Странный сосед Гарднер Лиза

Глава 15

Прошлой ночью мне снилась Рэйчел. Она все твердила «нет, нет, нет», но я нашел нужные слова, и «нет, нет, нет» поменялось на «да, да, да».

«Я не виноват, – говорил я во сне. – У тебя такие чудные груди. Бог не дал бы их тебе, если б хотел, чтобы я тебя не трогал».

Потом я тискал и крутил ее соски между пальцами, а она откинулась на спину и тяжело дышала, и я понял, что победил. Конечно, победил. Я ведь сильнее и умнее. Я поглаживал ее, терся об нее и умасливал, как мог, – и он наступил, тот волшебный миг, когда я вошел в нее глубоко-глубоко, и она вроде бы даже пустила слезу, но это было уже неважно. Она ерзала и стонала, потому что я делал ей хорошо.

В этом сне было все. Ее ноги сплетались на моей спине. Ее груди терлись о мою грудь. Я хотел ее. Господи, как же я хотел ее. А потом…

Потом я проснулся. Один. Заведенный на всю пружину. И злой как черт. Хоть на стенку лезь.

Скатился, отдуваясь, с кровати. Добрался до душа. Включил погорячее. Чтоб обжигало. Встал под струю и кончил вручную. Если тебе двадцать три и ты состоишь на учете как извращенец, то другой возможности тебе не дано. Довольствуйся малым.

Вот только не получается. В мыслях я с ней. Я могу трогать ее, пить ее вкус. Ее, девушки, которую я всегда хотел. Девушки, которая никогда не будет моей.

Так что я сгонял в руку. Как же паршиво… Как мерзко… Там, с Рэйчел, – чистота и беспорочность. Здесь, под душем, – грязь и извращение. Натуральная похоть, ни больше ни меньше.

Так или иначе, я с нею справился. Помылся. Вытерся.

Я одеваюсь, не включая свет и не глядя в зеркало, и, не успев даже выйти из дома, знаю – день будет паршивый. Сущее дерьмо. Моему тихому, незаметному существованию пришел конец. Остается только ждать, кто нанесет смертельный удар.

Прошлым вечером Коллин закончила наше милое свидание, порекомендовав продолжать все как есть. Разумеется, полиция еще нанесет мне визит. Обижаться на них не надо. И, разумеется, я могу в любой момент, как только сочту это необходимым, попросить адвоката. Имею на то конституционное право. Но зачем, я ведь в полном порядке… Образцовый фрик, пример успешного исправления. Не сдавайся без боя, держись – такой вот ее совет.

А понимать надо так: лучше остаться, чем бежать. Спасибо большое, до этого я уже и сам додумался.

И вот иду на работу. Полвосьмого утра. Я в синем комбинезоне, голова под капотом старенького «Шеви», снимаю свечи зажигания. Посмотри на меня, Джо Шмо[12], я сражаюсь за правое дело. Да уж, конечно.

Проверяю, меняю, подтягиваю. И делаю вид, что мои перепачканные маслом руки совсем не трясутся, живот не стянуло канатами, и я не загнал себя до такого состояния, что впервые в жизни молюсь, чтобы здесь не появилась какая-нибудь особа женского пола, поскольку за дальнейшее я не отвечаю. Я завелся. Завелся по полной, а еще ведь и девяти нет.

В магазине у Вито радио. Настроено на какую-то местную станцию. Музыка из восьмидесятых и девяностых. Много Бритни Спирс и Джастина Тимберлейка. Четверть десятого, время новостей. Первое официальное сообщение об исчезновении женщины в Южном Бостоне. Молодая замужняя учительница шестого класса исчезла посреди ночи, оставив дома маленького ребенка. Расследование ведет какая-то женщина-детектив.

Какая-то женщина-детектив – надо же…

Заканчиваю с «Шеви», перехожу к «Субурбану» – ему нужны новые задние тормоза. Парни уже переговариваются вполголоса.

– В Южке? Быть не может.

– Наркотики. Точно наркотики. Как всегда.

