Горец. Гром победы Старицкий Дмитрий
– Страшнее для нас будет тот, кто во время войны предложит радикальную земельную реформу. Причем в меньшей степени это касается Ольмюца и Реции, где не было крепостного права или оно было очень мягким. Где земельные отношения между владельцами земли и потомственными арендаторами давно устоялись к обоюдной выгоде. А вот в центральных, западных и северных частях империи, где после эмансипации крестьяне остались без земли, которой владели до личного освобождения, то там легко можно поджечь. Старые обиды еще свежи.
– И какой ты видишь выход?
– Такой, какой естественно произошел в Ольмюце – растущая промышленность поглотит лишних людей из села. Но для этого нужно хотя бы четверть века прожить без социальных потрясений. Но их не избежать, потому как после войны фабриканты, лишившись военных заказов, обязательно выбросят лишних рабочих на улицы. Это будет временно, но вот тут-то Лига и порезвится… устроит такие танцы с бубнами, как беготня с факелом между пороховыми бочками. Причем при нашей победе будет как бы не хуже, чем при поражении. «За что боролись?!» И не сказать, что наверху этого не понимают. Прекрасно понимают. Потому и продавливают программу привлечения пленных специалистов на частные предприятия. Чтобы когда мы их отпустим домой после нашей победы, образовался в империи некий недостаток рабочей силы, втягивающий на заводы демобилизованных фронтовиков. Промышленность все равно будет расти, а вот этот промежуток между победой и начавшимся ростом производства не по заказам государства, а по частным потребностям общества надо еще пережить. И тут главная роль опять-таки остается за государством. Строить дороги, каналы, тоннели… Тот же лесоповал организовать как следует. Словом, то, на что частник пожалеет тратить собственные деньги. Такие проекты, в которых главным фактором будет занятость населения, а не прибыль. Особенно занятость демобилизованных фронтовиков. А те будут с гонором – «за что кровь проливали?». Вот тогда агитация Лиги найдет себе уже взрыхленную почву, и они начнут посев революции.
– А сейчас?
– Сейчас они никто и зовут их никак. Сейчас нам страшна старая аристократия, которую император медленно, но верно оттесняет от государственного управления.
– Вот-вот… – закивал Молас. – Наконец-то сам понял, почему тебя постоянно отодвигают от столицы.
– Ничего я в этом не понял.
– Был бы Кобчик просто удачливый буржуй, они бы все твои выходки стерпели. А Кобчик стал бароном. Кобчик стал близок к королям. Кобчик вдруг получил ВЛАСТЬ и тут же стал «Кровавым». Думаешь, мне баронство не предлагали?
– И?.. – Я даже немного подался навстречу собеседнику.
– Даже графство, но я отказался. Как в свое время отказался от титула и мой отец. – Генерал вынул трубку и стал набивать ее дорогим мидетерранским табаком.
Потом долго ее раскуривал, давая мне осознать эту информацию.
– Ну не республику же они хотят? – растерянно проговорил я, имея в виду старую имперскую аристократию.
– Не хотят, – подтвердил генерал. – Они хотят сами править и чтобы император был просто ширмой их правления. Думаешь, почему император разрешил выборные сеймы на местах, но не дозволил имперского парламента? Потому что все проекты, которые подавались по этому вопросу, отдавали всю полноту власти старой аристократии – верхней палате. И правительство империи должно было стать ответственным перед парламентом, а не перед монархом.
– Как на Соленых островах? – предположил я.
– Внешне так, но не по существу. Основой политической системы Объединенного королевства Соленых островов являются тайные общества. Именно они стоят за видимыми политическими партиями и выдвигают кандидатов в депутаты на общинных выборах, таким образом получая в парламенте большинство того или иного тайного общества в виде партийной фракции. Депутат может говорить, о чем пожелает, может вообще не ходить на заседания палаты, но он обязан всегда солидарно голосовать так, как решит руководство партии, ибо в противном случае он сразу лишится своего места. А руководство партии приказывает только то, что ему уже приказало соответствующее тайное общество. Король там вроде бы царствует, но не правит. Так полагает весь мир, но не знает одного: король там сам на самом деле глава всех тайных обществ. И имеет свой Тайный совет. Островитяне никогда не скрывали того, что их кабинет министров, составляемый из депутатов парламентского большинства, есть всего лишь подчиненное подразделение этого Тайного совета, но… мало кто обращает на это внимание – это и есть истинная демократия. А то, что в республике называется демократией, – бардак по определению. Там тайные общества тоже есть, но они как бы даже внешне без головы и постоянно между собой дерутся. Часто с разоблачительными скандалами. Но на самом деле они давно подчинены островным тайным обществам и являются их филиалами. Самое главное в том, что в этих тайных обществах жесткая пирамидальная иерархия и беспрекословное подчинение низших высшим, вплоть до смертной казни за ослушание.
– То есть получается так, что политика республики подчинена островному королю? – предположил я.
– Именно, – подтвердил генерал. – Но об этом не принято говорить. Потому и на Западном фронте от островитян всего три дивизии.
– Зачем тогда республиканцы резали своих аристократов в революцию?
