Против «псов-рыцарей» Павлищева Наталья

Противостояние

Берег Невы занят шведскими шатрами. На большой поляне, где можно и коней выпасти, и самим расположиться, стояли шатры рыцарей. Больше других выделялся шитый золотом шатер, в котором ночевали Биргер и Улоф Фаси, ведущие шведское войско. Рядом поменьше шатер епископа Томаса. В остальных рыцари, оруженосцы и другие командиры. Шатры норвежцев стояли отдельно, Биргер и Мельнирн терпеть друг друга не могли, потому и старались держаться подальше. Датчане, напротив, встали ближе к шведам.

Из золоченого шатра вышел Биргер, остановился, щурясь на солнце, привычно огляделся, проверяя, все ли в порядке. Шнеки расположились ровными рядами по два: борт к борту, нос к носу. Между собой соединены мостиками, с крайних на берег перекинуты сходни, по которым удобно сводить коней да и самим ходить тоже. Это хорошо, в случае опасности шнеки смогут быстро отойти от берега, подняв якоря. Вперед до порогов выставлена дозорная охрана, если и покажутся на реке русские ладьи, то, пока пройдут пороги, шведы успеют не только коней на суда ввести, но и выстроиться в боевой порядок. Биргер подумал о том, что, пожалуй, в таком случае коней незачем тащить на суда, пусть себе пасутся вволю, пока он будет бить русичей.

У Биргера даже поднялось настроение, честно говоря, даже вдруг захотелось, чтобы неразумные русичи наконец появились на Неве, захотелось сражения, ради которого плыл сюда. Просто стоять вот так скучно. Отдых тоже хорош в меру. Он помнил пророчество синеглазой женщины из Гардарики, но не придавал ему значения. Женщина говорила, что Биргер будет ранен в конном поединке, значит, до встречи с князем Александром еще далеко, пока его ждали славные победы на воде, любимый конь мог отдохнуть.

Биргер еще полюбовался ровными рядами своих судов, отличной организацией стоянки и подумал, что пора двигаться даже без попутного ветра. Ему сказали, что ветер будет через несколько дней, уже довольно долго дует встречный, здесь направление ветра меняется с завидным постоянством. Это, конечно, хорошо, но если еще через пару дней смены не произойдет или хотя бы ослабнет встречный ветер, то надо поднимать якоря, не то новгородцы забеспокоятся уже из-за одного отсутствия торговых ладей у себя на Волхове, а для Биргера очень важна внезапность нападения. Ох как он любил эту самую растерянность противника, вдруг видевшего перед собой неприятеля! Такое стоило многого. Альдегьюборг, конечно, крепость непростая, там стены каменные и стоит хорошо, но такой силе воспротивиться не сможет. Хорошо бы, чтоб пропустила к Хольмгарду, не препятствуя. Но это вряд ли, очень любят эти славяне сопротивляться. Даже тогда, когда их сил явно меньше.

Легкая досада при воспоминании о предстоящем сопротивлении едва не испортила настроение Биргеру, но он не позволил такого. Принялся снова оглядывать окрестности. С двух сторон реки – полноводная Нева и впадающая в нее меньшая Ижора, вокруг большой поляны, точно специально предназначенной для вот таких стоянок, глухой лес. Заросли стоят сплошной стеной. Безлюдные места, за все время никого не встретили. Это и хорошо и плохо.

Не слишком доверяя такой тишине, он сначала приказывал прочесывать прибрежные леса, это сделали и прежде, чем бросить якоря. Но никого не обнаружили. Ни людей, ни дымов. Человек может спрятаться, но он будет разводить костер, чтобы приготовить пищу и отогнать хищников. У самих шведов костры горят ночью и днем, а вот в лесу они до сих пор ни разу дымка и близко не видели. Пустынно. Не хотел бы он владеть этими местами. С них и дани не возьмешь. Разве что заселить другим народом, чтоб поставлял скору, эти леса, должно быть, богаты скорой.

