Завоеватели Хаецкая Елена

— Я иду сейчас к людям, — сказал он великану. — Ты, пожалуй, не ходи со мной. Незачем.

Великан топтался перед ним, опустив голову.

— Так я что, свободен? — уточнил Пузан осторожно.

Синяка еще немного поразмыслил, разглядывая свое чудовище.

— А тебе этого хочется?

Пузан пожал многопудовыми плечами.

— Не знаю… — протянул он. — Это как сказать… Если хозяин добрый и не дерется…

— Ну ладно, — сказал Синяка. — Иди, подумай об этом. Мне все равно нужно в город.

Великан посмотрел на него долгим странным взглядом, затем, крякнув, опустился на колени и с жаром поцеловал грязные босые ноги Синяки, после чего торжественно выпрямился во весь свой внушительный рост. К его животу прилипли клочья мха и несколько круглых листьев осины. Повернувшись, Пузан с хрустом и чавканьем затопал по болоту.

Тагет со вздохом повертел пальцем у виска, намекая на явную умственную неполноценность Синяки.

— Если ты и вправду тот, из предсказания, то все равно непроходимый болван, — заявил маленький демон. И вдруг новая мысль заставила его подскочить на месте и испустить отчаянный вопль: — Пузан!!!

Великан замер, потом затопал назад, однако остановился на значительном расстоянии.

— Это меня кто сейчас звал? — спросил он, с надеждой поглядывая на Синяку.

Маленький демон подпрыгивал, переминался с ноги на ногу и вообще вел себя крайне беспокойно.

— Это я тебя звал, дубина!

Великан угрожающе надвинулся на Тагета.

— За «дубину» схлопочешь, — предупредил он, но демон продолжал бесноваться:

— Ты Пузан?

— Ну, — согласился великан.

— Как же я тебя сразу-то не узнал? Я Тагет! Демон я, этрусский демон! Пузанище! Сколько лет, сколько зим! Мы же на твоей сопке сейчас живем!.. Так она Пузановой и называется! В твою честь!

Пузан с чмоканьем опустился в лужу.

— Так это что… река Элизабет в мире Ахен?

— Конечно! — взвизгнул демон.

— Ясная Ран… — со стоном произнес великан.

— Братушка! — Тагет изловчился и повис у него на шее. — Сколько же веков ты был в плену?

— Двести годков провел, — скорбно отозвался великан.

— Вот паразит, вот паразит, — скороговоркой произнес демон и украдкой погрозил черному замку сухоньким кулачком.

Великан шумно сопел — видимо, от избытка чувств. Ларс Разенна смотрел на него с любопытством. Ходили легенды, что Пузанову сопку насыпал некий великан. Будто поспорил он с неким демоном, что вот не слабо ему песка натаскать и сопку насыпать, чтобы высотка над болотом образовалась. Тагет уверял, что некий демон — это он сам, а великана Пузаном звали. Разенна над легендой посмеивался, хотя в Устав Ордена, по просьбе отцов-учредителей, ее включил. И вот теперь оказалось, что все это чистый миф.

Торжествующий Тагет тыкал маленьким пальчиком в грудь Пузана, яко в несокрушимую скалу, и говорил:

— Ведь это живой миф Элизабетинских болот… Живая легенда! Пузан! Вся эта низина… и сопка… Да что говорить! Ларс, ты должен принять его в Орден.

Великий Магистр немедленно возмутился при виде такого откровенного посягательства на свои права.

— Детка-Тагетка, — сказал он слащавым тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Давай ты подождешь, пока тебя не выберут Великим Магистром…

— Ну хорошо, — не сдавался демон, — но жить он будет у нас. Все-таки сопка… В честь кого названа! Живая легенда…

Великан нерешительно посмотрел на Синяку, видимо, признавая в нем своего хозяина, но юноша улыбнулся ему и кивнул. Затем он повернулся к Ларсу.

— Я иду в город, Ларс Разенна, — сказал он. — Не обижай великана, хорошо?

Ларс молча поправил карабин, хотя необходимости в этом не было. Не дождавшись ответа, Синяка хлопнул его по плечу и двинулся через болота в обратный путь. Великий Магистр долго смотрел ему вслед. Демон Тагет жался к боку великана, постукивая от холода зубами. Великан вертел головой и безмолвно восхищался вновь обретенным отечеством.

— Эх, зря мы парня отпустили, — задумчиво сказал Великий Магистр.

Когда Синяка добрался до края болота, повалил снег. Тучи все еще ползли с востока, от реки Элизабет, и в городе было черно. Синяка так и не понял, когда наступила ночь. Там, где по улицам промчались потоки воды, остался мелкий хлам.

Синяка был уже возле форта. Белые хлопья летели сквозь темноту и беззвучно исчезали в черной воде. Неожиданно, словно напоследок, прогрохотал гром, и волны, бившиеся о стены форта, ответили ему грохотом.

Синяка остановился и нагнулся, растирая заледеневшие ноги. Внезапно ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он поднял голову и увидел, что на краю стены со стороны моря показались две белых руки. Чьи-то пальцы ловко цеплялись за камни. Синяка склон ил голову набок и стал смотреть. Над стеной форта появился сверкающий шлем, из-под которого ниспадали четыре длинных светлых косы. Затем он увидел молодую женщину, одетую в мокрое, плотно облепившее тело платье. Тяжелый кожаный пояс сползал на бедра, короткий меч в ножнах бил ее по ногам.

Юноша переступил с ноги на ногу, и тогда воительница заметила его. Блеснув в полумраке белозубой улыбкой, она поманила его к себе.

— Подойди же, раб, — сказала она. — Что стоишь чурбан чурбаном и глазеешь на знатную даму?

Синяка не двинулся с места.

— Ты что, глухой к тому же? — Она пожала плечами. — Ты меня слышишь?

— Слышу, — ответил Синяка. — Почему ты решила называть меня рабом? Я Синяка, если ты хочешь со мной познакомиться.

— В первый раз вижу свободного человека безоружным.

— Почему ты думаешь, что я безоружен? — Синяка подумал о том, что произошло в подвале у Торфинна и еле заметно улыбнулся.

— Подай мне руку, — приказала девушка.

Опираясь на синякину руку, она спрыгнула со стены, хрустнув каблуком о камень. Синяка подхватил ее, и сквозь мокрое платье ощутил под ладонями жар, исходящий от ее тела.

— Я Амда, — сказала она, — племянница Бракеля Волка.

Она провела ладонью по мокрому от растаявшего снега лицу. Синяка смотрел на нее, слегка прищурив глаза, и улыбался. Девушка ему нравилась.

— Слушай, а кто ты такой? — спросила Амда, окидывая его изучающим взглядом. — Ты не похож на пленного. Ты тот, с «Медведя»? Дружок сиятельного фон Хильзена?

— Не все ли тебе равно, Амда?

— Дурачок, — заявила она покровительственно и, привстав на цыпочки, погладила Синяку по влажным волосам, однако объяснять ничего не стала. — Я вспомнила, тебя подобрал Косматый Бьярни, так?

— Верно, — ответил Синяка.

— Сегодня у ваших в Датской башне, вроде бы, праздник первого снега,

— сказала она. — Парням только повод дай, чтобы напиться.

— Идем, я провожу тебя, — сказал ей Синяка.

Амда открыла тяжелую дверь башни, и в тот же миг грянул пушечный выстрел. Девушка отпрянула и прижалась к стене.

— Проклятье, — пробормотала она.

Вокруг все заволокло пороховым дымом, сквозь который еле-еле пробивались пятна света от горящих факелов. Из дыма донесся дружный радостный вой, на гребне которого взлетел фальцет Батюшки-Барина:

— Вот это бабахнуло!

Синяка споткнулся у входа о бочонок, выпрямился и прищурил глаза. В бочонке что-то булькнуло. Судя по всему, в башне действительно полным ходом шла пирушка. Галдели голоса, стучали кружки, топали ноги, и в эту какофонию особенным, отчетливым звуком вплетался хруст снега и звон шпаг.

— Там дерутся, — ревниво сказала Амда.

— Пойдем посмотрим, — с готовностью предложил Синяка.

Они обошли башню кругом и в желтом пятне света, падавшем из окон второго этажа, увидели поглощенных поединком Хильзена и Норга.

Хильзен, стройный, темноволосый, легкой тенью скользил по тропинке, и в его глазах светилось вдохновение. Он сражался левой рукой. Широкоплечий Норг со взъерошенными жесткими волосами цвета соломы был груб и небрежен, как всегда. Он уже тяжело дышал, хватая ртом холодный воздух, но сдаваться пока не хотел.

Блестящими глазами Амда посмотрела на бойцов несколько минут, потом вздрогнула от холода и пошла в башню следом за Синякой.

Их появление встретили радостными воплями. Завоеватели подгуляли уже до такой степени, что обрадовались бы даже черту.

— Синяка! — крикнул Иннет с «Черного Волка». Язык у него основательно заплетался. — А мы тут такой «о танненбаум» отгрохали! Во!

Он широко взмахнул рукой в сторону елки, укрепленной в углу комнаты; ее всунули доспеху между ног и привязали ремнем, чтобы не падала.

Пьяным жестом Иннет имел неосторожность задеть по уху Косматого Бьярни. Капитан «Медведя» мимоходом ударил его кулаком в лицо, не прекращая дружеской беседы с Тоддином. Иннет упал под стол и не показывался более.

В углу возле елки сидел на полу Хилле и ел засохшие оладьи невероятно грязными руками, время от времени обтирая их об одежду. Изредка он задумчиво озирал окрестности большими карими глазами, похожими на глаза оленя. Батюшка-Барин был с ног до головы заляпан жиром.

За столом Синяка заметил капитана «Черного Волка». Бракель приветственно замычал с набитым ртом и замахал своей племяннице большим ножом, на который был насажен внушительный кусок жареного мяса.

На миг все голоса перекрыл чистый звук трубы. Мелодия, простая и веселая, запорхала по залу. Синяке показалось, что челюсти пирующих начали двигаться в такт. Он нашел глазами музыканта — тот стоял за спиной у Бьярни. Это был горожанин лет пятидесяти, одетый в потасканную, но еще крепкую куртку, обшитую шнурами. Волосы у него начинали седеть.

Музыкант опустил трубу, взял со стола два куска мяса и начал жадно есть, давясь и захлебываясь слюной. Второй кусок он торопливо сунул в нагрудный карман, вздрогнув при этом всем телом — мясо было горячее. Бьярни обернулся, на миг прервав беседу, и вы рвал еду у музыканта из рук. Тот жалобно посмотрел на капитана, однако ни слова не сказал.

— Тебя зачем позвали? — вопросил Бьярни. — Чтоб ты жрал? Играй, давай, ты!..

Рот музыканта плаксиво перекосился, однако он послушно поднял трубу.

Желтоволосая Амда приметила на краю стола местных девиц разнузданного вида и обменялась с ними быстрыми неприязненными взглядами. Затем она пристроилась возле своего дяди и с аппетитом принялась за еду.

Синяка пнул Хилле в бок. Батюшка-Барин подавился блином и возмущенно выругался, вытирая локтем рот.

— Пойдем вниз, поможешь пиво дотащить, — сказал Синяка. — Я там видел бочонок.

— А ведь верно, — сказал Батюшка, вставая.

Бочонок пива вызвал новый взрыв восторга. Синяка стал героем следующих пяти минут.

— Каков! — с отеческой гордостью изрек Бьярни и указал на него рукой.

Синяка подошел к желтоволосой девушке.

— Дай мне, пожалуйста, нож.

Она склонила голову набок, и Синяка только сейчас как следует разглядел ее при ярком свете. Глаза у нее были серые, а широкоскулое лицо усыпано бледными веснушками.

— Возьми, — сказала девушка.

Синяка уселся верхом на бочонок и двумя резкими ударами пробил в нем дыру. Пиво плеснуло на пол, когда Синяка наклонил бочонок.

— Подставляйте кружки! — крикнул Синяка.

Первым возле него оказался Хилле.

— Эта девка — сущая чертовка, — сказал Батюшка, облизываясь. — Ты хоть знаешь, простота, кто она?

— Почему чертовка? — удивился Синяка. — Она хорошенькая.

— Хорошенькая стерва, — уточнил Хилле. — Это Амда, племянница Бракеля. Бракель обнаружил ее на «Черном Волке» через неделю после отплытия. Поначалу хотел утопить, да ребята отговорили. — Хилле энергично почесался и прильнул к пиву.

Когда Синяка возвращал Амде нож, Бракель уставился на паренька мутным взором. Какое-то время старый Завоеватель, видимо, пытался установить, не темнеет ли у него от пьянства в глазах, но потом вспомнил, что видел Синяку еще раньше и с облегчением сказ ал, громко икнув посреди фразы:

— Опять здесь эта… образина.

Амда про себя отметила, что «образиной» юноша отнюдь не является: черты лица у него были тонкие, а синие глаза — бесстрашные и ясные.

После небольшого перерыва трубач заиграл снова, то и дело давая «петуха». Амда легко вскочила на стол, смахнув подолом длинного платья кувшин с вином. Вино потекло Бракелю на колени, но он этого не заметил.

Синяка взял девушку за талию и снял со стола. Теперь, когда они стояли рядом, она увидела, что Синяка выше ростом, чем казался. Она едва доставала ему до подбородка.

Улыбаясь во весь рот, она положила руки ему на плечи, и они начали отплясывать посреди комнаты. Несколько Завоевателей присоединились к ним, прихватив из-за стола местных потаскушек.

Желтые блестящие косы Амды извивались у нее на спине, как живые. Они были очень длинные, и каждая затянута шнуром с медными пластинами и кольцами, свисавшими с косы гирляндой. Два медных полумесяца качались у ее висков. Талия девушки под ладонями Синяки была теплая и гибкая.

Вскоре им пришлось прекратить танец и прижаться к стене. Главенствующее место в комнате занял Норг, который, разогнав всех по углам, самозабвенно исполнял какую-то воинственную пляску собственного изобретения.

Синяка и Амда переглянулись и прыснули.

— А он славный, — заявила Амда.

У нее не хватало одного зуба, и оттого улыбка становилась особенно трогательной. Как будто она была совсем маленькой девочкой, у которой только-только стали меняться зубы.

— Кто спорит, конечно, славный, — согласился Синяка и вспомнил почему-то Унн.

Неожиданно музыка смолкла. Все взгляды обратились в сторону музыканта. Синяка даже подумал было, что бедняга потерял сознание от голода и переутомления. Однако он увидел, что возле музыканта стоит Хильзен. Слегка присев под ладонью Завоевателя, сдавив шей его плечо, музыкант тупо смотрел в одну точку.

Хильзен обвел глазами собравшихся. Потом убрал руку с плеча музыканта, и тот, словно бы оживая после мучительных минут оцепенения, заиграл что-то неторопливое и нежное.

Норг, стоя в центре комнаты, вытирал пот и озирался по сторонам, как будто только что очнулся и не совсем понимал, где находится.

Хильзен неторопливо прошел через всю комнату и остановился возле Амды. Девушка посмотрела на него сквозь опущенные ресницы и подняла руку ему на плечо.

Когда танец закончился, Хильзен поцеловал ее в губы и ушел — продолжать поединок. До конца пирушки к Амде никто больше не осмеливался подойти, за исключением Иннета, который, наконец, выбрался из-под стола и предложил даме пива. Норг посмотрел на Инне та как на самоубийцу.

Синяка принялся пить. Хилле усердно спаивал его, с интересом наблюдая за тем, как его собутыльник постепенно теряет человеческий облик.

Несколько Завоевателей с «Черного Волка» хором ругали Ахен и тосковали по родине. Тоска выражалась в том, что они по очереди перечисляли поселения, стоящие на реке Желтые Камни. Пропустивший даже самый незначительный поселок карался принудительным рас питием штрафной чарки.

Амда взяла свое пиво и тихо ушла в маленькую темную кладовку, отгороженную от большой комнаты стеной. В кладовке было непроглядно. Амда была так зла, что не хотела видеть людей вообще.

Бьярни допил последнюю кружку и вдруг захохотал, указывая толстым пальцем на елку.

— Ты что, спятил? — спросил Тоддин. — Ты уже видел это…

— Да не это, — отмахнулся Бьярни. — Под елкой… Вон сидит, на полу…

Но Тоддин ничего не видел. Один только Бьярни разглядел, что сквозь мохнатые ветви пробивается еле заметное призрачное свечение. Словно кто-то зажег свечку, и ее трепетный желтый свет заливает ствол дерева и металлические пластины покосившегося доспеха.

Под елкой, незаметная, с тихой улыбкой на бледных устах, сидела Желтая Дама и таращила на капитана Бьярни большие тусклые глаза. Такие большие, что они казались полными слез.

— Во нарезался, — восхищенно сказал Бьярни сам себе.

И тут он увидел, как чья-то дерзкая рука уверенным движением берет у него из-под носа огромный кусок пирога, который Бьярни приберегал на финал пирушки. Капитан пытался протестовать, но похититель уже скрылся.

Покачивающийся, но отнюдь не утративший способности соображать Норг сказал, когда увидел Хильзена с куском пирога:

— Это правильно. Ни одна баба перед таким мужчиной не устоит…

Хильзен даже не посмотрел в его сторону. Он осторожно приоткрыл дверь кладовки и скользнул в темноту.

Амда была там. Он стоял неподвижно у двери, захлопнувшейся за его спиной, и слушал ее дыхание. Амда молча ждала. И он ждал. Пока он не вошел сюда, ему почему-то казалось, что все очень просто: он угостит девушку пирогом, поговорит с ней, возьмет за руку. Но наткнувшись на ее ледяное молчание, невозмутимый Хильзен вдруг растерялся.

Пауза между тем затягивалась, и Хильзену уже чудилось, что племянница Бракеля насмешливо улыбается в темноте. Он скрипнул зубами, сообразив, что, пожалуй, выглядит довольно глупо с этим дурацким блюдом в руках.

Он решительно уселся на пол и, громко чавкая, принялся есть во мраке пирог.