Неподобающая Мара Дайер Ходкин Мишель

52

— Должен сказать, мне нравится спать вот так.

Я сомневалась, что когда-нибудь устану слышать голос Ноя в темноте моей спальни. Его вес в моей кровати был незнакомым и волнующим. Он лежал на двух моих подушках, а я свернулась у его бока, деля с ним одеяло. Моя голова покоилась на плече Ноя, щека — на его груди. Сердце его билось ровно. Мое — безумно.

Думаю, я понимала, что ему небезопасно тут находиться. Со мной. Но я не могла заставить себя отодвинуться.

— Как ты все это устроил, а?

Я так и не покинула своей комнаты и не виделась с матерью с тех пор, как та приходила проведать меня нынче днем перед признанием Ноя. Перед моим признанием. Интересно, как мы из этого выпутаемся.

— Ну, теоретически я сплю в данный момент в комнате Даниэля.

— В данный момент?

— Сейчас, во время нашего с тобой разговора, — сказал Ной, заведя руку мне за спину.

Рука его остановилась ниже подола моей рубашки.

— Твоя мать не хотела, чтобы я так поздно ехал домой.

— А завтра?

— Хороший вопрос.

Я приподнялась, чтобы увидеть его лицо. Ной смотрел в потолок, и лицо его было задумчивым и серьезным.

— Будешь ли ты здесь завтра?

Я продолжала говорить ровным голосом. К этому времени я уже поняла, что Ной не играет в игры. Что, если бы он собирался уйти, он бы ушел и честно сказал об этом. Но я надеялась, что он не собирался такое сказать.

Он мягко улыбнулся.

— Что случится с нами завтра? Теперь, когда мы знаем, что мы не сумасшедшие.

Это был главный вопрос, который преследовал меня с прошлой недели, с тех пор, как я вспомнила. Что дальше? Нужно ли мне что-нибудь предпринять? Что мне делать? Игнорировать это? Попытаться это остановить? Есть ли у меня вообще выбор? На меня навалилось слишком многое, и я не могла справиться. Сердце мое дико колотилось.

— О чем ты думаешь? — Ной повернулся на бок и сильнее притянул к себе, так что мы идеально вписались друг в друга.

— Что? — прошептала я; мысли мои рассеялись.

Ной придвинулся ближе и наклонил голову, как будто собирался мне что-то прошептать. Но вместо этого его нос скользнул по моей челюсти, губы нашли ямку за моим ухом.

— Твое сердце пускается в галоп, — сказал он, проводя губами по моей шее до ключицы.

— Я не помню, — ответила я, поглощенная теперь ощущением рук Ноя на тонкой ткани моих штанов.

Ладонь скользнула под мое колено. Мое бедро. Он наклонил голову так, чтобы посмотреть на меня, с озорной улыбкой на губах.

— Мара, если ты устала, я слышу это. Если тебе больно, я чувствую это. И если ты солжешь, я это пойму.

Я закрыла глаза, только теперь начиная полностью осознавать, что означает способность Ноя. О каждой моей реакции — о каждой моей реакции на него — он узнает. И не только о моей — он чувствовал каждого.

— Мне очень нравится, что не нужно от тебя это прятать, — сказал Ной, зацепив пальцем воротник моей рубашки.

Оттянув ткань в сторону, он поцеловал меня в голое плечо.

Я слегка оттолкнула его, чтобы видеть его лицо.

— Как ты с этим справляешься?

У Ноя сделался озадаченный вид.

— Непрерывно слышать и чувствовать физическую реакцию всех и каждого вокруг. Ты не сходишь с ума?

Если он не сошел с ума, я определенно сойду, зная, что, пока я была с ним рядом, у меня не было никаких секретов.

Ной сдвинул брови.

— По большей части это превращается всего лишь в фоновый шум. До тех пор, пока я не сосредотачиваюсь на отдельном человеке.

Его палец задел мое колено и пробежал сбоку по моей ноге, вверх по бедру — и сердце мое часто заколотилось в ответ.

