Комната с белыми стенами Ханна Софи

– Вы говорите, что он предельно собран, – выкрикнул Саймон с заднего ряда. – Предположим, у него есть семья и друзья. Разве они не заметили бы в нем эту черту? Порой внутреннее перетекает во внешнее.

– Ага! Спасибо, детектив…

– Уотерхаус.

Саймон не любил многие вещи, но одну из первых строк в этом списке занимала необходимость назвать свою фамилию перед большой группой людей. Утешало лишь то, что никто об этом не догадывался.

– Я не сказала, что он предельно собран, – заявила Рамсден, явно довольная собой. – Я сказала, что он, по всей видимости, происходит из семьи, где царил полный раздрай, в том числе и эмоциональный.

– И он в знак протеста вполне мог воспитать в себе эту завидную собранность, – закончил за нее Саймон.

– Да, – согласилась Рамсден и сделала знак рукой – мол, не перебивайте. – Я бы сказала, что, вероятно, какое-то время благодаря такой собранности этот человек вполне успешно строил свою жизнь. Но что-то пошло не так, контроль начал ускользать от него. Это и есть самое интересное в нем. Он делает все для того, чтобы вещи и люди оставались в его власти; он цепляется за иллюзию, что является хозяином положения, но это не так. Он теряет контакт с внешним миром, со своим местом в нем; возможно, он теряет разум. Одинаковые карточки, раскрывающие его собранность и любовь к порядку, одновременно обнажают для нас его порывистость и непоследовательность. Подумайте сами: он убивает из пистолета Хелен Ярдли и Джудит Даффи и оставляет на их телах карточки. Он, среди бела дня, на многолюдной улице, а вовсе не у нее дома, с ножом – не с пистолетом! – набрасывается на Сару Джаггард. Он не убивает ее, но тоже кладет карточку ей в карман. Он также посылает карточку двум телепродюсерам, причем не делает попыток напасть на них, после чего посылает одному из них фотоснимок руки Хелен Ярдли, держащей карточку и экземпляр написанной ею книги.

Рамсден обвела глазами комнату, как будто проверяя, все ли поняли ее мысль.

– Ему кажется, что у него тщательно продуманный план; мы же видим, что никакого плана у него нет. Он шарахается из стороны в сторону, не зная, что, собственно, он делает, воображая, будто всё под контролем, в то время как на самом деле всё летит в сторону полнейшей бесконтрольности. Его ментальную траекторию можно сравнить с тележкой из супермаркета на крутом склоне, которая с каждой секундой набирает скорость, а ее колеса то и дело дергаются туда-сюда… ну, вы знаете, как обычно ведут себя колеса тележки из супермаркета, отчего ею бывает нелегко управлять.

Раздались редкие смешки. Саймон остался серьезен. Он не спешил согласиться с выводами Тины Рамсден лишь потому, что она явно бывала в супермаркетах.

– Он думает, что умен, придумав этот квадрат с числами, которые на первый взгляд не поддаются интерпретации, – продолжает Рамсден. – С другой стороны, эти цифры могут вообще ничего не значить. Возможно, он безумен или просто глуп. Возможно, в нем есть капля нигилизма: он хочет, чтобы в вашем лице полиция тратила драгоценное время в тщетных попытках разгадать несуществующий смысл. Или же – я понимаю, это вряд ли вам чем-то поможет, ведь это все равно что сказать, что возможно все, что угодно, – он в высшей степени умен, а последовательность чисел несет в себе смысл: это намек на его цель или на его личность. – Рамсден перевела дыхание. – Но даже в этом случае выбор тех, кому предназначены карточки, наводит на мысль о том, что ту часть его мозга, которая знает, зачем ему это нужно, в данный момент поглощает другая – та, что на бешеной скорости несется под откос, словно тележка из супермаркета.

Саймон открыл было рот, но Рамсден, похоже, вошла в раж.

– Сара Джаггард и Хелен Ярдли – согласна, тут прослеживается связь. Обеих судили за детоубийство. Но Джудит Даффи?.. У нее не просто ничего общего с Джаггард и Ярдли. Наоборот, она представляла в суде противоположную сторону, выступая свидетелем обвинения. Или ваш убийца не может определиться, с кем он? Лори Натрасс и Фелисити Бенсон – и тот, и другая связаны со всеми тремя женщинами через свою работу, но в остальном – никак. Ни тот, ни другая лично не причастны ни к одному случаю убийства детей.

