Горец. Оружейный барон Старицкий Дмитрий
— Вот-вот… — усмехнулся я. — На спецобслуживание.
И она отошла к своему столику, где ее терпеливо ждал импозантный, хорошо одетый мужчина средних лет, брюнет с седыми висками.
Войти на тюремный двор оказалось очень просто — достаточно было показать привратникам приказ принца, и нам моментально широко раскрыли ворота, в которые организованно вступили два взвода рецких стрелков. Но вот во флигель контрразведки, который за прошедшее время успели окружить высоким внутренним забором из толстых досок с колючкой поверху, нас пускать не желали никак.
А рассвет неуклонно приближался.
Пока рецкие стрелки спокойно и без эксцессов меняли внешнюю охрану городской тюрьмы, мы вели через закрытые ворота бесплодные переговоры с привратниками флигеля, которые все так же состояли из ольмюцких кирасир. Стражи контрразведки требовали письменного приказа от своего непосредственного начальника, ссылаясь на инструкцию. А откуда я им этот приказ возьму, когда начальник контрразведки гарнизона Будвица в данный момент находится на срочной ночной аудиенции у кронпринца, которая в любом случае закончится его арестом.
Через четверть часа мне это все надоело и я, привязав веревкой к воротам гранату, с криком «бойся!» рванул терочный запал и большими прыжками ускакал за угол. Остальные стрелки также отбежали и попрятались. Учеба на полигоне даром им не прошла.
Хлопок взрыва был весьма невнятный, но одна половинка ворот со скрипом раскрылась и повисла на верхней петле, и туда широкоплечий горный стрелок выпустил из ручного «Гочкиза» длинную очередь патронов на пятнадцать. После чего два десятка стрелков рывком ворвались во внутренний двор и быстро повязали ошалевшую охрану, абсолютно не привыкшую к такому обращению. Настолько обалдевшую, что дверь в сам флигель они позабыли изнутри закрыть.
— Вояки… — сплюнул я на брусчатку тюремного двора.
Я ожидал большего сопротивления.
Кирасир разоружили, согнали стадом в одно помещение первого этажа с надежной решеткой на окне и закрыли. Охрану и оборону взяли на себя реции. На всех ключевых точках стояли пулеметчики с «Гочкизами-Р» в руках, усиленные тройкой стрелков. На всякий случай у каждого стрелка кроме карабина Шпрока было еще по три гранаты.
Младший офицер контрразведки дежурил по расположению, и мы его подняли в кабинете в одном исподнем с деревянной раскладушки и переместили в свободную камеру в подвале. Вместе с раскладушкой. Он даже сообразить не успел, что произошло.
А судьба, кажется, в эту ночь решила сделать мне особый сюрприз в виде рядового бургграфа Леппе-Тортфорта, который дежурил у телефона вместо спящего начальства. А ведь он по приговору королевского суда должен был воевать в пехоте на передовой без права производства и перемещения до конца войны. А он тут, в тылу, и в кирасирском мундире. Занятно… Но тем для нас лучше.
Пока бургграф без пользы крутил ручку телефона, пытаясь вызвать центральную станцию, стрелки вежливо, но настойчиво вывернули из его ладони разговорную трубку.
— Не стоит так стараться, солдатик, — осклабился рецкий ефрейтор. — Провода мы заранее перерезали.
А я, не удержавшись, смачно съездил бургграфа по уху. Для профилактики.
— Этот тип — дезертир с фронта, — заявил я, указывая на бургграфа пальцем. — В кандалы его.
— Кто вы такие и как посмели ворваться с вооруженными людьми в святая святых контрразведки, — вскинул бургграф подбородок и принялся, как пишется в протоколах, «угрожать словами».
Он, видимо, не узнал меня с бородой. Что ж, тем интереснее будет узнавание. Позже. На допросе.
— Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу. Вот мандат, — предъявил я ему соответствующую бумагу, в которой барон Бадонверт был указан как комиссар означенной ЧК с весьма широкими полномочиями. — Увести арестованного в одиночную камеру.
Такой сцены я ждал с самого начала получения означенного документа и вот удовлетворился. Настроение поднялось, и я, оккупировав кабинет начальника контрразведки, вызвал рецкого фельдфебеля.
— Провод починили?
— Только что вернулись наши монтеры, ваша милость, — ответил тот.
— Свободен.
Закинул кожаное кепи на вешалку. Вынул из деревянной кобуры пистолет Гоча и положил его на стол, на пачку чистой бумаги — красивый натюрморт получился, особенно в соседстве с бронзовой настольной лампой под зеленым стеклянным абажуром, как в фильмах про ВЧК, и чернильницей в виде деревенского колодца, выточенной из цельного куска дешевого змеевика. Кобура также отправилась на вешалку. За ней ремень с горским кинжалом (наградной кортик на операцию я не стал брать). Расстегнул рыжую кожанку бронемастера, которую надел по случаю ночной прохлады — на ней никаких знаков различия не было, и, сев в кресло начальника контрразведки, сделал через центральную один телефонный звонок, по которому передал только кодовую фразу: «Первому. Сокол в клетке». Дальше оставалось только ждать.
Для начала зажжем керосиновую люстру из трех ламп. Одного светоча на столе для такого большого кабинета маловато будет. Ага… А вот и самогарные спички в ящике стола в наличии.
Чтобы скрасить ожидание, приказал вызвать к себе из узилища старшего вертухая со списком заключенных. Вот будет номер, если мы промахнулись… Тогда все спишут на эксцесс исполнителя. То есть меня. Дикий горец, что с него взять?
Загул в популярном ресторане, всегда полном состоятельной публики, должен был отвлечь внимание следящих за мной филёров. Даже гипотетических. Так-то я по жизни в подобные заведения не хожу — предпочитаю простую еду, которую готовят моя жена или мой денщик. Да и на пустое времяпровождение у меня просто времени нет. Не говоря уже о дурной трате денег, против которой всегда возмущается моя крестьянская душа. Но когда нужно для дела, то можно и местный убогий канкан посмотреть под неоправданно дорогие напитки. И золотом щедро потрясти.
Тем более что рота капитана Вальда первой закончила обучение на курсах штурмовиков на полигоне, и нужно было залегендировать ее участие в городской акции как случайное. Пьяную выходку ее командира, что ли…
Остальные рецкие части работали в обеспечении. В нужное время выставляли на мостах через реку и всех выездах из города взводные блокпосты с пулеметами. Брали под контроль железнодорожный вокзал с телеграфом. Даже шпальный бронепоезд «Аспид» на него пригнали… на всякий случай.
Телефонную станцию еще с вечера, с начала ночной смены телефонисток, тихо оккупировали армейские разведчики Моласа. Его офицеры слушали все интересующие нас приватные разговоры и держали там диспетчера связи для нас, чтобы не светить телефонным барышням некоторые интересные номера.
Почта ночью не работала, но и ее взяли под охрану с улицы.
Все как дедушка Ленин завещал. И даже больше — с неба нас прикрывал дирижабль «Черный дракон», следящий за дорогами по направлению к городу.
Но по большому счету, все было сшито наспех, на живую нитку, рассчитано на «быстроту, глазомер и натиск», отсутствие главного контрразведчика на месте службы и ослабленную этим обстоятельством охрану. Нам предстояла взаимоисключающая задача — за полночь с шумом, запоминающимся окружающим, уйти из ресторана и тихо, незаметно просочиться к городской тюрьме. Над этим я и ломал голову, как такое совместить, когда к нашему столику подошла Маара. И тут у меня все срослось. Как рубильник в голове включили. А что придется с женой поскандалить по поводу посещения «Круазанского приюта», то с этим я сразу смирился. Чему быть, того не миновать.
В кабинет ввели усатого кирасира, знакомого мне по собственной отсидке в этом узилище.
Поставили его передо мной.
На стол положили канцелярскую папку.
— Свободны, — сказал я конвоирующим его горным стрелкам и перешел на огемский язык. — А вас, кирасир, прошу присаживаться. Разговор может быть долгим. Только вот курить я вам не разрешу. Увы… Не переношу табачного дыма. Потерпите?
До «Круазанского приюта» из ресторана пошли пешком, благо не так далеко он расположен. И тут уже мы напрочь оторвались хоровым пением, а горское многоголосье ни с чем не спутаешь. Особенно припевы на предельно высоких вибрирующих нотах, которые могут в побудку поднять целый полк в летних лагерях. Обывателям, рано легшим спать по причине военной экономии керосина, досталась масса незабываемых впечатлений после первого сна, но зато уже никто не смог бы даже предположить, что загулявшие горские офицеры не просто так меняют дислокацию загула.
Полиция, даже военная, ничего не сделала, чтобы нас остановить. Они по богатому опыту знали, что быстрее и надежнее немного перетерпеть и благочиние на улицах восстановится само собой. Арестовывать же офицеров, тем более пьяных, большой геморрой. Еще большая морока все это оформлять в комендатуре, где на загулы фронтовиков смотрели сочувственно. Так что до самого борделя мы оставили очень заметный след.
Маара в шикарном восточном наряде с кучей цепочек, браслетов на запястьях и голых щиколотках встречала нас сама посередине большого ковра в фойе, как заждавшаяся дорогих гостей радушная хозяйка. Даже поприветствовала на рецком наречии, прижимая руки к сердцу и кивая богатым тюрбаном с пушистым пером, которое удерживалось большим красным камнем.
Наши роли были расписаны еще по дороге — кто из нас остается в борделе до утра и напоказ при дневном свете вываливается из него, а кто должен быть готов к половине второго ночи выступить во всеоружии с полным соблюдением конспирации. И если к этому времени с девочкой всласть пообщаться не успел, то опоздал.
Раздав офицеров по девочкам, мадам меня увлекла в свой кабинет, обставленный скорее как роскошный будуар, но имеющий все необходимые предметы для ведения канцелярской работы. Очень дорогие и качественные предметы. Счеты у нее были изготовлены из полудрагоценных камней на серебряных спицах, а гроссбухи из самой лучшей бумаги в сафьяновых переплетах. Перья золотые в ручках из сочно-синей ляпис-лазури — камня искренности, успеха и божественного расположения, как считали в моем мире. Такие же чернильницы с золотыми крышками.
Там я за всех и расплатился, еще в ресторане заявив офицерам, что страшно обижусь, если кто из них только вынет кошелек — они мои гости. Положение обязывает, раз уж меня маркграф назначил здесь «положением».
— К тебе кого вызвать? — ласково спросила мадам, когда с кассой было покончено, и, смущенно улыбаясь, развела руками. — Из тех, кто остались, конечно.
— Никого, — ответил я ей и не стал скрывать причину. — Я женился и не собирался вообще сюда когда-либо приходить, но… такая вот оказия выпала. Гости. Так что девочка мне сегодня не нужна. Я бы с удовольствием принял ванну, контрастный душ и взял бы сеанс простого массажа. А потом бы неплохо выпить кофе с коньяком.
И положил на стол еще один золотой — за себя. Тут все услуги стоят золотой кройцер по принципу «все включено».
— Хорошо, — несколько разочарованно ответила мне Маара, но, как мне показалось, разочарование ее было наигранным — за все уже заплачено.
Она позвонила в резной золотой колокольчик, который звучал намного глуше, чем серебряный, и отдала необходимые распоряжения появившейся в кабинете девице. Очень эффектной брюнетке лет семнадцати. Новенькой. Раньше я ее здесь не видел.
— Как раз Молас к тому времени успеет, — сказала Маара, когда закрылась дверь в помещение. — И еще кто-то из дворцовых флигель-адъютантов по твою душу явится. Зачем? Не спрашивай. Мне не доложили. Просили только передать.
А ты непростая мадам, как я погляжу… Но кто же упустит такой шикарный источник скрываемой информации? Разве что спесивые аристократы из контрразведки, которые еще не поняли, что отбросов в этой жизни нет, есть ресурсы. Главное, их правильно применять.
— Слушай, Маара, извини за любопытство, но кто это с тобой сегодня был в ресторане?
— Не ревнуй, — она кокетливо улыбнулась и похлопала длинными ресницами. — Не кавалер, если тебя это интересует, хотя я и с ним спала в свое время. Благотворительно. Это Крон, регент Ночной гильдии Будвица. Я так передаю ему ежемесячно его долю за «подышать». В культурной обстановке. С танцами. Он даже сам платит за ужин.
— Нужна помощь?
— Нет, Савва, ради ушедших богов не вмешивайся в наши дела. Ну передавишь ты всех, кого поймаешь, а Ночная гильдия обязательно возродится, но тогда уже условия работы для нас будут куда суровей. Сейчас, по крайней мере, меня не вьючат на распространение дым-глины среди клиентов. А разовую благотворительность можно время от времени и перетерпеть, тем более что мужчина он импозантный, не противный и в самом расцвете сил.
Дым-глина. Слышал я про этот растительный наркотик из местного эндемика, не имеющего аналогов в нашем мире. Говорили, что он вызывает очень сладкие грезы и долго не дает привыкания. Но вот как он сюда попадает во время войны? Когда все морские пути, ведущие к тропическим колониям, перекрыты вражескими флотами? Это вопрос.
— Передай ему, что если дым-глина или еще какая дурь появится в окопах, то его публично повесят, даже если он лично не будет к этому иметь никакого отношения. Если уж он взвалил на себя роль ночного короля столицы, пусть соответствует ей. И гоняет конкурентов как следует. Может даже карать смертью. Никто о них не заплачет.
— Так сурово?
— Да. Именно что сурово, — подтвердил я, принимая из ее рук бокал с красным вином. — Война идет, Маара. Ты этого не заметила?
— Из моего будуара мало что заметно из окружающего мира, — уклончиво ответила она, отведя взгляд в сторону.
Тут снова, постучав, появилась та шикарная брюнетка.
— Ванна готова, мадам.
— Передай моему денщику, чтобы принес мне туда смену одежды, — сказал я Мааре.
— Не беспокойся. Савва. Иди вслед за Калиёй, — и мадам протянула мне руку для изображения прощального поцелуя.
Калия шла впереди меня по коридору первого этажа, игриво виляя бедрами под легкой тканью. Соблазняла. Умная мадам, видно, все знала про мою семейную жизнь, в том числе и то, что жена у меня блондинка. Вот и играет на контрасте. Но я действительно хочу именно помыться, пока есть время — термы тут шикарные.
25
Как настоящий комиссар, первым делом я провел уплотнение буржуйской жилплощади. Всех «контриков» рассадил по одиночкам, а их подследственных скучковал в камерах по четверо. Так что даже некоторый запас камер образовался в подвале. Ничё… Пригодятся еще.
Прав был король, что беды наши вовсе даже не политические, а экономические. Все узники «кровавой гэбни» аристократов как на подбор состояли из инженеров будвицких производств самого плебейского происхождения. И не просто инженеров, а перспективных, инициативных и изобретательных, насколько я уже разобрался в местной кухне. Чего стоит только одна знакомая фамилия заключенного — доктор химии Помахас. То-то гляжу, пропал он что-то в последнее время. А обещал тротил сделать в товарных количествах. Мне… И королю.
— Где протоколы на этого человека? — спросил я кирасира, которого звали Йозе Грабчик, как выяснилось. И состоял он в чине штаб-капрала.
Несмотря на бороду, кирасир меня сразу узнал. За первые пять минут беседы он с душевным облегчением уяснил, что лично его во враги никто не записывает. Мало того, лично я ему по гроб жизни благодарен. И то, что еще некоторое время ему придется побыть тут в стесненном положении, принял с пониманием. По крайней мере, внешне это выглядело так, а уж как внутренне… чужая душа потемки. Я ознакомил его с королевским указом о создании Чрезвычайной королевской комиссии по борьбе с саботажем и пособничеством врагу и ее практически неограниченными полномочиями. А также с мандатом, что я сам являюсь комиссаром этой комиссии, которых, согласно указу, всего семь персон на все королевство. Под конец взял с него письменное обязательство о сотрудничестве с означенной ЧК. Благодарность благодарностью, а процедура процедурой. Дела подшивать требуется.
— У письмоводителя все протоколы, ваша милость, — ответил он. — Вы его знаете. Все допросы здесь, только он протоколирует и хранит их в железном шкафу у себя в каморке за кордегардией. Это в конце коридора.
— А ключи от шкафа он с собой домой уносит? — заподозрил я.
— Именно так, ваша милость.
— Ну и порядочки тут у вас. Бардак, — не удержался я от комментария. — Хотя в борделе и то порядку больше…
Так и вспомнился сразу «Круазанский приют» с его четкой организацией.
— Так с самого начала здесь заведено, ваша милость. И не мной.
— Хватит меня «милостью» звать. Обращайся ко мне «господин комиссар».
— Как скажете, ваша милость, — потупился кирасир, явно не соглашаясь со мной.
Еще бы. Не к каждому заключенному целый король в камеру заходит, чтобы освободить. А эту сцену он сам видел. Как и мой завтрак с королем.
— Знаешь, где писарь живет?
— Так точно, господин комиссар.
Я позвонил в простенький серебряный колокольчик. Отметил про себя его хороший звон, почти хрустальный.
В кабинет вошел прикрепленный ко мне в качестве порученца рецкий унтер-офицер, хорошо знающий общеимперский язык.
— Какие будут поручения, господин комиссар? — с порога спросил он.
— Берешь местную карету, конвой и вот этого кирасира. Обращаться с ним хорошо, понял? Заберете из дома фигуранта — адрес и личность он укажет, — кивнул я на Грабчика. — И везете сюда. Обязательно с ключами от его сейфа. Будет упираться, можете ногу ему прострелить.
У кирасира от страха округлились глаза.
— Не тебе. Писарю, — успокоил я его.
И, повернувшись к унтеру, добавил:
— А ко мне в кабинет вызовешь заключенного Помахаса. И скажи моему денщику, чтобы сварил кофе и дюжину бутербродов с коровьим маслом и сыром организовал.
Я остался один. От нечего делать стал шарить по ящикам стола начальника контрразведки. Некоторые находки были очень любопытными. Особенно бумага со списком перспективных фигурантов для разработки и темами, за которые их можно зацепить. Эту бумажку я себе в карман положу, пока никто не видит. Меня они тоже заинтересовали.
Несмотря на крайнюю молодость, Калия оказалась очень опытной банщицей и массажисткой. Расслабила она меня своими сильными руками на мраморной лежанке полностью, в кисель… От лопаток до пяток. Я даже не заметил, когда она от массажа с ароматическими маслами перешла к эротическим ласкам. Только перевернулся на спину, закрыл глаза и вот… И в этом Калия тоже была очень опытной. Знала, как доставить мужчине острое наслаждение, и умела это.
Ох мадам, ну ты и хитра. Никак оперу пишет? Только вот кто ее опер, для которого она тут компру собирает? Ладно… Измена жене — это еще не измена родине.
Зазвонил телефон, выбивая меня из сладких воспоминаний.
Снял трубку, сказал:
— Контрразведка.
В телефонной трубке пророкотал вопрос:
— Сокол?
— Он самый, — ответил. — С кем имею честь?
— Крокодил. Горизонт чист, и я послал тебе замену. Он назовется Фазаном и скажет твой хитрый пароль.
— Слава ушедшим богам, — выдохнул я. — А?..
Но из трубки монотонно звучали только долгие гудки. Неразговорчивый сегодня что-то генерал Молас, хотя он всего такой же комиссар, как и я.
Привели Помахаса. Мятого, будто в одежде спал. Нездоровый цвет его лица закрывала недельная щетина. Почти до затравленных глаз.
— Присаживайся, Поло, — предложил я ему. — Кофе? Бутерброды?
— Лучше чай, господин флигель-адъютант, — откликнулся химик. — От кофе у меня бессонница. А поспать сегодня хочется хотя бы несколько часов. Однако, видя перемену действующих лиц в этих декорациях, думаю, что даже этого не удастся. И спасибо вам за соседей. Одиночка угнетает.
Денщик внес поднос с бутербродами и кофейник. Специально для меня кофе с коньяком — чтобы не спать. Жуткий допинг, но что поделать, время такое.
— Тавор, завари для моего собеседника чай, — приказал я денщику. — Как будет все готово, заноси.
Денщик кивнул, подтверждая приказ, и удалился, тихо прикрыв за собой массивную дверь.
Мы с химиком остались одни в кабинете.
— Угощайся, Поло, — предложил я Помахасу, подвигая ему тарелку с бутербродами.
— Спасибо, я чая подожду, — ответил он. — Не люблю сухомятку. Вы пока спрашивайте, что вам интересно. Пока еще все спокойно.
И тут меня на хи-хи пробило.
— Господин Помахас, объясните мне, как вы дошли до жизни такой? — брякнул я и улыбнулся, припоминая свое сидение в этом флигеле.
— И не спрашивайте… — махнул он рукой.
— Как это не спрашивать? — удивился я.
— Ой, простите, — смутился инженер. — Я совсем не то имел в виду. Вы ведь желаете знать, как я здесь оказался?
Я утвердительно кивнул головой.
— Демоны попутали, — развел он руками. — Мне для опытов не хватало селитры, взять было негде, и я ее украл на заводе. Немного… килограмм так семь-восемь. Откуда-то про это узнала контрразведка и арестовала меня. Почти неделю стращали пожизненной каторгой за воровство стратегических материалов, а вчера предложили поменять Будвиц на пригороды Тортуса в обмен на закрытие этого дела и полное прощение.
— Что им было нужно?
— Чтобы я работал на аналогичном заводе в Тортусе и делал им новые взрывчатые вещества. За то же жалованье. А в качестве покаяния отдал бы им патент на аматол.
— На что?
— На аматол. Я новую взрывчатку изобрел, — пояснил он. — Тол пополам с аммиачной селитрой. Аматол. Очень сильная бризантность в отличие от аммонала и лучшая лежкость, почти как у самого тротила. И не нужна алюминиевая пудра. Все это намного дешевле тола получается. Да и тротил можно заменить нитрированным нафталином. Мне оставались только заключительные опыты, а селитра кончилась… А ее сейчас даже за деньги не купить. Даже на черном рынке.
— А что у тебя с обещанным королю тротилом?
— Расчеты показывают, что пока толуол из живицы будет немного дешевле, чем из светильного газа. Хвойных лесов в округе много, и ее сбор не представляет проблемы. Улавливать же отходы от производства светильного газа нужны особые герметичные емкости, выдерживающие давление в пять атмосфер, а это вложения, и немалые. Причем сразу. Не потянуть. Но больше всего я надеялся на аматол, полагая, что, когда получу на него авторское свидетельство, военное ведомство даст достаточно денег на открытие отдельного производства. У меня есть хороший участок в десяти километрах от Будвица по северной железной дороге. Три километра всего от нее в сторону. В наследство остался от деда. Тот хотел там имение построить. Не успел. Помер. Там сейчас только два больших сарая стоят, куда должны были складировать стройматериалы. Вот в них на первых порах я и хотел устроить заводик. Ну а тут эти… Руки за спину… Наручники… Одиночка…
— Били?
— Нет… Но морально изматывали. Взяли меня на улице, практически без вещей и денег. Сунули в карету и сюда. Даже бритвы нет себя в порядок привести.
— Вот сволочи… — не удержался я от комментария.
— Не то слово, господин флигель-адъютант, — рот химика скривился в подобии улыбки. — Но я надеялся, что на суде все встанет на свои места. Ну получил бы пару лет условно… за селитру. А вот некоторые сломались и согласны на переезд. Ко мне троих подследственных сегодня ночью подселили, так они мне многое порассказали.
— А что там в Тортусе? И где это?
— В Лезвиге. Почти центр империи. Там старый завод механический еще со средневековой мануфактуры баронской стоит. Они хотят там еще и химическое производство наладить. А кадров нужных нет.
— Что ж, под саботаж и пособничество врагу эти факты ложатся твердо, — заключил я. — А какой у них еще мотив для таких действий? По-твоему.
Помахас почесал затылок пятерней и выдал:
— Для себя они стараются, не для империи. Насколько я понял, у их «шестерки» — этого рядового бургграфа местного, в том заводе немалая доля. Не меньше блокирующего пакета. Не смотрите, что он рядовой кирасир, — этими офицерами он вертит, как хочет. У меня глаз наметан. Сам всю жизнь между начальством, хозяевами и рабочими кручусь. Так что оба офицера контрразведки либо в доле, либо еще за что-то стараются.
Помолчал он немного и спросил:
— Меня выпустят или все же посадят за воровство селитры?
— Выпустят, — обнадежил я его. — И как выпустят, так ты первым делом внеси в кассу завода ее стоимость.
— Спасибо за совет. Я так и сделаю. Только вот с собственным заводом придется проститься. Заблокирует мне контрразведка дотации от военного ведомства.
— Не журись. Земля у тебя в собственности?
— В полной.
— Сколько там ее?
— Пять гектаров. И еще прирезать можно, но это денег стоит.
— Ого… — улыбнулся я. — Хороший куш. Да еще изобретение… Уже твоя доля не меньше трети паев.
Доктор химии мазнул по мне непонимающим взглядом.
— Возьми в партнеры кронпринца, — посоветовал я.
— Я бы вас взял с большим удовольствием, — заявил он в ответ. — Вы в производстве хоть что-то понимаете. К тому же доктор… И изобретатель.
— Хорошо. Я войду капиталом. Живыми деньгами. А взрывчатку твою запатентуем как промышленную. Гражданскую. Для горных работ. А то, что она окажется годной в снаряды, так оно само собой получилось, несознательно, — подмигнул я ему. — Завод ставим гражданский, а вот чтобы такой завод подстегнуть к военным заказам, нужен принц, который их разруливает в королевстве. Понимаешь? Да и от имперской бюрократии принц же защитит. И дефицитную селитру выделит. Хотя нам одного тротила за глаза хватит. Как тебе такой расклад?
— А… — протянул он.
— А за кражу селитры, после того как ты покроешь ее стоимость на заводе, никто к тебе цепляться не будет. Скажешь, не успел этого сделать, как арестовали.
— Хорошо бы… — кивнул он.
Тут Тавор принес заваренный чай, сахар, баранки с маком.
— Вот и отлично, — обрадовался я. — Подкрепись, чаю попей. Потом все на бумаге изложишь. Все, что с тебя эти «контрики» требовали и как склоняли к измене королю. Ты же его подданный, не так ли? Не имперский гражданин? — Помахас подтверждающе кивнул. — И действовал ты в своих опытах по прямому указанию короля, высказанному тебе в устной форме на полигоне. Я тому свидетель. И еще свидетели есть чином повыше меня. Вот и все. А пока иди спать.
«Акакия Акакиевича» привезли невыспавшегося и наспех одетого. Егеря усадили его на табурет в середине кабинета, а тяжелую связку ключей положили мне на стол. И удалились.
— Давайте знакомиться, — предложил я доставленному, когда мы остались одни.
— Я вас знаю, — ответил он мне спокойно. — Вы фельдфебель артиллерии Савва Кобчик. В прошлом году у нас в подвале квартировали. Еще голодовку устроили.
— Вот и прекрасно. Теперь представьтесь сами.
— Канцелярист высшего разряда Ижи Громмель, письмоводитель имперской контрразведки в Будвице. Чем я обязан такой брутальной доставкой на место службы?
— Вопросы здесь задаю я, — поставил я все точки над ё. — Чем занимались до службы в контрразведке?
— Служил архивариусом военно-полевого суда Ольмюцкой армии. Я местный уроженец, хотя и имперский гражданин.
— Сколько вы служили в армии до имперской реформы?
— Двадцать лет. Со школы кантонистов. Служил всегда писарем, так как был грамотным и имел хороший почерк. Все кантонисты выпускались грамотными. Гражданство получил вместе с отставкой и был принят на гражданскую службу в Департамент юстиции Ольмюцкого королевства. Оттуда был переведен в секретари военного суда. Затем в архив. По выделении с началом этой войны военно-полевого суда в отдельную структуру переведен в него архивариусом. Затем уже сюда в прошлом году. Письмоводитель, делопроизводитель и архивариус одновременно. Всего лишь за полуторный оклад.
А ничего он так держится, спокойно. Хотя лет ему, пожалуй, за полтинник будет. Щетина на челюсти почти седая. Деньги любит, но не так сильно, чтобы за них продать.
— Что-то вы очень спокойны, господин Громмель, хотя уже догадались, что власть переменилась, — покачал я головой, удивляясь его выдержке.
— А чего мне беспокоиться? Власть тут уже не раз менялась, но какая бы власть ни была, без писаря и опытного делопроизводителя она не обойдется. Мое дело техническое, господин фельдфебель.
— Называйте меня «господин комиссар».
— Как вам будет угодно, господин комиссар.
— Я вас правильно понял, господин Громмель, что вы лояльны к любой власти? Это принцип?
— При условии, что эта власть законна, господин комиссар.
— А если вашими подопечными окажутся бывшие ваши начальники?
— Это не моя прерогатива, господин комиссар, кто и кого сажает в камеру. Мое дело вести протокол и правильно его подшить в дело. Главное, чтобы все было по закону. И соблюдалась утвержденная процедура. Я свое дело выполняю всегда добросовестно.
Я дал ему ознакомиться с указом короля о создании ЧК и рескриптом о своем назначении ее комиссаром. И с приказом об аресте офицеров контрразведки за пособничество врагу.
— Признаете мою власть законной, господин Громмель?
— Не буду отрицать очевидного, — ответил он.
Я встал, положил его связку ключей в карман и предложил:
— Пойдемте.
— Куда, господин комиссар? — В глазах канцеляриста впервые блеснуло что-то тревожное, особенно после того, как я, сняв с вешалки кобуру, уложил в нее пистолет.
Ох как часто я жалею о своей летной кожанке из моего мира, когда застегиваю это творение местных скорняков. Да вот засада — там застежка «молния», повторить которую мне никак не удается. Так и лежит удобная летная кожанка из хорошо выделанного шевро в сундуке у дяди Оле на горе Бадон.
— В ваш кабинет здесь пройдем. Мне нужны дела на некоторых заключенных, — ответил я, надевая на голову кожаное кепи. — Архив ваш тоже там?
— Там, все там, — вздохнул он, поднимаясь.
— Кто кроме вас работал с архивом?
— Только я, господин комиссар. Аристократы ленивы для этого. Отдадут приказ — я и разыщу, что требуется.
В кабинете писаря, действительно каморке три метра на два, Громмель быстро отыскал в неглубоких шкафах дела инженеров, томящихся в узилище. И даже выдал парусиновый портфель для их переноски. Также я приказал отыскать свое прошлогоднее дело, оказавшееся вполне объемным — аж в два тома, и для него выбил еще один портфель.
Только успел хрупнуть застежками, как пришли доложить, что меня какие-то офицеры кличут.
— Придется вам досыпать в камере, Громмель. Но думаю, что это ненадолго, — сообщил я канцеляристу.
В ответ тот просто пожал плечами. Не как фаталист, а скорее как стоик, который давно выяснил, что все в этой жизни временно.
— Я с вами не прощаюсь, господин Громмель, — сказал я напоследок. — Вы уже выслужили пенсию?
— Давно.
— Вот и хорошо. Примите без озлобления некоторое стеснение вашей свободы на первых порах. Вы один из ключевых свидетелей. Идет следствие. Надеюсь, что оно не затянется.
На это он мне ничего не ответил. А у меня же на него появились определенные виды. На заводе мы уже стали тонуть в бумагах.
Заперли архив, и Громмеля увели в подвал. Пока в одиночку.
Портфели я отдал Тавору, сказав, что он за них головой отвечает.
В кабинете начальника контрразведки меня ожидал, покуривая, армейский капитан в полевой форме с пистолетом Гоча на правом бедре. Довольно молодой. Лет двадцати пяти.
— Комиссар Бадонверт? — спросил он меня, вставая.
И удовлетворившись моим ответом, представился:
— Я Фазан.
— Восемь, — сказал я.
— Четыре, — ответил мне он.
Все правильно. Пароль по ведомству Моласа на сегодняшний день «двенадцать». В любом наборе цифр. Притащил я сюда такой пароль из Российской армии. Генералу Моласу он очень понравился.
— Принимайте заведование, капитан, — сказал я, — а мне пора во дворец на заседание ЧК.
Уже в карете я засунул портфель со своим делом в рундук под сиденьем, туда, где лежал мой личный ручной пулемет с десятком запасных снаряженных дисков. Мало ли что может случиться. Раз я уже попадал в дороге в переплет с одним револьвером в руках. Больше не хочу. Второй портфель с делами инженеров пристроил рядом на сиденье. Его я отдам принцу. Он у нас председатель ЧК.
А дело на меня я на досуге почитаю. Детективов тут пока как литературного жанра нет, вот и заменит…
Доехали быстро. Пароль для улицы был «пятнадцать». Те, кто его не знал, могли передвигаться только между блокпостами. Конки вообще сегодня на линию не вышли.
А в городе совсем рассвело. Клумбы с поздними цветами радовали глаз на бульварах. Только вот останется ли Будвиц таким городом, как был, каким я его полюбил, я не поручусь. Кто бы раньше знал, чем обернется моя приватная пьянка с кронпринцем на полигоне? «Без лишних ушей».
Читать бесплатно другие книги:
