По понятиям Лютого Корецкий Данил

Поддерживая пьяно бормочущего Модуса под руки, они вывели его из зала, спустились по лестнице, ведущей в подвал. В какой-то момент ноги его совсем отказали, Модус повис на плечах своих провожатых и, кажется, уснул. Под его тяжестью Локус и Тодд согнулись в три погибели, шли медленно, осторожно нащупывая ступени. Остановились на крохотной площадке перед дубовой, обитой железом, дверью. Прислушались. Сверху, из, зала, доносились шум и крики, словно там случился пожар или пирующие окончательно перепились.

– Идем.

Локус ногой толкнул дверь, свободной рукой вытащил горящий факел из крепления в стене. Открывшаяся перед ними темнота подвала казалась бесконечной и почти осязаемой, как черные холодные воды залива. Блики желтого пламени выхватывали стены, сложенные из крупного камня, и черные провалы ниш, в некоторых стояли дубовые бочки, некоторые пустовали. Они подошли к довольно глубокой нише в самом конце подвала. Рядом была навалена груда камня и стояла бадья, из которой пахло сыростью раствора.

– Давай заноси, – тяжело выдохнул Локус. – У меня уже спина одеревенела.

Они затащили бесчувственное тело в нишу и посадили, прислонив к задней стене. Модус что-то пробормотал и выругался, потом тяжело завалился набок.

– Всё. – Локус перевел дух. – Начинай!

Тодд безропотно взял мастерок и принялся укладывать в ряд камни, умело подбирая их по размеру и форме и скрепляя густым раствором. Пока Локус отдышался, он уже уложил один ряд и начал второй.

– Поторопись! – потребовал Локус, но видя, что слова мало помогают делу, принялся сам подавать камни. Работа пошла быстрее.

…В это время наверху продолжался пир. Но уже другой, кровавый. Третья перемена блюд. Едва только Локус и Тодд покинули зал, будто порыв ураганного ветра налетел на замок, отбросил прикрывавшие стены ковры и шкуры. Из-за них показались скрывавшиеся там все это время люди Тодда – вооруженные мечами и кинжалами головорезы, которых обычно нанимали для сбора податей. Со своих мест вскочили гарнизонные лучники, хватаясь за припрятанное под одеждой оружие. Все они набросились на опьяневших воинов Модуса, рубя и коля, снося головы и вспарывая животы. Али выволокли из-за стола, перерезали ему горло и выбросили еще корчащееся в судорогах тело из окна во двор на потеху собравшейся там дворне. Конюхи, кухарки, постельничие и повара долго охаживали труп Черного человека вилами, цепами и дубинами, а потом набросали на него хворост и подожгли.

Когда последний воин из дружины Модуса испустил дух, начался дележ трофеев. Доспехи, шлемы, мечи, украшения, серебро из кошелей. Раздетые донага изуродованные тела вслед за Али полетели из окон во двор, а в зале началась драка между победителями. Кто-то дрался, кто-то, пользуясь моментом, наливался вином и медом. А кто-то вспомнил о лошадях гостей, и вскоре со стороны конюшни послышались крики и испуганное ржание. Остальные мигом ринулись туда…

В зале тем временем показались перепачканные известкой Локус и Тодд. Скамьи перевернуты, кровь всюду – на столе, на полу, на стенах. Среди остатков трапезы лежала чья-то отрубленная рука. Локус прошел к окну, глянул вниз, сплюнул.

– Дело сделано. С приездом, дорогой братец, – хрипло проговорил он.

– Может, пришла пора посмотреть, что в том сундуке, господин Локус? – Толстый Тодд хитро подмигнул. – Ну, в том самом, в котором репу не хранят?

Возведенный на месте старого замка дворец из белого мрамора ослепительно блестел под солнцем. Нигде во всем мире – ни в Иудее, ни в Сирии, ни в самом Риме – еще не было таких прекрасных строений. Толпа празднично одетых людей заполнила огромную площадь перед дворцом и прилегающие к ней улицы города, раскинувшегося на некогда унылой равнине. Модус, облаченный в пурпурную королевскую мантию, стоял на балконе, взирая сверху на толпу. Сегодня день его коронации. Солнечный, яркий день под голубым небом. Рядом, склонив головы, на коленях стоят вожди завоеванных им земель Британии, поверженные римские легаты в окровавленных, искореженных доспехах, а также бывший римский наместник в черной, как знак позора и покорности, тоге.

Трубят трубы – на балкон входит процессия друидов с золотой короной на хрустальном блюде.

– Коронуется Модус Виллем Британский, первый король свободной Британии и прилежащих островов!

