Горец. Гром победы Старицкий Дмитрий

14

Садились в расположении бригады уже в густых сумерках. Как только аппарат не поломали – сам удивляюсь. Но из Гоффена действительно выковывается не просто хороший, а выдающийся летчик. Чкалов имперского разлива.

По прилету меня сразу огорошили. Вражеская разведка скрала Тортфорта. И даже подтереться ему не дала. Его денщик, стоящий на стреме майорской дефекации, убит. Ножом.

Услышав эту новость, я только и подумал: «Ё-ё-ё, а кто моего ребенка-то теперь кормить будет?»

И тут же понял, что сам себе сморозил глупость. Так может думать фельдфебель после случки с баронессой в санитарном вагоне. Фельдфебель, у которого месячное жалованье чуть больше двух золотых. Но я-то давно уже штаб-офицер, камергер, помещик и фабрикант. Помочь материально баронессе мне труда не составит.

Да и не об этом нужно сейчас думать, а о том, что такого плохого нам принес этот захват языка вражеской разведкой. С учетом того, что планы мы уже поменяли, только в бригаде пока об этом не знают.

– Подробности… – приказал я своему второму квартирмейстеру.

Тот оглянулся, и под его взглядом вокруг нас образовалось пустое место метров пяти в окружности.

– Командир, – доложил он вполголоса, – мы сами себя перехитрили, когда отдали группам приказ только наблюдать. Они и наблюдали, как чье-то упакованное тело республиканские разведчики волокли по промоине под проволокой. И согласно отданному строгому приказу не вмешивались.

– Пошли в штабную палатку, – повел его я за собой.

Мне крайне необходима была пауза, чтобы эта шокирующая информация устаканилась в голове.

– Там все решим. Чаю горячего хочется. Лучше кофе. Замерзли мы в зимнем небе.

Ночь. Большая поляна освещалась неверным светом двух десятков факелов. Прямо Голливуд со своим готическим кино. Лица солдат были видны, а все остальное тонуло в лесном мраке.

Я забрался на крышу «артштурма» и оглядел свое воинство. Бронемастера, штурмовики, ремонтники… Проверенные люди из тех, кого я давно знал с «кровавой тризны», и тех, которых еще недавно сам готовил на полигоне «под себя», напряженно скрестили свои взгляды на мне в бегающих всполохах факелов, щедро сдобренных касторовым маслом и керосином. Несколько сотен человек, а тишина напряженная такая… Были бы в начале декабря тут мухи, мы бы их полет слышали отчетливо.

– Бойцы, – начал я свою речь.

Негромко сказал, меня и так прекрасно слышало это одно большое ухо, шестым солдатским чувством предугадавшее уже, что случилось нечто плохое.

– Соратники. Горцы. Братья мои по «кровавой тризне». Я должен повиниться перед вами, – снял я головной убор и склонил голову. – Начальство ошиблось. И в больших штабах, и я вместе с ними. Мы недооценили противника. Наступать завтра здесь даже не гибельно, а уже просто глупо. Республиканское командование успело стянуть на наш участок всю артиллерию корпуса, и из их тыла выдвигаются еще резервы. И все против нас.

Слушают внимательно. Не бухтят. Ловят каждое мое слово.

– Враг умен и опытен, но и мы не лыком шиты. Есть и у нас козыри в рукаве. Вы все устали после трудного грязевого марша и настроились эту ночь отдохнуть как следует и завтра со свежими силами пойти в атаку. Но от вас я вместо отдыха потребую сделать еще одно сверхусилие. На пределе человеческих возможностей. Требуется совершить этой ночью пятидесятикилометровый марш и ударить на рассвете врага в том месте, где он нас не ждет. А здесь мы оставим небольшой заслон, который будет только имитировать нашу атаку, чтобы враг ничего не заподозрил. Про нашу атаку, назначенную на завтрашнее утро, враг уже знает, потому как выкрал у нас «языка» – командира саперного батальона, который строил нам мосты под бронеходы через лесную речку. Мосты, которые должны быть полностью готовы к рассвету.

Я замолчал, вглядываясь в открытые горские лица, покрытые белесой щетиной. Внимательные льдистые глаза ловили каждое мое движение. Как же тяжело бросать людей на гераклический подвиг, самому оставаясь на месте.

– Вас поведет в ночной марш и завтра в атаку гвардии майор Вальд.

– А ты, командир? – раздалось несколько возмущенных голосов из строя. – Ты же наш вождь!

