Память льда. Том 2 Эриксон Стивен

— Ну, так делись, что ли?

Итковиан вновь повернулся к югу. Миг спустя он вздохнул.

— Города и правительства суть не что иное, как соцветие растения, стеблем которого является крестьянство; и именно крестьянство, чьи корни скрыты в земле, извлекает из неё необходимые средства существования для всего цветка. Тенескаури, сударь, это выжившее крестьянство Домина, люди, оторванные от земли, деревень, домов и ферм. Производство пищи прекращено, и на этой основе возникает ужас каннибализма. Земля, лежащая перед нами, и впрямь разорена, но не как ответная мера на наше вторжение. Она уже была опустошена некоторое время тому назад, сударь. Таким образом, хотя цветок и хранит огненную яркость красок, по сути, он уже мёртв.

— Сохнет на крюке под полкой Увечного бога?

Итковиан пожал плечами.

— Каладан Бруд и Первый Кулак выбрали своими целями города. Лест, Сетта, Маурик и Коралл. Из них, я полагаю, только последний всё ещё жив. Провидец не имеет другого выбора, кроме как собрать силы в том городе, который сам сейчас занимает, а его солдаты не имеют другого выбора, кроме как перенять практику каннибализма от тенескаури. Подозреваю, тенескаури вообще были созданы для этой цели — чтобы стать пищей для солдат.

Лицо Остряка приобрело озабоченное выражение.

— То, что ты описал, Итковиан, — это империя, которая даже по задумке не смогла бы себя прокормить.

— Лишь если она будет безостановочно расширяться.

— Но даже в этом случае она будет жива только на своих внешних, постоянно подвижных границах, которые станут расходиться вовне от мёртвого ядра. И ядро будет расти вместе с ними.

Итковиан кивнул.

— Да, сударь.

— То есть, если Бруд и Дуджек ожидают битв под Сеттой, Лестом и Мауриком, их ждёт разочарование.

— Я так предполагаю.

— Если ты прав, — заключил Остряк, — малазанцам придётся много топать почём зря.

— Возможно, есть и другие соображения, достаточные для решения разделить силы, Смертный меч.

— То есть не так уж они и едины, как хотят нам показать?

— Среди объединённого командования собрались могущественные вожди, сударь. Это просто чудо, что до сих пор не случилось серьёзного столкновения воль.

Остряк умолк на некоторое время.

К носу барки подводили широкие плетёные платформы. Рота наёмников привычно и эффективно наладила понтонный мост.

— Понадеемся, — наконец проворчал Остряк, — что осада Коралла будет недолгой.

— Она будет недолгой, — заявил Итковиан. — Я предсказываю единственную атаку, предпринятую с целью ошеломить противника. Соединение чародейской силы и военной. Воевода и Первый Кулак хотят решительно разбить оборону врага. Оба они хорошо понимают риски, свойственные длительной осаде.

— Звучит паршиво, Итковиан.

Скалла Менакис подошла к ним, ведя в поводу лошадь.

— Шевелитесь, вы оба: задерживаете нас всех, и эта проклятая барка проседает. Если я заполучу хоть одно пятно ила на новую одежду, убью любого, кто будет в том виноват, полосатый он или нет.

Итковиан улыбнулся.

— Я собирался высказать комплимент вашему наряду…

— Чудеса тригалльцев. Всё сделано на заказ моим любимым портным из Даруджистана.

— Похоже, зелёный — ваш любимый цвет, сударыня.

— Видел когда-нибудь джаэльпарду?

Иткован кивнул.

— Эти змеи водятся в Элингарте.

— Джаэльпарда, чей поцелуй смертелен. Вот точно такой же зелёный цвет, как шкура змеи, а? Уж лучше ему быть таким. Именно за это я платила, и недёшево. И бледное золото — видишь? Обивка плаща? Видел когда-нибудь брюшко белого паральта?

— Паука?

— Ага, смертоносного щекотуна. Это его цвет.

— Я бы его ни с чем не спутал, — сказал Итковиан.

