И всё-таки я люблю тебя! Том 1 Харькова Елена

– Я не воровка! Слышите, мне ничего не надо. Заберите всё себе. Пожалуйста, забирайте. Пусть ваша Крыся за мной эти вещи донашивает.

Рита вытряхнула вещи из чемодана на пол.

– Я только вот это заберу, – Рита подняла с пола рисунок Женьки. – Эта картинка вам не принадлежит. Да возьму на дорогу рубль. Потом верну, не переживайте. Всё, прощайте! Обыскивать меня будете? Нет? Что ж вы такая растяпа? А вдруг я бриллианты Анны Брониславовны в кармане спрятала?

У Ольги вспыхнули глаза. Она хотела схватить Риту, но девочка вырвалась и сбежала по лестнице.

– Ну давай, давай побегай за мной! – прокричала Рита с нижней площадки.

– Хамка! – рявкнула Ольга и хлопнула дверью.

Рита ехала в промёрзлом троллейбусе и смотрела в оттаявший от её дыхания кружочек на замороженном окне. Она вспомнила, как почти десять лет назад её везла в таком же троллейбусе девушка из детской комнаты милиции. Только ехали они в обратном направлении, к злой ведьме Бронтозаврихе. И сейчас настроение у Риты такое же подавленное, как и тогда. Что ожидает её в том доме, который когда-то был родным? То, что мать её не ждёт, Рита не сомневалась. Вот уж она удивится! Но как она примет её? Будет ли рада? Вряд ли. Судя по всему, она матери совсем не нужна. Но Рита себя успокаивала, что жить ей в бараке придётся недолго. Скоро приедет отец, с которым она поговорит. Бабушка рассказывала, что Вадим очень дорожит своей чистой совестью. Не захочет же он замараться на этот раз. Рита надеялась, что он всё-таки примет участие в её судьбе. С ним и его семьёй Рита теперь ни за что не согласится жить. Но она рассчитывала, что отец куда-нибудь её пристроит. А если с отцом не получится, то вот-вот должен вернуться Женька. На Женьку она надеялась, честно говоря, больше, чем на отца. Уж Капитан её точно в обиду не даст! Он всё сделает, чтобы Рита жила хорошо.

«Эх, Женька, Женька! Как ты мне нужен сейчас! Мне так плохо, а тебя рядом нет. Неужели этот солёный океан для тебя важнее моих горьких слёз?!»

Рита вышла на последней остановке, а дальше она уже шла по памяти, не заглядывая в бумажку. Вот продуктовый магазин. Вот клуб. Там школа. А слева парк. Только пивнушку снесли. На её месте стоит теперь стенд с фотографиями и надписью «Гордость нашего района». Правда, местные хулиганы букву «г» переделали в «п», букву «д» в «л», а вместо буквы «р» написали «д». Получилось «Подлость нашего района».

Рита усмехнулась и завернула в парк, но не потому что ей было по пути, а просто захотелось прогуляться по знакомым аллейкам. Она знала здесь каждую тропинку, каждую скамейку. Столько раз ей приходилось в детстве бродить по этому парку в поисках пустых бутылок! Картины детства всплыли в памяти. Пьяная мать, грубые отчимы, побои, голод, вражда с мальчишками. Тогда это всё воспринималось как естественные события в жизни. Сейчас, после того, как Рита узнала, что есть другая жизнь, другие люди, другие отношения, прошлое казалось ей кошмаром. И вот сегодня ей предстояло в этот кошмар опять вернуться.

Мороз защипал Риту за щёки, застыл хрустальным инеем в волосах. В белых песцовых шубке и шапочке, в белых пуховых рукавичках, в голубых джинсах и в унтах из оленьего меха Рита выглядела как настоящая Снегурочка. Хоть одета она была тепло, но от долгой прогулки она стала всё-таки замерзать. Да, погода в этом декабре выдалась на редкость холодной.

Рита поспешила в барак. Хорошо бы поскорее выпить горячего чаю с вареньем! Девочка вспомнила знаменитое бабушкино «королевское» варенье из крыжовника, фаршированного грецкими орехами. Теперь такого ей никогда уже не попробовать. Тоска по бабушке опять пронзила сердце. Как пусто стало в душе! Будто какая-то часть самой Риты умерла.

При виде барака у Риты сжалось всё внутри. До чего же здесь всё убого! Она открыла скрипучую дверь и медленно пошла по коридору, стены которого были исписаны матерными словами и похабными рисунками. Из-за какой-то двери слышалась матерная брань. Визгливый женский голос изредка, но смачно, перебивался мужским хриплым басом. Рита в нерешительности остановилась у двери под номером пятнадцать. Тошнотворный комок от страха и отвращения подступил к горлу. Она постучала в заляпанную и, похоже, лет двадцать немытую дверь. Послышались шаркающие шаги, дверь открылась, и на пороге возникла пьяненькая физиономия тридцатилетнего мужчины. Они молча уставились друг на друга. Мужчина сально улыбнулся.

