Против «псов-рыцарей» Павлищева Наталья

Копорье немцы взяли в прошлом году, князя в Новгороде не было, да если б и был, все равно бояре шагу ступить не давали, сидел в Городище как на привязи, пока татары Торжок жгли. Ливонцы сначала одним броском захватили Водскую пятину Новгорода, потом через реку Нарову небольшое укрепленное Копорье. На очень хорошем месте стояло селение, близь залива, на перепутье важных дорог, и место высокое, выше всей округи. Немцы нашли самую высокую гору и, согнав местных жителей, быстро построили каменную крепость.

Оттуда сразу начали воевать округу. Скоро оказались захваченными даже Тесово и берега Луги. До Новгорода оставался один дневной конный переход. Потому, когда князь вдруг увел дружину и ополчение по Волхову, его замысла не понял никто. Не Ладогу же из пороков громить? А князь беспрепятственно провел свое войско по Волхову мимо Ладоги в Нево, оттуда Невой до Тосны. Дорога знакомая, год назад плавали. Но дальше к порогам не пошли, вдруг свернули по Тосне к верховьям и шли, сколько было можно. А потом снялись с расшив и направились лесом. Здесь болот уже почти не было, дорогу знали, потому под самое Копорье вышли быстро. Когда на дороге к крепости вдруг показались новгородские конные отряды, рыцари потеряли дар речи, но успели уйти и спрятаться за ее стенами.

По обе стороны выстроенной меньше года назад крепостной стены стояли люди и думали. Немцы внутри высчитывали, как скоро придет помощь от Риги, прикидывая, хватит ли провизии или надо экономить. А под стенами русичи думали, как сокрушить эту крепость.

Я не могла ходить в походы, не тащить же дите за спиной, потому постаралась наставить князя еще дома. Теперь он внимательно прислушивался к моим словам. К моему удивлению, оказалось, что я помню многое, в том числе и взятие Копорья. С чего бы, ведь точно знала, что дома таким не интересовалась. Штучки Вятича, но размышлять об этом не хотелось, у меня были дела поважнее – первый зуб, вернее, сразу четыре за одну ночь. Федька сутки горел огнем, но почти не плакал, а я рвала на себе волосы, решив, что застудила ребенка на сквозняке.

Зато когда утром мое чадо улыбнулось во весь рот, окружающие ахнули – две махонькие беленькие полосочки виднелись сверху и снизу красных воспаленных десен.

Вот в таком счастливом состоянии я и объясняла князю, что построенная совсем недавно крепость еще не выстояла положенное время, чтобы стены окрепли, если бить в одно место по кладке, то она поддастся быстрее, чем сами камни. Невский дивился причудам молодой матери, но кивал. Запомнил бы только…

– Настя, может, переедешь в наш терем, там просторно и защита лучше?

– Нет, благодарю, мне и здесь не тесно, а защита… Одолей рыцарей, князь, всех защитишь.

– Одолеем.

Я была спокойна, знала же, что одолеет.

Воевода Миша Новгородец смотрел на каменные стены и пытался понять, на что рассчитывает князь Александр Ярославич? Это не деревянный тын, какой пороки пробьют враз, крепость из камня. Пока они станут пробивать, за несколько дней из Риги придет помощь рыцарям, вот тогда будет тяжело! А у пороков уже возились новгородцы. Миша услышал, как наставляет их Невский:

– Пороки не сдвигать и на пядь, бить и бить в одно место. Чем лучше будете попадать, тем скорее все закончится.

– Княже, – не выдержал воевода, – да ведь стены каменные!

– Ну и что? Камень тот в прошлом году кладен, еще и года нет, не укрепилась крепость-то. Не связались камни меж собой. Потому, если бить в одно место, а еще лучше по скрепке каменной, то вывалится.

Князь перекрестился:

– Ну, с Богом! Давай!

Первый камень полетел в стену. Та как стояла, так и стоять осталась, только мелкие осколки полетели в стороны.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул князь Александр. – Вот так и бить без передыху. Одни устанут, пусть другие встают. Камня вокруг много, ровнять его не старайтесь, только не давать рыцарям покоя за стенами ни днем ни ночью!

В прошлые ночи из кустов, что за крепостной стеной, доносились соловьиные трели, а теперь совсем другое. Герман пытался заснуть и не мог. Решил, что надо вспомнить что-нибудь хорошее, иначе, промаявшись вот так всю ночь, к утру он будет не выспавшимся и злым. За неумение спать в любых условиях Германа часто ругали, он и ночевал не со всеми вместе. Видите ли, швед Ларсен храпит, а Ульрих стонет и зовет свою Матильду, чтоб почесала спину! Ну и пусть зовет, если мешает, то почеши, он перевернется на другой бок и заснет. Герман возражал, что Ульрих, может, и заснет, а вот он сам нет. Для хорошего сна нужно хорошее ложе и тишина.

– А женщина?! – утробно хохотал Ульрих. Он любую речь сводил на женщин. Но Герман сомневался, что этот боров получает хоть какое-то наслаждение даже от самого процесса, не говоря уже об ухаживании. Между ними однажды чуть не возникла большая ссора. Это из-за маленькой Бригитты, что разносила пиво в таверне Риги. Девочка была хороша, крепкая, как репка, с маленькими ножками и маленькой грудью. Ульрих, привыкший прибирать к рукам любую юбку, появившуюся рядом, тут же пустил в ход свои лапы. Девица споро увернулась и легонько стукнула его по голове пустым подносом. В другой руке у нее были целых четыре пустых кружки. То, как держала Бригитта кружки, не оставляло сомнений, что и они опустятся на голову приставалы. Но Ульрих был достаточно сообразительным, он попросту перехватил руку девчонки и тут же сцапал ее за талию. На помощь к дочери бросился отец, но сладить с огромным пьяным Ульрихом было не так легко. Хозяин таверны кликнул вышибал, дюжие молодцы показались из-за двери, ведущей во внутренние комнаты, закатывая по ходу рукава. Герман понял, что сейчас будут бить, причем не только Ульриха, но и его тоже, сам отцепил приятеля от девчонки и потащил к выходу, убеждая, что девушка этого не стоит. Тот сопротивлялся:

– Стоит! Я знаю, что стоит! Я люблю таких, крепких и сладких! Не мешай мне!

Их все-таки вышвырнули из таверны, но не слишком рьяно. А на следующий день Герман застал Бригитту вместе в Ульрихом прямо в его каморке! Здесь она совсем не сопротивлялась, даже мурлыкала от удовольствия. Ульрих махнул рукой, приглашая и Германа присоединиться. Того чуть не вывернуло: лезть к толстому, покрытому черной шерстью на груди и спине Ульриху было омерзительно. Когда он позже нелестно отозвался о Бригитте, мол, лезет в постель к кому попало, то едва не поплатился парой зубов. С тех пор Ульрих точно искал случай, чтобы попросту убить Германа.

Герман и Ульрих родственники и очень похожи своим положением. Они не последние в списке рыцарей ордена, но и даже не сотые, они предпоследние. На хорошие доспехи не было средств, но Герман умудрился скопить, отказывая себе во всем, а Ульриху повезло. Он пообещал жениться на дочери мясника из Риги, но только после того, как заслужит признание магистра ордена и захватит в бою большую добычу. Вряд ли мясник поверил пройдохе, но его дочь уж очень хотела быть женой видного рыцаря, и будущий тесть дал Ульриху денег на доспехи. Начинающий рыцарь больше занимался женщинами, чем боевой учебой, и ему грозило простое изгнание. Для себя Герман решил, что сделает все, чтобы стать настоящим рыцарем, добыть в бою славу и достаточные средства к существованию. Он даже завел себе оруженосца, рыжего бездельника и попрошайку, вечно заспанного и всклоченного, от которого толку не больше, чем от колоды в углу двора, оставшейся от предыдущего хозяина. Все равно они, конечно, проигрывают против многих, их даже отправили подальше с глаз магистра сюда в крепость, которую русы успешно разрушают.

Бух! Бух! Бух! И так весь вечер, и всю ночь. Эти русы не спят, что ли? У Германа уже трещала голова, а их, как они там зовут? пороки? все били, били и били, не давая не просто заснуть, но и подумать о чем-то спокойно. Герман ворочался, засовывал голову под большое количество всякой рухляди, но от ударов содрогалась не только стена, казалось, сама гора, на которой стоит крепость, и та ходуном ходила. Часть камней летела в ворота, если так пойдет, то к утру и от ворот ничего не останется. С другой стороны, камни точно попадали по одному и тому же месту, там уже появилась трещина. А помощь за день вряд ли прибудет. К рассвету в сердце Германа постепенно заползла тоска. И вдруг показалось, что больше не бьют, даже обрадовался, но, видно, рано. Русы камни подбирали, следующий попался очень большой, он так грохнул, что задрожала уже не только стена, но и все вокруг. Со стороны осаждающих раздались довольные крики. Герман только успел подумать:

– Ну вот и все!

И оказался прав. Следующий камень провалил не устоявшуюся до конца каменную кладку. Все, кто мог, выскочили из домов. В стене зияла огромная дыра, причем подходить к ней было опасно не только из-за летевших теперь уже чуть левее камней, а потому, что сверху продолжало обваливаться.

Русы в пролом не ринулись, как их ожидали, но и высунуться не дали, навстречу смельчакам полетели тучи стрел. Положение нелепое, в крепостной стене дыра, но враг не наступает, по воротам продолжают бить пороки, ни в пролом, ни даже просто на саму стену не поднимешься, тучами летят стрелы. Сидят рыцари в крепости, как крысы в клетке, ни сбежать, ни огрызнуться.

Князь Александр с вечера стоял, внимательно наблюдая за разрушениями, которые производились камнями из пороков. Медленно, но верно каменная стена поддавалась. Если так пойдет, то к утру рухнет. Он показал воеводе:

– Смотри, как только появится первая трещина, вели две пороки двинуть чуть левее, эти две пусть добьют здесь. А начнет рушиться, сразу перевозите пороки на ту сторону, и тут же начинайте бить. Поддадутся ворота, все пороки переместить в одно место.

Глядя на потных, уставших новгородцев, без устали таскавших здоровенные камни, он добавил:

– Людей замени, не то к утру тут и останутся, а мне все свежие нужны.

– Мыслишь, княже, что падет крепость до утра?

– Крепость нет, ее еще воевать надо, а вот стена да. Не успела устояться, слабо скрепили.

Так и произошло, к рассвету уже была огромная трещина, которая с первыми лучами солнца разбежалась в разные стороны, раздался грохот, и в крепостной стене, которой так гордились немцы, образовалась огромная дыра. Воевода едва успел закричать «Стой!» первым рванувшим к крепости. Новгородцы недоуменно оглянулись, почему бы не влететь в крепость с лету? Но Миша помнил приказ князя только не дать выйти наружу и малой части немцев. Возле пороков сразу же показался князь, он не любил спать долго, обычно поднимался до света. Потому и был на ногах. Оглядел разрушения и довольно кивнул:

– Хорошо. Немного погодя пойдем брать.

– А почему не сейчас?

Александр хитровато заблестел глазами:

– А сейчас они нас ждут, изготовились. А мы еще где порушим, пусть мечутся и думают, откуда мы пойдем.

Солнышко уже поднялось, а пороки все делали и делали новые дыры. Только когда проломов стало достаточно, князь скомандовал:

– Пора!

Конечно, рыцари, хотя и не были защищены самыми тяжелыми латами, как обычно на турнирах или в больших боях, но сопротивление оказали сильное. В разваленной крепости они старались отдать свои жизни дороже. Новгородцы штурмовали крепость яростно, но так же яростно защищались ливонцы.

Герман спокойно вернулся в дом, надел латные доспехи, не слишком сильные, но достаточно хорошо защищавшие, взял копье, меч и вернулся обратно. Одно плохо – в этих латах ни в коем случае нельзя падать, не поднимешься. Но Герман падать и не собирался. Оруженосец, помогавший облачаться, попробовал сказать, что не стоит надевать полную защиту, не на коня же рыцарю, и получил такой удар железным кулаком в скулу, что согнулся, поддерживая челюсть, и куда-то уполз. Больше рыцарь его не видел. Да и не жалко, парень из местных, если слуга позволяет себе что-то говорить хозяину, от него добра не жди. Герман хорошо помнил поговорку, что собаку, подавшую на хозяина голос, попросту убивают.

На дворе уже бились. Все так же не торопясь, он задвинул забрало шлема и сразу поднял его снова. С опущенным ничего не видно по бокам, да и с поднятым тоже не очень. Двигаться в полном облачении и впрямь было тяжело. Вдруг сзади его кто-то постучал по броне:

– Эй! Ку-ку!

Герман резко обернулся, но быстро двигаться в латах невозможно, в них можно только воевать, сидя на сильной лошади. Причем если уж упал, то будешь лежать, пока не поднимут. Здесь помогать некому, приходилось рассчитывать только на себя. Русич крутнулся еще быстрее и снова постучал об латы:

– Повернешься ты или нет? Биться будем?

Герман немало времени провел в русских городах, последние месяцы в Пскове, потому понимал, что говорят, и смог даже ответить. Он ответил: «Будем!» – и сделал, возможно, резкий поворот. И тут же полетел наземь, споткнувшись о подставленную ногу новгородца. Обливаясь потом и трясясь от злости, Герман барахтался как перевернутый на спину жук, не в силах подняться. Новгородец от хохота аж присел, но потом решил не тратить попусту времени, стукнул рыцаря со всей силы чем-то тяжелым по шлему, так, что забрало опустилось само, выдернул из его ослабевших рук меч и посоветовал:

– Лежи тихо, может, в живых останешься.

Убивать глупого беспомощного рыцаря, только что сучившего ногами в попытке приподняться с земли, было даже совестно. Хотя он Никоню не пожалел бы, встреться один на один. Новгородец решил обязательно рассказать всем, как легко можно одолеть тяжелого рыцаря, достаточно подставить ему подножку. Если упадет, то сам не встанет.

Следующий оказался умнее, он не стал крутиться и начал действовать мечом так, что Никоня понял – еще чуть, и последний миг ему обеспечен. На помощь пришел ладожанин Хотень. Подойдя к рыцарю сзади, он попросту тюкнул того по ведру на голове дубиной. Немец просел на негнущиеся от избытка железа ноги, опустился на колени, но дальше не упал. Осознав, что тот сейчас придет в себя, теперь уже Никоня опустил ему на голову здоровенный камень, видно выпавший из стены. Получилось громко и убедительно, больше немец не дергался, лег, как получилось, и затих.

– Спасибо, – поблагодарил Никоня Хотеня. Тот только кивнул:

– Вдвоем сподручнее, их по башке бить хорошо, один отвлекает, другой сзади лупит чем тяжелым.

Сговорившись, они свалили таким образом еще с десяток закованных в латы бедолаг.

При взятии крепости не так много рыцарей погибло, многие лежали, как и противники Никони и Хотеня, оглушенные и не способные подняться самостоятельно. Князь приказал вытащить всех прямо в латах на поляну перед бывшей крепостью. Глядя на груду железа, под которым все так же нелепо барахтались рыцари, он презрительно поморщился:

– Еще хотят нас взять! Железом распорядиться с толком не умеют! Столько перевели зря!

Потом была казнь предателей из числа чуди и води, их повесили на остатках ворот крепости. Трое кричали и просили помиловать, обещая князю служить, не щадя живота своего. Александр Ярославич поморщился:

– Если одних предали, то и других предадите!

Вытащенные из лат рыцари выглядели жалко, они стояли, прикрывшись сложенными руками и со страхом озираясь вокруг. Дело в том, что новгородцы пошалили. Велено было раздеть – раздели. Догола. Сняли не только латы, но и все остальное. Князь с воеводами сначала долго смеялись над такой шалостью взрослых людей, а потом Невский вдруг велел их везти в Новгород, чтоб там отпустить.

– Почему?! – возмутились все, кто слышал.

– У них в плену дети псковитян, взятые в залог. Погубим этих, побьют тех, а их же обменять можно будет. Пусть идут, железо мы им не отдадим, да, пожалуй, и одежду тоже.

Потом, немного остыв, велел какую одежонку все же дать.

– Чтоб не пугали окрестных девок своим видом.

А крепость снесли совсем, оставив только ворота с болтавшимися на них изменниками другим в назидание. Князь очень не любил предателей, просто ненавидел. Помощь из Риги так и не подошла, видно, узнав, что новгородцы уже разбили крепость, немцы решили не связываться.

На обратном пути выбили рыцарей из Тесова и побережья Луги. Для тамошних гарнизонов нападение тоже стало неожиданным. Уж если и ждали русских, то совсем не со стороны Копорья! Наблюдали за той стороной, в которой Новгород, а не за той, где крепость, которую немцы для себя построили!

Водская пятина была освобождена от немцев-рыцарей. Князь и дружина с победой возвращались домой.

Снова звучало «Слава Невскому!», а люди окончательно уверовали в том, что с их Ярославичем можно хоть весь свет идти воевать. Хитер, умен без меры и в рати удачлив. В походе снова почти не было погибших, да и раненых немного. Новгородцы качали головами:

– Вот тебе и Копорье… Крепость, какую никому взять невозможно! А наш Невский пришел и взял!

А я ехидно думала, насколько их хватит, не станут ли зимой снова гадости про князя говорить или из города гнать? От этих всего можно ожидать…

Федька вовсю ползал, смешно виляя толстенькой попкой. Никаких вам памперсов, у моего дитяти были нормальные мягкие пеленки, и кормила я его грудью, немало не заботясь тем, что она потеряет форму. Зато и диатеза не было, и капризов тоже. Здоровый, упитанный младенец, за которым ежеминутно нужен глаз да глаз, потому что племянник, кажется, удался в тетку Лушу: когда не спал и не ел, носился, как электровеник. А толпа восторженных сенных девок скакала за ним. Я ругалась, что избалуют мне ребенка своими потаканиями, запрещала давать сладкое и все время таскать на руках.

Бои со сладким завершились в мою пользу, а от рук Федька отучился сам, ему категорически не нравилось, когда тетешкают, при попытке прижать к себе со словами «ах ты, мой сладенький» раздавался рев сродни тому, которым я пугала татарских лошадей в дружине Евпатия Коловрата. Постепенно все привыкли к неприкосновенности моего ребенка и его прямо-таки ненормальной самостоятельности.

И все-таки как тяжело понимать, что не сможешь ответить ребенку, где его папа. Епископ вопросов не задавал, князь тоже, остальным я и отвечать не стала бы, но и они не спрашивали. Иногда возмущалась: получается, человек может вот так исчезнуть, и никого не побеспокоит, где он? Вот оно, отсутствие паспортного контроля и виз, а также мобильной связи, ничего хорошего.

Шел 1241 год, я уже больше года жила одна и несколько месяцев вполне успешно справлялась с ролью мамы.

Рыцарей из Водской пятины прогнали, в Новгороде на время воцарилось взаимопонимание, патриотический запал пока не угас, князь был при делах, всем не до меня.

И вдруг…

– Барыня, к тебе гость.

Гость? У меня отродясь гостей не бывало, если не считать тех, кто посещал мою скромную стодвадцатиметровую квартирку в Москве.

Гостем оказался купец, один из самых рисковых, кто отважился даже в такое неспокойное время проделать непростой путь по Балтике. Зато он привез… письмо от Лушки с Анеей! Я даже взвизгнула от радости. Оставив купца поглощать съестные запасы, что он делал с видимым удовольствием, я отправилась к себе прочитать. Хотелось хоть на минутку побыть одной, снова окунуться в мир, где есть Лушка, Анея и Вятич, вернее, были…

Я пробегала строчку за строчкой, ища прежде всего упоминания Вятича, но их не было, Лушка ничего не знала о моем пропавшем супруге. Она сообщала, что родила сына, но Биргер не позволит забрать малыша с собой, потому они с Анеей пока живут там. «А дальше видно будет…» Я не сомневалась, что это «видно» относится к похищению ребенка. Прикинула, получалось, что ее малыш ровесник моему Федьке.

В остальном жизнь вполне приличная. Их поселили отдельно, Анея навела невиданный порядок в усадьбе, теперь это почти образцово-выставочный комплекс, чему Биргер очень рад. Лушка упоминала Биргера осторожно, видно считая, что меня коробит при его имени. Вовсе нет, я была рада узнать, что рана хоть и болезненная, но не страшная, только бровь рассечена. Биргер заботливый отец, Лушка и ребенок ни в чем не знают отказа.

Биргер задумал многое, в том числе крепость на маленьком острове. Говорит, что там будет большой город – будущая столица.

Ах ты ж! Нет чтобы сразу умного человека послушать и не упорствовать. Вот человеческая натура, пока в лоб не получил, не осознал, что я права. Неужели даже такому умному человеку нужно заработать копьем по роже, чтобы признать правоту других?

Конечно, Лушка не могла расспрашивать меня о моей жизни, ведь не знала вообще, где я.

Купец старательно выскреб остатки каши из миски и принялся за поросенка. У меня не было таких разносолов, как у Анеи, все же и в Новгороде не слишком сытно, да и кому эти разносолы? Я в еде неприхотлива, Федьке пока нужна только моя грудь… Но доставивший драгоценное письмо был рад и тому, что нашлось, он, не чинясь, доел вчерашнего поросенка, умял большущий пирог с вязигой, наелся каши, похрустел луком и запил все клюквенным морсом.

Я не торопила, пусть отдохнет душой за русским столом, все же прекрасно помнила, каково это на чужбине.

– Тебя как зовут-то?

– Питирим.

– Обратно пойдешь?

– Не… я нет, а вот мой напарник, тот вскоре собирается.

– Я ответ передам, свезет ли?

– Свезет, чего ж не свезти?

Ответ писать оказалось довольно трудно, все время сбивалась на восторженные панегирики Федьке, его шустрости, его зубам, привычкам, большущим глазенкам и, безусловно, быстрому развитию. Прекрасно понимала, что для любой мамаши ее ребенок самый развитый, умный и, конечно, красивый. А потом подумала: почему бы не погордиться? Ведь зубы полезли раньше, чем обычно, да еще и четыре сразу. И ползать начал раньше, и вообще, вполне живой, прекрасный ребенок.

Представила себе восторг Лушки при известии о племяннике и невольно улыбнулась.

С другой стороны, было жаль, что нас жизнь вот так раскидала, где они и где я. И тут же поймала себя на том, что при этом «где» вспоминаю не Москву, а думаю о Новгороде. Неужели я так привыкла жить здесь, что не мыслю себе возвращение?

В тот вечер долго вспоминала свое житье-бытье в Москве, работу, встречи, привычки… И все время мысленно возвращалась в Новгород, словно домой. Неужели это все, я так и останусь с Федькой здесь? Если честно, то пока малышу и впрямь лучше здесь, здоровее, во всяком случае. А потом? От мыслей становилось тоскливо, и я оглядывалась на своего малыша, каково будет нам с ним в этом мире одним, без поддержки?