— Прекрасно, я рада, что хоть кто-то здесь понимает тонкие нюансы высокой цивилизации. А теперь — веди свою треклятую лошадь, а не то кое-что нецивилизованное вместо седла познакомится с носком моего новенького сапога.

— Слушаюсь, сударыня.

Капрал Хватка смотрела, как Дэторан тащит Вала к своему шатру. Эти двое прошли тихо вдоль самой кромки света из костровой ямы. Прежде чем они вновь исчезли в сумраке, Хватка стала свидетельницей комической пантомимы, когда Вал, с перекошенным дикой гримасой лицом попытался сбежать от Дэторан. В ответ она схватила его за горло и стала трясти его голову взад-вперёд, пока сапёр не перестал сопротивляться.

Когда они исчезли, Дымка проворчала:

— Чего только не скроет милосердная ночь…

— Недостаточно хорошо скрывает, увы, — пробормотала Хватка, подбрасывая в огонь расщеплённый обломок копейного древка.

— Ну, наверное, она сейчас затыкает ему рот кляпом, а затем сорвёт с него…

— Хорошо, хорошо, я тебя поняла.

— Бедный Вал.

— Ничего Вал не бедный, Дымка. Если бы его это не заводило, не повторялось бы из ночи в ночь.

— С другой стороны, мы всё же солдаты, все до единого.

— И что это означает?

— Означает, что мы знаем: исполнять приказы — лучший способ выжить.

— Значит, Валу лучше вытянуться по стойке «смирно», если жить хочет, да? Ты это пытаешься сказать? А я-то думала, что от ужаса он обвиснет и сморщится.

— Дэторан ведь бывший мастер-сержант, помнишь? Я однажды видела, как рекрут полтора колокола стоял по стойке смирно после того, как у него сердце остановилось от одной из её тирад. Полтора колокола, Хватка, стоял мёртвый и холодный…

— Да ну, ерунда. Я же была там. Десятую часть колокола он простоял, сама знаешь.

— Ну и что с того? Всё равно я права, и спорю на стопку монет из своего жалованья, что и Вал сейчас стоит точно так же.

Хватка ткнула палкой в костёр.

— Смешно это, — пробормотала она немного погодя.

— Что смешно?

— А, да это, что ты сказала. Не про мёртвого новобранца, а про то, что Дэторан была мастер-сержантом. Всех нас, «мостожогов», прокатили. Почитай, каждого треклятого солдата, начиная с самого Скворца. Молоток командовал кадровыми целителями, когда их ещё хватало, при старом императоре. А Штырь ведь успел когда-то побыть капитаном роты сапёров, да?

— Целых три дня, а потом один из них споткнулся о собственную «ругань»…

— …И все они взлетели на воздух, ага. Мы тогда были в тысяче шагов впереди, а в ушах у меня ещё несколько дней звенело.

— На том сапёрные роты в армии и закончились. Дассем разогнал их после этого, заявив, что Штырь больше не капитан, потому как у нас нет больше специальных корпусов. И что с того, Хватка?

— Ничего. Просто теперь мы все не те, кем были раньше.

— Меня никогда не повышали.

— Тоже мне, сюрприз! Ты же собаку съела на том, чтоб тебя никто не замечал.

— И всё равно. А Мураш был рождён сержантом…

— Потому такой коротышка, ага. Никогда его не разжаловали, это правда, но только потому, что он — худший сержант на свете. Пока он при звании — это всем нам кара, начиная с самого Мураша. Каждый из нас — неудачник, вот и всё, что я говорю.

— Ой, какая приятная мысль, Хватка.

— А кто сказал, что все мысли должны быть приятными? Никто.

— Я могла бы, только не подумала об этом.

— Ха-ха.

Послышался медленный перестук лошадиных копыт. В следующий миг появился капитан Паран с конём в поводу.

— День выдался долгий, капитан, — сказала Хватка. — У нас есть чай, если желаете.

Паран обернул поводья вокруг луки седла и подошёл к женщинам.

— Последний костёр в лагере «Мостожогов». Вы обе что, вообще не спите?

— Мы у вас то же самое можем спросить, сэр, — ответила Хватка. — Но все мы уже знаем, что сон для слабаков, верно?

