На полпути к себе Иванова Вероника

«Не всякий противник может и должен быть побеждён». Что ты хотела этим сказать? Какую мысль пыталась донести до моего усталого и отчаявшегося разума? Есть ли у меня вообще противники? Настоящие, имеется в виду.

Если подойти к рассмотрению тщательно и придирчиво, то таковых найти не могу. В самом деле, кто был или является моим врагом? Сама Лэни? Ерунда. В данном случае «враг» — всего лишь фигура речи, потому что я знаю: волчица никогда не причинит мне вреда. Физического. Вред моральный слишком трудно измерить, чтобы оценить нанесённый урон, следовательно, эту составляющую наших со Смотрительницей словесных баталий учитывать не стоит.

Пойдём дальше. Родственники? Хм. Положим, меня не любят. Может быть, боятся. В отдельных случаях ненавидят. Но если бы я представлял собой угрозу их существованию, давно бы уже почил мёртвым сном в семейном склепе.

Кто ещё? С кем мне доводилось схлестнуться интересами? Что-то не припомню. Те, кто посягал на мою жизнь, в большинстве своём нашли покой в Серых Пределах. При моём непосредственном участии, разумеется.

Противники, противники, противники… Кстати, а что означает это понятие: «Те, кто противится»? Очень возможно. Например, противятся изменениям, которые я привношу в их жизнь. Противятся новым чувствам и новым мыслям, стремясь сохранить привычную, а потому кажущуюся удобной неповоротливость сознания. Да, таких существ на свете много. Правда, я никому не навязываю своего мнения: хочешь — слушай, не хочешь — останемся каждый при своём. Проще уйти, чем переубеждать, внушать, помогать… Проще. Но не всегда получается.

А ещё противник — это тот, кто стоит против. Или напротив. Напротив тебя. Как отражение в зеркале. В зеркале… Что говорила Мантия касательно эмоций? Что они лучше и точнее всего передают картину происходящего? Да, наверное. Но почему мне не удаётся выудить из путаницы чувств толику смысла? Очень нужны факты. Факты, с которыми меня никто не торопится знакомить. Может, попробовать ещё раз? Последний?

И рука сама потянулась к потрескавшемуся корешку дневника.

«…Она угасает. Нет, не с каждым днём, как высокопарно выражаются неудавшиеся поэты. С каждым мигом существования. Моего существования, потому что для неё время не движется. Время завершилось. Подошло к концу. Иссякло. Утекло как песок, как струйки воды сквозь пальцы. Ещё несколько месяцев назад, когда мы поняли, ЧТО случилось, жизнь застыла. Вокруг нас и внутри нас… Нет. Внутри неё всё-таки кое-что живёт. Живёт, несмотря на все доводы, крики, мольбы. Потому что она приняла решение. А когда Эли начинает упрямиться… Лучше не вставать у неё на пути. Это даже не лавина. Не ураган, пылью взметающий мироздание. Это воплощённый Закон. А спорить с Законом бесполезно, потому что он выполнится, не считаясь с чужими мнениями…

…Я разрываюсь между двумя желаниями, ни одно из которых не может быть выбрано и осуществлено. Я хочу, чтобы она была вечно. Я хочу, чтобы её мучения прекратились. Но первое невозможно, а второе… Кто посмеет перечить её воле? Я? Нет, мой рассудок хоть и стоит на грани сумасшествия, но, как и каждое живое существо, я хочу жить. Пока ещё хочу. Да, мне твердят об ответственности, о долге… Пусть. Я знаю одно: когда всё закончится, мне будет совершенно плевать на все долги. И мои перед миром, и мира передо мной. Платить по счетам? Убирайтесь прочь, ревнители Равновесия! Мне не нужен мир без неё. НЕ НУЖЕН. И если вы будете цепляться за мои обязательства, я сделаю так, что этот мир не будет нужен и всем вам!..

…Меня убивает это ощущение: одновременно быть бессильным и беспомощным. Сколько себя помню, ни разу не оказывался в такой бездне. Ни разу. А ведь было по-всякому. Было страшно. Было больно. Было грустно, да так, что казалось: весь мир окрасился в серое. Смешно вспоминать прежние переживания. Смешно. Теперь я это понимаю. Она уйдёт, и цвета вообще перестанут существовать для меня. Цвета, вкусы, запахи, прикосновения. Сколько раз мы ссорились. Сколько раз кричали друг на друга до слёз, до хрипоты, до полной потери голоса. Сколько раз прощались… Только для того, чтобы минуту спустя вновь броситься друг другу в объятия. Потому что мы не можем быть друг без друга. Существовать — можем, но быть… Не получается…

…Она запретила мне уходить. Просто запретила. Даже не стала говорить обычное в таких случаях: „Как отец, ты должен позаботиться о нашем ребёнке“. И от этого мне почему-то больнее, чем могло бы быть. Она знает, что я не смогу даже взглянуть на ЭТО. На то, что увидит свет, когда её глаза навсегда погаснут. Мне всё равно, что произойдёт потом. И она это понимает. Понимает и не просит ни о чём. Не просит. Приказывает. „Ты должен жить“. Вот так, просто и ясно. Без угроз. Без причин. Последнее желание. И мне придётся его выполнять. Хотя бы потому, что я никогда не был способен ей отказать. И дело тут не в любовной слепоте или чем-то чувственном, а потому не поддающемся объяснению. Желания Эли всегда были правильными. Не разумными. Не страстными. Не вынужденными. Правильными. Всегда. У меня бы так не получилось. Ни за какие чудеса мира я бы не согласился во всём поступать, руководствуясь высшим благом. Поэтому я остаюсь, а она… Она решила уйти…

