По понятиям Лютого Корецкий Данил

Глава 2

Удача приносит богатство

Погода стояла ровная, дул попутный юго-восточный ветер. Родос, Кидония, Никополь, Сиракузы… В Неаполь решили не заходить: Модус опасался, что там у Метеллуса могут найтись влиятельные друзья, которые, несмотря на оформленную по всем правилам купчую, доставят им неприятности.

Проигравшийся римлянин был вне себя, и только поддержка Атлея и Гиваргиса позволила Модусу получить выигрыш и сохранить жизнь: в течение нескольких часов были оформлены документы на корабль, выгружены вещи старого владельца и загружен багаж нового, и даже сменена команда! Все это происходило под строгим контролем местной стражи, которой руководили их начальники. Когда Метеллус понял, что не может воспрепятствовать торжеству справедливости, он махнул рукой и напился до беспамятства. Хотя особо убиваться всаднику не приходилось: из трюмов «Победы» выгрузили три сундука с драгоценностями! Очевидно, на них и намекал Атлей: император Марк Ульпий Траян считал вывоз ценностей из Рима ослаблением государственной казны и жестоко наказывал тех, кто попадался на этом преступлении… За свою помощь главные местные полицейский и таможенник получили по тысяче динариев, и стороны расстались довольные друг другом.

Но опасения Модуса оказались не лишены оснований.

Они шли вдоль итальянских берегов и недавно миновали Неаполь, солнце приблизилось к зениту, лысый гортатор выкрикивал команды, напрягая жилы на шее и выкатывая синеватые, как вареные яйца, глаза. Ему помогали два флейтиста, издававшие на своих инструментах ритмичные визгливые звуки. Весла тяжело ударяли по воде, а из гребного трюма доносилось многоголосое, надрывное, как выдох морского чудища, «у-у-уф!». И с каждым таким выдохом корабль делал сильный рывок вперед.

Когда подул пассат, по команде шкипера для ускорения хода был поднят парус, сразу наполнившийся свежим утренним ветром. И тут наблюдатель на мачте заметил корабль, стремительно приближающийся к ним с востока. Модуса вызвали из каютя. Хмурый, помятый, он вышел на палубу.

– Что там?

– Шкипер говорит, это боевая триера, которая охраняет Неапольскую бухту и порт. – Али, не мигая, смотрел вдаль, на восток. – Там горят дымные факелы – это знак, чтобы мы остановились.

– Проклятье! Они догонят нас?

– Не пройдет и часа. Шкипер сказал, что впереди рифы, нам нужно будет сделать маневр, чтобы обойти их. Мы еще больше потеряем в скорости.

Модус прошелся по палубе, кусая губы.

– Эй, отдай команду гребцам, пусть работают быстрее! – крикнул он гортатору[19]. – Каждому по серебряному динарию, если сумеем уйти! И десять динариев тебе лично!

Нельзя сказать, чтобы кого-то сильно воодушевил его призыв. Некоторые из гребцов, наоборот, бросили весла, из трюма слышался недовольный ропот. Команда понимала, что от погони им никак не уйти, а в таком случае не лучше ли сдаться по своей воле, чем быть убитыми преследователями?

Али продолжал стоять на мостике, наблюдая за приближением триеры. Квентин вел переговоры со шкипером, убеждая его ускорить ход. «Победа» тем временем тяжело, со скрипом, накренилась на левый борт, обходя длинную гряду рифов, скрытую под водой. Модус поднялся к Али. Преследующая их триера находилась менее чем в десяти стадиях. Был хорошо виден острый, полого спускающийся к воде нос судна, украшенный изображением рогатого морского чудовища. Три ряда весел синхронно входили в воду, и каждый гребок сокращал расстояние между ними. Невидимый глазу таран поднимал высокие буруны; иногда корабль поднимался на невысокой волне, и таран показывался наружу – обитое железом заостренное жало. На носу, установленный на треноге, дымился чан с горящей смолой. Одетые в кожаные рубахи солдаты готовили к бою абордажные мостики с крючьями, полуголые лучники сидели на палубе, натягивая тетиву на свои луки. Один из них поднялся, окунул острие стрелы в чан, что-то гортанно прокричал и выстрелил. Горящая стрела, пшикнув, упала в воду далеко от кормы.

– Мерзавцы… Все к оружию! – скомандовал Модус.

Но оружия хватило только для восьми человек. Модус надел кольчугу, взял круглый сирийский щит и греческий меч, клинок которого имел форму лепестка: вначале расширялся к середине, а затем вновь сужался к острию. Ятаган он отдал Квентину, и тот поигрывал им, хотя уже без прежней ловкости и уверенности, он даже уронил оружие на палубу и разразился бранью. Али стоял молча – в доспехах, с кривой турецкой саблей в одной руке, и кинжалом в другой. Трое его рабов-телохранителей тоже были невозмутимы: в шлемах и нагрудниках, они приготовили дротики и мечи и застыли, будто каменные изваяния. Двое матросов с саблями неуверенно переминались с ноги на ногу и откровенно трусили. Еще несколько, вооруженные топорами для рубки мяса и кухонными ножами, явно уже проиграли бой еще до его начала.

– На триере не меньше сотни воинов, – ни к кому не обращаясь, сказал один из них.

– Ничего, я привык к победам! – процедил Модус сквозь сжатые зубы.

– Жаль, что морские сражения – не игра в кости, – буркнул Квентин то ли в насмешку, то ли всерьез. – Тогда бы ты точно выиграл и в этот раз…

Триера изменила курс и теперь шла им наперерез, целясь носом в левый борт. Модус и его сотоварищи молча наблюдали, как сокращается расстояние между кораблями. Надо сказать, что Модус не испытывал страха – наоборот, уверенность в том, что кости судьбы вновь покажут одни «шестерки».

– Всё будет хорошо, – раздался чей-то уверенный голос.

Модус покрутил головой – кто это сказал? Но нет, похоже, никто ничего не произносил. Больше того, кажется, никто, кроме него, ничего не слышал.

– Ты слышал что-нибудь, Квентин?

– Конечно! Команды гребцам увеличить темп, – кивнул тот на атакующий корабль. – Через несколько минут они возьмут нас на абордаж.

Модус взглянул на перстень. Черный камень оставался черным. Сжимающая его львиная пасть если что-то и выражала, то только полное безразличие.

И тут его внимание отвлек звук, похожий на треск грома. Модус поднял глаза и увидел вдали вздыбленный нос триеры, сверкающий на солнце таран. Корабль застыл на мгновение, словно выскочившая из толщи вод рыба-меч, и вдруг нос резко опустился, надломился, и опять послышался оглушительный треск разламываемого дерева… и истошные крики людей. Чан с горящей смолой опрокинулся на палубу, пламя охватило носовую часть и вскоре погасло, когда расколотый на две части корабль стал тонуть.

– Вот это дела! Хвала богам! – восторженно заорал подбежавший шкипер. – Вояки-дуболомы увлеклись погоней и наткнулись на риф! Будете знать, с кем связываться!

Матросы побросали оружие и кинулись к борту, с жадным любопытством наблюдая, как с гибнущего корабля, словно горох, в воду сыплются люди.

– Я выиграл… – прошептал Модус, вцепившись пальцами в борт судна.

Конечно, это было совпадение. Просто рифы, какой-нибудь отросток известковой скалы, скрытый под поверхностью моря. А вдруг нет? Он легко представил себя во главе войска, на великолепном коне, в золотых латах, в шлеме, украшенном белоснежными перьями… Одним движением пальца обращающим врагов в прах и пепел… Да он может выигрывать не только в кости! Он может побеждать в великих битвах и изменять ход мировой истории!

Набрав полную грудь воздуха, Модус крикнул:

– Я победил!

Наверное, его услышали даже с затягиваемой в водоворот триеры воины. Хотя им было не до этого…

«Победа» обладала превосходными ходовыми качествами, а внутреннее убранство являло собой образец роскоши. На корме располагалась большая каюта с резными стенами и позолотой. Все было выстлано персидскими коврами, прямо под иллюминатором стояла широкая, выложенная мягкими подушками кровать. Посередине был привинчен к палубе полированный письменный стол, в отдельном помещении имелись даже туалет с удобным стульчаком в виде кресла и комната для омовения.

– Вот это по мне! Настоящие царские покои!

Модус рухнул на подушки, раскинув в стороны руки.

– А помнишь, Квентин, того капитана с бородой в косичках? Как мы плыли на его грязном корыте?

– Еще бы! – сказал Квентин, падая рядом. – Ты тогда еще посмотрел на этот корабль и сказал, что хотел бы себе такой же.

– Точно! А теперь он мой! Мой, понимаешь? – Модус расхохотался. – Квинт Метеллус, римский всадник, богач, толстая рожа, ха-ха! – он сейчас в ярости кусает себя за локти, а я плыву на его корабле, валяюсь на его подушках! Все стало так, как я хотел! И все всегда будет, как я хочу! – Его взгляд вдруг упал на Квентина. Он резко приподнялся на локте. – Эй, а ты чего разлегся, друг? Ну-ка, поищи здесь вино, оно где-то обязательно должно быть! Мне надо промочить горло после такого напряжения. Давай, живо!

Квентин встал, обошел каюту, заметил встроенный шкафчик. Внутри он обнаружил плотно закупоренный походный кувшин с вином и печенье. Кубок был только один. Модус выпил вино, затем молча смотрел, как пьет Квентин.

– Ну, хватит. Мне надо хорошо выспаться, день выдался тяжелый, а впереди еще неизвестно что нас ждет. – Он сладко потянулся. – Будь другом, здесь как-то душновато. Обмахни меня веером, пока я засыпаю. Можешь и подольше помахать, у тебя же сил хватит…

Он улыбнулся и закрыл глаза. Квентин в нерешительности застыл на месте.

– Слушай, – осторожно произнес он после паузы. – Я, конечно, ничего не имею против, только… Может, лучше просто открыть дверь?

– На палубе слишком шумно, – сказал Модус, не открывая глаз.

– Но это корабль, а не вилла. А я не мальчик-раб…

– Ты зануда! – выкрикнул с досадой Модус. – Я стараюсь для нас как проклятый, жизнью рискую, а ты даже такую малость ленишься для меня сделать!

– Моей жизнью ты тоже рисковал. Когда предложил меня как своего раба в качестве залога, – напомнил Квентин.

– Ах, вот оно что! Запомнил! Обиделся! Я, если ты не все забыл, играл тогда и на свою жизнь тоже!

– Ты не ставил свою жизнь на кон. Ее поставил Метеллус.

Модус сжал зубы, лег и отвернулся к стене.

– Всё, хватит. Пошел прочь. Мне ничего от тебя не надо, дай только поспать…

Попутный ветер дул в паруса, гребцы неутомимо работали веслами, новая команда трудилась слаженно и споро. Модус был счастлив – его мечта сбылась. Свое новое приобретение он решил переименовать в «Звезду Востока». На Крите, в Кидонии, у лучшего ювелира была заказана многолучевая звезда из красного золота диаметром в два локтя, и затем помещена на грудь крылатой богини. Конечно, работа заняла несколько недель, но Модуса это не смущало: в крупных городах они останавливались и на несколько месяцев.

Игральные кости по-прежнему были послушны Модусу. В портах он продолжал играть и неизменно выигрывал. Богатые сановники, купцы, сделавшие огромные состояния на торговле специями, владельцы финиковых и оливковых плантаций, пьяные северные пираты, увешанные золотом, как собака репьями… В каждой каупоне, на каждом постоялом дворе, в каждом алеаториуме были свои одержимые, для которых игра составляла суть жизни. Они проигрывали Модусу целые состояния. По его приблизительным подсчетам, он разорил дотла не меньше сотни человек. И счет мешкам с серебром шел на десятки.

Для удобства хранения он обменивал серебро на золото, а золото на бриллианты, поскольку они занимали меньше места. На Родосе он заказал второй сундук из прочной белой стали, который приказал намертво врезать в стену каюты, так что унести его можно было только вместе с частью обшивки. Он обновил часть своей команды, так как ему показалось, что начальник гребцов замышляет бунт. В Никополе взял еще троих телохранителей – свирепых светлоглазых дакийцев, которые сопровождали его во всех поездках. В каждом порту он нанимал легкую колесницу с самыми лучшими лошадьми, чтобы в случае опасности можно было уйти от любой погони. Но опасности обходили Модуса стороной, а фортуна по-прежнему держала ладонь на его макушке. Ему продолжало сказочно везти, золото и серебро сами текли к нему в руки, и ничего не оставалось, как только подставлять все новые и новые мешки. И тратить, тратить, тратить…

На одном из рынков Кидонии он увидел драгоценные ашшурские ковры и остановился там на лишнюю неделю, чтобы мастера-драпировщики украсили ими его каюту. В Сиракузах заказал обшивку для корпуса судна из золоченой меди. Помня случай с римской триерой, он нанял дополнительную охрану и вооружил всех, а себе купил отделанные серебром доспехи римского легата. В Регии, небольшом торговом городке на юге Апеннин, он устроил пир для местной знати, где велел наполнить целый бассейн благородным фалернским вином, а в Эфесе купил белого слона, на котором разъезжал по улицам, наводя восхищенный ужас на горожан.

Дальше на запад – Сардиния, Генуя, Массилия Галлийская…

Камень в зубах льва испускал острые красно-зеленые лучики каждый раз, когда начиналась его игра, кости всегда ложились так, как ему было надо. И не только кости… Девушки, замужние женщины, почтенные хранительницы семейного очага сходили с ума, видя блеск золота, серебра и драгоценностей. Возможно, дело было не только в богатстве Модуса, в его молодости и привлекательности. Стоило только поманить пальцем, как дочери и жены влиятельных людей, уважаемых горожан, привыкшие к роскоши и обожанию, сами прыгали в его постель, словно кто-то невидимый давал им пинка. Дочь городского казначея в Галикарнасе после шумной оргии, устроенной Модусом, сбежала с ним на Крит (где он поспешил от нее отделаться). Жена наместника в Эфесе пыталась покончить с собой, едва он сообщил ей, что покидает город. Гетера из Никополя, прекрасная Лукиана, сопровождала Модуса до самых границ Галлии – пока он не сбагрил ее в порту какому-то проигравшемуся в пух и прах римскому центуриону, просто в качестве утешения.

Но отношения с Квентином становились все хуже и хуже. Чем ближе была Британия, тем больше Квентин раздражал его. Скоро, совсем скоро они вернутся домой, где каждый из них снова займет свое место в сословной иерархии: один – знатный господин, представитель влиятельного рода, а другой – сын пивовара, пусть и с кучей денег. Но дело даже не в этом. Ведь именно благодаря ему, Модусу, они получили возможность вернуться домой. Иначе Квентин до сих пор работал бы в пекарне у Захарии, оставаясь рабом, ничтожеством. Скажет кто-нибудь ему спасибо за это? В это Модус не верил. Вместо того чтобы в благодарность за избавление вечно служить ему и всячески угождать, Квентин лишь косо смотрит, как Модус выигрывает, и упрямо требует, чтобы тот перестал относиться к нему как к рабу. А как к нему еще относиться?

Во время стоянок в городах он перестал брать с собой Квентина, оставляя его на корабле. Нередко он кричал на «своего раба», и как-то раз, когда они стояли в Генуе, даже избил, когда вернулся с берега пьяный. После этого Квентин убежал куда-то, за ним отправили Али, который нашел его и привел обратно. Тогда Модус даже раскаялся и, обняв его, извинился, списав свое поведение на вино…

После этого примирения Квентин воспрял духом. Однажды, когда они подходили к Нарбонну, он попросил взять его собой в город, чем немало озадачил Модуса.

– А кто будет охранять корабль?

– Ты можешь оставить здесь Али, он справится не хуже меня.

– Он-то справится, а справишься ли ты? Али – мой личный телохранитель, он не раз выручал меня, я привык ему доверять.

– А мне почему ты не доверяешь? – нахмурился Квентин. – Мы с тобой прошли войну в Британии, рабство в Ершалаиме и вместе проделали половину пути домой!

Модус неожиданно разозлился:

– Не говори мне ни слова о рабстве! Оно в прошлом! И хватит мне напоминать о нем! У меня сейчас новая жизнь, я вхож в высшее общество, это позволяет мне играть с теми, у кого много денег, а ты своей болтовней все только испортишь!

– Я не болтаю! – ответил сквозь зубы Квентин. – Мне не с кем болтать, кроме пьяных гребцов и продавцов лепешек в порту!

– Вот и хорошо! Пусть всё остается как есть! Так будет лучше для всех!

– Чем же лучше? Ты ведешь роскошную жизнь, спишь с красивыми женщинами, пьешь вино, а я сижу тут, как собака на цепи!

– Ты – раб! И не забывай об этом! – крикнул Модус.

– Что? – Квентин опешил. – Раб? Ты с ума сошел? Мы уже давно покинули Иудею, а я всё еще раб?

– Конечно! Иудея – часть Римской империи, а мы по-прежнему находимся в ее пределах! Мне-то ничего не грозит, а тебя может схватить любой солдат! Подумай немного своей головой!

– Ерунда всё это! Римская империя занимает полмира! Британия – тоже часть империи, так что, я и там, по-твоему, останусь рабом?

– Британия – это наша родина, наша земля. Там мы сами выбираем, кем нам быть.

Умом Модус понимал, что Квентин, в общем-то, прав и никто не станет ловить беглого раба за сотни миль от Ершалаима. Но признать его равным себе он не мог. Модус всегда немного завидовал своему другу, потому что тот был и сильнее, и ловчее его, и происходил из знатной семьи. И вот судьба все расставила по своим местам: теперь Модус сильнее, ловчее и удачливее, он свободен, он купается в роскоши и богатстве, он это заслужил, а Квентин… просто его раб! И ведь, если задуматься, так оно фактически и есть. Не протяни ему Модус руку помощи, он бы так и остался горбатиться в пекарне Захарии, а скорее всего даже умер где-нибудь на дворцовой площади!

Короче, Модус убедил себя, что действует правильно, но решил был великодушным. По прибытии в Нарбонн он сам предложил Квентину проехаться с ним в город.

– Оставим Али присматривать за кораблем и мою охрану ему в подмогу. А мы прогуляемся вдвоем, поедим, попьем, повеселимся, как в старые добрые времена!

Квентин с радостью согласился. Они взяли с собой кошель серебра, наняли повозку с возницей и объехали город. В порту кипела обычная для морского городка жизнь – рынки, менялы, проститутки, постоялые дворы, но за его пределами Нарбонн представлял собой одну большую казарму. Это главный римский форпост в Южной Галлии, где были расквартированы части Восьмого легиона, и кругом, куда ни глянь, тянулись унылые каменные бараки, мастерские и лазареты, а на площадях и улицах разгуливали рядовые солдаты и их командиры. Разумеется, ни одного алеаториума они здесь не увидели и поспешили убраться оттуда.

Вернувшись в порт, они остановились в одной из харчевен, более-менее приличной на вид. Хозяин, усатый проворный галл, быстро накрыл стол: поджаренная на углях рыба, олений окорок, густо приправленные специями цыплята и кувшин местного вина.

Модус попробовал вино, скривился.

– Правду говорят: нарбоннское вино – редкая кислятина! Наверное, и вправду, только бритты, наши сородичи, могут пить такое.

Он выплеснул вино из кубка на пол и велел хозяину принести кувшин фалернского. Подвыпившие моряки за соседним столом с явной неприязнью стали коситься на них, один даже что-то выкрикнул на незнакомом наречии, но друзья не стали обращать на них внимания.

– Ничего не поделаешь, когда вернемся на родину, нам тоже придется это пить, – сказал Квентин.

– Ни за что. Не может быть, чтобы во всей Британии не нашлось приличного напитка. Те же римские начальники наверняка же не брагу хлебают, верно? А то, что есть у них, будет и у меня – как-никак я теперь богатый человек!

Квентин оторвал зубами кусок окорока, запил вином.

– По мне так и нарбоннское сойдет, – сказал он.

– Э-э, нет. Раньше бы сошло, раньше я бы даже счастлив был, ведь мы в своем Девоне вина вообще почти не видели. Но стоит попробовать что-то по-настоящему хорошее, и вернуться к старым привычкам уже не получится.

– А куда деваться? Хлеб у нас Британии – ржаной и ячменный, оливкового масла нет, из фруктов – только яблоки, сливы и кислый виноград!..

– Ерунда. Куплю! – уверенно сказал Модус. – А что нельзя будет купить – вон, отправлю корабль, мне все привезут!

– А как быть с погодой? Тоже купишь? – Квентин рассмеялся. – Помнишь ледяной ветер на побережье, который сдувает крыши с хижин? А ноябрьские дожди, слякоть, болотная лихорадка? Мы с тобой в Ершалаиме восемь лет не видели снега, ходили в одних легких рубахах, мы просто забыли все это…

– Ты что, думаешь, я так разнежился за это время, что мне и родной край будет не мил?

– Нет, о каких нежностях речь? Мы были там рабами, и этим все сказано. Просто я все чаще думаю о том, как мы будем жить, вернувшись домой…

Модус мрачно взглянул на него.

– Нормально будем жить. Только я опять хочу тебя попросить: поменьше там болтай про Ершалаим и всё такое… Про эти восемь лет. Ты понял? Я не хочу, чтобы какой-нибудь прыщ из местной знати показывал на меня пальцем и говорил: вот, Модус, сын Виллема Думнонского, бывший раб! И уж тем более забудь про этого мерзавца Кастула!

– Да я…

– Нет. Скажи, ты хорошо меня понял? – повторил Модус.

– Хорошо, – сказал Квентин.

– Вот и ладно.

В этот момент к ним, покачиваясь, подошли два моряка из-за соседнего столика.

– Эй, вы, парочка римских прислужников! Вам что, не нравится доброе нарбоннское вино? – произнес рябой верзила на дикой смеси латыни и галльского языка.

Но друзья поняли смысл сказанного.

– Нравится, не нравится – это наше дело. Идите своей дорогой, парни, – сказал Модус.

– Э-э, нет, не так просто! – не успокаивался моряк. – Какие-то надушенные чужестранцы топчут нашу землю и выливают под ноги наше вино! Мои сородичи корячились, гнули спину, чтобы вырастить этот виноград, каждую лозу поливали своим потом, а он, гад, – под ноги! Морду воротит, римский хлыщ! А ну, встань, я сказал!

Моряк тяжело навалился на стол, пытаясь схватить Модуса за ворот плаща. Модус отпрянул назад, оттолкнул его. Моряк не удержался на ногах и свалился на пол. Из-за соседнего стола послышались возмущенные крики, товарищи бросились на помощь.

– Наших бьют!!!

Спустя минуту харчевня превратилась в поле боя. Моряков оказалось семеро, это были дюжие парни, настоящие морские волки, которые, впрочем, при удобном случае легко превращались в пиратов и убийц. Но они никогда не ходили в атаку с Карадогом Косматым, не держали круговую оборону под Эксетером и даже представления не имели о том, как ведется настоящий рукопашный бой. Квентин могучим ударом свалил рябого детину, который пытался обойти их сзади, толкнул скамью, сшибив еще двоих, вскочил на стол, двинул ногой по одной небритой роже, другой и третьей. Модус тоже не отставал, руки его работали, как крылья мельницы, раздавая оплеухи направо и налево.

– Ого! А я думал, что все позабыл! Совсем неплохо получается! – отметил он, разбивая кувшин с остатками фалернского о чью-то голову. – Мне даже нравится!

– Это тебе не кости на стол метать, дружище! – ответил Квентин. – Развлечение для настоящих мужчин!!

Расчистив небольшой плацдарм, они вдвоем ухватили за ножки длинную скамью и, используя ее в качестве тарана, начали наступление. Разметали по полу несколько человек, прижали к стене самого буйного, который начал ссору.

– Рви их в клочья, братва! На ножи! – заорал тот.

Рябой выхватил припрятанный в рукаве обоюдоострый кинжал и сделал выпад, целясь Модусу в шею. Квентин перехватил руку, вывернул ее и насадил нападавшего на его же клинок. Тот отпрянул, упал и стал с воем кататься по полу, оставляя за собой кровавый след.

– Именем императора! Всем оставаться на своих местах! – перекрывая крики и стоны, прозвучал чей-то громкий властный голос.

В харчевню, очевидно, на шум драки заглянул римский патруль – два солдата в красных плащах, шлемах и с копьями в руках.

– Эй, ты, брось нож! Тебе говорю! Ни с места! Или через час будешь болтаться в петле!

Квентин посмотрел на окровавленный клинок, который остался в его руке. Тут же в голове пронеслось: беглый раб, беглый раб… Беглому рабу пощады не будет!

Выставив копья, легионеры бросились к ним.

– Проклятье! – прорычал Квентин.

Левой рукой он схватил окорок со стола, швырнул в ближайшего солдата, поднырнул под копье и всадил нож ему в бок, который, как он знал, не был защищен входящим в легкое снаряжение кожаным нагрудником. Легионер упал на колени. Квентин выхватил копье из ослабевших рук, древком выбил оружие у его напарника, толкнул того в очаг и бросился к выходу.

– Скорее! Бежим!

Модус кинулся следом. Они выбежали на улицу. Возница вместе с повозкой, конечно, исчез, как только началась заваруха. Делать нечего, пришлось убегать на своих двоих. Пробираясь по задворкам, Модус и Квентин добрались до самого порта, но вдоль всей береговой линии уже горели факелы и дежурили возбужденные легионеры. Двое, как гончие псы, кинулись наперерез.

– Ну-ка, вы двое! Идите сюда! Кто такие?

– Мы купцы, только что прибыли из Массилии, мы мирные путешественники, хотели пополнить запасы провианта… А в чем дело?

Декурион со шрамом на грубом лице поднял факел, чтобы лучше рассмотреть задержанных.

– Откуда это?

Край плаща Квентина был вымазан в крови. На окрик младшего командира сразу сбежались другие легионеры, взяли друзей в кольцо.

– Ведите сюда Вегеция! Быстро!

Тут же привели легионера с разбитым лицом и в обгоревшей тунике.

– Узнаешь кого-нибудь?

Декурион мечом приподнял подбородки задержанных, чтобы они не отворачивались, а факелы поднесли так близко, что волосы на бородах начали потрескивать.

– Вот этот убил Акутиона! – крикнул копьеносец, указывая на Квентина.

– Взять их!

Ударами копий Квентина и Модуса повалили на землю.

– Я бы прирезал вас на месте, как свиней, – сказал римлянин. – И клянусь честью, вы это заслужили. Но мы доставим вас в префектуру, а наш центурион, возможно, придумает для вас что-нибудь более интересное. Он большой выдумщик по этой части, и до рассвета, когда вас казнят, у него достаточно времени…

– Но я тут ни при чем! – вскричал Модус. – Я никого не убивал! Посмотрите, и плащ у меня чистый! Спросите кого угодно – у меня даже ножа не было!

Офицер посмотрел на Вегеция. Тот пожал плечами.

– Он вроде ни при чем…

– Правильно! – Модус обрадованно закивал.

Сильные руки отпустили его.

– Но это твой раб? – уточнил декурион. – А ты знаешь, что хозяин несет ответственность за преступления своего раба?

– Но… Я заплачу вам деньги! Всё, что у меня есть! Тут двести динариев…

Он поднялся и протянул командиру кошель с серебром. Тот взвесил куш на руке, удивленно хмыкнул, положил в сумку. Это было его жалованье за четыре года.

– Ну что ж, римская власть справедлива и не казнит невиновных! – Он многозначительно взглянул на Модуса. – А твоего раба повесят на рассвете, и пусть это будет тебе уроком… Хотя… – Его тон смягчился: – Может быть, нашего товарища зарезал тот, раненый местный разбойник, или его дружки, а твой раб просто испачкался в чужой крови… Возможно, дело требует дополнительного разбирательства. И если раб тебе нужен и ты принесешь до утра еще столько же, не исключено, что он избежит петли!

Модус благодарно приложил руку к груди и поклонился.

– Ты с какого корабля?

– С «Русалки». – Модус назвал имя грузовой галеры, стоящей в середине причала.

– А у меня дежурство до утра, и ты найдешь меня в префектуре, если спросишь Луция. А теперь иди.

Модус повернулся и быстрым шагом, не оглядываясь, направился ко входу в порт. Он боялся, что Луций передумает… или Квентин начнет что-нибудь кричать, обвинять его… Или просто скажет что-нибудь, безразлично что…

Но Квентин молчал. Солдаты связали ему руки за спиной и спутали ноги, чтобы он мог делать только маленькие шаги, потом рывком подняли. Квентин смотрел вслед своему товарищу, пока его не толкнули в спину древком копья.

– Пошел, – сказал декурион.

– Мы можем отчалить немедленно?

Шкипер захлопал сонными глазами. На его щеке краснели следы от набитой сеном подушки.

– Нет, господин… На ночь выход из бухты перегораживают цепью. Здоровенная такая цепь, сам видел. А что, у нас проблемы?

Модус заставил себя оглянуться на берег. Солдаты покидали причал, цепочка факелов протянулась в сторону города.

– Нет, никаких проблем, – сказал он. – Но на рассвете надо сниматься с якоря.

Он прошел в каюту, зажег масляную лампу, налил полный кубок неразбавленного вина. Его колотил озноб. Вспомнил, как давным-давно, еще мальчишкой, пил медовуху со старшими воинами после первого своего сражения. Хмель, страх, радость, восторг – жив остался, жив!.. И сейчас он чудом избежал смерти. Но из тех чувств сейчас остался только страх. И еще что-то, подступающее к горлу, словно он впервые в жизни увидел труп с вывалившимися внутренностями…

– Али! – крикнул он.

Ему надо было выговориться. Он прошелся взад-вперед по каюте, грызя ногти. Дверь медленно заскрипела.

– Заходи.

Модус наполнил второй кубок и повернулся, протягивая вино.

– Я хотел…

Слова застряли у него в горле. Это был не Али. Вместо него на пороге каюты застыл, приготовившись к прыжку, огромный черный лев! Он был вдвое крупней обычных и черный, как сажа, нет, еще чернее, словно в картине реальности прорезали дыру, ведущую в потусторонний мир. Два красные глаза, два горящих угля, плавали в черной бездне.

– Я знаю, чего ты хотел, – послышался низкий рокочущий голос, от которого пол задрожал под ногами. – Ты хотел сказать, что ты тут ни при чем и Квентин сам виноват. Ведь так?

Кубок выпал из рук Модуса. Не отрывая взгляд от чудовища, он сделал шаг назад и незаметно для себя опустился на подушки, ноги больше не держали его.

Дверь сама собой со стуком захлопнулась, отрезав их от остального мира. Вместо того чтобы прыгнуть, лев потянулся, ленивой походкой подошел к Модусу, втянул ноздрями воздух.

– М-м. Знакомый запах. Вонь, гниль и муки совести…

Доски под тяжелыми лапами мучительно заскрипели.

– Кто ты? Чего ты хочешь? – прошептал Модус.

– Я тот, о ком ты подумал в самый первый момент. Не надо делать вид, будто не узнал меня.

Лев оскалил пасть, в которой оказался зажат красный камень… или шар… нет, кусок кровавой плоти… И когда он сомкнул зубы, кровь брызнула в стороны. Модус отшатнулся.

– Перстень! – вскрикнул он. – Ты тот, кто… Это твой перстень!

– О, конечно. – Клацнув зубами, лев проглотил то, что только что держал в пасти. – Мой перстень. И ты вместе с ним тоже – мой.

Чудовище, по-видимому, хохотнуло, но это прозвучало так, словно кто-то выдирал с мясом обшивку корабля.

– Не могу сказать, что я ощущаю какую-то гордость по этому поводу. Ты не станешь украшением моей коллекции, Модус.

– Какой… коллекции?

– Коллекции людей… точнее, людишек. Но, зато, похоже, я выигрываю давний спор.

– Какой спор? – произнес Модус. Он был ни жив ни мертв. Ему казалось, что все происходит в пьяном кошмарном сне.

– Со своей противоположностью. Мой оппонент считает, что создал венец творения и что чистые и благородные помыслы преобладают в ваших душах. А я уверен, что все обстоит ровно наоборот. Сколько раз я давал людям то, чего они страстно желали, воплощал их самые потаенные мечты. И что они выбирали? Знания? Творчество? Очищение от тайных пороков? Умение летать, как птица? Плавать, как рыба? Нет! Они выбирали другое. Деньги, еду, питье, одежду, этот, как его… оргазм!

Послышался звук, похожий на вздох. А может, это был внезапный порыв ветра, который качнул корабль и ударил волной о причал.

– А что вами руководит? Желание помочь ближнему? Стать добрее, полезнее? Нет, Модус, предательство! Трусливое, мелкое. Изворотливое. Как гнилое яблоко в руке. И что в результате? Во что они превращают мои дары? Во что превращаются сами? В кучку мерзкой скользкой гнили!.. – Лев широко зевнул. – Что и требовалось доказать.

Черное чудовище смотрело на Модуса. Глаза-угли прожигали насквозь, выворачивали наизнанку, распыляли на атомы и собирали вновь.

– Я… не понимаю, о чем речь, – пролепетал Модус.

– Лжешь!

Модуса окатило волной нестерпимого жара, словно невидимая огненная рука отвесила пощечину.

– Говори, что я тебе дал, несчастное двуногое?

– Деньги… – еле выговорил он.

– Удачу! – рявкнуло чудовище. – Это больше, чем деньги! Без удачи ты до сих пор таскал бы кули с мукой! И что, помогла она тебе, твоя удача? Твой друг, избитый в кровь, сейчас валяется в холодном подвале и дожидается казни, а ты не спешишь ему помочь, ты сидишь на мягких подушках и заливаешь фалернским муки совести! Или тебе жалко двухсот динариев?

– Нет, конечно… Дело не в деньгах… Неизвестно, что там он наговорил… Может, рассказал, что по дороге в Яффу мы убили римский патруль. И тогда меня распнут на кресте рядом с ним!

– Но ведь я дал тебе удачу!