— Зависит от того, насколько он мирный, я полагаю.

— Вот тут капитан прав, — сказала Дымка Хватке.

— Ну, — фыркнула та, — я-то вполне мирная, когда сплю.

Дымка хмыкнула в ответ:

— Это ты так думаешь.

— Мы получили весть от Чёрных морантов, — сказал Паран, принимая из рук Хватки кружку с горячим травяным отваром.

— Они разведали Сетту.

— Да. Там никого нет. Ни одной живой души, во всяком случае. Весь город — один большой некрополь.

— Так чего ж мы, по-прежнему идём туда? — спросила Хватка — Если только мы не…

— Мы идём туда, капрал.

— Зачем?

— Мы идём на Сетту, потому что не идём на Лест.

— Хорошо, — вздохнула Дымка. — Я рада, что это прояснилось.

Паран сделал глоток чая, затем сказал:

— Я выбрал заместителя.

— Заместителя, сэр? — спросила Хватка. — Зачем?

— Причина очевидна. Так или иначе, я выбрал тебя, Хватка. Ты теперь лейтенант. Скворец дал добро. В моё отсутствие ты — командир «Мостожогов»…

— Нет, спасибо, сэр.

— Это не обсуждается, Хватка. Присвоение звания уже внесли в именные списки. Официально, с печатью Дуджека.

Дымка легонько подтолкнула её локтем.

— Поздравляю… ой, наверное, надо было честь отдать.

— Заткнись! — рыкнула Хватка. — Но в одном ты права: никогда больше не толкай меня, женщина.

— Этот приказ будет тяжеловато исполнить… госпожа лейтенант, сэр. Паран допил чай и выпрямился.

— У меня только один приказ для тебя, лейтенант.

Хватка подняла на него взгляд.

— Капитан?

— «Мостожоги», — сказал Паран, и его голос был неожиданно строг. — Сбереги их, что бы ни случилось. Сбереги, лейтенант.

— Ух… слушаюсь, сэр.

Они смотрели, как Паран вернулся к коню и повёл его прочь.

Обе женщины долго молчали. Наконец Дымка вздохнула:

— Пошли спать, Хватка.

— Ага.

Они затоптали остатки костра. В наступившем полумраке Дымка шагнула ближе и обвила Хватку рукой.

— Всё сводится к тому, — промурлыкала она, — что прячет ночь…

Худа с два оно к этому сводится. Всё сводится к тому, что капитан имел в виду. Вот что мне нужно понять. И что-то мне подсказывает: мирный сон для лейтенанта Хватки закончился.

Они шагнули прочь от угасающей золы, и темнота поглотила их.

Мгновением позже не было видно уже ни единого движения. Звёзды пролили слабый серебряный свет вниз, на лагерь «Мостожогов». Часто расставленные шатры были бесцветны в тусклом, призрачном сиянии. И сам лагерь выглядел призрачным и странно застывшим. И даже по-своему мирным.

Скворец вошёл в командный шатёр Дуджека. Как он и ожидал, Первый Кулак приготовился. Фонарь под колпаком, на походном столе две большие кружки эля и брикет гадробийского козьего сыра. Сам Дуджек сидел на одном из стульев, опустив во сне голову.

— Первый Кулак, — позвал Скворец, снимая латные перчатки и глядя на сыр и эль.

Старый командир заворчал, моргнул и сел прямо.

— Ага.

— Мы потеряли её.

— Жаль, конечно. Ты, должно быть, голоден, так я… а, хорошо. Продолжай жевать и предоставь говорить мне. — Он потянулся вперёд и взял свою кружку. — Артантос нашёл Парана и передал ему приказы. Так что капитан будет держать «Мостожогов» наготове, для чего — они не знают, и это, возможно, к лучшему. Что до самого Парана: ладно, Быстрый Бен меня убедил. Жаль, конечно, но буду честен и скажу: как по мне, мага нам будет не хватать больше, чем этого зелёного аристократа…

Подняв руку, чтобы прервать Дуджека, Скворец запил последний кусок сыра мощным глотком эля.