– Не. Это муж. Двенадцать к одному, парень замутил на стороне, а алименты платить не хочется. Придурок.

– Надеюсь, на этот раз его возьмут за шкирку. Помните того, в прошлом году? У него две жены пропали без вести, а дело так и не пришили…

И дальше в таком же духе. Я молчу. Долбаюсь с нестандартной гайкой, потом разбираюсь с двумя задними покрышками. У старого хрена колодочный тормоз. Вот же говнюк.

Смутно улавливаю шепоток… кивки… Моментально краснею, язык к небу присыхает. И тут только понимаю, что кивают не в мою сторону. Все смотрят в офис, где Вито уже стоит с двумя копами.

Забраться бы в «Субурбан». Зарыться в эту кучу железа, пластика и хрома. Но нет – прохожу вперед, снимаю передние покрышки, как будто проверяю заодно и дисковые тормоза, хотя в листке заказа это не значится.

– Ты же пример образцового исправления, – бормочу себе под нос. Но теперь мне и самому в это не верится.

Заканчиваю с «Субурбаном». Копы ушли. Смотрю на часы – скоро утренний перерыв. Иду за пакетом с ланчем и вижу – у моего шкафчика стоит Вито, скрестив руки на груди.

– В мой офис, – рявкает он. – Быстро.

Я не спорю. Стягиваю синий комбинезон – судя по физиономии Вито, он мне больше не понадобится. Босс молчит, но глаз с меня не спускает – следит, чтоб в его смену ничего такого не случилось.

Переоделся, почистился, стою перед ним – пакет с ланчем в руке, кофта на плече. Вито наконец хмыкает, поворачивается и идет к себе. Знает, что я – отрезанный ломоть. Он не против взять на работу бывшего зэка. Работа у него тихая, глаз общественности никто не мозолит, а поскольку сам он парень здоровый, плотный, то считает, что такого, как я, всегда в узде удержит. По правде говоря, Вито временами даже добрым бывает. Черт его знает – может, он думает, что, беря на работу уголовника, исполняет свой гражданский долг. Принимает неприкасаемых и перековывает их в полезных членов общества. Ну и все прочее в таком духе. Не знаю.

Стою и думаю, что так, как сейчас, Вито на меня еще никогда не смотрел. Руки скрещены на груди, на лице – разочарование вперемешку с отвращением. В офисе тесно. Он садится за пыльный стол. Я стою – другого стула здесь нет. Вито достает чековую книжку и берет ручку.

– Приходили из полиции, – сухо говорит он.

Киваю. Потом вижу, что он даже головы не поднял, и добавляю:

– Я видел.

– Женщина пропала. Да ты наверняка и сам слышал в новостях, – бросает на меня взгляд.

– Слышал.

– Интересовались, не у нас ли ее машину обслуживают. Спрашивали, встречалась ли она или ее четырехлетняя дочка с тобой.

Молчу.

– Ты как, Эйдан? – рявкает Вито.

– В порядке, – шепчу я.

– Ходишь на эти свои собрания, выполняешь программу?

– Да.

– Выпиваешь? Пропускаешь глоток, а? Говори правду, потому что я все равно узнаю. Это мой город. И Южный – мой бизнес. Нагадил кому-то – считай, нагадил мне.

– Я чист.

– Серьезно? А полиция так не думает.

Я заламываю руки. Не хочу, но… Самому за себя стыдно. Мне двадцать три, а я чуть ли не пресмыкаюсь перед этим здоровяком, который может вырубить меня одним движением своей широченной лапы. Он сидит. Я стою. У него власть и сила. Я давлю на жалость.

В этот момент я ненавижу собственную жизнь. Ненавижу Рэйчел, потому что не будь она такой красивой, такой зрелой, такой такой, ничего бы, может, и не случилось. Может, мне стоило запасть на какую-нибудь оторву-чирлидершу или даже щербатую девчонку из местной закусочной… Не знаю. В общем, найти кого-то по себе. Ровню. Кого-то, кого, по мнению приличного общества, может трахать девятнадцатилетний парень. И тогда бы я не оказался в таком дерьме. Тогда бы у меня был шанс стать настоящим мужчиной.