– Позволю себе перебить вас, – громко произнес Пруст. – Как выяснилось, мисс Бенсон причастна. Сегодня утром нам стало известно, что ее отец потерял работу из-за халатности социальной службы, что привело к смерти ребенка. Он покончил жизнь самоубийством.

– Вот как? – Рамсден слегка смутилась. – Ну хорошо. Бенсон косвенно причастна к случаям смерти детей через работу и личную жизнь. В некотором смысле это лишний раз подтверждает мою мысль. Закономерность не наблюдается. Между этими людьми нет ничего общего.

– Вы это серьезно? – спросил Саймон. – Я могу описать закономерность в одном предложении: он рассылает карточки тем, кто как-то связан с «Бинари Стар» и тремя случаями, которые эта студия освещала: Ярдли, Джаггард и Хайнс.

– Пожалуй, да. В известном смысле вы правы, – согласилась Рамсден. – Эти случаи не дают ему покоя, не стану этого отрицать. Более того, я бы сказала, что он из тех, кто пережил в связи с ними сильную эмоциональную травму. Возможно, он сам потерял в результате СВДС ребенка, или же брата и сестру, или же внука или внучку, что могло вызвать у него больной интерес к людям вроде Хелен Ярдли и Джудит Даффи. Однако убить их обеих, когда, как я уже сказала, это полные противоположности, – лично я не вижу в этом никакого смысла. Но наибольшие опасения внушает то, что убийца, прежде чем разбиться вдребезги, подобно тележке из супермаркета, с каждым днем набирает скорость.

– Извините, что перебиваю вас. – Саймон выждал момент – на тот случай, что Снеговик заткнет ему рот; этого не произошло. – Вы говорите так, будто связь убийцы с компанией «Бинари Стар» чисто тематическая. Мол, это потерявший ребенка отец и потому зациклен на этих трех случаях.

– Я лишь сказала, что возможно…

– А по-моему, связь гораздо более сильная и тесная, – заявил Саймон. – Не знаю, насколько подробную и свежую информацию вам сообщили, но во вторник Лори Натрасс разослал всем имеющим отношение к документальному фильму – врачам, медсестрам, адвокатам, полиции, женщинам и их родственникам, работникам Би-би-си и СНРО – электронное письмо. Во вторник, в три часа дня, около ста человек получили его послание, в котором говорилось, что исполнительным продюсером фильма будет теперь Флисс Бенсон. До этого момента она никоим образом не была связана с этими случаями. В числе тех, кто получил это послание, должен быть и тот, кто рассылал карточки. Прочтя сообщение Натрасса, он – или она – тотчас же приготовил карточку для Бенсон и вышел из дома, чтобы отправить ее «в Бинари Стар», куда она и была доставлена адресату в среду утром.

– Доктор Рамсден, у всех, кто получил электронное письмо Лори Натрасса, имеются алиби на одно или оба убийства, – произнес Пруст; с тем же успехом он мог бы взмахнуть руками и прокричать: «Послушайте меня, не слушайте его». – У всех без исключения. И если только детектив Уотерхаус не думает, что Сара Джаггард и сержант Зейлер нарочно вводят нас в заблуждение – чего я не стал бы полностью исключать, ибо мне известна его склонность к поспешным выводам, – нам нет необходимости гадать, кто это, «он» или «она». Ибо мы точно знаем, что Лысый – это мужчина.

– Да, – отозвался Саймон, – мы знаем, что он убил Даффи и напал на Джаггард. Но мы не можем утверждать, что именно он рассылал карточки, равно как и то, что это он убил Ярдли.

– Однако мы это предполагаем, не так ли? – уточнила сержант Клэр Уильямсон.

– Да, – твердо ответил Пруст.

– А я – нет, – сказал ей Саймон. – Диллону Уайту хватило одного взгляда на рисунок нашего художника, чтобы сказать: «Нет, это не человек с…»

– Предупреждаю, детектив Уотерхаус сейчас упомянет волшебный зонтик, – съехидничал Снеговик.

– В этих убийствах замешаны двое. – Саймон озвучил свою теорию как неопровержимый факт. Своим сомнениям он даст выход позже. – Один из них – Лысый. Второй может быть как мужчиной, так и женщиной, но для простоты давайте называть его «он». И он главный, он разработчик всей этой операции – умный, властный, держащий все под контролем. Это он рассылает карточки, он знает, что означают эти шестнадцать цифр, и он бросает нам вызов – намекает, что мы поймаем его лишь в том случае, если докажем, что не глупее его.