– Резали, но не всех. Только тех, кто не состоял в тайных обществах. Эти государства всю историю были соперниками, а после революции вдруг стали союзниками. Не сразу, но…
– А наши аристократы?
– Частью состоят в тайных обществах. Но большинство нет.
Молас налил себе сидра, с удовольствием выпил и снова взялся за трубку. Его табак имел приятный запах. Не раздражал. Даже нравился.
– Выходит, Лига… – начал я озвучивать осенившую меня догадку.
– …внешний отросток одного из таких тайных обществ. Иначе бы они давно загнулись без денег. Членские взносы у них копеечные, – договорил за меня Молас. – И сам понимаешь, дураков среди промышленников нет, чтобы поддерживать такие идеи.
– А кто тогда дает им деньги?
– Те, у кого они всегда есть. Банкиры.
– Им-то это зачем?
– Задача банкиров сегодня – это сращивание банковского и промышленного капиталов, с гегемонией банковского.
– Значит ли это, что у главного руководства тайными обществами со времен революции в республике поменялись приоритеты?
– Этого мы точно не знаем. Но по косвенным признакам выходит, что так. Переваривай пока, Савва, эту информацию. Будут конкретные вопросы – еще поговорим. Я тут на неделю, не меньше. Потом отъеду в Риест. И на обратном пути мы еще встретимся.
Принесли десерт – чай и сладкий пирог с начинкой из цитрусового ассорти, и на некоторое время интересная беседа прервалась. Были еще орехи в меду – так скажем, в качестве потребительского теста. Моласу они настолько понравились, что я тут же дал команду приготовить генералу в дорогу горшочек этого лакомства.
– Прекрасный обед, дорогой Савва. – Генерал с удовольствием вытирал салфеткой усы. – В гостиничном ресторане кормят намного хуже. Передай мое удовольствие своей кухарке. Да, кстати, за всем этим гастрономическим апофеозом я и забыл о том, что хотел тебя спросить в самом начале: что у нас там с тропочками в Швиц?
– Ничего. Каюсь, Саем, но не было никакой возможности этим заниматься. Стройка съедает все время, да еще отрываться от нее приходилось как на химию, так и на сортировку пленных. Трактор еще сырой, также требует внимания.
– Что ж… – не скрыл своего огорчения Молас. – Придется действовать старыми методами и прошерстить ваши тюрьмы, там контрабандисты точно должны быть. А про твою химию я читал и, откровенно, не понял, зачем тебе это нужно? Ты же человек дела, а не мышь, прописавшаяся в виварии? Ученый в наше время – это человек, удовлетворяющий свое любопытство за чужой счет. Но, насколько я понял, на свои исследования ты сам потратился.
– Ну-у-у-у… – захотел я дать отповедь таким инсинуациям, но не нашел ответа.
– Вот-вот… – Генерал снова стал разжигать свою трубку.
Напыхтев облако ароматного дыма, которое ветер с гор быстро снес в сторону реки, генерал продолжил:
– Тщеславие есть грех, Савва. Если таким образом ты хотел стать для имперской аристократии коли не своим, то хотя бы значащим, то тут ты глубоко ошибся. Им плевать на науку, разве что за исключением редких чудаков, как ваш покойный граф. Наука для них – низкое занятие плебса. А инженеры так вообще в их глазах обслуживающий персонал. Но вот в самой научной среде тебе достаточно было изобрести «инженерный центр Кобчика», и тебе сразу накинули мантию почетного доктора, и это в то время, когда у тебя и среднего образования-то не было. Отметили и оценили.
– Еще чаю? – предложил я.
– Не откажусь, – кивнул Молас. – Но продолжим… Аристократию нашу по большому счету интересует только земля и власть. А еще больше видимый почет. Правда, в последние годы они с переменным успехом делают попытки подмять под себя промышленность – поняли, где сейчас главные деньги крутятся. Но тоже только в качестве хозяев, а не управленцев. Причем покрикивающих хозяев, требующих прибыли любой ценой. Что самой промышленности, как ты понимаешь, не идет на пользу. Отсюда все их попытки доить имперский бюджет. К сожалению, война дала им такой повод. Ситуацию с концерном «Лозе» ты и сам знаешь. Так вот она не единственная.
– Не знаю, но догадываюсь, – откликнулся я. – В части, меня касаемой, – когда нас с Гочем пытались нагнуть большие имперские чиновники в пользу этого «Лозе». Спасибо принцу – отстоял.
– Тогда, думаю, ты догадываешься и о том, какая сейчас драка идет в столице.
– Схватка бульдогов под ковром, – хмыкнул я, припомнив крылатое выражение из моего мира.
– Очень точно подмечено, – кивнул генерал. – Именно под ковром, потому как внешне тишь да гладь и благорастворение в воздухе. Сплошные улыбки и реверансы. Комплименты и расшаркивания.
– А причина такого поведения аристократии?
– Сельское хозяйство не дает прежних прибылей, чтобы они могли вести привычный для них образ жизни. Традиционного экспорта нет – война. На основную сельхозпродукцию – императорский мораторий на повышение цен до конца войны, при этом дешевую рабочую силу призвали в армию. В некоторые места в прошлом году привозили пленных собирать урожай, чтобы он не остался гнить на полях. Не в том суть… Суть в давнем сращивании высшего имперского чиновничества и имперской же аристократии. Чему приходит конец, так как через год заканчивается гражданская реформа и все места в государственном управлении должны занять имперские граждане.