— Прекрати, — сказала я и оттолкнула его руку. Ной широко ухмыльнулся. — Так ты говорил?..

— Я могу слышать все… всех… но не могу их чувствовать. Только четверых, о которых я тебе рассказал, и только когда им… тебе… было больно. Ты была первой, с кем я встретился в реальной жизни, потом был Джозеф. Я видел вас, видел, где вы были, и, сдается, почувствовал эхо того, что вы оба чувствовали.

— Но есть множество страдающих людей. — Я уставилась на него. — Почему именно мы?

— Не знаю.

— Что будем делать?

Уголки губы Ноя приподнялись в улыбке; он провел большим пальцем по моим губам.

— Я могу придумать несколько занятий.

Я ухмыльнулась.

— Это мне не поможет.

И, когда я это сказала, по мне прокатилась волна дежавю. Я увидела себя, сжимающую стеклянный флакон, в пыльной лавке Литтл-Гаваны.

«Я в замешательстве, — сказала я мистеру Лукуми. — Мне нужна помощь».

«Это вам не поможет», — ответил он, глядя на мой кулак.

Но потом он помог мне вспомнить. Может, помог бы и сейчас.

Я мгновенно очутилась на ногах.

— Мы должны вернуться в «Ботанику», — сказала я, метнувшись к туалетному столику.

Ной искоса посмотрел на меня.

— Уже давно за полночь. Там сейчас никого не будет.

Его глаза изучали мои.

— И в любом случае ты вообще уверена, что хочешь туда вернуться? Тот жрец и в первый раз был не особенно любезен.

Я вспомнила лицо мистера Лукуми, вспомнила, что он, похоже, знал меня, и впала в неистовство.

— Ной, — сказала я, бросившись к нему. — Он знает. Тот человек… Жрец… Он знает обо мне. Знает. Вот почему то, что он сделал, сработало.

Ной приподнял брови.

— Но ты сказала, что это не сработало.

— Я ошиблась.

Мой голос звучал странно, и тихая комната поглотила мои слова.

— Мы должны туда вернуться.

По моим рукам побежали мурашки.

Ной подошел ко мне, притянул к себе и гладил по волосам до тех пор, пока мое дыхание не замедлилось настолько, что я смогла говорить. Он наблюдал за моими глазами, пока я успокаивалась. Мои руки безжизненно висели вдоль тела.

— Разве не существует другой возможности вспомнить ту ночь, Мара? — спросил Ной тихо.

Я сощурилась, глядя на него.

— Если у тебя есть идея получше, с удовольствием выслушаю.

Ной взял меня за руку и переплел свои пальцы с моими.

— Хорошо, — сказал он и повел меня к кровати. — Ты победила.

Но почему-то чувствовалось, что я уже проиграла.

53

На следующее утро я проснулась рядом с Ноем. Рука моя обвивалась вокруг его талии, и я чувствовала, как его ребра двигаются под тонкой тканью футболки в такт дыханию. Впервые я видела его вот так, впервые могла рассмотреть без помех. Выпуклость его бицепса под рукавом. Несколько завитков волос, выглядывающих из-под распоротого ворота его обкромсанной фуфайки. Кулон, который он всегда носил, ночью выскользнул из-под рубашки. Я впервые разглядела его внимательно: амулет представлял собой всего лишь тонкую полоску серебра: половина была сработана в виде пера, половина — в виде кинжала. Он был интересным и красивым, в точности как сам Ной.

Мой взгляд продолжал скользить по нечеловечески красивому мальчику в моей постели. Одна его рука была сжата в кулак рядом с лицом. Полоска мягкого света озаряла пряди его темных, взъерошенных волос, заставляя их сиять золотом. Я вдохнула аромат его кожи, смешавшийся с запахом моего шампуня.

Мне хотелось его поцеловать.