Первый Кулак вздохнул, подождал.

— Дуджек…

— Смахни крошки с бороды, — проворчал Первый Кулак, — если хочешь, чтобы я воспринимал тебя всерьёз.

— Несколько слов о Паране. С потерей Рваной… то есть Серебряной Лисы, я хотел сказать, значение капитана для нас не может быть переоценено. Нет, не просто для нас — для самой Империи. Быстрый Бен был непреклонен в этом. Паран — Господин Колоды. Внутри него таится сила, способная изменить мир, Первый Кулак. — Он выдержал паузу, обдумывая свои слова. — Теперь для Ласиин, наверное, нет шансов вернуть его расположение, но, в самом крайнем случае, она будет достаточно мудрой, чтобы не сделать взаимоотношения ещё хуже.

Брови Дуджека поползли вверх:

— Именно такой совет я ей и дам. Вот прямо как только её в следующий раз увижу — так сразу.

— Хорошо. Прости. Несомненно, императрица понимает…

— Несомненно. Однако, как я уже сказал, именно потеря Большого Бена — больней всего. То есть — с моей точки зрения.

— Ладно, сэр. То, что задумал чародей… э-эм, я согласен с ним, что чем меньше об этом знают Бруд и компания, тем лучше. Пока разделённые силы продвигаются по плану, у них нет причин сомневаться в том, что Быстрый Бен марширует в ногу с остальными.

— Безумие чародея…

— Первый Кулак, безумие чародея спасало наши шкуры не раз и не два. Не только мою и «Мостожогов», но и твою…

— Мне это отлично известно, Скворец. Уж прости старику его страхи, пожалуйста. Это Бруд, и Рейк, и тисте анди — и треклятые Старшие боги заодно — должны были встать против Увечного бога. Они — со своими бессчётными Путями, ужасающей мощью и могуществом, — а не мы, не смертный взводный чародей и молодой капитан голубых кровей, который уже однажды умер. Даже если они не провалят всё дело, посмотри только, каких врагов мы наживём.

— Если только наши нынешние союзники столь недальновидны, что этого не понимают.

— Скворец, мы — малазанцы, не забыл? Всё, что мы делаем, не предполагает даже намёка на раскрытие наших долгосрочных планов — от смертных империй не ожидают столь далёкого планирования наперёд. И мы с тобой поднаторели в том, чтобы следовать принципу. Худ меня побери, Ласиин перевернула субординацию с ног на голову не просто так!

— Ну да, чтобы правильные люди оказались где нужно, ближе к земле, когда Престол Тени и Котильон сделают свой ход.

— Не только они, Скворец.

— Это нужно сказать Быстрому Бену… и на самом деле — всем «Мостожогам».

— Нет. К тому же, ты правда думаешь, что твой чародей ещё сам не раскумекал всё?

— Если так, почему он отправил Калама за Императрицей?

— Потому что Калама нужно было убедить лично, вот почему. Лицом к лицу с Императрицей. Быстрый Бен это понимал.

— Должно быть, я единственный тупица во всей этой имперской игре, — вздохнул Скворец.

— Возможно, единственный по-настоящему благородный, во всяком случае. Смотри, мы знали, что Увечный бог приготовился сделать ход. Понимали, что боги могут всё испортить. Согласен, мы не предвидели, что вмешаются Старшие боги, но это уж ни туда ни сюда, верно? Я имею в виду, мы знали: приближаются неприятности. Более чем с одного направления — но как мы могли догадаться, что происходящее в Паннионском Домине связано с усилиями Увечного бога? И всё же, не думаю, что именно парочка «мостожогов» случайно наткнулась на этого агента Скованного, ну, того больного ремесленника из Даруджистана. И что Быстрый Бен случайно оказался рядом, чтобы подтвердить явление Дома Цепей. Ласиин всегда понимала ценность правильной тактической расстановки: Худ свидетель, именно она этому обучила Императора — не наоборот. Карманный Путь Увечного бога блуждает — всегда так было. То, что он забредёт в холмы между Крепью и Даруджистаном, — возможность, которую Увечный бог не мог упустить: если уж он собирался что-то сделать, надо было действовать. И мы его подловили. Может, и не так, как собирались, но подловили.

