Комната с белыми стенами Ханна Софи

Sophie Hannah

A Room Swept White

© Sophie Hannah, 2010

© Бушуев А. В., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Э», 2016

* * *

Посвящается Энн Грей, которая познакомила меня, помимо других мудрых изречений, с девизом «Ничего не принимай на свой счет, даже если при этом упоминается твое имя». Это посвящение – исключение из данного, в целом здравого правила.

Рей Хайнс

Стенограмма интервью № 1

от 12 февраля 2009 года

(Первая часть интервью – примерно пять минут – не записана на пленку. Рей Хайнс позволила мне начать магнитофонную запись лишь после того, как я прекратил расспрашивать о подробностях ее дела. Я перенаправил нашу беседу на Хелен Ярдли, полагая, что Рей станет говорить более свободно.)

РХ: С Хелен Ярдли я встречалась всего лишь раз. Что вы хотите услышать от меня о ней? Мне казалось, вы хотели поговорить обо мне.

ЛН: Да, очень хочу. А вот вы, похоже, не очень.

(Пауза.)

ЛН: Мне не нужно, чтобы вы рассказали о Хелен что-то конкретное. Я не пытаюсь…

РХ: Я встречалась с ней один раз. За несколько дней до ее апелляции. Все хотели ее освобождения. Не только женщины. Весь персонал тоже. Никто не верил, что она виновна. И всё благодаря вам.

ЛН: Я был всего лишь малой частью общего дела. Там было…

РХ: Вы были лицом общественного мнения, самым громким его голосом. Мне сказали, что вы поможете мне выйти на свободу. Это говорили мои адвокаты, почти все, кто меня окружал. И вы это сделали. Спасибо вам. Благодаря удачному моменту мне было относительно легко и в Дареме, и Геддам-Холле, если не считать нескольких незначительных стычек с идиотами.

ЛН: Удачному моменту?

РХ: К тому времени, когда меня осудили, общественное мнение повернулось в другую сторону. Ваши усилия начали приносить плоды. Дойди мое дело до суда через год, меня оправдали бы.

ЛН: Вы хотите сказать, как Сару?

(Пауза.)

РХ: Нет, я не о Саре Джаггард подумала.

ЛН: Суд на ней состоялся в две тысячи пятом году. Через год после вас. Ее оправдали.

РХ: Я думала не о ней. Я думала о себе, о гипотетической ситуации, если б суд состоялся спустя год.

(Пауза.)

ЛН: В чем дело? Почему вы улыбаетесь?

РХ: Для вас важна коллективная личность. Как и для Хелен Ярдли.

ЛН: Продолжайте.

РХ: Мы. Женщины, освобождения которых вы добивались. Вы говорите «Хелен» и «Сара», как будто они – мои подруги. Я же ничего о них не знаю. Но то малое, что мне о них известно, подсказывает мне, что между нами нет ничего общего, за исключением самого очевидного. Муж Хелен Ярдли не отрекся от нее и никогда не сомневался в ее невиновности. В этом наше отличие.

ЛН: Вы встречались с Ангусом после того, как вышли на свободу?

(Долгая пауза.)

ЛН: Вам, должно быть, трудно говорить об этом… Может, вернемся к Саре и Хелен? Они знают вас не лучше, чем вы – их. И все же из разговоров с обеими я могу сказать вам: они чувствуют тесное родство с вами. Из-за того, что вы называете «очевидным».

(Пауза.)

ЛН: Рей, вы особенная женщина. Ваша трагедия – это нечто, что произошло исключительно с вами. Я это знаю. Я не пытаюсь посягать на ваше право быть личностью. Надеюсь, вы это понимаете. Я просто хочу сказать, что…

РХ: Сару Джаггард оправдали. Ее обвинили в убийстве одного ребенка, не ее собственного. Между мной и ею еще меньше общего, чем между мной и Хелен Ярдли.

(Пауза.)

ЛН: Рей, вы знаете, я бы отлично вас понял, скажи вы, что в вашей жизни были мгновения, когда вы ненавидели и Хелен, и Сару. Они бы поняли это.

РХ: Не понимаю, почему я должна ненавидеть этих двух женщин.

ЛН: Сару оправдали. Ей пришлось пройти через суд, но ей вынесли вердикт – «невиновна». Точно такой же должны были вынести и вам, Рей. Вы же оказались за решеткой, не зная, когда выйдете на свободу. Даже если вы злились на нее, а в минуты отчаяния желали, чтобы ее признали виновной, в этом нет ничего удивительного. Что же касается Хелен… вы сами сказали, что все знали, что она невиновна. Ей разрешили подать апелляцию, когда вас только перевели в Геддам-Холл. Когда вы услышали, что она, в отличие от вас, возвращается домой, вы могли ее возненавидеть, пожелать, чтобы суд отклонил ее апелляцию. Никто не осудил бы вас за такие мысли.

РХ: Я рада, что вы записываете наш разговор. Хочу ясно и четко заявить, для записи, что никогда не испытывала тех чувств, которые вы приписываете мне.