Вдруг Биргеру, разглядывавшему лесные заросли, показалось, что из темных кустов на него смотрят чьи-то глаза. Он даже головой затряс. Глянул снова – нет никого. Но неприятное ощущение осталось. Ярл прислушался, с той стороны не доносилось ни звука, вернее, звуки-то были, но не было беспокойства птиц. Биргер хотя и не любил лес, но хорошо помнил, что присутствие человека в нем выдают прежде всего птицы. И все равно подозвал к себе одного из дружинников, кивнул на кусты по краю поляны и велел проверить, нет ли там кого.

– Один не ходи, возьми с собой еще двоих.

Конечно, Иловец не стал ждать, когда шведы пойдут его искать. Он так же неслышно исчез в лесу, как и появился, решив сказать остальным, чтоб держались чуть подальше, не то можно попасться на глаза вражинам.

Шведы прочесали весь лес вокруг лагеря, но никого не нашли. Даже затаившегося в ветвях дерева Канюшу, заступившего в дозор вместо Иловца. Парень сидел в густой листве так, словно здесь и родился. Его укрытое ветками тело не шелохнулось даже тогда, когда шведы стояли прямо под деревом, что-то обсуждая. Наверное, кляли своего ярла, которому что-то почудилось от безделья, вот и заставляет бегать по лесу за призраками.

До вечера шведы были очень осторожны, но скоро это надоело даже самому Биргеру, тот решил, что там был взгляд зверя, и гонять в лес своих воинов перестал. А еще через день все просто забыли о людях, которые могут появиться из густых зарослей. Никого там нет и быть не может! Опасность снова ждали только с реки, где выставлена надежная охрана.

Я была права, говоря князю о предательстве бояр. Не все поддержали князя Александра, то есть никто против не выступил, но нашлись и такие, что давно встали на сторону врага. Среди них боярин Колба. Вообще-то он был Колберном, но, перебравшись в Новгород, имя ославянил, чтобы звучало привычней. Это он на прежнем совете убеждал всех лучше объединиться с заморскими купцами, чем вставать под Владимирскую Русь. Теперь, вернувшись с совета, крепко задумался. Шведы пришли на Русь и стоят уже у порогов? Князь Александр спешно послал гонцов в Ладогу и сам собирал рать навстречу врагу? Но победить он сможет, только если нападет внезапно, иначе ему шведов не одолеть, это понимает каждый. Ярославич надеется на внезапность, значит, надо его опередить, предупредить шведов о планах князя.

Боярин крикнул, чтоб позвали верного помощника Голяка. Тот вошел быстро, точно стоял где-то за дверью. Может, так и было? Весь Новгород знает о сборе рати, Голяк тоже начеку.

Колба был хмур донельзя. Голяк даже подивился: чего он боится? Шведы если и придут, то уж таких, как боярин, не тронут. Голяк на то и надеялся, притрется ближе к боярину и пересидит лихую годину, а чтобы от себя не гнал, готов что угодно делать, хоть сапоги лизать. Но Колба сапоги лизать не заставил, велел собираться в дальнюю дорогу, и как можно быстрее…

Пельгусий отправил своих не только в Новгород, еще двое поспешили к Ладоге, там тоже знать должны, что идет на них сила вражья. Ладожанам отбиваться не привыкать, уж очень удобно град стоит, оттого и крепость хорошую поставили. Но уж больно много вражин идет, если верить ижорцам. А им не верить нельзя, ладожский воевода хорошо знал, что Пельгусий с ижорцами крепко держит сторожи на море и на Неве. Верно решил князь, когда просил ижорцев следить за морем, без них и не узнали бы про находников, пока на Волхове не показались. Если их много, то не все под Ладогой встанут, будут и те, кто сразу к Новгороду отправится. Задумался воевода, хорошо, если посланные Пельгусием до князя Александра дошли, а если нет? В лесу всяко бывает, а там по пути еще и болотин немерено. Подумал и решил еще и своих по реке отправить, предупреждение, даже двойное, зряшным не будет. В Ладоге каждый человек на счету, если враг идет, но сейчас не жалко.

В легкую однодревку, на каких издревле русичи по рекам ходили, спешно прыгнули двое, помахали руками, показывая, что все запомнили и все передадут князю, как велено, и скрылись из глаз. Летом близь Нево ночи светлые, можно плыть и после заката. Воевода вздохнул, дойдут быстро, только бы князь успел подмогу прислать раньше вражин. В том, что пришлет, не сомневался.