– Ты ко мне, киска? Заходи.

– Нет. Простите. Я ошиблась, – пробормотала Рита и попятилась прочь.

– А может, зайдёшь? Я тебе за это кое-что подарю. Колечко золотое хочешь? – надвигался он на неё.

Рита опрометью побежала прочь. Мимо парка, мимо школы, мимо клуба, она добежала до остановки троллейбуса. Запыхавшись, она прислонилась к столбу с расписанием.

«Бежать! Быстрее бежать от этой мерзости, вони, пошлости!»

Рита отдышалась, села на заснеженную скамейку. Подошёл троллейбус, открылись двери. Рита с тоской смотрела на людей, входящих и выходящих из него.

«Им есть куда идти. У них есть дом. А что у меня? Где меня ждут? Кому я нужна? Никому. Мне некуда идти. Что же мне делать? Где хотя бы найти мать? А может, спросить у Мишки? Он наверняка знает, куда мать переехала жить. К тому же он единственный, с кем я перед уходом подружилась. Да, нужно вернуться в барак и поговорить с ним. Интересно, какой он теперь стал?»

Рита медленно поплелась обратно. Теперь она по сторонам не смотрела, а лишь угрюмо глядела себе под ноги.

Дверь открыла Мишкина мама. Она ещё больше растолстела. О втором подбородке речь уже не шла, просто щёки плавно переходили в пышный бюст.

– Здравствуйте. А Миша дома? – вежливо улыбнулась Рита.

– Мишка?!! – поразилась женщина так, словно Рита желала увидеть воскресшего Брежнева. – А ты кто такая?

– Я Рита. Вы меня не помните? Я Верина дочь. Из пятнадцатой комнаты.

– Ой! Лягушонок! Вот это да! Ну что ты стоишь в дверях? Проходи. Дай-ка я на тебя посмотрю. Ох, выросла-то как! А какая на тебе шубка! Хороший мех, качественный. Почём брали? А шапочка! Ух ты, и валенки меховые! Где купили? В ГУМе?

Рита неопределённо пожала плечами и прошла в маленькую комнатку, всю заставленную мебелью и обвешанную коврами. От обилия всяких статуэточек, вазочек и искусственных цветов рябило в глазах.

Женщина усадила Риту на диван, предварительно отодвинув с него бархатное покрывало.

– Ну, где ты пропадала все эти годы? – женщина прижала руки к груди и, наклонив голову набок, умильно глядела на Риту. – Едит твою налево, как ты выросла! А какой ты красавицей стала! Ёшь твою двадцать! Кто бы мог подумать, что из нашего Лягушонка вырастет такая мамзель! Эх! Пацаны уже липнут? Липнут, липнут, я знаю. Ещё никому не дала?

По Ритиному взгляду женщина поняла, что сказала лишнее.

– И правильно, не давай, такое богатство нельзя продешевить. С пацанов-то что возьмёшь? Кроме триппера, им и дать-то нечего, – хохотнула она, довольная своей шуткой. – Тут надо выбрать мужичка посолидней, с хорошим окладом, с квартиркой.

Риту передёрнуло от омерзения. Она сидела вся пунцовая. Ей хотелось уйти поскорее из этой мещанской комнаты, от этой вульгарной жирной тётки. Но надо было сначала узнать про маму.

– Ты сними шубу-то. Вон вся морда красная стала. Вспотела уже, – посоветовала женщина.

– А Миша когда придёт?

– Мишка? Эх, этот сукин сын не скоро теперь вернётся. Засадили твоего паскудыша два года назад в колонию для несовершеннолетних. Ну вот скажи, чего ему не хватало? Дом, сама видишь, полная чаша. Пожрать – полный холодильник. Мопед захотел – пожалуйста, девкам на подарки – на, возьми. Ни в чём ему не отказывала! Так нет, мало ему. Захотел, твою мать, ещё больше денег! Вот и грабанул с дружками какого-то одноклассника. Сидит теперь, локти кусает, горькими слезами умывается. Теперь с дружками своими не пьянствует, девок не щупает. Друзья у него теперь – зэки на нарах да девка – колючая проволока. Её не поимеешь.

Женщина вытерла воротником халата набежавшие слёзы и смачно высморкалась. Рита встала, чтобы уйти.

– Ну куда же ты? Чайку хоть попей.

Рита с удовольствием бы выпила чаю, но слушать эту женщину она больше не могла.

– Пора мне. А вы случайно не знаете, где теперь живёт моя мама?

– Случайно знаю, – хохотнула Мишкина мать. – Она живёт в этом же бараке, в той же комнате.

– Но там живёт какой-то мужчина! – начала говорить Рита, а потом поняла нелепость своего высказывания. – Ой, простите, я как-то сразу не сообразила. Он мамин знакомый?

– Знакомый, знакомый. Это твой новый папка, – ехидно улыбнулась женщина.

– Но он же молодой! – искренне удивилась Рита.