Мне хотелось поцеловать маленькое созвездие веснушек на его шее, прячущееся возле линии волос. Почувствовать покалывание его колючей челюсти под моими губами, мягкую, как лепесток, кожу век под кончиками моих пальцев. Потом Ной тихо вздохнул. Я была пьяна от счастья, пьяна Ноем. Я почувствовала укол жалости к Анне и ко всем другим девочкам, которые могли быть или могли не быть до меня, — если бы они знали, чего лишились. А это породило следующую мысль — о том, как больно мне было бы тоже его потерять. Его присутствие смягчало мое безумие, и его почти хватало, чтобы заставить забыть о сотворенном мною. Почти.

Я сунула пальцы в руку Ноя и сжала.

— Доброе утро, — прошептала я.

Он шевельнулся.

— М-м, — пробормотал Ной, потом слегка улыбнулся с закрытыми глазами. — Доброе.

— Нам надо идти, — сказала я, желая, чтобы нам не надо было идти, — прежде чем моя мама найдет тебя здесь.

Ной перевернулся и навис надо мной, опираясь на локти, не прикасаясь — одну секунду, две, три. У меня часто застучало сердце. Ной улыбнулся, а потом выскользнул из кровати и из комнаты.

Мы встретились на кухне, как только я оделась, причесалась и придала себе в целом презентабельный вид. Зажатый между Даниэлем и Джозефом, Ной ухмыльнулся мне поверх чашки кофе.

— Мара!

Мама широко раскрыла глаза, увидев меня на кухне, причем полностью одетой. Но она быстро взяла себя в руки.

— Тебе что-нибудь дать?

Ной украдкой кивнул мне.

— Э-э, конечно, — ответила я. — Как насчет… — Я осмотрела кухонный стол. — Как насчет бейгла?

Мама улыбнулась, взяла с тарелки один и сунула в тостер. Я села за стол напротив трех мальчиков. Все, казалось, притворялись, что я не уединялась в комнате последние несколько дней, что со мной все в полном порядке.

— Итак, сегодня в школу? — спросила мама.

Ной кивнул.

— Думаю, я отвезу Мару, — обратился он к Даниэлю. — Если ты не против.

Я сдвинула брови, но Ной бросил на меня взгляд. Его рука нашла под столом мою. Я промолчала.

Даниэль встал и улыбнулся, потом пошел со своей тарелкой к раковине.

— Меня это очень даже устраивает. В таком случае я не опоздаю.

Я возвела глаза к потолку. Мама подтолкнула ко мне тарелку, и я тихо ела, сидя рядом с ней, Джозефом и Ноем, которые обсуждали, не пойти ли в зоопарк на выходных. Этим утром ясно чувствовалось, в каком они радужном настроении, и я ощутила, как в груди моей вздымаются любовь и вина. Любовь не требовала объяснений. Вина была за то, через что они из-за меня прошли. За то, через что они могли еще из-за меня пройти, если я не разрешу свою проблему. Но я отбросила эту мысль, поцеловала маму в щеку и подошла к передней двери.

— Готова? — спросил Ной.

Я кивнула, хотя готова не была.

— Куда мы на самом деле направляемся? — спросила я, как только Ной отъехал от дома.

Я прекрасно знала, что мы не можем ехать в школу. Там для меня было опасно. Потому что я была опасна, когда находилась рядом с другими людьми.

— Калле-Охо, 1821, — ответил Ной. — Ты же хотела вернуться в «Ботанику», так?

— Даниэль заметит, что нас нет в школе.

Ной пожал плечами.

— Я объясню, что тебе понадобился свободный день. Он ничего не скажет.

Я надеялась, что Ной прав.

Литтл-Гавана каким-то образом сделалась нашим излюбленным местом, но сегодня в ней не было ничего знакомого. Толпы людей волновались на улицах, размахивая флагами в такт барабанному бою музыки, которая ревела невесть откуда. В Калле-Охо перекрыли движение машин, поэтому нам пришлось идти пешком.

— Что это?

Ной был без солнечных очков. Он обозрел красочно разодетую толпу.

— Праздник, — ответил он. Я сердито уставилась на него. — Пошли, попытаемся пробиться.

Мы и вправду попытались, но продвигались медленно. Мы прокладывали себе зыбкий путь сквозь скопище народа; нас палило солнце.

Матери держали за руки детей с разрисованными личиками, мужчины, обращаясь друг к другу, перекрикивали музыку. Тротуары были заставлены столами, чтобы посетители могли и наблюдать за праздником, и в то же время есть. Группа парней прислонилась к стене табачного магазина, куря и смеясь, а парк домино был полон зрителей. Я осмотрела витрины в поисках странного ассортимента предметов, а окна — в поисках статуэток сантерии, но не увидела их.

— Стой! — окликнул Ной сквозь музыку.

Он был в четырех-пяти шагах позади меня.

— Что?

Я вернулась к нему и по пути в кого-то врезалась — очень сильно. В кого-то в темно-синей бейсболке. Я застыла.

Человек этот повернулся и посмотрел на меня из-под козырька.

— Пардон, — сказал он и зашагал прочь.

Я сделала глубокий вдох. Просто человек в кепке. Я чересчур нервничаю.

Я пробралась к Ною. Он снял очки, стоя лицом к фасаду магазина. Лицо его было лишено выражения, полностью бесстрастно.

— Посмотри на адрес.

Я обшарила взглядом написанные по шаблону номера над стеклянной дверью магазина игрушек.

— Тысяча восемьсот двадцать третий, — сказала я, потом сделала несколько шагов в другом направлении, к следующему магазину.

У меня перехватило горло, когда я прочитала адрес.

— Тысяча восемьсот девятнадцатый.

Где же 1821?

Лицо Ноя было каменным, но глаза его выдавали. Он был потрясен.

— Может, это на другой стороне улицы, — сказала я, не веря самой себе.

Ной не ответил. Глаза мои обшарили здание, изучая его. Я пробралась обратно к магазину игрушек и, прижавшись носом к затуманенному стеклу, заглянула внутрь. На полу кружком сидели большие игрушечные звери, марионетки застыли в танце в окне, собравшись вокруг куклы-чревовещателя. Я сделала шаг назад. Магазин был таким же узким, как «Ботаника», но, с другой стороны, по обе его стороны магазинчики имели схожий вид.

— Может, мы должны у кого-нибудь спросить, — сказала я, начиная отчаиваться.

Сердце мое сильно колотилось, пока я обшаривала глазами магазины в поисках кого-нибудь, кого можно было бы расспросить.

Ной стоял лицом к фасаду.

— Не думаю, что это что-то изменит, — глухо проговорил он. — Думаю, мы можем рассчитывать только на себя.

54

Пока мы шли по темной, окаймленной пальмами аллее к зоопарку, меня все стремительней охватывал ужас.

— Это плохая затея, — сказала я Ною.

Мы разговаривали об этом на обратном пути из Литтл-Гаваны, после того как я позвонила маме и сказала, что мы собираемся потусоваться после школы в доме Ноя — куда мы не поехали, — чтобы сменить обстановку. Поскольку не было никакой возможности выследить мистера Лукуми, если его и вправду так звали (а больше мы ни к кому не могли обратиться за помощью, если не хотели быть выданными), пришлось решать, что делать дальше. Конечно, главным образом речь шла обо мне; я должна была выяснить, что порождает мои реакции, если собиралась научиться хоть как-то контролировать их. Мы согласились, что так будет лучше всего, что это самый легкий способ поэкспериментировать. Но я все равно боялась.

— Просто доверься мне. Я буду поблизости.

— Гордое сердце разобьется о камни,[77] — сказала я с печальной улыбкой. А потом: — Повтори, почему мы не можем сначала проверить тебя?

— Я хочу посмотреть, смогу ли я тебя нейтрализовать. Думаю, это важно. Может, именно поэтому мы нашли друг друга, понимаешь?

— Не очень, — сказала я окну.

Мои волосы мокрыми прядями прилипли сзади к шее, и я закрутила их в пучок.

— Теперь ты споришь просто ради спора.

— И это говорит тот, у кого есть полезная… способность.