– Я этого не делал.

Вито хмыкает и всматривается в меня маленькими, как бусинки, глазками. И меня начинает воротить от этого его высокомерия. Я же прошел через дюжину детекторов лжи – и ничего… Нет, этой жирной, толстошеей обезьяне меня не сломать. Черта с два.

Я отвечаю на его взгляд. Держу. Не отвожу глаза. Он видит, что я зол, но его это лишь забавляет, а меня еще больше заводит. Сжимаю кулаки и думаю про себя, что, если вот сейчас что-то не поддастся, врежу по роже. А может, и не по роже. Может, долбану по стене. Или не по стене. По окну. Разобью в кровь руку и тогда опомнюсь, очнусь под симфонию ломаных костей и резаного мяса. Вот это мне и надо: хорошенько встряхнуться, чтобы вынырнуть из кошмара.

Вито щурится, потом снова хмыкает и вырывает чек.

– Расчет за неделю. Бери. Свободен.

Держу руки внизу. Повторяю:

– Я этого не делал.

Вито только качает головой.

– Неважно. Ты здесь работаешь. Ее машину здесь обслуживали. У меня тут бизнес, а не шоу уродов. У меня нет времени за тобой прибираться.

Он кладет чек на стол и подталкивает ко мне одним пальцем:

– Бери. Или не бери. Так или этак – ты свободен.

Конечно, я беру. Уходя, слышу, как Вито орет на других механиков, чтоб работали, а не пялились. Слышу, как кто-то что-то шепчет.

А ведь это еще не конец, понимаю я. Сейчас Вито расскажет им, этим троим парням, что они работали с извращенцем. А теперь пропала женщина, и парни начнут прикидывать, что к чему, и у них вдруг получится, что два плюс два будет пять.

Рано или поздно они придут за мной. Скорее рано.

Я и сам пытаюсь сообразить, что и как, но голова разламывается, и в висках грохочет тяжелый, надрывный пульс.

Бежать? Арестуют. Арестуют и упрячут до конца дней.

Остаться? Эти тупицы мне кости переломают, а то и кастрируют.

Решаю бежать, но потом понимаю, что не получится. Даже с чеком от Вито деньжат у меня всего ничего. Я чувствую, как нарастает, нарастает тревога. Я уже почти бегу по улице, и меня гонит запах цветочного парфюма какой-то цыпочки. Быстрее, быстрее. Я бегу, и в нос бьет этот ее аромат, а в голове вертятся непотребные мысли и образы. Я не выдержу. Не справляюсь.

История с образцовым исправлением вот-вот лопнет и рассыплется. Это уж точно. Этот парень просто лопнет.

Глава 16

Знаете, чего люди хотят больше всего на свете? Хотят больше, чем любви, больше, чем денег, больше, чем мира во всем мире? Люди хотят чувствовать себя нормальными. Хотят, чтобы их эмоции, их жизнь, их переживания были такими же, как у всех остальных.

Это движет всеми нами. Корпоративный юрист-трудоголик, завалившийся в полночь в бар, чтобы опрокинуть пару «Космо» и снять безымянного жеребца, встает в шесть на следующее утро, стирает все следы шальной ночи и облачается в практичный костюм от «Брук бразерс». Почтенная «футбольная мамочка»[13], знаменитая своими шоколадными пирожными с орехами и декором в стиле Марты Стюарт, украдкой глотает «Риталин» своего сыночка – для бодрости и поддержания духа. И, конечно, глубокоуважаемый общественный деятель, втайне трахающий свою секретаршу, предстает перед публикой в одиннадцатичасовых новостях исключительно для того, чтобы сообщить, что нам всем нужно подходить к своей жизни с большей ответственностью.

Мы не хотим чувствовать себя фриками, непохожими на остальных, обособленцами. Мы хотим быть такими, как все, – или по крайней мере такими, какими нас призывают быть телевизионные рекламы «Виагры», ботокса или долговой консолидации. В стремлении к нормальности мы игнорируем то, что должны игнорировать. Мы покрываем то, что должны покрывать. Мы не принимаем во внимание то, чем должны пренебрегать, дабы держаться за иллюзию идеально упорядоченного блаженства.

И, может быть, так сильно желая быть по-своему нормальными, мы с Джейсоном и стали нормальными.

Раз-два в полгода я «брала отгул». Работающей мамочке нужна пауза, не так ли? И мой внимательный, заботливый муж позволял мне время от времени «отдохнуть в спа». А потом засиживался допоздна за компьютером, склоняясь над клавиатурой и сердито стуча по кнопкам. И я, добрая и понимающая супруга, никогда не жаловалась, что у моего мужа такая тяжелая работа.

Мы не мешали друг другу. Оставляли без внимания то, что приходилось оставлять без внимания. И между тем вместе наблюдали, как Ри катит по тротуару на своем первом трехколеснике. Мы вместе приветствовали ее первый «бултых» в бассейн. Мы смеялись, когда она впервые вошла на цыпочках в холоднющий Атлантический океан и с воплем выскочила на берег. Мы не могли на нее нарадоваться. Мы с восторгом ловили каждый ее смех, каждую улыбку, каждую отрыжку и каждое слово, скатывающееся с ее языка. Мы поклонялись ее невинности, ее независимому духу, ее смелости. И, возможно, любя ее, мы также учились любить друг друга.

По крайней мере, так я это ощущала.

Однажды вечером, ближе к концу лета, когда Ри готовилась пойти в сад, а я – в школу, уже в качестве учительницы, мы с Джейсоном засиделись допоздна. Он поставил диск Джорджа Уинстона. Что-то мягкое и мелодичное. Мы с Ри постоянно пытали его рок-н-роллом, но он всегда тяготел к классической музыке. Закрывал глаза и погружался в какое-то свое забытье. Иногда мне даже казалось, что он спит, но потом, присмотревшись, я понимала – нет, не спит и даже напевает что-то себе под нос.

В тот вечер мы сидели на маленьком диванчике. Джейсон положил руку на спинку и рассеянно растирал мне пальцами затылок. Легкие, нежные, почти ласкающие прикосновения. Когда это случилось в первый раз, я растерялась от неожиданности. Потом научилась сидеть тихо, не говоря ни слова. Мне были приятны эти прикосновения грубых мужских пальцев. Он поглаживал мои плечи, перебирал волосы, иногда потирал мне затылок, и я выгибалась под его рукой и только что не мурлыкала от удовольствия.

Однажды я попыталась ответить тем же и почесать ему спину, но едва приподняла рубашку, как он встал и вышел из комнаты. Больше я таких попыток не предпринимала.

Муж, поглаживающий шею жены, сидящей рядом на диванчике… Таков наш крохотный уголок нормальности.

– Ты веришь в рай? – спросила я небрежно. В тот вечер мы смотрели какой-то фильм с Харрисоном Фордом, в котором мстительный призрак первой жены героя наводил ужас на домашних.

– Может быть.

– А я не верю.

Его пальцы мягко двинулись от мочки моего уха вниз, по шее… потом пустились в обратный путь. Муж ласкает жену. Жена уютно пристроилась возле мужа. Нормально. Абсолютно нормально. Настолько нормально, что порой, когда я просыпалась в постели одна, сердце разрывалось на тысячу кусочков. Но я вставала на следующее утро, и все повторялось. Иногда в моей голове звучал голос матери: «Я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Я знаю кое-что, чего не знаешь ты…»

В конце концов она оказалась права. Достигнув зрелого возраста – двадцать один год! – я познала все великие истины жизни: можно любить и при этом чувствовать себя невероятно одинокой. Можно получить все, чего хотела, и понять, что ты хотела не того. Можно иметь мужа, умного и сексуального, и при этом быть почти что вдовой. Можно смотреть на чудесную, драгоценную дочку и завидовать ей, потому что он любит ее, а не тебя.