— Неплохо, — пробормотал Скворец.

— Что до Парана, там тоже есть определённая логика. Всё-таки Тайшренн готовил Рваную Снасть на роль Госпожи Колоды. А когда всё пошло наперекосяк, ну, случился остаточный эффект — навёл прямо на ближайшего к ней в тот момент человека. Не физически, но, определённо, духовно. Во всём этом, Скворец, — если обернуться назад — единственным по-настоящему тупым игроком был Беллурдан Сокрушитель черепов. Мы никогда не узнаем, что произошло между ним и Рваной Снастью там, на равнине, но, клянусь Бездной, этот эпизод числится среди худших провалов в истории Империи. То, что роль Господина Колоды досталась малазанцу, а не какому-нибудь пастуху-гадробийцу, который неподалёку перегонял стадо… Что ж, Опоннова удача сыграла нам здесь на руку, и, думаю, больше тут нечего сказать.

— А вот теперь у меня появились опасения, — сказал Скворец. — Мы такие умные, что я уже начинаю гадать, кто кем манипулирует. Мы играем в теневые игры с Владыкой Тени, гремим цепями Увечного бога, теперь вот даём Бруду больше времени так, что он даже не догадывается об этом, и в то же время отказываем т’лан имассам или, по крайней мере, собираемся…

— Благоприятная возможность, Скворец. Колебания здесь фатальны. Если очутился посреди широкой, бурной реки, плыть можно только в одном направлении. Наша задача — держать голову Ласиин над водой, и вместе с ней — Малазанскую империю. А если Бруд махнёт своим молотом во имя Огни, мы потонем, все до единого. Закон, порядок, мир, цивилизация — всё исчезнет.

— Значит, чтобы уберечь Бруда от этого, мы пожертвовали собой, бросив вызов Увечному богу. Мы — одна-единственная до Худа уставшая армия, которую уже практически погубил очередной приступ паники Ласиин.

— Лучше прости ей эти приступы паники, Скворец. Это хоть подтверждает, что и она — смертная.

— Да под Крепью «Мостожогов» практически стёрли с лица…

— Это был несчастный случай, и хоть тогда ты этого не понял — понимаешь сейчас. Тайшренн приказал им оставаться в тоннелях, поскольку думал, что это было самое безопасное место. Самое. Безопасное.

— Больше похоже на то, что кто-то захотел списать нас как «сопутствующие потери», — сказал Скворец. Нет, не нас. Меня. Будь ты проклят, Дуджек, ты заставил меня подозревать, будто знаешь об этом всём больше, чем я надеялся. Храни нас Беру, надеюсь, что я ошибаюсь… — И вместе с тем, что случилось в Даруджистане…

— В Даруджистане был кавардак. Все всех недопоняли. Слишком рано всё случилось после осады Крепи… слишком рано для всех нас.

— Значит, не только один я занервничал.

— Под Крепью? Нет, Худ побери, мы все были на нервах. Битва пошла не так, как планировалось. Тайшренн и вправду верил, что сумеет сбить Лунное Семя — и заставить Рейка выйти в открытую. И если бы он не остался фактически один, всё могло бы пойти по-другому. Я потом выяснил, что Тайшренну не сообщили вовремя, кем на самом деле была Ночная Стужа, но он знал, что она нацелилась на меч Рейка. Вместе с Беллурданом, которого она использовала для поисков. Похоже было на личную игру ради обретения власти, и Ласиин не была готова это позволить. Но даже так, Тайшренн обратился против Ночной Стужи, лишь когда она убрала А’Карониса — того самого Высшего мага, который пришёл к Тайшренну со своими подозрениями на её счёт. Я тут сказал, что убийство Рваной Снасти Беллурданом было худшим провалом в малазанской истории, так вот, тот день под Крепью уверенно претендует в этом перечне на второе место.

— Что-то в последнее время многовато провалов…

Дуджек медленно кивнул, его глаза блеснули в свете фонаря.

— И началось всё, я бы сказал, с того момента, когда т’лан имассы перебили жителей Арэна. Но даже в таком случае, всякий катастрофический провал открывает особую правду. Ласиин не отдавала такого приказа, но кто-то же его отдал? Кто-то вернулся, воссел на Первый Престол, — и этот кто-то, кого считали мёртвым! — использовал т’лан имассов, чтобы отомстить Ласиин, ослабить её власть над Империей. И вот — первый признак того, что император Келланвед вовсе не так мёртв, как нам бы того хотелось.

— И всё так же безумен, да. Дуджек, я думаю, мы приближаемся к очередному «катастрофическому провалу».

— Надеюсь, ты ошибаешься. И вообще, это меня сегодня ночью нужно было утешать.

— Ну, думается, такова цена за перевёрнутую с ног на голову субординацию…

— Знаешь, Скворец, что бы я тут ни говорил, это меня подводит к новому выводу. Не самому приятному…

— Какому?

— Я начинаю думать, будто мы и вполовину не так уверены в том, что собираемся делать, как сами себе воображаем.

— Кто это — «мы»?

— Империя. Ласиин. Тайшренн. Что же до нас с тобой, мы — меньшие игроки, и знаем куда меньше, чем нам нужно знать. Мы взялись штурмовать Лунное Семя под Крепью, практически ничего не зная о том, что на самом деле происходит. И если бы я не прижал потом Тайшренна, так и не выяснил бы.

Скворец разглядывал остатки эля в своей кружке.

— Быстрый Бен умён, — пробормотал он. — Не могу сказать, сколько он на самом деле вычислил. Он иногда бывает очень неразговорчивым.

— Но по-прежнему готов, да?

— О да. И открыто дал понять, что крепко верит в Ганоса Парана. В этого нового Господина Колоды.

— Тебя это не беспокоит?

— Немного. Парана использовали боги. Он входил в меч Драгнипур. В его жилах течёт кровь Псов Тени. И никто из нас не знает, какие изменения всё это произведёт в нём — ни даже, что они предвещают. Он непредсказуем, им почти невозможно управлять — о, он исполнит приказы, которые я ему даю, но, думаю, если Ласиин считает, будто сможет его использовать, её ожидает сюрприз.

— Он тебе нравится, да?

— Я им восхищаюсь, Дуджек. Его стойкостью, способностью изучать себя без страха и жалости, а более всего — его врождённой человечностью.

— Достаточно для крепкой веры, я бы сказал.

— Моим же мечом меня ранил, — поморщился Скворец.

— Лучше уж своим, чем чужим.

— Я подумываю о том, чтобы уйти в отставку, Дуджек. Когда эта война закончится.

— Об этом я догадался, дружище.

Скворец поднял на него взгляд.

— Думаешь, она позволит?

— Думаю, не стоит оставлять ей выбор.

— Я утону, как Краст и Урко? Или все увидят, как меня убили, а потом труп исчезнет, как это было с Дассемом?

— Ну, если вообразить, что всех этих смертей на самом деле не было…

— Дуджек!

— Хорошо, но, признайся, некоторые сомнения всё же остаются.

— Я их не разделяю, и однажды я выслежу Дукера и заставлю открыть правду. Если кто и знает её, то только этот чокнутый историк.

— Быстрый Бен ещё не получил вестей от Калама?

— Даже если получил, мне не скажет.

— А где твой чародей сейчас?

— В последний раз я его видел с тригалльскими торговцами.

— Ему бы лучше поспать — с учётом всего, что будет.

Скворец поставил свою кружку и поднялся.

— Как и нам, старина, — сказал он, морщась от того, что перенёс лишний вес на больную ногу. — Когда прибудут Чёрные моранты?

— Через две ночи, считая от этой.

Скворец хмыкнул и повернулся к выходу из шатра.

— Доброй ночи, Дуджек.

— И тебе, Скворец. А, вот ещё что.

— Да?

— Тайшренн. Он хотел извиниться пред тобой. За то, что случилось с «Мостожогами».

— Он знает, где меня искать, Дуджек.

— Он ждёт подходящего момента.

— И какой же момент — подходящий?