Комната с белыми стенами Ханна Софи
– Как я могу делать то, что ты…
– Можешь. И будешь. Я ухожу из компании. С понедельника ты занимаешь мою должность креативного директора и продюсера. Мне здесь платят сто сорок штук в год. С понедельника ты начнешь получать эти деньги.
– Что? Лори, я…
– Может, официально и не с понедельника. Не исключаю, что тебе придется подождать повышения зарплаты, – но фактически с понедельника…
– Лори, прекрати! – Раньше я никогда на него не кричала. – Извини, – бормочу я. От неожиданности я на секунду забыла, кто он, и кто я. На Лори Натрасса никто ни разу не посмел повысить голоса. С понедельника ты на моем месте. Не иначе как это шутка. Или он что-то перепутал. Такой, как он, может легко что-нибудь перепутать. – Но это ведь полная чушь, – говорю я.
Я – креативный директор «Бинари Стар»? Я ведь самый низкооплачиваемый работник компании. Тэмсин, помощница Лори, и та зарабатывает больше меня. Я делаю программы, заниматься которыми остальные считают ниже своего достоинства, – о враждующих соседях и бесполезности желудочных бандажей. Эти темы интересны не только мне, но и миллионам зрителей. И пусть коллеги считают меня поставщицей дешевых сенсаций, затесавшейся среди сонма создателей серьезной кинодокументалистики, меня это не трогает. Раффи называет мои программы «милыми пустячками».
Нет, это все-таки шутка. Подвох. Неужели я должна сказать «о, да, конечно», а затем с идиотским видом наблюдать, как Лори заливается смехом?
– Что происходит? – резко спрашиваю я.
Он тяжело вздыхает.
– Я перехожу в «Хаммерхед». Мне сделали предложение, от которого я не могу отказаться, – примерно такое же, какое я сейчас делаю тебе. Дело не в деньгах. Просто мне пора. Я уже засиделся на одном месте.
– Но… ты не можешь уйти, – говорю я, чувствуя при этой мысли пустоту. – А как же фильм?
Он не уйдет, не закончив его. Ни за что на свете. Даже такой тип, как Лори, которого невозможно понять, время от времени оставляет подсказки, что заставляет биться его сердце. Если только эти подсказки не были кем-то подброшены, чтобы нарочно ввести меня в заблуждение, во что верится с трудом, ибо по большей части они прозвучали из уст самого Лори. Жить со скоростью сто двадцать ударов сердца в минуту вместо обычных шестидесяти его заставляет фильм, над которым он работает. Фильм о трех случаях смерти младенцев: дела Хелен Ярдли, Сары Джаггард и Рейчел Хайнс.
Все сотрудники «называют» его просто «фильм», как будто это нечто единственное, над чем работает компания, единственное, что мы делаем или будем делать. Лори трудится над ним с незапамятных времен. Он настаивает, что все должно быть сделано идеально, и вечно меняет свое видение того, что это значит. Предполагается, что лента будет двухчасовой. На Би-би-си Лори сказали, что он может выбрать любое время для ее показа, что просто неслыханно!
Вернее, неслыханно для всех, кроме Лори Натрасса, ибо он – божество в мире телевидения. Пожелай он снять пятичасовой фильм, который потеснил бы новости – шестичасовые и десятичасовые, – руководство Би-би-си облизало бы ему ботинки и сказало: «Да, маэстро».
– Фильм снимешь ты, – заявляет он с уверенностью человека, который побывал в будущем и знает, что случится. – Я по электронной почте сообщил всем, кто имеет к нему отношение, что начатое мною продолжишь ты.
Нет. Этого не может быть.
– Я дал им твои координаты, рабочий и домашний телефоны…
Я не хочу иметь с этим ничего общего. Я не могу. Открываю рот, чтобы выразить протест, но тотчас же вспоминаю, что Лори не знает мой… вообще-то здесь этого не знает никто. Я отказываюсь воспринимать это как секрет. Я не дам чувству вины взять надо мной верх. Я не сделала ничего дурного. Это не может быть наказанием.
– Можешь рассчитывать на полную поддержку со стороны Майи и Раффи. – Лори встает из-за стола и подходит к высокой стопке коробок с папками. – Вся необходимая информация тут. Можешь не перетаскивать их к себе в кабинет. С понедельника будешь сидеть здесь.
– Лори!..
– Ты будешь заниматься фильмом, и ничем другим. Пусть тебе ничто и никто не мешает – и, самое главное, эти прилипалы. Я буду в «Хаммерхеде», но всегда готов помочь, если…
– Лори, перестань! Какие прилипалы? Ты имеешь в виду полицию? Тэмсин сказала, что ты разговаривал с ними сегодня утром…
– Они хотели знать, когда я в последний раз видел Хелен. Мол, были ли у нее враги… «Да вся прогнившая судебная система, не говоря уже о вас», – сказал я. Черт, даже не успел напомнить им, что обвинения в убийстве, выдвинутые против Хелен, были сняты с нее апелляционным судом этой же самой системы, – говорит он. – Они спрашивали про фильм. Я сказал, что с понедельника им занимаешься ты.
– Ты сказал им прежде, чем сообщил мне? – Мой голос срывается на писк. Мой желудок сжимается, и к горлу подкатывается комок тошноты. Несколько секунд я не осмеливаюсь открыть рот. – Ты отправил сообщение всем по электронной почте, что я… Когда? Когда ты это сделал? Кто эти «все»?
Я до боли вонзаю ногти в мякоть ладоней. Еще секунда, и самообладание изменит мне. Нет, только не это, так не должно быть…
Лори похлопывает по верхней коробке с папками.
– Все имена и контакты ты найдешь здесь. Жаль, что у меня нет времени пройтись по ним вместе с тобой. Но большая часть сведений говорит сама за себя. Если вдруг сюда вновь нагрянут ищейки, отвечай, мол, снимаешь документальный фильм про женщину-врача, которая задалась целью извратить правосудие, и про трех женщин, чью жизнь она разрушила. Это никак не связано с расследованием смерти Хелен. Они не смогут тебе помешать.
– То есть полиция против того, чтобы этот фильм был снят? – Все, что говорит Лори, лишь еще больше портит мне настроение. Даже больше, чем обычно.
– Они этого пока не сказали, но обязательно скажут. Они станут нести всякую чушь о том, что ты компрометируешь их…
– Но ведь я не… Лори, я не хочу эту работу! Я не хочу делать твой фильм. – И для пущей ясности добавляю: – Я отказываюсь. Говорю твердое «нет».
Вот, уже лучше. Я снова владею собой.
– Нет? – Лори отступает и пристально разглядывает меня: мол, откуда это взбунтовавшееся существо? Ранее такое послушное, наверняка думает он… что же пошло не так? Он смеется. – Ты отказываешься от денег в три раза больше тех, что имеешь сейчас, и от предложения карьерного роста? У тебя не всё в порядке с головой?
Он не может меня заставить – это невозможно. Есть вещи, которые кто-то физически может заставить другого человека выполнить. Работа над документальной лентой к их числу не относится. Мысль об этом придает мне спокойствия.
– Я никогда не снимала таких фильмов, – отвечаю я. – Это не мое. Неужели тебе не хочется помочь полиции выяснить, что случилось с Хелен?
– Местные копы неспособны найти даже гребаные теннисные мячи в Уимблдоне.
– Ничего не понимаю, – говорю я. – Если ты собрался в «Хаммерхед», почему не заберешь с собой фильм?
– Би-би-си дало заказ «Бинари Стар», а не лично мне. – Лори пожимает плечами. – Фильм не мой. Я его теряю. Такова цена, которую я плачу за уход. – Он слегка подается вперед. – Единственный способ не потерять его окончательно – передать его тебе и работать вместе с тобой из-за кулис. Твоя помощь нужна мне здесь, Флисс. Тебе достаются все лавры, ты получаешь мои деньги…
– Но почему я? Ведь у тебя есть Тэмсин. Она – ходячая энциклопедия судебных ошибок. Нет таких подробностей, которых она не знает. Почему ты не пытаешься навязать это повышение по службе ей?
До меня доходит, что Лори всегда смотрел на меня свысока. Как ты смотришь на то, чтобы стать богатой? Он вечно стонет, что с трудом платит ипотеку за пятиэтажный дом в Кенсингтоне. А ведь он из реально богатой семьи. Готова спорить на все, что у меня есть – а это гораздо меньше того, что есть у него, – что он считает свое жалованье в «Бинари Стар» приемлемым, но не более того. Предложение, которое ему сделали в «Хаммерхеде» и от которого он не мог отказаться, наверняка будет покруче ста сорока тысяч в год. Зато для такой нищебродки, как я, сто сорок кусков в год – это предел всех и всяческих фантазий… Я резко останавливаюсь. До меня доходит: а ведь Лори абсолютно прав, так что с моей стороны глупо придираться к нему.
– Тэмсин – ассистент продюсера, а не продюсер, – говорит Лори. – Ладно, считай, что я этого не говорил.
Сначала мне кажется, что это он про повышение, которого я не хочу. Но затем понимаю, что он ждет, когда я с ним соглашусь, прежде чем сказать мне что-то еще. Я киваю.
– Тэмсин увольняют. Сейчас с ней разговаривает Раффи.
– Что?! Ты шутишь. Скажи, что ты шутишь.
Лори отрицательно качает головой.
– Они не могут взять и просто так от нее избавиться! Не могут, хотя бы потому, что…
– Так сейчас везде. Компании затягивают пояса, экономят на чем только можно.
– Кто принял такое решение? Было голосование? – Я отказываюсь поверить, что «Бинари Стар» оставляет меня, но увольняет Тэмсин. И это с ее-то опытом! К тому же, в отличие от меня, она не докучает Раффи просьбами об осушителе воздуха в кабинете.
– Сядь! – нетерпеливо говорит Лори. – Ты начинаешь действовать мне на нервы. Тэмсин – очевидный кандидат на увольнение. Она получает слишком много, и в нынешнем экономическом климате держать ее невыгодно. Раффи утверждает, что мы за половину ее жалованья всегда найдем на ее место университетскую выпускницу, и он прав.
– Но это же совершенно неправильно! – выпаливаю я.
– Может, ты прекратишь переживать за Тэмсин и выразишь мне хотя бы малую толику благодарности?
– Что? – Неужели этот великий крестоносец, борец за справедливость, произнес эти слова?
– Ты думаешь, Майя хочет платить тебе столько, сколько платит мне? – Лори усмехается. – Я разложил для нее все по полочкам. Я сказал: «Если в бюджете есть строчка для меня, то найдется строчка и для Флисс». Она знает, что без моего участия фильма нет, во всяком случае, для «Бинари Стар». Рей Хайнс, Сара и Гленн Джаггард, Пол Ярдли, все солиситоры и барристеры, члены парламента и врачи, которых я приучил есть с моих рук, – одно мое слово, и они откажутся сотрудничать. Весь проект полетит псу под хвост. Мне же остается лишь переждать, отсидеться, а затем подписать с Би-би-си новый контракт, но уже в роли исполнительного директора «Хаммерхеда».
– То есть ты шантажом уломал Майю, чтобы она согласилась на мое повышение? – Так вот почему сегодня она была не такой любвеобильной, как обычно, когда я прошла мимо нее по коридору. – Извини, но я никак не могу…
– Этот фильм должен быть сделан! – Лори повышает голос едва ли не до крика. – Я пытаюсь поступить правильно, действую в интересах всех. «Бинари Стар» будет и дальше работать над ним. Ты доведешь его до ума. У тебя, наконец, появится стимул оторвать задницу от стула и сделать что-то стоящее…
– А что получишь ты? – Ноги еле держат меня. Я хочу сесть, но я этого не сделаю, во всяком случае, после того, как Лори приказал мне это сделать. Тем более после того, как он отпустил язвительное замечание в адрес моей задницы.
– Я рассчитываю на твое полное содействие, – говорит он так тихо, что мне кажется, будто вспышка его гнева несколько секунд назад – не более чем плод моего воображения. – Неофициально я по-прежнему режиссер этого шоу, но о моем участии в нем будет известно лишь мне и тебе.
– Понятно, – выдавливаю я. – Ты шантажируешь не только Майю, ты шантажируешь и меня тоже.
Лори со стоном плюхается в кресло.
– Я подкупаю тебя. Будь хотя бы точна в определениях. – Он смеется. – Черт, неужели я в тебе ошибся? Я думал, ты существо разумное…
Прикусив губу, я пытаюсь переварить его последнее признание. Вот оно что! Лори имеет некое представление о том, кто я такая. Получается, он какое-то время думал обо мне, пусть всего несколько секунд. Вряд ли больше.
<>– Ты достойна этого шанса, – говорит он усталым голосом, как будто уже отчаялся убедить меня. – Я решил тебе этот шанс дать.– Ты хочешь контролировать работу над фильмом даже после того, как уйдешь. Ты выбрал меня, потому что решил, что мной манипулировать будет проще, чем кем-то другим.
Надеюсь, мое спокойствие произвело на него впечатление. Пусть даже чисто внешнее. Даже в страшном сне я не могла представить, что когда-нибудь буду стоять в кабинете Лори Натрасса и бросать ему в лицо обвинения. Черт, что я себе позволяю? Сколько невинных людей он вытащил из тюрьмы, пока я прохлаждалась на диване, листая бульварные журнальчики или отпуская шпильки в адрес «Танцев со звездами»?[1] Что, если совершенно неверно истолковала ситуацию? И в данном случае не права я, а не он?
Лори откидывается на спинку кресла и медленно качает головой.
– Понял. Ты отказываешься снимать фильм, который получит все мыслимые призы? Не хочешь стать креативным директором? Тогда давай сделай приятное Майе. Скажи ей, что это тебе не нужно, что ты выходишь из нашей сделки. И понаблюдай потом, как она теряет к тебе те крохи уважения, которые у нее имелись.
– Сделки? – Получается, я не так уж и не права. – Ты имеешь в виду сделку, в которой я даже не участвовала, хотя от нее зависит моя жизнь и карьера?
– Второго такого предложения не будет, – презрительно фыркает Лори. – Ни в «Бинари Стар», ни где-либо еще. Как скоро, по-твоему, ты окажешься в одной очереди за пособием по безработице вместе с Тэмсин?
Меркурий. Земля, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Нептун, Уран, Плутон.
– Мне неловко получать сто сорок тысяч в год, когда моя подруга теряет работу, – отвечаю я как можно более бесстрастно. – Конечно, лишние деньги не помешают, но мне хочется спокойно спать по ночам.
– Ты потеряешь сон? Не смеши меня!
Я делаю глубокий вдох и говорю:
– Не знаю, что ты там вообразил обо мне, но ты ошибаешься.
Сказав это, я ощущаю себя последним дерьмом. Можно подумать, я вся такая сознательная и правильная. На самом деле если я и теряла сон, то только из-за любви, или… Ладно, проехали. Сейчас об этом лучше не думать, иначе я разревусь и все выложу Лори. Ага, чтобы потом провалиться сквозь землю от стыда?
Возненавидит ли он меня, если узнает?
– Господи, – бормочет он. – Ну, хорошо, я прошу прощения. Я думал, что оказываю тебе любезность…
Что будет, если я скажу «да»? Я ведь могла бы сказать «да»… Нет, не могла бы.
Черт, что со мной не так? Я впадаю в панику, я расстроена из-за Тэмсин, и это не лучшим образом повлияло на мой мозг. В том состоянии, в каком я нахожусь, мне лучше говорить как можно меньше.
Лори разворачивается в кресле ко мне спиной. Не хочет, чтобы я видела его лицо.
– Я сказал на совете, что, по-моему, тебе можно доверить серьезные вещи. Ты стоишь этих денег, – говорит он. – Они чуть не обделались, но я встал на твою защиту и уломал их. Ты понимаешь, что это значит?
Защиту? Делайте, что я говорю, или же фильму хана? И это он называет защитой? Он даже не пытается приукрасить сказанное – вот как низко он ценит меня.
Не дожидаясь моего ответа, Лори продолжает:
– Это означает, что теперь ты официально стоишь сто сорок тысяч в год. Подумай о себе как об акции на рынке ценных бумаг. Твоя цена подросла. Если ты заявишь Майе, что не хочешь этого, если скажешь: «Да, мне хотелось бы прибавку к зарплате, но не такую большую, так что, может, мы снизим сумму?»… Да-да, скажи это и считай, что ты снова на самом дне. – Лори поворачивается ко мне лицом. – Ты бесценна, – громко и четко произносит он, как будто я могу не понять его слов.
Все, это предел. Я разворачиваюсь и выхожу вон. Лори не окликает меня и не бросается за мной следом. Как, по его мнению, я поступлю? Соглашусь на повышение и деньги? Подам заявление? Закроюсь в туалете и разрыдаюсь? Стыдно ли ему за то, как он только что поступил со мной?
Какого черта меня заботят его чувства?
Я возвращаюсь в свой кабинет, хлопаю дверью, хватаю с радиатора влажное полотенце и вытираю с оконного стекла конденсат, пока у меня не начинает болеть рука. Через несколько минут стекло по-прежнему влажное, как и мой джемпер. Я добилась лишь того, что стала теперь вся мокрая. Почему никому не придет в голову положить конец мировой засухе, собирая конденсат? Одно только мое окно способно обводнить большую часть Африки. Почему бы Бобу Гелдофу[2] не взяться за это дело? Наверное, я сердита на Боба Гелдофа, потому что не могу сердиться на Лори. Среди бумаг в моем столе похоронен документ, инструкция, в которой черным по белому сказано, почему я, помимо всего прочего, не имею права сердиться на Лори.
Когда Тэмсин впервые вручила его мне, я только и делала, что читала его. Инструкция показалась мне забавной. Когда же Тэмсин сообщила, что вручает экземпляр каждой женщине, которая приходит на работу в «Бинари Стар», я хохотала до упаду. Примерно год назад инструкция утратила свою привлекательность, и я сунула ее в стол, под слой бумаги в цветочек, которой тот, кто работал здесь до меня, выстлал дно всех ящиков.
Бессмысленно даже пытаться обмануть себя, будто я не помню, в каком ящике она лежит. Я точно знаю где, даже если весь последний год притворялась, будто ее там нет. Я вытаскиваю из ящика папки, убираю со дна бумагу в цветочек и нахожу искомое.
Затем набираюсь мужества и переворачиваю лист.
В глаза тотчас бросается напечатанный большими буквами заголовок: «Семь заповедей Тэмсин», ниже курсивом набран подзаголовок: «Помнить все время в отношении Лори Натрасса».
Далее идет следующее:
1) Это не ты. Это он.
2) Ничего не ожидай, или, наоборот, ожидай всего, что угодно.
3) Прими то, что ты не можешь изменить. Не трать напрасно время – не злись и не расстраивайся.
4) Помни, лишь потому, что он мужчина, у него репутация «обладателя блестящего ума, но тяжелого характера». Будь он в равной степени талантливой женщиной, которая вела бы себя точно так же, его высмеяли бы как старого зануду, а не превозносили как «наше все».
5) Не вздумай думать, будто он имеет скрытые глубины. Считай, что его истинное «я» такое, каким ты его видишь.
6) Не поддавайся его власти. Некоторые люди сильны в хорошем смысле, они укрепляют в других уверенность в себе, заставляя поверить в то, что им все по плечу. Но не он. Стоит приблизиться к нему, и ты почувствуешь, как его силы растут, а твои – стремительно истощаются. Остерегайся чувства беспомощности и растущей убежденности в собственном ничтожестве.
7) Ни за что не влюбляйся в него.
Похоже, в отношении этой заповеди я потерпела полное фиаско.
Глава 2
Среда, 7 октября 2009 года
– Необычный – да, – сказал детектив Сэм Комботекра. – Подозрительный – нет. Как такое может быть? – Даже если стремление быть непредвзятым давалась ему с трудом, он умело это скрывал.
Вместе с детективом Саймоном Уотерхаусом они шли на второе за сегодняшний день совещание. Не исключено, что оно уже началось. Сэм шагал чуть быстрее, чем следовало, причем с таким видом, будто опоздание в несколько минут – не та вещь, из-за которой стоит нервничать.
Саймон знал: это не так. Его коллега нервничал. Опоздания были частью длинного перечня вещей, которые бесили инспектора уголовной полиции Джайлса Пруста. За глаза его называли Снеговиком по причине лавин неодобрения, столь же реальных и твердых, что и глыбы льда, которые Пруст обрушивал на вас и от которых было невозможно отбиться. После многолетних попыток Саймон научился защищать себя от начальственного гнева: мнение инспектора перестало иметь для него значение. Сэм же был новичком в Управлении уголовных расследований Калвер-Вэлли, и ему еще предстояло через многое пройти и многое понять.
Когда они пришли в диспетчерскую, там уже было полно народа и свободных стульев не осталось. Впрочем, встать тоже было практически негде. Саймон и Сэм были вынуждены отаться в дверях. Глядя поверх голов детективов, большая часть которых была вызвана из Силсдена и Рондесли, Саймон за плотной людской массой разглядел подтянутую, неподвижную фигуру Пруста.
Он не смотрел в их сторону, но Саймон понял: от Снеговика не ускользнуло их с Сэмом опоздание. Чуть приподнятая бровь, легкое подергивание мышц на скулах – только это, ничего больше. Разве не женщинам положено быть пассивно-агрессивными? Пруст же умел быть и пассивно-агрессивным, и агрессивно-агрессивным. У него имелся полный репертуар зловредности.
По стоявшему в комнате гулу было ясно: они ничего не пропустили. Брифинг, по сути дела, еще не начался.
– Почему сейчас? – крикнул Саймон прямо в ухо Сэму, чтобы тот услышал его в гомоне многочисленных голосов и барабанной дроби ног о ножки столов. Им все еще владели подозрения. Хотя бы потому, что им было сказано, что для вызова нет причин. – Два брифинга за день? Можно подумать, раньше мы не расследовали убийств. Даже когда на руках у нас было по несколько трупов, он редко высовывал нос из своего скворечника, разве только чтобы всыпать тебе или Чарли, или кто там у вас был старшим. Теперь же он берет в свои руки руководство каждым…
– Хелен Ярдли – первая… Знаменитость, конечно, не самое подходящее слово, но ты понимаешь, о чем я, – произнес Сэм.
– Думаешь, Снеговик мечтает увидеть свои глазки-угольки и нос-морковку в газетах? – рассмеялся Саймон. – Да он терпеть не может…
– Можно подумать, у него есть выбор, – перебил его Сэм. – Это дело в любом случае привлечет к себе внимание, так не лучше ли предстать в глазах общественности этаким суперменом? Как старшему следователю – если учесть, что за расследованием будет следить вся страна, – ему ничего другого не остается.
Саймон не стал с ним спорить. Он уже заметил, что Сэм, который обычно был сама любезность, всякий раз обрывал его на полуслове, как только речь заходила о Прусте. Чарли, невеста Саймона и бывший сержант, объясняла это заботой Сэма о профессиональной этике: мол, нельзя плохо отзываться о начальстве. Саймон же подозревал, что это как-то связано с самоуважением. Даже такой терпеливый и в высшей степени тактичный человек, как Сэм, с трудом мирится с самодурством Снеговика. Отрицание было его спасительным кругом; Саймон же только и делал, что вечно напоминал ему про прустовский деспотизм.
В конечном итоге все сводилось к личному выбору. Сэм предпочитал делать вид, будто он и его команда не подвергается ежедневным нападкам со стороны страдающего манией величия нарцисса или же не в силах ничего с этим поделать, тогда как Саймон давно решил: единственная возможность сохранить здравомыслие – это сосредоточиться исключительно на том, что происходит в данный момент и как это плохо, чтобы, не дай бог, такое положение вещей не начало казаться нормальным. Он стал своего рода неофициальным архивариусом отталкивающей личности Пруста. Сейчас Саймон почти ожидал вспышек начальственного гнева: каждая становилась очередным доказательством того, что он, Саймон, прав, отказавшись от любого сомнения в отношении мерзопакостности своего начальника.
– Ты бы узрел злой умысел во всем, даже таскай Пруст на себе по пустыне мешки с зерном для жертв голода, – поддразнила его накануне вечером Чарли. – Ты привык ненавидеть в нем абсолютно все. Это твой условный рефлекс, как у собаки Павлова, – он все делает неправильно, даже если ты не знаешь, что именно.
А ведь она права, подумал Саймон. И Сэм тоже, скорее всего, прав: в данном случае пристального внимания прессы Прусту не избежать. Все должны видеть, что расследование ему не безразлично, что он занимается им с огоньком, хотя в душе наверняка считает дни, когда, наконец, сможет вернуться к своему обычному режиму почти полного безделья.
– Он наверняка чувствует ответственность, как и все мы, – сказал Сэм. – Даже если оставить в стороне профессиональные соображения, нужно иметь каменное сердце, чтобы не задействовать в таком деле, как это, все силы. Знаю, пока говорить что-то определенное рано, у нас нет никаких доказательств того, что убийство как-то связано с тем, почему все мы знаем, кто такая Хелен Ярдли, но… ты должен спросить себя: была бы она сейчас мертва, если б не мы?
Мы. Когда Саймон, наконец, понял, что имел в виду Сэм, Пруст уже колотил о стену кружкой с надписью «Лучший в мире дед», призывая присутствующих к порядку. Угомониться быстрее, чем за три секунды. Парни из Силсфорда и Рондесли быстро усвоили урок. Саймон накануне озаботился тем, чтобы предупредить коллег. Как выяснилось, в этом не было необходимости. Леденящие кровь истории о самодурстве Снеговика были давно знакомы полицейским в обоих участках.
– Коллеги! Господа! У нас имеется орудие убийства, – заявил Пруст. – Вернее, у нас его пока нет, но мы знаем, что это такое, а значит, в самое ближайшее время мы его найдем.
А вот это спорно, подумал Саймон. Ни одно слово инспектора не ускользнуло от его неумолимого анализа. Под сомнение ставилось все, пусть и не вслух. Что это – факт или же субъективное мнение, замаскированное под объективную истину? Саймон понимал иронию: он должен благодарить упертость и зашоренность Снеговика за то, что его собственный ум всегда остается открытым.
– Хелен Ярдли была застрелена из девятимиллиметровой «беретты эм-девять», – продолжил Пруст. – Не из переделанного «байкала ИЖ», как нам в понедельник сказали оружейники, и не из полицейского «макарова», как нам объявили во вторник. Поскольку сегодня уже среда, нам не остается ничего другого, как поверить им в третий раз.
Встал Рик Лекенби с перекошенным от злости лицом.
– Сэр, вы заставили меня сделать выводы прежде, чем…
– Сержант Лекенби, раз уж вы встали, не желаете ли рассказать нам о том, на какое оружие и почему ваш выбор пал сегодня?
Лекенби повернулся лицом к присутствующим.
– Девятимиллиметровая «беретта эм-девять» – это стандартное оружие армии США. Находится в обращении с восьмидесятых годов. Это означает, что оно могло попасть к нам в Англию из Ирака еще в дни первой войны в Заливе или совсем недавно. Или из любой другой зоны военных действий, в любое время за последние двадцать – двадцать пять лет. В зависимости от того, как давно оно попало в Англию, шансы его отыскать снижаются.
– То есть нам надо искать того, кто связан с армией США, я верно понял?
– Или британской, – произнес детектив-констебль Крис Гиббс. – Наш солдат мог разжиться им, получив его от какого-нибудь янки, и привезти сюда.
– Нет, сэр, я имел в виду не это, – ответил Лекенби, обращаясь к Прусту. – Я бы сказал, нам нет оснований предполагать, что убийца как-то связан с военными. Если пистолет попал в Англию, скажем, в девяностом году, то велика вероятность того, что с той поры он сменил несколько владельцев. Я хотел бы сказать вот что…
– Не говорите, что вы хотели бы сказать, сержант, – просто возьмите и скажите.
– Самый популярный пистолет в данный момент, который засветился более чем в половине городских перестрелок, – это газовый пистолет «байкал ИЖ». Вы покупаете его в Восточной Европе, переделываете и получаете эффективное на малом расстоянии оружие. Первая мысль, которая посетила меня на месте преступления, была такой. Миссис Ярдли убили с близкого расстояния, а «байкал» в последнее время часто фигурировал в полицейских сводках. Учитывая пороховой след на стене, на теле и на ковре рядом с ним, высока вероятность того, что ее убили именно из «байкала». Лишь после того, как из мозга убитой была извлечена пуля, которую мы затем изучили, мы пришли к выводу, что это могла быть девятимиллиметровая «беретта эм-девять».
– И что из этого следует? – спросил Пруст.
– Может быть, ничего, – ответил Лекенби. – И «байкал», и «беретта» теоретически могли принадлежать кому угодно. Но внутренний голос подсказывает мне, что уличные стрелки «береттой» не пользуются. Просто не пользуются, и всё. Поэтому… убийцей может быть кто угодно, и вовсе не обязательно уличный хулиган или известный преступник.
– Он или она, – подала голос женщина-полицейский из Рондесли.
– Если оружие убийцы – амриканский пистолет армейского образца, сержант, то нам нужно искать того, кто связан с армией США и, как разумно предлагает констебль Гиббс, с нашей собственной армией, – медленно произнес Пруст. Когда шеф говорил подобным тоном, это означало, что он делает все для того, чтобы не дать лавине презрения прорваться наружу. – Мы не знаем, сколько рук сменило оружие. Пистолеты – они как машины: одни меняют хозяина каждые три года, другие преданно служат одному всю жизнь. Я прав?
– Пожалуй, да, сэр, – покорно согласился Лекенби.
– Отлично. Постарайтесь к завтрашнему утру разузнать как можно больше об этой «беретте». Добавьте к описанию цветные фото и раздайте их всем, – распорядился Снеговик. – Если, конечно, к тому времени вы не измените свое мнение. Я бы не удивился, услышав от вас, что оружием убийства была реактивная трубка для стрельбы горохом с берегов озера Уиндемир.
Те, кто занимался допросами, вам придется начать сначала. Всех, с кем вы разговаривали – друзья Хелен Ярдли, ее родственники, соседи и так далее, – придется допросить еще раз. Нужно выяснить их возможные связи с военными. Группы видеонаблюдения, вы займетесь поиском автомобилей с американскими и/или военными номерами. Или, – надеюсь, это понятно и так, – всеми, кто лично знаком с семьей Ярдли.
Видеонаблюдение могло бы стать для нас серьезной головной болью, особенно если учесть, что две самые ближние к Бенгео-стрит видеокамеры находятся на самом оживленном участке Рондесли-роуд. Но, наше счастье, нам повезло со свидетелями – через минуту я расскажу об этом подробнее. Поэтому в данный момент для наружной видеокамеры, что установлена у кинотеатра, для нас приоритетным является отрезок времени утра понедельника с семи сорока пяти до восьми пятнадцати и с четверти шестого до двадцати пяти минут седьмого вечера. Для той камеры, которая находится у входа на Маркет-плейс, нужное нам время будет другим – с семи тридцати до восьми утра и с пяти пятнадцати до шести двадцати пяти вечера. Особый интерес для нас представляет любая машина, двигавшаяся в направлении Бенгео-стрит в утренние часы и назад в вечерние.
Старший группы видеонаблюдения, сержант Дэвид Прескотт из участка Рондесли, поднял руку.
– Среди тех, кто ехал в час пик по Рондесли-роуд, найдется немало знакомых Хелен Ярдли. Она была приходящей няней. За сколькими детьми, чьи родители живут в Спиллинге или в Силсфорде, но ездят на работу в Рондесли, она присматривала? – спросил он.
– Я не прошу вас помечать красным флажком всех подряд на основании одних лишь камер видеонаблюдения, сержант. Я просто говорю, что это интересующий нас участок.
– Понял, сэр.
– Мы даже не знаем, ехал ли убийца по Бенгео-стрит на машине или шел пешком, – сказал Пруст. – Если пешком, то он мог прийти со стороны Тертон-стрит или Хоупли-стрит.
– Он мог приехать на велосипеде, – предположил констебль Колин Селлерс.
– Или же свалиться с неба прямо в палисадник дома Ярдли, – съязвил Снеговик. – Сержант Прескотт, доведите до сведения ваших подчиненных, чтобы они не заморачивались записями видеокамер, пока мы не установим всех поставщиков воздушных шаров в Калвер-Вэлли.
Молчание в комнате сделалось густым, как клей.
Еще одна единица хранения в мой архив, подумал Саймон. Убийца мог приехать или прийти пешком, но предположение, что он мог прикатить на велосипеде, воспринято как смехотворное и неестественное лишь потому, что сам Джайлс Пруст никогда не ездит на велосипеде. А значит, счел себя вправе свысока отмести его.
– Перейдем к свидетелям, – ледяным тоном продолжил инспектор. – Миссис Стелла Уайт из дома шестнадцать, что на Бенгео-стрит – это прямо напротив дома номер девять, дома семьи Ярдли, – видела какого-то человека, который шел по дорожке к входной двери в понедельник, в восемь двадцать утра. Миссис Стелла Уайт не видела, вышел ли он из машины. Она заметила его, когда он уже шагал к дому. В тот момент миссис Уайт пристегивала ремнем безопасности своего сына Диллона, которого собиралась отвезти в школу, и потому не обращала особого внимания на то, что происходит на противоположной стороне улицы. Тем не менее она смогла дать нам общее описание его внешности: мужчина среднего возраста, тридцать пять – пятьдесят лет, темноволосый, в темной одежде, предположительно в пальто, хорошо одетый, хотя и не в костюме. Она сказала, что в руках у него ничего не было, хотя «беретта» могла бы легко уместиться в кармане пальто.
«Мда, такое описание столь же полезно, как и полное его отсутствие, – подумал Саймон. – Завтра миссис Уайт, как то обычно бывает со всеми свидетелями, заявит, что темные волосы незнакомца, возможно, были не такими и темными, а сам он был не в пальто, а в домашнем халате».
– К тому моменту, когда миссис Уайт выехала на дорогу, этого человека уже не было. Она утверждает, что он не мог уйти далеко, лишь войти в дом номер девять. Мы знаем, что никакого взлома не было, значит, Хелен Ярдли впустила его сама? Если это так, то была ли она с ним знакома? Или же он сказал нечто вполне правдоподобное, чтобы она впустила его в дом? Был ли он любовником, родственником, продавцом пластиковых окон? Нужно это выяснить.
– Скажите, а миссис Уайт видела или слышала, как Хелен Ярдли открывала входную дверь? – поинтересовался кто-то.
– Ей кажется, что да, но она не уверена в этом, – ответил Пруст. – В доме номер одиннадцать на Бенгео-стрит у нас есть восьмидесятитрехлетняя Берилл Мьюри, которая, несмотря на свою тугоухость, в пять часов вечера слышала громкий звук, который вполне мог быть хлопком пистолетного выстрела. По ее словам, это было похоже на треск фейерверка, с которым очень легко спутать выстрел из девятимиллиметровой «беретты», особенно если человек не знаком с оружием. Я же склонен думать, что бывшая учительница игры на фортепьяно с ним не знакома… Мисс Мьюри смогла точно назвать время, потому что слушала радио, а пятичасовые новости только-только начались, когда она услышала странный хлопок. По ее словам, этот звук напугал ее. Ей также показалось, будто он донесся из дома Хелен Ярдли. Если же учесть, что некий человек вошел в дом в восемь двадцать утра, а роковой выстрел прозвучал в пять вечера, что же происходило в промежутке между этими двумя точками во времени? Мы не можем наверняка считать убийцей человека, которого видела миссис Уайт. Но пока мы не выследим его и не установим, так это или нет, мы будем вынуждены рассмотреть вероятность того, что это мог быть он. Сержант Комботекра, что скажете?
– Пока еще нечем обрадовать, сэр, – отозвался Сэм из дальнего конца комнаты.
Пруст угрюмо кивнул.
– Если только к завтрашнему вечеру мы не отыщем Мистера Утреннего Посетителя и не докажем его непричастность, я готов поставить все свои деньги на то, что он и есть убийца. Если это так и если он пробыл в доме Хелен Ярдли более восьми часов, прежде чем застрелил ее, то что происходило все это время? Почему он не убил ее сразу? На теле никаких следов насилия, в том числе сексуального. Кроме выстрела в затылок, мы не обнаружили никаких других ран. Получается, он пришел поговорить с ней, думая, что либо выстрелит в нее, либо нет, в зависимости от результата разговора?
Саймон поднял руку. Пруст несколько секунд делал вид, будто не замечает ее, но затем кивнул.
– А как насчет вероятности того, что пистолет мог принадлежать семье Ярдли? У нас нет оснований утверждать, что убийца принес его с собой. Оружие вполне могло находиться где-то в доме. Если вспомнить историю этой семьи…
– За семьей Ярдли не числится нелегальное хранение оружия, – бесцеремонно оборвал его Снеговик. – Есть некая тонкая грань между тем, чтобы рассмотреть все разумные вероятности, и растранжириванием наших ресурсов на всякую чушь, которую мы, в нашем стремлении к равноправию, поднимаем до статуса гипотезы. Всем присутствующим сейчас в этой комнате советую хорошенько это себе уяснить. Мы уже сорок восемь часов занимаемся расследованием, и у нас все еще нет подозреваемого. Вы все знаете, что это означает. Мы уже установили алиби друзей, родственников и близких знакомых Хелен Ярдли. Похоже, мы имеем дело со странным убийством, что для нас – дурное известие. А значит, мы тем более должны направить все наши усилия в правильном направлении.
– Ты был прав, что поднял эту тему, – сказал Саймону Сэм. – Лучше проработать все версии и отбросить ненужные, чем вообще о них не думать.
– Пол Ярдли вернулся с работы в десять минут седьмого вечера, увидел, что его жена мертва, и позвонил в полицию, – продолжил Пруст. – В доме он никого постороннего не нашел, равно как и прибывшие на место преступления полицейские. В какой-то момент между пятью часами вечера и десятью минутами шестого убийца покинул дом номер девять по Бенгео-стрит. Кто-то обязательно должен был его видеть. Не мне вам объяснять: первым делом нужно обойти все соседние дома. Давайте расширим зону поисков. Кто-то уже предложил радиус в целую милю.
Снеговик подошел к доске, на которой были развешаны увеличенные фото с места преступления.
– Вот входное отверстие пули, – произнес он, указывая на снимок, на котором был взят крупным планом затылок Хелен Ярдли. – Посмотрите на следы ожога. Пистолет был так близко приставлен к голове жертвы, что почти касался ее. Судя по положению тела, можно предположить, что в момент, когда раздался выстрел, Хелен Ярдли стояла в углу комнаты, лицом к стене. Пуля, выпущенная в голову из пистолета калибра девять миллиметров с близкого расстояния, не разворачивает тело кругом. Но там, где она упала, на стене ничего нет. Так почему же убитая стояла там? На что она смотрела? Или убийца нарочно отвел ее туда, чтобы убить, потому что это единственная часть комнаты, которую не видно в окно? Или она стояла там по какой-то другой причине и он подошел к ней сзади, зная, что она не увидит пистолет?
Саймон пропустил что-то из сказанного. Он все еще думал о том, что ему только что сообщил Сэм.
– Лучше проработать все версии и отбросить ненужные? – произнес он, прижимая ко рту кулак, чтобы Пруст его не расслышал. – Почему Ярдли не могли иметь в доме пистолет, а у темноволосого незнакомца, которого мы не можем найти, он был?
Сэм не стал вздыхать, хотя, судя по его виду, с удовольствием это сделал бы. Лишь покачал головой, давая понять, что не намерен рисковать, отвечая коллеге. Саймону подумалось, что Сэм предпочел бы работать со Снеговиком, не поручи тот ему работать на пару с Саймоном.
Встань в угол. Лицом к стене. Саймон узрел в этом нечто символическое – учитель, наказывающий ученика, – но тут же отбросил эту мысль. Похоже, сегодня с ним никто не согласится, что бы он ни сказал.
Он же не станет соглашаться со всем миром, как то частенько делал и раньше. Странное убийство? Нет. Пруст не прав. Неужели коллективная ответственность полиции за смерть Хелен Ярдли существует лишь потому, что одиннадцать из двенадцати присяжных признали ее виновной в убийстве?
Ага, как же!
– Как у нас обстоят дела с отпечатками пальцев? – спросил Пруст.
Встала сержант Клэр Уильямсон.
– Отпечатки пальцев… Никаких совпадений по нашей базе данных. Много отпечатков, принадлежащих друзьям и родственникам, несколько пальчиков не установлены, но такое вполне ожидаемо. Мы проверили всех, кого могли, на предмет следов от выстрела, но пока никаких положительных результатов.
– Что предсказуемо, – прокомментировал Пруст. – Следы пороховой гари исчезают быстро. Если нашему убийце это известно, он наверняка принял ванну. Тем не менее думаю, мне не нужно говорить вам о том, что было бы грубейшей ошибкой преждевременно отказываться от этой версии. Приложите усилия к тому, чтобы сохранить все, что может понадобиться экспертам. Продолжайте брать пробы, пока я не дам отбой, и записывайте имена всех тех, кто станет спорить с вами по этому поводу.
– Слушаюсь, сэр, – ответила сержант Уильямсон.
– Нам также нужны имена любых подозрительных личностей, которые засветились в последнее время. Прошерстите электронную почту, бумажную корреспонденцию – все, что сможете найти, – адресованную СНРО или Хелен Ярдли лично. Наш убийца мог быть ей не знаком, однако одержим ею.
До Саймона донеслись невнятные звуки одобрения: похоже, народу эта идея пришлась по душе. Чего не скажешь о нем самом. Почему никто не обратил внимания на очевидное? Поиски убийцы не сводились к выбору «или, или» – кто-то, хорошо знакомый убитой, или же незнакомец; по крайней мере, не в данном случае. Существовала и третья вероятность. И он точно не единственный, кому она пришла в голову.
– Тогда идем дальше, к самому необъяснимому аспекту этого убийства, – произнес Снеговик. – Я имею в виду карточку в кармане юбки Хелен Ярдли. – Он кивком указал на пришпиленный к доске фотоснимок. – На ней имеются ее отпечатки пальцев, но есть и другие. Чьи они, мы пока не знаем. Скорее всего, убийца сунул карточку Хелен в карман уже после того, как выстрелил, но так, чтобы краешек торчал наружу, привлекая к себе наше внимание. Не исключено, что шестнадцать цифр на карточке, по четыре в каждом ряду, имеют для убийцы какое-то значение. Есть у кого-то новые соображения по этому поводу?
Все как один помотали головами.
– Ладно, подождем известий из Брэмсхилла и Центра правительственной связи.
По комнате прокатился дружный стон и невнятные фразы, вроде «напрасная трата времени».
– Может, поискать в университете, на факультете математики, людей, которые разбираются в кодах? – предложил Пруст. – Я имею в виду нормальный университет, а не бывшее ремесленное училище или аккредитованный филиал «Пицца Хат».
Предложение было встречено с преувеличенным воодушевлением. Интересно, подумал Саймон, сколько тиранов сомневалось в восторге, с коим воспринималось каждое их высказывание? Эти шестнадцать цифр крутились в его голове весь день: 2, 1, 4, 9… Или это были 21, 49? Или же следовало начать снизу и прочитать их задом наперед – 0, 2, 6…
– В крайнем случае можно прибегнуть к помощи прессы, – добавил Пруст. – Пусть они опубликуют эти шестнадцать цифр, а мы посмотрим, что за этим последует.
– Ага, чтобы нам трезвонили все психи из Калвер-Вэлли, уверяя, что это номер и серия билета внеземной лотереи, – пошутил Колин Селлерс.
Пруст улыбнулся. Несколько человек осмелились усмехнуться. Саймон поспешил подавить в себе злость. Стоило ему заметить, как инспектор кайфует от кратчайшего мига счастья, как у него начинали чесаться кулаки. К счастью, такое бывало редко.
– А как насчет психолога? – спросил кто-то. Ага, еще кто-то, считающий, что Снеговик не заслужил веселых мгновений и знает, как положить ему конец.
Саймон ожидал, что Пруст обдаст наглеца ледяным дыханием, но, к его удивлению, тот спокойно ответил:
– Если мы в ближайшие сутки не добьемся успехов с карточкой, я попрошу, чтобы нам выделили профайлера[3]. А пока нам не прислали специалистов по кодам из Брэмсхилла или Центра правительственной связи, придется заняться рутиной – будем много ходить ножками. Нужно узнать, где можно приобрести такие карточки. Что за чернила использованы. Понятно? – неожиданно рыкнул он.
Все дружно, как по команде, содрогнулись.
– Сэр, мы занимаемся этим вопросом, – сказал несчастный констебль из Силсфорда, которому было поручено это выяснить. – Я подстегну моих коллег.
– Непременно, констебль. Я жду от каждого двухсотпятидесятипроцентные усилия. И не забывайте азы. Кстати, напомните мне их. Давайте выслушаем вас, детектив Гиббс.
– Ничего не бери на веру, никому не верь на слово, все проверяй, – промямлил Крис Гиббс, заливаясь краской. Обычно Снеговик выбирал на позорную роль мальчика для битья Саймона. Почему же на этот раз он его пощадил?
– Наш таинственный посетитель дома номер девять по Бенгео-стрит может оказаться пустой версией, так что пусть она будет у нас не единственная, – заявил Пруст. – Кто-то уже сказал, что убийца вполне может быть женщиной. Я требую, чтобы вы включили мозги и чтобы они функционировали в таком режиме круглые сутки. Нет нужды говорить вам, почему этот случай значит для нас много больше, чем все, чем мы занимались раньше.
– Вот как? – пробормотал себе под нос Саймон.
Стоявший рядом с ним Сэм кивал. Но что именно выделяло убийство Хелен Ярдли из ряда прочих уголовных дел? Об этом не было сказано ни слова – ни этим утром, ни вообще.
– С момента убийства прошло двое суток, – продолжил Снеговик. – Если в ближайшее время мы не получим результатов, нашу группу урежут вдвое, и это будет только начало. Вас отправят по вашим участкам – а я на все сто уверен, что те из вас, кто прибыли сюда из Рондесли, вряд ли горят таким желанием… Ну ладно, на сегодня хватит. Сержант Комботекра, детектив Уотерхаус – в мой кабинет.
Саймон был не в том настроении, чтобы ждать, чего хочет Пруст.
– С какой это радости вы отбрасываете правило «ничего не брать на веру», когда дело касается пистолета? – спросил он, как только захлопнул за собой дверь. На этот раз Сэм вздохнул. – Почему Хелен или Пол Ярдли не могли хранить дома «беретту» – в отличие от темноволосого типа, которого мы никак не можем найти?
– Сержант Комботекра, объясните детективу Уотерхаусу, почему пистолет скорее мог принести в дом убийца, а не его жертва.
– Супруги Ярдли отчаянно отстаивали право самим растить своего единственного ребенка – и потерпели неудачу. Подумайте, что это могло для них значить. У вас ведь есть дочь…
– Упомяните ее имя, Уотерхаус, и я вырву вам язык. Моя дочь не имеет абсолютно никакого отношения к этому делу.
Эх, зря вы не слышали, что Колин Селлерс говорит о ней уже много лет, о том, что ему хотелось бы сделать с некими частями ее тела…
Читать бесплатно другие книги:
