Хасидские истории. Поздние учителя Бубер Мартин
Рабби Бунима однажды спросили: «Мы многократно каемся в своих грехах в Йом Кипур. Почему же мы не узнаем о том, прощены ли нам наши грехи?» Вот ведь Давид едва успел вымолвить: “Согрешил я пред Господом”, как ему было сказано: “Господь снял твой грех”. [“И сказал Давид Натану: согрешил я пред Господом… И сказал Натан Давиду: Господь снял твой грех – ты не умрешь”[156]]
Рабби Буним на это ответил: «Ведь Давид сказал: “Согрешил я пред Господом”, имея в виду: “Поступай со мною согласно Твоей воле, и я приму это с любовью, ибо Ты, Господи, справедлив”. Когда же мы говорим: “Мы согрешили”, то полагаем, что Богу свойственно прощать нас; а когда сразу после этого мы добавляем: “Мы предали Тебя”, то считаем, что теперь, уже простив нас, Он и в дальнейшем будет к нам благосклонен».
Рабби Меир из Стопницы всегда выступал против рабби Бунима и его учения. Как-то раз он вынудил двоих своих хасидов поклясться, что они выполнят любое его поручение. Когда они дали слово, он велел им отправиться в Пшисху и передать рабби Буниму на словах следующее: «Каким это образом ты стал рабби? Разве можно сделаться рабби, торгуя древесиной в Данциге?»
Оба хасида прибыли в Пшисху с тяжелым сердцем. Они первым делом попросили у рабби Бунима прощения за то оскорбление, которое их вынуждают нанести ему, после чего повторили слова рабби Меира.
«Передайте своему учителю, – сказал им цадик, – что если бы в свои молодые годы я знал, что мне предстоит, я бы вел такую же жизнь, как и он. Но я не знал своего будущего – и это к лучшему».
Позже он говорил своим ученикам: «Меир был Божьим человеком с самых юных дней, и он даже представления не имел о том, как можно согрешить. Так откуда бы ему знать, что случается с людьми, обращающимися к нему за помощью? Я ездил в Данциг, я бывал в театрах, я имею представление о том, что такое грех, – и вот с тех пор я знаю, как выпрямить молодое дерево, если оно криво растет».
В Устилуге, на свадьбе внука великого рабби из Апты, где собралось более двухсот цадиков в белых одеждах, противники рабби Бунима выступили с самыми различными обвинениями против рабби и его хасидов, стараясь изгнать их из сообщества. Несколько учеников рабби Бунима защищали его страстно и убедительно; один из них даже вскочил на стол и, рванув на груди рубаху, воззвал к рабби из Апты: «Загляни в мое сердце, и ты увидишь, каков мой учитель!» Наконец рабби из Апты, председательствовавший за столом, сказал: «Среди нас присутствует сын моего друга, святого Йеѓуди, да будет благословенна его память. Давайте попросим его сказать всю правду».
Поднялся рабби Йерахмиэль, сын святого Йеѓуди. Поскольку после смерти его отца произошло немало прискорбных инцидентов между его последователями и последователями рабби Бунима, все ожидали, что он выскажется не в пользу рабби Бунима. Однако рабби Йерахмиэль сказал: «Мой отец обычно говаривал: “Буним – отрада моего сердца”. Помню, как однажды мне показалось, что он отвлекает внимание отца какими-то суетными разговорами; однако после его ухода отец сказал мне: “Знаешь ли ты, что все рассказанное им поднимается из бездны к подножью трона славы?”»
Все умолкли. И лишь рабби Шимон Дойч, который в свое время чернил святого Йеѓуди в глазах его учителя, Провидца из Люблина, никак не хотел униматься и сравнил рабби Бунима со лжемессией Шабтаем Цви. Тут старый рабби из Апты поднялся и сказал громовым голосом: «Рабби Шимон, ты наветчик! Да ты и в глухом лесу устроил бы свару – не с кем, так с листьями на деревьях. Мы не забыли, что ты понаделал в Люблине! Не станем тебя слушать». И после таких слов никто уже не возвращался к этому разговору на протяжении всех свадебных торжеств.
Рабби Буним учил: «Вот как нам следует понимать первые слова Писания: “В начале сотворения Всесильным неба и земли”[157]– что мир все еще пребывает в состоянии сотворения. Когда мастер делает какую-то вещь, и заканчивает свою работу над нею, то его усилия более не нужны. Но этого нельзя сказать про наш мир! Каждый день, каждое мгновение нашему миру потребно возобновление силы того изначального слова, которым он был создан, и если действие этой силы прекратится хотя бы на мгновение, земля вновь станет “пуста и нестройна”[158]».
Рабби Бунима спросили: «Почему Бог наложил такое странное проклятие на змея? Почему Он сказал: “И прах будешь есть все дни жизни твоей”?[159] Ведь если Бог наделил змея способностью питаться прахом, это скорее благодеяние, нежели проклятие, поскольку змей может где угодно найти все необходимое для жизни».
На это рабби Буним ответил: «Бог сказал человеку: “В поте лица твоего есть будешь хлеб”[160] а если у него не будет хлеба, то он может молиться Богу о помощи. Женщине Бог сказал: “Со скорбью рожать будешь детей”[161], а если роды будут тяжелыми, то она может молиться Богу об облегчении болей. Значит, их связь с Богом не прерывается, и они могут молиться Ему. Змею же, источнику всего зла, Бог дал все необходимое, чтобы тот вовсе не обращался к Нему. Таким образом, во все времена Бог предоставляет нечестивцам изобилие и богатство».
Рабби Буним объяснял: «Сказано: “Теперь, может быть, протянет он руку свою и возьмет от дерева жизни и поест, и будет жить вечно”[162]. Когда человеческие существа совершили свой первородный грех, Бог в милости своей дозволил им жить в мире смертных, дабы они могли обрести идеальное избавление. Вот почему Он решил не давать им возможности «взять от дерева жизни», ибо в таком случае их дух никогда не стал бы свободным от материи и готовым к избавлению. И потому Он изгнал их из рая».
Рабби Бунима однажды спросили: «Почему в рассказе о жертвоприношении Ицхака подчеркивается, что “и пошли оба вместе”[163] – разве это и так не очевидно?»
На это рабби ответил: «Искушение, которому противился Ицхак, было сильнее того, которому противился Авраѓам. Ведь Авраѓам слышал повеление из уст Бога. А когда Ицхак услышал сказанное его отцом о том, что Бог “усмотрит себе ягненка для жертвы всесожжения”[164], он все понял – хотя и услышал повеление из уст человеческих. Но Авраѓам размышлял: “Откуда мой сын черпает такую силу? Это, должно быть, силы его молодости!” И тогда Авраѓам призвал из глубин души силы своей молодости. И лишь тогда они оба действительно пошли вместе».
Два вида работы
В субботу за трапезой рабби Буним толковал Писание.
