Шесть камешков на счастье Милн Кевин
Тем же вечером мы присмотрели двухкомнатную квартирку с мебелью в нескольких минутах ходьбы от школы Элизы. Стоила она дешево, и в субботу мы уже переехали. В следующий понедельник Нэйтан устроился в магазин автозапчастей на неполный рабочий день, а я стала подрабатывать репетитором – занималась с парой отстающих школьников. Вместе мы зарабатывали достаточно, чтобы покрыть все расходы, по крайней мере, позволить себе трижды в неделю лапшу быстрого приготовления могли.
Грант первые две недели учебного года преподавал, а потом все же согласился лечь в клинику, как и обещал. Но выписался оттуда уже через три дня, сославшись на то, что момент неудачный, и пообещав снова вернуться в клинику в следующем месяце.
Свое обещание он так и не выполнил.
Когда наступила зима, мы с Нэйтаном уже порядком измучились от количества всего, что на нас свалилось: работа, учеба, домашние хлопоты, забота об Элизе. К тому же, когда ребенок внутри меня начинал толкаться, я не могла заснуть по ночам. В начале декабря я почти уже решила, что пора признать поражение.
Как-то вечером, когда мы уложили спать Элизу, я призналась Нэйтану:
– Все сложнее, чем я думала.
Нэйтан как раз делал домашнее задание по физике, которое я уже успела сделать к тому моменту. Он спросил:
– Ты про беременность?
– Это я как раз переживу. А вот все остальное… Вся эта куча дел…
Он кивнул:
– Это тяжело. Но если бы мы все сделали иначе, было бы еще хуже.
– Вот уж не сказала бы. Грант ведь по-прежнему ходит в школу и учит детей, а должен бы сидеть в тюрьме. Что скажешь? Я начинаю задумываться, правильно ли мы поступили… – Я не могла скрыть раздражения.
– Ну, он же никуда не сбежал. Просто исполнение приговора откладывается на некоторое время. Когда ребенок родится, мы сделаем генетическую экспертизу и упечем его в тюрьму. А сами поступим в колледж и уедем подальше отсюда.
Я кивнула. Не потому, что была согласна, а потому, что не хотела мешать ему делать домашнее задание.
Когда Нэйтан закрыл наконец учебник, я позвала его к себе на «диван», роль которого выполняло гигантское кресло-мешок.
– Ты смог решить задачу на вакуумную проницаемость? – спросила я. – Мне пришлось попотеть над ней.
– По-моему, ты хочешь поговорить со мной вовсе не о физике, Мэдди, – хмыкнул он.
– Тогда как насчет химии?
Нэйтан посмотрел на меня искоса:
– Что же?
– Послушай! Я думала. Много. О будущем. И о том, что произойдет через пару месяцев, когда ребенок родится.
– Тогда ты, скорее, о биологии собралась поговорить, – пошутил он. – Или об анатомии.
– Прекрати, Нэйтан. Просто… Я хочу рассказать, о чем думаю и что чувствую. Так что… Наверное, это, скорее, из области психологии.
За последние несколько месяцев мы с ним иногда затрагивали в разговорах тему будущего, но ни к каким определенным выводам не приходили. Хотя чем больше времени мы проводили вместе, тем очевиднее становилось, что у Нэйтана есть четкий план: воспитать Элизу как свою дочь, вырастить ребенка, который родится, и доказать себе, а особенно своим родителям, что мы можем справиться со всем сами.
В чем лично я не была так сильно уверена.
– Хорошо, – неуверенно произнес Нэйтан. – Но разве психология – точная наука?
– Просто послушай, – попросила я. – Я только… Я много думала об этом, и мне кажется, что твой папа был прав.
Он прищурил глаза:
– Конечно. Мой папа всегда прав. Мистер Пастор-Совершенство. Так насчет чего он прав на этот раз?
– Не сердись, Нэйтан. Но… я не готова стать мамой. И я решила отдать ребенка на усыновление.
Нэйтан побледнел, как побледнел его отец, когда Нэйтан сообщил о моей беременности.
– А как же мы? – спросил он.
– Ну… – тихо протянула я. – С этим сложнее всего.
С этим и правда было сложнее всего. Все наши жизненные перипетии последних нескольких месяцев усугублялись подсознательным желанием Нэйтана верить в то, что между нами действительно было что-то вроде любви. Но как бы я ни ценила все те жертвы, на которые он ради меня пошел, любви я к Нэйтану не испытывала.
– Нам пора уже подумать о будущем. Не хочу больше быть для тебя обузой, Нэйтан. Да, я знаю, ты бы что угодно сделал ради меня – ты всегда поступаешь благородно. Но я больше не хочу быть грузом, который тянет тебя вниз.
– Но ты не тянешь меня вниз, – возразил Нэйтан. – Ты делаешь меня лучше.
– Это ты делаешь мир лучше, Нэйтан. Не стоит все свои усилия тратить только на меня. Во всяком случае, все время так продолжаться не может, – грустно улыбнулась я.
Он помолчал, а потом задал очень болезненный для меня вопрос, хотя сам уже прекрасно знал ответ:
– То есть ты меня не любишь?
– Конечно, люблю, – быстро ответила я, – просто… не так.
– А, я понял, – сказал Нэйтан тихо. – Дело в химии. Хочешь сказать, что ты не можешь любить меня как Рэнди.
Я не ответила. Впрочем, это и не прозвучало вопросом. Нэйтан знал ответ так же хорошо, как знал меня, саму.
Мы долго молчали. Нэйтан, казалось, смирился с моим намерением. И хихикнул:
– Так что? Получается, мы вроде как разводимся?
Я прыснула следом за ним – фраза прозвучала нелепо.
– Ну, если это назвать разводом, то дa. – С этими словами я придвинулась ближе к Нэйтану и крепко его обняла. – Словами не передать, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. И что бы дальше ни произошло, ты всегда будешь моим самым близким другом, который несколько раз спас мне жизнь.
Это заставило Нэйтана улыбнуться, но всего на мгновение.
– Но ведь какое-то время нам еще придется со всем этим справляться в одиночку, верно? – спросил он.
– Я собираюсь начать искать приемную семью прямо с завтрашнего дня, так что отдам ребенка сразу после рождения. Но да, мы должны будем дождаться конца учебного года, если, конечно, тебя это устроит. Для Элизы будет лучше, если мы ей не будем рассказывать об этих планах как можно дольше.
– А как же Грант? – спросил Нэйтан.
– Нужно убедиться, что, когда ребенок родится, Грант даст согласие на проведение теста на отцовство. Подождем до нужного момента, а потом сдадим его полиции, – ответила я.
– Каково это – носить ребенка? – Он положил руку мне на живот.
– Странно, я бы сказала.
Ребенок толкнулся, и Нэйтан вздрогнул.
– Да, – согласился он. – И правда странно.
Через две недели после этого разговора, в сочельник, мы собрались в доме родителей Нэйтана. Как оказалось, зря мы надеялись, что вечер будет веселым. Когда трапеза была окончена, а Элиза убежала играть с новой куклой, которую ей подарила миссис Стин, пастор задал нам с Нэйтаном несколько обычных вопросов. На все я дала бодрые ответы.
– Как самочувствие, Мэдди?
– Прекрасно.
– Как учеба?
– По-прежнему одни пятерки.
– Как ситуация с Грантом?
– Насколько я знаю, он так и не лег в клинику и не вылечился.
И тут в разговор вмешался Нэйтан:
– А что насчет тебя, папа? Все в порядке в церкви?
Пастор и его жена обменялись обеспокоенными взглядами.
Сообщив пастору о моей беременности, мы с Нэйтаном решили пока не ходить в церковь, чтобы избежать лишней шумихи. Не дразнить гусей, так сказать… Мы на это надеялись.
– Прекрасно, я полагаю, – после паузы ответил пастор Стин.
– Звучит не очень воодушевляюще, – насторожилась я.
– Папа, что происходит? – с откровенной тревогой спросил Нэйтан.
Его отец снова посмотрел на свою жену, словно взглядом требуя ее одобрения:
– Милая, нужно им рассказать. Все равно они скоро обо всем узнают.
Миссис Стин медленно кивнула.
– Мы не хотели вас загружать этим, – продолжил пастор. – У вас и так хлопот полон рот… Но лучше уж вы от меня узнаете, чем из газет, что меня, скорее всего, отстранят от обязанностей пастора. Решение будет принято завтра утром.
– О боже! – не удержалась я.
– С какой стати им тебя отстранять? – возмутился Нэйтан. А спустя миг на его лице застыла гримаса отчаяния. С трудом выговаривая каждое слово, он спросил: – Все из-за нас?
Словно в подтверждение этого, пастор с женой снова обменялись красноречивыми взглядами, но Стин-старший попытался преуменьшить масштаб бедствия:
– Думаю, для меня в любом случае настало время что-то изменить. Вы тут ни при чем, ребята. Это мне следовало им лучше вдолбить: не судите, да не судимы будете. Честно говоря, их реакция меня очень и очень разочаровала.
Следующие пару минут родители Нэйтана рассказывали, как некоторые прихожане – не все, но особо активные – пришли в ужас, узнав, что Мэдди беременна от «сына пастора». Другие оскорбились, когда узнали, что пастор позволил нам пожениться и жить самостоятельно в таком возрасте. Конечно, сплетни начали расползаться с самого начала этой истории, но в последнее время накал страстей достиг точки невозврата – и пара особенно «нравственных» прихожан потребовала, чтобы пастора сняли с должности. Особенно возмущался один. Ему под сорок, и они с женой почти десять лет безуспешно пытались зачать ребенка. Так вот, этот «поборник справедливости» заявил, что пастор поступил эгоистично и безответственно, разрешив Мэдди не делать аборт, – как будто это было его решение.
– Почему эти люди лезут не в свое дело? – уныло бросил в пространство вопрос Нэйтан. – Если им так все это не нравится, почему бы не найти другую церковь? Выбор-то огромный.
– В том-то и проблема, – посетовала его мать. – Некоторые из старых прихожан уже перестали ходить в нашу церковь. С сентября посещаемость упала донельзя. И даже те, кто по-прежнему к нам ходит, перестали делать пожертвования. В прошлом месяце твой отец предложил урезать себе зарплату, чтобы как-то поправить положение церкви, но, боюсь, этим дело не исправишь.
– А как же совет старейшин? – не сдавался Нэйтан. – Они что, не могут вмешаться?
Пастор пожал плечами:
– Их прежде всего волнует духовное и финансовое положение. Прямо сейчас я не могу честно сказать, что знаю их критерии успеха в этих двух сферах. Как один из членов совета честно сказал мне недавно, прежде чем останавливать кровотечение, нужно вытащить из раны стрелу. В данный момент кровотечение очень сильное.
– А стрела – это я, – пробормотал Нэйтан.
– Нет, – поправил сына пастор, – стрела – это я.
– Тогда я лук…
Ответом ему стало напряженное молчание. Когда оно стало действовать всем на нервы, я не выдержала:
– И что вы теперь собираетесь делать?
Миссис Стин усмехнулась так, как усмехаются, когда что-то настолько не смешно, что приходится смеяться:
– Ну, здесь оставаться мы, безусловно, не можем. Сплетни уже распространились, словно вирус. И даже если бы были вакансии, я сомневаюсь, что Тима взяли бы в какую-нибудь другую местную церковь. И уж точно не в качестве главного пастора.
Пастор Стин несколько оживился:
– Я навел справки: в других штатах есть подходящие должности. Будем действовать по ситуации. В любом случае уверен, все это к лучшему.
Когда родители Нэйтана ушли прибирать со стола, я спокойно предложила ему рассказать всю правду:
– Просто несправедливо подкладывать им такую свинью.
– Нет! Не смей ничего им рассказывать! – отрезал он.
Меня поразил тон, каким Нэйтан это сказал.
– Остынь. Я просто думаю вслух, – поспешно ретировалась я.
Он на мгновение замолчал.
– Ну тогда не думай об этом. Мы не можем рассказать им, Мэдди, и ты сама это прекрасно понимаешь. Иначе папе придется сообщить в полицию об изнасиловании, и когда мы попытаемся отдать ребенка на усыновление, сплетни будут расти как снежный ком. Думаешь, кто-нибудь захочет усыновить ребенка, оказавшегося в центре скандала? Мы зашли уже слишком далеко, чтобы отыграть назад. Теперь нужно просто придерживаться плана. Ты слышала, что сказал папа. Все к лучшему.
Я почувствовала, что Нэйтан придумал новые причины скрыть от родителей нашу ложь, но, похоже, делиться ими со мной он не собирался, так что настаивать не стала.
– Хорошо, – прошептала я, вставая, чтобы помочь Стинам с уборкой. – Ты прав. Я буду держать рот на замке.
Когда я шла на кухню, у меня возникло странное чувство, что теперь я защищаю Нэйтана так же, как он защищает меня.
Глава 30
26 декабря совет старейшин вынес единогласное решение: Тим был освобожден от обязанностей пастора.
– Но не стоит переживать об этом, – вспомнила я его слова, сказанные в канун Рождества. – Бог уготовил мне, как и всем другим, свой путь.
Поздно ночью, когда Нэйтан и Элиза уже спали, я думала об этих словах. Учитывая, насколько моя жизнь запуталась в последнее время, можно ли говорить, что Бог уготовил мне вообще какой-то путь? А если и уготовил, не в том ли он, чтобы обманывать всех, кто мне встретится в жизни? Нет, такое Бог навряд ли одобрил бы. К тому же, если Божий промысел и в самом деле существует, почему тогда счастье в моей судьбе не предусмотрено в принципе? Почему тогда Бог допустил подобный сценарий по отношению к нам с Рэнди? А Грант? Неужели то, что он бил меня в детстве, – тоже Божий промысел? А изнасилование? Неужели все это теперь сойдет ему с рук?
Я долгое время не позволяла себе плакать, но в тот вечер бороться с подступившими слезами не стала. Нарыдавшись, я уснула.
В среду позвонила миссис Стин и сообщила, что ее муж был на собеседовании в какой-то большой церкви в Северной Каролине. Там освободилось место пастора – прежний ушел на пенсию после какой-то сложной операции. На следующей неделе Тиму позвонили и предложили должность, а к началу февраля Стины уже готовы были переехать. Кто знает, может быть, у Бога все-таки есть свой план для всех. Во всяком случае, для пасторов.
Родителям Нэйтана было крайне неловко, что пришлось уехать в такой момент, ведь у меня вот-вот должен был родиться ребенок, а их сын заканчивал школу.
– Но вы оба доказали, что можете справиться со всем самостоятельно, – считала миссис Стин. – Если бы мы не были уверены, что у вас получится и вы поддержите друг друга, мы бы ни за что не уехали.
Хотя я уже выбрала для ребенка приемных родителей – милую семейную пару из Калифорнии, – мы все еще не рассказали Стинам-старшим, что решили отдать малыша на усыновление. Осложняло положение то, что, кажется, пастор и его жена привыкли к мыслям о внуке, хоть обстоятельства его рождения были не самые благополучные. Так что мы с Нэйтаном не говорили им до самого конца. То есть до момента, когда уже стояли на пороге, провожая их в путь.
Пастор Стин обнял Нэйтана крепко и по-мужски похлопал его по спине:
– Позаботься о своей ненаглядной, ладно? И береги кроху.
– Да уж, – обняла меня миссис Стин, – передавайте ей много-много приветов и поцелуев от бабули, хорошо?
– Почему «ей»? Может быть, «ему», – заметил пастор.
– Ну уж нет, – ответила его супруга, положив руку на мой округлившийся живот. – После восемнадцати лет рядом с нашим маленьким упрямцем я имею право понянчить маленькую внучку.
И игриво подмигнула Нэйтану.
Мы с ним обменялись взглядами и поняли, что момент настал. Нэйтан шагнул в мою сторону и взял меня за руку. И позвал Элизу, которая взобралась на грузовик:
– Элиза, спустись на секунду.
Я сжала руку Нэйтана, и он начал:
– Слушайте, я знаю, вы очень рады и с нетерпением ждете появления на свет внука. Но мы с Мэдди много думали в последнее время и кое-что решили.
Лицо миссис Стин помрачнело еще до того, как Нэйтан продолжил:
– Просто… сейчас… В общем, пап, ты был прав. Лучше уж родители, которые в состоянии позаботиться о малыше, чем двое подростков, которые еще не окончили школу. Поэтому мы решили отдать ребенка в приемную семью.
Пастор Стин подошел к жене и приобнял ее.
– Вы точно уверены? Вы оба?
– Да, – ответила я. – Я уже выбрала семью.
Пастор кивнул.
– Это же не из-за нашего отъезда, нет? То есть если бы мы остались, вы бы не…
– Нет, папа, – начал объяснять Нэйтан. – Мы решили еще до того, как ты потерял работу. Просто ждали подходящего момента, чтобы сообщить вам.
Глаза его матери наполнились слезами.
– И ты считаешь, что подходящий момент сейчас? – всхлипнула она.
Элиза взяла меня за руку и заглянула в глаза.
– Получается, я не стану тетей? – спросила она.
– Станешь, милая. – И сестрой. – Просто… Не в этот раз. У этого ребенка будут другие мама и папа.
Расстроившись, Элиза убежала.
– Простите меня, – обратился к родителям Нэйтан. – Нас обоих. Но мы чувствуем, что поступаем правильно.
Его отец отстранился от плачущей жены, обнял меня, затем Нэйтана.
– Не скажу, что мы не удивлены и не разочарованы. Но мы рады, что такое сложное решение вы с Мэдди приняли вместе. Оно, думаю, далось вам совсем не легко, но я думаю так: то, что вы решили отдать малыша тому, кто, как вам кажется, позаботится о нем лучше, говорит о вашей огромной любви к этому ребенку. И я вами просто горжусь. Если в вашей семье всегда будет царить такая любовь, вы будете очень счастливы в браке. Непременно.
Нэйтан крепко сжал мою руку, и я сочла это деликатной попыткой напомнить, чтобы никаких планов на будущее я больше не раскрывала.
Миссис Стин шагнула вперед и в последний раз дотронулась до моего живота, вытирая другой рукой слезы.
– Вы хоть пришлете мне ее фотографию? – улыбнулась она через силу.
– Конечно, – ответила я, задыхаясь от чувства вины и борясь с подступавшими к горлу рыданиями.
– Или его, – напомнил пастор Стин.
– Да, папа. Или его.
Глава 31
Я шла по коридору в школе, как вдруг меня догнал Грант. Рядом никого не было. Я остановилась.
– Ты ведь уже совсем скоро родишь, верно? – спросил Грант.
До этого мы долго не разговаривали. Надо сказать, вид у него был сейчас совсем неважный: мешки под глазами, как будто он не спал недели две. К тому же исхудал так, что стал похож на тень.
– Через полторы недели, – ответила я. – Но у меня постоянно схватки. Врач говорит, что это может произойти когда угодно.
– Пол ребенка ты решила не узнавать? – не отставал Грант.
Я покачала головой.
– Но ты точно собираешься отдать его на усыновление?
Я кивнула. Грант продолжил:
– Хорошо-хорошо. Думаю, это к лучшему.
Должно быть, выражение лица у меня стало таким жутким, что он тут же поправился:
– То есть не для меня, конечно… Я имею в виду, для ребенка… и для тебя. – Он помолчал и пробормотал: – Слушай, детка, я знаю, я облажался. Сильно. Мне хотелось бы быть для тебя лучшим отцом. Но как?
Казалось, Грант пытается подобрать слова.
– Я хочу тебе сказать еще до рождения этого ребенка: ты достойна лучшего. Что бы ни случилось в будущем, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Элиза тоже. Вы особенные, и я хочу, чтобы ты смогла осуществить все свои мечты. Не позволяй никому встать у тебя на пути.
Он снова сделал паузу, глядя вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
– Прости меня за то, что я сделал с тобой. И за то, кем я стал после смерти твоей мамы.
Грант попытался положить руку мне на плечо, но я отстранилась, стыдясь его прикосновения. Его лицо помрачнело.
– Да, ты слишком добра ко мне, Мэделин, – снова пробормотал он, очевидно сделав акцент на моем имени. Наверное, это был второй или третий раз в моей жизни, когда Грант назвал меня по имени. Уходя, он добавил фразу, которую я слышала всего однажды – на объявлении приговора маминому убийце:
– Но в угоду милосердию нельзя жертвовать справедливостью.
Я не поняла, что Грант имел в виду. Но тем же вечером его машина на полной скорости врезалась в дерево рядом у проселочной дороги. Алкоголя в его крови обнаружено не было, но он был не пристегнут. Об этом даже показали сюжет в десятичасовых новостях – сначала искореженный автомобиль, а после этого парня с микрофоном на фоне нашей школы, который долго рассказывал, что погибший был прекрасным преподавателем и заботливым отцом и все его очень любили. Следствие пришло к выводу, что, должно быть, машина попала в яму на обочине и водитель не справился с управлением. Но мы-то с Нэйтаном знали.
Просто для Гранта настал час расплаты.
И все равно я проплакала всю ночь. В основном из-за Элизы, которая до сих пор с нетерпением ждала дня, когда сможет вернуться к отцу. Он все время повторял ей: «Скоро, милая, скоро мы снова будем жить вместе». Однако я плакала, потому что еще хранила в памяти времена, когда Грант не пил. Каким бы жутким отчим ни становился напившись, я все еще помнила, каким он был до того: любящим мужем и человеком, который помогал мне в трудную минуту.
Может быть, в угоду милосердию и нельзя пожертвовать справедливостью, но в данном случае, как мне казалось, справедливость вошла в дверь без стука.
На следующий день мы с Нэйтаном решили не ходить в школу, а остались дома с Элизой. После полудня у нас состоялся очередной тяжелый разговор: я хотела рассказать его родителям правду, а Нэйтан меня отговаривал. Но я больше не видела смысла в том, чтобы скрывать, кто отец ребенка, – ведь Грант был мертв. И ни полиция, ни газеты уже ничего бы сделать не смогли.
Однако Нэйтан прямо-таки рассвирепел:
– Ты ни черта не понимаешь, Мэдди! Нельзя рассказывать им ничего. Что с того, что Гранта больше нет? Это что-то меняет?
– Это меняет все. Теперь это просто семейное дело. Никакой полиции, никакого суда. Не нужно давать показания. Теперь все иначе, Нэйтан. Так почему ты и дальше должен тащить все на себе?
– О, и теперь тебя, значит, не волнует, что люди могут пронюхать?
– Конечно, волнует. Но твои родители имеют право знать правду, особенно после всего, через что мы все прошли.
– А Рэнди? Ты что, ему тоже собираешься рассказать? – ошеломленно прошептал Нэйтан.
– Он ненавидит меня, Нэйтан. Я бы ни за что ему не рассказала. И вообще, никто в школе не должен знать. Особенно те, кто обожал Гранта. А то еще подумают, что это я виновата в его смерти, – поморщилась я.
Нэйтан буравил меня взглядом гораздо дольше, чем хотелось бы.
– А разве это не так? – спросил он наконец.
– Мы виноваты в том, что случилось с Грантом? Не думаю, – откликнулась я.
– То есть ты думаешь, что его смерть – расплата за то, что он с тобой сделал?
– Не думаю, – сказала я быстро. – Хотя, признаюсь, иногда он так меня доводил, что я желала ему смерти.
– То есть если бы мы поступили иначе – пошли в полицию с самого начала, Грант был бы жив? – рассуждал Нэйтан.
Слышать этот вопрос мне было больно.
– Да, – вымолвила я слабым от волнения голосом. – Вероятно. В тюрьме… но жив.
– Неужели ты не поняла? Он же погиб из-за нас! – вскричал Нэйтан, схватившись руками за голову.
– Нет! Он покончил с собой, потому что не смог жить с чувством вины. Устал бояться последствий, которые, он знал, рано или поздно наступят, – возразила я. И остановилась – мне нужно было понять реакцию Нэйтана. – Ты ведь поэтому не хочешь рассказать все родителям? Потому что чувствуешь себя виноватым в смерти Гранта?
– Нет. Да… Не знаю. И поэтому тоже, наверное, – отрезал Нэйтан. Он сделал несколько шагов по комнате, нервно взъерошив волосы. – Я рад, что помог тебе, Мэдди. Я так счастлив, что оказался в тот день рядом. Если бы ты покончила с жизнью из-за Гранта, я бы никогда не смирился с этим. В данном случае лучше он, чем ты. Но в то же время посмотри, что теперь стало с моими родителями. Папа лишился хорошей работы. Хуже того, лишился доверия своих прихожан, которым пришлось искать новую церковь. Все это совершенно несправедливо. Не знаю, что могло бы быть, но из-за нашего решения все пошло наперекосяк. И как папа с мамой теперь отреагируют, если я позвоню им и небрежно так сообщу: «Вообще-то всего этого можно было избежать, если бы я сразу рассказал правду. Но я решил поиграть в героя-мученика и врал вам, как и всем остальным, – и вот теперь из-за этого ваша жизнь превратилась в кошмар, а Грант покончил с собой!» Весело, да?
Он остановился – перевести дух.
– Знаешь, что мне с рождения вдалбливал папа? Нужно всегда быть честным, Нэйтан. И после того, чем для них с мамой обернулась эта ложь, ты так уверена, что они простят меня… меня, поставившего твои интересы выше интересов своей семьи?
– Да, – прошептала я, уязвленная его словами. – В конечном итоге да.
– В конечном итоге… может быть. Честно говоря, самоубийство Гранта очень сильно облегчило мне жизнь – теперь не нужно ни о чем рассказывать родителям. Потому что, если бы он был жив, когда мы пошли бы в полицию, папа с мамой бы сразу смекнули, что мы им врали, ведь так? А теперь никто не узнает. Эта правда должна умереть вместе с нами! И пусть ни мои родители, ни Рэнди, ни кто-либо в школе, ни даже Элиза ни о чем не догадываются.
– О, – не выдержала я, – это твое окончательное решение?
Я никогда еще не видела Нэйтана с таким бледным лицом. И он выглядел таким хрупким, словно вот-вот треснет, как скорлупка.
– Что происходит? Ты что-то от меня скрываешь? – спросила я.
Нэйтан развернул к себе рядом стоящий стул и сел, словно ноги не держали его. А дальше – закрыл лицо руками и зарыдал, сначала тихо, потом все сильнее.
– Это я убил Гранта, Мэдди, – глухо простонал Нэйтан. – Это моя вина!
– Потому что мы не притащили его в полицию? Ерунда. Глупости какие, – отмахнулась я.
– Нет, ты не поняла! Грант говорил со мной. Вчера на перемене, прежде чем поговорить с тобой, он почти насильно втащил меня в свой класс.
– Что он сказал?
– Умолял, чтобы я никогда никому не говорил о том, что он сделал с тобой. Мол, каких бы гадостей он ни натворил, он очень любит тебя и Элизу и ему стыдно за содеянное. Он сказал, что придумал, как исправить положение, чтобы вам с сестрой не пришлось больше расхлебывать ситуацию. И хотел убедиться, что Элиза никогда ничего не узнает. Он уже столько раз подвел ее, что не может позволить ей жить с этим.
– Что ты ему сказал? – спросила я.