– То есть их у нас парочка – Лысый и Умник, – рассмеялся Колин Селлерс.

– Возможно, Умник платит Лысому за исполнение поручений, – продолжал Саймон, – или же Лысый по какой-то причине верен ему или чувствует себя обязанным. Когда Лысый сказал «стоит зайти слишком далеко, как уже нет выхода», то имел в виду себя: он полностью во власти Умника. Умник, составитель и отправитель карточек, – это и есть тот, кому Лысый пытался звонить из дома Джудит Даффи после того, как застрелил ее. Ему были нужны инструкции, как ему поступить с Чарли, убивать ее или нет.

– Если ты прав, независимо от наличия алиби, отправителем карточек мог быть любой из тех, кто получил во вторник электронное письмо от Лори Натрасса, – сказал Сэм Комботекра. – Или же любой в «Бинари Стар», кому Натрасс или Бенсон сообщили, что теперь исполнительный продюсер – она.

– Предположу, что Умник имеет твердое алиби на субботу, когда была убита Даффи, но не на понедельник.

– Думаю, что после того, как Лысый провалил дело с Сарой Джаггард, когда ему помешал прохожий, Умник решил взять убийство Хелен Ярдли на себя. Но затем, в случае с Даффи, дал Лысому возможность реабилитировать себя. Возможно даже, провел дополнительный инструктаж.

– Считаю себя обязанным извиниться за домыслы детектива Уотерхауса, – заявил Пруст.

Тина Рамсден покачала головой и открыла рот, чтобы возразить, однако Снеговик не дал ей даже пикнуть, оседлав своего любимого конька: мол, Саймона вечно заносит не туда.

– Нам нет абсолютно никаких причин полагать, что за этими нападениями стоят два человека. Четырехлетний мальчишка несет чушь. Лысый кому-то звонил? Он вполне мог звонить своей подружке, чтобы попросить ее приготовить ему на ужин сосиски в тесте. Он мог звонить кому угодно ради чего угодно. Согласитесь, доктор Рамсден, разве не так?

Рамсден кивнула.

– Оказавшись в опасной ситуации, люди обычно ищут моральную поддержку.

– Что? То есть Лысый сидит в доме Джудит Даффи, перед ним ее труп, он держит на прицеле Чарли, и вдруг ему взбредает в голову позвонить подружке, ибо ему не хватает любимого голоса? – Саймон рассмеялся. – Не поверю, что вы это серьезно.

– Сомневаюсь, что мы в данном случае имеем утрату контроля или импульсивные действия, – произнес Крис Гиббс, вставая. – Независимо от того, сколько их, двое или один, как можно утверждать, что все произошедшее на сегодняшний день не является частью плана? Только потому, что убиты Хелен Ярдли и Джудит Даффи…

– Это свидетельствует о том, что убийца не знает, на чьей он стороне, или же он достиг той точки, когда помнит лишь имена, но не помнит, на чьей они стороне, – сказала Тина Рамсден. Саймон одобрительно воспринял ее готовность вставить веское слово. Она была вполне себе спец по части интерпретаций и не обижалась, когда с ней кто-то не соглашался.

– Вовсе не обязательно, – возразил Гиббс, обводя комнату глазами в поисках поддержки. – Предположим, убийца – Пол Ярдли…

– Это тот самый Пол Ярдли, у которого есть алиби на понедельник и субботу, но у которого нет акцента кокни, зато волосы на голове в избытке? – уточнил Пруст. – Кстати, о волосах. У вас их слишком много, Гиббс. Разве я не советовал вам их сбрить?

«Ну продолжай же», – мысленно воззвал к Гиббсу Саймон, и тот продолжил.

– Предположим, Ярдли отнюдь не был на сто процентов уверен в невиновности жены, как то пытался показать всем своим видом. А вдруг у него имелись свои сомнения, даже если он ни разу их не озвучил? Давайте честно признаем: многие мужчины на его месте не знали бы точно. Ярдли известно лишь одно: его жизнь полетела в тартарары. Сначала он потерял двоих сыновей, затем жена села в тюрьму, и, наконец, социальная служба отняла у него дочь. Постарайтесь представить себе, каково ему вставать с постели каждое утро… Но, пока Хелен была в тюрьме, ему хотя бы было к чему стремиться – вызволить ее оттуда. Как только она вышла на свободу, его жизнь утратила смысл. Хелен была занята с Лори Натрассом и СНРО. О чем думает Ярдли изо дня в день, пока чинит чужие крыши?