А сейчас надо глядеть в оба, так всех и предупредил, чтоб мышь мимо не проскочила, не то что враг!

Враг проскочить на большом количестве шнеков, конечно, не смог, а вот странный человек в Ладоге вдруг объявился. Тоже на легкой однодревке, плыл сверху, от Ильменя. Его остановили сказать, чтоб возвращался, но не послушал. Дальше пустили, ни к чему смерть христианину самому искать, оставили ночевать в доме у Ипаша, но новгородец вдруг стал к чему-то коня просить, мне, мол, к ижоре срочно надо. Ипаш, не будь дураком, коня пообещал дать назавтра, а сам шасть к воеводе, так, мол, и так… Те ижорцев быстро кликнули: к вам человек. Те головами мотают:

– Не знаем такого, не наш. А вы его про нашего Пельгусия спросите, сразу поймете, врет или нет. Коли не врет, то с нами пойдет. А пока про нас ничего не рассказывайте.

Ипаш торопился в свою избу, гадая, не сбежал ли нежданный гость. Нет, в ночь уйти не решился, сидел на лавке, весь в раздумьях.

Хозяин поинтересовался:

– Ты чего невеселый? Пельгусия давно видел, нет?

– Кого? – вскинулся новгородец.

– Да старейшину ижорского, – сказал Ипаш и пожалел. Забегали у гостя глаза, засуетились. – К нему идешь или кто другой нужен? Чего тебе неймется по ночам-то? Ложись уж спать, утром дам я тебе коня. Только по тутошним болотам, считай, в погибель коня отправлю, да ладно, воротишься – отдашь. – И строго добавил: – А сгубишь – спрошу сторицей! В Новгороде достану, ежели не отдашь! Опозорю на весь свет!

Ипаш нарочно ярился, чтобы забыл новгородец о его вопросе. Тот и впрямь стал клясться, божиться, что коня вернет. Потом подумал и вообще отказался брать:

– И впрямь, куда мне с лошадью, я местных болотин не ведаю. А не отправишь ли ты со мной лучше сына или холопа какого, чтоб дорогу показали?

Ипаш не растерялся:

– Отчего ж не отправить, если человеку так надо? Только не за спасибо все же. Плату потребую, потому как людей от дела оторвешь. Пойдут с тобой два моих работника, тоже хотел к Пельгусию с товаром сходить, да самому до зимы не тронуться.

Новгородец снова отказался:

– Не, зачем двоих отрывать? Дай мальчонку какого шустрого, твои небось каждую кочку сызмальства знают.

Ипаш чуть рассердился:

– Ладно, спи, утром решим. А то перебирает тут: с тем не пойду, с тем тоже…

Поворчал-поворчал, да вроде и затих, чуть даже похрапывать стал. Потом вдруг поднялся, почесал спину, задрав рубаху, посопел и пошел во двор. Новгородец прислушался, нет, что-то делает хозяин во дворе, по голосу так собаку ругает и на кого-то ворчит. Немного погодя ладожанин вернулся, так же сонно позевал, поворчал и захрапел богатырским сном. Новгородец еще полежал, успокоился и тоже заснул. Завтра долго идти, негоже быть уставшим.

Утром первым поднялся хозяин, разбудил гостя:

– Вставай, идти-то собираешься?

Тот быстро сел, с трудом соображая, где находится, но увидел хозяина, сразу все вспомнил. От провожатых отказался наотрез:

– Я подумал, не стоит тебе людей отрывать. Сам дойду, только скажи, как лучше, берега ли держаться или можно напрямик?

Ипаш почесал затылок пятерней и развел руками:

– Да кто ж его знает? Берегом оно, конечно, проще, не заплутаешь. Но напрямки быстрее. Ты торопишься ли?

– Да, – кивнул гость.

– Тогда прямо иди.

