говорит Венди. – Она желала для своего сына самого лучшего, хотя и не знала, чего именно. Делать ли ему ту же прививку, которая убила ее дочь, даже если десятки врачей уверяли ее, что это не так? Или же отказаться от вакцинации и потом жить в вечном страхе потерять сына от дифтерии или столбняка? И хотя шансы заразиться и тем и другим были крайне малы, Рей пребывала на грани истерики, что, впрочем, вполне понятно. Я посоветовала ей не торопиться: хорошенько взвесить все «за» и «против» и поговорить как можно с большим числом специалистов по вакцинации. В душе я надеялась, что она решит не делать мальчику прививку. Частично во мне говорил эгоизм. Я знала, что, скорее всего, эту прививку ему придется делать именно мне. Самое смешное заключается в том, что если бы мне тогда снова был задан вопрос, я бы со всей уверенностью заявила, что прививки совершенно безопасны, что все младенцы должны получить их в возрасте двух, четырех и шести месяцев, как то рекомендует министерство здравоохранения. Да-да, я бы так и сказала, хотя в душе в это не верила.
К нам подходит официант с моим чаем и кофе для Лэнса и Венди.
– В конце концов Рей и Ангус решили вакцинировать Натаниэля, но попозже, – продолжает историю Лэнс. – Один знакомый врач, которому они доверяли, сказал им, что в том, что касается иммунной системы младенца, порой даже одна неделя может оказаться решающей. С каждым днем иммунитет малыша укрепляется, а значит, его организму легче перенести прививку. Похоже, врач убедил их, ибо Рей и Ангус с ним согласились и решили подождать, пока Натаниэлю не исполнится одиннадцать недель. В отличие от Марселлы, мальчик был доношенным. И хотя врач вряд ли полностью развеял их опасения, они надеялись, что на этот раз все будет хорошо. Врач убедил их, что оставлять ребенка без прививки опасно, а отказавшись от вакцинации, они проявили бы себя безответственными родителями…
Венди снова зажимает ладонью рот.
– Но и на этот раз все окончилось плохо, – говорю я.
– Через двадцать пять минут после прививки у ребенка начались такие же судороги, что и у Марселлы, – говорит Венди и моргает, чтобы стряхнуть с ресниц слезы. – Затем на пару минут ему стало лучше, и мы взмолились: «О Господи! Сохрани ему жизнь!», однако спустя неделю мальчик умер. Мы с Рей знали, что было причиной смерти, но не сумели найти никого, кто бы нас поддержал. Я сообщила о смерти Натаниэля в АРЛСИМН – и вскоре после этого была уволена с работы. – После этих слов Венди горько усмехается. – Даже Ангус, и тот отказался признать, что смерть его обоих детей имеет вполне ясную причину, хотя и винит себя в том, что пошел на поводу у врачей и разрешил делать прививку обоим детям, зная, что в его семье были случаи аутоиммунных заболеваний.
– Вы наверняка в курсе, что Ангус бросил Рей, когда ее признали виновной в убийстве? – спрашивает Лэнс. Вопрос прозвучал скорее как утверждение. Я киваю.
– Разлад между ними начался задолго до того, как ей был вынесен приговор. Еще до того, как ей было предъявлено обвинение. Ангус был зол на жену и на Венди за то, что те настаивали на правде, которой он был не готов посмотреть в глаза. – Лэнс делает глоток кофе. – К тому моменту, когда к ним в дверь постучала полиция, они с Рей уже были на грани развода.
Я жду. Сначала вежливо, затем, после нескольких секунд тишины, делаю удивленное лицо. У Лэнса и Венди такой вид, будто все уже сказано.
– Ничего не понимаю, – говорю я на всякий случай. Вдруг они проверяют мою реакцию либо ждут, когда я обнаружу зияющую дыру в том, что они только что мне сказали. – Если у смерти обоих детей имелась некая возможная причина, пусть даже и не полностью доказанная, почему это не прозвучало в суде? Я просмотрела протоколы всех слушаний, но ничего не нашла.