– Я как ваш вождь назначил Вальда командовать вами в этом непростом деле. Теперь он ваш походный вождь. Сам я остаюсь здесь и буду возглавлять имитацию нашей атаки малыми силами, чтобы враг и дальше стягивал свои войска сюда, а не там, где вы должны будете ударить и прорвать его оборону. Я все сказал. Есть у кого возражения против того, чтобы именно Вальд был вашим вождем в этом рейде? Пусть их выскажут сейчас или молчат до конца жизни.

Молчание мне было ответом. Вальда все уважали.

– Нет возражений, – констатировал я. – Тогда, «железная» бригада, слушай боевой приказ…

Горская военная демократия закончилась. Началась армейская субординация.

Понтонный парк ушел в рейд первым, сразу после того, как только я вошел за полог штабной палатки. Наши саперы проведут инженерную разведку маршрута и где надо обустроят понтонные мосты через возможные ручьи и реки. Затем соберут понтоны и догонят колонну. Судя по карте, болот на пути следования бригады нет, но кто его знает, что там может быть на самом деле. Морозец еще не настолько сковал почву, чтобы на него надеяться.

Содержимое обоза оставалось здесь, внавалку на грунте. На стирховые подводы, на рутьеры и прицепы посадили штурмовиков, которые реально настроились протопать полста километров и после этого с ходу вступить в бой. Гвозди бы делать из таких людей. Но не думаю, что в предельной тесноте кузовов, да по лесной грунтовой дороге ехать удовольствие большее, чем по той же дороге ломиться пешком.

Боезапас боевые машины взяли двойной, в перегруз. Еще и на крышу разных узлов и ящиков закрепили. Людей сажать на броню, да еще ночью, я посчитал излишним – посбивает еще в темноте ветками под гусеницы. Никто и не заметит в узком луче ацетиленовой фары.

Обнялся с Вальдом на прощанье.

– Может, все-таки передумаешь и сам пойдешь, а я здесь останусь, – предложил он.

– Нет, – возразил я. – Ты все, что нужно делать, и так знаешь. На полигоне не раз отыгрывали. Что я, что ты – разницы никакой. Разве что мне славы будет поменьше, но у меня ее и так хоть отбавляй. К тому же император опять меня призвал в авиацию, так что развивать бронемобильные войска в империи по-любому придется тебе. А раз так, то тебе вести их в первый бой. Главное, не давай никаким генералам дербанить коробочки по частям. Бей всегда кулаком, а не растопыренными пальцами. Прижмут – посылай всех по матушке к фельдмаршалу. Бригада подчиняется ему напрямую. Всё. Хранят тебя ушедшие боги. Время. Возвращайся генералом.

Вальд сел в БРЭМ и покатил вслед колонне. Вторая БРЭМ осталась у меня.

Да, по сравнению с дизелем паровая машина, можно сказать, бесшумная. Это как сравнивать просто выстрел и выстрел с глушителем. Но вот лязг гусениц с противным присвистом нагруженных стальных осей никуда не делся. Точно такой же, как у танка. А учитывая, что у нас колеса самоходок «паровозные», даже без внутренней амортизации, то еще больший.

Я повернулся к Ягру, который все это время не отставал от меня ни на шаг. Приказал:

– Командиров в штабную палатку. Личному составу отдыхать. Интендантам приготовить и утром, перед атакой, выдать каждому бойцу по сто двадцать грамм водки. И чтобы ни одной задержки в этом не было.

Самому не спалось. Мои оставленные на месте жандармы после случая с Тортфортом уже выловили семь групп вражеской фронтовой разведки, просто подкараулив во всех вскрытых местах их тайного проникновения в наши тылы. Толком «языки» ничего не знали. Послали их считать наши бронеходы, выяснить калибр орудий и вообще уточнять информацию.

Судя по всему, Тортфорт поет в плену канарейкой. Хорошо еще, что знает он мало. Но то, что их разведка не возвращается назад, как раньше, врага должно навести на мысль, что мы лес закрыли и к удару готовимся.

Поднял я бойцов за два часа до рассвета, и при свете факелов и фар мы переправились через вкусно пахнущие свежей стружкой мосты на западный берег безымянной речки. Всех, кто не будет участвовать в бою, оттянули дальше в тыл. Место нашей дислокации осталось пустым. Драгуны и пехота резерва также ушли в соседние леса.

