Очертания последнего берега. Стихи Уэльбек Мишель

“Уходит солнце…”[197]

Уходит солнце,

И меркнет свет,

Но не сдается —

Живет поэт!

Луна мертвее,

Чем лед и прах,

Но и под нею

Поэт – монарх!

А день манящий

Встает вдали,

Как шар, летящий

За край земли,

Где серой пылью

Исходит свет…

И вроде был я —

И нет как нет.

“Как выпуклые стекла – волны…”[198]

Как выпуклые стекла – волны.

Застыли в ледяной броне

Поля, пространны и безмолвны,

Угасла ненависть во мне.

Под снежным, гибельным покровом

Круглится линия ветвей:

Кольцо сжимается. Вот снова

Воспоминание о ней.

“Ты помнишь озеро, малыш?..”[199]

Ты помнишь озеро, малыш? Глядели вдаль мы.

Твоих улыбок свет мне сердце согревал.

Ты мне показывал на лебедя, на пальмы,

В твоих больших глазах о счастье я читал.

“Ты помнишь наши пробужденья ранней ранью…”[200]

Ты помнишь наши пробужденья ранней ранью,

Когда еще луна, и море так высоко:

Мы убегали, как на тайное свиданье,

Смотреть, как из-за дюн светлеет край востока.

Росло, как дерево, и ширилось сиянье,

Шли к морю рыбаки, а больше ни души

На спящих улицах, белеющих в тиши;

Причастие зари, простое, как дыханье;

Мурашки счастья вдоль затекших ног и рук,

И сердца твоего в ладонь мне тихий стук.

“Торжественный закат…”[201]

Торжественный закат. Потом

Созвездье Лебедя, и снова

Ты отозваться не готова,

Душа. Мы песнь не воспоем.

Твой взор вбирает мирозданье,

Мария, страждущих хвала.

Тобой одной земля кругла,

Ты сердце всякого созданья.

Нет больше области забвенья,

Где воет страх, клокочет мгла.

Притихли грозные мгновенья

Под сенью твоего крыла,

В пространстве твоего тепла.

И ритуальное служенье

В том мире, что не знает зла,

Смиряет времени теченье.

Покрыла риза нас, бела,

И наши губы в песнопенье

Немом сливаются. Созвучий

Гармония нежна, светла.

Лад совершенный и могучий

Боль наших душ произвела.

“Пространство, сосны, облака…”[202]

Пространство, сосны, облака

Как отразятся, так к истокам

Вернутся, встретясь ненароком

В подвижном фокусе зрачка.

Поверхность луга, золотясь,

Пушку на шее подражает.

День, повозившись, затихает,

Раскинувшись. Воздушных масс

Перетекание по всхолмьям

Дурманит радужной игрою

Все чувства, в том числе шестое.

Любовная истома полдня.

На задних лапках выступают

Узлы вселенского сознанья

Меж глубью космоса и гранью;

Земля кругла, как всякий знает.

Кругом же – космос, без сомненья,

С которым плоскость разделенья

Лежит у нас в глазах, похожа

На нас (на мозг наш, я б сказал),

Как на портрет – оригинал.

Мы вздрогнем – космос дрогнет тоже.

“Желаний наших круг…”[203]

Желаний наших круг

Смыкается незримо.

Подобный вздоху звук

Дал знать, что не одни мы.

Когда мы страх насквозь пройдем,

Откроется нам новый мир,

Иные краски будут в нем,

И новых ароматов пир

Душой распахнутой вдохнем.

“Путь есть…”[204]

Путь есть. Существует возможность пути.

И некоторым он указан.

Но недостойным не идти

Путем, что им заказан.

В цветах обивка на диване

Была у взора на пути.

Я грешен зреньем, осязаньем,

Мне оправданья не найти.

Возможность чуда, возрожденья

Подарит нам лишь взор другого.

Очищенный от заблуждений,

В твоих глазах тону я снова.

Я чувствую освобожденье,

Но вольной жизни где приметы?

Минуты есть тепла и света,

И я невинен, нет сомненья.

17.23[205]

Помню, как девушки к нам в купе приходили —

Их зазывал Патрик Халлали,

Блеск в глазах они скрыть не могли,

Мы тогда так молоды были.

А теперь заговорить с кем-нибудь,

К другому человеку обратиться

Значит принимать муки, трудиться,

Быть в тесноте, как в старых книгах говорится.

В ложбине горной

Луч одинокий блуждает.

Холод веки смежает,

Все тонет в пучине черной.

Что ж, никто не сможет помочь

И все будет так до нашей смерти?

Постаревшее тело, когда наступает ночь,

Желает все так же, поверьте.

Одинокому телу в ночи

Без нежности просто голодно.

В нем, простертом, сломленном почти,

Мучительно воскресает молодость.

Вопреки мышцам натруженным

И всех мыслимых сил отливу,

Вопреки обильному ужину

И выпитым литрам пива.

Тело жаждет ласк и улыбок

И все так же вздрагивает в утренних лучах,

В вечных, волшебных утренних лучах,

Озаряющих горы.

Здесь воздух чабрецом пропах,

И будто слышен счастья зов.

Мой взор скользит за грань хребтов,

И я прогнать стараюсь страх.

Я знаю, корень зла во мне.

Что делать, если я таков?

В прозрачной, легкой тишине

Мне страха не разбить оков.

Но все же, глядя, как отлого

Спускаются все эти склоны,

Я оживаю понемногу,

И с сердца падает засов.

Свободный, к миру благосклонный,

Я счастью “да” сказать готов.

“Голубизне небес самих…”[206]

Голубизне небес самих

Густая синь идет на смену,

Всё зыбко, кроме глаз твоих,

Зеленых глаз – зеркал вселенной.

Есть, повторяю, идеальные мгновенья. Это не просто моменты отсутствия пошлости; не просто согласье без слов в бесхитростных действах любви, домашних хлопот, купанья ребенка. Это когда понимаешь, что такое согласье может быть постоянным и нет никаких разумных причин ему не быть постоянным. Это когда понимаешь, что родился новый уклад, новая общность, где движенья, как в танце, подчинены стройному ритму; новый уклад, в котором мы можем жить прямо с этой минуты.

Все ближе ночь и солнца крах

За темных сосен частоколом,

Но сам покой в твоих глазах.

День прибран, завершен и полон.