«Сказано: “И застонали сыны Израиля от работы, и возопили – и вознесся этот вопль от работы их ко Всесильному”[165]. Почему слово “работа” сказано дважды? В первый раз речь идет о египетском рабстве, а во втором – о службе Богу. Это отнюдь не работа во плоти и крови. Вот что они имели в виду, когда обращались к Богу за помощью. К Богу, служа Богу».
Рабби Буним объяснял: «Сказано: “Я выведу вас из-под ига египтян”[166]. Почему здесь употреблено слово “иго”, а не слово “рабство”? Потому что сыны Израиля уже смирились с рабством. Когда Бог увидел, что они более не ощущают своего положения, он сказал: “Я выведу вас из-под ига египтян. Вы больше не будете страдать под их игом. Я верну вам вашу свободу”».
Рабби Бунима спросили: «Сказано: “И будете вы мне царством священнослужителей и народом святым. Вот слова, которые ты скажешь сынам Израиля”[167]. Наш учитель Раши комментирует: “Это слова – не более того, хотя и не менее”. Что он хотел этим сказать?» Рабби Буним объяснил: «Моше был добрым. Ему хотелось сказать народу больше, но это ему не было дозволено – поскольку на то была воля Бога, чтобы народ сам понял происходящее. Моше должен был сказать им именно эти слова – не более и не менее, чтобы они почувствовали: здесь имеется какой-то сокрытый смысл, и нам следует постараться понять его самим. Вот почему мы читаем далее: “И изложил им все эти слова”[168]. Не более того, но и не менее».
Рабби Бунима спросили: «Сказано: “Я – Бог, Всесильный твой, который вывел тебя из страны Египетской, из дома рабства”[169]. Почему же не сказано: “Я – Бог, Всесильный твой, который создал небо и землю”»?
Рабби Буним объяснил: «Небо и землю! На это они могли сказать: “Небо – это слишком много для меня”. Вот почему Бог сказал человеку: “Я тот, кто вытащил тебя из грязи. Ну-ка, подойди сюда и слушай меня!”»
Рабби Буним объяснял: «Народ Израиля сказал на горе Синай: “Все, что говорил Бог, сделаем и будем слушать его слова”[170]. Разве не следовало ли сказать: “Я сделаю и буду слушать”, – поскольку каждый человек говорил сам за себя? Но представьте себе, как множество народу сидит в тюрьме, умирая от жажды в невыносимо жаркий день, и вдруг их спрашивают, не хотят ли они воды. И ведь каждый тогда ответит: “Да, мы хотим воды!” Потому что каждый из них осознает, насколько все они изнемогают от жажды.
Так и на горе Синай они все жаждали получить Тору, и каждый из них ощущал эту жажду всего народа, и, услышав слово Бога, каждый из них крикнул: “Мы”!»
«Душа Моше и душа Кораха[171] возвращаются в каждом поколении. Но если когда-нибудь, в грядущем мире, душа Кораха захочет покориться душе Моше, это даст Кораху избавление».
Рабби Бунима спросили: «Почему грех поклонения золотому тельцу[172] был прощен, хотя мы не находим в Писании указания на то, что народ покаялся и встал на истинный путь, и почему грех распускавших злую молву о стране Кнаан[173] не прощен, хотя мы читаем, что народ покаялся и сожалел о содеянном? Ведь мы же знаем: нет такого, что не могло быть прощено благодаря покаянию и обращению на истинный путь».
Рабби Буним ответил: «Все зависит от того, каково это обращение. Одно дело, когда человек осознает, что ему не на что надеяться, и он ощущает себя комом глины, потому что расстроил ход своей жизни и не знает, как можно поправить содеянное, – и тем не менее, даже лишенный надежды, он готов продолжать служение Богу после раскаяния, и он действительно служит Богу. Вот это – истинное обращение, и ничто не может ему препятствовать. Так было с грехом поклонения золотому тельцу. Это был первый грех, совершенный народом, они ничего не знали о силе обращения и потому покаялись от всего сердца. А с грехом распускавших злую молву о стране Кнаан все было иначе. Народ уже знал, что может дать им покаяние, и они решили, что покаются, и все станет тогда по-прежнему; потому они не раскаялись всем сердцем и вот почему не смогли поправить содеянного».
Рабби Буним однажды разбирал стих из Писания: «Видел я всех израильтян рассеянными по горам, как овцы, у которых нет пастыря»[174].
Он сказал: «Это не значит, что там нет пастыря. Пастырь есть всегда, но порой он где-то таится, и тогда его действительно вроде бы и нет – для овец, потому что они его не видят».
Рабби Буним давал такое толкование: «В псалме мы читаем: “Сокрушенных сердцем исцеляет Он, врачует скорби их”[175]. Почему мы говорим об этом? Потому что сокрушенное сердце угодно Господу, ибо сказано: “Жертва Всесильному – дух сокрушенный; сердце разбитое и угнетенное”[176]. Однако в псалме также сказано: “И врачуешь их раны”. Бог не дает полное исцеление человеку с сокрушенным сердцем – Он лишь облегчает его страдания, дабы человек не претерпевал мучения и не впадал в уныние, ибо уныние не угодно Господу. Сокрушенное сердце приготовляет человеку к служению Богу, тогда как уныние отвращает его от служения. Надо проводить точное различие между сокрушенностью и унынием – как между радостью и буйством; с легкостью можно принять одно за другое, и в то же время одно столь же далеко от другого, как небо и земля».
Рабби Буним говаривал: «Сказано в Книге притчей Соломоновых: “Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку”[177]. Почему сказано “в воде”, а не “в зеркале”? Человек может видеть свое отражение в воде, лишь как можно ближе склонившись к ней; точно так же сердце человека должно быть близко к сердцу другого человека, и лишь тогда между ними возможна близость».
Вот как рассуждал рабби Буним о словах псалма «Отворите мне врата правды, я войду в них, буду Бога благодарить»[178]: «Лишь так и возможно истинное служение Господу – когда человек постоянно ощущает себя вовне и молит Бога отворить для него врата истинной службы. Вот что имел в виду Давид, говоря: “Это врата Бога – праведники войдут в них”[179]. Нет другого пути к Господу, кроме как благодаря такой молитве».
Однажды рабби Буним велел запрячь лошадей и отправился в Варшаву с несколькими из своих хасидов. По прибытии туда он велел кучеру остановиться в корчме. Они вошли и сели за стол. За столом в углу сидели два грузчика; они пили шнапс и беседовали о самых разных вещах. И один из них спросил другого: «Ты уже прочитал недельную главу Торы?»
«Да», – сказал второй.
«Я тоже, – сказал первый. – Там есть одно место, где речь идет о нашем праотце Авраѓаме и Авимелехе, царе филистимлян, и где сказано “…и заключили они оба союз”[180]. Вот я и спрашиваю себя: почему сказано “они оба”? Нужно ли такое многословие?»
«Хороший вопрос! – отозвался второй грузчик. – И как же ты на него отвечаешь?»
«Я думаю вот что: они заключили союз, но тем не менее они не стали едины – каждый оставался сам по себе, то есть их было двое».
Рабби Буним встал из-за стола, вышел из корчмы и сел в повозку со своими хасидами. «Теперь, услышав рассуждения двух скрытых праведников, – сказал он, – мы можем возвращаться домой».
Учил рабби Буним: «Наши мудрецы говорят: “Ищи мира там, где ты есть”[181]. Нельзя обрести мир иначе как в самом себе. В псалме мы читаем: “Нет мира в костях моих из-за прегрешений моих”[182]. Когда человек обретет мир в самом себе, он сможет добиться мира и во всем мире».
Рабби Буним говорил: «Перед приходом Машиаха сокрытие всего будет столь велико, что даже цадики в белых одеждах не будут знать своего пути, даже они будут введены в замешательство и отступятся от своей веры в приход Машиаха».
В другое время он говорил: «Перед приходом Машиаха будут зимы без холодов и лета без жары, мудрецы без Торы и хасиды без хасидизма».
«Баал Шем Тов, – говаривал рабби Буним, – был мудрее великого отступника Ахера. Когда Ахер услышал глас небесный: “Возвратитесь, дети-отступники”[183] – все, кроме Ахера[184], он оставил все и покинул общину. А вот Баал Шем Тов, заметив, что неожиданно лишается всех своих великих дарований, сказал: “Так что же, я буду служить Господу, как любой простой человек. Пусть я глупец, но у меня есть вера”. И он начал молиться, как маленький ребенок. Но в конце концов он поднялся на еще более высокую ступень, ибо это было всего лишь испытанием».
Однажды рабби Буним сказал: «Я подумывал о том, чтобы написать книгу, которую я собирался озаглавить “Адам”; в этой книге было бы все о человеке. Но по здравом размышлении я решил, что лучше не писать такую книгу».
Рабби Буним спросил однажды: «Почему цадика зовут “хорошим евреем”?» И сам дал шутливый ответ на этот вопрос: «Если речь идет о том, что он хорошо молится, то такого человека следует называть “благочестивым евреем”. Если речь идет о том, что он хорошо знает Писание, то такого человека следует называть “начитанным евреем”. А “хороший еврей” – это человек, который умеет думать, и умеет пить, и у которого вообще все в порядке».
А одному из своих новых учеников, пробывшему в Пшисхе совсем немного времени, рабби Буним сказал: «Тебе следует решить, ради чего ты пришел ко мне. Если для того, чтобы стать “хорошим евреем”, то пришел ты зря. Но если ты здесь для того, чтобы стать просто хорошим евреем, то ты поступил правильно».
Рабби Буним разъяснял традицию, согласно которой Авраѓам является символом милосердия, а Ицхак – символом суровости.
«Дом Авраѓама был открыт для всех проходящих. Он был гостеприимным и готов был дарить все, что у него было. Благодаря своим качествам он открыл миру великое Имя Бога. Но когда Ицхак стал рабби, заменив Авраѓама, он отправился в лавку, купил железные засовы и закрыл все двери дома. Сам он поселился во внутренних покоях, подальше от всех людей, и посвятил себя изучению Торы, занимаясь этим и днем и ночью. Страх и трепет охватили как всех его хасидов, так и тех, кто приходил к нему за советом. И таким образом он открыл миру, что означает “суровость”. Когда, пусть и не часто, двери его дома открывались для приходящих, то всякий допущенный к нему, лишь только встретившись с ним взглядом, немедленно осознавал неукоснительность обращения на истинный путь.
Рабби Буним рассказывал такую историю: «Когда Баал Шем Тов только собрал вокруг себя первых хасидов, ецер-ра воспринял это как угрозу, потому что, как сказал он своим приспешникам: “Теперь хасидизм Баал Шем Това ярко осветит весь мир своей святостью”. И ецер-ра решил действовать следующим образом: изменив свой облик, он явился двум хасидам, жившим в маленьком городке. “Все, что вы делаете, достойно всяческих похвал, – сказал он им, – но вот только если бы вас было хотя бы десять человек, чтобы вы составляли миньян…” Он привел восьмерых из числа своих приспешников, и они присоединились к двум хасидам. А поскольку у них не было денег, чтобы купить свиток Торы и прочие необходимые вещи, он привел богатея – тоже из числа своих приверженцев, который и обеспечил их всем необходимым. И то же самое было проделано им в других хасидских общинах. Покончив со всеми делами, он сказал своим хозяевам: “Теперь нам нечего опасаться – ведь мы в большинстве, а это главное”».
Рабби Буним однажды сказал рабби Мендлу, своему ученику: «Зачем мне столько таких хасидов? Я бы предпочел немногих, но истинных».
«А почему мы не слышали ничего подобного от прежних цадиков?» – спросил в свою очередь рабби Мендл. Много лет спустя, когда его учитель уже умер, а сам Мендл стал рабби из Коцка, он спросил однажды своего ученика, рабби Ѓирша из Томашова: «Зачем мне столько таких хасидов? Я бы предпочел немногих, но истинных».
«А почему мы не слышали ничего подобного от прежних цадиков?» – задал встречный вопрос рабби Ѓирш.
Каждую ночь, на протяжении двух часов, уже лежа в постели, рабби Буним слушал, как его ученик Мендл, впоследствии рабби из Коцка, читал ему вслух из книги Зоѓар. Иногда рабби Буним задремывал на какое-то время, и чтение прерывалось. Проснувшись, он возобновлял его с того места, где оно было прервано.
Но вот однажды, проснувшись, он сказал своему ученику: «Мендл, я все думал и думал: зачем я живу так, как я живу? Ко мне приходят разные люди и отвлекают меня от служения Богу. Я не хочу больше быть рабби – я хочу полностью посвятить себя службе Богу». Он повторил эту фразу несколько раз; его ученик слушал и ничего не говорил.
Наконец рабби Буним снова задремал; почти тотчас же проснувшись, он сел в постели и сказал: «Мендл, ни одному рабби непозволительно так поступать. И мне тоже непозволительно так поступать».
Указом российского правительства хасидам было запрещено посещать цадиков. Одна знатная дама, которая материально поддерживала рабби Бунима в его молодые годы и по поручению которой он возил древесину в Данциг по Висле, обратилась к варшавским властям и добилась отмены этого указа.
Узнав об этом, рабби Буним сказал: «Она, разумеется, действовала из самых лучших побуждений. Но лучше бы они добилась такого правительственного указа, согласно которому дом каждого цадика был бы окружен высоким забором, а у ворот дежурили бы казаки, не давая никому прохода. Тогда мы были бы вынуждены, живя на хлебе и воде, выполнять наш долг».
На протяжении многих лет рабби Буним и рабби Меир из Стопницы были в ссоре. Когда рабби Меир умер и хасид рабби Бунима принес ему эту весть, цадик вскочил и схватился за голову: «Ведь это было уготовлено мне, – вскричал он, – потому что он был моей истинной опорой». Рабби Буним умер летом этого же года.
Эту историю рассказал рабби из Гур: «У рабби Бунима были ключи от неба. А почему бы, собственно, и нет? Человек, который не думает о себе, это тот человек, которому доверены все ключи. Он мог бы оживлять мертвых, но, будучи достойным человеком, не делал того, что не положено ему по праву».
Поняв, что рабби Буним умирает, его жена разрыдалась.
Он же сказал: «Что ты плачешь? Всю свою жизнь я потратил на то, чтобы научиться тому, как надо умереть».
Эту историю рассказал рабби Юдл, верный помощник рабби Авраѓама-Моше, сына рабби Бунима:
«Рабби Авраѓам-Моше сказал мне в канун последней субботы перед смертью рабби Бунима, что хотел бы поехать к отцу. Мы отправились вместе, и рабби Авраѓам-Моше сел у изголовья постели своего отца. Мы услышали, что рабби Буним стал читать вечернюю молитву, а сразу же по ее окончании начал читать утреннюю молитву.
Рабби Авраѓам-Моше сказал было отцу, что сейчас время вечерней молитвы, но тот принялся читать послеполуденную молитву.
Услышав это, рабби Авраѓам-Моше потерял сознание, упал и ударился затылком о пол. Я бросился к нему из дальнего угла комнаты, где стоял до того времени, и привел его в чувство. Придя в себя, он сказал мне: “Пошли домой”, – и мы отправились домой.
Когда мы вернулись домой, он попросил меня прочесть кидуш вместо него, потому что сам он собирается немедленно лечь в постель. Он велел мне также никого не пускать к нему, что бы ни случилось. В постели он оставался до утра вторника. Время от времени я приносил ему небольшой стаканчик вина – от всего остального он отказывался.
Во вторник утром приезжало несколько человек с сообщениями, что рабби Буниму становится все хуже и хуже, но я никого не пускал к рабби Авраѓаму-Моше. Потом приехала мать рабби Авраѓама-Моше, жена рабби Бунима, мир с нею, и сказала из-за двери: “Сын мой, я умоляю тебя поехать к твоему больному отцу. Не хочешь же ты, чтобы люди говорили, что ты отказался быть с ним в его смертный час?”
“Мама, – ответил он, – поверь мне, если бы я мог, я бы, несомненно, поехал. Но я не могу”.
Потом я узнал, что мать рабби Авраѓама-Моше поехала к рабби Ицхаку из Ворки, ученику рабби Бунима, и умоляла его убедить его друга, рабби Авраѓама-Моше, отправиться к отцу, находящемуся на смертном одре.
Рабби Ицхак ответил ей: “Если вы попросите меня влезть на крышу и спрыгнуть вниз, я повинуюсь беспрекословно. Но в этом деле я ничем не могу вам помочь. Происходящее между рабби Авраѓамом-Моше и его святым отцом таково, что тут не могут вмешиваться ни ангелы, ни серафимы, и уж тем более не смею вмешиваться я”.
Вскоре после этого, в тот самый момент, когда рабби Бунима не стало, рабби Авраѓам-Моше открыл глаза и сказал мне: “Юдл, весь мир погрузился во тьму”.
Когда носилки с телом рабби Бунима несли на кладбище мимо дверей рабби Авраѓама-Моше, он вышел и стоял, пока процессия не прошла мимо, а затем снова скрылся за дверью.
Много лет спустя мне довелось провести Песах с рабби Менахемом-Мендлом из Ворки, и в последний день Песаха умер его отец, рабби Ицхак из Ворки. И рабби Менахем-Мендл велел мне никого не пускать к нему, что бы ни случилось».
После смерти рабби Бунима его ученик Ицхак из Ворки пришел к сыну своего учителя, Авраѓаму-Моше, чтобы выразить свои соболезнования. Тот посетовал: «Кто же теперь будет учить меня?» «Мужайся, – сказал ученик его отца. – До сих пор он учил тебя в телесном виде, а теперь будет учить в виде бестелесном».
Когда рабби Авраѓам-Моше вместе с матерью были на Хануку в городе Бяла, он сказал ей о своем предчувствии смерти. Она ответила: «Мне довелось слышать от твоего отца, что надо научиться тому, как умирать». Он ответил: «Я этому научился». На что она ответила: «Мне довелось слышать от твоего отца, что этому надо долго учиться». И он ответил: «Я долго учился», – после чего слег в постель. Он умер на седьмой день праздника. Позже его мать узнала, что перед отъездом из дома он навестил своих любимых учеников и с каждым попрощался».
Менахем-Мендл из Коцка
Когда Мендл уже стал и повсеместно известным, и сильно ненавидимым рабби из Коцка, он вернулся как-то в свой родной городок. Там он навестил учителя, который учил его азбуке, когда он был еще ребенком, и с которым он прочел Пятикнижие. Он, однако, не пошел к учителю, у которого он продолжал учебу; при случайной встрече тот спросил рабби, уж не стесняется ли он своего бывшего наставника. Мендл ответил: «Вы учили меня вещам, которые могут быть опровергнуты, поскольку согласно одному толкованию они могут значить одно, а согласно другому толкованию – другое. А мой первый учитель учил меня вещам, которые невозможно опровергнуть, и потому они остались со мною навсегда. Вот я и испытываю к нему особое почтение».
Рабби Мендл рассказывал: «Я стал хасидом потому, что в моем городе жил старик, который рассказывал истории о цадиках. Он рассказывал то, что знал, а я слышал то, что мне надо было услышать».
Когда Мендлу исполнилось пятнадцать лет, он уехал к Провидцу из Люблина, не спросив родительского разрешения. Вскоре его отец приехал в Люблин за ним. «Почему ты оставил путь своих отцов, – воскликнул он, – почему ты пристал к хасидам!» «В песне, которую Моше и сыны Израиля пели, перейдя посуху Красное море, – ответил Мендл, – сказано сначала: “Это Бог мой, и я прославлю Его”, и лишь затем “Всесильный Бог моего отца – Его превознесу я”[185]».
Когда Мендл вместе с одним из своих друзей, разочаровавшись, оставил Люблин и поехал в Пшисху учиться у святого Йеѓуди, ученика Провидца, то по дороге он заболел. Его друг кинулся к Йеѓуди и попросил его молиться за Мендла. «Вы что же, уехали из Люблина, ничего не сказав рабби?» — спросил Йеѓуди. Услышав, что так оно и было, Йеѓуди пошел с ним в корчму. «Как только ты выздоровеешь, – сказал он Мендлу, – вы отправитесь в Люблин и попросите у рабби разрешения оставить его». Мендл покачал головой. «Я никогда не сожалею о правильных решениях», – сказал он. Йеѓуди посмотрел на него долгим изучающим взглядом и наконец сказал: «Если ты так уверен в своих суждениях, то ты, несомненно, поправишься». Так оно и вышло.
Но когда Мендл поправился и пришел к нему, Йеѓуди сказал: «Писание гласит: “Благо мужу, несущему бремя заповедей в юности своей”[186]. При этих словах юноша почувствовал, что готовность искренне служить Богу охватила все его существо.
Какое-то время спустя Провидец спросил Йеѓуди, есть ли среди его учеников стоящие молодые люди. Тот ответил: «Мендл хочет быть стоящим». Через много-много лет, когда рабби Мендл из Коцка был уже пожилым человеком, он припомнил и этот вопрос, и этот ответ. «Тогда я еще не стремился быть стоящим. Но с того момента, как святой Йеѓуди сказал такое про меня, я захотел быть стоящим – и стал».
Рабби Мендл рассказывал эту историю своему ученику рабби Ханоху: «Когда святой Йеѓуди лежал в постели больной, все кругом читали псалмы, а я стоял возле печки, не желая читать псалмы. Ко мне подошел рабби Буним и спросил: “Почему ты так испытываешь волю Небес?” – но я его тогда не понял. После смерти Йеѓуди он сказал: “Все кончено. Рабби с нами больше нет, но он оставил нам страх Божий, и там, где есть слово рабби, там есть и он сам”. На это я ничего не сказал, только стал искать повсюду слово рабби. И, не найдя, ушел к рабби Буниму».
Рассказывают, что когда его учитель умер, рабби Мендл был в смятении, не зная, кто теперь станет его наставником. И рассказывают также, что Йеѓуди явился ему во сне и попытался утешить его, говоря, что будет по-прежнему наставлять его. «Мне не нужен учитель из другого мира», – ответил Мендл.
Одна дама, жившая в Варшаве и известная своей благотворительностью, посетила рабби Бунима в Пшисхе и передала ему некоторую сумму денег для распределения между достойными нуждающимися молодыми людьми в доме учения. Цадик доверил это одному из своих учеников. Когда тот кончил раздачу денег, в комнату вошел рабби Мендл в рваном пальто, из старой подкладки которого вылезали клочья ваты. «Какая жалость! – воскликнул молодой человек, распределявший помощь. – Я совсем забыл про тебя, а денег больше не осталось!»
«Деньги!» – сказал рабби Мендл и сплюнул. И потом на протяжении нескольких недель он не мог видеть без отвращения даже мелкие монеты.
Рабби Буним однажды сказал рабби Мендлу, своему ученику: «Если меня отправят в ад – что мне делать?»
Мендл на это ничего не ответил.
После паузы рабби Буним сказал: «Вот что я, пожалуй, сделаю. Наши мудрецы говорят: “Если высылают ученика, то с ним высылают и его учителей”[187]. Я им и скажу: “Приведите сюда моих учителей, Провидца из Люблина и святого Йеѓуди!”»
Тут Мендл прервал молчание: «С вами-то, конечно, дело так далеко не зайдет, но что касается меня, то я постараюсь это запомнить».
Рабби Мендла не было при смерти его учителя рабби Бунима, потому что в этот день он был на свадьбе своего сына. Уже на смертном одре рабби Буним умолил Мендла оставить его и поехать на свадьбу, причем не желал слышать никаких возражений.
После свадьбы рабби Мендл узнал, что его учитель умер и что похороны уже состоялись. Он приехал в Пшисху, попросил ключи от комнаты, где умер его учитель, и заперся там. Долгое время спустя он вышел из комнаты и сказал собравшимся друзьям: «Только мне, и больше никому, довелось присутствовать на похоронах рабби».
Однажды, будучи в окрестностях Пулав, рабби Мендл побывал в замке князей Чарторыских. Он обошел его, комнату за комнатой, а затем спустился в сад, где тоже провел немало времени. Как раз тогда в Пулавы приехал рабби Исраэль, сын Провидца из Люблина. Узнав, что рабби Мендл побывал в замке, он рассказал вот какую историю:
«Мы с моим отцом, да будет благословенна его память, проезжали тут, еще когда замок только строился. Мой отец окинул взглядом строящееся здание и сказал: “Для кого они его строят? Для цадика, который когда-нибудь побывает здесь”. Поскольку цадик уже побывал в замке, я правильно сделаю, если отправлюсь туда и повидаю цадика».
Рабби Мендл из Коцка сказал однажды одному из своих хасидов: «Знаешь ли ты, кто я такой? Был рабби Бер, и был рабби Шмелке, и был рабби Элимелех, и был рабби из Люблина, и был святой Йеѓуди, и был рабби Буним. Я – седьмой. Я – квинтэссенция их всех. Я – суббота».
Рабби Мендл из Коцка сказал однажды своему зятю: «Моя душа – из времен, предшествовавших разрушению Храма. Я не ровня людишкам сегодняшнего дня. И я пришел в этот мир для того, чтобы провести различие между святым и нечестивым».
Цадик, противостоявший рабби из Коцка, направил ему послание: «Я столь велик, что достигаю седьмого неба». На это рабби из Коцка ответил: «А я столь мал, что все семь небес покоятся на мне».
Эту историю рассказал ученик рабби из Коцка: «Однажды, находясь в комнате моего учителя, рабби из Коцка, я осознал смысл сказанного в Книге Притчей царя Шломо: “Но верного человека кто найдет?”[188]. Это не значит, что таких верных лишь один на тысячу. Это значит, что верного человека, то есть человека, которому возможно по-настоящему доверять, вовсе не сыщешь, поскольку он скрыт – ты можешь стоять буквально рядом с ним и не видеть его».
Рабби из Коцка так говаривал о некоторых цадиках его дней: «Они утверждают, что в праздник Суккот они видели в своей сукке семерых ушпизин, почетных гостей. Я при этом полагаюсь на свою веру. Вера яснее и совершеннее, чем зрение».
Рабби из Коцка однажды сказал об одном известном рабби: «Это цадик в шубе». Ученики попросили рабби пояснить смысл сказанного. «Зимой один человек покупает шубу, – объяснил рабби, – а другой – дрова. Какова же разница между ними? Первый хочет согреться сам, а второй – еще и согреть других».
Ученик спросил рабби из Коцка, почему Корах выступил против Моше и Аѓарона.
«Он увидел, – отвечал рабби, – что когда он стоял среди поющих левитов, то великие дары нисходили на него. И он возмечтал, что если он будет стоять в Скинии, с курильницей, то ему суждены еще большие дары. Он не знал, что обязан своими благами тому, что Аѓарон стоит на своем месте, а он, Корах, – на своем».
Хасид рассказывал своему сыну: «Однажды я был в Коцке в Сим-хат Тора, и рабби, обносивший свиток Торы вокруг бимы, подошел к тому месту, где я стоял, и сказал стих из псалма: “И в Храме Его все возвещает о славе”[189]. Тогда я почувствовал, будто я оказался в Небесном храме и слышу голоса ангелов, возглашающих: “Слава!” Я лишился чувств и пришел в себя уже совсем другим человеком».
Рабби из Коцка спросили, откуда ему известно, какие советы следует давать хасидам, обращающимся к нему по вопросам коммерции, – ведь он, несомненно, стоит выше всех дел такого рода. Он ответил: «А откуда бы еще можно было видеть все на свете?»
Когда рабби Ицхак-Меир, ставший потом рабби из Гур, в первый раз побывал в Коцке, он заметил, что дом цадика и неухоженный, и заброшенный, а каких-то вещей явно недостает. Однажды он слышал, как Фейвл, слуга, сетовал жене рабби: «Да как же тут не красть, когда все лежит на виду – приходи и бери!» И тут рабби прикрикнул на него из своей комнаты: «Фейвл, но ведь сказано же: «Не кради!»[190] Услышав это, рабби Ицхак-Меир вдруг ощутил всю безусловность этой заповеди – для кого бы то ни было и относительно чего бы то ни было.
Однажды утром после молитвы рабби из Коцка сказал: «Когда я проснулся сегодня, мне почудилось, что меня нет в живых. Я открыл глаза, посмотрел на свои руки и убедился, что я могу ими двигать. Тогда я умыл руки. Потом я посмотрел на свои ноги и убедился, что могу двигаться. Тогда я сделал несколько шагов. Потом я произнес благословение “Благословен Ты, воскрешающий мертвых” и окончательно убедился, что я жив».
Однажды рабби Мендл говорил со своими хасидами о притче мидраша: некий человек проходил мимо замка и, увидев, что здание охвачено пожаром, который никто не пытается потушить, решил, что замок никому не принадлежит; но тут некто, выглянув из окна, закричал: «Я – хозяин этого замка!»[191] И всех слушавших рабби охватило чувство глубочайшего почтения: «Замок горит, но у него есть хозяин».
Толкуя стих из Писания «И увидишь ты Меня сзади, но лицо Мое не будет увидено тобою»[192], рабби из Коцка заметил: «Говоря о спине Бога, мы имеем в виду все, что ставит нас в тупик и смущает; но ни одному из людей не дано увидеть Его лицо, где все – сама гармония».
Рабби из Коцка говаривал: «Сказано: “Законы правосудия Бога – истина, все они справедливы”[193]. В этом мире мы видим одни законы, писанные для одного человека, и противоречащие ему законы, писанные для другого; ты удивляешься и не в состоянии понять, как и те и другие могут быть справедливыми. Но в грядущем мире мы увидим их все вместе и убедимся, что все они справедливы».
Рабби Мендл из Коцка спросил однажды своего ученика рабби Яакова из Радзина: «Яаков, для чего был создан человек?» Тот ответил: «Чтобы иметь возможность совершенствовать свою душу».
«Яаков, – сказал цадик – разве это мы слышали от нашего учителя, рабби Бунима? Вовсе нет! Человек был создан для того, чтобы он мог возносить миры».
Рабби Мендл из Коцка говорил своим ученикам: «Души спускаются из небесного предела на землю по лестнице. Затем эту лестницу убирают. А потом призывают души вернуться на небо. Есть души, которые при этом даже не двигаются с места, ибо разве можно подняться на небо без лестницы? Другие начинают подпрыгивать, но падают и после нескольких неудач оставляют всяческие попытки. Но есть и такие, кто понимают тщету своих усилий, но все же не оставляют стараний, раз за разом, пока Бог не протягивает им руку, помогая подняться».
Так говорил рабби Мендл относительно слов Писания: «Вот закон о жертве всесожжения»[194]:
«Почему Бог требует, чтобы жертву приносили люди, а не ангелы? Жертва, приносимая ангелом, была бы много чище любой жертвы, приносимой человеком. Но Бог желает не только самого деяния, но и приготовления к деянию. Святые ангелы не в состоянии заниматься приготовлениями, они могут лишь совершить жертвоприношение. Приготовление – удел человека, который, столкнувшись с бесчисленными препятствиями, должен их все преодолеть. В этом и заключается преимущество трудов человеческих».
Вот что говорил рабби из Коцка по поводу слов рабби Акивы «Бог есть воды погружения сынов Израиля»[195] [в интерпретации Иеремии – «Источник воды живой»[196]]: «Воды погружения очищают душу лишь тогда, когда человек полностью погружен в воду и ни волоса не остается на поверхности. Точно так же мы должны погружаться в божественное».
«Где место обитания Бога?»
Таким вопросом рабби Мендл любил удивлять ученых людей, приезжающих повидаться с ним. Те начинали смеяться: «Что за вопрос! Разве не весь мир – пристанище Его славы?»
И тогда рабби Мендл давал ответ на свой вопрос:
«Бог обитает там, куда его пускает человек».
Некий человек приехал к рабби Мендлу с жалобой на своих сыновей, которые отказываются его содержать, хотя он уже стар и более не способен зарабатывать себе на жизнь. «Я всегда был готов делать для них все, что угодно, – говорил он, – а теперь они не хотят и знать меня». Рабби молча возвел очи горе. «Вот как это бывает, – сказал он тихо. – Отец разделяет горести своих сынов, но они не хотят разделять отцовские горести».
Ученик рабби Мендла рассказал эту историю, уже будучи пожилым человеком, незадолго до своей смерти: «Вот первая мудрость, услышанная мною из уст рабби. Много мудрых слов я слышал от него за долгие годы, но это его высказывание навеки воспламенило мое сердце. Это был вечер субботы, после кидуша. Рабби сидел в своем большом кресле, и лицо его преобразилось, будто его душа оставила тело и витала где-то над ним. Он решительным жестом простер руки, совершил омовение, прочел благословение над хлебом и преломил хлеб. И потом он сказал:
“В этом мире есть мудрецы, ученики и мыслители. Все они думают о Божественных тайнах и пытаются постичь их. Но на что они способны? Лишь на то, что им дано на их ступени познания. Однако у святых сынов Израиля имеется сосуд, благодаря которому они в состоянии воспринять более, нежели дадено другим на такой ступени; они в состоянии воспринять то, что возможно лишь на ступени ангелов-хранителей. Вот что значат слова, сказанные на Синае: ‘Все, что говорил Бог, сделаем и будем слушать’[197]. Ведь делая, мы и воспринимаем”».
Рабби из Коцка спросили: «Почему Шавуот называется “временем, когда Тора была дарована нам”, а не временем, когда мы получили Тору?»
Рабби ответил: «Дарование Торы было в день, который мы отмечаем этим праздником, но получаем мы Тору во все времена. Тора была дарована нам всем в равной мере, но не в равной мере народ получает Тору».
Рабби Мендл из Коцка говорил: «“И будут слова эти, которые я заповедаю тебе сегодня, на сердце твоем”[198]. Сказано: “на сердце твоем”, а не “в сердце твоем” – ибо случаются времена, когда сердце твое бывает закрытым для слов. Но слова будут лежать на сердце твоем, и когда в святой час твое сердце откроется, они проникнут в самую его глубину».
Рабби из Коцка спросили: «Каков особый смысл слов Давида: “Чтобы не было у тебя чужого бога и не поклонялся ты божеству чужеземному”?[199]. Ведь разве не сказано уже в Десяти заповедях: “Да не будет у тебя иных богов, кроме меня?”[200]»
Рабби ответил: «Смысл слов Давидова псалма таков: “Бог не должен быть для тебя чужим”».
Рабби из Коцка говорил: «Сказано: “Не делай себе литых богов”[201]. Ибо когда ты думаешь о Боге, ты должен думать лишь о Нем, а не о литых богах, возникших в твоем воображении».
Ученики рабби из Коцка однажды обсуждали, почему сказано: «Остерегайтесь же, чтобы не забыть вам союз Бога, Всесильного вашего, который Он заключил с вами, и чтобы не сделать себе изваяние какого-либо образа, что повелел тебе Бог, Всесильный твой»[202], – а не, как то следовало бы по смыслу: «что запретил тебе Бог, Всесильный твой». Цадик, слушавший этот спор, включился в обсуждение. «Тора предупреждает нас, – сказал он, – не делать себе изваяние какого-либо образа, как Бог, Всесильный наш, повелел нам».
Рабби Мендл из Коцка рассказывал историю об охотнике, которого пророк Элияѓу повстречал в пустыне и спросил, почему тот живет в пустыне без Торы и без заповедей. Охотник попытался оправдаться: «Мне все никак не удавалось отыскать дорогу, ведущую к Богу».
«Но ведь ты, несомненно, не родился охотником, – сказал Элияѓу. – Скажи тогда, каким образом ты обучился этому ремеслу?»
«Нужда заставила меня», – ответил охотник.
На это пророк сказал: «А если бы ты столь же безысходно нуждался в вере в Бога, неужели ты думаешь, что твоя нужда не привела бы тебя к Нему?»
Рабби Мендл из Коцка спросил одного из своих хасидов:
– Ты когда-нибудь видел волка?
– Да, – ответил он.
– А ты боялся его?
– Да.
– Но ты понимал, что боишься его?
– Нет, – сказал хасид, – просто боялся, и все тут.
– Вот точно так же мы должны бояться Бога, – сказал рабби.
Рабби Мендлу задали такой вопрос: «Когда народ стоял на горе Синай, то они сказали Моше: “Говори ты с нами, и услышим, пусть не говорит с нами Всесильный, а то мы умрем!”[203] А Моше ответил: “Не бойтесь”. И далее он сказал, что Бог явился “для того, чтобы вас возвысить, и чтобы страх пред Ним был у вас, дабы вы не грешили”. Нет ли тут противоречия?»
Рабби Мендл сказал: «”Не бойтесь” означает: этот ваш страх, страх смерти – не тот страх, который нужен Богу. Он хочет, чтобы вы страшились Его, он хочет, чтобы вы боялись Его отдаленности и не впадали в грех, который отдалял бы вас от Него».
Некий хасид пришел к рабби из Коцка. «Рабби, – пожаловался он – я все размышляю и размышляю и похоже, что никак не могу остановиться».
– И о чем же ты размышляешь? – спросил его рабби.
– Я размышляю о том, существуют ли истинный суд и судья?
– А что тебе до этого?
– Но, рабби, если нет ни суда, ни судьи, то что же тогда значит все мироздание!
– А что тебе до этого?
– Но, рабби, если нет ни суда, ни судьи, то что же тогда значат все слова Торы!
– А что тебе до этого?
– Рабби! Как это – что тебе до этого? Я хочу знать, что думает мой рабби! Что может быть для меня важнее?
– Ну, если все это так много для тебя значит, – сказал рабби, – стало быть, ты хороший еврей. А хорошему еврею свойственно размышлять – ничего плохого с ним от этого не может случиться.
Хасид пришел к рабби Мендлу и стал жаловаться на бедность и тяготы жизни.
«Не беспокойся, – сказал ему рабби. – Молись Богу от всего сердца, и милосердный Бог сжалится над тобой».
«Но я не умею молиться от всего сердца», – сказал хасид.
Рабби Мендл посмотрел на него с жалостью.
«Вот тогда у тебя есть настоящая причина для беспокойства».
Сказано: «И людьми святыми будьте мне»[204].
Рабби из Коцка объяснял: «Вы будете святыми мне, но как люди, вы будете святыми в пределах человеческих сил».
Некий человек пришел к рабби из Коцка и рассказал ему о том, что его огорчает.
«Люди называют меня ханжой, – сказал он, – но ведь это недостаток. Почему они считают меня ханжой? Почему не благочестивым человеком?»
«Ханжа, – ответил ему рабби, – это человек, для которого основные наказы благочестия становятся второстепенными, а второстепенные приобретают неоправданную важность».
Вот как рабби Мендл толковал стих из Писания: «Разве только вблизи Я Бог, а издалека не Бог?»[205]
«“Издалека” относится к грешникам, а “вблизи” относится к праведникам. Бог говорит: “Разве мне нужны только те, кто уже и так близок ко мне, разве мне нужны только праведники? Нет, мне нужны и те, кто далек от меня, мне нужны также и грешники!”»
Вот как рабби Мендл толковал стих из Писания: «Оставит нечестивый путь свой»[206].
«Разве у нечестивого есть свой путь? Он не идет, а блуждает. Сказанное же означает: пусть нечестивый оставит то, что он считает “путем” и что на деле есть заблуждение».
Рабби Мендл говаривал: «Чем крупнее и красивее драгоценный камень, тем больше его оправа. Чем величественнее и прекраснее душа, тем более велика ее “оболочка”».
Рабби Мендл говаривал: «Тот, кто учит Тору, хотя она и не трогает его душу, кто грешит и находит себе извинения, кто молится лишь потому, что точно так же молился вчера, – да самый отъявленный негодяй лучше его!»
Однажды рабби из Коцка сказал рабби Ицхаку-Меиру из Гур: «Не представляю, чего они от меня хотят! Целую неделю он делает все, что заблагорассудится, но вот приходит суббота, он надевает черный кафтан, подпоясывается черным поясом, нахлобучивает черный штраймл – и нате вам, пожалуйста: радуется субботе, как жених радуется невесте. А я вот что скажу: как человек проводит неделю, так он должен проводить и субботу.
Рабби из Коцка говорил своим хасидам: «Что это за разговоры насчет того, что надо “молиться честно”? Что это значит – “честно молиться”»?
И когда они были не в силах понять его вопрос, он добавлял:
«Разве вообще есть такие вещи, которые мы не обязаны делать честно?»
Рабби Мендл требовал от своих хасидов, чтобы они ничего не повязывали на шею во время молитвы – чтобы, как он говаривал, не было никаких препятствий между сердцем и головой.
Рабби Мендла однажды спросили: «Сказано: “И служите Богу Всесильному вашему, и он благословит хлеб твой и воду твою”[207]. Почему сначала сказано “вы” – “вы служите”, а потом “ты” – “твой хлеб”»?
Рабби объяснил: «Служить – значит молиться. Когда человек молится, то, даже если он делает это в одиночку, все равно он должен ощущать свое единение со всем народом Израиля. Таким образом, истинная молитва совершается всей общиной. Но когда человек ест, то он ест один, сколько бы людей ни сидело за столом».
Рабби Мендл из Коцка однажды сказал своим хасидам: «Чего я от вас прошу? Прошу я всего лишь три вещи: не смотреть искоса на окружающих, не лезть в чужие дела и не думать только о себе».
Некто однажды сказал рабби Мендлу, что такой-то человек более значителен, чем такой-то, причем обоих он назвал по имени. Рабби Мендл ответил: «Если я есть я, потому что я есть я, а ты есть ты, потому что ты есть ты, тогда я есть я, а ты есть ты. Но если я есть я, потому что ты есть ты, а ты есть ты, потому что я есть я, тогда я – не я и ты – не ты».
Рабби из Коцка говаривал: «Когда человек с почтением смотрит на кого-то, кто есть никто, – тогда это называется идолопоклонством».
Рабби Мендл из Коцка и рабби Ицхак из Ворки вместе учились у мудрого рабби Бунима, были друзьями, и их братские отношения никогда не расстраивались. Однако их хасиды имели различные взгляды на Учение и не всегда сходились во мнениях. Однажды оба цадика оказались в одном городе. После взаимных приветствий рабби Ицхак сказал: «У меня есть хорошие новости. Наши ученики наконец помирились». Но рабби Мендла это рассердило, и он воскликнул, сверкнув глазами: «Значит, силы обмана одерживают верх, и Сатана скоро изгонит истину из этого мира!»
«Что ты говоришь?» – растерянно переспросил рабби Ицхак.
Рабби Мендл продолжил: «Помнишь, в мидраше говорится о том, как Бог готовился создать человека и как ангелы разделились во мнениях?[208] Любовь сказала: “Пусть он будет создан – ведь он будет создан для любви”. Истина сказала: “Не следует его создавать – он станет источником обмана”. Справедливость сказала: “Пусть он будет создан – это будет справедливо”. Мир сказал: “Не следует его создавать – он станет источником споров и ссор”.[209] Что же сделал Бог? Он схватил Истину и швырнул ее на землю. Ты когда-нибудь задумывался над этой историей? Странновато звучит, не так ли? Истина повержена ниц и уже более не препятствует созданию человека. Но что же делает Бог с Миром, какой ответ Он дал Миру?»
Рабби из Ворки промолчал.
«Ну, так посуди сам, – сказал рабби Мендл. – Наши мудрецы учат нас, что споры и ссоры во имя Небес изначально связаны с Истиной. После того, как Истина оказалась поверженной, Мир осознал, что Мир без Истины – это фальшивый мир».
Рабби из Коцка сказал: «Все на свете поддается подделке – кроме истины. Потому что фальшивая истина перестает быть истиной».
Вот что сказал рабби Мендл о словах Шломо «Кто умножает познания, умножает скорбь»[210]:
«Человеку следует умножать свои знания, даже если при этом он и умножает свои скорби».
Некий человек пришел к рабби Мендлу и спросил, как ему сделать своих сыновей приверженными к изучению Торы. Рабби ответил: «Если ты и в самом деле хочешь, чтобы они изучали Тору, то тебе самому следует проводить больше времени за таким занятием, и тогда они последуют твоему примеру. В противном случае не только они не станут ревностными знатоками Торы, но и детей своих отвадят от этого занятия, и детей своих детей. Ибо сказано: “Только берегись и весьма оберегай душу свою, чтобы не забыл ты того, что видели глаза твои… и поведай сынам твоим и сынам сынов твоих”[211]. Если ты сам забудешь Тору, твои сыновья также забудут ее и станут лишь понуждать своих сыновей изучать ее, а те также забудут Тору, говоря сынам своим, что им следует учить Тору, и тогда вообще не останется знающих Тору».
Однажды, когда цены в Коцке и окрестностях сильно поднялись, хасиды, приехавшие к рабби на субботу, хотели отправиться домой уже на следующий день, но рабби все откладывал их отъезд. Его жена возилась у печи, когда он пришел на кухню, покуривая свою трубочку. «Мендл, – сказала она, – зачем ты задерживаешь хасидов? Цены в корчме высоки и им приходится так много платить за еду!»
«Почему еда стала такой дорогой? – сказал Мендл. – Да потому, что люди постоянно едят. Если бы они постоянно учились, то дорогой стала бы учеба, а еда была бы дешевой».
Рабби Мендлу из Коцка рассказали о человеке, владеющим чудесным секретом и знающем, как создать голема. «Это не много значит, – ответил рабби. – А вот известно ли ему тайное искусство создания хасидов?»
В один из дней рабби Мендл из Ворки, сын рабби Ицхака из Ворки, вышел из комнаты рабби Мендла из Коцка умаянный и весь в поту. Он присел на лавку у входа в дом, чтобы немного прийти в себя, и сказал окружившим его хасидам: «Ну, я вам доложу, наш святой рабби разобрал меня по косточкам, испытывал меня, как бондарь бочку».
Рабби Йехиэль-Меир, будущий рабби из Гостынина, человек бедный, пришел к своему учителю рабби Мендлу из Коцка, широко улыбаясь, и сообщил, что ему достался главный выигрыш в лотерее. «Ну, уж я-то здесь и вовсе не при чем», – сказал цадик. Рабби Йехиэль отправился домой и раздал все выигранные деньги своим нуждающимся друзьям.
Хасид рабби из Коцка и хасид рабби из Чернобыля обсуждали, что и как у них заведено.
Ученик рабби из Чернобыля рассказал: «Мы бодрствуем всю ночь с четверга на пятницу, в пятницу мы раздаем пожертвования в соответствии с нашими достатками, а в субботу мы читаем всю Книгу Псалмов».
«А мы, – рассказал хасид из Коцка, – бодрствуем каждую ночь, покуда хватает сил, раздаем пожертвования, когда встречаем нуждающихся людей, если при этом у нас есть деньги, и мы читаем те псалмы, которые уместны по ситуации, а не все подряд – ведь для того, чтобы написать всю Книгу Псалмов, Давиду понадобилось 70 лет упорных трудов».
Рабби Йехиэль-Меир из Гостынина провел Шавуот в гостях у своего учителя в Коцке. Когда он вернулся домой, его тесть поинтересовался: «Ну что, тамошние люди воспринимают Тору иначе, чем в других местах?»
– Разумеется, – ответил ему зять.
– А как именно? – спросил тесть.
– Ну, вот хотя бы такой пример, – сказал рабби Йехиэль. – Как тут у нас понимается заповедь «Не укради»[212]?
– Это значит, что не следует красть у своих ближних, – ответил его тесть. – По-моему, тут все ясно.
Читать бесплатно другие книги:
