Круглосуточный книжный мистера Пенумбры Слоун Робин

Самый странный продавец за пятьсот лет

У меня в руках белый бинокль имперского штурмовика. В него я гляжу на тот самый миниатюрный серый символ: ладони, сложенные в виде раскрытой книги, вырезанные в темном сером камне. Я сижу на скамейке на Пятой авеню, спиной к Центральному парку, по бокам от меня — газетный автомат и тележка с фалафелем. Мы в Нью-Йорке. Бинокль я перед отъездом одолжил у Мэта. Мэт очень просил его не потерять.

— Что видишь? — спрашивает Кэт.

— Пока ничего.

Узкие окошки высоко от земли, забранные тяжелыми решетками. Скучный маленький форт.

Неразрывный Каптал. Можно подумать, что это не общество библиоманов, а банда уголовников. Что творится в этом здании? Завязанный на книги сексуальный фетишизм? Должно быть так. Пытаюсь представить, как у них все устроено. Нужно ли платить за вступление в Каптал? Наверное, надо выложить кучу денег. Может, они ездят в дорогие круизы. Я тревожусь за Пенумбру. Он так погряз в этом культе, что даже не замечает, насколько это все ненормально.

В Нью-Йорке раннее утро. Мы только что из аэропорта. Нил постоянно катается на Манхэттен по делам, я одно время ездил сюда поездом из Провиденса, но Кэт в Нью-Йорке первый раз. Пока самолет, снижаясь, разворачивался над аэропортом имени Кеннеди, она таращилась на предрассветное мерцание города, прикасаясь кончиками пальцев к прозрачному пластику окна и шептала: «Не думала, что он такой тощий».

И вот мы молча сидим на скамейке в тощем городе. Небо светлеет, но мы сидим в тени, завтракаем идеально неидеальными бубликами с черным кофе и пытаемся не бросаться в глаза. Пахнет влагой, будто пред дождем, вдоль улицы свистит холодный ветер. Нил чертит в блокнотике: набрасывает крутобедрых девиц с крутогнутыми мечами. Кэт купила «Нью-Йорк Таймс», но так и не смогла разобраться, как ее по-нормальному читать, потому возится с телефоном.

— Подтвердили, — сообщает она, не поднимая глаз. — Новый ПМ выберут сегодня. — Она обновляет и обновляет страницу раз за разом: думаю, ее батарея разрядится еще до полудня.

Я чередую страницы путеводителя по Центральному парку (купленного в книжной лавке в аэропорту Кеннеди) с ненавязчивым поглядыванием в бинокль Мэта.

Вот что я в него вижу:

С пробуждением города Пятая авеню оживает, и я замечаю одинокую фигуру, рысящую по тротуару на той стороне. Это мужчина средних лет с пухом русых волос, развевающихся на ветру. Я подкручиваю фокус на бинокле. Вижу нос картошкой и пухлые щеки, зарумянившиеся на холоде. На нем темные брюки и твидовый пиджак, идеально скроенные по фигуре: именно под его торчащее брюшко и обвисшие плечи. На ходу он слегка подскакивает.

Мое паучье чутье на взводе, потому что, конечно же, Нос-Картошка останавливается у входа в Каптал, вертит ключом в замке и опасливо шагает внутрь. По сторонам от дверей загораются двойные лампы на небольших держателях.

Я трогаю Кэт за плечо и показываю на мерцающие лампы. Нил прищуривается. Поезд Пенумбры прибудет на Пенн-стейшн в 12:01, и до тех пор мы будем наблюдать и ждать.

Вслед за Носом-Картошкой в темный подъезд тянется тонкая, но непрерывная струйка невероятно обычных на вид нью-йоркцев. Вот девушка в белой блузке и грифельно-черной юбке; мужик средних лет в болотно-зеленом джемпере; бритоголовый чувак, с виду отлично вписавшийся бы в «Анатомикс». Неужели это все члены Каптала? Что-то не сходится.

Нил шепчет:

— Может, здесь у них другая целевая аудитория. Помоложе. Похитрее.

Конечно, куда больше нью-йоркцев идет мимо подъезда. На обеих сторонах улицы толпа, поток людей, длинных и коротышек, молодых и старых, симпатичных и страшных. Сгустки прохожих проплывают мимо, загораживая мне вид. Кэт сидит как на иголках.

— Все такое маленькое, и столько людей! — удивляется она, разглядывая толпу. — Они… Будто косяк рыб. Или птиц, или муравьев, не знаю… Какой-то суперорганизм.

— Где ты росла? — вступает в разговор Нил.

— В Пало-Альто, — отвечает Кэт.

Оттуда в Стэнфорд, потом в Гугл: для девушки, одержимой дальними пределами человеческих возможностей, Кэт держится довольно близко к дому.

Нил понимающе кивает.

— С одноэтажной картиной мира не постичь внезапную сложность нью-йоркской улицы.

— Не знаю, о чем ты, — говори Кэт, прищурившись. — Со сложностью я умею разобраться.

— Смотри, я знаю, что ты думаешь, — говорит Нил, качая головой. — Ты думаешь, что это просто многоагентная система, и каждый в толпе подчиняется в целом нехитрому набору правил…

Кэт кивает.

— И если вычислить эти правила, ты сможешь смоделировать ее. Улицу, квартал, потом целый город. Так?

— Именно. Ну, то есть, конечно, пока я не знаю, что это за правила, но я могу поэкспериментировать и нащупать их, и тогда задача упрощается…

— Неверно, — объявляет Нил и взвизгивает, как сирена на телеигре. — Не можешь ты этого. Даже если бы ты знала правила — кстати сказать, никаких правил нет, — но даже если бы они были, их не удастся смоделировать. Знаешь, почему?

Мой лучший друг и моя девушка сцепились по поводу цифровых моделей. Мне остается только расслабиться и слушать.

Кэт хмурится.

— Почему?

— Памяти не хватит.

— Ой, да ладно…

— Именно. Ты не сможешь все это удержать в памяти. И ни один компьютер. Даже этот ваш, как его… — Большой Ящик.

— Да, он. Он не настолько большой. Этот Ящик…

Нил разбрасывает руки, словно обнимая улицу, парк, город вокруг.

— …больше.

По улице катит змеящаяся толпа.

Нил, заскучав, отправляется в музей Метрополитен, расположенный неподалеку, где он собирается пофотографировать образцы — античные мраморные груди. Кэт большими пальцами строчит короткие экстренные сообщения гугловцам, гонясь за слухами о новом ПМ.

В 11:03 по улице шатко ковыляет сутулая фигура в длинном пальто. Предчувствие вновь шевелится во мне: мне кажется, я научился с лабораторной точностью распознавать в людях определенный род странности. У сутулого шатуна лицо старой совы, черная папаха надвинута на кустистые брови, торчащие далеко за ее границы. Ну, разумеется: он ныряет в темный подъезд.

В 12:17 начинается дождь. Мы под защитой высоких деревьев, но на Пятой авеню быстро темнеет.

В 12:29 перед Неразрывным Капталом останавливается такси, из него выходит высокий мужчина в плаще. Наклоняясь рассчитаться с водителем, он поплотнее запахивает плащ у горла. Это Пенумбра, и видеть его здесь, в антураже темных деревьев и бледного камня — какой-то сюрреализм. Я никогда не представлял этого человека где бы то ни было, кроме как в магазине. Они как пакетная сделка: нельзя получить одно без другого. И все же вот он, стоит посреди улицы на Манхэттене, возясь с бумажником.

Я вскакиваю и бросаюсь через Пятую авеню, уворачиваясь от медленно катящих машин. Такси отъезжает, будто желтая кулиса, и — та-дам! Вот и я. Сначала на лице Пенумбры ничего не отражается, потом он чуть прищуривается, потом улыбается, а потом откидывает голову назад и громко смеется. Он смеется, а следом и я. Так мы стоим несколько секунд, смеясь друг над другом. А я еще и чуток запыхавшись.

— Мальчик мой! — говорит Пенумбра. — Ты, наверное, самый странный продавец, какого только это братство видело за все пятьсот лет. Идем, идем.

Он протягивает мне руку с тротуара, смеясь.

— Что ты здесь делаешь?

— Я приехал вас остановить, — отвечаю я.

Выходит как-то непривычно серьезно.

— Не надо…

Я горячусь.

— Не надо туда ходить. Не давайте сжигать вашу книгу. И вообще ничего.

— Кто тебе сказал про сожжение? — спокойно спрашивает Пенумбра, поднимая бровь.

— Ну, — отвечаю я, — Тиндэлл слышал это от Имберта.

Пауза.

— А тот от, э, Монсефа.

— Это ошибка, — отрезает Пенумбра. — Я сюда приехал не за наказанием.

Он фыркает презрительно: «наказание», как будто это что-то низкое и недостойное.

— Нет. Я приехал представить свою позицию.

— Позицию?

— Компьютеры, мой мальчик, — поясняет Пенумбра. — Они дадут нам ключ. Я думал об этом, было время, но так и не получил доказательств, что они могут помочь нам в работе. А ты это доказал! Если компьютеры помогли тебе разгадать Загадку Основателя, для этого сообщества они смогут сделать и много больше.

Он сжимает прозрачный кулак и встряхивает им.

— Я приехал заявить Первому читателю, что надо использовать компьютеры. Надо!

В голосе Пенумбры звучат обертоны предпринимателя, выставляющего на продажу стартап.

— Вы про Корвину, — говорю я. — Первый читатель — это Корвина.

Пенумбра кивает.

— Тебе нельзя со мной туда…

Он машет в сторону темного подъезда.

— …но мы поговорим потом, когда я закончу. Нужно прикинуть, какое оборудование покупать… с каким компаниями работать. Мне понадобится твоя помощь, мой мальчик.

Он поднимает глаза, заглядывая мне через плечо.

— Но ты не один, верно?

Я оглядываюсь на ту сторону улицы, где стоят, смотрят на нас и ждут Кэт и Нил. Кэт машет нам рукой.

— Она работает в Гугле, — поясняю я. — Она мне помогала.

— Отлично, — говорит Пенумбра, кивая. — Очень хорошо. Но ответь: как вы разыскали это место?

Я улыбаюсь и отвечаю:

— Компьютеры.

Пенумбра трясет головой. Затем лезет за пазуху и выуживает тоненький черный Киндл, еще включенный, с четкими строчками на бледном фоне экрана.

— Обзавелись, — замечаю я, улыбаясь.

— И не одним, друг мой, — говорит Пенумбра и вынимает еще одну читалку — это Нук. Потом еще одну, Сони. И еще одну с маркой Кобо. Серьезно? Кто вообще юзает Кобо? И что же, Пенумбра тащил через всю страну четыре читалки?

— Мне пришлось кое-что наверстать, — поясняет он, тасуя стопку читалок. — Но знаешь, вот этот…

Он извлекает последний аппарат, сверхтонкий и в ярко-синем корпусе.

— …мне понравился больше всех.

На этой читалке нет никаких знаков.

— А что это?

— Это?

Пенумбра вертит загадочный прибор.

— Мой ученик Грег — ты его не знаешь, пока не знаешь. Он дал мне в поездку. — Пенумбра переходит на особо доверительный тон. — Он сказал, что это прототип.

Безымянная читалка прикольная: тонкая и легкая, оболочка не из пластика, а из материи, будто книжка в твердой обложке. Как Пенумбре удалось заполучить прототип? С кем мой босс знаком в Силиконовой долине?

— Замечательная машинка, — говорит он, укладывая прототип в стопку и накрывая ее ладонью. — И все это весьма замечательно.

Он замолкает, поднимает глаза на меня.

— Спасибо. Это благодаря тебе я сейчас тут.

Я улыбаюсь. Удачи, мистер Пенумбра.

— Где мы встретимся?

— В «Дельфине и якоре», — отвечает Пенумбра. — Приходи с друзьями. Адрес найдете сами — так ведь? Примените ваши компьютеры.

Он подмигивает, затем разворачивается и решительно шагает в темный подъезд секретной резиденции Неразрывного Каптала.

Телефон Кэт указывает нам путь к условленному месту встречи. Небесные хляби окончательно разверзлись, так что большую часть пути мы бежим.

Отыскав «Дельфин и якорь», мы обнаруживаем там идеальное убежище: сплошь темное массивное дерево и приглушенный красноватый свет. Мы сидим за круглым столом у окна, забрызганного каплями дождя. Приходит официант, тоже идеальный: высокий, дюжий, с густой рыжей бородой и таким обращением, что у нас у всех теплеет на душе. Мы заказываем по кружке пива; вместе с пивом он приносит тарелку с хлебом и сыром.

— В бурю нужны силы, — говорит он подмигивая.

— Что если мистер Пи не появится? — спрашивает Нил.

— Он появится, — говорю я. — Все не так, как я думал. У него свой план. Ну, то есть — он привез электронные читалки.

Кэт улыбается, но не поднимает глаз. Она опять приклеилась к телефону. Ну точно кандидат в день выборов.

На столе у нас лежит стопка книг и стоит металлический стакан с заточенными карандашами, у которых свежий и острый запах. В стопке «Моби Дик», «Улисс», «Человек-невидимка» — мы в баре для книголюбов.

На черной обложке «Человека-невидимки» бледное пивное пятно, а поля страниц забиты карандашными пометками. Такими плотными, что за ними почти не видно бумаги — тут теснятся и пихаются мысли не одного десятка читателей. Я ворошу страницы: все сплошь исчерканы. Есть заметки, относящиеся к тексту, но по большей части это беседа читателей. Комментарии обычно перерастают в споры, но есть записи и другого толка. В том числе непостижимые: реплики, состоящие из сплошных цифр. Вот шифровкаграффити:

Здесь был 6HV8SQ.

Я нянчу кружку с пивом и жую сыр, пытаясь разобраться в переписке на книжных полях.

Потом Кэт тихо вздыхает. Я смотрю через стол и вижу, как ее лицо морщится от глубокой досады. Она кладет телефон на стол и накрывает его толстой синей салфеткой.

— Что такое?

— Разослали список нового ПМ.

Кэт встряхивает головой.

— Не в этот раз.

Потом она выдавливает улыбку и тянется к стопке за растрепанной книжкой.

— Не велика важность, — говорит она, листая страницы, чтобы чем-то себя занять. — Это все равно лотерея. Это был выстрел наудачу.

Я не предприниматель, не делец, но в эту секунду мне хочется как минимум основать собственную компанию и вырастить ее до масштабов Гугла, чтобы потом поставить Кэт Потенте у руля.

По залу проносится порыв мокрого ветра. Подняв глаза от «Человека-невидимки», я вижу в дверном проеме Пенумбру. Завитки волос над ушами спутались, потемнели от дождя. Челюсти у него решительно сжаты.

Нил вскакивает, чтобы проводить Пенумбру к столу. Кэт помогает снять пальто. Пенумбра дрожит и тихо говорит:

— Благодарю, дорогая, благодарю.

Он напряженно шагает к столу, хватаясь за спинки стульев.

— Мистер Пи, рад познакомиться, — говорит Нил, протягивая руку. — У вас отличный магазин.

Пенумбра крепко жмет ему руку. Кэт приветственно машет.

— Значит, это ваши друзья, — говорит Пенумбра. — Рад с вами познакомиться, с обоими.

Усевшись, он шумно вздыхает.

— Таких юных лиц за своим столом в этом заведении я не видел с тех пор как… в общем, с тех пор как сам был таким же юным.

Мне не терпится узнать, как все прошло в библиотеке.

— С чего начать? — говорит Пенумбра.

Он вытирает темя барной салфеткой. Хмурится, волнуется.

— Я рассказал Корвине, что произошло. Рассказал про журнал, про ваш блестящий ход.

Он сказал «блестящий ход»: это хороший знак. Наш рыжебородый официант приносит еще одну кружку пива и ставит перед Пенумброй, который машет ему рукой и говорит:

— Запиши это на счет компании Festina Lente, Тимоти. Все запиши.

Пенумбра в своей стихии. Он продолжает рассказ:

— Корвина стал еще большим консерватором, а я и не подумал бы, что такое возможно. Он нанес столько вреда.

Я не понимаю.

Пенумбра качает головой.

— Корвина говорит, Калифорния меня отравила.

На слове «отравила» он возмущенно фыркает.

— Смешно. Я рассказал ему, что вы сделали, мой мальчик, — я рассказал, каковы возможности. Но это просто бесполезно.

Пенумбра подносит к губам кружку и делает долгий глоток. Смотрит на Кэт, на Нила, на меня и медленно говорит:

— Друзья, у меня есть к вам предложение. Но сначала вам нужно кое-что узнать о нашем сообществе. Вы проследили мой путь до этого здания, но о его назначении не знаете ничего — или ваши компьютеры и об этом рассказали?

Ну, я знаю, что в деле замешаны библиотеки и новички, переплетенные и непереплетенные люди и сожженные книги, но не вижу во всем этом никакого смысла. Кэт и Нил знают только то, что видели на экране моего ноута: россыпь огоньков, блуждающих по полкам странного книжного магазина. А Гугл, если искать «неразрывный каптал», уточняет: «Возможно, вы имели в виду «нерезиновый капитал?» Так что правильный ответ будет: «Нет. Ничего».

— Тогда мы сделаем вот как, — говорит Пенумбра, кивая. — Сначала я вкратце расскажу вам нашу историю. Потом, для понимания, вам нужно побывать в Читальном Зале. Тогда мое предложение станет вам понятно, и я искренне надеюсь, вы его примете.

Конечно мы его примем. Ведь иначе какое это приключение? Выслушав жалобу старого волшебника, ты берешься помочь.

Пенумбра складывает пальцы домиком.

— Вам знакомо имя Альд Мануций?

Кэт и Нил качают головами, но я согласно киваю. Может, наконец, и школа дизайна мне пригодится:

— Мануций был из первых книгопечатников, — говорю я, — сразу после Гутенберга. Его книги до сих пор знамениты. Они прекрасны.

Я видел слайды.

— Верно, — Пенумбра кивает. — Это было в конце пятнадцатого столетия. Альд Мануций собрал в своей печатне в Венеции переписчиков и ученых и напечатал там первые издания классиков. Софокл, Аристотель и Платон. Вергилий, Гораций и Овидий.

Я вступаю:

— Да, он печатал их новым, только что разработанным шрифтом, который придумал дизайнер по имени Гриффо Герритзун. Потрясающий шрифт. Ничего подобного еще не бывало, и, в принципе, это и сейчас самый популярный шрифт. Gerritszoon устанавливают на всех маках. Но только не Gerritszoon Display. Этот приходится красть.

Пенумбра кивает.

— Все это хорошо известно историкам, а также… — Он поднимает бровь. — …Продавцам книжных магазинов. Еще, пожалуй, вам будет интересно знать, что наследие Гриффо Герритзуна служит источником процветания нашего братства. Даже сейчас издатели, покупающие этот шрифт, покупают его у нас.

— И мы не отдаем его задешево, — добавляет Пенумбра вполголоса.

У меня в голове стыкуются два кусочка паззла: словолитня FLC — это и есть Festina Lente Company. Культ, которому служит Пенумбра, живет за счет циклопических цен на лицензионные шрифты.

— Но вот в чем заковыка, — продолжает Пенумбра. — Альд Мануций был не просто издателем. Он был философом и учителем. И первым из нас. Он основал Неразрывный Каптал.

Что ж, этому нас на типографике точно не учили.

— Мануций верил, что в трудах классиков скрыты глубокие истины, и среди них ответ на наш главнейший вопрос.

Повисает напряженное молчание. Я, кашлянув, спрашиваю:

— Что за… главнейший вопрос?

Кэт, совсем без голоса:

— Как жить вечно?

Пенумбра оборачивается и пристально смотрит на нее.

Его глаза широко раскрыты и светятся.

— Когда Мануций умер, — тихо продолжает он, — ученики наполнили его гробницу книгами — по экземпляру каждой, когда-либо им напечатанной.

Ветер так крепко налегает на дверь бара, что она дребезжит.

— Они сделали это, потому что гробница была пустой. После смерти Альда тела не нашли.

Значит, у этого культа есть и свой мессия.

— Он оставил после себя книгу, которую назвал «Codex vitae» — книга жизни. Она была зашифрована, а ключ Мануций оставил лишь одному человеку: своему лучшему другу и компаньону, Гриффо Герритзуну.

Поправка: у культа есть и мессия, и первый апостол. Но этот апостол хотя бы был дизайнером. Это клево. А codex vitae… Я уже слышал о нем. Но Розмари Лапен сказала, что codex vitae — это книги с дальних полок. Я запутался.

— Мы, последователи Мануция, не один век бились над расшифровкой его codex vitae. Мы считаем, что там записаны все тайны, которые открылись ему при изучении древних, и первая среди них — секрет вечной жизни.

По стеклу барабанит дождь. Пенумбра глубоко вздыхает.

— Мы верим, что когда наконец откроем его секрет, все члены Каптала, когда-либо жившие на свете… снова оживут.

Мессия, первый апостол и вознесение. Ну-ка, ну-ка и еще пару раз ну-ка. В моих глазах Пенумбра балансирует на грани между обаятельно чудаковатым стариком и опасно чудаковатым стариком. Две вещи склоняют чашу весов в сторону обаяния. Во-первых, его лукавая улыбка, которую не назовешь зацикленной, а микромыщцы не врут. И во-вторых, взгляд Кэт. Пенумбра ее увлек. Знаете, люди порой верят в учения и постраннее этого, так ведь? Президенты и Папы верят в теории похлеще.

— О каком числе последователей мы говорим? — спрашивает Нил.

— Не таком большом, — отвечает Пенумбра, отодвигая стул и поднимаясь из-за стола, — чтобы они не поместились в одной комнате. Идемте, друзья. Читальный Зал ждет.

Codex vitae

Мы шагаем под дождем, укрываясь под одним широким черным зонтом, одолженным в «Дельфине и якоре». Нил поднимает его высоко над нами — зонт всегда держит воин, — Пенумбра идет в середине, а мы с Кэт жмемся к нему с боков. Пенумбра не занимает много места.

Подходим к темному подъезду. Сильнее отличаться от магазина в Сан-Франциско это место вряд ли могло бы: где у Пенумбры стеклянная стена и теплый свет, льющийся изнутри, здесь сплошной камень и два тусклых фонаря. Наш книжный приглашает войти. А это место предупреждает: «Нет уж, ступай-ка лучше мимо».

Кэт тянет дверь на себя, отворяет. Я вхожу последним и, перешагивая порог, сжимаю ее запястье.

Я совсем не ожидал, что внутри нас встретит такая пошлость. Я думал увидеть горгулий. А вместо этого два низких диванчика и квадратный стеклянный столик, оформляющие небольшую приемную. На столе веером разложены бульварные журнальчики. Прямо перед нами узкая стойка, за ней молодой человек с бритой головой, которого я видел утром на улице. На нем синий джемпер. На стене над его макушкой квадратные прописные буквы без засечек гласят:

FLC.

— Мы пришли повидать мистера Декла, — говорит Пенумбра администратору, который едва удостаивает нас взглядом. Пенумбра проводит нас за дверь с матовым стеклом. Я все еще надеюсь на горгулий, но нет: серо-зеленый натюрморт, холодная саванна широких мониторов, низких перегородок и черных выгнутых офисных стульев. Это офис. Точь-в-точь «НовоБублик».

За потолочными панелями жужжат люминесцентные лампы. Столы расставлены группами, и за ними работают люди, которых я видел утром в бинокль космического штурмовика. Большинство в наушниках: ни один не поднимает глаз от монитора. Через их сгорбленные спины я замечаю банковские программы, почтовые ящики и Фейсбук.

Какая-то нестыковка. В этом здании, как я вижу, куча компьютеров. Наш путь вьется между кабинок. Здесь наблюдаются все тотемы офисного уныния: автомат с растворимым кофе, жужжащий холодильник-недоросток, громадный многофункциональный лазерный принтер, сообщающий миганием красной лампочки о застрявшей бумаге. Белая пластиковая доска с затертым палимпсестом мозговых штурмов. Сейчас на ней ярко-синими росчерками выведено:

ИСКИ ПО ЛИЦЕНЗИИ: 7!!

Я все жду, что кто-нибудь поднимет глаза и заметит нашу маленькую процессию, но все как будто сосредоточенно работают. Тихий цокот клавиш — точно как дождь за окном. В дальнем углу слышен смешок, я гляжу туда: мужик в зеленом свитере ухмыляется в экран. Он ест йогурт из пластиковой плошки. Наверное, смотрит видео.

Со всех сторон кабинеты и переговорки: двери с матовыми стеклами и маленькими табличками. Та, к которой мы направляемся, в самом дальнем конце, а табличка на ней гласит:

ЭДГАР ДЕКЛ / ОСОБЫЕ ПРОЕКТЫ

Пенумбра кладет тонкую ладонь на ручку, один раз стучит в стекло и входит.

Кабинет тесный, но резко отличается от пространства за порогом. Глаза с трудом привыкают к новой гамме: здесь стены темные и яркие, обои в зеленых и золотых кренделях. Пол деревянный: он пружинит и скрипит под ногами, а каблуки Пенумбры слегка цокают, когда он поворачивается закрыть за нами дверь. И свет здесь другой: он льется из теплых ламп, а не из ртутных трубок под потолком. Дверь, затворяясь, отсекает внешний гул, который сменяется сладкой плотной тишиной.

В кабинете массивная стойка — родной брат-близнец той, из магазина Пенумбры — и за ней сидит тот самый мужик, которого я первым заметил утром на Пятой: Нос-Картошка. На нем поверх уличной одежды черная мантия. Она запахивается спереди, скрепляясь серебряной булавкой — две ладони, сложенные в виде открытой книги.