– Мы пытались, – говорит Лэнс. – Венди была готова дать показания.
– Готова, еще как готова, – добавляет она, кивая.
– Но нам открытым текстом было велено молчать про возможную негативную реакцию детского организма на вакцину АКДС.
– Велено кем? – уточняю я.
– Всеми четырьмя свидетелями защиты, – улыбается Лэнс. – Это четыре всеми уважаемых эксперта, и каждый был готов заявить, что в обоих случаях смерти детей они не видят ничьего злого умысла, а летальный исход легко объясняется естественными причинами. Независимо от других каждый дал мне однозначно понять, что если адвокат обвинения хотя бы шепотом произнесет слово «тиомерсал», то мы получим грандиозный скандал. Мне это было ни к чему. Не хватало, чтобы присяжные услышали, как наши собственные свидетели называют нашу историю ложью. Вряд ли это помогло бы Рей.
Я отказываюсь верить собственным ушам. Я не хочу верить в чудовищные вещи, которые мне говорят.
– Но ведь…
Рей Хайнс угодила за решетку по обвинению в убийстве. И провела там четыре года…
– Да, – говорит Венди. – Мне самой было не по себе.
– Наверняка ведь были другие медицинские эксперты, которые…
– Боюсь, что нет, – хмурит брови Лэнс. – Я пытался найти, уж поверьте мне. Большинство врачей наотрез отказываются говорить об опасности вакцинации. Тот, кто рискнул открыть рот, вскоре видит, как его карьера летит под откос.
– Если вы выкроите пару лишних часов, чтобы провести их в «Гугле», вы узнаете, что стало с доктором Эндрю Уэйкфилдом и его коллегами, – говорит Венди.
Лэнс снова подается вперед и в упор смотрит на стол передо мной, где, по его мнению – я в этом не сомневаюсь, – должен лежать мой блокнот. Как будто иначе я забуду то, что только что услышала. Да я, пожалуй, даже в восемьдесят лет слово в слово процитирую все, что они сейчас говорят мне.
– Когда доктор Уэйкфилд осмелился предположить, что между вакциной КПК[11], регрессивным аутизмом и одним видом кишечного расстройства прослеживается возможная связь, которую неплохо бы изучить, многие из сильных мира сего сделали все для того, чтобы запятнать его имя и испортить ему карьеру. Его в буквальном смысле затравили, и он был вынужден уехать из страны, – добавляет Венди.
Все это весьма любопытно, но ведь я не снимаю документальный фильм про доктора Эндрю Уэйкфилда.
– Что такое тиомерсал? – уточняю я.
– Грубо говоря, ртуть, – отвечает Лэнс. – Один из самых сильнодействующих ядов, если вам вдруг захочется впрыснуть его себе в вену. Тиомерсал присутствовал в вакцине АКДС до две тысячи четвертого года, когда от его использования, наконец, отказались.
То есть он был в вакцине, введенной Марселле в 1998 году, и в той, что ввели Натаниэлю в 2002 году.
– Кстати, отказались от него отнюдь не потому, что это в высшей степени реактогенный нейротоксин. Нет-нет, что вы, это совершенно безопасная вещь. Такова официальная версия, которую вы услышите от любого врача. Тогда почему от него отказались? Просто взяли и отказались, по причине, не имеющей ничего общего с его опасностью для здоровья. – Венди говорит так быстро, что я едва поспеваю за ее словами. – То же самое с цельноклеточным коклюшем. Это буква К в названии вакцины. От него тоже отказались, Теперь коклюш представлен в ней бесклеточно и потому не так опасен. Вакцина против полиомиелита, которую капают малышу в рот одновременно с уколом АКДС, теперь содержит мертвый возбудитель, а не живой. Но попробуйте вырвать у кого-нибудь признание, что причиной всех этих новшеств была высокая реактогенность старых вакцин, как вы упретесь в бетонную стену.