Молас поднял вверх палец.
– Мы. – И он снова сделал многозначительную паузу.
– А они этого, естественно, не хотят, – продолжил я.
– Точно. Не хотят – это еще слабо сказано. Но если худо-бедно гражданское управление реформируется, то куда девать старперов из генштаба, я себе не представляю. Вот уж где тормоз всей империи. А тут у них фильтры… Командный ценз, отрезающий субалтернам право поступления в академию генштаба… Зверские экзамены, рассчитанные на тупую зубрежку… Да после успешного окончания курса не каждого-то офицера в этот самый генштаб берут. Это не считая того, что до выпуска доходит только половина поступивших в академию офицеров. Селекция. Как правило, отсеиваются «новые люди». И не придраться к этой системе формально. Формально все правильно, а по сути – издевательство.
– А что получают выпускники академии генштаба, которых не взяли в генштаб?
– Ты будешь смеяться, но только вдвое сокращенную выслугу из майоров в подполковники. И все.
– В итоге сито проходят только те, у кого фамилия заканчивается на «-форт»? – ухмыльнулся я и подумал, что Щоличу карьеры не светило даже при удачном окончании академии.
– Не на сто процентов, но в большинстве.
– В таком случае если кто и сместит императора, то это будет генштаб, – заванговал я. – Но никак не Лига социальной справедливости. Лига придет на руины, которые генштаб оставит от империи. А если отправить всех стариков из генштаба на пенсию?
– Ничего не изменится, так как у них всегда готова смена. Из таких же. Армия требует реформ. Более гибкого управления. Ликвидации лишних ступеней иерархии – тех же бригад в дивизиях. Но… – Генерал сделал скорбное лицо. – Это сколько же генеральских мест разом ликвидируется! И начальники дивизий по категории станут генерал-майорами вместо генерал-лейтенантов. Ты себе представляешь оппозицию такому реформатору?
Мне осталось только согласиться с Моласом. Против такого точно восстанут все. От полковника, мечтающего стать комбригом и генералом, до самих начальников дивизий. Считай, вся армия.
– Так вот, Савва… твое место не у трона, где тебя продадут, купят и снова продадут по более низкой цене, несмотря на покровительство монарха, а здесь. Императору нужна равномерная децентрализация промышленности в империи. И Реция такой давно выбранный перспективный кластер. Так что понимаешь теперь, почему тебя все время попрекают поясами для чулок? Не тем, чем надо, занимаешься. И почему император так настойчиво тебя запихивал обратно на родину? Потому как в Будвице и так все хорошо, лучше всех, а здесь очень широкий простор для освоения. Для приложения сил таких людей, как ты. И в то же время тебе нет причин жаловаться на невнимание императора, имперский рыцарь.
– Саем, а зачем тебе нужны контрабандисты? Ну, кроме того, чтоб тайно закинуть за кордон нужного человечка?
– Как тебе объяснить? Есть вещи, которые мы не производим, но которые производятся в избытке в республике. Швиц может их свободно закупать, но только для себя, перепродать нам он уже не может. Таковы договора. Но контрабандные тропки есть не только от нас в Швиц, но и из Швица в республику. Да и в самом Швице есть немало таких товаров, которые нам не хочется отражать в статистике импорта.
– Часы? – поднял я бровь.
– И часы тоже. Потому как также не хочется, чтобы стало заметно сокращение производства наших часов, вместо которых делают тонкие приборы и взрыватели. Часы должны быть в продаже.
– Давай угадаю?
– Попробуй.
– В последнее время стал в дефиците магнит. Производство тротила увеличивается – у меня есть инсайдерская информация об этом, но в поставках ничего подобного не наблюдается. Так? По крайней мере, для своего гранатного производства я его не нашел.
– И что из того? – сделал каменную рожу генерал.
– Кто у тебя такой умный, что изобрел тротиловую магнитную мину с часовым механизмом?
Молас раздраженно крякнул.
– Забрать бы тебя, Савва, к себе. Аналитиком.
– Поздно, Саем, поздно. Надо было суетиться тогда, когда я был всего лишь фельдфебелем, – усмехнулся я. – Но Помахаса мне отдай. Тротил нужен как воздух. Тем более что он обещал мне его сделать из нефти. А в качестве отступного дам идею.
Молас внимательно на меня посмотрел, выжидая.
– Тепловой взрыватель, рассчитанный на повышение температуры до определенного градуса, и корпус тротиловой мины, замаскированный под кусок угля.
7
Моя догадка оказалась верной.
Пока Молас пребывал в Риесте, в Ракове ночью на товарной станции неожиданно взорвался прибывший из глубин царства паровоз. Это случилось рядом с эшелоном, груженным боеприпасами для корпусной артиллерии. Снаряды в вагонах мгновенно сдетонировали, и взрыв был такой мощности, что снесло верхний этаж пассажирского вокзала в нескольких десятках метров от эпицентра. А на вокзальную площадь прямо через разрушенное здание закинуло маневровый паровоз. Человеческих жертв такого апокалипсиса оказалось не так уж и много – меньше сотни военных и гражданских лиц, все же была глубокая ночь. Зато материальный ущерб оценивался миллионами. Это не считая затрат на восстановление основного железнодорожного узла в тех краях.