– О мировой славе? – с усмешкой предположил Селлерс.

– Говорите, Гиббс, – устало произнес Снеговик.

– Что, если Ярдли – любитель предаваться размышлениям? Что, если он задумался о том, что кто-то должен заплатить за все то дерьмо… все то, через что он прошел? Типа, кто же в этом виноват? Хелен? Вдруг это она убила его сыновей. Даффи? Из-за нее он целых девять лет ждал жену из тюрьмы.

– А как же Сара Джаггард? – спросил Саймон.

– Сара Джаггард не была убита, – ответил Гиббс. – Она даже не пострадала. Возможно, так и задумывалось. Что, если она нужна лишь для того, чтобы сбить нас с толку, увести в сторону, отвлечь наше внимание от случая с Хелен Ярдли к другим подобным случаям?

– Если я правильно вас понял, – произнес Пруст, приглаживая лацканы кителя, – вы хотите сказать, что Пол Ярдли убил жену и Джудит Даффи, потому что хотел наказать кого-то за свою сломанную жизнь, при этом не знал, на кого из них обеих ему взвалить вину?

Гиббс кивнул.

– Может быть. Но можно взглянуть на это дело иначе: не или – или, а обе. Он винит обеих в равной степени: Хелен – за смерть сыновей. Даффи – за утрату жены и дочери.

Саймон подумал, что это объяснение слегка притянуто за уши, однако был рад, что Гиббс решился его озвучить. По крайней мере, хотя бы у одного из коллег с воображением всё в порядке.

– Смотрю, тут у вас целая команда психологов, – улыбнулась Тина Рамсден и повернулась к Прусту. – Вы уверены, что я вам нужна? Хотя, скажу честно, я не согласна с тем, что в этом деле мы имеем двоих человек. – Посмотрев на Саймона, она виновато пожала плечами. – Зато я твердо уверена, что иррациональность действий преступника идет по нарастающей. Отправитель карточек как спокойный, собранный «ум» неубедителен, хотя бы потому, что раздает он их без всякой закономерности – иногда без какого-либо насилия, отправляет по почте или пересылает «сканы» по электронной почте, в других случаях кладет в карман убитых им жертв.

– Знай мы, что значат эти числа, это помогло бы нам установить его личность, – произнес Саймон. – Задачка не из легких. Он шлет карточки тем, кого считает равными ему в интеллектуальном плане, кто, по его мнению, способен разгадать придуманный им код. – Заметив, как Селлерс открыл рот, Саймон жестом велел ему молчать. – Ты хотел возразить мне, что Хелен Ярдли была домохозяйкой, а Сара Джаггард – парикмахерша. Мол, не велик ум, особенно в глазах Умника, и все же они тоже получили по карточке?

Селлерс кивнул.

– Дело в том, что они их не получали. Ни Хелен Ярдли, ни Сара Джаггард. Кстати, Джудит Даффи тоже. – Саймон на миг умолк, слушая гул растерянных голосов. – Эти три карточки предназначались не им. Тем более что Даффи получила свою, когда была уже мертвой. Три этих карточки предназначались нам, полицейским. Наша работа заключается в том, чтобы понять, что происходит, не так ли? Работа Лори Натрасса и Флисс Бенсон заключается в том, чтобы откопать правду, которая кроется за тремя неправосудными приговорами.

Воцарилась тишина: присутствующие слушали его, затаив дыхание.

– Думаю, нам пора начать рассматривать эти две вещи – убийства и карточки – по отдельности. В первой категории две женщины были убиты, а третьей угрожали ножом. Все трое так или иначе связаны с убийствами младенцев. Во второй категории были отосланы пять карточек – три, пусть косвенно, полиции, две – создателям документального фильма. Все пятеро получателей, по мнению Умника, способны разгадать придуманный им код. Не вижу в этом ничего иррационального, – добавил Саймон, повернувшись к Тине Рамсден. – Наоборот, все предельно ясно. Это означает, что ни Флисс Бенсон, ни Лори Натрассу, как и нам, нет поводов опасаться за свою жизнь.