– Ваш чай остывает, – говорит мне Лэнс.
Не вздумай взять чашку в руки. Я подавляю естественный импульс прислушаться к его совету.
– Я люблю холодный чай, – отвечаю я.
– С чего это вдруг такая резкая перемена тактики, хотелось бы знать? Я имею в виду «Бинари Стар»?
Я не понимаю, о чем он. Наверное, это заметно по моему лицу.
– Несколько месяцев назад я имел разговор с вашим коллегой Лори Натрассом и попытался поведать ему все, что рассказал сегодня вам. Он отказался меня выслушать.
– Лори сейчас работает на другую компанию. И если мне предстоит снять фильм про Рей, то я должна знать все.
– Приятно слышать, – говорит Лэнс. – Я нисколько не сомневаюсь, что вы отлично сделаете свое дело. Рей неплохо разбирается в людях. И была права, что не стала связывать с Натрассом. Он трус и берется только за громкие дела. Он потому и взялся снимать фильм про Джудит Даффи, что ничем при этом не рискует, ведь ее все ненавидят. Ему не столько хочется помочь Рей, сколько навредить Даффи. Он с самого начала дал понять, что не станет мараться о международный скандал, в котором замешаны правительства, фармакологические компании…
– Вы тоже не стали мараться, когда Рей угодила под суд, – говорю я. – Если Лори трус, то и вы тоже.
Пару секунд Лэнс смотрит в свой кофе, и я почти уверена, что он сейчас встанет из-за стола и уйдет. Но он остается сидеть.
– Боюсь, что все немного не так, – спокойно говорит он. – Пойди я на риск и потерпи фиаско, и Рей получила бы за убийство два пожизненных срока.
– Но ведь это все равно произошло, – напоминаю я.
– Верно, но…
– Женщины вроде Рей, Хелен Ярдли или Сары Джаггард лишь потому, как вы выразились, громкие случаи, что Лори привлек к их судьбе всеобщее внимание. Джудит Даффи вряд ли кто-то ненавидел, пока Лори не написал о ней.
Лэнс проводит языком по внутренней стороне нижней губы.
– Что ж, не стану спорить, – говорит он в конце концов.
– Я читала статью, которую Лори написал про Рей. По его словам, вы велели ей притвориться, будто у нее послеродовая депрессия. Она едва не выбросилась из окна, чтобы присяжные подумали, будто у нее не все в порядке с психикой.
– Боже, какой бред…
Я жду, что он добавит к этому. Однако, похоже, это всё.
– Скажите, Лори говорил, что его пугает весь этот скандал, связанный с вакцинами?
Лично мне в это верится с трудом. Пусть там были замешаны правительства ряда стран и фармацевтические компании, Лори не побоялся бы бросить вызов кому угодно.
– Или говорил ли он, что не может снимать одновременно несколько сюжетов? Чтобы рассказать всю правду про прививки, а также поведать истории всех трех женщин, плюс то, какую роль сыграла в этом Джудит Даффи, потребуется часа четыре, не меньше. Документальному же фильму требуется стержень.
– Ваша лояльность подкупает, Флисс, – говорит Лэнс. – Тем не менее я остаюсь при своем убеждении, что ваш Натрасс видит лишь то, что ему выгодно видеть. В его распоряжении был целый отряд врачей, готовых смешать Даффи с грязью. Как, по-вашему, они отреагировали бы, подними он проблему прививок? Да они пробежали бы целую милю. Рассел Мередью, это голубоглазое дитя ГМС, – Лэнс смеется, – да он при одном только намеке намочил бы штанишки, и Натрасс это прекрасно знает.
– Вы держите Мередью в поле зрения? – интересуется у меня Венди.
– Да, я собираюсь поговорить с ним.
– Не верьте ни единому его слову. Он едва ли не самый непопулярный педиатр во всей стране. Его любимое занятие – поливать грязью своих коллег на заседаниях Генерального медицинского совета. Его привлекли в качестве эксперта по делу Даффи.
– Что? – Быть того не может. Или я путаю Мередью с кем-то другим?.. Нет, ни с кем я его не путаю. – Если я правильно помню, они оба давали показания на суде над Рей Хайнс? Она – со стороны обвинения, он – со стороны защиты…
– Угу, – устало соглашается Лэнс.
– Но… ведь обвинения против Даффи напрямую касаются и суда над Рей. Разве здесь нет конфликта интересов?
– Есть, небольшой, – говорит Венди. – Смешно, не правда ли, что это не пришло в голову ни Генеральному медицинскому совету, ни Мередью, который только рад получать от них денежки.
Рассел Мередью – человек, которому я доверил бы провести меня через вражеское минное поле. Так о нем написал Лори в своей статье.
– Я должен кое-что сказать вам, если этого еще не сделала сама Рей, – говорит Лэнс. – Они с Джудит Даффи подружились. Наверное, это звучит просто невероятно, однако обе всячески поддерживают друг друга.
Подруги. Рей Хайнс и Джудит Даффи. Я опускаю лицо к чашке с чаем, пытаясь это осмыслить.
– Это то же самое, если не больше, как то, что Рей и Ангус сейчас тоже друзья, – в конце концов произношу я.
– Рей хватает ума понять, что умение прощать – себя и других – это единственный разумный способ жить дальше, – говорит Лэнс.
Я не могу этого доказать, но мне почему-то кажется, что ему известно про малыша.
Когда я употребила слово «малыш», Рей меня исправила. «Я всего лишь на девятой неделе беременности, – сказала она. – Это еще никакой не малыш. Многие беременности до двенадцатой недели кончаются выкидышами. Если это произойдет и со мной, мне не хотелось бы думать, что я потеряла очередного ребенка».
– Флисс, не надо судить Рей, – говорит Венди. – Я уверена, вы считаете, что на ее месте вы никогда ничего не имели бы с мужем, который вас предал. Но не стоит зарекаться. Порой люди удивляют самих себя.
О, имейся у меня на каминной полке ряд восковых фигурок: Ангус Хайнс, Джудит Даффи и все те, что в один голос утверждали, будто вакцины – совершенно безопасная штука!.. С каким удовольствием я втыкала бы в них иголки, предварительно обмакнув их в цианистый калий! Впрочем, Лэнсу и Венди об этом лучше не говорить.
– Рей не винит Даффи за то, что та сочла ее виновной, – говорит Лэнс. – Она винит себя, что вполне справедливо.
Он так и сказал? И вообще, на чьей они стороне?
– Та попытка выброситься из окна, о которой вы только что говорили; Лори Натрасс якобы воспользовался ею, чтобы оболгать меня в какой-то статье…
– У Лори масса недостатков, но он не лжец.
Джулиан Лэнс наклоняет голову и смотрит на меня из-под седых бровей так, будто перед ним сидит самая большая дура во всем мире.
– Я не просил Рей изменить показания. До того, как мы предстали в суде, я слышал от нее лишь одну версию: мол, она девять дней отсутствовала дома потому, что Ангус воспринимал ее как вещь, ожидая, что она целиком и полностью возьмет на себя все домашние дела и заботу о Марселле. Когда же она вернулась, то обнаружила у себя дома его мать. Оскорбленная до глубины души, Рей выбралась из окна на карниз, лишь бы только не видеть ненавистной свекрови. Еще ей хотелось закурить, но она не хотела, чтобы ребенок дышал табачным дымом. – Лэнс жестом просит официанта принести счет. – Я нервничал по поводу того, как присяжные воспримут эту историю, но от нее было некуда деться. Мы знали, что обвинение наверняка поднимет эту тему. Со мной едва не случился сердечный приступ, когда Рей в качестве свидетельских показаний начала рассказывать совершенно другую историю о каких-то послеродовых трансах и потере памяти. Это была не просто ложь. Это была ложь, слушая которую, можно было легко поверить, что да, эта женщина убила обоих своих детей.
– Откуда вы знаете, что это была ложь? – спрашиваю я. – Что, если ложью была первая версия? Лично мне кажется именно так.
Почему мне такое раньше не пришло в голову, когда я впервые прочла статью Лори? Неужели любящая мать на девять дней бросит своего младенца, чтобы тем самым потребовать от мужа равного участия в домашних делах и заботе о ребенке?
Джулиан Лэнс и Венди Уайтхед обмениваются взглядами.
– Я знаю Ангуса Хайнса, – говорит Лэнс. – Венди тоже. Он наверняка взял на себя часть забот. По его словам, он так и сделал, и у Рей не было причин жаловаться.
– И что из этого?
– Это была не единственная ее ложь, – говорит Венди. – Полиции и Джулиану она сказала, что как только обнаружила, что Марселла не дышит, она якобы тотчас же вызвала «Скорую». В суде же Рей заявила, что сначала позвонила Ангусу и лишь затем вызвала «Скорую помощь». Проблема в том, что ее звонок Ангусу нигде не зафиксирован.
– Потому что она ему не звонила, – с нажимом произносит Лэнс.
Все понятно. Неужели в его глазах я такая дурочка? Что ж, придется внимательно прочесть протокол судебного заседания. Пока что я лишь быстро пробежала его глазами.
– Насчет Натаниэля она тоже солгала, – продолжает Венди. – Патронажная сестра пришла вскоре после того, как Рей обнаружила, что он не дышит, и вызвала «Скорую» – подчеркиваю, речь идет даже не о минутах, а о секундах. Так вот, Рей отказалась ее впустить. Лишь тупо смотрела на нее в окно. Не считая того, что патронажной сестре нет резона лгать, были и другие свидетели, которые слышали, как бедная женщина умоляла впустить ее и спрашивала у Рей, всё ли с ней в порядке.
– В суде Рей сказала, что якобы сразу впустила патронажную сестру. – Лэнс берет инициативу в свои руки. – Мы же знаем, что это не так. Перед тем как она открыла дверь, прошло десять минут, если не четверть часа.
Я чувствую на себе взгляды этих двоих и говорю, поднимая глаза от чашки с чаем:
– Ничего не понимаю.
– Вот и мы тоже, – улыбается Венди.
– Здесь точно что-то не так. Рей явно не хочет рассказать правду нам обоим, – говорит Лэнс. – Частично эта история и есть причина того, почему она так часто и очевидно лгала в суде. Пару раз она едва это сама не признала.
– Рей никому не сказала почему, – говорит Венди. – Ни Джудит Даффи, ни мне, ни Джулиану, ни родным. Сдается мне, она не сказала даже Ангусу, даже сейчас. Я уже смирилась с тем, что мне никогда не узнать правды. Мы все смирились.
– Мне кажется, она хочет поделиться ею с вами, Флисс, – говорит Лэнс со всей серьезностью. – Именно вас она выбрала себе в слушатели и готова поведать вам правду и только правду. Надеюсь, вы к этому готовы. Чего я не могу сказать о себе.
Лишь когда он, увидев меня, машет мне рукой, до меня доходит, что мужчина, стоящий рядом с моей квартирой, ждет меня. Моя первая мысль: это полиция. Пока я разговаривала с Лэнсом и Венди, мне оставили сообщение на голосовую почту два детектива из местного управления – Сэм Комботекра и Колин Селлерс. И тот и другой потребовали, чтобы я незамедлительно с ними связалась. Сержант Комботекра велел мне в связи с документальным фильмом ни с кем не разговаривать и ничего не делать. Два приказа по цене одного. Тэмсин тоже оставила сообщение, попросив перезвонить ей, как только я освобожусь. Я проигнорировала все три. Не хочу говорить ни с кем, кто пытается помешать мне сделать то, что я должна сделать.
Мужчина направляется ко мне. Я инстинктивно замедляю шаг и судорожно пытаюсь вспомнить простейшие факты о моих правах. Он может вынудить меня прекратить работу, если я хочу работать? Он может вынудить меня пойти вместе с ним в полицейский участок? Задержать меня вопреки моей воле? Вот Лори наверняка это знает. Ты тоже могла бы, если хотя бы раз удосужилась прочесть нечто помимо бульварного журнальчика из жизни звезд, как выразилась бы Тэмсин. Да-да, так и сказала бы. Если подумать, так легко, оказывается, предугадать, что скажут люди. За что я так люблю Лори. Пусть у него куча недостатков, но, по крайней мере, он непредсказуем. Не то что Майя, которая вечно говорит: «Ой, чем это пахнет? Дымом? Кто-то что-то жжет на улице». Или Раффи: «Знаю, знаю, осушитель воздуха. Надо будет им заняться. Обещаю тебе, Флисс».
Именно поэтому меня не остановить, пока я снова не поговорю с Рей Хайнс. Я не знаю, что она скажет, и мне не терпится это выяснить. Да, моя жизнь тоже в опасности, но не в том смысле, в каком считает полиция, если судить по нескольким карточкам и фотографии.
Мне угрожает нечто иное: то, что я ни разу не была частью чего-то важного, что моя серая жизнь проходит мимо, и никому нет до нее дела. Теперь же у меня появилась надежда, что этого не произойдет. Я подхожу ближе. Лицо мужчины кажется мне знакомым. Несколько секунд я пытаюсь вспомнить, кто передо мной, прежде чем он назовет свое имя.
Ангус Хайнс. Я тотчас узнаю его по фотоснимкам в файлах Лори.
– Я уже начал задаваться вопросом, как долго мне еще ждать под твоей дверью, – говорит он.
Ангус, в принципе, симпатичный, хотя его лицу не помешал бы дополнительный объем. Оно у него какое-то плоское и квадратное, отчего он напоминает мне куклу чревовещателя. Когда Ангус снова открывает рот, я ожидаю услышать легкое клацанье зубов.
– Рей сказала, что у тебя состоялась встреча с Джулианом Лэнсом. Как она прошла? Он чем-то помог?
Ему и в голову не приходит представиться. Не иначе как он уверен, что я знаю, кто он такой и сколь важно для всех его мнение.
Мне хочется развернуться и уйти. Не только из-за того, что мне уже про него известно. Это никак не связано с моим желанием, если таковое имелось, сделать его восковую куклу и втыкать в нее иголки. Просто он разговаривает со мной так, словно я в его власти, – резко и отрывисто.
Видя, что я не отвечаю ему, он добавляет:
– Флисс, я буду честен. Мне не совсем нравится… ваше участие в жизни Рей. Поэтому я скажу вам то, что уже сказал ей: этот ваш фильм не только про нее. Он также обо мне, о моей семье. Поверьте, мне это не безразлично, да и Рей тоже. Миллионы людей по всей стране, может даже, во всем мире, будут смотреть историю нашей жизни. Возможно, Лори Натрасс – не тот человек, кому можно доверить его создание. Но это еще не значит, что вы – идеальная кандидатура. Больше всего меня беспокоит то, что моя жена доверяет вам, хотя до этого разговаривала с вами всего один раз.
– Я не мужчина, а она – ваша бывшая жена.
– Это беспокоит меня еще больше. Она называет вас «объективной». Хотя на самом деле вы вовсе не объективны. Рей рассказала мне про вашего отца.
Может, попробовать примирительный подход? Или же из этого ничего не получится по причине моего стойкого к нему отвращения?
– У вас есть другие кандидатуры на роль создателя фильма? – спрашиваю я.
– Нет. В этом-то все и дело. Кстати, вашей вины в этом нет. Просто Рей зря…
– Именно из-за отца я буду объективнее, чем кто-либо другой, – говорю я ему.
– Это почему же?
У меня нет желания говорить про это на улице, однако единственный альтернативный вариант – это пригласить Ангуса Хайнса к себе в квартиру, что меня отнюдь не устраивает.
– Мой отец по неосторожности совершил профессиональную ошибку, стоившую ребенку жизни. В конечном итоге она стоила жизни ему самому, разбила жизнь моей матери и не самым лучшим образом сказалась на моей. И если я работаю над фильмом, в котором речь идет о смерти детей, не кажется ли вам, что я тщательнейшим образом буду взвешивать все факты?
– Нет, не кажется, – говорит Хайнс. Похоже, ему до лампочки, что он делает мне больно. – Беда популярной психологии в том, что в свою пользу можно вывернуть все, что угодно. Ваш отец не хотел, чтобы Рей подавала апелляцию. Он считал, что если она уйдет от возмездия, то детоубийцы будут творить свои черные дела, зная, что им ничего за это не будет. Но Рей подала апелляцию и выиграла дело. Ее оправдали, а ваш отец умер, запятнав себя позором. Вы говорите мне, будто вам вовсе не хочется, чтобы в вашем фильме Рей снова сочли виновной?
– Да, именно это я и говорю.
– Да ладно, Флисс. – Ангус печально улыбается, как будто я не безразлична ему и он обеспокоен моим душевным спокойствием. – Вам кажется, будто вы объективны, но на самом деле…
– Вы думаете, что знаете меня лучше, чем я себя?
Что еще я могу сказать в свою защиту? Ведь что это, если не защита? На меня среди бела дня напали рядом с моим домом. Лишь потому, что он пользуется только словами, это вовсе не значит, что он не напал на меня. Собрав остатки уверенности в своей правоте, я говорю:
– Я не хочу быть такой, как мой отец. Когда он сказал, как поступил с Рей, я его возненавидела. Он хотел, чтобы она оставалась в тюрьме, потому что стоит ее выпустить, как это тотчас скажется и на других. К ней самой это не имело отношения.
Чувствую, что замерзла. Я хочу домой. У меня такое чувство, будто все соседи через стены подслушивают наш разговор и кивают друг другу: мол, они всегда подозревали, что я чего-то стесняюсь, а теперь узнали, чего именно.
– Он ничего не говорил о том, считает он ее виновной или нет. Думаю, он вообще о ней ничего не знал… ни про одного из ваших детей. Точно такую ошибку он совершил с Джейси Херридж – сделал скоропалительные выводы, не вникая в детали. Если я сделаю этот фильм, там будут все детали. Обещаю, что приложу к этому все усилия, чего бы мне это ни стоило, в какую бы картину они ни сложились. Потому что я лучше, чем мой отец. И мне наплевать, если кто-то скажет, будто я предала собственного отца.
– Многие люди считают, будто верность состоит в том, чтобы отключить у себя способность критически мыслить, – говорит Ангус Хайнс и, достав из кармана носовой платок, протягивает его мне.
Неужели я плачу? Похоже, что да. Этого еще не хватало.
– Спасибо, не надо, – говорю я. Пусть слезы сами высохнут на ветру, но от тебя я ничего не приму.
– Несколько минут назад вы сказали, мол, так получилось, что вы снимаете документальный фильм о смерти маленьких детей. То есть это не был ваш собственный выбор?
– Поначалу – нет. Я не хотела иметь ничего общего с этим проектом. В понедельник Лори Натрасс пригласил меня к себе кабинет и сказал, что он больше не работает над ним. Теперь над ним работаю я. Он повесил на меня этот проект, даже не спросив, чего я хочу.
Ангус Хайнс засовывает носовой платок обратно в карман и качает головой.
– Не знаю, либо вы добровольно заблуждаетесь, либо нарочно лжете мне, но так не бывает. Просто не бывает, и всё.
Как он смеет со мной так разговаривать?
– Что? Я не…
– Ваш отец наложил на себя руки в две тысячи шестом году. Вы начали работать на «Бинари Стар» в начале седьмого года, – говорит Хайнс и довольно улыбается во весь рот. – Я работаю на газету и отлично умею откапывать факты.
Послушать его, так это он, Ангус Хайнс, разоблачил Уотергейтский скандал. Я, правда, не совсем уверена, что это такое; знаю только, что там был замешан Ричард Никсон[12]. Так что лучше не поднимать эту тему.
– Я думала, что вы просто фотограф, – говорю я, делая акцент на слове «просто». Вообще-то, я ничего не имею против фотографов. Мне также известно, что Хайнс – какая-то шишка в «Лондон он Санди». Но в данный момент мне хочется сказать ему что-то по-настоящему обидное.
Он достает бумажник и вручает мне визитку.
– Поскольку вы так зациклены на деталях, вот вам мои реквизиты.
Фоторедактор. Не велика птица.
– Вы знали, что Лори Натрасс работает в «Бинари Стар». Наверняка вам было известно, что он связан с Хелен Ярдли, СНРО и моей женой. Так что работать с ним в паре вы начали не случайно, не правда ли?
Все, с меня хватит. Оттолкнув его в сторону, я решительно направляюсь к двери и нащупываю в сумочке ключи. Войдя, поворачиваюсь, чтобы закрыть за собой дверь. Ангус Хайнс стоит у меня за спиной так близко, что едва не касается меня.
– Наш разговор окончен, – говорю я ему. Как смеет он без приглашения входить вслед за мной в квартиру? Я пытаюсь с помощью двери вытолкнуть его наружу, но он слишком силен. – Ну хорошо, – говорю я, жестом приглашая его войти. Хайнс снова улыбается, как будто в награду за то, что я, наконец, вняла голосу разума.
Он направляется в гостиную, однако на полпути останавливается, чтобы взглянуть, чем я увешала стены прихожей. Я тихонько, почти бесшумно, делаю шаг назад на улицу, закрываю входную дверь и поворачиваю ключ в замке. После чего со всех ног несусь к главной дороге. Так быстро я еще ни разу не бегала.
Остановив таксиста, я называют ему адрес моей работы. Мне срочно нужен компьютер, и тот, что стоит у меня в офисе, устроит меня не хуже того, что находится у меня дома. Сегодня суббота. Надеюсь, кроме меня, там никого не будет.
О господи, господи! Я только что закрыла у себя в квартире главного фоторедактора крупной газеты!
Водитель такси с надеждой смотрит на меня в зеркало. Мне видны только его глаза, но этого достаточно. Своей машины у меня нет, и я немало времени провожу в такси. Мои инстинкты острее бритвы. Меня не оставляет чувство, что его так и подмывает поведать мне про прекрасную биографию бандитов-близнецов Крэй, которую он читает. От других лондонских таксистов я уже наслышана про парня, которому при помощи ножа растянули улыбку, и мне незачем выслушивать эту историю снова. В качестве превентивной меры я вынимаю телефон и звоню Тэмсин.
– Флисс? – По ее голосу можно подумать, что она уже отчаялась услышать мой звонок. – Ты где?
«В Сомали», – едва не ляпаю я, но вовремя прикусываю язык.
– По пути на работу. Успокойся. Со мной всё в порядке.
– Это сейчас с тобой всё в порядке, но чем дольше ты…
– Мне нужно кое-что сделать, – перебиваю я ее. – Ты, случайно, не занята?
– Смотря что ты имеешь в виду. Я только что загрузила одну пробную программку с сайта MИ-6…[13]
– Что?