На полпути к себе Иванова Вероника

— Разумеется! И не надоело тебе всё время делать то, что велят?

— Я рождён для служения Дому.

— Или его отдельным представителям?

— Дом един, но каждый dan-nah — это Дом! — Киан торжественно озвучил одну из древних заповедей.

Я сморщился и отвернулся.

Каждый dan-nah… Каждый. Но не я. Разве что уединиться где-нибудь на краю мира и основать свой маленький… скажем, сарайчик. А что? Такое строение я вполне потяну: для него и фундамента особого не надо. Конечно, придётся нижние брусья просмолить, чтобы подольше не гнили и…

В коридоре раздались шаги, закончившиеся аккурат у двери. Киан поспешил обернуться, а я с интересом приступил к изучению того, кто решился накормить меня и волка ужином.

Порог комнаты переступил некто настолько коренастый, что мог бы сойти за ребёнка, если бы не размах плеч, схожий с моим. Конечно, я не показатель, но поверьте, из детского возраста всё же вышел. И мой костяк — тоже. Так вот, вошедший был плечист (для своего небольшого росточка) и крепок, но ладно сложен и вовсе не грузен. Да, не буду кривить душой: ноги — коротковаты. Но покажите мне мужчину, идеального во всех отношениях! Руки сильные, во всяком случае, корзину с едой держат, почти не замечая её веса, а ведь один только кувшин (если он, разумеется, полон) заставил бы лично меня слегка напрячься… Лицо круглое, гладко выбритое, с простоватыми и очень молодыми чертами. Волосы стрижены под горшок или как там называется подобное издевательство. Я, например, предпочитаю художественно корнать себя сам (чтобы претензий и напрасных обид не возникало). Одет просто, в деталях костюма преобладает грубо выделанная кожа. Общее впечатление? На давешнего «верзилу» не похож, хоть убейте!

Могу представить себе что угодно, но только не этого крепыша, размахивающего ножом. Ему бы больше подошёл, скажем, молот и…

Фрэлл! Как я сразу не понял?

Это же гном! Но разве бывают гномы БЕЗ БОРОДЫ?

Наверное, от удивления мой рот открылся до неприличия широко, потому что чудо природы хмуро буркнуло:

— И нечего таращиться! Не хочешь со мной ужинать, так и скажи!

Он плюхнул корзинку на пол и развернулся к дверям, но я уже успел справиться с потрясением и, вскочив на ноги, удержал гнома за рукав:

— Кто сказал, что не хочу? Очень даже хочу! И вовсе я не таращился, просто… никогда не видел, чтобы гном…

— А ты вообще гномов много видел? — с ехидцей осведомился мой потенциальный сотрапезник.

— Ну-у-у… — Я задумался, прикидывая в уме. — Трёх. Двух — женского пола и одного…

— Как считаешь — много?

— Не очень, — честно признаю поражение.

— То-то! — довольно ухмыльнулся гном, но за его весельем пряталась горечь. Плохо пряталась, если её заметил такой рассеянный наблюдатель, как я. Но раз уж заметил… Ненавижу, когда рядом со мной кто-то несчастлив. Всегда ненавидел, потому что боль чужих глаз эхом отзывается в моём сердце. Однако если раньше я отводил взгляд и старался пройти мимо, то теперь… Теперь норовлю вмешаться не в своё дело. Может, на этот раз не стоит? Только чуть-чуть проясню ситуацию — и всё, клянусь!

— А что у нас на ужин? — азартно потираю ладони.

— Что дали, то и принёс, — по-прежнему нелюбезно ответил гном.

Не хочет вести себя вежливо — и не надо! Я сам, если возникает такая необходимость, становлюсь… Хм, в общем, дурное дело нехитрое. Впрочем, если в мои намерения входит выяснение душещипательных подробностей относительно отсутствия растительности там, где она просто обязана находиться, то… Придётся входить в доверие. Я бы даже сказал, врываться, бесцеремонным пинком распахивая дверь чужого стыда. Ах, вы не понимаете, при чём здесь стыд? Ну как же! Разве не слышали? Я вот хоть и вижу живого гнома четвёртый раз в жизни… только не думайте, что мёртвых уже насмотрелся! Так о чём шла речь? Вспомнил: когда в меня вдалбливали знания о расах, населяющих подлунный мир, не упускалась ни единая деталь — от рождения до смерти (конечно, если имеется в виду изначально не-мёртвое создание), в том числе внимание уделялось основополагающим обычаям и традициям каждого народа. Запоминал я плохо, но кое-что в голове всё же осело. В частности, тот факт, что у гномов мужеского пола борода начинает расти (и потому, собственно, является основным признаком взросления) с момента вступления особи в тот период, который именуют юношеством. Затем требуется ещё пара десятков лет, чтобы гном считался достигшим возраста ответственности за свои деяния — возраста Обретения Цели. Как правило, именно тогда начинается постижение таинств того или иного искусства — от рудознатства до тончайшей работы с металлом. Конечно, не все становятся Мастерами Молота — это и не нужно, но каждый из гномов мечтает научиться говорить с Душой Стали. Таково первоначальное Предназначение, и оно, даже стираясь за давностью лет, продолжает время от времени будоражить кровь юных бородачей… Но я отвлёкся.

Борода растёт медленно. Очень медленно. Не скажу точно, какой длины она достигала бы у моего нового знакомца, но на ширину ладони топорщилась бы точно. Однако на подбородке ни единого волоска, и это означает, что гнома… побрили. То есть наказали, и наказали донельзя сурово, поскольку он будет считаться малым ребёнком, пока снова не отрастит свою «красоту». Я читал о такой мере воздаяния за неправедные поступки, но читал также, что она применяется крайне редко, и для представителя горного народца предпочтительнее смерть, нежели лишение бороды. Кстати, обладатель гладковыбритого лица не имеет права по собственной воле уйти из жизни — по той очевидной причине, что лишён «права голоса» и должен «взрослеть» заново. Жестоко? Да, пожалуй. Но, на мой взгляд, разумно. Если есть шанс, что нарушитель законов может поумнеть, грешно такой шанс не использовать. Впрочем, наказанному от этого не легче.

— Ну-ка, посмотрим! — Я подтянул корзинку к своему любовно оборудованному лежбищу, сел на полушубок и начал выгружать предназначенные к вкушению яства.

Некоролевская кухня, прямо скажем. Хотя куски капустного пирога пахнут просто замечательно! Нечто сырокопчёное… Скорее сыро, нежели копчёное. Окорок, что ли? Краем глаза замечаю, как Киан оживлённо принюхивается. Нравится? Что ж, оставлю для волка. Вынужден буду оставить, чтобы не покусал… Шутка.

Продолжим досмотр. Сыр овечий солёный. Ломтями. Сойдёт, если в кувшине то, о чём я думаю… Угадал! Аромат прелых листьев и жареного зерна коснулся моих ноздрей и заставил довольно улыбнуться. Задача существенно упростилась: ничто так не сближает собеседников, как вовремя и со вкусом употреблённая выпивка! А какой гном, скажите, не любит выпить?

Первым делом я, тщательно проверив устойчивость вместительных оловянных кружек, наполнил их элем. Немного не рассчитал собственный энтузиазм: пришлось ждать, пока пена осядет, и доливать. До краёв.

— Присаживайся! — широким жестом приглашаю гнома занять место рядом. На полушубке. — Или побрезгуешь рядом с рабом сидеть?

— Побрезгую? Вот ещё! Я сам-то… — Благоразумие берёт верх над желанием излить душу. Безбородый устраивается на моей «шкурке», берёт кружку и подносит к губам, но я укоризненно качаю головой:

— Э нет, так дело не пойдёт! В тех краях, откуда я родом, еду и питьё разделяют только после того, как обмениваются именами. Меня зовут Джерон, а тебя?

Гном молчит, угрюмо глядя в тающую пену. Молчит, потом буркает:

— Вэльши.

Хоть что-то… Имя не шаг к пониманию и даже не полшага, но сочетание звуков (временами — благозвучное, временами — не слишком), которым мы нарекаем себя для других, одно из наших отражений. Пусть мутное, кривое, мало похожее на владельца, но оно позволяет натянуть первую тонкую нить основы Гобелена беседы. А дальше… Дальше всё зависит от мастерства ткача. В данном случае от моих неумелых рук. Признаться, несилен в означенном искусстве, однако желание зачастую способно подменить собой умение, не так ли?

— Будем знакомы! — киваю и делаю глоток. Отменный эль. Осенний, из самого спелого ячменя, тёмно-золотой и такой же согревающий, как солнечный свет, пропитавший колосья.

Делюсь своим восторгом с гномом, и тот согласно басит:

— Знатный напиток, знатный! Только у меня дома лучше варят.

— Охотно верю. А где ты живёшь?

— Уже не живу, — резкий и хмурый ответ.

— Как так?

— А вот так! — Упрямо наморщенный нос.

— Дома нет, что ли?

— Есть.

— Раз есть, значит… Выгнали?

— Сам ушёл.

Не знаю, что он ожидает услышать в ответ, но моя следующая фраза повергает гнома в растерянность:

— И правильно! Уходить надо самому!

— Ты так думаешь?

— Уверен! Чем сидеть и ждать, пока под зад пнут. Вот ты, сразу видно, парень смелый, потому и ушёл.

— С чего ты взял… про смелость? — Растерянность растёт и ширится.

— Как это — с чего? Ты ж не испугался сюда прийти? Не испугался. А все остальные от моего волка так и разбегались!

— Ах, волка… — Гном бросил взгляд в сторону Киана. — А чего его бояться? Он же ручной… Ну всяко тебе подчиняется, ведь верно? А ты, если б хотел его натравить, себя бы запирать не позволил!

— Логично мыслишь. Молодец! Кстати о волке… — Я оценивающе посмотрел на окорок. — Не против, если я его угощу?

— Угощай… Я всё равно эту копоть не люблю, — разрешил Вэльши.

— Я тоже. Киан, иди сюда!

Волк охотно подошёл к «общему столу» и, блаженно урча, вгрызся зубами в сочное мясо. Я выложил на салфетку куски пирога из миски, плеснул в освободившуюся ёмкость эля и пододвинул к серой морде. Киан благодарно вильнул хвостом и единым махом вылакал половину питья.

Гном озадаченно посмотрел на нас обоих и спросил:

— Он у тебя ещё и пьёт?

— Пьёт.

— И не хмелеет?

— Почему же… Хмелеет. Только отходит от хмеля быстрее, чем напивается.

Кстати, это чистая правда. В звериной шкуре метаморф живёт, если можно так выразиться, быстрее, что и помогает ему заживлять раны сразу же после того, как они были нанесены. Но и старение приходит раньше, если злоупотреблять пребыванием во втором облике… Правда, за Киана я не волновался: Ксо в случае чего с лихвой возместит слуге время, потраченное на меня.

— Обученный? — продолжает допытываться Вэльши.

— В какой-то мере… — Волк отрывается от разгрызания кости и смотрит на меня с укоризной, словно говоря: «Только не заставляй ходить на передних лапах и петь песенки… Я, конечно, всё это проделаю, но мне будет неприятно».

Знаю, что неприятно. Потому заставлять не буду. Даже для того, чтобы потешить гнома.

— Он не любит показывать, что умеет.

— Ну не любит, и ладно! — соглашается мой собутыльник. Нет, правильнее было бы сказать: сокувшинник. Бодро же он уничтожает пенный напиток: у меня ещё и трети кружки не отпито, а гном уже снова на кувшин поглядывает…

— Так скажи мне, друг Вэльши, почему ты ушёл из дома? — спрашиваю, решив, что наступил момент истины. Тем более что гном пригубил вторую порцию эля.

— Зачем хочешь знать? — Ох, какие же мы недоверчивые и подозрительные! Ничего, я настырный и отступать не собираюсь:

— Да так… С собой сравниваю.

— А ты что, тоже?.. — Так, в голосе просыпается интерес. Значит, мы на правильном пути. Теперь главное — не врать:

— Угу. Ушёл. Лет восемь как.

— Давненько! — с уважением присвистнул гном. — А у меня ещё и полгода не наберётся…

— И что? Тяжко?

— Спрашиваешь! — Вэльши вперил тоскливый взгляд в стену. — Там сейчас весело… Бал зимний в разгаре… Мастера учеников набирают…

— Что же случилось, если ты решил от всего этого отказаться?

— Что… Так, нелепица одна. — Возвращение из плена воспоминаний и грёз снова задёрнуло штору на уже почти открытом окне души. Жаль. Зайдём с другой стороны:

— Нелепица, говоришь? Да, чаще всего именно нелепица… Я вот ушёл, потому что был никому из родных не нужен.

— Да-а-а? — недоверчиво тянет гном.

— Совсем не нужен. Шпыняли только да вздыхали, какой я глупый и что ничего из меня не выйдет, как ни старайся… С тобой тоже так было?

— Если б! Я, знаешь ли, потомственный кузнец… — начал было Вэльши, но под моим лукавым взглядом осёкся и шагнул ближе к истине: — Из семьи кузнецов. Отец мой был Мастером — и каким! И меня учил бы, да только помер не в срок. Правда, перед смертью друга попросил о моём обучении позаботиться. И друг этот тоже Мастер!

— И как? Выучил он тебя?

— Выучил, как же! — Гном горестно вздохнул и приложился к кружке. — Сначала вроде согласился, а потом… Как мальчишку гонял, до наковальни за два года и не допустил! А ведь я с отцом в кузне уже почти на равных был!

— Может, другу этому… Как, бишь его?

— Гедрин.

— Может, Гедрину виднее было? — Знакомое имя усваивается сознанием мгновенно, но тут же задвигается подальше, чтобы не мешать. Не портить игру.

— Что виднее-то? — возмущается гном.

— Ну дорос ты до кузни или нет… Между прочим, Мастера все такие. Вредные.

— Тебе почём знать?

— А у меня хозяин Мастер! — довольно сообщил я. — Твоему вредностью не уступит!

— Нет, ты Гедрина не знаешь! Он такой… — Вэльши замолкает, подбирая слова, но можно догадаться: кроме восхищения, в них ничего не будет. — Он… Он Мастер!

— За то и выпьем! — Поднимаю кружку и делаю вид, что отхлёбываю. Пузырьки эля тыкаются в плотно сжатые губы и огорчённо возвращаются обратно в оловянные объятия. Уж простите, сердешные, сегодня я не могу воздать вам должное. Сегодня у меня другие дела.

А гном пьёт, и с удовольствием. Не замечая моего отлынивания. Это и к лучшему, вот пирог пожую немного — и с новыми силами…

— В общем, не хотел тебя учить. Мурыжил на подсобных работах?

— Угу…

— А дальше?

— Дальше… — Гномий нос снова забавно морщится. — Дальше ему вовсе не до меня стало.

— Это почему же? Другого ученика завёл?

— Если б ученика! Племянница ему на руки свалилась… То ещё чудовище!

— Такая страшная? — делано изумляюсь, вспоминая симпатичную мордашку Мирримы.

— Да нет, нестрашная… — Вэльши задумчиво потянулся за сыром. — Миленькая. Только капризная и своенравная — спасу нет!

— Да ты тоже парень не из робких…

— Я другое дело! — обиделся гном. — А когда малолетка так себя ведёт, будто на днях королевой станет, это…

— Забавно, — предлагаю свою версию. Неправильную.

— Да уж, забавно! Особенно когда дядя ей во всём потакает. Всем забавам забава! — Взмах рукой, полный такого отчаяния, что…

Похоже, я узнал причину. Теперь осталось раскопать всё остальное.

— Она и до тебя добралась?

— Пыталась… Только я ей не сват и не брат, терпеть не обязан!

— Значит, решил научить девчонку уму-разуму?

— Вроде того. Приструнить немножко.

— И каким же образом? — интересуюсь исключительно из вежливости, потому что заранее знаю, что именно услышу.

— Да нанял людей пострашнее, чтобы они её как бы похитили и месяц-другой за собой потаскали. Думал, напугается, поутихнет, а там и… Когда домой вернётся, совсем другой станет.

— А на какие деньги-то нанял? Думается, тебе по малолетству семейная казна пока что не подчиняется!

— А зачем деньги? — фыркнул Вэльши. — Я им товар предложил… Пару клинков.

— Самолично выкованных? И они согласились?

— А ты бы отказался?

— Я? — Пришлось задуматься, и не на шутку. — Наверное, нет. Гномья работа всё-таки… А наёмникам платят по-разному, не каждый скопит столько, чтобы прикупить хороший клинок.

— Ага! — Взгляд наполовину осуждающий, наполовину торжествующий. — И они не отказались. Только зря весь договор был.

— Я так понимаю, из твоей затеи ничего не получилось?

— Получилось… — вздохнул гном. — Да наоборот. Мирриму какой-то дурень отбил от конвоя раньше, чем она испугаться успела, а дядя её через друзей своих вызнал, кто похитителей нанял… Шуму было!

— Могу представить. — Я всеми силами постарался скрыть улыбку. Пожалуй, в гневе Гедрин страшен, и лично мне не хотелось бы попасть под его тяжёлую руку. Особенно заслуженно попасть.

— Нет, не можешь, — уныло возразил Вэльши. — В общем, я уж думал, что меня как муху прихлопнут, но Мастер решил иначе и…

— Собственноручно брил? — уточняю. Исключительно в познавательных целях: добавить ещё один штрих к портрету дяди Гедди.

— А то! — Гном огорчённо уставился во вновь опустевшую кружку, потом потянулся за кувшином. Встряхнул сосуд, прислушался. В глиняной утробе что-то плеснулось. Остатки эля были торжественно вылиты в посудину. Нет, не в мою, но я и не претендовал на выпивку.

— Но из дома тебя ведь не гнали?

— Не гнали. Только оставаться и…

— Терпеть унижение?

— Вот-вот! Унижение. Не по мне это.

— Слишком горд? Лучше мелким разбойникам ковырялки ковать, чем принять справедливое наказание? Принять с достоинством и честью?

Широкая пятерня Вэльши сгребла в комок камзол на моей груди и подтянула меня поближе к захмелевшим глазам:

— Честь? Да что ты знаешь о чести?

Киан заворчал, но я ладонью показал: «Всё под контролем» и ответил гному. Ответил очень спокойно и очень доброжелательно:

— Самое главное вот что: честь у каждого своя, но при этом сразу видно, имеется она или отсутствует.

Должно быть, с минуту гном, не мигая, смотрел на меня. Потом крепкие пальцы разжались.

— Он говорил то же самое.

— Кто?

— Мой учитель. Бывший учитель…

— Может, правильнее говорить — будущий? — не согласился я.

Вэльши хохотнул, но этот смех больше походил на рыдания.

— Будущий? Да он и на милю меня к себе и своей кузне не подпустит!

Не подпустит? А вот тут ты ошибаешься, мой друг. Конечно, я не имел удовольствия знать дядю Гедди даже вдвое меньше, чем ты, и всё-таки… Он не из тех, кто отсекает пути к отступлению. Слишком стар. Слишком мудр. И если юному гордецу оставлена жизнь, значит, она ещё пригодится! И Вэльши, и Гедрину, что любопытно. А наказание… Оно служит искуплением вины и в глазах окружающих, и в твоих собственных глазах. Допускаю, что Миррима заслуживала небольшой выволочки (сколько раз у меня самого чесались руки её отшлёпать?), но обучение хорошим манерам не обязательно должно сопрягаться с риском для жизни. Конечно, любой урок доходчивее, когда стоишь на краю, однако велика вероятность того, что страх переиначит то, что пытается внушить учитель. Переиначит. Исказит. Исковеркает. Превратит истину в её полную противоположность. Счастье, что гномка не успела испугаться по-настоящему. Не вошла в Тёмный Храм своей души.

Однако… Теперь становится понятным присутствие Мастера в приснопамятном трактире: он разыскивал гномку по просьбе Гедрина. И кристально ясно, почему мне, с одной стороны, удалось справиться с «трином», а с другой стороны — почему парни вообще полезли в драку: кто ж по доброй воле согласится терять такой приз, как гномьи клинки! Особенно если работа пустячная.

— Знаешь, как люди говорят? — подмигиваю совсем загрустившему Вэльши. — Пожуём — увидим!

— Что пожуём?

— А что попадётся!

В дверь заглянул давешний досмотрщик:

— Эй, парень! Тебя хозяин на двор требует!

— Прямо сейчас?

— Нет, завтра пополудни! — огрызается «Нож» на мою попытку пошутить. — Шевелись давай!

— Уже бегу! — Я встал и с прискорбием сообщил своему собутыльнику: — Неотложные дела настоятельно требуют моего присутствия в другом месте, посему… В общем, я пошёл, слезай с моей «шкурки»!

Гному понадобилось не так уж много времени, чтобы сообразить, чего от него добиваются: каких-то четыре вдоха, и я получил полушубок обратно в своё распоряжение. Просунул руки в рукава, накинул на шею шарф (шапку засунул за пояс, чтобы голова раньше времени не вспотела) и последовал за нервно оглядывающимся на каждом третьем шаге провожатым. Разумеется, оглядывался он вовсе не на меня, а на волка, без единого знака занявшего привычное место у моей ноги.

Впрочем, спуститься именно во двор мне не позволили, велели стоять в дверях дома, за спинами «верзил», столпившихся на крыльце и разглядывающих… Посмотреть, кстати, было на что.

Посреди двора в позе, исполненной одновременно величия, пренебрежительного сожаления и скорбного недовольства, воздвигалась кругленькая фигура милорда Ректора в длинной — до самых пят — лисьей шубе пронзительно рыжего цвета. Пушистый мех воротника в близком соседстве с блестящей в свете факелов лысиной смотрелся особенно впечатляюще. Ксо выглядел бы почти смешно, если бы… если бы не его взгляд. Тёмные пуговки глаз были не просто колючими, они походили на острия копий, с которых скалилась сама Смерть, и уж ни в какое сравнение не шли с наконечниками стрел, нацеленных с галереи на гостей Двора.

Я не оговорился. Гостей, ибо мой кузен прибыл не один. Рядом с милордом Ректором стоял Рогар. Вот уж с кого можно было писать доброго дядюшку: ласковый взгляд, блаженная улыбка и вообще — выражение полнейшего довольства жизнью на лице. Правда, дёрнувшаяся бровь Мастера, заметившего моё появление, недвусмысленно пояснила, что под маской спокойного дружелюбия клокочет ярость… Лично я испугался сразу — ещё до того, как узнал, почему мне надо бояться. Испугался, сообразив: если уж Ксо притащил вместе с собой Рогара (а наоборот быть вряд ли могло — не то соотношение чинов), нагоняй последует с обеих сторон. Ох, выпорют меня… и, как всегда, будут совершенно правы. Но всё же зачем они здесь находятся?

— Я пришёл за принадлежащим мне имуществом, — поделился своим раздражением Ксаррон, отчётливо выговаривая слова, кристалликами льда осыпающимися в тишину.

— Конечно, господин Ректор, конечно, — ответствовал блондин, стоящий на последней ступеньке лестничного пролёта, который соединял крыльцо с плитами двора. — Но прежде я хотел бы кое-что обсудить.

Я невольно покачал головой. Нет, дядя, неверный стиль поведения ты выбрал, чтобы диктовать условия моему кузену. В корне неверный. Надо было спуститься вниз, подойти и вежливо поклониться, всем своим видом показывая, что искренне сожалеешь о нелепых причинах, заставивших уважаемого человека бросить дела и явиться в место, которое не… Примерно в таком духе. Вежливо и даже чуть подобострастно. Перед истинно могущественной персоной прогибаться можно и нужно — если хотите поиметь в чужом деле свой маленький интерес. А вот ежели нагнёте голову и — рогами, рогами… Ксаррон терпеливее меня, но в некоторых вещах не приемлет ни «да», ни «нет». Проще говоря, есть только одно мнение — его собственное, а всё прочее — чушь, не стоящая внимания. Сейчас как раз складывается подобная ситуация. Не знаю, как остальные зрители и участники разворачивавшегося во Дворе действа, а я вижу: Ксо разозлён. Причём злится единственно на меня. Фрэлл, даже не смотрит в мою сторону! Знает ведь, где я нахожусь, а не смотрит… Похоже, одной поркой дело не обойдётся.

И блондин этот со своим самомнением только сгущает и без того чёрные тучи поганого настроения моего кузена. В игры играть вздумал, недотёпа? То же мне, мастер lii-lou[104] нашёлся! Чего он добивается?

— Кое-что обсудить? — Ксо позволил себе чуть изогнуть бровь. — А именно?

— Ваше имущество будет возвращено вам в целости и сохранности, господин Ректор, но взамен… так сказать, услуга за услугу.

Мне не видно лица хозяина Двора, зато доступен для обозрения затылок, волосы на котором поредели достаточно, чтобы не скрывать под собой бисеринки пота. Так он всё же боится! Боится, но голос дрожит… Похвальное присутствие духа, однако, по моему скромному мнению, риск неоправдан. Если милорд Ректор соизволил прийти лично, а не прислал отряд Городской стражи для возвращения потерянной вещицы, это ещё не значит, что он готов к мирным переговорам. Смею предположить, блондин не такой уж дурак и понимает, как сильно рискует. Но из-за чего?

— Какой же услуги вы ждёте от меня? — презрительно осведомляется Ксо.

— Позвольте моей дочери обучаться в Академии, — наконец-то выдыхает хозяин Двора.

Так вот в чём дело! Готов поклониться столь трогательному проявлению отцовской любви. А что скажет милорд Ректор?

Ксаррон задумчиво посмотрел на блондина. Перевёл взгляд на Леф. Добрался до меня, словно спрашивая: «Доволен тем, что натворил?» И мне сразу захотелось втянуть голову в плечи. Вот уж действительно натворил…

Хозяин Двора Длинных Ножей разглядел свою выгоду мгновенно — как только узнал, что изображено на бляхе моего ошейника. Самое смешное, упрекать этого отважного человека не в чем. Поставить в вину любовь к собственному ребёнку? Да ещё, похоже, единственному? Я бы не осмелился.

Но дело приняло неприятный оборот. Таинствам воинских искусств не учат разбойничью голытьбу. Ни при каких условиях. Тому есть множество объяснений, от разумных до циничных, но, пожалуй, хватит и одного. Разницы в кодексах чести. И даже не во всех пунктах, а в очень простом вопросе: взгляде на жизнь как на предмет торговли. Собственно, и убийцы из подворотен, и те, кто проливает кровь только на поле битвы под сенью славных знамён, признают, что жизнь покупается и продаётся. Только условия контракта существенно разнятся. Не понятно? Как бы сказать попроще…

Есть три ипостаси человека с оружием: солдат, мясник, воин. Один убивает за деньги и идею, второй — исключительно за деньги и иногда ради собственного удовольствия, третий… Регулирует поголовье первых двух. То есть убивает, но лишь в том случае, когда это становится истинно необходимым. Воином может быть кто угодно: мужчина, женщина, ребёнок — ни возраст, ни физические данные не имеют решающего значения. Важнее иное — понимание неизбежного. Понимание на подсознательном уровне, без долгих размышлений и мимолётных вспышек чувств. Просто становится ясно: так нужно. И всё. Именно таким людям покровительствует Джанат, Мать Клинка. Впрочем, у неё есть и ещё одно редко употребляемое прозвище: Мать Духа.

Да, воином может быть любой. Более того: эта способность заложена с рождения, но вот пока она проявится… И семь потов сойдёт, и не одна седмица лет пробежит. Недаром настоящий Мастер так долго ищет ученика, которому согласится передать свои знания. Ошибиться нельзя. Передать в недостойные руки сокровища жизни и смерти? Нет, это слишком печально. Для всего мира. И учить девчонку, в жилах которой течёт порченая кровь дешёвых убийц, рискованно. Кто поручится, что она и её дети не используют полученные умения во зло? Ректор Академии не может взять на себя такую ответственность. Даже Ксаррон из Дома Крадущихся не может. Ох, что же я натворил… Прости меня, пожалуйста! Если бы я только мог предполагать… Ну ничего: сам испортил, сам и поправлю. Постараюсь поправить.

Я растолкал «Ножей» и подошёл к Леф, замершей у перил лестницы. Замершей не то от страха за судьбу отца, не то от сладкой боли, щемящей сердце — мечты в одном шаге от исполнения.

— Ты этого хочешь?

Девчонка вздрогнула и удивлённо посмотрела на меня.

— Чего?

— Учиться. В Академии.

— Я… я мечтаю об этом! — вспыхнули восторженно расширенные глаза.

— Мечта — это замечательно, — подтвердил я, пряча ладони в карманах полушубка. — Без мечты нет смысла жить. Но далеко не всякая мечта возникает для того, чтобы осуществиться.

Светлые брови непонимающе сдвинулись.

— Ты хочешь стать воином, верно? — Слабый, но вполне уверенный кивок. — А ты понимаешь, каких жертв потребует эта мечта?

— Жертв?

— Видишь ли, не всё так просто, как кажется… Становясь воином, человек начинает другую жизнь. Жизнь, в которой нет места для всего, что было до неё.

— Как это?

Думаешь, я тебя пугаю, милая? Есть немного. Но — для твоего же блага.

— Очень просто. Совершенствуя себя, воин готовится к тому, чтобы нести совершенство в мир, и, когда наступает срок, отрекается от ценностей, ранее занимавших сердце. Отрекается в первую очередь от привязанности к малой группе людей.

— Но почему? — Ещё чуть-чуть — и Леф заплачет, а я не хочу этого допустить.

— Потому что его путь предполагает служение всем, а не кому-то одному. У воина нет дома и нет семьи. Ты желаешь такой участи — стать одинокой?

— Н-нет…

— Хочешь бросить на произвол судьбы всех этих людей? — обвожу взглядом двор. — Ты рождена, чтобы заботиться о них, нравится это тебе или нет. Почему же ты хочешь убежать от своего предназначения?

Я вижу ответ в дрожащих глазах. Вижу. Но такой ответ меня не устраивает.

— Считаешь управление Двором постыдным делом? Зря. Почётен любой труд. Если, конечно, человек относится к нему серьёзно и ответственно. А труд, связанный с заботой о других людях, почётен вдвойне. Твой отец готов рискнуть жизнью, чтобы исполнить твою мечту. Разве ты не любишь его? Разве ты не хочешь, чтобы, уходя на покой, он был спокоен за дело рук своих? Посмотри на этих людей, Леф: они нуждаются в тебе. Это высшее счастье и высшая честь — быть нужным. Поверь мне, пожалуйста… Даже если сейчас всё, что я говорю, кажется странным и глупым, пройдёт совсем немного времени, и ты поймёшь, что имелось в виду. Подумай ещё раз, Леф, хочешь ли ты стать воином или примешь на себя бремя Хозяйки?

И я двинулся вниз по ступенькам. Вниз, к Рогару и милорду Ректору. И где-то совсем рядом с каменными плитами двора меня догнало решение девчонки. Нет, простите, решение взрослой женщины:

— Не надо, па… Это слишком дорогой подарок. Слишком дорогой и… ненужный.

Я усмехнулся и продолжил путь. Но в шаге от тех, кто пришёл во Двор Длинных Ножей за мной, поневоле пришлось остановиться и обернуться, потому что Леф крикнула мне вслед:

— Скажи… Ты воин?

— О нет! Я чрезмерно ленив для этого… Я не воин, милая!

— Да, девочка, он не воин… Он Мастер, — тихо подвёл итог Рогар. Ксо возмущённо фыркнул, но ничего не сказал, предоставляя хозяину Двора право испросить прощения за содеянное. Блондин и собирался этим заняться, благо напряжённая ситуация разрешилась без убытка для всех сторон, но обстоятельства в который раз решили привнести в только что затихшее течение жизни немного огонька.

— Хозяин… — задыхаясь от волнения, доложил прибежавший от ворот дозорный, — там, на улице… «коротышки»!

Весь Двор пришёл в движение, напомнившее со стороны беспорядочный, но на деле — подчинённый строгим правилам бег мурашей. То есть те, кто не был вооружён, вооружались, а те, кто уже отяготил себя наточенной сталью, проверяли, насколько легко клинки выходят из ножен.

Ксаррон вздохнул и, поймав конец болтающегося шарфа, дёрнул меня к себе:

— Если ты втравил всех нас в маленькую междоусобную войну…

— Это не я, клянусь! Я тут совершенно ни при чём!