Глядя вслед скрывшемуся за деревьями новгородцу, Ипаш проворчал:

– Хорошо, что ижорцы заранее вперед вышли… Только бы не упустили…

В Ладоге беспокойно, от князя Александра из Новгорода приплыл гонец, подтвердив плохую весть: в устье Невы вошли множество шведских шнеков. Пока стоят на Неве, дожидаясь попутного ветра, но в любую минуту могут двинуться на Ладогу! Новгородское войско подойдет на помощь скоро, но и самим надо обороняться, если враг нагрянет раньше. У Ладоги крепость каменная, деревянная, что еще Вещим Олегом выстроена, давно пришла в негодность, была сожжена. Каменную построили отменно – стоит она, нависая над Ладожкой, стены ровные, чтобы зацепиться нельзя снаружи, воду можно брать прямо со стены из Волхова. Если запрутся, то сидеть долго могут. Но шведов идет много, потому Ладога и остерегается. Для Новгорода захват Ладоги или даже просто запертый в этом месте Волхов – погибель. Это понимали все.

Ладожане с тревогой вглядывались в обе стороны. С какой раньше ладьи придут? Шведы ли с Нево нагрянут или князь по Волхову?

Князь успел раньше. Радости ладожан не было предела, хотя и понимали, что битва только предстоит, но под защитой такого воинства все же легче. Оказалось, что на расшивах князя нет, он шел берегом с конными. Но бояться было некогда, пока разобрали все, что привезли на расшивах, разместили по домам пеших, чтоб не сидели у костров, пока всех порасспросили… Хотя новгородцы знали только одно: идут свеи большим числом, новгородский князь ведет свою дружину на них спешно. Что будет дальше, куда ведет? Об этом не ведали.

Нашлись те, кто засомневался, почему князь не отправился прямым путем туда, где стоят свеи. Ему тут же возразил более сообразительный:

– А ежели бы они оттуда уже ушли, пока князь дойдет? Чего же за ними до самого Новгорода гоняться? Не-ет, прав князь, хотя и молод, а хитер, надо сначала в Ладоге заслон поставить, а уж потом о бое думать.

Конные прибыли через день, оставалось только подивиться их быстрому ходу.

Князя уже встречал новый ижорец, присланный Пельгусием. Умный старейшина отправил на всякий случай гонца и в Новгород, и в Ладогу, понимая, что князь может двинуться туда. Гонец принес хорошие вести – свеи все ждали погоды и попутного ветра. Александр поинтересовался у гонца:

– Как долго может такой, как сейчас, ветер держаться?

– Еще с неделю подует. А потом может либо стихнуть, либо вовсе смениться. Тогда под парусом пороги ловко пройти можно…

– А сейчас совсем нельзя?

– Можно, – вздохнул парень, – да только тяжело очень, они же груженые. По-над берегом можно и сейчас, да кто ж свеям объяснять станет, как это сделать?

Князь подумал, что очень хорошо, что никто не собирается этого делать, иначе встречать бы им свеев у самого Новгорода.

Решение князя было одно:

– Поспешим!

Он решил взять с собой из Ладоги еще полторы сотни воинов, какие годились больше для пешего боя, и уже на следующий день выступил со своим войском через лес к Неве. Новгородец Миша распоряжался пешей ратью, посаженной на расшивы, с толком, князь решил его особо приметить. Даст Бог, все обойдется, останется Миша жив-здоров, быть ему воеводой новгородским. Расшивы снова вырвались вперед, отправившись к острову Орешек, что на Неве, чтобы в случае необходимости заслонить путь свейским шнекам.

И снова дивились мудрости молодого князя бывалые воины – и об этом подумал. Верно, пока рать дойдет до берегов Невы, мало ли что может случиться, поднимется ветер попутный, и поплывут снова свейские ладьи. Маши потом руками вместо драки-то…

Ижорцы увидели новгородца почти сразу, как тот отошел от последней избы Ладоги. Двигался он споро, пожалуй, не предупреди Ипаш с вечера, могли бы и не догнать…

Голяк, получивший прозвище за почти полное отсутствие волос на голове еще смолоду, сначала шел без опаски. Он неплохо знал эти места, до своего появления в Новгороде много охотился здесь. Но ближе к Неве местность была менее знакомой, и Голяк стал осторожней. Сам хороший охотник, он все же проглядел, что за ним следят две пары внимательных глаз. До Ижоры оставалось совсем недалеко, когда под ногой Тукко неожиданно хрустнула ветка. Голяк резко обернулся, но ничего не увидел. Замер, прислушиваясь, долго стоял не дыша. Снова ничего. Ветка могла хрустнуть и под копытом животного, но Голяк уже нутром чуял опасность, потому стал втройне осторожным. И все же ижорцы шли за ним, не упуская из глаз. Они-то хорошо знали проходы по болоту, которое предстояло перейти, а вот незваный гость нет. Товарищ Тукко по дозору Рейно знаком показал ему, что пора гнать чужака на топь, мол, потом, если надо, вытащим. Это было верно, на болоте особо не спрячешься, увидит, что догоняют, сможет уйти, если, конечно, проходы знает. Если нет, то найдет свою погибель, но на такое надеяться не стоит.

Голяк был чуток, стоило шумнуть, как бросился прочь. Хорошо, что парни сделали это, когда незваный гость уже ступил в болото. Но новгородец быстро опомнился и схватился за лук. Тукко разозлился:

– Ты нас на нашей земле и бить собираешься!

Две стрелы, которые мгновенно выпустил Голяк в разные стороны по парням, показали, что встретился не простой охотник, а крепкий воин. В ответ ижорцы натянули свои луки, но бить стали не насмерть, хотелось поймать и потребовать ответ. Потому били по ногам. Стремясь уйти из-под обстрела, Голяк рванул почти напрямик к ближайшему островку, надеясь укрыться за небольшими деревцами и оттуда поразить противников. Тукко закричал вслед:

– Там топь!

Голяку бы прислушаться, ведь то, что издали выглядело островком, на самом деле было просто небольшими кочками, на каждую из которых наступать совсем не стоило, тем более на бегу. Уже осознав, что под ногами нет твердой земли и просто устойчивой кочки, Голяк еще раз рванулся, стремясь уцепиться хотя бы за березку, до которой было рукой подать. Даже дотянулся, но хилое деревце, едва державшееся корнями на небольшой кочке, не выдержало тяжести человека, обрушившейся на него в броске, подломилось, и новгородец полетел в болотную жижу. Уже осознав, что спасения нет, он все же хватался за тонкие ветки сломанной им березки, дико кричал, но трясина все быстрее поглощала его с каждым движением. Когда незваный гость погрузился уже по плечи, ижорцы вышли из леса. Завидев людей, новгородец снова забился, протягивая к ним руки. Рейно с презрением плюнул в его сторону:

– Как бьется! Даже если б хотели, не вытащим.

Они не стали смотреть, как голова Голяка будет скрываться в болотной жиже, повернулись и пошли прочь, не обращая внимания на его вопли. Пусть себе, не с добром пришел, по всему видно, чего его спасать?

И о нежданной встрече с чужаком тоже не сразу рассказали старейшине, да и забыли о ней, не до того. Только позже, когда наткнулись на краю болота на его брошенное оружие, вспомнили чужака недобрым словом. На оружии обнаружилась новгородская метка, говорящая, что лук принадлежит дружиннику боярина Колбы. Но и тогда жалеть о Голяке никто не стал, уже поняли, зачем тот шел к берегу Невы.

Новгородская дружина двигалась быстро, но осторожно, любой промах мог испортить все. Биргер считает, что князь ждет его в Новгороде или в лучшем случае в Ладоге, потому пока не очень осторожен, этим надо воспользоваться.

Потому, когда подошли поближе, князь распорядился встать и чуть подождать, но костров не разводить ни в коем случае и не шуметь. Мы пришли сюда за день, теперь можно и отдохнуть.

Из леса совершенно неожиданно появился человек. Даже опытный охранник Ерема головой мотнул, глазам своим не веря. Словно дерево или куст вдруг превратились в рослого парня. Тот прижал палец к губам и кивнул. Ерема в ответ тоже кивнул.

– Веди меня к князю. Я от Пельгусия.

Новгородец заторопился, все знали, что таких гонцов, когда бы ни появились, хоть среди ночи, к Александру Ярославичу доставлять, не медля ни минуты! Гонец явно торопился, но дыхание ровное, да и не бежал, видно, ноги не в росе – соображал Ерема, топая к княжьему месту. Князь Александр шатра не разбивал, только натягивали над головами рядно, чтоб сверху не капало, если дождь пойдет, и все. Поход – он и есть поход, и князь спал и ел как все остальные, себе лучшее не отбирал, себя не берег. И этим очень нравился воинству. Он и про полог ничего не говорил, сами так сделали, заботясь о молодом князе.

Александр, завидев приближающегося человека в сопровождении охранника, поднялся ему навстречу. Тот поясно поклонился, хотя был заметно старше самого князя.

– Я от Пельгусия, князь. Проведу вас тайными тропами.

Александр кивнул в ответ.

– Как там?

– Стоят пока.

– Расскажи, где стоят. Подробно, что за место. Можно ли подойти тайно, чтоб не заметили?

Посланник оглянулся вокруг:

– Подойти можно, если у тебя кони обучены не ржать, а воины не шуметь.

– Обучены, – гордо заявил князь. Ижорец с этим согласился, хотя и сам подошел тихо, но успел оценить то, как стоит новгородская рать. Если не знать, что они здесь, пока не подойдешь – не заметишь.

Князь с ижорцем долго сидели рядком и о чем-то говорили. Александр спрашивал, а пришедший отвечал. Потом были позваны тысяцкие, с ними князь тоже долго вел беседу. Тысяцкие разошлись к своим воинам, кликнули сотников, снова пошел разговор. И уже сотники что-то говорили самим дружинникам и ополчению. Все тихо и тайно, точно и у леса есть уши.

Елифан шел в пешем войске под предводительством новгородца Миши. Он плохо бился мечом, ни к чему такому учиться было охотнику-ижорцу, зато луком владел лучше некуда. Глаз точный, да и рука не слабая. Только чуть подучили боевыми бить и после не могли нахвалиться на ижорского помощника.

Когда встретились на берегу Тосны с конными князя Александра, Елифан отпросился у Миши сходить к князю.

– Зачем тебе? – подивился новгородец.

– Я же тутошний, места хорошо знаю, помогу тайными тропами пройти.

Воевода согласился:

– То дело. Иди.

Князь, завидев Елифана, кивнул ему как давнему знакомому:

– И ты здесь?

Ижорец подивился:

– А где ж мне быть? Князь, я могу проход показать.

– Покажешь, только от Пельгусия вестей дождемся, не ушли ли шведы. Не то и идти будет лишне, не пришлось бы догонять.

Елифана очень обрадовало появление Канюши, встретились точно после долгой разлуки. Канюша сразу поинтересовался:

– А где Самтей?

Елифан тяжело вздохнул:

– Нету Самтея… погиб он…

Но рассказать, как погиб, не успел, князь позвал обоих, долго обсуждал, как лучше незаметно подойти к самому берегу. Молодые ижорцы оказались очень толковыми, места вокруг знали отлично, каждый овражек, каждое болотце помнили наизусть, на бересте смогли нарисовать все осмысленно. Александр не мог нахвалиться на таких помощников.

Князь вспомнил, как ворчали на ижорцев бояре еще в Новгороде, мол, может, они договорились со шведами или ими же присланы. Заманят в болота и погубят. Сейчас, глядя на парней и слушая их речи, Александр думал о том, как разнятся дородные бояре, иногда готовые продать и сам Новгород, с вот такими простыми ижорцами, которые головы сложат за пусть далекую от них, но родную землю, за людей русских.

Елифан так и не рассказал Канюше о гибели Самтея, решил, что после скажет. Но после не пришлось.

Поутру войско так же тихо снялось с места и двинулось вслед за пришедшим вечером ижорцем. Шли след в след нехожеными тропами, стараясь не только не шуметь, но и вообще не издавать ни звука, точно были на охоте. Князь Александр усмехнулся: так и есть, они охотятся за врагом, пришедшим полонить их землю.

Теперь у меня не было подсказчика Вятича, приходилось думать самой, и я осторожно косилась на то, как делают все бывалые дружинники. Ничего, получалось, и Слава обихожена, и я жива. Устала, конечно, как собака, все же отвыкла от походной жизни на Анеиных харчах-то. Ничего, вот набьем морды шведам, тогда и отдохнем.

Если выживу, вернусь в Новгород, вымоюсь, наемся и залягу спать дня на два. Э-э, подруга, всего второй день на коне, а уже размечталась, помнится, во времена Батыя ты была куда выносливей. Ночами выла волком вместе с Вятичем, а днем потом еще и билась вместе с остальными. Сытая жизнь на всех плохо влияет, а потому, вернувшись в Новгород, я не стану ни отсыпаться, ни отлеживаться, ни даже отъедаться, а совсем наоборот, примусь снова и снова тренировать руки и глаза, потому что за время безделья меч стал тяжеловат…

Я корила сама себя, как могла, и вдруг стало страшно: если вернусь? А если нет? Ну и что, сама же твердила, что жизнь опасная штука, никто не выдерживает, все умирают. Но оказываться в числе этих всех в ближайшие дни совсем не хотелось. Да и годы тоже.

Мне стало не по себе, как бы такие дурные размышления не привели к тому, что стану осторожничать в бою. А это, во-первых, подло, во-вторых, бесполезно, потому что гибнут в первую очередь самые осторожные. Вывод: надо думать не о своей драгоценной шкуре, а о том, как бы не упустить Биргера. Решено: если князь Александр не сможет нанести ему рану, то это сделаю я. Жалко, конечно, Биргера и Лушку тоже, но допустить, чтобы он взял верх, я просто не могла. Менять историю можно, но не радикально, пусть ходит со шрамом, сам же говорил, что шрамы мужика только украшают. А не хотите ли, господин Биргер, украшеньице?

Шутить не получалось, но и страшно не было тоже. Хорошо это или плохо? Наверное, все же плохо. Я вдруг поняла, в чем разница. В Рязани я точно знала, что нам всем не выжить, и была готова просто отдать собственную жизнь подороже. Когда гонялись за Батыем, рядом был Вятич, за ним, как за каменной стеной, даже не каменной, а гранитной. А теперь я снова, как в Рязани, одна, знаю результат, но запросто могу погибнуть, несмотря на то что результат этот нам на руку. А страх показывать нельзя, меня сюда никто не звал, скорее наоборот. Нет, я должна показать всем, в том числе и Биргеру, и князю Александру, на что способна.

Меня вдруг озадачила мысль: что будет, если мы встретимся с Биргером лицом к лицу? Смогу ли я его убить? А он меня? Что за вопросы, только что собиралась разить Биргера копьем, если этого не сможет сделать князь Александр, а теперь сомневается, можно ли вообще его бить!

Я запуталась в своих чувствах окончательно и решила, что все встанет на свои места, когда снова раздастся звон металла, конское ржание и людские крики. Я опытный боец, и в сражении вопросы решатся сами собой.

С Пельгусием встретились на последнем привале. Людям было велено устроиться на ночлег все так же тихо и без костров. За лошадьми следить, чтоб не заржали. Но кони у дружины привычные, голоса зря не подадут. Князь позвал старейшину на совет.

Он смотрел на пожилого ижорца, принесшего такую пользу Новгороду, и думал, как и чем сможет его отблагодарить. Старейшина в свою очередь смотрел на молодого, едва материнское молоко на губах обсохло, князя и радовался, что у Новгорода такой молодой и такой разумный правитель. Пельгусий успел оценить и поступки князя, и обученность его людей. Хорошая дружина.

– Прости, не могу ничем тебя угостить, костров сам велел не разводить, – извинился князь перед Пельгусием. Тот в ответ усмехнулся:

– Ты, княже, я думаю, не в гости прибыл сюда, и не с подарками. Давай о деле, не то ветер сменится, опоздаем.

– Верно, пойдем говорить. – Александру очень понравился и сам Пельгусий, и его подход к делу. Себе ничего не просит, стоит, видно, за землю свою против вражин по зову души.