Имперские газетчики больше всего напирали на версию с нестойкими солями экразита, которым были начинены снаряды. И, судя по откликам, в царстве эту версию также приняли как основную. Разбираться с рядом стоящим паровозом никто как следует не стал.
Практически одновременно на ходовых испытаниях при спокойной воде взорвался и, расколовшись пополам в районе кормовой башни главного калибра, в считаные минуты утонул новейший островитянский броненосец «Гроза морей» с его чудовищными 14-дюймовыми орудиями главного калибра и броневым поясом толщиной в 15 дюймов. Никто из тысячи двухсот человек экипажа не выплыл.
Причина взрыва так и осталась неизвестной. Но эксперты во всех странах в один голос утверждали, что без взрыва снарядного погреба башни главного калибра тут не обошлось. Тем более что утечки из адмиралтейства глухо и скупо сообщали об опытах начинки боевых снарядов экразитом, украденным их разведкой из империи.
А как нахваливали островитяне свое детище, называя его заранее «непотопляемым» из-за предусмотренных конструкцией водонепроницаемых перегородок в корпусе. Только вот эти перегородки они довели лишь до скосов броневой палубы. И когда практически оторвавшаяся кормовая часть с башней главного калибра потянула броненосец за собой под воду, тот встал почти свечой, и морская вода хлынула под броневую палубу, затопляя отсек за отсеком. Такой был вывод комиссии, расследовавшей эту катастрофу.
В республике непонятный взрыв уничтожил газгольдер рядом с эллингом, где строился новейший дирижабль, который неофициально прозвали «шербурской колбасой». Вся наземная команда воздухоплавателей, инженеры и рабочие – триста двадцать человек – погибли. Погиб и главный конструктор республиканского воздухоплавания Эги Шербур.
По этому поводу даже наш адмирал неба император Отоний держал однодневный траур.
Во всех имперских газетах вышли соответствующие некрологи и интервью с мастером Гурвинеком, который отдавал покойному Шербуру чуть ли не пальму первенства в идее постройки дирижаблей жесткой конструкции.
Новый дирижабль Шербура, уничтоженный взрывом, должен был быть революционной цельнометаллической конструкции. С верхними пулеметными точками для обороны и новыми двигателями внутреннего сгорания.
Были еще взрывы на шахтах в республике, но на них уже никто не обратил особого внимания. Но многое из полезных ископаемых республиканцам теперь пришлось возить через половину планеты из колоний.
Все эти взрывы мировая общественность дружно признала по отдельности трагической случайностью. А вместе их никто не догадался объединить. Наверное, кроме меня…
Генерал Молас через месяц после этих событий получил из рук императора Солдатский крест первого класса по совершенно другому поводу – за заслуги в прошлом осеннем наступлении. Награждение прошло буднично. Без помпы.
С информацией о двигателе внутреннего сгорания Шербура генерал меня прокатил, сказал тлько, что тот работал на светильном газе, и больше никакой информации у него нет. А вот Помахаса он мне все же прислал. Чуть ли не бандеролью.
Чтобы унять буйное возмущение известного химика тем, что его «двигают как комод», не спрашивая его желаний, пришлось срочно принять его в Рецкое политехническое общество членом-корреспондентом. Такое внимание всегда действует безотказно на любого ученого. Тем более что доклад Помахаса по проблемам и перспективам органической химии был принят общественностью с овациями на ура. Не то что мой, хотя практически по той же теме – нефтянке. Но каких нервов мне это стоило…
Скажу только то, что к моменту запуска поточной линии минометных мин тротил у меня был в потребных количествах из местного сырья. И после испытаний на полигоне 70-миллиметровый горный вьючный миномет незамедлительно был принят на вооружение рецкой армией в качестве батальонной артиллерии. По четырехорудийной батарее на батальон.
Сам миномет разбирался на три части и легко грузился на одного стирха. Два других горбунка тащили за ним носимый боезапас мин первой очереди – пятьдесят шесть штук. Остальной боезапас путешествовал по горам в обозе.
Кроме того, минометы прочно прописались на стационарных блокпостах перевалов. И теперь обратные скаты складок местности и ущелья не могли быть использованы врагом для эффективного накопления живой силы перед штурмом.
А на полигоне Щолича появилась еще одна унтерская школа. Минометчиков. Капитан твердо решил стать полковником. Школе же принадлежал и рекорд стрельбы из миномета на дальность – два километра триста тридцать два метра болванкой. Вполне прилично для этих времен.
Делалось это оружие на новом заводе в Калуге практически руками пленных, кроме самой бесшовной трубы, которую нам поставляли с севера империи. Как и сталистый чугун для корпусов мин и старые флотские взрыватели. Но так как запас таких взрывателей не вечен и имелся на них конкурент в виде воздушного флота, то постепенно их стали делать слесаря на «Гочкизе», которых высвободили от прежних работ пленные. Заодно удалось эти взрыватели миниатюризировать. Все же минометная мина далеко не морской снаряд главного калибра по размерам.
Но не это привело в административный восторг имперское министерство промышленности, а то, что миномет обходился казне в двадцать шесть раз дешевле дивизионной трехдюймовки. И я был этому очень рад, так как себестоимость изделия была еще ниже раза в четыре закупочной цены. Итог – все в шоколаде.
При этом прицелы на минометы казна закупала отдельно у «Рецкого стекла».
Чтобы иметь отмазку перед военным ведомством о своих левых тратах на НИОКР, еще до минометов я продал казне надкалиберные полупудовые бомбометы с оперенной активно-реактивной бомбой-ракетой, выстреливаемой из узкого стволика с помощью холостого охотничьего патрона десятого калибра. Он давал первый импульс выстрелу и зажигал пороховую трубку в самой ракете. Эти изделия были предельно дешевы и могли клепаться «на коленке» в любой кроватной мастерской. Не были требовательны к качеству материалов. А начиняться такие бомбы могли чем угодно, лишь бы оно взрывалось. Из недостатков были только большой вес дубовой станины и небольшая дальность выстрела – не более восьми сотен метров. А точность напрямую зависела от развитости интуиции наводчика.
Сам я сделал только установочную партию таких бомбометов для войсковых испытаний и отдал военному ведомству открытый патент. И сразу забыл про этого ублюдка. Но к моему удивлению, окопникам Западного фронта новое оружие пришлось по душе, и к осени разновидности бомбометов в империи зашкалили все разумные пределы рационализации, и предложения по его улучшению от окопников не переставали поступать, зачастую дублируя друг друга.
Однако вундерваффе для преодоления позиционного тупика бомбометы так и не стали. Три бревенчатых наката ДЗОТа полупудовая бомба не брала. Не хватало ей пробивной силы. Но открытые пулеметные точки к середине лета у республиканцев исчезли. Траншеи их пехота перекопала «лисьими норами». А так как места для всех в этих норах не хватало, то все чаще при обстрелах республиканцы уводили основную часть пехоты на вторую линию траншей, куда бомбомет не добивал.
Забегая вперед, скажу, что и миномет в окопной войне не явился панацеей. Но вот на открытой местности он стал смертельным оружием для пехоты, которого начали бояться больше всего. Особенно в горах, где часто мимо узкой тропочки другого пути и нет совсем.
Чтобы оправдать дальнейшие сторонние траты казенных денег на НИОКР, я держал в запасе «на отвяжись» систему залпового огня из шести таких бомбометов, перевозимую в разборном виде на обычной телеге. Эффект, правда, от нее был больше психологический.
Моя «моторная группа», привезенная из Будвица, несмотря на режим наибольшего благоприятствования, за все это время так и не разродилась приличным двигателем внутреннего сгорания, годящегося хотя бы на мопед. Даже двухтактник у них постоянно утыкался в неразрешимые проблемы. Хотя ручное магнето и нормальные свечи зажигания уже были в наличии. Я постарался опылить инженеров идеями из будущего, и вроде всё они сделали как надо, вплоть до получения патентов.
Но не работало…
Плюнул я на возможность создать двигатель внутреннего сгорания на доступном светильном керосине и потребовал от Помахаса бензин, хотя бы прямогонный, как из чеченского самовара. А инженерам наванговал карбюратор и принцип четырехтактного двигателя воздушного охлаждения, как на «запорожце». С радиаторами у «Гочкиза» накопился большой опыт на пулеметах.
Болинтер же от своего двигателя не захотел отрываться даже после того, как заработал его моторный завод. Особенно после того.
Городу постоянно требовались двигатели на разнообразные насосы. Даже заправка паровозов водой на железной дороге перешла на водопровод с насосом Болинтера. Благо река рядом. Для этого ему пришлось дефорсировать свой двигатель ради его экономичности. А еще пошли заказы на насосы от водопроводчиков из Втуца… И это были только первые ласточки. Разве что нефтяников мы заманивали сами.
Однако случались и постоянные жалобы потребителей. Напрягали их танцы с бубнами при запуске моторов Болинтера. Паяльная лампа и стальной шарик не нравились большинству заказчиков – муторно, мешкотно, небезопасно… Даже Болинтеру с его самомнением игнорировать настоятельные пожелания эксплуататоров было чревато. И он, как-то посетив мои посиделки с группой «столпов» ДВС, выпросил у меня лишнее магнето и через три недели вернул обратно, сказав, что электричество ему совсем без надобности. Старые двигатели он переделывает на накаливание не шарика, а самой калоризаторной камеры извне, в которой вместо шара поселилась игла накаливания. Паяльная лампа осталась, но она стала на двигателе стационарной, и танцы с бубнами вокруг металлического шарика прекратились. Что с него взять… гений.
И в то же время он строил большие тяговитые двигатели для самоходных барж. На том же принципе.
Баржи мы клепали по одному проекту, как американцы свои «либерти» во время Второй мировой войны. На сухопутном заводе делались взаимозаменяемые детали металлического каркаса, а в сухом доке только собирали его как детский конструктор с обильным применением газовой сварки. Обшивали досками и густо замазывали их горячим варом. Бывший царский мичман давал гарантию, что один каркас переживет несколько таких обшивок.
Наши самоходные баржи – «Калуга-1», «Калуга-2» и «Калуга-3» – так и ходили по реке, неутомимо таскали нам на стройку муку, соль, уголь, известняк, кирпич, чугун, ферросплавы и металлические уголки с предприятий на Данубии, разгружая от этих поставок железную дорогу. Вместо них по «железке» во все возрастающем количестве в город поставляли лес и трубы.
Город эти трубы просто глотал не заметив. Никогда не представлял себе, сколько труб может потребоваться даже в небольшом городишке. Вот и расплачиваюсь теперь за ошибки стартовых расчетов.
Речной порт работал все светлое время без простоев. Подтянулась частная инициатива с двух сторон, со Втуца и с низовий реки. С реки особенно. Маленькие колесные пароходики таскали по две-три баржи на чалке к нам вверх по течению. Город как проглот сжирал все, что ни привезут. В том числе и рабочую силу, приплывающую к нам на этих пароходиках. Не говоря уже о всяких коробейниках – те просто челночили, поставляя в город тысячу потребных человеку мелочей, до которых у нас не доходили руки.
«Калуга-4» стояла в полуготовности в сухом доке на кильблоках. А на складе скопилось набора еще на пару барж. Хоть второй сухой док копай.
А вот инженеры-двигателисты РДМ, не заморачиваясь внутренним сгоранием, порадовали всех нас новой компактной паровой машиной замкнутого цикла весом всего 150 килограммов, бак для воды, котел и топка добавляли еще 220 кило. Еще топливный бак на 40 литров керосина. Работала машина практически бесшумно и имела два V-образных цилиндра. Выдавал новый двигатель 82 лошадиные силы. Назвали его Урс-82 по имени создателя.
Сам Олек Урс грозился поднять мощность своего движка в будущем до полутора сотен «лошадок». Тряс бумагами с расчетами, но окружающим в это слабо верилось.
Когда я познакомился с инженером Урсом, то, удивившись его молодости – ему было не больше двадцати пяти лет, не преминул ему сказать, что если компания РДМ не будет заинтересована в уменьшении веса при повышении мощности его паровой машины, то я профинансирую эти его разработки сам. На тракторном заводе.
– Если вы действительно сделаете то, что обещаете, то ваши двигатели будут стоять на дирижаблях, – пообещал я ему. – Они же смогут работать на светильном газе?
– Чем воздухоплавателей не устраивает керосин? – переспросил он меня. Вид у него был как у негатива – хорошо загоревший на автодроме радикальный блондин-горец.
– Понимаете, Олек, несмотря на то что дирижабль такой большой, в нем постоянно идет борьба за экономию веса буквально до грамма, чтобы увеличить полезную нагрузку.
– Вы найдете мне дирижабль для испытаний моих паровых машин, ваша милость? – не поверил он мне, сказал с ехидцей.
– Как отставной капитан-лейтенант воздушного флота спишусь об этом с моим бывшим командиром – командующим восточной эскадрой командором Плотто, – пообещал я. – Ничего не гарантирую, но буду настаивать на таких испытаниях. Есть у меня еще одна задумка на ваш двигатель, но не буду пока говорить… Боюсь сглазить.
– Вы про аэросани намекаете? – распялил он в улыбке белесые усы.
– Даже не думал про аэросани, хотя это прекрасное транспортное решение для зимы в местах, где много открытого пространства. В том числе становятся быстрыми дорогами замерзшие реки. Подумайте над таким решением. Будет что нужно – обращайтесь. Без ложной скромности. Чем могу, помогу. Особенно при работе над пропеллером. Еще катер можно сделать быстроходный, у которого вместо капсулы – лодка, а так те же аэросани в принципе.
– Что-что, а от скромности я не умру, – хохотнул изобретатель. – В этом отношении вы можете быть за меня совершенно спокойны.
Пригнал Урс к нам этот двигатель на испытания уже установленным на новом колесном рутьере, в прицепной тележке лежал запасной движок. Если старые модели рутьеров были больше похожи на сухопутный паровоз, то этот смахивал на классический трактор типа «Владимирца» или «Беларуси», разве что без остекленной кабины. Катался по полигону он неплохо. Даже быстро.
По моей просьбе переставил он свой запасной двигатель мне на трактор вместо паровозной вертикальной паровой машины, и после первого дня испытаний на автодроме я понял, что с этим движком на моих гусеницах можно уже делать танк. В первом приближении… хотя бы что-то типа ХТЗ-16[8]. Для Великой Отечественной войны это был дурной паллиатив от безысходности начального периода ВОВ, а для наших условий и за вундервафлю сойдет. Вот только сталь мне нормальную на гусянку подобрать, а то траки о землю стачиваются как деревянные.
На танковый проект я создал отдельную группу инженеров и рабочих. Потребные материалы выделил за счет денег имперского бюджета. Волшебное слово НИОКР! Нарисовал творческому коллективу что-то типа МС-1[9] на гусеницах от уже освоенного трактора Т-55. Двигатель Урса. И оставил их разбираться с эскизом.
Ну если не получается тут никак с двигателем внутреннего сгорания, то что поделать… будем работать на мятом пару. Паровые машины в этом мире достигли такого совершенства, которое на Земле нам и не снилось. У нас убил их на взлете двигатель внутреннего сгорания, просто потому, что дал больший коэффициент полезного действия. Ну и нефтяные бароны постарались прибить конкурентов…
Кстати, о бюджете. Если местные буржуи уже дотумкали до горизонтальной монополизации в виде трестов, ставя новые или поглощенные заводы в положение бесправных филиалов, то и бухгалтерия у них была только одна – главная. И бюджет на всех один. В редком случае имело место сращивание такого треста с каким-либо банком в форме концерна. Где вскоре банк в обязательном порядке начинал в таком оркестре играть первую скрипку.
Я же в отличие от имперских фабрикантов свои предприятия строил на прогрессивных принципах холдинга, в котором контролируется собственность, а не оперативное управление. Соответственно бухгалтерия и отчетность у каждого предприятия холдинга была своя. Поди проверь всех разом. Да и мой «Бадон-банк» организационно не входил ни в какие объединения с заводами, просто все работали только с ним. Ну, хочется нам так… удобно… это если для проверяющих. Но через кассово-расчетный центр банка все финансы моих предприятий были видны мне как на ладони в любой момент.
Временные трудовые коллективы разработчиков также получали свой бюджет. А уж как Альта умела проектные сметы раздувать, если перед ней поставить такую задачу… Просто талант. Так что без черной бухгалтерии я уже не обходился, чтобы реально знать финансовое состояние каждого участка. А куда деваться, если своих денег на все не хватает? Не для себя старюсь – для империи.
У меня еще динамо-машина также буксует, не только двигатель внутреннего сгорания.
А лампочку накаливания я запатентовал сразу же, как только увидел, что мне стал доступен из «закромов родины» вольфрам. Вот только нить потребного диаметра все никак не удается получить. Нет пока таких технологий тут.
Сколько денег утекает у меня на поиски потребных технологий… Знали бы местные буржуи, засмеяли бы.
Прекрасная вышла весна в этом году.
Все получалось и все ладилось. В основном.
Никто на меня бочку не катил.
Город рос.
Производства планово запускались и давали продукцию.
Прибыли росли.
Герцог снова оделял меня своей милостью.
Семья окружала заботой и лаской.
Чего еще желать?
Разве что неба…
Через два месяца ударной стройки огненная печь Муранта выдала первый двух с половиной тонный слиток инструментальной стали с заданными характеристиками. Ну, почти…
К утру второй такой же.
Пять тонн в сутки.
Выбрал я этот сорт стали для первой плавки только потому, что он был в настоящий момент в страшном дефиците в империи. До войны определенная часть инструмента в империю просто завозилась из республики. Так выходило дешевле. А сейчас производитель инструмента в империи готов был платить любые деньги за качественную инструментальную сталь. Ему же также кричали из министерства «давай, давай!» и сулили всяческими карами, если не даст.
– Крупноват слиточек-то, – обошел я дышащую жаром изложницу. – Мельче их делать можешь? Как такой продавать?
– Не проблема, ваша милость, – отозвался инженер-ренегат. – Скажите, какие вам слитки потребны, и сделаем под них изложницы.
– Эдмо, а сталь для пружин, как в швицких часах, сделать можете? – спросил я.
– Такую сталь лучше варить в платиновом тигле, ваша милость, – ответил он.
– А просто сталь с хорошо пружинящими свойствами? И чтобы металл не быстро уставал, когда пружина сжата. У будвицких металлургов то, что мне нужно, и в тигле не получалось.
– Надо экспериментировать, – неопределенно отозвался инженер. – А какая вам нужна пружина в итоге? Плоская, как в часах, или прволока, скрученная в спираль?
– Плоская, но сложенная гармошкой, – ответил я. – Но и спираль тоже нужна будет.
Пока возвратные пружины для пулеметов и автоматических пистолетов Гоч варил в тиглях. А плоскую пружинку мне не в часы, а магазин пистолета пихать.
– Я попробую, – заверил он меня, ничего конкретного не обещая. – Тут главное правильно лигатуру подобрать.
В изложнице остывал слиток, постепенно меняя свой яркий красный цвет на серый.
Вокруг в полутемном цеху сновали рабочие в грязных спецовках.
Несло жаром от печи, которую заново загружали сырьем.
Пыхтели паровые машины.
Крутились ремни.
Звякал металл о металл.
– Рельсы когда делать начнем? – спросил я инженера. Впрочем, бери выше – главного металлурга завода «Рецметалл»!
Инструментальной сталью я был доволен. Мы ее хорошо продадим и со временем окупим хоть часть затрат. Но я обещал герцогу рельсы.
– Рельсы, ваша милость, будут, когда я здесь рельсопрокатный стан поставлю с блюмингом, – ответил мне гордый Мурант, выдержавший экзамен на профпригодность. – Но для него эта печь мала будет. Из этого слитка получится всего шестьдесят пять – шестьдесят шесть метров рельсов. А стан может прокатать в сутки больше километра.
Тю-у-у… Всего-то? Где тут стоит губозакатывательный станок?
– И какой ты видишь выход? – спросил расстроенный я.
– Ставить еще печи. Мощнее.
– Где я тебе еще полмиллиона найду? – сплюнул я на грязный пол цеха.
– Так я их еще не истратил, ваша милость, – улыбнулся Мурант. – Еще на одну печь мощностью в тридцать тонн в смену и на прокатный стан денег пока хватит. Но вот потом… Потом придется еще печку ставить за дополнительные деньги.
– Вымогатель, – только и смог сказать я, скорее выдохнуть.
Ага… Завалил я Рецию рельсами. Километр в сутки. В год полторы сотни километров дороги однопутной. Всего. До нефтепромыслов хватит, а вот до Риеста уже нет. А еще рельсы для конки нужны.
– Зато, ваша милость, рельс будет катанный из литой стали, а не сварной, как сейчас делают из пудлинговых криц. С заданной заранее характеристикой металла, его зернистостью и содержанием углерода. А это дорогого стоит. Такой и служит дольше, и делается быстрее.
– Рельсов надо много. Много.
– Не проблема, ваша милость. Всех дел – поставить еще один прокатный стан.
Инженер был просто непробиваем. Но глаза его горели в отсветах факелов. Казалось, что он задумал тут мне второй Магнитогорск поставить.
– И еще одну печку? – покачал я головой.
– И еще одну печку, ваша милость, тут места хватит на десяток.
– Тогда и печку надо ставить на четверть миллиона тонн сразу, – огрызнулся я.
– Надо считать… – протянул инженер. – В теории такое возможно, но на первый план обязательно вылезет ритмичность поставок топлива и сырья. Сможете обеспечить? Хотя бы чугуном? А то простаивать будет.
– Ты еще мне тут домну поставь, – буркнул я. – Мне только такой коптилки тут и не хватает. Нет здесь ни руды, ни угля рядом. Все возить надо. Баржами. От них и отталкивайся.
Похоже, вид у меня был злой, раз Мурант резко сократился в желаниях.
– Можно и металлоломом… – осторожно произнес инженер, внимательно смотря на мою реакцию. – Для конвертеров он бесполезен, а нам только дай.
Но вышел я из цеха относительно удовлетворенным. Есть чем отчитаться перед герцогом. И есть чем заманивать уже частных акционеров в миноритарии нового акционерного общества «Рецметалл».
Даже пять тонн стали в сутки с заранее заданными характеристиками это… это… просто хайтек какой-то.
Полигон у Щолича получился на славу. Вид с наблюдательного помоста на высоком холме на опушке реликтовой рощи был просто замечательным. Слегка всхолмленная степь просматривалась далеко. Болото капитан удачно вписал в свои тактические игры с курсантами. Трассы автодрома, два штурмовых городка – полевой и «городской», пулеметное стрельбище, поселок с казармами для курсантов и маленькими коттеджами для офицеров, учебные павильоны, конюшня, каретные сараи и навесы для техники. И разгрузочная станция с пакгаузами у насыпи еще не проложенной ветки железной дороги.
В конце мая, когда погода в равнинной Реции радует теплом, но еще не жарой, на полигоне гусеничный трактор с двигателем Урс-82, лязгая гусеницами, бодро таскал шестидюймовое двухсотпудовое орудие с бешеной для этого мира скоростью семнадцать километров в час.
Сам тягач был оформлен для этих мест и времен очень необычно. Трехместная открытая кабина впереди (водитель за рычагами по центру), за кабиной паровая машина и деревянный кузов с откидными бортами, где можно возить как орудийный расчет, так и боезапас в ящиках.
Тягач на глазах высокой комиссии из имперского ГАУ объехал полигон и вывел пушку на боевую позицию, затолкав ее в орудийный дворик задним ходом. Расчету осталось только соскочить из кузова, отцепить орудие и привести его в боевую готовность. Уложились в нормативное время, что никогда не получалось, когда расчет двигался вслед за своей пушкой пешим ходом. Уставали сильно.
Князь Урагфорт выглядел потрясенным, но сдерживал эмоции, как и полагается очень большому начальнику. А вот его свита не удержалась от восхищенного присвиста.
Еще бы… Восьмерка битюгов таскает такую пушку со скоростью пешехода. Они и стартовали одновременно с тягачом, но безнадежно от него отстали. А потом еще и застряли в болоте, которое тягач проехал с виду легко, лишь ненадолго снизив скорость.
– Как, говоришь, называется этот аппарат? – повернулся ко мне начальник ГАУ.
– Всепогодный вседорожный артиллерийский тягач производства компании «Рецкие дорожные машины» с новейшим паровым двигателем замкнутого цикла мощностью в восемьдесят две лошадиные силы, – ответил я. – Сокращенно РДМ-АТ-82.
– Тягач, значит… – протянул князь Урагфорт и тут же переспросил: – А восьмидюймовую мортиру он потянет?
– Потянет, – уверенно ответил я. – Только не так борзо. Она же в полтора раза тяжелее будет.
– Что скажешь? – повернулся князь к полковнику из своей свиты.
– Я просто в восхищении, экселенц, – ответил тот. – Это какой простор для маневра корпусной артиллерией открывается.
– Господа, стрельбы проводить будем? – обратился я к комиссии целиком.
– Что, мы не видели, как стреляет старая шестидюймовка? – свысока так ответили мне.
– Да нет. Я хотел вам продемонстрировать новый бомбомет.
Читать бесплатно другие книги:
