Круглосуточный книжный мистера Пенумбры Слоун Робин
Лапен убийственно медленно ведет пером по бумаге, но, должен признать, почерк у нее безупречный. Четкий, округлый, почти каллиграфический. Она разглаживает чек и подписывается: «Розмари Лапен».
Подает его мне, заполненный, и в самом низу бланка строчка мелким шрифтом сообщает мне, что Лапен состоит в членах кредитного общества «Телеграф-Хилл» с — ого! — 1951-го года.
Боже. Почему я злюсь на старушку из-за собственной придури? У меня внутри что-то смягчается. Маска спадает, и я улыбаюсь Лапен — искренне.
— Доброй ночи, мисс Лапен, — говорю я. — Заходите почаще.
— О, я работаю на предельной скорости, — отвечает она и тоже наделяет меня дружеской улыбкой, от которой ее щеки округляются, как бледные сливы.
— Festina lente.
Она сует свое Дальнеполочное сокровище в сумку вместе с постыдным удовольствием. Они торчат наружу: тускло-коричневое и вопиюще-красное. Дверь звякает, и Лапен с ее павлиньим перышком исчезают.
Посетители иногда говорят эти слова. Они говорят:
Festina lente.
Я кидаюсь к экрану. Включаю звук; Кэт и Тревор по-прежнему увлеченно болтают. Он теперь рассказывает про другое, про экспедицию с целью ободрения каких-то впавших в депрессию пингвинов, и история, видимо, уморительная. Кэт смеется. Из динамиков льется ее заразительный смех. Тревор, очевидно, самый умный и обаятельный мужик во всем Сан-Франциско. Оба сейчас вне поле зрения камеры, и, я думаю, она прикасается к его руке.
— Эй, ребята, — зову я. — Ребята!
До меня доходит, что они меня тоже заткнули.
В один миг понимаю, какой я дурак, и ясно вижу, насколько ужасной была эта идея. Весь смысл попасть домой к Кэт на вечеринку был в том, чтобы я был парнем, который рассказывает смешную историю, и чтобы именно моей руки она касалась. В этом свете, фокусы с телеприсутствием не имеют никакого смысла, и все там наверняка хихикают надо мной и корчат ноуту рожи вне поля зрения камеры. Мое лицо пылает. Видно ли это им? Приобрел ли я на экране странный красноватый оттенок?
Я поднимаюсь и отступаю за пределы видимости камеры. Мозг затапливает усталость. Два часа я старательно играл роль, как до меня только что дошло, скалящегося петрушки в алюминиевом райке. Какой провал!
Прижав ладони к широкой витрине магазина, я смотрю на улицу сквозь клетку высоких золотых букв. Шрифт Gerritszoon, все верно — осколок привычного изящества в этом всеми забытом месте. Изгиб буквы «R» прекрасен. Стекло туманится от моего дыхания. «Держись, как ни в чем не бывало, — приказываю я себе. — Вернись и держись, как ни в чем не бывало».
— Эй? — доносится из динамиков. Кэт.
Я возвращаюсь за стойку.
— Привет.
Тревора нет. Кэт одна. И вообще она в каком-то совсем другом месте.
— Это моя комната, — просто говорит она. — Нравится?
Обстановка спартанская, почти ничего, кроме кровати, письменного стола и тяжелого черного чемодана. Похоже на каюту океанского лайнера. Нет: на модуль космического корабля. В углу виднеется белая пластиковая корзина для белья, а вокруг разбросано — недолет — около дюжины одинаковых красных футболок.
— Так я и думал, — говорю я.
— Ага, — отвечает Кэт. — Я решила, что не хочу тратить свои мыслительные ресурсы… — Она зевает. — …каждое утро раздумывая, что надеть.
Ноут кренится, изображение на экране плывет, и вот мы на ее кровати, Кэт подпирает голову рукой, и мне виден изгиб ее груди. Сердце у меня внезапно начинает колотиться как сумасшедшее, будто я рядом с ней, вытянувшейся в ожидании, а вовсе не сижу один в полумраке своей книжной вахты все в тех же штанах в турецкий огурец.
— Было весело, — тихо говорит Кэт. — Но лучше бы ты пришел на самом деле.
Она потягивается и жмурится, словно кошка. Я не знаю, что сказать, поэтому просто подпираю голову рукой и смотрю в камеру.
— Было бы хорошо, если бы ты был здесь, — бормочет Кэт. И засыпает. Я один в магазине, смотрю через весь город, как она спит, освещенная лишь слабым мерцанием ноута. Потом засыпает и ноут, и мой экран гаснет.
Оставшись один, я принимаюсь за домашнюю работу. Я сделал выбор: осторожно вытягиваю с полки журнал номер VII (старый, но не слишком) и делаю для Мэта снимки оригинала: дальние планы, крупные планы, я щелкаю их на телефон под самыми разными углами, фиксируя один и тот же широкий и плоский тускло-шоколадный кирпичик. Я старательно запечатлеваю закладку, переплет, бледно-серый обрез и глубоко оттиснутую надпись NARRATIO, красующуюся на обложке над символом магазина, и к приходу Пенумбры телефон возвращается в мой карман, а снимки улетают в почтовый ящик Мэта. Отправка каждого сопровождается тихим пшиком.
Актуальный журнал я оставил на стойке. Так и буду теперь делать. Ну то есть зачем его каждый раз совать на полку? Прямой путь к радикулиту, если хотите знать мое мнение. Если повезет, этот обычай закрепится и отбросит новую тень нормальности, в которой я смогу спрятаться и затаиться. Так ведь и делают шпионы, правильно? Они каждый день заходят в булочную и покупают булку — абсолютно нормальная вещь — а в один прекрасный день вместо булки покупают батон урана.
Марка и модель
В последующие дни я провожу больше времени с Кэт. Осматриваю ее квартиру без помощи технологий. Мы играем в видеоигры. Мы целуемся.
Однажды мы пробуем приготовить ужин на ее продвинутой плите, но в середине процесса признаем дымящуюся капустную слизь несъедобной, и Кэт достает из холодильника симпатичный пластиковый контейнер острого салата с кускусом. Кэт не может найти ложек, и потому подает к нему лопатки для мороженого.
— Сама готовила? — спрашиваю, поскольку сомневаюсь в этом.
Салат прекрасен.
Кэт качает головой.
— Это с работы. Я в основном приношу еду оттуда. Бесплатно же.
Кэт большую часть жизни проводит в Гугле. В Гугле работает большинство ее друзей. Вокруг Гугла крутится большая часть ее разговоров. Как выясняется, большую часть калорий она тоже получает от Гугла. Это приводит меня в восторг: она и умна, и искренне увлечена работой. И в то же время беспокоит, поскольку моя работа — не сияющий хрустальный замок, населенный улыбающимися всезнайками. (Так я представляю себе Гугл. Ну, плюс куча смешных шапок.)
Наши отношения с Кэт в ее внегугловское время всерьез страдают из-за банальной нехватки этого самого времени, а мне, кажется, хочется большего. Мне хочется заслужить пропуск в ее мир. Увидеть принцессу в ее замке.
Мой билет в Гугл — это журнал номер VII.
Следующие три недели мы с Мэтом кропотливо ваяем дублера-двойника для семерки. Обложка — это конек Мэта. Он взял кусок новой кожи и затемнил его кофейным отваром. Затем приволок из своего гнезда под стрехой старинные туфли для гольфа: я втиснул в них ноги и два часа маршировал по куску кожи взад и вперед.
Потроха журнала потребовали отдельного исследования. Поздно вечером в гостиной Мэт колдует над своим лилипутским городом, а я сижу с ноутом на диване, старательно гугля и зачитывая вслух подробные руководства по изготовлению книг. Мы учимся брошюрировать. Разыскиваем торговцев пергаментной бумагой. Находим ткань цвета потемневшей слоновой кости и толстую черную нить. Покупаем на И-Бэй книжный блок.
— А у тебя хорошо получается, Дженнон, — говорит мне Мэт, когда мы окунаем пустые страницы в клей.
— Что, книгопечение?
(Мы делаем это на кухонном столе.)
— Нет, импровизация. Это вот как мы на работе. Не то что дети компьютеров, понимаешь? Они-то просто каждый раз делают одно и то же. У них это всегда пиксели. А для нас все задачи разные. Новые инструменты, новые материалы. Каждый раз все новое.
— Как монстр из джунглей.
— Именно. Мне пришлось за сорок восемь часов стать мастером бонсай.
Мэт Миттельбранд не знаком с Кэт Потенте, но я думаю, они бы поладили: Кэт, которая так свято верит в возможности человеческого мозга, и Мэт, который за день может освоить любое дело. Думая об этом, я начинаю разделять убежденность Кэт. Если дать Мэту проработать тысячу лет, он вполне сможет построить новую вселенную.
Завершающий штрих и самая трудная задача нашей подделки — это тиснение на обложке. У настоящей книжки в кожу глубоко впечатано слово NARRATIO, и, тщательно изучив его на увеличенных снимках, я обнаружил, что оно тоже набрано старым добрым шрифтом Gerritszoon. Это плохая новость.
— Почему? — не понимает Мэт. — По-моему, у меня этот шрифт есть на компе.
— Там просто Gerritszoon, — хмыкаю я, — он годится для переписки, книжных рецензий и резюме. А это, — я указываю на укрупненную надпись NARRATIO на экране ноута, — Gerritszoon Display, который используют для билбордов, журналов и, по-видимому, обложек оккультных книг. Смотри, тут засечки острее.
Мэт мрачно кивает.
— Засечки реально острые.
Еще в «НовоБублике», рисуя дизайны меню и плакатов и (простите за напоминание) отмеченного призом логотипа, я узнал все о рынке компьютерных шрифтов. Больше нигде нет такого дикого курса бакса к байту. Смотрите: электронная книга стоит примерно десятку, так? Текста в ней обычно примерно на мегабайт. (Для сравнения: вы больше перекачиваете за одно посещение Фейсбука.) С электронной книгой вы видите, за что платите: слова, абзацы, скучноватая, пожалуй, витрина цифровой коммерции. Так вот, оказалось, что и компьютерный шрифт весит примерно мегабайт, но стоит он не десятки долларов, а сотни, а то и тысячи. Абстракция, практически невидимая — тонкий конверт с формулами, описывающими начертание букашек-буковок. Такое соотношение оскорбляет потребительский инстинкт большинства людей.
И, конечно, люди пользуются пиратскими шрифтами. Я не такой. В школе у меня был курс типографики, и нам для курсовой нужно было разработать свой шрифт. Я взялся с большим рвением — назвал свой шрифт Telemach, — но предстояло нарисовать слишком много букв. Мне не хватало времени. В итоге я сдал только прописные: шрифт для броских плакатов и каменных скрижалей. Так что будьте спокойны, я знаю, сколько сил вложено эти символы. Типографы — это дизайнеры; дизайнеры — это мое племя: я всегда на их стороне. Но вот FontShop.com сообщает мне, что Gerritszoon Display, поставляемый нью-йоркской словолитней ФЛК, стоит 3 989 долларов.
И я, разумеется, попытаюсь украсть этот шрифт.
Электрический импульс зигзагом летит через мозг. Я закрываю вкладку с FontShop и вместо этого иду в библиотеку Бурчалы. У него там не только пиратские книжки. Есть помимо прочего и шрифты — контрабандные шрифты всех размеров и форм. Я листаю список: Metro, Gotham и Soho — все бесплатно. Myriad, Minion и Mrs Eaves. А вот и он, Gerritszoon Display.
Загружая его, чувствую легкий укол совести, но, правда, совсем легкий. Словолитня ФЛК — это, наверное, какая-нибудь дочерняя компания «Тайм Уорнер». Gerritszoon — старый шрифт. Автор, давший ему свое имя, давно умер. Какое ему дело, как используется его творение и кем? Мэт пишет слово над тщательно скопированным рисунком клубного символа — две ладони, раскрытые, будто книга — и вот наш дизайн готов. На следующий день в Ай-Эл-Эм Мэт вырезает всю композицию из металлического лоскута плазменным резаком — в его мире плазменный резак столь же обычная вещь, как ножницы, — и мы наконец вдавливаем ее в искусственно состаренную кожу с помощью струбцины-переростка. Надпись бесшумно врастает в переплет, три дня и три ночи лежа на кухонном столе, и когда Мэт снимает струбцину, обложка выглядит идеально.
Что ж, наконец, мой выход. Наступает вечер. Я сменяю за стойкой Оливера Гроуна и приступаю к дежурству. Сегодня я использую свой шанс получить пропуск в мир Кэт. Сегодня я подменю журналы.
Но оказывается, что шпион из меня хуже некуда — я никак не могу взять себя в руки. Перепробовал все: читал длинные журналистские расследования, играл в компьютерную версию «Ракет и Магов»; бродил между дальними стеллажами.
Наконец я возвращаюсь за стойку, но меня все равно колбасит. Если бы все это время вместо попыток успокоиться я редактировал Википедию, то уже полностью переписал бы статью о чувстве вины и перевел ее на пять языков.
Вот и без четверти шесть. С востока потянулись тоненькие побеги рассвета. В Нью-Йорке народ начал потихонечку твиттить. Я вымотан до изнеможения, поскольку протрясся всю ночь.
Настоящий журнал под номером VII — у меня в котомке, но он едва в нее помещается и самым, на мой вкус, нелепейшим в мире образом изобличает меня. Как у этих африканских змеюк, которые заглатывают добычу целиком, и видно, как она бьется, продвигаясь по пищеводу.
Фальшивка стоит в компании своих сводных братьев. Сунув ее в стойку, я заметил, что она оставила предательскую дорожку в пыли на краешке полки. И сначала запаниковал. Потом отправился в Дальнеполочные глубины, нагреб там пыли и подсыпал ее перед моей фальшивкой, пока идеально не сравнял с окружающей по глубине и зернистости.
Я заготовил дюжину объяснений (с ветвящимися сюжетами) на случай, если Пенумбра заметит разницу. Но надо признать: фальшивый том виртуозно играет роль. А моя пыльная ретушь прямо-таки уровня Ай-Эл-Эм. Все смотрится естественно, и я бы, пожалуй, не задержал там взгляда, но вот звякает колокольчик…
— Доброе утро, — приветствует меня Пенумбра. — Как прошла смена?
— Нормально хорошо отлично, — отвечаю я.
Слишком быстро. Не гони. Помни: тень обыденности.
Прячься в ней.
— Знаете, — продолжает Пенумбра, стягивая плащик, — я тут подумал. Нам надо отправить этого парня на пенсию.
Он двумя пальцами постукивает по макинтошу.
— И приобрести что-нибудь посовременнее. Не слишком дорогое. Думаю, вы могли бы посоветовать марку и модель?
Марка и модель. Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь так говорил о компьютерах. Макбук можно купить любого цвета, например, металлик.
— Отличная идея, — говорю я. — Конечно я наведу справки мистер Пенумбра может подержанный АйМак думаю они ничем не хуже новых.
Я выдаю все это на одном дыхании уже на пути к дверям. Меня поташнивает.
— И, — нерешительно продолжает Пенумбра, — может, с ним вы могли бы заняться созданием веб-сайта.
У меня сейчас сердце лопнет.
— У магазина должен быть сайт. Давно пора.
Все, сердце лопнуло, и еще несколько мелких органов порвались, но я упорно продолжаю путь — прямиком к телу Кэт Потенте.
— Ого, шикарно, мы обязательно должны заняться я люблю делать сайты но мне надо бежать мистер Пенумбра всего хорошего.
Помолчав, он с кислой улыбкой прощается:
— Хорошо. Удачного дня.
Через двадцать минут я уже в поезде на Маунтин-Вью, прижимаю к груди свою раздувшуюся котомку. Вот странно — ведь что я, в сущности, нарушил? Кому на свете есть дело, куда на жалкие шестнадцать часов переместится старый журнал посещений из сумрачного обшарпанного книжмага? Но я чувствую себя совсем иначе. Будто я, один из двух человек в мире, на кого Пенумбра вроде бы может полагаться, на самом деле предал его доверие.
И все это ради того, чтобы покрасоваться перед девушкой. Поезд мерно потряхивает, и я проваливаюсь в сон.
Паук
Радужный знак у платформы, указывающий путь в Гугл, подвыцвел на солнце Силиконовой долины. Следуя по бледной стрелке, я шагаю по извилистой дорожке, уставленной эвкалиптами и гребенками для великов. Впереди за поворотом видны широкие лужайки и низкие здания, а между деревьев мелькают краски бренда: красный, зеленый, желтый, синий.
Молва сегодня гласит, что Гугл сейчас, как и вся Америка: пока еще самая крупная компания в отрасли, но неизбежно и безоговорочно в упадке. И Гугл, и Америка — супердержавы с колоссальными ресурсами, но обе их подпирают быстро крепнущие соперники, которые в итоге их затмят. Соперник Америки — Китай. Соперник Гугла — Фейсбук. (Это я почерпнул из техносплетен в блогах, так что не принимайте на веру слепо. Там еще пишут, что стартап под названием MonkeyMoney на будущий год раскрутится в топы.) Но есть разница: перед лицом неизбежности Америка платит военным подрядчикам, чтобы те строили авианосцы. Гугл платит виртуозным программистам, чтобы те творили, что в голову взбредет.
Кэт встречает меня у синей стойки администратора, выправляет мне гостевой бейджик с моей фамилией и именем пригласившего, оттиснутыми красным шрифтом, и ведет в свое царство. Проходим огромную стоянку, где асфальт плавится на солнце. Машин тут нет: вся стоянка занята белыми контейнерами, установленными на невысоких сваях.
— Это все кусочки Большого Ящика, — поясняет Кэт, указывая на них.
К дальнему концу стоянки подъезжает, тарахтя и шипя, грузовичок. Кузов ярко выкрашен в красный, зеленый и синий, на буксире грузовик тащит один из белых контейнеров.
— Это как Лего, — продолжает Кэт, — только в каждом кирпичике жесткий диск, с огромной памятью, процессоры и все, что надо, плюс подведены вода, электричество и интернет. Мы собираем их во Вьетнаме и развозим повсюду. Они все автоматически коннектятся друг к другу, где бы ни находились. Вместе они образуют Большой ящик.
— Который что?..
— Который все, — отвечает она. — Все процессы в Гугле происходят там.
Загорелой рукой Кэт указывает на контейнер с высокими зелеными буквами WWW, нарисованными на его боку.
— Вот там копия всего веба.
YT:
— Все видео на Ютубе.
MX:
— Вся твоя почта. Вся почта вообще.
Пенумбрины стеллажи больше не кажутся мне такими уж высокими.
Через центр технопарка вьются широкие пешеходные дорожки. Там есть полоса для велосипедистов, и гугловцы проносятся мимо на углепластиковых гоночниках и фиксерах с аккумуляторами. Пара аксакалов едут на рекамбентах, а высокий чел с синими дредами катит на уницикле.
— Я забила время на книжном сканере на полпервого, — сообщает Кэт. — Поедим сперва?
Показалась гугловская столовая, широкая и низкая: белый навес, будто для садового пикника. Фасад распахнут, над входами откинуты брезентовые пологи и на лужайке видны недлинные очереди из гугловцев.
Кэт останавливается, щурится. Прикидывает.
— Вон туда, — наконец решает она и тащит меня к крайней слева очереди.
— Я довольно неплохой стратег по очередям. Но здесь не так-то просто…
— Потому что в Гугле каждый — стратег, — предполагаю я.
— Именно. Потому иногда кто-нибудь блефует. Вот этот чувак, например, — говорит Кэт, пихая локтем гугловца прямо перед нами. Он высокий, рыжеватый и похож на серфера.
— Привет, я Финн, — говорит он, протягивая мощную лапу с длинным пальцами. — Первый раз попали в Гугл?
Он выговаривает «гю-гелл», с маленькой паузой посередке.
Ты прав, мой неопределенно-европейский друг. Я завожу светский разговор:
— Хорошо кормят?
— О, бесподобно. Шеф-повар — знаменитость…
Он замолкает. Что-то соображает.
— Кэт, ему надо в другую очередь.
— И правда. Вечно забываю, — говорит Кэт и поясняет: — У нас меню индивидуальное. Витамины, естественные стимуляторы.
Финн азартно кивает.
— Я экспериментирую с уровнем калия. Сейчас съедаю в день до одиннадцати бананов. Хакинг организма!
Его лицо расплывается в широкой усмешке. Постойте, а в салате с кускусом тоже были стимуляторы?
— Извини, — говорит Кэт, хмурясь. — Очередь для гостей вон там.
Она показывает на дальний край лужайки, и я оставляю ее с евросерфером, хакающим организм.
И вот я жду под указателем со словами «Внешние сотрудники» вместе с тремя чуваками в штанах хаки, голубых сорочках и с кожаными кобурами для телефонов. На другом краю поляны гугловцы сплошь в облегающих джинсах и ярких футболках.
Кэт уже болтает с кем-то другим, с худеньким смуглым парнишкой, что занял очередь сразу за ней. Этот одет как скейтер, поэтому я сразу предполагаю в нем доктора наук в области искусственного интеллекта. Копье ревности пронзает мой мозг, но я к этому готов: я знал, что так будет, здесь, в хрустальном дворце, где Кэт знает каждого, и каждый знает ее. Так что я просто жду, пока это пройдет, и напоминаю себе, что она меня сюда привела. В таких ситуациях это старший козырь: да, все остальные умные, все клевые, здоровые и привлекательные — но она привела тебя. Неси это знание, как значок, как бейджик.
Я опускаю глаза, и вижу, что на моем бейджике дословно написано следующее:
Имя: Клэй Дженнон
Компания: Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры
Пригласил: Кэт Потенте.
И я отцепляю его и прикрепляю повыше на груди.
Еда, как и обещали, изумительная. Я беру два черпака чечевичного салата и толстый розовый пласт рыбы, семь крепких зеленых черенков спаржи и одну шоколадную пышку, оптимизированную по хрусткости.
Кэт указывает на столик у края навеса, где свежий ветерок морщит белую парусину. Ломтики света скачут по бумажной скатерти в голубую клетку. В Гугле даже едят на миллиметровке.
— Это Радж, — представляет Кэт, указывая нанизанным на вилку чечевичным салатом (с виду неотличимым от моего) в сторону доктора-скейтера. — Мы вместе учились в школе.
Кэт изучала знаковые системы в Стэнфорде. Они тут все, что ли, учились в Стэнфорде? Может, там всем выпускникам сразу дают работу в Гугле?
Заговорив, Радж внезапно словно бы стареет на десяток лет. У него отрывистая и сухая речь:
— Ну а вы чем занимаетесь?
Я-то надеялся, что этот вопрос тут под запретом, и заменен каким-нибудь замысловатым внутригугловским эквивалентом типа «Какое у вас любимое простое число». Показывая на бейдж, я признаюсь, что работаю в противоположности Гугла.
— А, книги.
Радж на мгновение смолкает, жуя. Затем его мозг переключается на другую дорожку.
— Знаете, старые книги для нас большая проблема. И старые знания вообще. Мы так их и называем: СЗ. Старые знания, СЗ. Вы знаете, что девяносто пять процентов всего интернета созданы за какие-то пять последних лет? Но притом в отношении всего человеческого знания соотношение прямо обратное — вообще-то, к СЗ относится большинство фактов, известных большинству людей, сегодня и когда-либо.
Радж не моргает и, вероятно, не дышит.
— Тогда где это все, да? Где это СЗ? Ну, в старых книгах, среди прочего…
Он расчехляет маркер с тонким жалом (откуда его взял?) и рисует на миллиметровочной скатерти.
— …а еще в головах у людей море традиционного знания, мы его обозначаем как ТЗ. СЗ и ТЗ.
Он чертит небольшие пересекающиеся пузыри, надписывая их сокращениями.
— Представьте, если мы могли бы сделать все СЗ и ТЗ доступными для всех в любую минуту. В вебе, на телефоне. Тогда больше ни один вопрос не оставался бы без ответа.
Мне любопытно, что Радж взял на обед.
— Витамин D, омега-3, ферментированные чайные листья, — говорит он, не прекращая рисовать. Сбоку от пузырей он ставит одинокую точку, расплющивая кончик маркера, из которого вытекает черная тушь.
— Это то, что у нас есть сегодня в Большом ящике, — поясняет Радж, указывая на точку. — Но подумайте, какую ценность оно представляет.
— Если бы мы смогли добавить все это…
Он растопыривает ладонь над пузырями СЗ/ТЗ, будто генерал, планирующий наступление.
— …вот это было бы и правда серьезно.
— Радж давно в Гугле, — поясняет Кэт.
Мы не спеша покидаем столовую. На выходе я прихватил еще плюшку, и теперь жую ее.
— Еще до выхода на публичное предложение, и он тыщу лет был ПМ.
Сплошные аббревиатуры тут у них! Но эту, кажется, я понял.
— Постой, — я соображаю. — В Гугле есть премьер-министр?
— Ха, нет, — улыбается она. — Проектный менеджер. Это совет. Раньше состоял из двух человек, потом из четырех, сейчас больше. Шестьдесят четыре. ПМ управляет компанией. Он одобряет новые проекты, приглашает работников, распределяет ресурсы.
— То есть это все генеральные директора.
— Нет, в том-то и дело. Это лотерея. Тебе выпадает жребий, и ты двенадцать месяцев работаешь ПМ. Любого могут выбрать. Раджа, Финна, меня. Перца.
— Перца?
— Это повар.
Ого — это уже эгалитарность сверх всякой демократии. Я понимаю:
— Это как присяжные.
— Не избирают тех, кто еще не проработал здесь года, — поясняет Кэт. — И ты можешь выйти из ПМ, если занимаешься чем-нибудь супер-супер-важным. Но обычно люди относятся добросовестно, без дураков.
Я любопытствую, призывали ли в ПМ Кэт Потенте.
Она качает головой.
— Нет пока. Но я бы с радостью. Понимаешь, шансы не очень. Здесь работает тридцать тысяч человек, а в ПМ входит шестьдесят четыре. Вот и считай. Но он постоянно расширяется. Ходят слухи, его опять могут увеличить.
Теперь я спрашиваю, что было бы, если бы таким манером мы управляли всей страной.
— Вот именно об этом мечтает Радж! — смеется Кэт. — Ну, конечно, после того, как соберет все СЗ и ТЗ.
Кэт качает головой: она относится к этому парню с долей иронии.
— У него есть готовый план, как провести поправку к конституции. Если кто-то и мог бы это провернуть… — Поджимает губы. — Вообще-то, это вряд ли будет Радж.
Кэт смеется, и я вместе с ней. Да, Радж немного чересчур серьезен для американских обывателей.
И я спрашиваю:
— Ну а кто мог бы?
— Может, я, — отвечает Кэт, выпячивая грудь.
Может, ты.
Мы идем мимо ее владений: визуализации данных. Служба примостилась на пригорке: несколько сборных модулей расставлены вокруг небольшого амфитеатра, где каменные ступени ведут вниз, к стене из гигантских экранов. Мы заглядываем сверху. На ступенях двое инженеров с ноутами на коленках смотрят, как на экране пляшет гроздь пузырей, соединенных между собой волнистыми линиями. Раз в несколько секунд пляска замирает, а волнистые связи распрямляются, словно волоски на коже, вставшие дыбом. Потом экран заливает сплошным красным. Женщина-инженер ругается себе под нос и склоняется над клавиатурой.
Кэт пожимает плечами.
— Работа идет.
— А что это у них?
— Не знаю. Может, что-то внутреннее. Наша работа, по большей части, для внутреннего использования.
Кэт вздыхает.
— Гугл такой огромный, он сам себе потребитель. Я делаю в основном визуализации, которыми пользуются другие инженеры, или рекламщики, или ПМ… — Она умолкает. — Сказать по правде, я бы хотела сделать что-такое, чтобы это увидели все!
Она смеется, как будто, высказав это вслух, сбросила какой-то груз.
Мы идем сквозь аллею высоких кипарисов на краю городка — они отбрасывают на дорожку занятную золотистую тень — и подходим к низкому кирпичному строению без всяких табличек, кроме рукописного листка, прилепленного к затемненному стеклу двери:
КНИЖНЫЙ СКАНЕР
Внутри помещение похоже на полевой госпиталь. Темно и душновато. Яркий прожектор освещает операционный стол, обставленный по краям многосуставчатыми металлическими руками. Воздух обжигает, как хлорка. Вокруг стола лежат книги: стопки и стопки книг, громоздящиеся на металлических тележках. Большие и малые; бестселлеры и старье, с виду хорошо вписавшееся бы к Пенумбре. Я примечаю Дэшила Хэммета.
Книжным сканером управляет высокий гугловец по имени Джед. У него идеально треугольный нос над кудрявой русой бородой. Чисто греческий философ. Может, так кажется, потому что на нем сандалии.
— Привет, милости просим, — говорит он, улыбаясь, пожимая руку Кэт, потом мне. — Приятно видеть у нас человека из визуализации. А вы…?
Он смотрит на меня, подняв брови.
— Не гугловец, — признаюсь я. — Я работаю в старом книжном магазине.
— О, круто, — говорит Джед.
Потом мрачнеет.
— Ну, то есть, конечно, простите.
— Простить за что?
— Ну. Вытесняем ваших ребят с рынка.
Он произносит это самым обыденным тоном.
— Погодите, кого?
— Книжные… магазины.
Ну да. Я-то себя к книжному бизнесу не отношу: заведение Пенумбры представляется мне чем-то совершенно иным. Однако…
Я ведь продаю книги. Я запустил в Гугле рекламную кампанию, спланированную для привлечения покупателей. В общем, я влип: я книготорговец.