ЛН: Я не…

РХ: Я не злилась на Сару Джаггард за то, что ее оправдали. Даже долю секунды я не мечтала, чтобы апелляцию Хелен Ярдли отклонили. Даже долю секунды я не думала ни о чем подобном. Давайте уясним раз и навсегда. Я никому не пожелала бы быть осужденным за преступление, которого человек не совершал. Я никому не пожелала бы, чтобы его апелляцию отклонили, если человек был осужден за то, чего он не совершал.

(Пауза.)

РХ: Я поняла, что апелляция принята, когда услышала со всех сторон ликующие крики. Все женщины буквально прилипли к телевизору, все замерли в ожидании. Даже надзирательницы.

ЛН: Но не вы?

РХ: Мне не нужно было смотреть телевизор. Я знала, что Хелен Ярдли вернется домой. Это она вбила вам в голову, будто я завидовала ей?

ЛН: Нет. Хелен говорила о вас только в положительном ключе…

РХ: Тот единственный раз, когда я встретилась с нею, это было не случайно. Она сама нашла меня. Ей хотелось поговорить со мной перед апелляцией, на тот случай, если она больше не вернется в Геддам-Холл. Она сказала то, что только что сказали вы, – что с моей стороны совершенно естественно завидовать ей и злиться на нее, если она выйдет на свободу, и она не будет осуждать меня за это. Но она хотела, чтобы я знала: придет и мое время: я тоже подам апелляцию и меня оправдают. И тогда я выйду на свободу. Она упомянула ваше имя. Сказала, что вы помогли ей и в равной степени намерены помочь и мне. Я нисколько не сомневалась в этом. Никто не мог усомниться в ваших словах, никто из тех, кто слышал о вас, а кто сейчас о вас не слышал?

(Пауза.)

ЛН: Значит, Хелен все-таки ваш друг.

РХ: Если друг – этот тот, кто желает вам добра, тогда, пожалуй, да. Она сотрудничала с СНРО, требовала моего освобождения. Правда, я не знаю почему. Она ведь была на свободе. Не проще ли было заняться собственной жизнью?

ЛН: А вы бы так и поступили?

РХ: Я пытаюсь это делать. От моей прежней жизни ничего не осталось, но мне хотелось бы попытаться и начать новую жизнь.

ЛН: Конечно, Хелен хочет заняться своей жизнью. Но, будучи жертвой ужасной несправедливости и зная, что вам выпала та же учесть, вам и многим другим… Дорна Ллуэллин все еще в тюрьме.

РХ: Послушайте, я не хочу обсуждать других, договорились? Я не хочу быть в вашей компании жертв судебных ошибок. Я одиночка, что не так уж плохо, если к этому привыкнуть. И если я когда-либо пожелаю скрасить одиночество, пусть это будет мой личный выбор. Я не хочу думать о других женщинах. Так для меня лучше. Это ваше дело, но не делайте его моим.

(Пауза.)

РХ: Не хочу портить ваш праздник, но – справедливость и несправедливость? Их не существует.

(Пауза.)

РХ: Их нет в природе, не так ли? Нет по определению.

ЛН: Я крепко верю в то, что они существуют. Я пытаюсь предотвратить несправедливость и добиться справедливости. Я сделал это главным делом моей жизни, моей работой.

РХ: Справедливость – прекрасная идея, но не более того. Мы – люди – придумали ее, потому что нам хочется, чтобы она существовала, но в реальности ее нет. Послушайте… Говоря специально для диктофона, я держу в руке подставку. Что будет, если я ее выпущу из рук?

ЛН: Она упадет на пол.

(Звук падающей на ковер подставки.)

РХ: Под действием силы тяжести. Мы верим, что она существует, и мы правы. Я могу поднять подставку, и эту, и другую, затем могу отпустить, и все они упадут. Но что было бы, если б одна из них упала, а остальные парили бы в воздухе на уровне глаз или взлетели к потолку? Что если б вы увидели это? Вы продолжали бы верить в существование силы тяжести, если б вещи падали лишь изредка?

ЛН: Мне понятно, что вы пытаетесь сказать, но…

РХ: Иногда с хорошими людьми случается что-то хорошее. А с плохими – плохое. Но это случайность. Неожиданное, непредсказуемое совпадение. Как и в противоположных случаях – когда плохое случается с хорошими людьми.

ЛН: Это то, что я называю несправедливостью – когда система обходится с хорошими людьми так, будто они плохие.

РХ: Справедливость не существует; это выдумка, как и Санта-Клаус.

ЛН: Рей, у нас существует целая система правосудия, чья цель…

РХ: …в том, чтобы эту справедливость утверждать. Я знаю. В детстве я сидела на коленях у человека в бело-красном одеянии. У него была длинная белая борода, и он подарил мне подарок. Но это сказка. Сказка, которая скрашивает людям жизнь. На самом деле это не так. Когда их иллюзии рассыпаются в прах, им становится лишь хуже. Вот почему я пытаюсь думать о том, что мне просто ужасно не повезло, а не как о жертве судебной несправедливости. Зачем мне мучить себя верой в то, что в мире существует некая сказочная добрая сила? Просто она меня не спасла или же не заметила. Нет, спасибо. А люди? Они не совершают несправедливых поступков, состоя на службе у противоположной силы, силы зла. Они просто ошибаются по мере сил – что, в общем-то, не очень хорошо, – а в некоторых случаях даже не прилагают к тому усилий, их поведение отзывается на других людях и… Это я к тому, что жизнь хаотична и неизбирательна. В ней многое происходит просто так, без всякой причины.