Саперы Тортфорта, уже без него самого, не спали всю ночь, пахали как папы Карло, и в ближнем тылу траншей имперских войск, работая все темное время, откопали капониры под всю нашу технику. Так что выше бруствера из них торчали только стволы.

Гаубицы встали на обратных скатах высот. Ближе к передовой в окопчиках разместились их корректировщики с полевыми телефонами.

Отдельно соорудили снарядные погреба, куда, как муравьи, солдаты перетаскали ящики со снарядами.

На «коломбины» сколотили дополнительно из досок противошрапнельные козырьки. Слишком близко они стоят к траншеям. А по-доброму надо было не идти на поводу у прототипа, а сразу делать «коломбины» с бронированными крышами. В Великую Отечественную войну шрапнель практически не применяли, вот крыша и не понадобилась.

Щели-укрытия с перекрытиями из деревянных щитов саперы отрыли с запасом и для себя, и для моих штурмовиков. Их отпустили. И приданные нам саперы, умаявшись вкалывать целые сутки, спали в этих же щелях без задних ног, даже позабыв стребовать с нас то ли ранний завтрак, то ли второй ужин.

Светает.

Вроде успели.

Дай-то бог нашему теляти да волка съесть…

Командир пехотного полка, за линиями которого мы расположились, был таким соседством очень недоволен. Чуйка подсказывала ему, что долбить по его полку будут сильно, может, даже «чемоданами», как прозвали на фронте крупнокалиберные снаряды.

– Что вы себе позволяете, майор?! Все, что вы тут накопали, надо было согласовать со мной, – брызгал он слюной от раздражения.

Внешним видом командир линейного полка ничем не отличался от солдата. Разве что защитного цвета плетеные погоны были со знаками различия полковника. Больше всего, наверное, его раздражало то, что самое интересное он тривиально проспал. Мне же было не до политеса.

– Сократись, полковник, – ответил я ему предельно грубо. – Сядь на ящик и распишись, что ознакомлен с приказом командующего фронтом.

И дал прочитать ему предыдущий приказ. Тот, который я получил перед выдвижением на эти позиции. А уточненный приказ, который лежал в моей планшетке после разведывательного облета и встречи с императором, я от него благоразумно утаил.

Многие знания рождают многие печали…

Потому как вместо полнокровной бригады, которой ранее ставилась задача прорыва данного участка фронта, у меня сейчас в руках всего по взводу «артштурмов» и «коломбин» да батарея «элик» и одна БРЭМ. Плюс батальон огемских саперов-штурмовиков. И в поддержке не пехотная дивизия с ударным кавалерийским корпусом, а всего лишь полк пехоты и два полка драгун. И этот полк, что в траншеях. Не разбежаться…

Полковник прочитал приказ, поставил на нем свою подпись и вернул бумагу мне.

– Какие будут приказания, господин гвардии майор артиллерии? – Ни капли раздражения в глазах, только готовность выполнить приказ. Сразу видно старого служаку. Ответственность за все он уже перекинул на меня.

– Слушай, полковник… Сейчас за твоей спиной орудийных стволов больше, чем у двух дивизий вместе взятых. Нет только корпусных тяжелых пушек. Так что попробуй мне только не удержи атаку республиканцев.

В небе с севера наплывала огромная черная туша дирижабля Гурвинека.

Теперь точно началось. Черные точки отделились от дирижабля и стремительно падали на ближние тылы противника.

– Ушедшие боги, спасите нас, – отогнал полковник возможные напасти ритуальным жестом.

Через секунду все загрохотало, а под нашими ногами задрожала земля, ударяя под пятки. Бомбили чем-то очень уж крупным.

Мы благоразумно скатились в глубины перекрытого командного пункта и припали к панорамам поизводства «Рецкого стекла».

– А они точно в атаку пойдут? – спросил полковник в промежутке между сериями разрывов 250-килограммовых бомб.

– Это только ушедшие боги знают, – ответил я. – Но, по показаниям пленных, войск сюда республиканцы нагнали, как при подготовке к атаке.

– Долго еще эта бомбардировка продлится?

– Не думаю. Судя по всему, загружали дирижабль на фронтовом аэродроме. Это недалеко. Так что в перегруз взяли не больше двадцати тонн. Еще повисит над нами минут пятнадцать.

– Да, все же бомбежка с воздуха хорошее подспорье, что ни говори, – поправил свои усы полковник.

– Ага… – поддакнул я. – Особенно когда бомбят не тебя.