Выбор жертв тоже вполне понятен. Хелен Ярдли и Сара Джаггард были выбраны не случайно, хотя причина не сразу бросается в глаза. Умник хотел показать, что мы его недооцениваем. Именно поэтому следующей его жертвой стала Джудит Даффи, а не Рей Хайнс. – Саймон ничуть не сомневался в своей правоте. – Мы сами подтолкнули его руку. В субботу слова Сэма были процитированы буквально каждой национальной газетой: мол, в своем расследовании мы исходим из того, что, нападая на женщин, которые, как ему кажется, избежали наказания за содеянные преступления, убийца видит себя этаким вершителем правосудия. Но его мотивация иная. И в тот же день он это нам продемонстрировал, убив Джудит Даффи. Я говорю «он» для краткости, вместо «он или она».

– Сексист, – проворчал недовольный женский голос.

– Возможно, у него вообще не было причин убивать Даффи, кроме как доказать нам, что им движут иные мотивы, – продолжал Саймон. – Он не только скрупулезен – каждый раз аккуратно рисует свои четверки и семерки, но и объективен. По крайней мере, ему кажется, что он разумен и справедлив. Он хочет, чтобы мы заметили эту его черту. Возможно, в его представлении бдительность равна крайней глупости. Это удел немытых, озлобленных, читающих исключительно таблоиды пролетариев. Она не в его вкусе, ибо он умен и, если хотите знать мое мнение, типичный представитель среднего класса. Он хочет, чтобы мы поняли: любой самосуд, который он вершит сам или руками Лысого, – это благородное правосудие, а не примитивная месть. Убив полководцев двух противоборствующих армий – Хелен Ярдли и Джудит Даффи, – он показал нам, что он непредвзят и справедлив.

Все молчали. Никто не решался заговорить первым. Пруст стоял, сложив на груди руки, и, вывернув шею почти под углом в девяносто градусов, смотрел в потолок. Не иначе как медитировал.

– Если никто не желает высказаться, давайте это сделаю я, – заявила Тина Рамсден после десяти секунд мертвой тишины. Взяв со стола свои заметки, она высоко подняла их, чтобы все видели, и разорвала пополам, а половинки – еще раз пополам. – Вы даже не представляете, как нелегко мне это сделать, после того как я провела весь предыдущий вечер, пытаясь свести концы с концами. Но я хочу быть честной и потому скажу: в моих услугах нет необходимости, – заявила она. – Я готова снять шляпу перед глубоким, вдумчивым анализом детектива Уотерхауса.

– Перед чем? – переспросил Пруст, отрывая взгляд от потолка.

Рамсден посмотрела на Саймона и сказала:

– Я отдаю предпочтение вашему психологическому профилю.

– То есть ты считаешь, в его планы входило подхватить тебя на руки и потом хорошенько трахнуть? – с энтузиазмом спросила Оливия Зейлер.

Бросив все дела, она примчалась в Спиллинг позаботиться о сестре. Первым делом Оливия убедилась, что у Чарли нет серьезных травм, которые потребовали бы санитаров, носилок и наложения швов.

– Понятия не имею, – ответила Чарли. – Знаю одно: он прислал мне любовное письмо. Вернее, клочок бумаги с просьбой вернуться в субботу как можно раньше.

– Но когда он увидел тебя, то даже не шелохнулся. – Оливия в расстроенных чувствах сморщила носик.

– В следующий раз он увидел меня через несколько минут после того, как к моей голове было приставлено дуло пистолета, из которого убийца застрелил Джудит Даффи. Я была слишком потрясена, чтобы вспомнить про секс. Саймону же не терпелось опросить меня про человека, которого они называют Лысым.

Оливия фыркнула.

– Его баланс «работа – жизнь» похож на детские качели, на одном конце которых намертво пристегнут бетонный носорог. По крайней мере, он прислал тебе любовную записку. Согласись, что это уже прогресс.

Чарли кивнула. Они с сестрой сидели за ее кухонным столом и пили чай, хотя Оливия захватила с собой бутылку розового шампанского.

– Отпраздновать, что ты осталась жива, – пояснила она.

Солнце сияло так, как будто забыло разницу между зимой и летом. Чарли была вынуждена опустить на окне жалюзи. С того момента, как Саймон прислал ей те одиннадцать слов, солнце сияло не переставая, хотя всякий раз, когда она включала местные новости, ей твердили про низкую серую облачность. Но Чарли предпочитала доверять собственным чувствам. А телевизионщики ошибались.

– Я едва не скрыла от тебя любовную записку, – сказала она.