Старший друид под восторженный рев толпы водружает корону на его голову. Свершилось. Исполнилось. Все получилось, как он хотел. Острое, безграничное чувство счастья настигает его, словно приступ, перехватывая дыхание. Модус поднял руку, чтобы поприветствовать толпу, а заодно полюбоваться красными отблесками в камне на своем перстне, благодаря которому он…

И вдруг обнаружил, что руки нет. Из плеча хлещет кровь и торчит осколок кости, а самой руки как не бывало. Ни руки, ни перстня. Кто-то подкрался и отрубил ее… Но кто посмел?! Модус обернулся – и нос к носу столкнулся со своим братом Локусом. Тот скалился окровавленным ртом, держа в зубах его перстень.

– Ах ты, сволочь! А ну, отдай!

Модус схватился левой рукой за меч, собираясь снести ему голову. Но левой руки у него тоже нет, только короткий, исходящий кровью обрубок. И вместо ног – обрубки. Он обнаружил, что лежит в кровавой луже, бьется там, как пойманный карась…

…Открыл глаза. Темнота. Холод. В первую минуту он подумал, что и в самом деле остался без рук и ног. Он их не чувствовал. Попробовал подняться, но у него ничего не получилось. Кое-как перекатился на один бок, на второй. Понял, что связан по рукам и ногам. Руки сведены за спиной, он не может понять, на месте ли перстень. Крутился, извивался, кое-как встал на колени и тут же, не удержавшись, упал лицом в пол.

Что случилось? Где он?

Сырой и холодный пол, вокруг непроглядная темень и липкая ледяная духота, которая мешает до конца наполнить легкие. Он помнил все, вплоть до того, как появилась Ева. Звуки музыки, крики, какое-то кружение… Кажется, его собирались куда-то проводить… К ней. Почему же тогда он здесь?

Послышался тонкий крысиный писк. Перестук маленьких лапок. Он в подвале. Связанный. Локус бросил его сюда, его дорогой младший братец, больше некому. Улыбался, трепетал, заискивал… Ах он, гаденыш!!! В приступе бешенства Модус снова принялся ерзать по полу, пытаясь подняться. Несколько раз больно ударился о камень и скоро понял, что находится в очень ограниченном пространстве. Он может вытянуть ноги, не более того. Кругом, со всех сторон, холодный камень. Он в каменном мешке.

«Но если перстень со мной, я обязательно выберусь, – подумал он. – Веревки лопнут, камни рухнут, враги упадут замертво. Как было с триерой, преследовавшей «Звезду Востока», как было всегда. И тогда Локус узнает, каждой своей поганой косточкой почувствует, каждой пядью своей кожи, каждым фунтом своего мяса, каково это – предать родного брата, и какая страшная расплата за этим следует! Вытащи меня отсюда! – мысленно попросил он. – Не бросай. Помоги. Освободи мои руки и ноги… Выведи меня на свет… Не денег прошу, не богатства – дай исполнить месть! Он должен поплатиться за всё!!!»

По ногам что-то пробежало. Модуса передернуло от гадливости и страха. Он приподнял голову, снова уронил.

Надо успокоиться. Дышать ровно и коротко, иначе он задохнется, потеряет сознание. Думать, соображать… Так. Первым делом попытаться освободить руки. Расслабить веревки, найти острый выступ, перетереть их, что ли…

На какое-то время он затих. Обнаружил, что за это время к рукам постепенно вернулась какая-то часть чувствительности. Нащупал большим пальцем перстень. На месте, это уже хорошо. Принялся осторожно вращать запястьями, продолжая мысленно взывать к перстню, к его хозяину: «Вытащи. Помоги. Освободи!» Он уже видел, как обваливаются наружу камни, слышал их грохот и предсмертные вопли Локуса…

По ноге опять пробежало. Остановилось. Начало взбираться вверх по бедру. Модус с криком дернул ногами, перевернулся. Привалился спиной к стене, сделал еще одну лихорадочную попытку встать. Уже почти выпрямил колени, вот, вот… Не удержался на одеревеневших ногах и на сей раз грохнулся с высоты своего роста.

Какое-то время он, видимо, пролежал без сознания. Увидел сидящую перед самым лицом крысу. Точнее, два глаза – красных, светящихся, как угольки, и смутно обрисовывающих в темноте усатую морду.

– Слышу жалобные призывы, – произнесла крыса низким скрипучим голосом. – Кто это, думаю, зовет? Ах, это Модус, наш счастливчик, любимец фортуны! И что тебе надо на этот раз?

Зубастая пасть двигалась, будто что-то пережевывала, и смрадное дыхание касалось его лица. Модус, пораженный, смотрел на говорящую крысу, но сам, похоже, утратил дар речи.

– Вытащи меня отсюда, – с трудом проговорил он.

– Это не проблема. Я привел тебе на помощь целую армию. Крысы вытащат тебя отсюда, правда, по очень маленьким кусочкам.

Только сейчас он понял, что пространство вокруг наполнилось звуками мелкой возни и писком.

– Я не хочу… по кусочкам, – испуганно проговорил он.

– Что могу, извини. – Крыса широко зевнула. – Честно говоря, ты мне не интересен. Ты когда-то предал Квентина, сейчас твой родной брат предал тебя, получается баш на баш. По-моему, всё справедливо!

– Нет! Где здесь справедливость? Наоборот!

– Вот так всегда! То, что для одного благо, другому – зло! Римлянин считает правильным и справедливым убить бритта, забрать его имущество и обратить в рабство его жену и детей. Но мысль о том, что бритт может проделать то же самое с ним, представляется ему величайшей несправедливостью! Вам не угодишь…

– Но ты же всегда защищал и помогал мне! Помоги в последний раз!

– Я?! Какая ерунда! Ты перепутал меня с Квентином или Али. Я не служу ни тебе, ни кому бы то ни было! Я никому не помогаю и никого не защищаю, запомни это!

Глаза-угольки тускнели, гасли. По ногам, по туловищу уже деловито сновали маленькие лапки, что-то мокрое ткнулось в шею… И вдруг резкая боль, словно железными щипцами прихватили кожу.

– А-а-ааа!!!

Крыс было много, они были всюду. Модус с криком отпрянул, перевернулся. Послышался сердитый писк, под ним что-то затрепыхалось, живое…

– Сейчас там, наверху, делят твое богатство, – проскрипело возле самого уха. И тут же последовал болезненный укус, от которого Модус снова заорал.

– Только ничего хорошего из этого не выйдет. Ни для Локуса, ни для кого-то другого. Опять будет драка, резня, пожар… Одно и то же, одно и то же. Никто не спасется. Если это тебя хоть немного успокоит… Ну, ладно, пойду посмотрю этот спектакль.

Всё стихло и замерло на какое-то мгновение. Модус часто дышал, уставившись в темноту. А потом крысы бросились на него разом и накрыли, как серая волна. Тысячи челюстей маленькими острыми зубами рвали на куски податливую человеческую плоть, а истошные крики не могли вырваться за толстую каменную стену. А из подвала – тем более.

Когда замки были взломаны и сундуки открыты, Локус и его приспешники остолбенели! В лучах проглянувшего на миг среди туч солнца блестели золотые кубки, тяжелые браслеты, массивные цепочки, богато украшенные кинжалы, драгоценные столовые приборы… Жирный блеск золотых монет разбавлялся сдержанной матовостью серебряных, сияющие внутренним светом жемчуга, кроваво-красные рубины, зеленые изумруды, синие сапфиры, сверкающие всеми лучами радуги бриллианты, – все это ослепительно сверкало, блестело и переливалось, будто редкая в этих краях радуга вспыхнула над диковинными заморскими сундуками…

Никто из собравшейся вокруг толпы никогда не видел таких сокровищ и даже не представлял, что они могут реально существовать в природе. Не в сказках про клады, не в рассказах о невероятных богатствах арабских шейхов, а в самой что ни на есть обычной жизни – прямо вот здесь, под стенами обветшавшего замка, в знакомом дворе, вытоптанном и загаженном домашним скотом. Да на содержимое одного сундука можно скупить всю Думнонию вместе с населением!

Локус и Толстый Тодд забрались на телегу и были ближе всех к сокровищу. Вокруг, среди голых изуродованных трупов, забрызганная кровью, разгоряченная убийством и грабежом, толпилась челядь. Локус отвесил нижнюю челюсть, а Толстый Тодд вообще открыл рот, превратившись в деревенского дурачка. Им мерещились замки, такие, какой был у Готрига Корнуоллского, потому что ничего более величественного и значительного они в своих убогих жизнях не видели. Мерещились золоченые доспехи, драгоценное оружие, стройные ряды наемного войска, угождающие подчиненные, безропотно-покорные слуги и толпы готовых на все красавиц! Ну, а остальные – «замковая дружина» и «сборщики податей», которые являлись настоящими деревенскими дурачками, отличающимися физической силой и грубым нравом, – ничего не соображали, а просто стояли молча, загипнотизированные видом крупных монет, бриллиантов, рубинов и сапфиров. Привыкшие вышибать жалкие медяки из еще более бедных и несчастных земляков, они никак не связывали себя с этим богатством, как не связывают себя люди с солнцем и луной – распоряжаться сказочными сокровищами предстояло хозяевам, это их дело!

Локус и Толстый Тодд непроизвольно переглянулись и тут же отвели взгляды. Потому что между этими сокровищами и теми благостными картинами, которые им примерещились, стояла неминуемая процедура раздела, причем процедура острая и неприятная. Локус считал, что все содержимое принадлежит ему, а этому жирному недоумку он может дать пару серебряных монет, чтобы погулял как следует. А Тодд полагал, что, освободив хозяина от внезапно объявившегося братца с опасными спутниками, он имеет полное право на половину оставшегося бесхозным богатства. А хотя почему только на половину? Ведь это он, Тодд, своими руками замуровал Модуса, это его люди перебили всю его дружину! А что делал Локус? Да ничего! Только чуть от страха в штаны не напустил. А может, и напустил! Так что по всему выходит: он такой же хозяин, как и Локус! Ну, в крайнем случае можно, конечно и поделить, но лучше бы обойтись без этого…

Наверху, на краю замковой крыши, сидела, наблюдая за происходящим, большая черная крыса, с тлеющими, как угольки, глазами. Тот, кто принял ее облик, хорошо знал, что золото и драгоценности не делятся: их всегда норовят забрать целиком. Он знал, и что будет дальше, интерес представляли только детали: кто начнет, да как пойдет, да как поведет себя чернь, когда поймет, что хозяев не стало…

Начал Локус. Выждав момент, когда Толстый Тодд отвлекся на крики своих головорезов, он выхватил меч и обрушил удар на свиноподобную голову ближайшего сподвижника. Но тот, среагировав на скрежет стали о ножны, отшатнулся и тоже быстрым движением обнажил клинок. Меч Локуса разрубил Тодду ключицу, а он своим знаменитым тщательно отработанным «римским ударом» попал бывшему господину в основание шеи справа, да так, что клинок пересек грудную клетку и, окровавленный, выскочил из левой подмышки. Через секунду голова и рука Локуса косо съехали вниз и угодили прямо на сверкающие сокровища, а остальная часть тела упала в толпу, заливая кровью тех, кто находился в первых рядах.

Челядь шарахнулась назад, Толстый Тодд пытался принять командование на себя, но рана была слишком тяжелой – он побледнел и с трудом удерживался на ногах, безуспешно пытаясь остановить хлещущую из разрубленного плеча кровь. Он бы и сам упал, но толстая стрела с большим наконечником и черным оперением, пробив ему шею, ускорила процесс: Толстый Тодд повалился на соседний сундук, обнимая в последних конвульсиях несметные богатства, которые так и не достались ему при жизни…

Возбужденная безнаказанностью и вседозволенностью чернь осматривалась в поисках новых врагов.

– Хозяина убили! – заорала «замковая дружина».

– Хозяина убили! – заорали «сборщики податей», которые тоже подчинялись Локусу, но наглядно демонстрировали правильность появившейся только через века поговорки: «Вассал моего вассала – не мой вассал!»

Вспыхнула отчаянная рукопашная схватка. В ход пошли мечи, кинжалы, топоры и кухонные ножи, лучники в упор расстреливали головорезов Тодда, и через несколько минут с ними было покончено. Тем временем в зале от покосившегося факела загорелся ковер, пламя перекинулось на сваленные в угол вещи, от них занялся стол, лавки, пол… «Замковая дружина», осмотревшись и обнаружив себя без хозяев, проявила к сундукам уже совершенно новый интерес, и оружие вновь было пущено в дело.

– Скучно! – проскрипел голос наверху, и черная крыса взлетела с крыши.

То есть взлетел черный ворон, а куда делась крыса, не мог бы сказать даже самый внимательный наблюдатель. Но наблюдателей здесь не было: во дворе не осталось ни одной живой души – только изрубленные и исколотые трупы.

Сокровища в объемистых сундуках уже не сверкали огранкой и не переливались всеми цветами радуги: многоцветье оттенков было подернуто засыхающей, тусклой бордово-красной пленкой. Из одного сундука торчала верхняя часть Локуса, на обращенном к нахмурившемуся небу лице застыло ощущение вопиющей несправедливости, а торчащая в сторону рука указывала на ее виновника – распластавшегося на драгоценностях соседнего сундука Толстого Тодда. Если бы не торчащая из шеи стрела и разрубленное плечо, можно было подумать, что он восторгается прикосновениями к сокровищам, их запахом, а может, даже и вкусом.

Тяжело взмахивая крыльями, ворон полетел прочь. Из окон замка вырывалось пламя, к небу поднимался жирный черный дым. Он не был похож на дым пиршественного костра по случаю возвращения хозяина из многолетних странствий…