– У республиканцев таких монстров нет. Прилетал тут один. Сбросил пару сотен десятикилограммовок, и все. Что кидал, что не кидал. А тут мощь! Наша имперская мощь!

Полковника распирало от гордости.

Тишина наступила так же, как и грохот, – внезапно.

Мы вылезли на открытую площадку, где мои связисты уже устанавливали под деревянным козырьком телефоны. Пять штук.

– Красиво жить не запретишь в резерве командующего фронта, – завистливо пропел полковник.

– Между прочим, я эти телефоны покупал на свои деньги, – опустил я его с небес на землю. – Мне так же выдали из интендантства всего один телефон парный на бригаду.

– А еще у вас герцог есть, который любит свою гвардию, – не переставал меня подкалывать полковник.

– А ты сам-то откуда?

– Я? Из Лое.

– Так ваш князь вообще премьер-министр и канцлер всей империи. Кто бы жаловался на сюзерена… – усмехнулся я.

Полковник отвернул от меня свое разочарованное лицо, якобы любуясь творением мастера Гурвинека. Дирижабль уходил на север, визуально уменьшаясь в размерах. Вернется он вряд ли раньше чем через три часа. Это если в темпе вальса действовать будут. И если его на другой участок фронта не отвлекут.

Некоторое время на стороне противника не было никакого шевеления, а затем загрохотало, и воздух загудел, завизжал от протыкающих его больших снарядов.

– Это куда же они бьют? – озадаченно спросил полковник, слыша, как в нашем тылу стали рваться снаряды калибром не меньше шести дюймов, а то и восьми.

– Туда, где еще вчера стояли мои коробочки, – пояснил я. – И если бы я ночью не перекопал твой задний двор, то сейчас бы как раз попал под раздачу. А так там уже пустое место. Булками шевелить надо вовремя.

– Майор, ты коньяк пьешь?

– Угости.

– Пошли ко мне в блиндаж, – предложил полковник. – Эта музыка надолго. Иной раз на целые сутки.

Хорошо переждали начавшийся обстрел.

Пообщались.

Понравились друг другу.

Накатили по паре стаканчиков хорошего коньяка.

И блиндаж мне у полковника приглянулся. Сразу было видно, что помещение обустраивали с расчетом жить в нем долго и по возможности с комфортом. Мебель простая самодельная, из струганых досок, без изысков, но все нужное есть.

– Как часто вас меняют с передка? – спросил я старожила траншейной войны.

– Раз в три месяца где-то. Но лучше бы меняли раз в месяц, – ответил он мне, выставляя на стол пузатую бутылку зеленого стекла. – Устают люди. Особенно когда погода сырая.

– Откуда такое богатство в окопах? – присвистнул я.

Коньяк был десятилетней выдержки и от хорошей республиканской фирмы.

– Полковые разведчики презентовали. У меня день рождения был недавно. Вот они и постарались походя пошарить по вражеским траншеям. – Полковник был горд за своих подчиненных. – Лейтенанта тогда еще «языком» притащили.

– За такой коньяк надо к Солдатскому кресту представлять, – пошутил я.

– Я и представил, – отозвался полковник с серьезным лицом. – Только за пленного лейтенанта, выкраденного прямо из его блиндажа.

– А где ваш начальник штаба? Я что-то его не видел на КП?[13]

– У него другой наблюдательный пункт, в обороне. Это для того чтобы нас разом не накрыло «чемоданом» и полк не остался бы без управления.

– Что ж, разумно, – оценил я тактическое новшество.

– Еще стаканчик? – предложил полковник.

– С удовольствием, – откликнулся я. – Такой нектар!

М-да… а стаканчики-то у него всего-то пятидесятиграммовые.

– А кто у вас в пехоте самый героический из солдат? Разведка? – спросил я, когда мы выпили по второму разу.

– Нет. Посыльные. Они каждый день со смертью в обнимку ходят. С той стороны снайпера за ними охоту открыли, да и пулеметчики не отстают. Среди них самые большие потери. Закусите? Есть консервированный колбасный фарш из Лое. Из дома прислали.

Я дал добро, и мы под грохот канонады пожевали бутербродов. Пополам с пылью, стрясаемой с потолка блиндажа близкими разрывами.

– Кажись, уже по нам бьют, а не по тылу, – заметил я. – И не шрапнелью. Надо проверить связь.

– Вот наденьте, майор, – протянул мне полковник нечто напоминающее коническую вьетнамскую шляпу, только из железа, покрашенную в защитный цвет.

– Что это? – удивился я.

– Стальной шлем. Помогает от косых осколков и шрапнели. Пулю, правда, держит только на излете. Во время обстрела в траншеях у меня остаются только наблюдатели. С тех пор как появился стальной шлем, смертность среди них сократилась втрое.

Покрутил я в руках эту пародию на «хошиминку» и увидел выбитый на ней шильдик «Лозе». А вот нормального амортизатора в этой каске нет. Концерн «Лозе» как был, так и остался криворуким. А мои руки до производства касок так и не дошли. Не было достаточно мощного пресса с глубоким штампом. А лепить что-то типа каски Адриана вручную из пяти частей для рядового солдата было слишком дорого, а потому неприемлемо для военного ведомства. А они вот как вышли из положения с теми максимально глубокими штампами, какие есть.

– А противник что-либо подобное использует? – поинтересовался я.

– Да, у них есть нечто подобное, но больше похоже на средневековую каску лучника.

– Пора осмотреться на поле боя, – сказал я и надел эту смешную каску.

– У меня на КП есть перископ.

– Я его что-то не видел.

– Обычно он закрыт деревянными щитами. На всякий случай. Вещь дорогая, хрупкая. Когда еще новую пришлют?

Обстрел не столько ослаб, сколько стал менее интенсивным. Мы с полковником вышли из блиндажа и одновременно приказали телефонистам справиться о потерях в подразделениях.

В перископ было видно, как полевая артиллерия врага бьет по нашим траншеям, и отнюдь не шрапнелью. При этом оставляет в целостности проволочные заграждения. Как их, так и наши.

– Сегодня они в атаку не полезут, – сообщил я полковнику вывод из своих наблюдений.

– Что будем делать? – отдал мне комполка инициативу.

– Мне нужна карта выявленных вами огневых точек противника. Есть такая? – спросил я.

– Не поручусь, что данные точные, но мы такой журнал пытались составлять, – ответил полковник и приказал телефонисту: – Начальника штаба на связь.

Пока комполка общался со своим начальником штаба, я вызвал по телефону гаубичную батарею и вставил фитиль комбату за то, что в воздухе нет до сих пор воздушного корректировщика. У нас такой джокер в рукаве, а мы его совсем не используем.

Однако вместо аэроплана в небе я дождался только пешего полусогнутого явления по тыловому ходу сообщения на КП одного из офицеров отдела второго квартирмейстера моего штаба. Фамилию его не помню совсем. Он только перед самой операцией появился, да и общался я больше с самим начальником разведки, а не с его подчиненными. К тому же, представляясь, фамилию свою он произнес как-то невнятно. Приперся ко мне этот юный перец в чине лейтенанта за уточнением полетного задания. Причем заговорил сразу по-огемски, хотя рецкий язык знал, с егерями же общался как-то. А они у меня поголовно горцы.

– Лейтенант, ты летнабом[14] хоть летал когда-нибудь? – спросил я его с досадой по-имперски.

Вот чем хороша армия, общаться всегда можно по чину, даже если имени не знаешь.

– Так точно, господин комбриг, на дирижабле, – заверил он меня, переходя на тот же язык межнационального общения. – У командора Плотто.

– Сойдет… Твоя задача, лейтенант. Во-первых, вскрыть огневые точки напротив наших коробочек и на ближайших к нам флангах. Во-вторых, выяснить, где позиции тяжелой артиллерии в ближайшем тылу противника. В-третьих, засечь подходящие к противнику резервы. Особенно с флангов. Ясно?

– Так точно, господин гвардии майор.

– Привезешь мне кроки и карту.

– Так точно.

– На землю не садишься, сбросишь разведданные вымпелом в расположении «элик».

– Так точно. Будет сделано.

– Затем, – перешел я на рецкую мову, которую не знал полковник, – летишь пятьдесят километров на север и сообщаешь мне обстановку, что там реально творится. Понятно?

– Так точно.

– Выполняй. Нет. Стой. Что снайпера?

– Как и было вами приказано, работают с момента появления дирижабля в небе. Разведгруппы также действуют по плану.

– Иди. Хранят тебя ушедшие боги. Стой. Почему до сих пор не надули аэростат?

– Так от него транспорт ночью отобрали. Вручную все перетаскивают, как налет пересидели. А там хозяйство немаленькое. За час-полтора обещают управиться.