…Последние дни не могу удержать злость. На кого? На всё, что попадает под руку. Я даже боюсь смотреть Эли в глаза. Боюсь заставить её разочароваться в мужчине, которого она когда-то выбрала. Выбрала себе на погибель. Да, ЭТО могло произойти с кем угодно, но мне кажется: виноват я и только я. И никакие доводы не помогают. Взгляды родных и друзей наполнены сочувствием, а кое-кто смотрит с откровенной жалостью, и от этого все внутри меня закипает. Вы не можете понять, что я чувствую! Не можете! Но даже сквозь жалость и сочувствие отчётливо проступает радость. Ну конечно, вы же получили отсрочку в исполнении приговора! И насколько большую — зависит от стечения обстоятельств. Может, на несколько сотен лет. А может, на пару дней — кто знает? Нет, я не буду торопить события. Если это чудовище выживет вопреки всему, что ж… Пусть живёт. Но без моего участия. Без моей помощи. Я ненавижу его с первой минуты. И моя ненависть только усиливается. Нет, не растёт, потому что заполнила меня с ног до головы. Не растёт. Набирается силы и умения. Я утонул в собственной злости и боюсь смотреть Эли в глаза. А её взгляд спокоен и ласков. И бледные губы улыбаются: „Всё будет хорошо…“ Будет. Но не с нами…

…Почему она так поступила? Не понимаю. Не могу даже попытаться понять. Я же видел её страх, её боль, её отчаяние. Видел. Несколько минут. А потом… Потом всё исчезло. Уступило место упрямо выпяченному подбородку. Нет, она не покорялась судьбе. Но что произошло между ними? Между двумя своевольными и никогда не уступающими друг другу женщинами? Иногда мне кажется, что Эли заключила со Слепой Пряхой договор. О чём? Никому угадать не под силу. Но её глаза блестели тем особенным блеском, который появлялся только после победы. Одержанной и безусловной победы. Неужели она нашла выход? Придумала, как обратить проклятие в благодать? Не знаю. Но если кто-то и мог такое сделать, то только она. Моя Эли. Я уже не могу надеяться, но остаётся крохотная капелька веры. Веры в то, что любимая дорого продаст свою жизнь. Очень дорого. И всё равно продешевит, потому что жизнь цены не имеет…

…Сегодня. Она не сказала ни слова, но мы почувствовали ЭТО одновременно. Значит, завтра утром я проснусь в новом мире. Мире, в котором не будет тепла её губ. Я не хочу такого будущего. Не хочу. Но она не простит и не примет моей смерти, поэтому с восходом солнца я открою глаза. Что я увижу? И увижу ли я вообще что-нибудь?..

…Она ушла».

Да, в первый раз читать эти строки было тяжелее. По очень простой причине: я ещё не умел терять сам. Мог только представлять, придумывать, грезить. Но осознать в полной мере, каково это — расставаться с частью самого себя, мне не удавалось. Наверное, и к лучшему. Прямой ответ способен убить? Согласен. Но беда в том, что в отцовском дневнике нет прямых ответов. Только намёки, обрывки, тени смысла. В самом деле, разве мы, даже мысленно (и особенно — мысленно), раскладываем по полочкам причины и следствия? Да никогда! Зачем облекать формой то, что понятно без слов? Вещи, с детских лет настолько привычные, что мы перестаём их замечать? Это было бы лишней тратой времени и сил, что совершенно непозволительно тому, кто и так живёт взаймы.

Эмоции передают картину полнее и точнее? Угу. Если пропустить все переживания через себя. Кто отважится на подобный подвиг? Только сумасшедший мечтатель, которому собственное существование кажется пресным и скучным. Впрочем, я пробовал прожить чувства отца ещё в тот, первый раз, когда читал его дневник. Нет, вру, не пробовал. Они сами силой ворвались в моё сознание и прочно там обосновались. Даже не вспомню, сколько дней выпало из жизни, пока я пытался справиться с чужим горем и, что страшнее всего, с чужой ненавистью, полыхавшей внутри меня. Да и не справился на самом деле. Так, слегка притушил костёр до поры до времени. До того дня, когда сам разжёг рядом новый огонь. И языки пламени переплелись друг с другом, сжигая то, что накопилось за многие годы, и оставляя после себя лишь пепел. Но вот какой именно? Пепел Памяти? Пепел Забвения? Пепел Надежды? Не могу разобрать цвет. Не сейчас. Как-нибудь потом.

И всё же кое-какие факты можно извлечь и из отцовских переживаний.

Первое. Мать всегда поступала правильно, а это значит, что моё рождение если и не было желанным, то не было и бессмысленным. Радостно сознавать.

Второе. Родители любили друг друга до самозабвения. Но любовь одного оказалась сильнее. А ещё этот «один» так же сильно любил жизнь. Не ту, которая принадлежит отдельно взятому существу, а ту, которой наслаждаются все. И любовь привела к погибели. Впрочем, по многочисленным свидетельствам очевидцев и участников, это странное чувство всегда несёт поровну горя и счастья.

Третье. Моё рождение родственники встретили с печалью, с болью, но и с долгожданным облегчением. Как писал отец, «получили отсрочку». От чего? Надо бы прояснить. Вот только кто согласится рассказать?