(Пауза.)

РХ: Так не лучше ли отбросить справедливость и вместо этого сосредоточиться на истине.

ЛН: Вы верите в истину?

РХ: Абсолютно. Истина всегда существует, даже несмотря на то, что люди верят лжи. Истина в том, что я не убивала моих детей. Я любила их, любила больше, чем вы можете себе это представить, и никогда, никоим образом не причиняла им вреда.

(Пауза.)

ЛН: Я знаю, Рей. А теперь это знают и все остальные.

РХ: Истина в том, что Хелен и Пол Ярдли посвящают все свое время и энергию помощи чужим людям, и, возможно, Сара Джаггард и ее муж, не помню, как его зовут…

ЛН: Гленн.

РХ: Возможно, они такие же. А я – нет. Но это неважно, потому что они оказались вам полезны, они помогли вам воплотить в жизнь ваши цели. Я же вам не нужна, я могу расстроить ваши планы, нечаянно ляпнув что-то такое, что думаю на самом деле.

ЛН: Вы не расстроите моих планов. Напротив. Ваша история…

РХ: Моя история замутит ваши чистые воды. Я – наркоманка, которая однажды солгала в суде или до того, как предстать перед судом… выбирайте сами. Ваш средний телезритель исполнится праведным гневом, услышав о судьбе Хелен Ярдли. Еще бы, как не пожалеть достойную, счастливую в браке женщину, хорошую няню, которую обожают ее подопечные и их родители, и вообще все, кто ее знает… А после нее буду я, и вы тотчас лишитесь зрительских симпатий. Ведь сколько людей до сих пор видят во мне детоубийцу!

ЛН: Именно поэтому вы и должны принять участие в программе, чтобы рассказать правду: вы не лгали, ни на суде, ни до него. Просто вы были травмированы, и вас подвела память, как это обычно бывает с людьми в состоянии сильного стресса. Пусть ваша правда, Рей, прозвучит в этом контексте – в контексте моего фильма, – и люди поверят вам. Обещаю вам, они поверят.

РХ: Не могу. Не хочу. Выключите эту штуку.

ЛН: Но, Рей…

РХ: Выключите.

www.telegraph.co.uk

среда, 7 октября 2009 года, 9.22 по Гринвичу

НЕСПРАВЕДЛИВО ОСУЖДЕННАЯ МАТЬ НАЙДЕНА МЕРТВОЙ В СВОЕМ ДОМЕ

Репортаж Рахили Юнис

Хелен Ярдли, приходящая няня из Калвер-Вэлли, незаслуженно осужденная за убийство двух собственных малолетних детей, в понедельник была найдена мертвой в своем доме в Спиллинге. Тридцативосьмилетнюю миссис Ярдли обнаружил ее муж Пол, сорокалетний кровельщик, когда вечером вернулся с работы. Смерть рассматривается как «подозрительная». Суперинтендант Роджер Бэрроу из полиции Калвер-Вэлли сказал: «Мы ведем расследование, но оно пока находится на начальном этапе. Однако семья миссис Ярдли и общественность могут быть уверены: мы задействуем все имеющиеся у нас ресурсы. Хелен и Пол Ярдли уже прошли через невыносимые страдания. Нам не нужны сенсации. Для нас важно, чтобы расследование этой трагедии было выполнено быстро и профессионально».

В ноябре 1996 года миссис Ярдли была осуждена по обвинению в убийстве своего сына Моргана в 1992 году и сына Роуэна в 1995 году. Мальчики умерли, будучи, соответственно, 14 и 16 недель от роду. Миссис Ярдли большинством голосов жюри присяжных (одиннадцать против одного) была признана виновной и получила два пожизненных срока. В июне 1996 года, будучи выпущенной под залог в ожидании суда, миссис Ярдли родила дочь Пейдж, которую определили в приемную семью, где ее позднее удочерили новые родители.

Во время интервью в октябре 1997 года, в тот день, когда ему стало известно о решении семейного суда, Пол Ярдли заявил: «Сказать, что мы с Хелен убиты горем, – значит ничего не сказать. Потеряв двух детей из-за СВДС, мы лишились и нашей бесценной дочери. Ее отобрала у нас система, которая наказывает безутешные семьи тем, что отнимает у них детей. Кто эти чудовища, наделившие себя правом рушить жизни ни в чем не повинных, законопослушных людей? Им на нас наплевать, так же как и на правду».

В 2004 году после того, как возникли сомнения в честности доктора Джудит Даффи, выступавшей в суде в числе других свидетелей в качестве эксперта, Комиссия по пересмотру уголовных дел, которая рассматривает возможные судебные ошибки, направила дело миссис Ярдли в апелляционный суд. В феврале 2005 года миссис Ярдли была выпущена на свободу после того, как все трое судей апелляционного суда сняли с нее обвинения.

Миссис Ярдли неизменно настаивала на своей невиновности. Муж поддерживал ее в те нелегкие дни, работая, согласно близкому к их семье источнику, «по 20 часов в сутки», чтобы обелить имя жены. Ему помогали родственники, друзья и многочисленные родители, за чьими детьми в свое время присматривала миссис Ярдли.

Журналистка и писательница Гейнор Манди (43 года), которая вместе с миссис Ярдли написала в 2007 году книгу «Только любовь», сказала так: «Все, кто были знакомы с Хелен, знали, что она невиновна. Это была добрая, душевная, отзывчивая женщина, не способная ни на какое зло».

Ключевую роль в кампании по освобождению миссис Ярдли сыграл телепродюсер и журналист Лори Натрасс. Вчера вечером он заявил: «У меня нет слов, способных выразить мою боль и гнев. Возможно, Хелен умерла вчера, однако жизнь у нее отобрали еще тринадцать лет назад, когда признали ее виновной в преступлениях, которых она не совершала, – в убийстве двух любимых сыновей. И, как будто ему было мало тех мучений, которые оно ей уже доставило, государство лишило ее будущего, отобрав у нее единственную дочь».

Натрасс, креативный директор медийной компании «Бинари Стар», лауреат многочисленных наград за документальные ленты о судебных ошибках, сказал:

«В последние семь лет девяносто процентов моего времени я посвятил борьбе за освобождение таких женщин, как Хелен, пытаясь выяснить, почему роковые ошибки случаются так часто».

Мистер Натрасс познакомился с миссис Ярдли в 2002 году в Кембриджшире, когда приехал к ней в женскую тюрьму Геддам-Холл. Вместе они создали инициативную группу СНРО (Справедливость для невиновных родителей и опекунов), первоначально называвшуюся СНМ. Мистер Натрасс рассказывает: «Сначала мы назывались «Справедливость для невиновных матерей» (СНМ), однако вскоре стало ясно, что ошибочно обвиняли и осуждали также отцов и нянь. Мы с Хелен хотели помочь всем жертвам этой вопиющей несправедливости. Нужно было что-то делать. Ведь как можно мириться с тем, что всякий раз в случае необъяснимой смерти ребенка в ней обвиняют невинных людей? Хелен была полна энтузиазма, так же как и я. Еще будучи в тюрьме, она неустанно трудилась, стараясь помочь другим жертвам несправедливости, и продолжила делать это после того, как вышла на свободу. Сара Джаггард и Рей Хайнс, и многие другие женщины получили долгожданную свободу благодаря стараниям Хелен. Ее самоотверженность, ее преданность делу надолго останутся в памяти людей.

В июле 2005 года тридцатилетняя Сара Джаггард, парикмахер из Вулверхэмптона, была признана виновной в непредумышленном убийстве Беатрис Фернис, дочери ее подруги. Беатрис умерла в возрасте шести месяцев, будучи под присмотром миссис Джаггард. Мистер Натрасс сказал: «Оправдание Сары стало тем индикатором, которого я ждал, индикатором того, что к обществу возвращается разум. Люди больше не желали позволять карающему правосудию, полиции, юристам и коррумпированным врачам провоцировать их на охоту на ведьм».

Вчера миссис Джаггард сказала: «Я не могу поверить, что Хелен больше нет. Я никогда не забуду того, что она сделала для меня, как боролась за меня, как помогала. Даже в тюрьме, не зная, когда ее выпустят, да и выпустят ли вообще, она не жалела времени на то, чтобы писать письма в мою поддержку всем, кто был готов ее слушать. У меня болит сердце за Пола и его семью».

Сорокадвухлетняя Рейчел Хайнс, физиотерапевт из Ноттинг-Хилла, Лондон, была оправдана апелляционным судом, отбыв четыре года в тюрьме за убийство своих детей, сына и дочери. Джулиан Лэнс, адвокат миссис Хайнс, сказал: «Если б не Хелен Ярдли и СНРО, мы никогда бы не получили разрешения на подачу апелляции. Нам не хватало ключевой информации. Активисты СНРО нашли ее для нас. Смерть Хелен стала ударом для всех, кто ее знал, а также невосполнимой человеческой потерей». Получить комментарий миссис Хайнс не удалось.

Пятидесятичетырехлетняя доктор Джудит Даффи, педиатр-судмедэксперт из Илинга, Лондон, выступала в суде по делам миссис Ярдли, миссис Джаггард и миссис Хайнс в качестве свидетеля обвинения. В настоящее время Генеральный медицинский совет, чье заседание состоится в следующем месяце, расследует совершенные ею служебные преступления. Лори Натрасс сказал: «Джудит Даффи навлекла немыслимые страдания на десятки, если не сотни семей, и ее следует остановить. Я надеюсь, что ее имя будет удалено из списка британских патологоанатомов и вычеркнуто из медицинского реестра». В настоящее время мистер Натрасс снимает документальный фильм о судебных ошибках, за которые, как он считает, доктор Даффи несет ответственность.

Часть I

Глава 1

Среда, 7 октября 2009 года

Когда Лори звонит мне, я смотрю на цифры – цифры, которые ничего для меня не значат. Когда я вытащила из конверта карточку и увидела четыре ряда цифр, моя первая мысль была о судоку. В эту игру я никогда не играла и вряд ли когда-либо стану играть, так как терпеть не могу все, что связано с математикой. Тогда с какой стати кто-то прислал мне судоку? Ответ прост: ни с какой. Тогда что это значит?

– Флисс? – слышу я голос Лори. Он громко дышит прямо в трубку. Не дождавшись ответа, снова произносит мое имя. Я с трудом узнаю его голос, со мной как будто говорит чокнутый астматик, из чего я делаю вывод, что дело срочное. Ведь обычно он держит телефон слишком далеко и говорит, как робот на дальнем конце тоннеля.

– Привет, Лори.

Убрав странной открыткой волосы от лица, я оборачиваюсь и выглядываю в окно слева от меня.

Через запотевшее стекло, которое, как ни вытирай полотенцем, все равно запотевает, на другой стороне крошечного внутреннего дворика я отчетливо вижу его в окне. Лори, сгорбившись, сидит за столом. Глаз не видно, они скрыты растрепанной светлой челкой.

Очки соскользнули на кончик носа, галстук он снял, и теперь тот лежит перед ним, как газета. Зная, что мне ничего за это не грозит, я показываю ему язык и делаю пальцами еще более неприличный жест. За те два года, что я работаю с Лори, я ни разу не видела, чтобы он посмотрел в окно, даже когда я, стоя в его кабинете, указала на другую сторону двора, сказав при этом: «Вон там мой стол, на нем тюбик с кремом для рук, фотографии в рамках и горшок с цветком».

Нормальным людям нравятся подобные вещи, едва не добавила я, но вовремя сдержалась.

На столе у Лори ничего нет, кроме «Блэкберри» и его работы – вороха бумаг, папок, крошечных кассет для диктофона, а также мятых галстуков, которые украшают любую поверхность в его кабинете, подобно расплющенным разноцветным змеям. У него толстая шея, абсолютно нетерпимая к галстукам. Не понимаю, зачем ему вообще их надевать, если после прихода на работу они через считаные секунды слетают с него.

Рядом с рабочим столом у него стоит огромный глобус на круглой металлической подставке. Лори вращает его, когда над чем-то усиленно думает или же когда сердит или сильно возбужден. На стенах его кабинета, среди многочисленных свидетельств того, какой он умный, успешный и человечный, – сертификатов, фотографий, на которых он запечатлен во время вручения наград (на них он выглядит так, будто только что закончил школу для неповоротливых увальней, причем улыбка отличника намертво приклеена к его лицу), также висят плакаты с изображениями планет, как индивидуальные, так и групповые: отдельно Юпитер, Юпитер, снятый под другим углом рядом с Сатурном…

Имеется в его кабинете и трехмерная модель Солнечной системы – она стоит на одной из полок, – и с полдесятка зачитанных толстенных книг о космосе. Я как-то спросила у Тэмсин, известно ли ей, почему Лори так интересуется астрономией. Она усмехнулась и ответила:

– Наверное, ему одиноко в нашей галактике.

Я на память помню каждую мелочь в кабинете Лори. Он вечно вызывает меня к себе, задает вопросы, на которые у меня просто нет ответов. Иногда, к тому моменту, когда я появляюсь у него, он забывает, чего от меня хотел. В моем кабинете он был дважды, один раз случайно, потому что искал Тэмсин.

– Ты мне сейчас нужна здесь, – говорит он. – Чем занимаешься? Ты занята?

Поверни голову на девяносто градусов, и ты увидишь, чем я занимаюсь, зануда. Я сижу и смотрю на тебя и твои закидоны.

У меня возникает идея. Цифры на карточке, которую я держу в руках, выше моего понимания. Как и Лори.

– Это ты прислал мне эти цифры? – спрашиваю я у него.

– Какие цифры?

– Шестнадцать цифр на карточке. Четыре ряда по четыре цифры.

– Что за цифры? – спрашивает он более резко, чем в предыдущий раз.

Он хочет, чтобы я зачитала их ему вслух?

– Два, один, четыре, девять…

– Я не посылал тебе никаких цифр.

Как это часто бывает в разговорах с Лори, я чувствую себя полной идиоткой.

У него есть дурацкая привычка: он говорит одно, но впечатление такое, будто он хотел сказать нечто прямо противоположное. Вот почему, хотя Лори говорит, что не посылал мне никаких цифр, у меня такое ощущение, что скажи я ему вместо «два, один, четыре, девять» «три, шесть, восемь, семь», он бы ответил, «да, это был я».

– Выбрось в мусорку, что бы это ни было, и, как только сможешь, давай ко мне! – обрывает он меня прежде, чем я успеваю ему что-то ответить.

Крутясь в кресле на колесиках из стороны в сторону, я наблюдаю за ним. В этот момент даже дебил наверняка посмотрел бы через двор, чтобы проверить, как я выполняю его распоряжение. Чего я, конечно, не делаю: не выбрасываю открытку в мусорницу, не вскакиваю на ноги. Все это Лори увидел бы и сам, если б повернулся в мою сторону, но он это не делает. Вместо этого он оттягивает воротник рубашки, будто ему нечем дышать, и смотрит на закрытую дверь своего кабинета, ожидая, когда я в нее войду. Он хочет, чтобы это произошло, и потому ждет, что оно произойдет.

Я не могу оторвать от него глаз, хотя, по идее, чисто физически вполне способна это сделать. Как сказала однажды Тэмсин, Лори легко представить со стрелой в шее. Его привлекательность имеет мало общего с его внешностью, скорее с тем, что он – ходячая легенда в человеческом обличье. Представьте себе, что вы прикасаетесь к легенде. Представьте…

Я вздыхаю, встаю и, выходя из кабинета, натыкаюсь на Тэмсин. На ней черный джемпер, белая вельветовая мини-юбка, черные колготки и высокие белые сапоги. Тэмсин ни за что не наденет вещь, если та не черная и не белая. Как-то раз она пришла работу в платье с синим рисунком и весь день чувствовала себя не в своей тарелке. Эксперимент больше не повторялся.

– Лори ждет тебя, – сообщает она; вид у нее нервный. – Прямо сейчас. А меня ждет Раффи. Не нравится мне сегодняшняя атмосфера. Что-то тут не так.

Я не заметила. Я много чего не замечаю, когда нахожусь на работе. Кроме одного.

– Думаю, это как-то связано со смертью Хелен Ярдли, – говорит Тэмсин. – Похоже, ее убили. Никто мне не говорил, но к Лори этим утром приходили два детектива. Из Управления уголовных расследований, а не обычные бобби.

– Убили? – Я машинально чувствую себя виноватой, затем злюсь на себя. Я не убивала ее. Мы с ней даже толком не знакомы. Ее смерть не имеет ко мне никакого отношения.

Я встречалась с ней лишь раз, несколько месяцев назад. Мы перебросились всего парой слов. Ах, да, еще я приготовила ей кофе. Она приходила к Лори, он же прибегнул к своему обычному трюку – испарился без следа, перепутав понедельник со средой или май с июнем. Точно не помню, почему его не было, хотя, по идее, он должен был находиться на месте.

Как, однако, неприятно думать, что женщина, с которой я встречалась и разговаривала, возможно, стала жертвой убийства. Тогда мне показалось странным, что я разговариваю с той, что сидела в тюрьме за убийство, тем более что выглядела она такой приветливой и нормальной. «Это всего лишь женщина по имени Хелен», – подумала я тогда, но по какой-то причине мне от этого стало только хуже. У меня испортилось настроение, и я была вынуждена немедленно уйти с работы. Я проплакала всю дорогу до дома.

Неужели то, что Лори позвал меня к себе, как-то связано с ее смертью? Не дай бог

– Что ты знаешь про судоку? – спрашиваю я у Тэмсин.

Она оборачивается ко мне.

– Ровно столько, сколько мне нужно. А почему ты спрашиваешь?

– Там ведь, кажется, нужно размещать цифры в квадрате?

– Да, это как кроссворд, только вместо букв цифры. Вроде бы так. Или же пустая сетка и ее нужно заполнять цифрами… Спроси кого-нибудь, у кого есть ковры с орнаментом, а дом пропах освежителем воздуха.

Она машет рукой и, шагая к кабинету Раффи, кричит через плечо:

– И кукла, чьей юбкой прикрыт в уборной рулон туалетной бумаги.

Из своего кабинета, держась обеими руками за дверной косяк, как будто надеется заслонить своим телом ядреный запах табачного дыма, высовывается Майя.

– А тебе известно, что такие вязаные куклы, которыми прикрывают рулон туалетной бумаги, многие люди коллекционируют? – произносит она. Впервые с тех пор, как я ее знаю, она не улыбается, не пытается меня обнять, погладить, назвать «душечкой». Интересно, чем это я ее обидела?

Майя – управляющий директор, но предпочитает, чтобы ее называли «наша главная начальница». Это прозвище она придумала себе сама, и всякий раз произносит его со смешком. На самом деле она лишь третья в иерархии руководства нашей компании. Лори как креативный директор обладает верховной властью. За ним с небольшим отставанием идет Раффи, финансовый директор. Оба тайком контролируют Майю, позволяя ей верить в то, что она и впрямь самая главная.

– Что это? – кивает она на карточку в моей руке.

Я снова смотрю на карточку и, наверное, в двадцатый раз читаю цифры.

2 1 4 9

7 8 0 3

4 0 9 8

0 6 2 0

Сетка, как сказала Тэмсин. Нет тут никакой сетки, поэтому вряд ли это судоку, хотя расположение цифр и правда напоминает сетку. Но как только клетки заполнили цифрами, а линии убрали…

– Попробуйте догадаться, – говорю я Майе. Я даже не думаю показывать ей карточку. Майя любит демонстрировать показное дружелюбие, особенно к нижестоящим работникам вроде меня, но на самом деле ей на всех наплевать, кроме себя, любимой. Она задает правильные вопросы – громко, чтобы все слышали, что вы ей небезразличны, – но если ей ответить, она лишь растерянно заморгает, как будто ее ввели в состоянии комы. Вот и сейчас она то и дело оглядывается через плечо, из чего я делаю вывод, что ей не терпится вернуться к своей зажженной сигарете, не иначе как десятой из тридцати, которые она выкуривает за день.

Иной раз, проходя мимо ее кабинета, Лори кричит: «Рак легких!» Остальные же делают вид, будто верят уверениям Майи, что она-де бросила курить несколько лет назад. Легенда гласит, что однажды она даже расплакалась и попыталась сделать вид, будто из ее кабинета струятся не клубы табачного дыма, а пар от чашки с горячим чаем.

Впрочем, никто из нас никогда не видел ее с сигаретой в руке.

– Я поняла, как ей это удается, – заявила на днях Тэмсин. – Она держит сигарету с пепельницей в нижнем ящике стола. Когда ей хочется затянуться, она засовывает голову полностью в ящик… – Видя мое скептическое отношение к ее гипотезе, Тэмсин добавила: – В чем дело? Самый нижний ящик в два раза больше двух верхних, туда легко можно сунуть голову. Не веришь? Тогда предлагаю тебе тайком пробраться в ее кабинет и…

– Уговорила! – оборвала я ее. – Мне не терпится совершить карьерное самоубийство, роясь в письменном столе управляющего директора.

– Тебе это ничем не грозит, – возразила Тэмсин. – Ты ведь ее малышка, или ты забыла? Можно сказать, фетиш. Она будет любить тебя, что бы ты ни натворила.

Однажды, без всякой иронии и в моем присутствии Майя назвала меня «малышкой нашей «Бинари Стар». Тогда-то я и начала беспокоиться о том, что она не воспринимает меня серьезно как продюсера. Теперь я знаю, что так оно и есть.

– Кому какое дело…

Тэмсин стонет всякий раз, стоит мне упомянуть об этом.

– Мне кажется, в наши дни мы придаем слишком большое значение тому, чтобы нас принимали серьезно.

Майя быстро теряет ко мне интерес и, ограничившись коротким «пока, куколка», удаляется в свое задымленное прокуренное логово. Меня это полностью устраивает. Я не напрашивалась в объект ее несостоявшихся материнских желаний.

Спешу по коридору к кабинету Лори. Стучу в дверь и одновременно вхожу. И застаю его за тем, как он правой ногой вращает глобус. Лори тотчас прекращает это занятие и моргает, как будто пытаясь вспомнить, кто я такая. Похоже, он уже мысленно проговорил все, что хотел обсудить со мной, я же согласилась со всем тем, с чем должна была согласиться, и, возможно, уже удалилась или умерла – не исключено, что разум Лори перенес меня в такое далекое будущее, в котором он даже не знаком со мной. Мозг у него работает быстрее, чем у других людей.

– Тэмсин сказала, что Хелен Ярдли убили. – Прекрасно, Флисс. Затронь тему, которую тебе меньше всего хочется обсуждать, почему бы нет?

– Ее застрелили, – бесстрастно произносит Лори и вновь начинает вращать ногой глобус, пиная его так, чтобы тот крутился быстрее.

– Какой кошмар, – говорю я. – Так оно еще тяжелее… То есть если бы она умерла сама… Было бы легче пережить, я имею в виду.

Пока говорю, я понимаю, что совершенно не знаю, как следует выражать соболезнования по поводу такого рода утраты. Лори общался с Хелен Ярдли каждый день, часто даже по несколько раз в день. Я знаю, насколько важна для него СНРО, но откуда мне знать, как он относился лично к Хелен… Переживает он ее смерть как товарищ по общему делу или же в его отношении есть нечто большее?

– Она умерла не сама. Ей было всего тридцать восемь. – Ярость в его глазах еще не нашла выхода в его голосе; голос звучит так, будто он цитирует заученные наизусть строки. – Кто бы ни был убийца – его вина частичная. Ее убила целая цепочка людей, в том числе Джудит Даффи.

Я не знаю, что на это сказать, поэтому кладу ему на стол карточку.

– Кто-то прислал мне вот это. Пришла по почте сегодня утром, в соответствующем конверте. Ни пояснительной записки, ни письма, ни указания на то, от кого это.

– На конверте тоже были цифры? – Каким-то волшебным образам у Лори проснулся интерес.

– Нет…

– Ты сказала про «соответствующий конверт».

– Да, дорогой на вид – слегка желтоватый и тисненый, как открытка. Адресован «Флисс Бенсон»; значит, он от кого-то, кто меня знает.

– С чего ты это взяла? – удивился Лори.

– Иначе пославший его человек написал бы «Фелисити».

– Твое имя Фелисити? – прищурившись, спрашивает он.

Это имя стоит в титрах каждой программы, которую я делаю. Это имя Лори видел в моей анкете и в сопроводительном письме, когда я обратилась в «Бинари Стар» в поисках работы. Видел, а потом забыл. В хороший день Лори заставляет меня чувствовать себя невидимкой, в плохой – будто меня вообще не существует.

Я делаю то, что всегда делаю, когда нахожусь в его кабинете и есть вероятность того, что я расстроюсь: я не свожу глаз с миниатюрной модели Солнечной системы, стоящей на полке, и списка планет: Меркурий, Земля, Венера, Марс

Лори берет карточку и, пробормотав нечто невнятное, швыряет ее в корзину для мусора в дальнем углу. Карточка пролетает мимо моего уха, едва не задев меня.

– Это бумажный хлам, – поясняет он. – Рекламная листовка, на которую зря потратили древесину.

– Но цифры написаны от руки, – возражаю я.

– Забудь, – обрывает меня Лори. – Мне нужно поговорить с тобой кое о чем важном. – Затем, словно только что заметив меня, он ухмыляется и добавляет: – Через минуту ты полюбишь меня.

От неожиданности у меня едва не подкосились ноги. Он никогда еще в моем присутствии не произносил слова «любовь». Это я могу сказать с абсолютной уверенностью. Мы с Тэмсин как-то рассуждали о том, слышал он это слово когда-нибудь, любил ли кого-то и признает ли существование любви.

Через минуту ты полюбишь меня. Неужели он имеет в виду любовь в физическом смысле? Я представляю себе секс на столе и Лори, которому наплевать на огромное окно, в которое любой, у кого кабинет на другой стороне дворика, может увидеть нас. Представляю, как сама нервничаю по причине недостатка интима, но не протестую, так как не хочу его расстраивать… Стоп. Живо прекрати эту чушь. Я выбрасываю эту картину из головы, прежде чем она успевает там застрять. Не дай бог, я рассмеюсь или закричу, и Лори потребуют объяснить, что со мной.

– Ты хотела бы стать богатой? – спрашивает меня Лори.

* * *

Разговоры с Лори утомляют меня. Причина частично состоит в том, что я никогда не знаю, как ему отвечать. Всегда есть правильный ответ и неправильный – для Лори мир поделен на черный и белый, – но он никогда не даст вам ключик к разгадке. Кроме того, он пугающе непредсказуем в отношении буквально всего. Исключение составляет лишь то, что Лори называет «охотой на ведьм», имея в виду матерей, чьи дети умерли в колыбели. Тут он непоколебим, чего не скажешь о прочем.

Должно быть, это как-то связано с его блестящим оригинальным умом. С другой стороны, это делает адски трудной жизнь любого, кто тайно пытается порадовать его, стараясь угадать, чего, собственно, он от них ждет, но при этом выглядеть так, будто они сами себе хозяева и делают то, что захотят, и вообще им наплевать, что о них подумают. Однако, если хорошенько поразмыслить, вряд ли таких много. Возможно, только я одна.

– Не нуждаться в деньгах – да, хотела бы, – наконец, признаюсь я. – Про богатство не скажу, сумасшедшие деньги мне не нужны. Хотелось бы иметь побольше, чем у меня сейчас, но меньше чем… ну, ты сам знаешь.

Я несу чушь, потому что не готова к такому повороту разговора. Я его не предполагала. Я живу в Килберне, в темной квартире с низким потолком и одной спальней в цокольном этаже, под квартирами людей, у которых в каждой комнате звукоусиливающие деревянные полы. Потому что положи они на пол ковры, и это поставило бы под сомнение их принадлежность к верхнему слою среднего класса. Порой мне кажется, что они едва ли не каждый вечер прыгают по своим гостиным на тренажерах «кузнечик», изводя меня постоянным стуком. У меня нет никакого внешнего пространства, лишь прекрасный вид на безукоризненно ухоженную лужайку с розовыми кустами, принадлежащую владельцам тренажеров. Я же в моей квартирке, которую купила четыре года назад, не могу позволить себе даже влагоизоляцию. Звучит забавно, но при этом я не зациклена на богатстве.

– Наверное, я не отказалась бы от хороших денег, – отвечаю я. – При условии, что они достаются не за что-то сомнительное, вроде работорговли.

Я прокручиваю в голове мой ответ. Надеюсь, он прозвучал в меру амбициозно, но в то же время принципиально.

– А если б ты могла делать мою работу и зарабатывать столько же, что и я? – спрашивает Лори.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Что мы переживаем сегодня – кризис семейного, или мы выходим на путь вечно семейного? Эта книга посв...
Дамы и господа, спешите видеть! Впервые под жарким элорийским солнцем для вас разыграется удивительн...
Дохристианская вера русского народа, исполненная неизъяснимой тайной, незаслуженно забытая и, как ещ...
«История ислама» знаменитого исламоведа Маршалла Ходжсона – уникальный всеохватывающий труд, остающи...
«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книг...
«Право записывать» – это книга статей, очерков, записей журналистки и писательницы Фриды Вигдоровой ...