– А твоя мамка всех подбирает: и молодых, и старых, и здоровых, и калек. Она у тебя добрая. Ей не жалко угостить мужичка водочкой и своим телом. Что, забыла?

Рита опустила глаза. Ей стало очень стыдно, как будто именно она была виновата в падении матери.

– А вы не в курсе, где сейчас она?

– Где-то убирается. Она теперь в нескольких местах шваброй орудует, чтобы очередного своего сожителя накормить и напоить. А ты к ней в гости надумала заехать? Правильно. Родителей, какие бы они ни были, надо навещать. А мамка твоя хорошая, добрая. У самой денег не хватает, а попросишь у неё – последним поделится. Правда, на передок слабая. Но тут, сама знаешь, кто без греха?

Рита подошла к двери.

– Извините за беспокойство. До свидания.

Женщина вдруг раскатисто захохотала.

– Ой, твою мать, Лягушонок какою теперь культурною стала! Как вспомню тебя грязную, сопливую, обоссанную! А тут «извините за беспокойство», «до свидания»! Вот что с людями деньги-то делают! Твоя бабка-то, говорят, миллионерша, да?

Рита презрительно посмотрела на женщину и, не сказав ни слова, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Ты чё, обиделась, что ли? – высунулась в коридор Мишкина мать. – Да ладно тебе. Я же по-простому, по-соседски.

– А я не люблю таких простых соседей, – не выдержала Рита.

– Ишь ты, фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Смотри, нос не задирай. Как бы не обломили!

Рита, не оборачиваясь, пошла на улицу. За спиной она услышала, как Мишкина мама матюгнулась и хлопнула дверью.

Рита шла наугад, лишь бы провести где-то время, пока не вернулась с работы мать. Она бродила по улицам до самого вечера, согреваясь в магазинах. Но стоять слишком долго в магазине Рите было стыдно, поэтому приходилось выходить на улицу и брести в поисках следующего тёплого пристанища. Совершенно замёрзшая и голодная, она вернулась к бараку лишь с наступлением темноты.

Рита настолько была измучена, что ей уже было всё равно, что ждёт её у матери. Она громко постучала в дверь и, услышав разрешение, тут же зашла.

Верка в этот день была на удивление трезвая. Она только оклемалась после очередного запоя и поэтому несколько дней не пила. Настроение, как и всегда в такие дни, у неё было скверное. Тем более что Вовчик, её молодой сожитель, переносил запои намного легче неё и сейчас готов был снова «выпить по маленькой». Они как раз ужинали. На столе стояла алюминиевая кастрюля с картошкой, на газете была крупно порезана селёдка, лежал батон чёрного хлеба и ливерная колбаса. Рядом с Вовчиком под столом, чтобы не искушать Верку, стояла початая бутылка водки.

Рита застыла у двери, с ужасом разглядывая мать. Чувства жалости, недоумения и отвращения обожгли её душу.

«Неужели эта женщина – моя мама? Господи! Во что она превратилась! Как могла я раньше мириться с образом её жизни?! Почему-то мне тогда казалось, что так и должно быть, что всё равно моя мамочка самая лучшая на свете, что эта убогая комната – уютный дом, что очередной мужчина, расхаживающий в кальсонах по комнате, – мой папочка. Но теперь! Как я смогу теперь жить рядом с ней, с её пьяным любовником?! Это невыносимо!!! Я не смогу! Я не хочу!!! Но куда, куда же мне деваться?!!»

Верка тоже удивлённо разглядывала Риту. Она не видела её несколько лет и была поражена, насколько дочь выросла и похорошела. Но почему-то вместо радости у Верки вспыхнуло чувство зависти, что дочь, в отличие от неё, все эти годы жила припеваючи, купалась в деньгах, была окружена лаской и заботой Бронтозаврихи. А её, Верку, родную мать Риты и законную жену Вадима, выгнали как дворовую собачонку на улицу, где ей суждено было вдоволь нахлебаться горя и где ей приходится каждый день вкалывать на унизительной работе, чтобы не сдохнуть от голода. А дочь вон стоит сытая и румяная, в дорогой одежде и ещё с укором пялится на неё.

Нарушил молчание Вовчик.

– Мамуль, я забыл тебе рассказать. Эта девица в соболях сегодня целое утро по нашему бараку шлындает, чегой-то вынюхивает, – доложил он Верке и повернулся к Рите. – Ну чё вам, дамочка, от нас надо? Не видите, что ли, культурные люди пожрать сели. Не перебивайте аппетиту. Говорите быстрее свою проблему и освобождайте жилплощадь.

Видно было, что Вовчик старается показать Верке, что всякие там красотки на него не производят никакого впечатления. Он боялся малейшей ревности сожительницы. Ведь он так хорошо пригрелся на её шее.

– Мамуль, она глухонемая, – хохотнул Вовчик. – Дамочка, либо сообщите нам цель своего визита, либо шкандыбайте отседова.

Вовчик кривлялся, стараясь развеселить любовницу. Но Верка почему-то разозлилась на него.

– Заткнись! – цыкнула она. – Это дочь моя. Ну что, Рита, всё-таки соизволила вернуться? Наконец-то! А я уж думала, что придётся тебя за космы волоком домой тащить. Отъелась на чужих хлебах? Домой уже и не тянет? Хватит, нагулялась. Теперь со мной жить будешь. Ну что встала? Раздевайся и проходи.

Рита ничего не понимала. Мать вместо того, чтобы оправдываться, почему она совсем бросила родную дочь, накинулась ещё на неё с упрёками!

Рита сняла шубу с шапкой, с трудом прицепила всё это на гвозди, вбитые в стену, сняла унты и растерянно посмотрела на мать.

– А ещё тапочки у вас есть?

– Нет, извините, к вашему торжественному возвращению не приготовились, – съехидничала Верка. – Бронтозавриха что, пожмотилась тебе с собой вещи собрать?

– Не смей бабушку так называть! – не выдержала Рита.

– Что?! – взревела Верка. – Заступаешься за неё? Ба-а-бушка! Эта тварь подколодная выгнала меня беременную из дома! Я чуть не сдохла на улице без жилья, без куска хлеба, без копейки денег! Я хотела под машину от горя броситься! И тебя я, между прочим, на какой-то стройке чуть ли не в снегу родила. А теперь она ба-а-бушка! Ты забыла, как жила здесь со мной? Забыла, как пухла с голоду, как собирала пустые бутылки в парке? И что твоя бабушка? Заботилась о тебе? Ночами не спала? Денежки тебе на еду и на одежду давала? Чёрта с два! Она не желала даже думать о тебе! Она со своим Вадюшей жрали чёрную икру ложками, ходили в шелках да мехах, а на нас с тобой плевали с высокой колокольни!

– Многие люди совершают ошибки в своей жизни, за которые им потом очень стыдно. Бабушка очень раскаивалась из-за этого.

– Раскаивалась? Да мне насрать на то, что она раскаивалась! Она мою жизнь загубила! – Верка отчаянно стукнула себя в грудь. – Она всё отняла у меня: любовь, семью, дом, счастье! У, тварь! Я её ненавижу! И я не успокоюсь, пока также не загублю её жизнь!

Рита побелела.

– Бабушка умерла, – сказала она очень тихо, – она погибла.

Верка тут же осеклась. Вся злость её пропала.

– Погибла?! Господи!

Повисло тягостное молчание.

– Царство ей небесное, – горестно произнёс Вовчик и тут же забулькал водкой, радуясь поводу открыто напиться, – давайте помянем грешницу.

– Ну что ты возле двери стоишь? – сказала Верка уже миролюбиво. – Проходи, садись за стол. Здесь никто не будет тебя особо приглашать. Вовчик, доставай ещё два стакана. Помянем старуху.

Рита прошлёпала по холодному полу и села за стол, с брезгливостью отодвинув от себя грязную тарелку. Верка, заметив это, нахмурилась, но промолчала. Вовчик радостно засуетился. Он обожал пить за компанию, неважно даже по какому поводу. Одному хоть и приходилось выпивать, но было скучно. Вовчик поставил стаканы и разлил в них дешёвую водку.

– Нет-нет, я не пью, – возразила Рита.

– А ты пригуби чисто символически, – посоветовала Верка, – надо же помянуть твою бабку.

Рита подняла стакан.

– Ну, выпьем за… – поднявшись, начал изображать из себя тамаду Вовчик.

– Сядь, – поморщилась Верка. – Ну что, дочь, давай помянем её. Пусть теперь Бог решает, если он там есть, грешна она была или нет. А мы, оставшиеся мучиться в этой поганой жизни, плохого о ней больше не имеем права говорить. Простим её. Пусть покоится она теперь с миром. Царство ей небесное!

– Эх, хорошо сказала, душевно, – прослезился Вовчик и залпом опустошил стакан.

На Риту опять накатилась тоска и отчаяние. Вновь перед ней промелькнули те страшные дни похорон. Она смахнула с щеки слезу. Но, как ни старалась, сдерживаться больше не могла. Слёзы полились из глаз, и Рита закрыла лицо руками. Верка, подобревшая после первого же стакана, придвинулась к дочери, обняла её за плечи и прижалась головой к её голове.

– Поплачь, поплачь, дочка. Авось полегчает. Что я, не понимаю, что ли, как тяжело терять тех, к кому привыкаешь.

Этот, пусть минутный, порыв, пусть даже пьяная ласка опять сблизила мать и дочь. Рита благодаря своей доверчивости и доброте с лёгкостью всегда прощала обиды. Вот и сейчас она готова была всё забыть и всё простить матери. Она тоже обняла Верку, и они вместе заплакали. Вовчик, видя такую картину, тоже пьяненько заскулил.

Риту уложили спать на её старом диванчике. Правда, теперь ей пришлось подогнуть ноги, чтобы уместиться на нём. А Верка с Вовчиком ещё долго продолжали сидеть за столом. Они допили до конца бутылку, и теперь Верка тихо пела тоскливые песни, а Вовчик, подперев рукой голову, боролся со сном.

– А я-то подумала, что Бронтозавриха глупее, чем я ожидала, – произнесла вдруг Верка, обращаясь скорее к самой себе, – что она вместо того, чтобы спрятать девчонку, отправила её ко мне.

Рита, видно от нервных потрясений, проспала очень долго. Сквозь сон она слышала, как зазвенел будильник, как мать собралась и ушла на работу. Но проснулась она только около одиннадцати часов утра. Солнце залило всю комнату ярким светом, обнажая убогость обстановки и грязь. Рита обвела взглядом помещение, брезгливо останавливаясь на толстом слое пыли, покрывающем полупустые полки серванта, на засохших остатках еды под столом, на кособоких, с облупленной краской табуретках. Рита встала, быстро оделась, сходила на кухню и умылась холодной водой. Правда, зубы пока было чистить нечем – щётки и пасты не было, а спрашивать у Вовчика не хотелось. Пришлось просто прополоскать рот. В это время никого из жильцов не было, чему Рита была рада. Вернувшись в комнату, она принялась за уборку.

Вовчик, как и всегда, проспал до часу дня, не реагируя даже на шум, когда Рита двигала стол. Уставшая, но с чувством удовлетворения от хорошо выполненной работы, Рита села на стул и ещё раз оглядела комнату. Убогость обстановки ничем, конечно, не прикроешь, но зато всё теперь сияло чистотой. Теперь можно и позавтракать.

Рита принесла с кухни чайник. Порывшись в тумбочках, она, кроме заварки, остатков сахара и вчерашней головы селёдки, ничего больше не нашла. Еда здесь, как видно, не успевала залёживаться. Всё покупалось в мизерных количествах и съедалось моментально. Что ж, придётся позавтракать пустым чаем. Рита налила две чашки и стала будить Вовчика. Она не знала, как к нему обратиться. Папой его называть – слишком для него жирно, а Вовчиком – слишком пошло.

– Эй, эй, вставайте, – потрясла она его за плечо, – вставайте. Чай уже готов.

Но Вовчик только прохрюкал что-то невразумительное, перевернулся на другой бок и опять засопел.

Рита выпила чай и стала везде искать деньги, чтобы сходить в магазин и купить что-нибудь на обед. Но нашла только двадцать копеек в кармане маминого халата.

«Хоть хлеб куплю, и то ладно. Можно будет с чаем его поесть. А то неизвестно ещё, во сколько мама с работы вернётся».

Рита взяла сумку-авоську и хотела одеться, но с ужасом увидела, что её красивой белоснежной песцовой шубки нет. Рита стала перерывать всю одежду, но нигде свою шубу не нашла. Не было и песцовой шапки. Даже унты пропали. Рита от отчаяния готова была разрыдаться.

«Украли! Всё украли! Дверь после ухода матери осталась открытой, вот кто-то из соседей всё и стащил. В чём же я теперь ходить буду? Мама мне не сможет одежду купить. Ей и на еду-то денег не хватает. Что будет! Представляю, как она расстроится».

Мать вернулась на удивление быстро. Настроение у неё было отличное. Она вошла, улыбаясь, в комнату, поставила на пол два больших пакета и скинула платок. Вовчик удивлённо присвистнул. Верка обрезала свои неухоженные космы и сделала красивую причёску. Стрижка омолодила её на несколько лет. Кроме этого, Верка накрасила губы тёмно-вишнёвой помадой да подкрасила глаза.

– Вот это да! Ай да красотка! – Вовчик подскочил к любовнице. – Девушка, можно с вами познакомиться?

– Да иди ты, – хохотнула она.

Вовчик полез к ней обниматься, а Верка, хихикая, отпихивала его. Рита смущённо отвернулась. Возня у двери продолжалась ещё несколько минут, пока Верка всё-таки напомнила сожителю, что они в комнате не одни. Вовчик недовольно покосился на Риту и перестал тискать любовницу.

Верка прошлёпала в сапогах по вымытому полу и водрузила пакеты на стол.

– А ты, Ритка, чего такая хмурая? Смотри, что я тебе купила.

Рита собралась с духом.

– Мои вещи украли, – угрюмо произнесла она.

– Украли?! Едит твою налево! А что именно украли? – всполошилась Верка.

– Всё пропало: и шуба, и шапка, и унты.

– А, ты про это. Не переживай, твои вещи не украли. Я их продала, – невозмутимо ответила Верка.

Рита удивлённо поглядела на мать.

– Продала?!!

– Ну да. А что, ты собиралась в этих мехах по нашему району шастать? Тебе бы враз по башке настучали да обворовали. Да и нечего шиковать, когда в доме и пожрать-то толком ничего нет.

– Но как ты могла без спросу взять мои вещи и продать?!! – возмутилась девушка.

– Что?! Ты меня и за мать уже не считаешь? Совсем от рук отбилась? – рявкнула Верка.

– Но так нельзя поступать! Это никому не позволено распоряжаться чужими вещами. Это мои вещи, а не твои. Не ты их купила, не тебе и продавать! – в отчаянии кричала Рита.

– Ах вот оно что! – мать с ненавистью окинула её взглядом и упёрла руки в бока. – Легушовская порода из тебя попёрла! Ты, Ритка, свои барские-то замашки брось. И права здесь не качай. Ишь, цаца какая! Её, видите ли, не спросили! Перебьёшься! Здесь я хозяйка! И пока ты живёшь со мной, я буду распоряжаться всем: и твоими шмотками, и твоей жизнью. Как я решу, так оно и будет. А не нравится – вон Бог, а вон порог.

Рита сникла. Деваться-то ей было некуда.

– Но в чём я буду ходить?! – еле сдерживая слёзы, пробормотала Рита.

– Вот это другой разговор. Вот, посмотри, что я тебе купила.

Верка развернула первый свёрток и достала искусственную шубу какого-то ужасного зелёно-коричневого цвета с белыми и чёрными пятнами, детскую красную вязаную шапку с помпоном и длинными завязками, а ещё войлочные серые сапоги.

– Всё почти как новое! А шубка-то ещё теплее, чем у тебя была! – радовалась Верка. – Глянь, какая подкладка в ней толстая!

– Вот это ты купила мне?!! – в шоке прошептала Рита. – Я это ни за что не надену!

– Ну и сиди дома, – равнодушно ответила мать и бросила шубу дочери.

Рита готова была разрыдаться.

– Но как я появлюсь в этом в школе? Меня же на смех поднимут!

– В школе? А ты разве не закончила восемь классов?

– Я в десятом.

– Ну и хватит. Нечего мозги всякой ерундой загружать.

– Ты что! Мне же надо десять классов закончить.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы в институт поступить.

– В институт?! – Верка усмехнулась. – Ты что, собираешься на моей шее ещё шесть лет сидеть? А я все эти годы буду надрываться, чтобы тебя, взрослую дылду, кормить и одевать? Ну уж нет. Давай-ка, милая, бросай все эти глупости. Профессорши из тебя всё равно не получится. А вкалывать на заводе можно и с восемью классами. И хватит перечить мне! Бабка тебя совсем испортила. Запомни, здесь тебя никто баловать не собирается. Мне не до этого. Придётся тебе, дорогуша, вместе со мной на хлеб зарабатывать.

– Но я же ещё несовершеннолетняя! Меня на работу не возьмут.

– Ничего, пока со мной поработаешь. Я ещё два дома возьму. Вот их ты и будешь убирать. Лишние шестьдесят рублей нам не помешают. А через два года куда хочешь, туда и устраивайся работать. Мне всё равно. Лишь бы деньги приносила.

Рита с ужасом слушала мать. Она не была готова к такой жизни. Если бы она с детства осталась жить в этом бараке, возможно, она, не задумываясь, пошла бы мыть подъезды. Но сейчас! Не к такой участи она готовилась. Не об этом мечтала. Они с бабушкой уже ездили в медицинский институт, в который Рите предстояло поступать. Рита усердно штудировала учебники, посещала репетиторов. И вот всё рухнуло. Теперь ей придётся мыть грязные, оплёванные подъезды и мечтать о должности ткачихи или сварщицы!

Рита посмотрела на Вовчика, который во время спора согласно поддакивал Верке.

– А почему ты его содержишь? Он же нигде не работает.

– А вот это не твоё дело. Когда подрастёшь и узнаешь, что такое любовь, тогда и поймёшь, – отмахнулась мать.

– Я уже знаю, что такое любовь! – с вызовом ответила Рита. – Но я бы никогда ради того, чтобы мужчина жил со мной, не стала бы его содержать!

Верка побагровела.

– Ах ты дрянь! Ты как с матерью разговариваешь? Ты что, меня учить надумала, как мне жить и с кем? Да как ты смеешь язык свой поганый распускать? Ещё не хватало, чтобы яйца курицу учили! А ну марш в коридор с моих глаз долой!

Рита ошарашенно посмотрела на мать. Она что, шутит? Но Верка не шутила. Она схватила попавшийся под руку халат и стала бить им дочь, выгоняя её из комнаты. Пуговицы халата больно хлестали по телу. Рита схватила халат, дёрнула его и порвала. Оторвавшуюся ткань она бросила Верке под ноги.

– Не смей меня бить! Я и так уйду.

Рита гордо вышла из комнаты.

– Вот легушовское отродье, свалилась на мою шею! – услышала она вслед.

Эти слова ранили посильнее, чем удары халата.

– Когда попросишь прощения, тогда и сможешь вернуться, – прокричала Верка.

«А вот этого ты от меня не дождёшься!»

Рита прошлась по коридору, но здесь было слишком холодно. Когда открывалась входная дверь, стужа врывалась в барак и, как по трубе, летела по коридору аж до противоположной стены. Рита зашла на кухню и села на подоконник. Здесь она и коротала время. Девушка долго размышляла о матери, о себе, о будущем. Мысли были неутешительными. Рита пришла к выводу, что мать она совсем не любит. И дело было не только в сегодняшнем её поступке. Мать и раньше не очень-то хорошо к ней относилась. А за годы разлуки между ними ещё больше увеличилась пропасть отчуждения, непонимания. Риту мутило от её образа жизни, от манеры поведения, просто даже от одного взгляда на её опухшее от пьянства лицо. Девушке невыносима была сама мысль, что ей, возможно, придётся жить с Веркой и её сожителем долгое время. Если Женька или отец не смогут ей помочь, то Рита не выдержит, она всё равно сбежит из этого барака. Куда? Неизвестно. Но подальше от этой грязи и пошлости. Да-да! Она сбежит! Вот только дождётся, когда на улице будет не так холодно. А там устроится куда-нибудь работать. Например, на рынок. Там паспорт и трудовая книжка не потребуются. А будут деньги – будет и жильё. Можно так до совершеннолетия перекантоваться. Потом она выйдет замуж за Женьку. После этого все её проблемы они будут решать вместе.

«Эх, Женька, Женька, ну почему тебя сейчас нет рядом, когда мне так плохо?!!»

В шесть часов начали возвращаться с работы соседи. Кухня стала наполняться женщинами. Каждая входящая с удивлением разглядывала Риту и, узнав в ней Лягушонка, начинала ахать, охать и щебетать о том, как Рита изменилась, расспрашивать её о жизни у богатой бабушки. Рите это порядком надоело.

Она вышла с кухни, опять прошлась по коридору. Из их комнаты раздавалось знакомое заунывное пение. Значит, уже напились. Риту возмутило, что она тут мёрзнет в коридоре, а мать с Вовчиком пьянствуют. Она решительно распахнула дверь и вошла в комнату. Верка посмотрела на Риту пьяными глазами и радостно заулыбалась.

– Ой, до-о-ча вернулась! Проголодалась, доченька? Садись, поешь с нами.

Вовчик в новом чёрном в белую тонкую полоску костюме, в синем переливающемся галстуке, в фетровой шляпе и в чёрных лакированных ботинках на босу ногу сидел развалившись на стуле и сосредоточенно ковырялся спичкой в зубах.

Верка тоже была в обновках. Её красивую фигуру, единственное, что не испортил разгульный образ жизни, облегало красное кримпленовое платье с многочисленными оборками вокруг декольте. На ногах были новые зимние сапоги. А в ушах раскачивались янтарные серёжки.

«Теперь понятно, на что ушли деньги от продажи моих вещей».

На столе же, как и вчера, кроме селёдки, хлеба, колбасы и пустой бутылки водки, ничего не было. Правда, водка была чуть подороже да колбаса не ливерная, а докторская. Как видно, мать не утруждала себя приготовлением пищи да и не разнообразила меню. Ей достаточно было простой закуски. Главное, чтобы на столе стояла водка, а всё остальное её не очень-то интересовало.

Рита отрезала себе кусок колбасы и хлеба, ушла за шкаф, села на свою кровать и стала ужинать.

– Ритка, что за манеры?! – возмутилась мать. – Чему тебя только Бронтозавриха учила? Сядь за стол по-человечески, поешь с нами за компанию, выпей. Ты что, обиделась на меня? Брось. Я же люблю тебя. Да-да, Вовчик, не смейся, я люблю свою дочь, моего маленького Лягушонка. Не веришь? Вот, посмотри. Лягушонок, иди ко мне. Я тебя поцелую.

Рита не реагировала на её пьяные речи.

Верка захихикала.

– Вовчик, а если я поцелую Лягушонка, она превратится в Царевну-лягушку?

Почему-то эта мысль показалась Верке такой смешной, что она ещё долго хохотала, не в силах остановиться.

– Лягушонок в коробчонке. Ой, я не могу! Лягушонок превратится в царевну. Царевна в нашем болоте. Ты представляешь? Царевна в нашем вонючем бараке! Ой, я ща умру! – внезапно Верка перестала смеяться. Она стукнула кулаком по столу. – Никогда она больше не будет царевной! Легушовская порода теперь будет простой уборщицей. Как и я.

Рита, не раздеваясь, легла на кровать, отвернулась к стене и заснула.

Мать с Вовчиком пропьянствовали целую неделю. Рита старалась уходить из дома. Но гулять по городу в такой одежде, какую ей купила мать, девочке было стыдно. Поэтому она бродила по малолюдному району вокруг барака, заходила в парк, гуляла по заснеженным аллеям. И лишь окончательно замёрзнув, возвращалась в барак.

Наконец-то мать пошла на работу.

– Я сегодня договорюсь с начальством насчёт тех двух домов. А завтра уже пойдёшь со мной убираться, – сообщила она перед уходом.

Рита отвернулась к стенке, закрыла глаза и попыталась досмотреть свой сон, в котором жива была бабушка, Рита жила в красивом высоком доме и в гости к ней пришёл с большим букетом садовых ромашек Женька.

«Неужели всё это было когда-то в моей жизни?! Или это был всего лишь сон, прекрасный сон? Закрыть бы глаза и не открывать их до тех пор, пока не вернётся Женька и не заберёт меня отсюда».

Рита попыталась опять попасть в тот же сон. Для этого она стала представлять подробности обстановки их с бабушкой дома.

«Вот я захожу в зал, прохожу мимо буфета со старинными фарфоровыми тарелками в витрине, огибаю стол, накрытый вышитой белой скатертью, подхожу к комоду с висящей над ним картиной в позолоченной раме, разглядываю сельский пейзаж с уютным домиком посреди цветущего сада. В это время ко мне тихонько сзади кто-то подкрадывается. Он закрывает своими большими тёплыми ладонями мои глаза. Женька!»

Рита вдруг чувствует, что к ней действительно сзади кто-то прислонился. Тихо скрипнул диван, и Рита очутилась в крепких объятиях. Она открыла глаза, но вместо Женьки она увидела отёкшее от запоя лицо Вовчика. Он дыхнул на неё перегаром и полез целоваться. Риту чуть не стошнило. Она стала вырываться из мерзких объятий, но Вовчик не уступал, и между ними завязалась борьба.

– Ну что ты брыкаешься? – зашептал Вовчик. – Успокойся. Будь со мной поласковей, и тогда всё у тебя будет. Я тебе и шубку новую куплю, и сапожки как у Верки. Хочешь?

– А на что ты мне купишь? – усмехнулась Рита. – У матери денег попросишь?

Вовчик, видя, что Рита заинтересовалась, прекратил борьбу и начал переговоры.

– Почему у матери? – обиделся он. – У меня и свои деньги имеются.

– Откуда? Своровал?

– Не своровал, а взял причитающуюся мне долю. Ты что думаешь, я за бутылку водки с Веркой живу? Да посмотри, какая она и каков я. Она уже старая, потрёпанная, опустившаяся баба. Мне иногда блевать охота, как посмотрю на её совиное лицо. Ей цена в базарный день три копейки. А я молодой, красивый, полный сил парень. Я себе цену знаю! И Верка меня ценит. Она знает, что я у неё деньги беру, и молчит. Значит, согласна. Так что у меня приличная сумма уже накопилась. Четыреста двадцать один рублик и сорок две копейки! Поэтому, Ритка, будешь моей – я тебя баловать стану, приодену.

– А что мать скажет, когда увидит на мне новые вещи?

– Ничего. Верка не посмеет мне перечить. Она любит меня до беспамятства. Это она только на людях на меня рычит, своё самолюбие тешит. А когда мы одни, что я ей прикажу – всё исполнит. Заставлю грязь жрать – сожрёт! Скажу, что нужно тебя красиво одеть, – приоденет. Велю, чтобы школу тебе дала закончить, – слова поперёк не скажет. Поэтому ты меня держись. И всё у тебя, Ритка, будет ништяк. И подъезды не будешь мыть, и школу закончишь, а захочешь, так и в институте будешь учиться. Хотя мне заумные бабы не по нутру. Сухие они, как воблы. Да нос слишком высоко задирают. А это бабе ни к чему. Женщина должна быть доброй, тёплой и влажной. Вот здесь, – он впился в её губы, – и вот здесь, – его рука заскользила по её ноге.

Рита чуть не задохнулась от отвращения и злости. Она отпихнула его так, что Вовчик свалился с дивана.

– Слушай меня внимательно, – прошипела девушка. – Не смей ко мне прикасаться! Ты, рубль сорок две копейки, уматывай лучше отсюда, пока я матери всё про тебя не рассказала. И про то, как ты её обзываешь, и про то, как ты у неё деньги воруешь, и про то, что ты ко мне лезешь. Мать тебя после этого вышвырнет! И деньги отнимет.

– Не вышвырнет, – убеждённо заявил Вовчик.

Он захотел было опять к Рите приблизиться, но она громко завизжала.

– Ты чё? Тише, тише, не трону. Нужна ты мне больно. И не такие красотки на меня вешаются.

– Ага, испугался! Боишься, что соседи услышат? Ничего, скоро придёт мама, ты не так испугаешься. Честно говорю, уходи лучше по-хорошему.

– Зачем? Мне и здесь неплохо. Да мамашка твоя, старуха завалящаяся, в постели ещё ничего, умеет мужика ублажить. Клёвая шлюшка.

Рита от возмущения не знала что сказать.

– Да ты… ты… да как ты смеешь?!

– А рассказать, как я люблю её трахать? – не унимался Вовчик.

– Скотина ты! Грязная, дрянная скотина!

Вовчик захохотал.

– Она встаёт передо мной на колени… – смаковал он.