И последнее. Без номера, потому что самое главное. Точнее, мне кажется самым главным. Моя мать о чём-то договорилась с Судьбой. Что стало предметом договора? Моя жизнь? Её жизнь? Что-то совсем другое? Вот об этом мне точно никто не расскажет. Спросить у самой Пряхи? Раньше надо было спрашивать, когда она уплетала пирожки… Почему меня тревожит именно эта запись отца? Как будто стою перед закрытой дверью и… У меня есть ключ, и он уже повёрнут в замочной скважине, осталось только потянуть дверную ручку на себя, чтобы войти. Куда? В комнату? Или в новый коридор, из которого нет выхода? Страшно так, что дух захватывает, но хочется шагнуть в эту неизвестность. Даже если за порогом ждёт обрыв.

Ужинать меня не позвали, и в комнату ничего не принесли. Какой вывод можно сделать? Ошибаетесь. Если мне отказано в приёме пищи, это означает только одно: время Пробуждения неумолимо приближается, а вместе с ним и время одного из самых моих нелюбимых занятий. Плавания в Межпластовом Потоке. Если вас когда-нибудь укачивало на море, вы меня поймёте: в шторм со слабым желудком лучше не попадать, а если уж попали, то тщательно следить за его содержимым. Или точнее, за отсутствием в нём содержимого…

Магрит разбудила меня до рассвета. А может быть, сразу после полуночи: с чёрного как смоль неба не хуже волка скалилась луна, и дом был погружён в сонную тишину.

— Уже? — Наверное, в моём вопросе хватало и досады, и недовольства, потому что сестра вздохнула:

— Некоторые придерживаются правила: чем неприятнее действия, подлежащие исполнению, тем быстрее стоит с ними закончить и посвятить оставшееся время удовольствиям.

— Некоторые — это кто?

— Разумные и бережливые.

— Я не из таких.

— Знаю. Однако брать на вооружение чужой положительный опыт не только не зазорно, но и очень полезно.

— Уговорили. Вот только… Почему вы полагаете, что участие в Пробуждении кажется мне неприятным?

— Я не полагаю. Я вижу это по твоему лицу, — улыбнулась Магрит.

— Никогда не считал свою физиономию настолько выразительной.

— Хватит ворчать! Сходи лучше умойся.

— Лениво. Да и зачем ходить далеко? — Я сполз с постели, приоткрыл окно, зачерпнул горсть снега с карниза, мгновение подумал, потом быстро размазал замёрзшую воду по лицу.

Взбодрился, как и планировалось. Магрит посмотрела на меня с сожалением:

— И на что только не идут из-за лени!

— Зато я проснулся.

— Правда?

— Хотите попробовать? — Снова тянусь за снегом, и сестра с улыбкой отнекивается:

— Предпочитаю менее суровые методы… Закрой окно, пока не простудился!

Приятно подчиняться, особенно если приказ целиком и полностью совпадает с твоим собственным желанием.

Пока воюю со створкой, в самый ответственный момент решившей заупрямиться, Магрит раскладывает на мятой постели вновь пошитую одежду. И когда только мьюр успел? Наверняка ведь пользовался магией! Точно — обрывки заклинаний ещё торчат из швов. Прошу:

— Вы не могли бы подчистить за портным? Если я сам этим займусь, придётся всё начинать сначала.

Сестра укоризненно качает головой, но исполняет мою нижайшую просьбу, уничтожая последние следы магического вмешательства в процесс кройки и шитья.

— Ещё что-то поправить? — осведомляется Магрит, наблюдая моё замешательство.

— Пожалуй, нет.

— Тогда оставляю тебя наедине с нелёгким выбором. Постарайся не задерживаться больше, чем нужно. Когда определишься, жду тебя на Верхней галерее.

И сестричка удалилась из комнаты.

Да, выбор и в самом деле нелёгкий. Сразу из трёх вариантов. Сомнений не вызывала только рубашка, предоставленная в единственном числе, а вот остальное… Требовало раздумий.

Собственно, все три костюма были одинакового покроя: плотно сидящий длинный камзол с глухим воротником-стойкой и столь же не обременённые излишней просторностью брюки. Только не подумайте, что предложенная мне к носке одежда неудобна, вовсе нет! Скажем так: она лишена изысков и прочих милых мелочей, пагубно сказывающихся на удобстве, но создающих тот самый уют, который так радует глаз. Впрочем, в простоте линий есть очарование, и немалое. Неприятность состоит в том, что меня лично простота отнюдь не украшает.

Итак, в каких же тонах следует прибыть на церемонию?

Только не в белом! На его фоне я совсем потеряюсь. И не в чёрном: окажусь бледен, как покойник. А уж зелёный… Будет чудным образом гармонировать с цветом моего лица после путешествия в Потоке. И почему нельзя было выбрать что-либо нейтральное? Знаю почему. Событие, на которое я приглашён, имеет статус крайне официального и торжественного, поэтому придётся напяливать одно из трёх. Хоть наугад пальцем тыкай… А что? Это идея!

Я зажмурился, крутанулся вокруг своей оси и…

Выпала зелень.

Знак судьбы? Ерунда. Ладно, надену этот костюм, от меня не убудет.

С застёжками я воевал уже на ходу: даже рукава (ввиду прискорбной узости) надлежало застёгивать на дюжину пуговичек, что уж говорить о камзоле!

Магрит задумчиво окинула меня взглядом, кивнула своим мыслям и помогла мне справиться с последними капризами одежды.