– Просто не верю, – говорю я. – Никто не хочет умирать, вот и всё. Поэтому люди придумывают сказки о вечной жизни после смерти, чтобы не бояться. Но если подумать как следует, смысла в этом никакого нет. Без печали не может быть счастья, а значит, и состояние вечного блаженства не будет таким блаженным. Я бы даже сказала, оно может изрядно раздражать. Не к чему стремиться, нечего желать, нечего делать. – Я взглянула на него. – Ты не выдержал бы там и минуты.

Джейсон лениво улыбнулся. В тот день он не побрился, а мне его небритость даже нравится; щетина – прекрасное дополнение к темно-карим глазам и вечно взлохмаченным волосам. Люблю этот образ плохого парня.

Как бы я хотела потрогать его колючий подбородок, пройтись ладонью по линии скулы, найти то место у основания горла, где бьется пульс… Как бы я хотела узнать, бьется ли он так же сильно, как мой…

– Я однажды видел призрака.

– Правда? Где? – Я не поверила ему, и он это понял, но все равно беспечно улыбнулся.

– В старом доме, возле которого жил. Все говорили, что там бывают привидения.

– И ты решил проверить? Испытать свою мужественность?

– Я бывал у его владелицы. К несчастью, она скончалась накануне вечером. Когда я пришел, она, мертвая, лежала на диване, а рядом сидел ее брат, что было довольно любопытно, поскольку он умер за пятьдесят лет до нее.

Моих сомнений он не рассеял.

– И что ты сделал?

– Сказал «спасибо».

– Почему?

– Потому что однажды, давно, ее брат спас мне жизнь.

Я нахмурилась, неожиданно взволнованная прозвучавшей в его голосе робостью и, что хуже, теми ощущениями, что передались через тысячу разбуженных его прикосновением нервных окончаний.

– Между нами всегда будет так? – внезапно спросила я.

– Будет как? – Он уже убирал руку, и лицо его снова замкнулось.

– Вот так. Эти половинчатые ответы. Эта полуправда. Я задаю простой вопрос, ты выдаешь кусочек информации, но скрываешь остальное.

– Не знаю, – спокойно сказал он. – Между нами всегда так будет?

– Мы ведь женаты! – нетерпеливо выпалила я. – Женаты целых три года. Мы должны доверять друг другу. Делиться самыми темными тайнами или хотя бы рассказать, кто мы и откуда. Разве брак – не разговор, который длится вечно? Разве мы не должны заботиться друг о друге, полагаться друг на друга, оберегать друг друга?

– И кто же так говорит?

Я вздрогнула. Покачала головой.

– Что ты имеешь в виду?

– То и имею. Кто это говорит? Кто устанавливает правила? Все эти ожидания? Муж и жена должны оберегать друг друга. Родители должны заботиться о ребенке. Сосед должен присматривать за соседом. Кто устанавливает эти правила и много ли пользы тебе от них?

Джейсон говорил негромко, но я знала, что стоит за его словами, и сжалась от прозвучавшей в них суровости.

– Расскажи мне о своей матери, Сэнди.

– Перестань.

– Ты заявляешь, что хочешь знать мои секреты, но держишь при себе свои.

– Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать лет. Всё. Точка.

– Сердечный приступ, – он повторил мои же слова.

– Такое случается. – Я отвернулась.

Через секунду Джейсон погладил меня по щеке, кончиками пальцев коснулся моих опущенных ресниц.

– Между нами всегда будет так, – негромко сказал он. – Но с Ри так не будет.

– Есть вещи, которые, потеряв, уже не вернешь, – прошептала я.

– Знаю.

– Даже если хочешь вернуть. Даже если пытаешься, молишься и начинаешь все заново. Это ничего не меняет. Невозможно, зная что-то, притворяться, что не знаешь.

– Понимаю.

Я поднялась с диванчика. Мне было не по себе. Я чувствовала запах роз. Ненавистный запах. Почему он преследует меня? Почему не оставляет? Я убежала из родительского дома. Убежала из родного города. Эти треклятые розы должны оставить меня в покое.