– Что? – ужаснулась Оливия Зейлер, для которой не было ничего страшнее, чем не узнать очередную новость.

– Я подумала, что ты сочтешь это жалким клочком бумаги. Ведь на нем даже не было слова «люблю».

– Прекрати! Неужели я в твоих глазах такая бессердечная?

– У нас с ним небольшие разногласия по поводу медового месяца, – призналась ей Чарли. Неужели она так привыкла цапаться с сестрой, что ей в срочном порядке понадобилось нечто такое, к чему та могла бы придраться, а ей самой при этом занять привычную оборонительную позицию? – Родители Саймона жутко боятся летать самолетом, и он начал с того, что лучше поехать куда-нибудь в пределах страны.

– Скажи родителям Саймона, что им не нужно сопровождать вас во время вашего медового месяца.

– Ты, как всегда, шутишь? Да у них сердцебиение, стоит им пройтись до конца сада. Нет, они боятся за Саймона. Мать заявила ему, что не сомкнет глаз в течение двух недель, если узнает, что он решил воспользоваться, как она выразилась, «аэропланом».

– Глупая клуша, – сердито ответила Оливия.

– Беда в том, что она это серьезно. Саймон знает: мать и вправду не сомкнет глаз и не будет ничего есть, пока сын не вернется домой жив и здоров. У него же нет желания возвращаться к мертвой сушеной голове, которая еще недавно принадлежала его матери. Согласись, это испортило бы кайф от медового месяца. Хотя лично я, если честно, не заметила бы особой разницы, – сказав эти слова, Чарли на минуту умолкла, чтобы проверить уровень своего стыда. Ноль. – Мне же не хотелось провести медовый месяц в какой-нибудь сельской гостинице, что на полном серьезе предлагал его отец.

– Невероятно!

– В общем, мы пришли к компромиссу. Саймон согласился поехать в любое место, куда меньше трех часов лёту, я же согласилась солгать его родителям, что мы с ним-де собираемся в Торки. С одной стороны, это довольно близко, с другой – достаточно далеко, чтобы Саймон на законных основаниях мог сказать матери, что не сможет заглядывать к ней на воскресный обед.

– Надеюсь, Кэтлин и Майкл в курсе, что с машинами тоже случаются аварии, – съязвила Оливия.

– Да, но в Торки мы едем поездом, – ответила Чарли и рассмеялась. – Потому что люди гибнут на автострадах. Боже, что за глупость! Саймон каждый день колесит на своей машине, но поскольку он на этот раз вне зоны контроля со стороны матери…

– Вообще-то во время крушения поездов люди тоже гибнут, – заметила Оливия.

– Только не говори этого Кэтлин. Иначе нам придется провести медовый месяц в их гостиной.

– Так куда вы собрались?

– В Марбелью. Это меньше трех часов лета. Два часа пятьдесят пять минут, если быть точной.

– Но… – Оливия прищурилась. – Раз уж вы решили обмануть Кэтлин и Майкла, почему бы не слетать на Маврикий, на Карибы?

– Я предлагала Саймону, и знаешь, что он сказал? Попробуй угадать.

– Погоди, только не подсказывай, – пробормотала Оливия, закрыв глаза и сжав в кулачки руки. – Только не подсказывай!

В эти минуты она напоминала себя шестилетнюю. Чарли завидовала ее наивному, почти детскому жизнелюбию.

– Он был бы слишком далеко, если б мать вдруг заболела и ему пришлось в срочном порядке возвращаться домой. Кстати, я бы не удивилась, если б она нарочно притворилась больной.

– Кстати, да, но правда еще безумней: чем меньше времени Саймон проведет в воздухе, тем меньше у него шансов погибнуть в авиакатастрофе и быть пойманным родителями на лжи.

– Что даже еще хуже, чем погибнуть в авиакатастрофе, – хихикнула Оливия.

– Это точно. Даже не сверившись со статистикой и проигнорировав тот факт, что большинство авиакатастроф происходит при посадке или при взлете, Саймон решил, что перелет на короткое расстояние безопаснее перелета на дальнее.

– Ты не могла бы переубедить его? Я имею в виду Марбелью.

– Я нашла в Интернете потрясающую виллу.

Это…

– Но тебе придется лететь в Малагу. Салон будет забит народом с татуировками «любовь» и «ненависть» на пальцах, и всю дорогу они будут распевать свои дурацкие песни. – Оливию передернуло от отвращения. – Уж если лететь куда-то три часа и даже меньше, почему бы не выбрать итальянские озера? Лететь до Милана…

– Разве это лучше?

– Еще как лучше! – воскликнула Оливия. – Никаких татуировок. Зато накрахмаленные льняные скатерти.

«Черт, похоже, я забыла про такую вещь, как жуткий снобизм сестры», – подумала Чарли.

– Я думала, ты не одобряешь ложь, а не место назначения, – сказала она. – Какая-то часть меня готова дать отбой Марбелье и сделать ложь правдой. Я бы с удовольствием провела время в Торки, и мне не хотелось бы, чтобы мой медовый месяц омрачала какая-то глупая конспирация. В идеальном мире я бы хотела высказать всю правду по этому поводу.

– Ты и так можешь всем ее высказать, кроме Кэтлин и Майкла. Ведь они ни с кем не встречаются и не разговаривают. – Оливия расстегнула молнию на сумке и вытащила четыре книжки с мятыми корешками. – Это тебе от меня. Надеюсь на твою благодарность, потому что из-за них моя новая сумка утратила форму. – Оливия ткнула пальцем в бок сумки. – Не знаю, сколько ты будешь отсутствовать на работе, но, думаю, этих будет достаточно…

– Я возвращаюсь уже завтра. – Заметив на лице сестры разочарование, Чарли поспешила добавить: – Но я все равно их беру. Спасибо. Буду читать в Марбелье.

Оливия тотчас сделала строгое лицо школьной учительницы.

– Надеюсь, ты не планируешь читать одну книжку до июля следующего года?

– Они и впрямь хороши? Ты писала на них рецензии? – спросила Чарли, беря одну со стола. На обложке была изображена бегущая женщина; по всей видимости, она убегала от размытой фигуры на заднем плане. Оливия обычно приносила ей книжки про женщин, которые в конечном итоге бросали своих бесполезных психопатов-мужей или партнеров, на которых они долгие годы тратили нервы, и уходили вслед за солнцем с куда более достойными представителями сильной половины человечества.

– У меня есть для тебя книга, которую ты непременно захочешь прочесть, – произнесла Чарли, кивнув на экземпляр книги Хелен Ярдли «Только любовь», что лежала на столе.

– Излияния очередной страдалицы? – Оливия придвинула к себе книжку, затем демонстративно вытерла руки о брюки. – Ты купила ее перед тем, как заказать билеты до Малаги?

– Ты не можешь мне отказать, – ответила Чарли. – Меня только что едва не убили. Так прояви ко мне сочувствие. Мне интересно узнать твое мнение о Хелен Ярдли. Кто она в твоих глазах – истинная жертва неправосудного решения или же просто ловко играет свою роль?

– То есть ты считаешь, что она все-таки могла убить своих детей? Я где-то читала, что она их не убивала.

Где-то читала. Оливия порой с трудом отличала реальную жизнь от вымысла. Открыв наугад книгу где-то посередине, она поднесла ее к самому лицу. Оптический эффект шокировал: обложка книжки как будто превратилась в маску. Привет, мое имя Оливия. Я пришла на эту вечеринку в костюме мемуаров страдалицы.

– Там полно восклицательных знаков. В смысле, не внутри кавычек, а в самом повествовании, – с ужасом в голосе заявила она и перевернула страницу. – Я действительно должна?..

Чарли выхватила у нее книгу. Ее руки дрожали. Вскоре дрожь сотрясала ее с ног до головы.

– О боже! Я отказываюсь верить. – Она быстро перелистала страницы. – Ну давай, давай же, – бормотала она себе под нос.

– Я как раз это читала! – запротестовала Оливия.

По жилам Чарли горячей волной разлился адреналин. Пальцы одеревенели и не слушались. Она не могла заставить их делать то, что от них требовалось, и в результате перевернула слишком много страниц. Тогда она отлистала назад, пока не нашла нужную страницу. Да, это она. Иначе и быть не может.

Чарли резко поднялась, сбив при этом стул. Крикнув через плечо: «Извини!», она схватила ключи от машины и выбежала из дома. Захлопнув за собой дверь, подумала, что, наверное, похожа на испуганную бегущую женщину с обложки книги, которую ей принесла сестра и чье название уже вылетело у нее из головы. Потому что там осталось место для названия лишь одной книги. Только любовь. Только любовь. Только любовь.