— Ты выбрал…

— Только не спрашивайте почему! — взмолился я.

— Хорошо, не буду. — Мягкая улыбка. — Готов?

— Настолько, насколько вообще могу быть готовым.

— Надеюсь, этого достаточно. — Очень тихое замечание.

— Достаточно для чего?

— Для того, чтобы добраться до места без приключений! — строго сдвинула брови сестра. — Танарит будет тебя встречать, так что не волнуйся понапрасну.

— Можно подумать, у меня нет других причин для волнений!

— А они есть? — Лёгкое удивление.

— Сколько угодно!

— Когда вернёшься, мы непременно обсудим их все. По порядку. А сейчас… Невежливо заставлять себя ждать, верно? Ступай.

— А вы? — Первый раз с момента появления на галерее я почувствовал холод.

— Мне там делать нечего.

— Но почему?

— Танарит изъявила желание видеть тебя, хотя вправе не приглашать никого из нас.

— Но…

— Ступай! Или ты хочешь, чтобы я тоже замёрзла? — Магрит демонстративно закуталась в шаль.

Не хочу, конечно. Тем более что сам начинаю застывать, потому что между телом и морозным воздухом нет никаких преград, кроме не слишком-то тёплой одежды.

Верхняя галерея. Ажурный мост, протянутый над плитами Внутреннего двора. Высоко-высоко… Или мне кажется, что высоко, а в действительности удаление от земли вполне приемлемо. Что поделать, боюсь высоты. До дрожи в коленях, чем всегда вызываю недоумённое сочувствие окружающих. Впрочем, волки тоже не особенно любят верхние этажи…

Всего-то и надо, что дойти до середины галереи — того места, где каменные плиты и деревянные балки рассечены Межпластовым Потоком. Со стороны выглядит жутковато: зияющий проём длиной пару футов, в котором ничего нет, кроме воздуха, подрагивающего маревом, очень похожим на то, что образуется в жаркие летние дни над хорошо нагревшейся дорогой. Кажется, легко можно перепрыгнуть через пустоту и приземлиться на другую сторону галереи, но это не так. Совсем не так. Да и прыгать не рекомендуется: начальное ускорение, заданное при вхождении в Поток, оказывает существенное влияние на перемещение внутри него. Проще говоря, если неудачно разогнаться, закрутит штопором и вынесет незнамо куда.

Я остановился на самом краю — менее чем в шаге от путешествия.

Примерно восемь лет назад происходило нечто похожее. С той лишь разницей, что я был испуган. Очень сильно испуган. Так сильно, что всё же шагнул вперёд, не надеясь на благоприятный исход. Вообще ни на какой исход не надеясь. Чего греха таить: я не выбрался бы из Потока, если бы не Ксо, который нашёл меня и вытащил. За шкирку. Впрочем, в то время мне было всё равно, что произойдёт: я не видел смысла жить. И уж тем более не видел смысла бороться. Мне хотелось одного: убежать подальше, спрятаться, укрыться ото всех и забыть. О, как мне хотелось забыть! Но наши желания никогда не совпадают с нашими возможностями; чем больше я старался выкинуть из головы грустные воспоминания, тем чаще к ним возвращался. Пока не научился занимать мысли другими вещами и не понял, что сознание способно вмещать не так уж много знаний одновременно. Но это понимание пришло не сразу… А ведь могло и вовсе не прийти. Так что мне повезло. Найдя временное пристанище заблудившемуся рассудку, я отложил решение проблем на лучшие времена. И вот они настали, времена эти. Ну что, будем решать?

Воздух Потока холодный и густой, те язычки, что дотягиваются до меня, заставляют задержать дыхание. Кажется, что впустить в грудь этот вязкий сироп попросту невозможно. Задохнусь. Но я уже знаю: всё, о чём говорят ощущения, иллюзия, а реальность обладает совсем иными свойствами.

Оборачиваюсь. На один вдох, чтобы посмотреть, что делает моя сестра.

Киваю. Дожидаюсь ответного кивка.

Снова оказываюсь лицом к лицу с зыбким маревом.

Пора.

И это совсем не страшно…

Совсем не страшно…

Совсем…

А-ах!

Глаза зажмуриваются быстрее, чем я успеваю сообразить приказать им это сделать. Зря, конечно: Межпластовый Поток — великолепное зрелище. Великолепное. Для тех, кто не подвержен приступам головокружения.

Представьте себе реку, состоящую из отдельных струй и одновременно являющуюся единым целым. И представьте, что, кроме реки, вокруг ничего нет. Она сверху, снизу, слева и справа. И даже хуже: она ВНУТРИ вас. Она проходит через тело. Через каждую пядь. Через каждую пору кожи. Проходит, увлекая вас за собой. И сопротивление здесь не только бесполезно, но и неуместно: если вы знаете цель своего путешествия, Поток не станет противодействовать.[121] Точно так же как не станет и помогать. Он просто предложит некоторое время плыть вместе. Хотя больше всего это плавание похоже на полёт.

И как в небе легко наткнуться на птиц, так и здесь… Временами кое с кем сталкиваешься. Наслаиваешься. Или пересекаешься? Не подберу слов. В общем, какое-то время делишь одну и ту же струю Потока с непоседливым и очень вредным духом. Да-да, тем самым, которого я так люблю поминать по поводу и без повода! Хорошо ещё, фрэллы предпочитают жить между Пластами и нечасто наведываются в другие реальности: что бы я делал, если бы на каждое моё огорчение из-за ближайшего предмета (а то и просто из складок воздуха) появлялось страшненькое создание и окрестности оглашались бы куда более искусной руганью, чем та, на которую способен ваш покорный слуга. Спросите, кто ругался бы? Всё вокруг, потому что уважающий себя фрэлл первым делом постарается напакостить всем и каждому в пределах досягаемости.