– Она была психически больной, – выдавила я. – Буйной алкоголичкой. Она… она такое вытворяла, а мы ее покрывали. Мы с отцом. Мы каждый день терпели ее издевательства и никому не сказали ни слова. Знаешь, каково это – жить в маленьком городишке? Приходится соблюдать приличия.

– Она била тебя.

Я рассмеялась, но смех получился не очень приятный.

– Кормила крысиным ядом, а потом смотрела, как врачи промывают мне желудок. Я была для нее инструментом. Красивой куколкой, которую она ломала каждый раз, когда хотела привлечь к себе внимание.

– Синдром Мюнхгаузена.

– Возможно. Я к экспертам не обращалась.

– Почему?

– Она мертва. Какой смысл?

Джейсон посмотрел на меня выжидающе, но я не клюнула на приманку.

– А твой отец? – спросил он после паузы.

– Успешный адвокат. С репутацией, которую никак нельзя было ронять. Не мог же он признаться, что через день получает от жены бутылкой по голове. На пользу бизнесу это точно не пошло бы.

– И он со всем этим мирился?

– А разве где-то бывает иначе?

– К сожалению, нет. И все же, Сэнди, как она умерла?

Я поджала губы – ну уж нет.

– Отравление угарным газом. – Джейсон сказал это без вопросительной интонации; произнес, словно констатируя факт. – Ее нашли в машине, в гараже. Я бы предположил самоубийство. Или, может, выпила лишнего и уснула за рулем. Непонятно только, почему у властей не возникло никаких вопросов. Тем более что городок маленький, и кто-то должен был знать, как она с тобой обращалась.

Я уставилась на него, не в силах сказать ни слова. Ничего не могла с собой поделать. Смотрела и смотрела.

– Ты знал?

– Конечно. Иначе я бы на тебе не женился.

– Ты собирал обо мне сведения?

– Нет ничего плохого в том, чтобы разузнать побольше о девушке, прежде чем просить ее стать твоей женой. – Джейсон дотронулся до моей руки. И на этот раз я ее отдернула. – Ты думаешь, что я женился на тебе из-за Ри. Ты всегда считала, что я женился на тебе из-за нее. Но это не так. По крайней мере, не только из-за нее. Я женился на тебе еще и из-за твоей матери. Потому что в этом мы с тобой схожи. Мы знаем – чудовища существуют, и не все они живут под кроватью.

– Я была ни при чем, – донесся до меня мой собственный голос.

Он промолчал.

– Она была психически неуравновешенная. Рано или поздно она, вероятно, покончила бы с собой, это был вопрос времени. Придумала бы, как нас всех уделать, – лепетала я и не могла остановиться, не могла прикусить язык. – Я стала слишком большой, чтобы меня можно было таскать в неотложку, вот она и сделала это с собой. Да и то лишь после того, как спланировала самые пышные похороны из всех, что видел наш город. А сколько потребовала роз! Горы. Горы этих треклятых роз…

Я сжала кулаки. Посмотрела в упор на мужа – ну же, назови меня уродом, неблагодарной дочерью, белой швалью, куском дерьма. Посмотри на меня! Моя мать жила, и я ненавидела ее. Потом она умерла, но я возненавидела ее еще больше. Я – ненормальная.

– Понимаю, – сказал он.

– Я думала, что буду счастлива. Думала, что наконец-то мы с отцом заживем в мире и покое.

Теперь уже Джейсон внимательно смотрел на меня.

– Когда мы только познакомились, ты сказала, что хочешь уехать и не оглядываться. Ты ведь говорила это серьезно? Прошло столько лет, а ты ни разу не позвонила отцу, не сообщила, где мы живем, не рассказала ему о Ри…

– Нет.

– Ты так сильно его ненавидишь?

– Даже еще сильнее.

– Ты думаешь, что он любил твою мать сильнее, чем тебя. Он не защитил тебя. Только ее и прикрывал. И этого ты ему не простила.

Я ответила не сразу. Представила отца, его очаровательную улыбку, морщинки, что появлялись в уголках его голубых глаз. Он мог сделать так, чтобы я почувствовала себя центром вселенной, и для этого ему было достаточно всего лишь тронуть меня за плечо. Я вспоминала его и переполнялась гневом. Даже говорить не могла.

Я знаю кое-что, чего не знаешь ты. Я знаю кое-что, чего не знаешь ты….

Она была права. Чертовски права.

– Ты сказал, что мы другие, – прошептала я хрипло. – Ты сказал, мы знаем, что не все чудовища живут под кроватью.

Джейсон кивнул.

– Пообещай мне, что если когда-нибудь ты встретишь моего отца, если он когда-нибудь появится у нашей двери, ты сначала убьешь его, а уж потом будешь задавать вопросы. Пообещай, что он не прикоснется к Ри. Пообещай мне это, Джейсон.

Муж посмотрел мне в глаза.

– Договорились.

Ри уснула в своем креслице прежде, чем Джейсон выехал со стоянки. Мистер Смит разлегся на заднем сиденье и приводил себя в порядок – вылизывал лапу, тер нос… Не понимая, что делать, Джейсон направил машину к автостраде.

Он устал. Выбился из сил. Свернуться бы сейчас дома, и пусть исчезнет весь мир… Он бы уснул как мертвый, а когда проснулся, Сандра стояла бы у кровати и улыбалась ему сверху вниз. «Проснись, соня», – сказала бы она, и он заключил бы ее в объятия и держал так крепко, как должен был держать последние пять лет. Он обнял бы жену, и они все стали бы снова счастливы. Они были бы семьей.

Джейсон не поехал домой. Там окажутся машины и репортеры – по всей улице. Их начнут слепить вспышками, им будут задавать вопросы, которых Ри еще не понимает. Они напугают ее. После всего, что выпало на ее долю утром, Джейсон не хотел для дочери новых испытаний.

Полиция считала его виновным. Он увидел это в их глазах в ту минуту, когда отпустили Ри. Дочь поставила его в трудное положение, но Джейсон не винил ее. Ри сделала именно то, о чем он ее попросил. Она рассказала правду. Рассказала то, что приняла за правду. Четыре года он приучал дочь не лгать и теперь не мог злиться на нее только за то, что она не отступила от ценностей, которые они с Сандрой так бережно ей прививали.

Джейсон гордился ею, но и печалился, потому что чем больше обдумывал варианты дела, тем вернее приходил к одному и тому же выводу. Его арестуют. В любой из ближайших дней. Полицейские сопоставят имеющиеся данные, выстроят версию и свяжут ниточки. Они забрали его мусор. Допросили ребенка. Следующий шаг – еще один обыск, а потом изъятие компьютера.

Они начнут копать в его прошлом, постараются связаться с его коллегами и найти друзей и на какое-то время в этом увязнут. С коллегами он не общался, друзьями так и не потрудился обзавестись. К тому же время от времени он проверял свои брандмауэры; они стояли прочно. Но ничего неприступного нет, особенно когда за дело берутся специалисты, а таковыми бостонская полиция располагает. Вряд ли он столкнулся с дремучими невежами.

Конечно, им еще предстоит заняться тем парнем, сексуальным преступником. Это потребует отвлечения ресурсов и даст ему дополнительное время. Быть может, извращенец даже признается, но такой вариант, судя по тому, что Джейсон видел, маловероятен. Эйдан показался ему довольно хладнокровным и сообразительным. Полиции наверняка придется с ним попотеть.

Наличие двух подозреваемых обеспечит детективов рутинной работой, что даст ему от трех до пяти дней. Но при этом шансы отыскать Сэнди живой тают с каждым часом. Вчера надежда на счастливое окончание еще сохранялась. Может быть, даже сегодня утром.

Но если придет ночь, а Сэнди так и не появится…

Решающим станет момент, когда они обнаружат тело. Полиция сразу придет за ним домой. Ри заберут. Государство возьмет ее под свою опеку. Его дочь, девочку, которую он любит больше жизни, отдадут в чужую, приемную семью…