Кстати, до сих пор не знаю, как точно они выглядят, эти духи, потому что не открываю глаза в Потоке, дабы не впадать в панику от смешения красок и перспектив. А звуки и ощущения, что ж… Приходится мириться. Так вот, фрэлла я воочию не наблюдал, зато знаю, на что похожа его сущность, потому что не раз впускал её в себя. Этакое странное сочетание беспокойства, азарта и мудрого ехидства, приправленное щепоткой печали. Правда, непонятно, что может печалить вечного странника? Может быть, именно необходимость странствовать?

В этот раз фрэллов на пути не попалось. Ни одного. Попрятались, что ли? А может, погода нелётная. Всякое бывает. Например, в некоторые фазы луны даже не слишком здравомыслящий маг подавит желание построить Портал, потому что место назначения может оказаться совсем не соответствующим задуманному. Вот и в Потоках случаются времена, когда активность тамошних обитателей снижается до предела. Правда, я с таким положением дел сталкиваюсь впервые, но, с другой стороны, мне и в Поток-то пришлось нырять самостоятельно всего второй раз в жизни. Не было бы нужды, и этого раза не случилось бы, потому что ничего приятного в происходящем нет — и по окончании путешествия я буду похож на…

А не пора ли причаливать? Даже в темноте закрытых глаз можно определить: меня очень хотят заполучить. Слева по курсу. Или справа? Ох как немилосердно крутит!

Последняя проверка. Отпускаю все имеющиеся чувства на свободу. Полностью. К горлу сразу подкатывает тошнота, а тело начинает чесаться изнутри. Зато теперь знаю точно: она. Танарит из дома Созидающих. И в самом деле ждёт меня. Невежливо отказывать даме, а посему…

Тянусь к пронзительно белому огоньку, такому чистому, что в другое время ни за что не решился бы его коснуться, боясь испачкать. Тянусь каждой частичкой своей души, только так: перемещением в Потоке нельзя управлять рассудком. Нужно просто стать частью реки. И её воды охотно смыкаются вокруг вас. Но когда приходит время расставаться, вы понимаете, насколько сложно уйти. И не потому, что Поток не желает вас отпускать, а потому, что вы сами отдали бы всё, чтобы вечно чувствовать себя частью мира. Чувствовать так просто и так естественно…

Плюх.

Моё грациозное возвращение в реальность проходит по обычной схеме, но с существенным отклонением в завершающем этапе: не лечу кувырком на пол, а оказываюсь в прохладных руках dou Танарит. Прохладных — исключительно в смысле настроения. Впрочем, поддержав меня ровно столько времени, чтобы я мог справиться с водоворотом ощущений, женщина неуловимо изменилась. Кстати, с Созидающими очень легко общаться, если вы любите догадываться об истинном значении каждой фразы по оттенкам эмоций, а не по грубому словесному скелету: Созидающие отражают каждое чувство в своём внешнем облике. Возьмём, к примеру, Танарит.

Изысканно-стройная, за что Ксаррон дразнит её «худышкой». Почти прозрачная, потому что её кожа очень тонка и имеет едва уловимый перламутровый отлив, придающий каждому кровеносному сосуду загадочный и нереальный вид. Идеально прямые светлые волосы лежат на плечах так ровно, что кажутся жёсткими, а на самом деле эти пряди мягче шёлка. Лицо кажется совершенно бесцветным, потому что Созидающие не признают искусственных украшений личности, полагая главным достоинством богатый внутренний мир. И в чём-то они правы, вы так не считаете? Лоб, нос, щёки, губы, подбородок — их очертания зыбки и едва намечены, словно передо мной не живая женщина, а портрет красками на водной основе. Да, теми самыми, которые лучше всего передают прозрачность и воздушность. Но стоит поймать тёмный взгляд, и вы забываете о прелестях и недостатках. Забываете, потому что мечта не имеет ни того, ни другого, а Созидающие состоят из надежд и грёз. Но, в отличие от всех других, кто умеет мечтать, они воплощают в жизнь самое невероятное, что только можно себе представить. Недаром Дом, одна из Хранительниц которого встретила меня своими объятиями, носит название Дома Драконов, Созидающих Плоть Мечты.

— Рада тебя видеть. — Действительно рада: кожа на скулах становится почти белоснежной, а по серебру волос пробегают искорки. И ведь в этих изменениях нет ни капли магии! Или есть? Запоздало отстраняюсь и отвешиваю поклон — нечто среднее между неуклюжестью и небрежностью. Надеюсь, Танарит на это не обидится. В конце концов, у меня просто не было возможности привыкнуть ко Входам и Выходам из Потока.

— Моё появление не причинило вам беспокойства, dou?

— Не больше чем обычно, — вежливо отвечает она, но хрусталики слов звенят сожалением. Чуть-чуть.

М-да, в некоторых случаях чопорная вежливость ранит сильнее, чем прямое и открытое признание. Но тут я ничего не могу поделать. Набрасывать Вуаль не решусь: если уж дома меня так трясло по возвращении, то здесь, не просто в Средоточии Нитей, а там, где Средоточия пересекаются, моя попытка избегать нанесения ущерба станет самоубийственной. И всё же грустно смотреть, как гибнет даже самая малая часть ky-cenn…[122]

Как будто идёт снег, мелкий-мелкий и блестяще-чёрный. Воздух осыпается пылью. Мёртвой мокрой пылью. Прямо мне под ноги. Но я не смогу перестать дышать, даже если очень сильно захочу: в этом уголке мира всё подчиняется желаниям тех, кто его создал. И если Танарит готова пожертвовать крохами семейной реликвии, не смею ей перечить. Но надо уточнить:

— Я не опоздал?

— Прибыл как раз вовремя. Это очень хорошее качество, совершенно не свойственное большинству моих родных. Впрочем, их мы ждать не будем. Ты в состоянии следовать за мной? — И голос, и взгляд выражают озабоченность.

— Разумеется, dou.

А что я могу сказать? Что с большим удовольствием посидел бы полчасика на полу? Кажется, Танарит не осуждает шутки, но конкретно эту попросту не оценит.

— Тогда пойдём.

Шлейф платья должен шуршать по паркету, верно? А он не шуршит. Вообще не издаёт звуков. И мне понадобилось пройти ровно сто семьдесят пять шагов вслед за Хранительницей, чтобы догадаться: она и вовсе не одета. То, что я вижу, даже не иллюзия, а мысль. Одна из многих. Просто Танарит понимает: обнажённое тело меня смутит. В частности потому, что сам я не то что одет, а застёгнут, можно сказать, на все пуговицы. Ох… К счастью, вся несуразность происходящего дошла до моего растерянного сознания слишком поздно. То есть в тот момент, когда я перешагнул порог зала, в котором, собственно, и намечалось проведение церемонии.

Стены, — каменные или нет, потолок, прячущийся в тумане ky-cenn, ровные плиты пола — всё это не имеет значения. На самом деле передо мной предстаёт чарующее зрелище. Бутон, который вот-вот распустится, высвобождая… Нет, не буду ничего предполагать. Не буду портить удовольствие, а спущусь вниз по Уровням Зрения, чтобы сполна насладиться красотой и сложностью переплетения Нитей Гобелена.

На Втором Уровне это похоже на мутную воронку вихря.

На Третьем Уровне это лазорево-изумрудные лучи, стекающиеся в единый центр со всех сторон. Кажется, один из них проходит сквозь меня, а это нехорошо. Осторожно делаю шаг в сторону и ловлю на себе одобрительный взгляд Танарит, которая не сочла бы возможным просить, но оценила по достоинству мою вежливость. Вынужденную, правда, а не искреннюю.

На Изнанке… О, здесь картина не поддаётся описанию. В самом деле, как можно словами передать волшебство кружащихся в плавном танце алмазных искорок? И их облако увеличивается. С каждым тактом неизвестной мне мелодии. А мелодия… Замедляется? Точно. Вот ритм становится совсем невозможным — медленнее пульса. И я с ужасом и восторгом понимаю, что биение моего сердца подстраивается под беззвучную музыку. Наверное, это и помогает мне уловить истинный момент Пробуждения.

На целый вдох, кажущийся бесконечным, движение останавливается. Искорки замирают на месте, но их неожиданная пауза больше всего похожа на ожидание, словно одна из товарок ещё не добралась до места танца и остальные решили её подождать.

Сколько времени проходит? Миг? Час? Вечность? Уверен только в одном: моё сердце будет ждать вместе с ними. Сколько понадобится. Здесь и сейчас не работают никакие законы пространства и времени, потому что они уступили место другому, самому главному закону. Закону Жизни. Потому что мир готовится стать богаче ещё на одну палитру красок. Ещё чуть-чуть…

И начинается ветер. Мягкий, тёплый. Он что-то несёт с собой. Точнее, кого-то. Кого-то прекрасного и удивительного. Облачко едва различимого тумана соприкасается с искорками, и алмазная пыль вспыхивает солнечной бирюзой.

Свершилось.

Новая жизнь начала путь Наверх, и мне самое время отправиться следом.

Заворожённо смотрю, как Нити сплетаются в Кружево. Чуткие пальцы невидимой мастерицы создают многослойный узор, трогательный, хрупкий, но необыкновенно могущественный. Изначальный Узел один, но рождается сразу во всех Пластах, выпуская Нити туда, куда они сами пожелают направить свой полёт. Нити льнут друг к другу, сплетаются, снова разбегаются в стороны. Словно плеть дикого винограда покрывается цветами, ни на мгновение не замедляя рост. И как только последний Узел находит своё место, спешу подняться на Второй Уровень.

Воронка никуда не делась. Напротив, стала ещё плотнее, сжалась, образуя настоящий кокон. Кокон, из которого вот-вот появится…

Всё, больше нет сил сдерживаться.

Заканчиваю метания по Уровням Зрения и возвращаюсь в свой Пласт реальности.

И тут же сдвигаю веки, чтобы хоть чуть-чуть защитить глаза от нестерпимого сияния, потому что посреди залы, почти над самым полом, парит сгусток света. Живой.

Чересчур живой. И Танарит вдруг вздрагивает и бросается к нему, на ходу проводя своё тело через волны Изменения. Волны, которыми меня едва не отбрасывает назад, но я простил бы даже сломанные кости, потому что чудо, которое мне дозволили увидеть, стоит любых жертв.

Чудо рождения дракона.

А вы думали, дракон вылупляется из яйца?[123] Фу, какое примитивное представление о процессе. В некотором смысле, конечно, есть и «яйцо», и всё прочее, но этими понятиями можно лишь иллюстрировать, а не объяснять. Словами пользуются те, кому недоступны образы.

Я читал описание механики Пробуждения. Когда-то давно. Достаточно давно, чтобы не помнить всех подробностей, но они мне и не нужны. Лучше один раз увидеть, чем разбираться в противоречиях чужих рассказов…

Вы можете представить себе хрустального дракона? Дракона, словно выточенного из куска прозрачнейшего льда. Дракона, наполненного светом и чистотой, пугающего не размерами и грозным видом, а своим совершенством? Я тоже не мог. Пока не увидел Танарит в её первозданном облике. Вихрь света, ринувшийся навстречу столь же прекрасному, но ещё очень маленькому и потому нуждающемуся в заботе лучику.

Забота… О, заботы будет предостаточно. Но в тот миг, когда Танарит всем телом и всей душой обвилась вокруг новорождённого дракона, я понял главное. В одном малыш точно никогда не будет нуждаться. В материнской любви, потому что её так много, так много, что…

Я тоже в ней тону.

Эту нежность можно было бы сравнить с океанской волной, если бы не одна деталь. Волна разрушает всё на своём пути, а здесь… Здесь нет даже тени уничтожения. Чистейшая мечта и необъятное счастье. И ky-cenn с готовностью усиливает их, наполняя пространство залы феерией красок и звуков. Усиливает, радуясь вместе с матерью, встречающей рождение ребёнка.

А я пячусь назад, за пределы чужого триумфа, потому что чувствую: ещё немного — и разорвусь на части. От того, что эта любовь предназначена не мне.

Нет, неверно: от того, что никто и никогда ТАК меня не встречал. И уже не встретит. Как грустно…

Иду, не разбирая дороги. В ушах звон и гул. Глаза забиты пылью умирающего тумана. Наверное, именно из-за этих пакостных крупинок мне хочется плакать. А может, не только от них.

Так вот каким должно быть настоящее Пробуждение. Я всё-таки узнал. А лучше было бы не узнавать. Никогда.

Интересно, какими чувствами встретила бы меня моя мать, если бы не умерла за миг до моего появления на свет? Получил бы я хоть крошечную каплю нежности? Гадать бессмысленно. Зато прочих чувств мне было отсыпано сполна! Начиная от ненависти отца и заканчивая презрением и страхом слуг — ни одна из напастей не обошла стороной. Глядя на прошедшее детство с высоты пережитых лет, могу с уверенностью заявить: любви мне не доставалось. В лучшем случае — усталое сожаление и попытки сделать вид семейных отношений. Хорошо ещё, по юности лет я не мог понять, что на самом деле прячется в чужих взглядах. Собственно, и сейчас не до конца понимаю. Ну и фрэлл с ними со всеми. С родственниками, слугами и гостями Дома. Надоело. Всё надоело.

Больно и пусто. Невыносимо пусто. Ни одной толковой мысли в голове, а в сердце… Настоящий хаос из несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий. Надо вернуться в тот коридор, где меня вышвырнуло из Потока, и попытаться найти дорогу домой. Или ещё куда-нибудь. Пока я в состоянии думать. Надо.

Но зачем Хранительница настаивала на моём присутствии? Чтобы лишний раз причинить боль? Нет, это глупо. Тогда почему? Почему?

— Снова струсил и сбежал? — Звонкий детский голос, чем-то напоминающий Танарит. Но если в голосе той перекатываются хрустальные бусины, то этот больше напоминает глухой стук монет.

Девочка. Маленькая. По росту, имею в виду, потому что возраст дракона никоим образом не влияет на внешний облик. То есть этой малышке, едва достающей макушкой до моего пояса, может быть на порядок больше лет, чем мне. А в том, что она — дракон, сомнений нет и быть не может, потому что Ткань Мироздания вокруг хрупкой фигурки вздыбилась парусом.

Она такая же полупрозрачная, как та, что сегодня стала матерью. Родственница? Наверное. А может, гостья. Ах да, Танарит же говорила: «других ждать не будем». Точно, гостья, потому что при всей похожести она чем-то неуловимо отличается от Созидающих. Может, отсутствием мечты во взгляде?

Всматриваюсь повнимательнее. Да, мечтой тут и не пахнет. Зато имеется бездна ехидства, и очень даже недоброго.

— Почему — снова? — спрашиваю первое, что приходит на ум, поскольку с остальными пунктами обвинения спорить не собираюсь.

— Потому что опять.

— Тебе-то откуда знать?

— А твои выходки ни для кого не секрет, — безоблачно улыбаясь, сообщает девочка.

— И много их было?

— Пальцев не хватит сосчитать. Но если желаешь, могу напомнить.

— Не желаю.

— Вот я и говорю: струсил! — победное восклицание.

— Я просто ушёл.

— Сбежал! — немедленная поправка.

— Хорошо, скажем: ушёл со всей возможной поспешностью.

— Потому что струсил!

— Да что ты заладила — «струсил», «струсил»… Чего мне пугаться?

— А это ты сам должен знать.

— Представь себе, не знаю.

— А хочешь? — Загадочный прищур.

— Что?

— Узнать, от чего бежишь?

— Такое возможно? — удивляюсь по-настоящему.

— В Доме Созидающих возможно. — Довольный кивок.

— И каким же образом?

— Не образом, а кое-чем, крайне похожим на зеркало, — расплывается в улыбке девочка. — Показать?

И я не медлю ни вдоха:

— Покажи!

— Идём! — Она семенит по извилистому коридору, да так резво, что я бы потерял её из виду через два поворота, если бы не шлейф платья, которое смешно топорщится на плоской детской груди. Шлейф просто-таки бесконечный, противно скрежещущий по плитам пола, словно не скользит по ним, а цепляется коготками.

Останавливаемся перед дверью чуть выше моего роста, и девочка кивает:

— Заходи.

— А что там?

— Зайдёшь — увидишь.

— Я не собираюсь играть в игры! Тебе трудно сказать?

— Нисколечко. Там Зеркало Сути. Слышал о таком?

— Немного…

В самом деле немного. И никогда не мечтал увидеть: почему-то на все мои просьбы Магрит отвечала уклончивыми отказами. Может, она была права и мне не стоит углубляться в процесс познания дальше, чем уже успел?

А настырная малявка видит мои сомнения и ухмыляется:

— Трусишь, трусишь!

— Вовсе нет!

— Трусишь!

— Говорю же, нет!

— А ты зайди!

— И зайду!

— А вот посмотрим!

— Смотри, если хочешь!

И я тяну дверную ручку на себя.

На первый взгляд комната пуста. На второй — тоже. И даже на третий. Неужели девчонка обманула? Воспользовалась моей растерянностью и решила пошутить? Если так, у неё получилось. Но рваться обратно в коридор с гневными обвинениями не стану. Зачем? Мне уже всё равно…

Откуда взялось это странное равнодушие? Нет, правильнее было бы сказать, безразличие, потому что «быть равнодушным» — значит одинаково реагировать и на тень, и на свет. Но «одинаково» может быть разным. Одинаково сильно. Одинаково слабо. Одинаково восторженно. Одинаково презрительно. А безразличным бываешь абсолютно.

Наверное, сила наведённых эмоций сыграла со мной злую шутку, начисто заглушив мои собственные чувства во внешнем слое восприятия. Те же, что остались… До них ещё нужно добраться. А добираться не хочется. Может быть, потому что боюсь узнать, какие демоны прячутся в глубине души.

Пожалуй, побуду некоторое время здесь. Тепло. Тихо. Спокойно. И кажется, воздух более прозрачный, чем в коридоре. Более чистый. Стоп. Но ведь так и есть! В этой комнате совершенно отсутствует ky-cenn! В чём причина? Я бы не успел за столь короткое время полностью уничтожить здешнего домашнего любимца, даже будучи в очень расстроенных чувствах. Тогда… Ну-ка оглядимся вокруг.

Всюду черно, но не темно. Потолок, пол, стены — всё одного цвета и одного… Провожу ладонью по бархатистой поверхности. Приседаю и касаюсь пальцами плит под ногами. Точно. Один и тот же материал. И я знаю какой.

Анруд, «голодный камень». Уникальное образование, без малейшего намёка на зачатки разума, обладающее способностью поглощать лишнее. Да, именно так! Независимо от природы этого самого лишнего. Говорят, в тех местах, где добывают кристаллы анруда, даже окружающий пейзаж преисполнен гармонии. В принципе любой предмет по сути своей идеален, если убрать всё, что мешает ему быть таковым, и благотворное влияние «голодного камня» на близлежащую местность и существ вполне объяснимо. Но никто и никогда не мог бы представить себе комнату, изнутри сплошь покрытую чёрными пластинами. Пластинами, которые мягко светятся, позволяя довольно подробно рассмотреть… Что? Отсутствие мебели, например. И всего остального. Но если принять во внимание странную облицовку… Возможно, девчонка сказала правду. И где мне искать это фрэллово зеркало?!

Движение. Справа. На самой границе зрения. Поворачиваюсь. Или мне кажется, или… Одна из плит пола дрогнула. Нет, такого быть не может. Анруд поглощает и любые колебания, буде таковые возникнут. Значит…

Это не плита. Это лужица.

Маленькое озерцо посреди комнаты. Такое же чёрное, как и всё вокруг. Чёрное, блестящее и… живое.

Делаю шаг и отчётливо вижу, как по маслянисто-текучей поверхности пробегает рябь. От ветра? Если бы!

Ещё шаг. Новый всплеск ряби, от краёв к центру. Любопытно.

Приближение на третий шаг заставляет меня озадаченно остановиться, потому что лужица начинает стекать, но не вниз, а… Тонкими струйками поднимаясь вверх, словно кто-то поменял местами пол и потолок. Течёт медленно, почти нехотя, застывая на уровне чуть выше моего роста. Одна струйка, другая. Десяток. Дюжина. Целый частокол струй. Очень похоже на струны арфы, вот только между чем и чем они натянуты?

И тут «струны» начинают ощетиниваться сотнями тонких волосков, которые, сплетаясь друг с другом и от этого становясь всё толще и толще, постепенно заполняют собой все прорехи, ещё остававшиеся между струями. Не проходит и вдоха, как передо мной возникает сияющая прямоугольная поверхность. Да, в самом деле похоже на зеркало. Зеркало, отлитое из «лунного серебра», но серебра, просыпавшегося не из шкатулки Ка-Йи, белой, самой младшей и самой снисходительной из лун. Нет, это серебро принадлежит старшенькой. Черноглазой Ка-Йен, «Возмутительнице спокойствия».[124]